Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь

Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.

Джордж Вайгел

ИОАНН ПАВЕЛ II

К оглавлению

ЕПИСКОПЫ И БОМБА

Нравственно-культурный подход Папы Иоанна Павла II к мировой политике создал благоприятные условия для вмешательства Святого Престола в проблемы войны и мира, рассмотрение которых было подготовлено епископами Соединенных Штатов Америки в 1981-1983 гг. и зафиксировано в соответствующем пастырском послании.

Одним из поводов для написания такого послания стало движение за запрещение ядерного оружия, большинство сторонников которого свято верили, что проблемы прав человека должны быть подчинены великой цели достижения соглашений о всеобщем контроле над оружием массового поражения. Подобные соглашения, в свою очередь, могли бы уменьшить опасность возникновения ядерной войны, говорилось в послании. Связь между правами человека и контролем над ядерным оружием прослеживается уже в первых двух вариантах этого послания. Изучив второй вариант документа, Святой Престол 18-19 января собрал на международное совещание в Ватикане американских епископов и экспертов в области разоружения из Франции, Западной Германии, Великобритании, Бельгии, Италии и Голландии. Кардинал Ратцингер, председательствовавший на совещании, а также кардинал Касароли участвовали в его работе в течение двух дней. Это говорило о том, что специалисты и епископы обсуждали вопросы не только чисто политические, но также и теологические. Кроме того, состав участников свидетельствовал об озабоченности самого Папы Римского той политической линией, которую так рьяно развивали американские епископы.

Участники совещания пришли к выводу, что результаты его деятельности должны быть обобщены и изложены отцом Яном Шотте, секретарем Юстиции понтификата и Комиссии по проблемам мира, и затем опубликованы в качестве «руководства к действию» для американских епископов при подготовке очередного проекта их пастырского послания. Иоанн Павел II предложил разослать эти обобщающие материалы всем американским епископам без каких бы то ни было комментариев. Президент Национальной конференции католических епископов, архиепископ Джон Роуч из городка Сент-Пол, штат Миннеаполис, и недавно избранный кардиналом Джозеф Бернардин из Чикаго, председатель комитета епископов по выработке проекта послания, присоединились к разработке данного документа в одностороннем порядке, объяснив свой поступок тем, что на ватиканском совещании были обойдены самые острые углы и что все эти недостатки должны быть учтены при составлении третьего варианта. Это была не просто особая интерпретация документа, поддержанная его тщательным изучением и анализом. Подобное обобщение основных выводов ясно показывало, что во втором варианте пастырского послания были смешаны совершенно разные уровни проповеднической деятельности Церкви, что само по себе могло привести к путанице в умах людей и проповедующих им священников. В обобщающей работе Шотте также предлагалось, чтобы епископы, будучи «учителями веры», не присоединялись ни к каким политическим течениям, пока не станет известна позиция всей Церкви. Далее выдвигалось требование, чтобы в третьем варианте послания было четко и ясно обрисовано различие между миром Царства Божия и миром, который возможен в нашей жизни. Кроме того, предлагалось рассмотреть две основные нормативные традиции по вопросам войны и мира в католической моральной теологии: пацифизме и просто военной традиции. Пацифизм занял немалое место в современной католической теологии, однако нормативная практика принятия решений по вопросам войны и мира все еще оставалась частью военной традиции.

Совещание в Ватикане и обобщающая работа Шотте оказали большое влияние на разработку американскими епископами третьего варианта, который стал основой пастырского послания «Вызов миру: Обетование Господа и наш ответ», изданного в мае 1983 г. Однако даже в завершенной и значительно переработанной форме послание «Вызов миру» не содержало сколько-нибудь серьезного культурологического понимания истории, о котором так часто говорил Папа Иоанн Павел II после своего избрания. Документ повторял многие положения различных заявлений Папы по тем или иным вопросам, но в целом исходил больше из современных достижений американской политической науки и теории международных отношений, чем из своеобразного видения мира Иоанном Павлом и глубины его понимания истории конца двадцатого столетия. Еще большее недоумение вызывал тот факт, что американцы даже не пытались серьезно поразмыслить над тем, что означало сопротивление в странах Восточной Европы для укрепления прав человека во всем мире, а также не проанализировали его воздействие на правящие режимы в этой части Европы и в Советском Союзе. В отличие от подхода, предложенного Папой в Польше в июне 1983 г., пастырское послание американских епископов вызвало значительно меньшую критику в свой адрес и не воспринималось как безрассудно смелый взгляд на отношение Церкви к окружающему миру. Если американские епископы были полны решимости стать «игроками» в этой игре, то Иоанн Павел хотел изменить и правила игры.

Двухлетние дебаты относительно послания «Вызов миру» привлекли внимание общественности к незаслуженно забытому бывшему капеллану военно-морского флота США, который стал одним из наиболее смелых выдвиженцев Иоанна Павла. До своего назначения членом Комитета по подготовке пастырского послания епископ Джон О'Коннор был резервным епископом военного ведомства, своеобразной «епархии» военного и дипломатического персонала. В мае 1983 г. О'Коннор был назначен епископом Скрантона, штат Пенсильвания. Вскоре человек, которого Джин Киркпатрик как-то назвала самым блестящим студентом, которого она когда-либо встречала, буквально штурмом захватил Скрантон и шесть месяцев спустя после своего прибытия был назван «человеком года» этого городка.

9 октября 1983 г. после долгой, героической и, как многие отмечают, святой борьбы с лейкемией умер кардинал Теренс Кук из Нью-Йорка. И хотя Католическая Церковь Соединенных Штатов не имеет своего Примаса, Нью-Йорк, несомненно, является одним из двух или трех наиболее важных архиепископств в этой стране, а может быть, и самым важным. Благодаря своему расположению в центре международных коммуникаций и финансовых потоков этот мегаполис играет весьма заметную роль в международных делах католической Церкви. Иоанн Павел, очевидно, хотел видеть на посту архиепископа Нью-Йоркского человека, который отличался бы настойчивым характером и был способен привнести элементы культуры в американский католицизм. Просмотрев список из трех человек, которые сыграли выдающуюся роль в подготовке и проведении Конференции епископов США, Папа через девять месяцев вытащил епископа О'Коннора из Скрантона и вскоре назначил его архиепископом Нью-Йоркским. На этом посту О'Коннор быстро освоился и стал мощным защитником и проводником притязаний католицизма на роль ведущей нравственной силы в американской общественной жизни. Новый архиепископ постарался оживить движение в защиту жизни, которое почти заглохло в американском католицизме, и сделал его заметной сферой деятельности многих американских епископов. Тем самым он вновь поставил в повестку дня вопрос о праве на жизнь не рожденных еще младенцев.

Вскоре после своего назначения в Нью-Йорк О'Коннор прибыл в Рим, чтобы навестить Иоанна Павла.

— Добро пожаловать, - радостно приветствовал его Папа, - к архиепископу столицы мира!

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ

В августе 1983 г. Иоанн Павел II начал серию семинаров по гуманитарным наукам в летней резиденции Кастель-Гандольфо. Уникальное явление в анналах современного папства, эти семинары привлекали к себе внимание христиан, иудеев, агностиков, атеистически мыслящих философов, историков и других ученых, которые с радостью обменивались на них своими взглядами. Для Папы подобные интеллектуальные беседы были истинной страстью.

Семинары в Кастель-Гандольфо представляли собой римский вариант дискуссий с академиками, которые организовывал в свое время Юзеф Тишнер, а кардинал Войтыла принимал гостей в своей краковской резиденции. За последние годы во время этих встреч Войтыла познакомился с Кшиштофом Михальским, выпускником докторантуры Ягеллонского университета, который позже стал адъюнкт-профессором философии Варшавского университета. В 1981 г., незадолго до политического кризиса в Быдгоще, Михальский и Тишнер прибыли в Рим, и Михальский вернулся к идее возобновления своеобразного института, в котором польские ученые и интеллигенция могли бы поближе познакомиться со своими коллегами из стран Запада. Папа заинтересовался этой идеей отчасти потому, что чувствовал приближение трудных времен для Польши и, кроме того, хотел, чтобы его соотечественники имели возможность обмениваться взглядами с представителями западной интеллигенции. При поддержке Папы в Вену ушло рекомендательное письмо, подписанное кардиналом Касароли, Михальским и Тишнером. В нем содержалось предложение обсудить план создания такого института с кардиналом Францем Кёнигом, который сразу же спросил:

— А кто будет платить за все это?

Впрочем, венский кардинал вскоре горячо поддержал идею и помог организовать Институт гуманитарных наук, который начал работу незадолго до введения в Польше военного положения. После объявления в стране «состояния войны» Михальский остался в Вене, чтобы руководить работой института, а отец Тишнер вернулся в Польшу, откуда по мере возможности наезжал в Вену. С помощью и при непосредственной поддержке Папы Институт гуманитарных наук постепенно стал превращаться в независимое научное учреждение, не имевшее ни католической, ни левой, ни правой, ни какой бы то ни было другой политической окраски. Другими словами, это было место, где проходили весьма серьезные гуманитарные исследования, сопровождавшиеся острыми дебатами, посвященными проблемам будущего развития гуманитарных наук и их отношению к свободному обществу.

Первый семинар в Кастель-Гандольфо, организованный при участии Института гуманитарных наук, прошел в августе 1983 г. и был посвящен проблеме «Человек в современной науке». В число участников семинара вошли, кроме Тишнера и Михальского, такие видные представители интеллектуальной элиты, как философы Ханс Георг Гадамер, Чарлз Тэйлор и Эммануэль Левинас, а также юрист Эрнст Вольфганг Бёкенфёрде, физик Карл Фридрих фон Вейцзеккер, германские теологи Герхард Эбелинг (лютеранин) и Иоганнес Метц (католик). Каждый участник семинара представил свою работу, которая тщательно обсуждалась группой специалистов в отведенной для совещаний комнате или на большом балконе, выходящем на озеро Альбано. Папа внимательно прислушивался к суждениям гостей, но редко вмешивался в ход дебатов. За обедом участники семинара рассаживались, как правило, группами, объединенными общностью языка, а пользовавшийся репутацией полиглота Иоанн Павел переходил от одной группы к другой и продолжал беседовать с гостями. В самом конце работы семинара и всех предыдущих дискуссий Папа Иоанн Павел II предлагал вниманию гостей свое личное мнение по итогам работы и порой комментировал способы и методы внедрения высказанных предложений в жизнь.

Иоанн Павел неплохо знал Эммануэля Левинаса, еврейского философа из Франции, интеллектуального наследника Мартина Бубера, еще до своего избрания Папой Римским. Он читал все его работы и ценил их за глубину. Левинас, со своей стороны, узнал Иоанна Павла, когда тот уже стал Папой, и очень интересовался тем, как его примут на семинаре. Иоанн Павел взял Левинаса за руку и сказал:

— Спасибо, что согласились встретиться со мной. Француз был настолько поражен таким обращением, что до самого обеда не мог произнести ни слова. И только во время обеда он подошел к Папе и спросил, почему тот решил встретиться с палестинским лидером Ясиром Арафатом. Иоанн Павел отделался какой-то шуткой, а в самом конце работы семинара собрал всех участников, чтобы сделать групповую фотографию на память. Отец Метц, чья скандальная работа «Политическая теология» не без оснований считалась вдохновляющей силой для латиноамериканской «теологии освобождения», все время бродил вокруг и опасался приближаться к Папе. И даже фотографируясь, он старался держаться поодаль. Иоанн Павел все-таки приметил его и позвал к себе:

— Вы, Метц, подойдите поближе к Папе!

Все вокруг весело рассмеялись, включая самого Метца, который охотно выполнил просьбу.

Институт гуманитарных наук проводил семинары в Кастель-Гандольфо в течение всего понтификата Иоанна Павла. По большей части в нем принимали участие интеллектуалы из Центральной Европы, а главными темами для обсуждений становились проблемы гуманитарного развития Европы, и в особенности Германии. Отец Тишнер как-то раз так прокомментировал одну любопытную тему семинара. Намного легче, сказал он, пригласить сюда неверующих, чем католиков, так как интеллектуальная фракционность в Церкви стала настолько разительной, что если мы пригласим представителя одного интеллектуального течения, то это непременно вызовет обиду всех остальных.

Несмотря на ряд ограничений в области интеллектуальных поисков, встречи в резиденции Кастель-Гандольфо стали заметным явлением в понтификате Иоанна Павла II. Как и созданный им в мае 1982 г. Совет понтификата по вопросам культуры в качестве постоянно действующего органа в Римской Курии, эти семинары отражали не только его личный интерес к интеллектуальной жизни, но также и убеждение в том, что серьезный интеллектуальный диалог является непременным условием для возрождения истинного гуманизма в двадцать первом веке и что Папа может оказать посильную помощь в этом важном деле.

ГЕНЕРАЛЬНАЯ КОНГРЕГАЦИЯ ИЕЗУИТОВ

Если в ведении диалога с ведущими представителями западной интеллигенции Папа Иоанн Павел II добился значительного успеха, то применение папской шоковой терапии по отношению к Обществу Иисуса, которое с давних пор было главным интеллектуальным сообществом католической Церкви, оказалось гораздо менее успешным.

За вмешательством Папы во внутреннее управление Обществом Иисуса в октябре 1981 г. последовало, как многие и ожидали, открытое восстание. Бесчисленное количество иезуитов писали Иоанну Павлу коллективные и индивидуальные письма, чтобы выразить свое недовольство его политикой. Так, семнадцать человек, включая выдающегося немецкого теолога Карла Ранера, написали Папе, что мирятся с его решением, но поскольку непосредственно ему они не подчиняются, то могут совершенно открыто заявить, что «не видят промысла Господня» в его вмешательстве. Несколько месяцев спустя Иоанн Павел заявил своему делегату отцу Паоло Деззе, что восхищен тем, как иезуиты реагируют на его решение.

До возвращения отца Питто из Японии в конце ноября 1981 г. бывший Генеральный викарий отец О'Кифи продолжал при поддержке отца Деззы вести дела, как и до вмешательства Папы, включая проведение различных встреч с папским делегатом, которому было уже за восемьдесят и который практически ничего не видел. Четыре генеральных ассистента отца Аррупе оставались членами иезуитского генералитета и именно они предложили Деззе и Питто пригласить в Рим провинциалов со всех концов света, чтобы папский делегат мог внятно объяснить им, чем, собственно, вызвана озабоченность Папы и на что он рассчитывает. Дезза и Питто согласились с ними и в феврале 1982 г. встретились в Риме на вилле Кавалетти с восемьюдесятью шестью провинциалами со всего мира. А 27 февраля того же года вся эта группа получила аудиенцию у Папы Иоанна Павла II.

Пространная речь Папы была посвящена преимущественно славной истории Общества Иисуса и его выдающимся интеллектуальным, миссионерским, теологическим и пастырским достижениям. Кроме того, Папа кратко упомянул о важности «точной интерпретации» решений Второго Ватиканского Собора, о необходимости вовлечения священников в борьбу за социальную справедливость, а также об энергичном отстаивании «духовного, доктринального, дисциплинарного и пастырского» развития Общества Иисуса. Как будто желая еще раз подчеркнуть свою веру в Общество, Иоанн Павел обратился к провинциалам с просьбой взять на себя решение четырех важнейших задач: экуменизм, межрелигиозный диалог, диалог с атеистами и укрепление справедливости. В конце этого обращения Папа указал, что если все будет продолжаться так, как и ранее, то в течение следующего года станет возможным созыв Генеральной Конгрегации.

Противники вмешательства Папы во внутренние дела Общества Иисуса истолковали это обращение как своеобразную попытку извинения за то, что произошло четыре месяца назад. Отец Дезза и отец Питто, очевидно, продолжали убеждать Папу Иоанна Павла II и всех остальных чиновников Курии в том, что надеются уложиться в намеченные сроки. Судя по всему, им это удалось, так как 8 декабря 1982 г. при непосредственной поддержке Папы отец Дезза торжественно объявил о созыве 2 сентября 1983 г. очередной, 33-й в истории Общества Иисуса Генеральной Конгрегации. Иоанн Павел открыл Конгрегацию торжественной мессой, на которой присутствовали более 200 делегатов. Во время проповеди он обратился к делегатам с просьбой не забывать о том, что Общество Иисуса имеет огромное влияние на все религии, на многих священников и на огромное количество мирян.

— Все, что вы делаете, - подчеркнул он, - часто имеет такие важные последствия, о которых вы даже не подозреваете.

Конгрегация не стала тратить время на выборы нового Генерала. Делегаты прекрасно понимали, что избрание одного из генеральных ассистентов Аррупе будет расценено как пощечина Папе Римскому. А с другой стороны, они были преисполнены решимости не отдавать этот высокий пост тому, кто пользуется репутацией сторонника Папы, например, отцу Питто или отцу Роберто Туччи. Что же до кандидатуры отца Деззы, то он не подходил на эту должность по возрасту. После четырех дней напряженных дискуссий делегаты Конгрегации наконец-то достигли согласия и еще в первом туре избрали Генералом Общества Иисуса отца Питера Ганса Кольвенбаха, голландца, который большую часть жизни провел в Бейруте, а последние два года - в Риме в качестве ректора Восточного института понтификата. Вынуждая его немедленно занять пост, делегаты тем самым отвергли отца Питто, который до своего назначения заместителем отца Деззы был весьма уважаемым человеком среди иезуитов. Другими словами, делегаты подтвердили свое стремление остаться независимой организацией, но постарались сделать это так, чтобы не спровоцировать недовольство Римской Курии и не дать повода для очередного вмешательства Папы в свои дела.

Питто, со своей стороны, продолжал верить, что вмешательство Папы в дела Общества возымело желаемый эффект. По его мнению, оно склонило членов Общества к покорности, пробудило в них желание внимательнее прислушиваться к словам друг друга, готовность пересмотреть фундаментальные основы Общества и в конечном итоге привело к расширению диалога с епископами во всем мире. Отец Туччи согласился с тем, что вмешательство Папы принесло свои положительные результаты, однако тут же выразил озабоченность тем обстоятельством, что «Дезза так и не смог существенным образом изменить порядок дел в ордене». Что ему удалось изменить, так это качество отношений между Курией и Обществом Иисуса, да и то только благодаря своим старым связям и дипломатическому искусству. Дезза мог также заявить обеспокоенным членам Курии, что их озабоченность делами Общества в период правления отца Аррупе была, пожалуй, чрезмерна.

Отец Дезза однажды заявил отцу Туччи, что Иоанн Павел II сильно сомневается в желании Деззы созвать 33-ю Генеральную Конгрегацию. Но все-таки он вынужден был разрешить ее проведение, так как всецело доверял отцу Деззе и тому, что папское послание во время вмешательства в дела Общества в октябре 1981 г. возымело свое действие и было принято его членами. Отец Дезза, возможно, действительно верил в это, и последующие события показали, что он воспринимал ситуацию оптимистически.

Отец Кольвенбах, человек глубочайшего благочестия, так и не доказал никому, что является настойчивым и упорным в достижении цели Генералом. Однако это отнюдь не разочаровало делегатов, так поспешно избравших его. Обучение иезуитов продолжалось по тем же канонам, которые ранее вызывали столько нареканий. Не прекращалось и вмешательство ордена в партийно-политическую деятельность в различных странах Латинской Америки. А иезуитские теологи еще многие годы будут находиться на передовом рубеже борьбы за «окультуривание» католической доктрины и проповедей в странах Азии, вызывая тем самым сомнения в существовании Иисуса Христа как Спасителя мира. Некогда мощная программа обучения иезуитских университетов в Соединенных Штатах слабела и постепенно утрачивала свою строго католическую направленность. Причем старейший из них Джорджтаунский университет окончательно погряз в теологических спорах относительно того, является ли наличие распятия в студенческих аудиториях нарушением университетского устава и приверженности идеям плюрализма. Общество Иисуса продолжало численно уменьшаться, в то время как многие другие монашеские ордена, более внимательно прислушивавшиеся к мнению Иоанна Павла II по вопросам священства и религиозной жизни, увеличивали свою численность. Таким образом, если серьезные изменения в жизни иезуитов и их самоуправлении были в 1981 г. главным поводом вмешательства Папы Иоанна Павла II, то такое вмешательство очень трудно расценивать как успешное.

Среди тех, кто одобрял вмешательство Папы в дела Общества, оказались его давние критики, которые утверждали, что вся эта история еще раз подчеркивает основную особенность понтификата Иоанна Павла II - его неспособность заканчивать довольно смелые инициативы эффективным исполнением своих решений. Более правдоподобное объяснение заключается в том, что главная ошибка Иоанна Павла, если, конечно, называть это ошибкой, состоит в попытках проецировать свои достоинства на других людей. Вмешательство Папы в дела Общества в октябре 1981 г. имело целью побудить руководство иезуитов к размышлению над основными решениями Второго Ватиканского Собора и над понтификатом Иоанна Павла II как определенного рода усилиями по обеспечению верного восприятия церковной жизни. Именно такой дух покорности и смирения проповедовал сам епископ Рима и требовал аналогичного отношения к Церкви от других.

Разумеется, надежды Папы на обновление Общества Иисуса не устраняли антиримских настроений, по-прежнему господствовавших внутри ордена, а все рычаги власти во время 33-й Генеральной Конгрегации так и оставались в руках сторонников Аррупе и О'Кифи. Иезуиты действительно узнали много нового во время делегатства отца Деззы, но это знание имело больше общего с вопросами взаимодействия между руководством Общества и Римской Курией, чем с вопросами обучения, теологии, социальной активности и соответствующего образа жизни.

Вмешательство во внутренние дела иезуитов и его последствия видоизменили проблему отношения Папы к новым религиозным движениям священников, как, например, движению Легионеров Христа. Он предпочел напрямую связываться со всеми институтами католической Церкви и всеми силами старался вдохновить и поддержать наиболее верных и преданных ее сторонников, чем ополчаться против диссидентов и принуждать их к соблюдению норм церковной жизни. Отчасти это объясняется его глубоким уважением к свободе других людей. Кроме того, подобное поведение выражает его спокойную уверенность в том, что подлинный дух Второго Ватиканского Собора в конце концов одержит заслуженную победу, так как является гораздо более радикальным и более притягательным воззрением, чем все те ложные интерпретации учения Церкви, которые в 1970-е годы, помимо всего прочего, неизбежно привели иезуитов на грань острейшего кризиса.

ОСВОБОЖДЕНИЕ И ИСКУПЛЕНИЕ

Кароль Войтыла всю свою сознательную жизнь проявлял необычайный интерес к разного рода юбилеям и годовщинам, что объясняется прежде всего его глубоким убеждением в том, что все действия Господа Бога в истории освящают время. Для христиан время - это не просто хронология. Время - это наполненная драматизмом арена событий, которую Бог избрал для спасения мира. Различного рода годовщины и юбилеи являются благоприятным поводом, чтобы привнести в мир истории новые измерения и таким образом сделать их достоянием христианского сознания.

В соответствии с традицией период 1983-1984 гг. является Святым Годом Искупления, который, в свою очередь, отмеряет 1950-ю годовщину поворотного момента в мировой истории, то есть годовщину искупительной смерти Иисуса Христа. Празднование годовщины спасения человечества само по себе является благословенным деянием. Однако этот юбилей Святого Года имел и другую цель: объяснить освобождение человечества в контексте последних теологических и религиозных изысканий.

Обычай отмечать юбилей паломничеством в Рим берет свое начало с 1300 г., времени правления Папы Бонифация VIII. К началу эпохи Возрождения празднование Святого Года каждую четверть века стало общепринятым и никем не оспаривалось. Святые годы отмечались регулярно каждые двадцать пять лет с 1450 по 1800 г., когда эта традиция была нарушена кровавым хаосом Французской революции и всеми ее негативными последствиями в Европе. Единственный юбилей Святого Года в XIX в. был отмечен в 1825 г. Девяностолетний Папа Лев XIII восстановил давнюю традицию в 1900 г., вспомнив, что посещал этот праздник в Риме еще в 1825 г. Папа Пий XI отпраздновал Святой Год в 1933 г., отметив тем самым 1900-ю годовщину искупительной жертвы Христа. Все эти прецеденты настолько воодушевили Папу Иоанна Павла II, что он тоже объявил рубеж 1983-1984 гг. Святым Годом.

Традиционное паломничество верующих в Рим на Святой Год сосредоточивалось вокруг четырех основных патриархальных базилик - собора Святого Петра, церкви Санта-Мария Маджоре, церкви Святого Иоанна Латеранского и церкви Святого Павла за стенами. Каждый из этих храмов имел свои «святые двери», которые были открыты только в Святой Год и являлись главным местом паломничества. В отличие от других подобных юбилеев Святого Года Иоанн Павел хотел сделать этот Год Искупления всеобщим экуменическим праздником и обратился ко всем епископам с просьбой выделить для этой цели юбилейную церковь со своими «святыми дверями», куда могли бы беспрепятственно пройти паломники и верующие. Словом, христиане во всем мире должны были получить возможность отпраздновать этот юбилей наравне с паломниками в Риме. С этой целью Иоанн Павел продлил празднование Святого Года, чтобы дать возможность как можно большему числу паломников прибыть в Рим, посетить катакомбы или церковь Святого Креста Иерусалимского, что неподалеку от Латеранской базилики.

Святой Год Искупления начался 25 марта 1983 г. В дождливый пасмурный вечер Папа Иоанн Павел II возглавил процессию от крошечной церкви Святого Стефана Абиссинского в Ватикане, провел ее через всю площадь Святого Петра до крайней базилики, где взял золотой молоточек, который в 1933 г. использовал Папа Пий XI, три раза ударил им по Святой двери собора Святого Петра, а когда она отворилась, поцеловал дверную ручку и направился к папскому алтарю, где и должна была пройти торжественная месса. В своей проповеди Папа подчеркнул, что в самом процессе вступления в Святую дверь собора все присутствующие должны видеть символическое вступление во «все христианские общины, независимо от их природы, направленности и расположения в мире, и в особенности в катакомбы всего современного мира. Этот особый юбилей Искупления является Святым Годом для всей Церкви».

В течение этого Святого Года Иоанн Павел II крестил двадцать семь взрослых людей, в основном выходцев из стран Азии, а также совершил обряд венчания тридцати восьми пар. Кроме того, он исполнил обряд беатификации девяноста девяти мучеников Церкви, павших жертвой Французской революции, и двух мучеников Китайской революции 1930-х гг. В июле Папа беатифицировал знаменитого художника XV в. Фра Анджелико, придав таким образом официальное признание давно уже популярному выражению «блаженный Фра Анджелико».

Святой Год имел и провозглашенное экуменическое измерение. 31 октября Иоанн Павел написал письмо кардиналу Йоханнесу Виллебранду, президенту Секретариата христианского единства, в котором поздравил его с 500-летием со дня рождения Мартина Лютера. В письме отмечалось «глубокое религиозное чувство» Мартина Лютера, которое сформировало личность, «одержимую неизбывной страстью к вечному спасению». Попытки залечить раны XVI в. в отношениях между Римско-Католической Церковью и лютеранской Реформацией потребуют постоянных исторических изысканий «без обид и предрассудков», чтобы создать «истинный облик реформатора всего периода Реформации и всех тех людей, которые были вовлечены в нее ходом истории». Что же до ошибок, то если они остались, их нужно признать и исправить. «Разделяя интерпретацию прошлых событий», католики и лютеране получат «новую точку отправления» для своих теологических дискуссий. Но начинать нужно с того общего, что имеют между собой лютеране и католики, - «со слов Святого Писания, с признания единой Веры и с Соборов древней Церкви». Такой диалог следует продолжать в духе «покаяния и готовности учиться, слушая друг друга».

В третье воскресенье Рождественского поста Иоанн Павел нанес визит в лютеранскую общину Рима, где принял участие в экуменической литургии мира и помолился за всех присутствовавших. Лютеранские прихожане разослали приглашения на «Рождественскую службу с епископом Рима». Стоя в молельном доме перед алтарем в простом красном облачении поверх белой папской сутаны, Иоанн Павел сказал, что 500-летие Лютера является «началом нового этапа в перестройке нашего единства и нашей общины». Это единство, продолжал он, «есть лучшая подготовка к пришествию Христа в наше время...» Служба закончилась тем, что католики и протестанты вместе прочитали молитву и апостольский Символ веры.

В Святой Год был предпринят ряд попыток достичь экуменического согласия и с Восточным христианством. 16 апреля 1983 г. Иоанн Павел II принял у себя Гарегина Саркисяна из Киликии, Святейшего Католикоса Всех Армян. А месяц спустя, 13 мая, официальный визит в Рим нанес Православный Патриарх Антиохии Игнатиус IV Хасим. 6 июня того же года в Ватикан для встречи с Папой Римским прибыл Моран Map Базилеус Мартома Матеус I, Католикос Сирийской Православной Церкви в Индии. 30 июня Иоанн Павел встретился с митрополитом Мелитоном из Халкидона, представителем Вселенского Патриарха Димитриоса, и они вместе отпраздновали в Риме день почитания святых Петра и Павла.

8 января 1984 г. в приемном зале Папы Павла VI состоялось торжественное празднование Святого Года для детей, на которое собралось 8 тысяч ребятишек. Обращаясь к ним, Папа сказал, что они являются «венцом для Иисуса Христа», но при этом должны помнить кое-что:

— Вы уже хорошо знаете, что являетесь любимцами Папы. 22 числа того же месяца Иоанн Павел предпринял свой первый официальный визит в общину цыган в римской церкви Святой Риты.

НАКАЗАНИЕ И ПРИМИРЕНИЕ

Шестая очередная ассамблея Синода епископов собралась во время Святого Года и проходила с 29 сентября по 29 октября 1983 г. с повесткой дня «Современное состояние наказания и примирения в церковной миссии». Возникшие после Второго Ватиканского Собора новые формы и методы религиозного обучения и пастырской практики помогли обнаружить определенные механистические неточности в понимании греха, исповеди и наказания в жизни католиков. Однако время, прошедшее после Собора, вновь продемонстрировало неожиданный, драматический и пагубный для верующих упадок в католической практике наказания. Огромные очереди согрешивших, ждущих в прежние времена во всем западном мире по воскресеньям в католических храмах возможности исповедаться, остались в прошлом. Некоторые священники стали практиковать отпущение грехов прямо во время литургии, прощая грехи всем членам общины сразу, без какой бы то ни было индивидуальной исповеди. Наметившийся упадок в практике наказания за грехи был непосредственным образом связан с тем, что понимать под грехом. Какова природа личной моральной ответственности с учетом того, что нам известно из человеческой психологии? Является ли грех преимущественно социальным злом или это результат личного поступка? Может ли грех, совершенный в условиях опасности, стать угрозой для разрыва отношений верующего с Богом?

221 делегат Синода обсуждали все эти проблемы около месяца. При этом епископы, находящиеся, очевидно, под воздействием «теологии освобождения», требовали уделить больше внимания «социальной греховности» и проблеме обеспечения социальной справедливости как главному условию церковного примирения верующих. Другие же предлагали извлечь из католической жизни нечто более серьезное, чем просто исполнение решений Второго Ватиканского Собора, и призывали возобновить прежнюю практику наказания за греховное поведение. В апостольском послании «Примирение и наказание», подытожившем работу Синода епископов, Папа Иоанн Павел II попытался сфокусировать всю суть этой во многом спорной проблемы на персональной драме человеческой свободы.

Источник примирения, писал в своем послании Иоанн Павел, кроется в кресте, на котором был распят Христос. Его вертикальный ствол символизирует человеческую потребность в примирении с Богом, а горизонтальная перекладина представляет собой потребность примирения с человеческим сообществом. Поскольку Церковь является Телом Христовым, ее «центральной задачей должно быть примирение людей с Богом, с самими собой, с соседями, со всеми живыми существами». Единственный путь, с помощью которого Церковь может управлять примирением человека с Богом и со всеми другими, - это постоянное напоминание миру о реальности греха, так как примирение невозможно, если зло не называть его собственным именем. Только так можно устранить порождаемое злом разделение людей и их отклонение от праведной жизни.

Истинный гуманизм должен признать, что грех - это «часть правды о человеке», поскольку сам человек является моральным существом. Мужчины и женщины могут совершать зло и делают это, и все эти деяния наносят двойную рану: самому грешнику и его отношениям с семьей, друзьями, соседями, коллегами и даже совершенно незнакомыми людьми. Относиться к греху серьезно, говорит Иоанн Павел, означает серьезно относиться к человеческой свободе, и именно поэтому персональное воплощение греха никогда не будет изжито до конца. Психологические, культурные и социальные факторы порождают условия, при которых человек вынужден постоянно делать моральный выбор. Все эти факторы, если они достаточно сильны, могут сдерживать свободу человека и ограничивать его моральную ответственность. Но эти факты реальной жизни не могут быть поняты до конца способом греховным, который сам по себе разрушает реальную жизнь. И в этом смысле грех есть результат проявления личной свободы, а она, в свою очередь, является наиболее важным и существенным измерением человеческого достоинства.

Свобода и достоинство также создают тот самый контекст, в котором Папа Иоанн Павел II попытался обсудить традиционное различие между «простительным грехом» (проявлением обычной слабости обычного человека, которая не приводит к глубокому моральному распаду личности) и «смертным грехом» (который разрывает отношения с Богом до тех пор, пока эти отношения не будут восстановлены через покаяние, искупление, исповедание, прощение и наказание). Некоторые постсоборные теологи продолжали настаивать на том, что такой смертный грех в принципе невозможен. Папское послание «Примирение и наказание» учит, что все эти теории самым драматическим образом опустошают нравственную жизнь своих последователей и тем самым лишают моральные действия присущей им серьезности. Если мы не можем грешить только потому, что лишены моральной силы для совершения серьезного зла, то как мы можем считать себя благородными? Не подразумевается ли здесь также отсутствие свободы? - спрашивает Иоанн Павел.

Именно поэтому так важна практика личной исповеди, и именно поэтому католики до сих пор имеют на нее «неотъемлемые и неотчуждаемые права». Ведь исповедь есть своеобразная арена, на которой окончательно и полностью признается личное, исполненное истинного драматизма качество человеческой жизни. Священник и исповедующийся в равной степени пронизаны искупительным духом Евангелия и переживают одну и ту же драму личной свободы и ответственности, которые невозможно переложить на плечи других и искупить общим покаянием. Вот почему практика общей исповеди и общего отпущения грехов должна быть сведена к минимуму и ограничиться лишь «случаями крайней необходимости», когда нет надобности выслушивать индивидуальную исповедь. Иоанн Павел особенно настаивает на необходимости личной исповеди и подчеркивает, что это вызвано не только силой традиции и обычаями веками освященной практики. Это является признанием того факта, что традиционная практика воплощает в себе глубокую истину относительно природы моральной жизни и человеческой свободы.

27 декабря 1983 г. Иоанн Павел II лично засвидетельствовал верность императиву примирения, отслужив мессу в римской тюрьме Ребиббия и посетив своего несостоявшегося убийцу Мехмета Али Агджу в его камере. Эта встреча запечатлена на фотографиях: двое мужчин сидят в черных пластиковых креслах напротив самого Агджи, одетого в голубые джинсы и кроссовки. Агджа внимательно прислушивается к словам Папы, левая рука которого слегка приподнята в характерном для него жесте объяснения и поучения. Тут же появились спекуляции насчет того, что Агджа исповедуется перед Папой. На самом же деле суеверный турок высказывал Иоанну Павлу свою озабоченность тем обстоятельством, что Богоматерь Фатимская пытается отомстить ему за совершенный проступок. Покушение на Папу и последующее бегство были спланированы так тщательно, что Агджа никак не мог понять, почему же он все-таки оказался в тюрьме, и с тех пор стал приписывать свою неудачу и чудесное выздоровление Папы сверхъестественным силам. В тюрьме он прочитал, что совершенное им покушение произошло в день годовщины явления Богоматери в Фатиме, из чего заключил, что Богоматерь Фатимская, чудесным образом спасшая Папу, собирается теперь отомстить ему за попытку убийства понтифика. Иоанн Павел терпеливо объяснил ему, что Дева Мария, которую почитают и многие мусульмане, есть Матерь Бога, что она любит всех людей и что Агджа не должен опасаться ее мести.

ИСКУПИТЕЛЬНОЕ СТРАДАНИЕ

Через полгода после встречи с Агджой Иоанн Павел опубликовал трогательное апостольское послание под названием «Искупительное страдание», посвященное значению страдания в жизни человека. Это была весьма подходящая тема для размышлений в Святой Год, поскольку само человечество было спасено искупительной жертвой Христа и его страданием. Подобная тема всегда была бы кстати в наше время, пишет Иоанн Павел, так как страдание, «кажется, является неотъемлемой и наиболее существенной частью человеческой природы». Споря с некоторыми современными концепциями, Папа пишет, что страдание не есть нечто случайное или такое, чего при желании можно избежать. Страдание есть «одна из точек бытия, в которых человек просто обречен судьбой превзойти себя самого...»

В мире всегда есть страдание, потому что всегда есть зло. И тем не менее христиане верят в изначальное добро творения, потому что зло всегда есть и было «определенным ограничением или искажением добра». Именно поэтому страдание всегда смешано с проявлением как добра, так и зла и заключено в тайне человеческой свободы. Страдание, с библейской точки зрения, является своеобразной формой наказания, однако это наказание представляет собой некую возможность для «возрождения добра в страдающем субъекте», а не просто формой Божественного возмездия. Ни одно описанное страдание не может адекватно выразить тайны вовлеченного в него существа. Как, впрочем, разум не может объяснить нам, что «любовь есть... полнейший источник ответа на вопрос о значении страдания». Это требует некоего наглядного образа, который Бог «дал нам... в виде креста, на котором был распят Иисус Христос», чьи страдания как человека и как возлюбленного Сына Божия имели «несравнимую глубину и невыносимое напряжение». Величайшим страданием человека является смерть, а смерть есть то, что Христос победил своей «покорностью к смерти», а затем преодолел в результате Воскресения. Страдания в современном мире продолжаются, но страдающий христианин может сравнить свою боль с болью Христа на кресте и тем самым глубже проникнуть в тайну Спасения, что одновременно является тайной человеческого освобождения. Сталкиваясь с подобным освобождением, глубоко страдающая личность открывает для себя совершенно новые измерения жизни как человеческого призвания.

Энциклика «Искупительное страдание» завершается размышлениями по поводу притчи Христа о добром самаритянине. Каждый, кто «останавливается перед страдающим человеком», оказывается в положении доброго самаритянина, который остановился перед страдальцем отнюдь не из любопытства, а исключительно из желания облегчить страдание. Страдание, таким образом, существует и для того, чтобы «освободить любовь в душе человека», и эта любовь является бескорыстным даром чьего-либо Я от имени других людей, в особенности тех, кто пребывает в страдании. «Мир человеческих страданий неизбежно порождает и укрепляет мир всеобщей человеческой любви». Динамика солидарности в страдании является еще одним подтверждением закона Божественного дара, начертанного в человеческом сердце.

МИР И ЦЕРКОВЬ

Празднование Святого Года не могло отвлечь Папу Римского от важных государственных дел и управления Церковью. 10 января 1984 г. были в полном объеме установлены дипломатические отношения между Соединенными Штатами и Святым Престолом - важнейшее событие после десятилетий непонимания и недоразумений, возникших в период от правления президента Франклина Делано Рузвельта до Джимми Картера. Все это время американские президенты опасались налаживать нормальные дипломатические отношения со Святым Престолом из-за возможных нападок со стороны американских протестантов. В ежегодном обращении Папы к дипломатическому корпусу от 14 января того же года при обсуждении атрибутов суверенитета говорилось, что, вступая в какие-либо экономические или региональные союзы, государство тем самым демонстрирует свою солидарность с другими странами. Суверенитет, говорил Папа, является выражением права нации на интеграцию своей культуры.

23 января министры иностранных дел Аргентины и Чили подписали в Ватикане совместную Декларацию о разрешении спора по поводу пролива Бигл. Иоанн Павел II встретился с обоими дипломатами и сообщил, что непременно посетит их страны, как только эта Декларация будет воплощена в жизнь. Три недели спустя, 13 февраля Папа назначил доктора Жерома Лежене, который обедал с ним в мае 1981 г. за несколько часов до выстрелов на площади Святого Петра, в качестве своего представителя на государственных похоронах Юрия Андропова, бывшего руководителя КГБ, наследовавшего от Леонида Брежнева пост Генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, что фактически означало должность руководителя СССР.

В середине февраля 1984 г. был заключен новый конкордат между Святым Престолом и Итальянской Республикой, который пересматривал Латеранские соглашения 1929 г. и отражал решения Второго Ватиканского Собора по поводу церковного государства. Римско-Католическая Церковь отныне не считалась официальной церковью итальянского государства, религиозное образование в стране становилось добровольным, а государственные субсидии священнослужителям должны были прекратиться к концу 1990 г.

Через четыре дня Папа учредил Фонд Иоанна Павла II для района Сахеля, чтобы хоть как-то помочь развитию пораженного засухой района Африки южнее Сахары. А в Великую Пятницу 1984 г., то есть за два дня до окончания Святого Года, Иоанн Павел написал апостольское послание под названием «Redemptionis Anno» [«В год искупления»]. Оно было адресовано жителям Иерусалима, считающим себя духовными паломниками «в ту землю, где можно было отыскать примирение с Богом». В этом послании Папа предлагал предоставить Иерусалиму «специальный статус, гарантированный международным соглашением», чтобы сохранить его «уникальный и священный характер».

А в Польше военное положение было полностью отменено только 21 июля 1983 г. Неделю спустя на фоне непрекращающихся протестов со стороны Церкви польский Сейм ужесточил контроль правительства над общественной жизнью граждан и расширил сферу действия службы государственной безопасности. 31 августа, в годовщину «Солидарности», в Новой Гуте произошло столкновение между полицией и демонстрантами. 5 октября, то есть шесть недель спустя, Леху Валенсе была присуждена Нобелевская премия мира, но правительство Польши отказало ему в возможности лично получить ее. Папа Иоанн Павел II в своей телеграмме поздравил Валенсу «от чистого сердца» и заявил, что, признав заслуги лидера «Солидарности», Нобелевский комитет признал тем самым «волю и усилия народа, твердо намеренного решить многотрудные проблемы людей труда и всего польского общества в целом посредством мирного и совершенно искреннего диалога и взаимного сотрудничества всех членов общества».

Шесть недель спустя, 21 ноября того же года, польский Сейм утвердил военный комитет «Национальной защиты» и наделил его широкими и «чрезвычайными полномочиями». Через два дня Советский Союз прервал переговоры по контролю над ядерными вооружениями среднего радиуса действия после того, как в Великобританию и Западную Германию начали поступать американские ракеты «Першинг-2», чтобы противостоять советским ракетам «СС-20». Некоторое время спустя после похорон Юрия Андропова польские студенты возобновили демонстрации протеста, добиваясь восстановления в аудиториях и классных комнатах распятий. 6 апреля польское правительство наконец-то приняло соответствующее решение. Руководимые Церковью фонды стали распределять западную помощь в сумме почти 2 млрд. долл., и основная ее часть была направлена на поддержку польских фермеров. Кстати сказать, эти деньги выделялись фермерам только при условии, что польское правительство положительно решит вопрос об иконах и распятиях в студенческих аудиториях.

За одиннадцать дней до окончания Святого Года стареющий восьмидесятилетний чехословацкий кардинал Франтишек Томашек пригласил Иоанна Павла посетить в 1985 г. город Велеград в Моравии, где планировалось большое торжество по случаю 1100-й годовщины со дня смерти святого Мефодия. Выступившие в поддержку визита студенты были жестоко избиты сотрудниками органов государственной безопасности. Правительство Чехословакии поначалу отказало Иоанну Павлу в возможности присутствовать на этом юбилее, однако празднества в Моравии обозначили начало нового подъема движения сопротивления в Католической Церкви Чехословакии.

За две недели до официального завершения Святого Года, в Пасхальное воскресенье 22 апреля 1984 г., Папа Иоанн Павел II объявил о серьезных изменениях персонального состава Римской Курии. Так, например, кардинал Бернарден Гантен, бывший президент комиссии «Справедливость и мир» стал префектом Конгрегации по делам епископов; кардинал Роджер Эчегари был отозван из своего епископата в Марселе и назначен преемником Гантена на посту президента комиссии «Справедливость и мир». Кардинал Эдуарде Пиронио был перемещен из Конгрегации по вопросам религии, где его заменил архиепископ Джером Хамер, бывший помощник кардинала Ратцингера в Конгрегации доктрины веры, в Совет понтификата по вопросам мирян. Недавно назначенный архиепископ Альберто Бовоне получил должность Секретаря Конгрегации доктрины веры, а архиепископ Фрэнсис Аринзе был перемещен из Нигерии, чтобы возглавить Секретариат по делам нехристиан. Старый друг Иоанна Павла архиепископ Анджей Дескур, который все никак не мог поправиться от перенесенного в октябре 1978 г. сердечного приступа, стал почетным президентом Комиссии понтификата по вопросам социальных коммуникаций, а на смену ему пришел американец Джон Фоули, недавно назначенный архиепископом и долгое время являвшийся редактором епископальной газеты в Филадельфии.

Назначение кардинала Гантена на один из наиболее влиятельных постов в Церкви показывало, что Иоанн Павел, с одной стороны, лично доверяет ему, а с другой - вообще отдает предпочтение и оказывает поддержку молодым церквам в Африке. Гантен полностью разделял точку зрения Папы на развитие Церкви и всего мира и был готов работать ради дальнейшей поддержки епископов, строго относиться к их назначению и всемерно содействовать укреплению периферийных епископатов. Кроме того, вверенная ему Конгрегация несла полную ответственность за регулярное посещение епископами Ватикана, что должно было происходить один раз в пять лет.

Через две недели после окончания Святого Года Иоанн Павел II вылетел в Южную Корею в двадцать первое по счету пастырское паломничество и второе в Азию. После непродолжительной остановки для дозаправки самолета в Фэрбенксе, штат Аляска, где он провел торжественную мессу, Папа 3 мая 1984 г. прибыл в Сеул. Посетив Кванджу, Тэгу, Пусан и колонии прокаженных в Сорокодо, он председательствовал в Сеуле на первой в истории Церкви канонизации за пределами Рима. Тогда были канонизированы сто три корейских мученика, погибших за веру в середине XIX в., включая Эндрю Кима Тэгона, первого коренного корейского священника, и Пола Чонг Хасанга, светского миссионера. На следующий день Иоанн Павел вылетел в Порт-Морсби, что в Папуа - Новой Гвинее, где продемонстрировал свои лингвистические познания, прочитав проповедь на пиджин. Паломничество протяженностью в 23 тысячи миль было завершено однодневным пребыванием на Соломоновых островах и двухдневным - в Бангкоке. Это было самое продолжительное путешествие Папы Римского за весь период его понтификата.

В следующем месяце Иоанн Павел вылетел в Швейцарию с шестидневным визитом. Главной целью этой поездки было обращение к участникам Всемирного Совета Церквей (ВСЦ), с которым Папе предстояло выступить 12 июня в штаб-квартире ВСЦ в Женеве. После приезда Папы Павла VI в Женеву в 1969 г. ВСЦ испытывал серьезные трудности. Его Комиссия по вопросам веры и порядка по-прежнему продолжала весьма серьезные теологические изыскания и тщательно готовила главное международное исследование под названием «Крещение, Евхаристия и Служба». Именно политика - связи между странами Востока и Запада, а также их отношение к странам «третьего мира» - стала причиной резкой критики Всемирного Совета Церквей. Русская Православная Церковь и ее участие в ВСЦ и прежде всего приспособленческая позиция центрального офиса ВСЦ в Женеве сделали ВСЦ совершенно глухим к требованиям верующих христиан в коммунистических странах. Ассамблея ВСЦ 1983 г. в Ванкувере (Британская Колумбия) так и не решилась осудить вторжение советских войск в Афганистан и приняла резолюцию, которая являлась хрестоматийным примером поиска морального равенства между советской оккупацией этой страны и западной поддержкой сопротивления афганского народа.

В «третьем мире» широко распропагандированная ВСЦ «Программа борьбы с расизмом» всячески воодушевляла и поощряла революционную борьбу против правящих режимов в Родезии и Южной Африке. В 1982 г. Центральный комитет ВСЦ назвал Австралию, Бразилию, Канаду, Чили, Колумбию, Гватемалу, Мексику, Новую Зеландию, Парагвай, Филиппины, Пуэрто-Рико и Соединенные Штаты Америки в числе стран, где происходит нарушение прав этнических меньшинств. Вместе с тем ВСЦ отказался осудить уничтожение сандинистами Никарагуа индейских деревень племени мискито на Атлантическом побережье и их насильственное выселение из родных мест.

Обращение Иоанна Павла подчеркнуло особое значение теологического диалога, необходимого для создания «несовершенного, но тем не менее реально существующего единства между нами». Требование христианского единства, по словам Папы, является результатом не схоластических переговоров, а вполне конкретных дел, историческим выражением единства, которое уже давно существует между христианами благодаря их общему обряду крещения. Это поддерживает «откровенное и дружественное» убеждение католической Церкви, что «руководство епископа Рима гарантирует единство и верность апостольской традиции и вере Святых Отцов». «Быть в сообществе с епископом Рима» означает быть в сообществе со всеми христианами и с самим Христом, жаждавшим единства для всей Церкви. Это было главной трудностью для всех членов ВСЦ, заключил Иоанн Павел, но если экуменическое движение действительно руководствуется Святым Духом, то все сложные вопросы могут быть решены общими усилиями всех последователей Христа.

Обсуждая «роль общины в экуменическом движении», Иоанн Павел постоянно подчеркивал необходимость соблюдения религиозных свобод, которые сами по себе не занимают подобающее место в последней повестке дня ВСЦ. Папа также отстаивал точку зрения, что христианские сообщества не должны «поддерживать насилие» как средство достижения социальных перемен. Не упоминая о спорах ВСЦ по поводу «справедливости и мира», Иоанн Павел предложил альтернативное видение деятельности Церкви в мире, построенное на «защите человека, его достоинства его свободы, его неотъемлемых прав, а также права на полноценный смысл жизни».

Оставшиеся дни визита в Швейцарию были самыми трудными. Президент Швейцарской федерации протестантских церквей не мог поднять экуменический дух собравшихся, предполагая, что совместная молитва всех верующих будет бессмысленной без совместного обряда Евхаристии. Иоанн Павел попытался собрать всех швейцарских католических епископов и убедить их в необходимости более энергичного руководства делами Церкви, но все было безрезультатно. Его защита осознанного неприятия военной службы и призывы к более открытой и справедливой политике по отношению к иммигрантам так и не получили благожелательного отклика со стороны швейцарцев. Таким образом, наряду с Австрией и Германией Швейцария сохраняла враждебность по отношению к Иоанну Павлу II.

В августе в Риме состоялась беседа между Папой и известными физиками, в третий раз организованная его старым краковским другом Ежи Янеком. Кардинал Слипый, лидер Украинской Греко-Католической Церкви, умер 7 сентября 1984 г., а два дня спустя Иоанн Павел покинул Ватикан и отправился в двенадцатидневную поездку в Канаду. Он должен был посетить большое количество регионов этой страны, от приморских провинций на севере до Ванкувера на Тихоокеанском побережье, с остановками в Монреале, Квебеке, Торонто, Виннипеге, Эдмонтоне и Оттаве. Плохая погода сделала невозможной его запланированную ранее встречу с коренными племенами в Форт-Симпсоне, что на северо-западных территориях. Правда, он пообещал, что непременно вернется к ним, и выполнил свое обещание, но только через три года. Обычно спокойная Канада вдруг увидела то, что организатор этой поездки отец Роберто Туччи назвал наиболее «жесткими и строгими» мерами безопасности во время всех поездок Папы. Угрозы террористов в Квебеке накануне приезда Папы поставили местную полицию в условия жесточайшей бдительности, а к обслуживанию визита были подключены почти 5 тысяч полицейских. Доходило даже до того, что Папа Иоанн Павел II, раздосадованный невозможностью приблизиться к толпе верующих, принимался кричать что есть мочи:

— Дайте мне хоть немного больше места!

Менее чем через месяц Иоанн Павел II завершил свои давние размышления над природой христианского страдания. Отец Ежи Попелюшко ехал на машине из Быдгоща в Варшаву поздно вечером 19 октября 1984 г., когда его остановили три агента государственной безопасности. Они избили его до смерти, а затем бросили изувеченное тело в Вислу неподалеку от города Влоцлавек. Польское государственное радио объявило на следующий день, что священник бесследно исчез и скорее всего был похищен вымогателями. Тысячи поляков стали стекаться к костелу, в котором служил Попелюшко, и где каждый час проводились мессы о его спасении. Туда пришел даже Лех Валенса и стал умолять верующих не предпринимать насильственных действий. В течение десяти дней вся территория вокруг костела и прилегающие к ней улицы были заполнены десятками тысяч людей, опасавшихся самого худшего.

Их опасения подтвердились во время мессы 30 октября, когда было получено известие, что тело отца Ежи Попелюшко найдено в Висле. Один из местных священников, отец Антонин Левек, старый друг Попелюшко, обратился к собравшимся в костеле верующим, чтобы они почтили память его друга и не отвечали насилием на это злодеяние. Затем отец Левек сказал, что «происходит нечто чрезвычайно важное...» Все вместе они трижды повторили хором вслед за священником:

— «И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим... И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем...» - Это было христианским ответом на нечестивые преступления злобных убийц.

После этого тысячи рабочих-металлургов, капелланом которых был Попелюшко, единодушно подписали петицию в адрес кардинала Глемба (который, кстати сказать, имел несколько неприятных столкновений с молодым священником), испрашивая его разрешения похоронить отца Ежи на подворье костела Святого Станислава Костки, а не на местном кладбище. После встречи с делегацией рабочих и с матерью отца Попелюшко Примас Глемб великодушно согласился сделать исключение для мученически погибшего священника. Отец Попелюшко, верный соратник движения «Солидарность», был похоронен возле костела 3 ноября 1984 г., а заупокойную мессу отслужил сам Примас, вокруг которого собралась многотысячная толпа верующих, заполонившая все прилегающие к костелу улицы. Проповедь кардинала Глемба, по отзывам одного из очевидцев, была «сухой» и «невыразительной». Главные эмоции, которые ощущали все присутствующие, а также невидимую связь с Римом выразил один из седовласых старших помощников ксендза в церкви. Патетически воздав хвалу невинно убиенному молодому священнику, помолившись за него, он поблагодарил Папу Иоанна Павла II, который «был доволен работой священника», а также отдал должное лидеру «Солидарности» Леху Валенсе и всем тем, «кто преданно служил идее солидарности». Свое эмоциональное выступление он закончил следующими словами:

— Один священник умер, но на его место придут тысячи других священников, которые продолжат его благородную деятельность во славу Господа Бога и на благо своего Отечества.

Таким образом, эта смерть явилась своеобразным продолжением борьбы за христианское освобождение. До сего дня могила отца Ежи Попелюшко остается местом паломничества, где каждый из верующих неизбежно вспоминает этот важный факт христианской жизни.

ВОЗРОЖДЕНИЕ ДУХА ВТОРОГО ВАТИКАНСКОГО СОБОРА

Религия и обновление мира, который все еще молод

4 декабря 1984 - Хоакин Наварро-Валлс назначен директором пресс-службы Святого Престола.

27 февраля 1985 - министр иностранных дел СССР Андрей Громыко безуспешно пытается втянуть Иоанна Павла II в кампанию против Американской стратегической оборонной инициативы.

11 марта 1985 - Конгрегация доктрины веры (Ватикан) распространяет «Извещение» по поводу книги бразильского либерального богослова Леонардо Боффа «Церковь: харизма и сила».

31 марта 1985 - апостольское послание Иоанна Павла II «К молодежи мира».

29 апреля 1985 - завершение реорганизации руководства Курии, начатое в 1984 г.

11-15 мая 1985 - поездка Папы по Нидерландам.

27 мая 1985 - на третьей консистории Иоанн Павел выдвигает двадцать восемь новых кардиналов.

2 июня 1985 - четвертая энциклика Иоанна Павла II «Slavorum Apostoli».

24 июня 1985 - комиссия по религиозным отношениям с иудеями при Святом Престоле выпускает «Положение о должном представлении евреев и иудаизма в проповедях и катехизисе Римско-Католической Церкви».

28 июня 1985 - отмечая двадцать пятую годовщину Секретариата Ватикана по вопросам христианского единства, Иоанн Павел провозглашает «необратимой» приверженность католиков к экуменизму.

5 июля 1985 - массовые празднования в Велеграде в Моравии приводят к возрождению общественного сопротивления католицизма в Чехословакии.

19 августа 1985 - обращение Иоанна Павла II к 80 000 молодых мусульман в Касабланке.

28 октября 1985 - Иоанн Павел отмечает двадцатую годовщину «Nostra Aetate» (документа Второго Ватиканского Собора) в обращении к Международному комитету по еврейско-католическим связям.

24 ноября - 8 декабря 1985 - Синод епископов Ватикана отмечает двадцатую годовщину Второго Ватиканского Собора.

Ноябрь 1985 - февраль 1986 - филиппинская революция «Народная власть» свергает режим Маркоса, демонстрируя новую форму теологии освобождения.

31 января - 11 февраля 1986 - визит Иоанна Павла в Индию.

13 апреля 1986 - Иоанн Павел II обращается к общине римских евреев в синагоге Рима.

18 мая 1986 - пятая энциклика Иоанна Павла «Dominum et Vivificantem».

30 июня 1986 - изданная переписка Иоанна Павла II и кардинала Иоханнеса Виллебранда с англиканским архиепископом Робертом Ранси выявляет чрезвычайные трудности в диалоге англикан с римскими католиками.

25 июля 1986 - кардинал Йозеф Ратцингер уведомляет отца Чарльза Карэна о том, что тот не может более занимать должность профессора католической теологии.

4-7 октября 1986 - третий папский визит во Францию.

27 октября 1986 - Всемирный день молитвы о мире собирает вместе в Ассизи лидеров различных мировых религий.

18 ноября - 1 декабря 1986 - длительное паломничество Папы в ходе визитов Иоанна Павла в Бангладеш, Сингапур, Фиджи, Новую Зеландию, Австралию и Сейшелы.

27 декабря 1986 - Папская комиссия по справедливости и миру распространяет документ «Служение человеческому сообществу: этический подход к вопросу о международном долге».

Еврейская община в Риме является, возможно, самой древней в мире общиной с непрерывавшейся историей, берущей начало с тех дней, когда посланцы правителя Иудеи, Иуды Маккавея, впервые прибыли в столицу Римской империи. «Послание к Римлянам» святого апостола Павла было адресовано еврейской христианской общине, населявшей район Трастевере в Риме. Послание это было написано еще до окончательного разрыва между иудаизмом и христианским движением, назревшего к концу I в. н.э. В те времена евреи в Риме обратили в иудаизм многих местных язычников. К концу I в. н.э. религиозные потребности расширившейся еврейской общины в Риме обслуживали уже двенадцать синагог.

Среди римских евреев были врачи и актеры, лавочники и ремесленники, портные, мясники и изготовители лагерных шатров (подобно бывшему Савлу из Тарса), а также уличные торговцы и нищие, с таким сарказмом описываемые Ювеналом и Марциалом.

Хотя принятие христианства в качестве официальной религии в Римской империи вносило определенные трудности в жизнь римских иудеев, евреи в Риме в период с середины пятого столетия вплоть до Контрреформации пользовались большими свободами, чем в других городах Италии, а может быть, и во всей Европе.

В те годы политика по отношению к римским евреям, приводившая к их притеснениям либо оставлявшая их в относительном покое, определялась в значительной мере воззрениями очередного Папы Римского. Однако при любом Папе евреи в Риме испытывали меньше гонений, чем в остальной Европе. Папы не стремились проводить антиеврейскую политику в Риме с такой непреклонностью, с какой осуществляли ее их ревностные служители на местах. С другой стороны, Папы более строго следили за исполнением законов, защищавших евреев (которые в Европе не обладали гражданским статусом). В те времена евреи в Риме могли обращаться к Папе с ходатайствами за своих преследуемых собратьев во Франции и других частях Европы, и их просьбы удовлетворялись. И все же условия их жизни в Риме вряд ли можно было назвать идеальными. Начиная с 1257 г. евреи должны были носить отличительную одежду и особую повязку и подвергались насмешкам и оскорблениям во время Carnevale, предшествовавшего Великому посту. В 1270 г. было осквернено еврейское кладбище на Авентинском холме. И тем не менее евреи в Риме не подвергались изгнанию, как это случилось в Англии в 1240 г., и в городе продолжало процветать иудейское вероучение.

Апогеем жизни иудеев в Риме можно считать период Ренессанса. Евреи беспрепятственно занимались финансовой деятельностью. При каждом Папе был еврейский врач. Иаков Мантино, еврейский целитель, служивший при Павле III, преподавал одновременно в римском университете Сапиенца, что было почти невозможным в Европе вплоть до девятнадцатого столетия. Подобные благоприятные для евреев условия сменились притеснениями, пришедшими в Рим вместе с Контрреформацией. Распространение талмудической литературы в городе было запрещено, и иудейская интеллектуальная жизнь пришла в упадок. В 1555 г. Павел IV постановил отделить еврейские гетто, и римским евреям запрещалось проживание за пределами этих обнесенных стенами кварталов, хотя и не возбранялось выходить за ворота. Однако во время христианских праздников ворота закрывались, и евреям не позволялось выходить в город. Мужчины-евреи должны были носить желтую шапку; еврейские женщины - повязывать голову желтым платком. На евреев не распространялись уважительные формы обращения (такие, например, как «синьор»); христиане не должны были лечиться у врачей-евреев; были наложены ограничения на коммерческую деятельность евреев и на размеры их собственности. Большинству римских евреев приходилось заниматься уличной торговлей, становясь легкой мишенью для оскорблений и злоупотреблений со стороны жителей города. Была разрешена деятельность лишь одной синагоги, хотя это ограничение удалось в какой-то мере обойти, устроив пять синагог, действующих под одной крышей и проводящих богослужение в соответствии с различными религиозными обрядами, принятыми в той или иной этнической группе иудеев. В субботу евреев понуждали посещать христианские церкви и выслушивать проповеди, призывающие их к обращению в христианскую веру. Римским евреям запрещались погребальные песнопения, с которыми они провожали своих умерших в последний путь, пока похоронная процессия следовала через город на Авентинское кладбище; им не позволялось ставить на кладбище свои надгробия. Положение римских евреев стало, по сути дела, более тяжелым, чем в других странах Европы.

В период оккупации города наполеоновскими войсками для евреев наступило короткое время относительной свободы; но с восстановлением папского государства в 1814 г. они были вновь обречены на поселение в гетто. В 1846 г. Папа Пий IX повелел разрушить стены и ворота этих гетто, однако он продолжал политику ограничения гражданской и экономической деятельности евреев. Лишь после того как в 1870 г. войска разрозненных ранее итальянских государств под главенством Савойской династии заняли Рим, устранив власть Папы и завершив объединение Италии, римские евреи обрели наконец гражданские права, получив возможность равноправного участия в общественной жизни.

Прежняя, относительно свободная религиозная жизнь евреев в Риме начала медленно восстанавливаться. В 1900 г. была построена великолепная новая синагога, предназначенная заменить прежнюю сгоревшую Cinque Scuole.

В противоположность своему партнеру по военно-политической оси, Италия Муссолини не стремилась к тотальному уничтожению евреев. Холокост коснулся их лишь в сентябре 1943 г., когда отступавшая немецкая армия вступила в Рим и служба СС прибрала к рукам вопросы внутренней безопасности. 16 октября было произведено массированное прочесывание города. Более тысячи евреев были схвачены, отправлены в Освенцим и через неделю уничтожены. Эта охота за людьми продолжалась с октября 1943 до 4 июня 1944 г., когда антифашистские союзные армии освободили город. В общей сложности в лагерях смерти был уничтожен 2091 римский еврей, включая 281 ребенка. Кроме того, погибли 73 римских еврея из числа 335 заложников, убитых в отместку за рейды итальянских партизан, нападавших на немецкую армию. Католические организации и отдельные католические семьи спасали евреев от облав, проводимых эсэсовцами. Их скрывали в папском дворце Кастель-Гандольфо, а в личных апартаментах Папы Пия XII было устроено временное родильное отделение, где появлялись на свет дети укрытых во дворце еврейских женщин.

В продолжение 1900 лет сложных взаимоотношений католицизма и иудаизма ни один Папа ни разу не переступал порога римской синагоги, хотя однажды Папа Иоанн XXIII остановил свой автомобиль, чтобы благословить римских евреев, расходящихся со своего субботнего богослужения. Но вот 13 апреля 1986 г. Иоанн Павел II выехал из Ватикана, пересек Тибр и направился по виа Лунготевере, чтобы изменить ход истории. Епископ Рима решил посетить римскую синагогу и встретиться с иудейской общиной в месте ее богослужения.

Он начал этот путь давно, еще в Вадовице, шестьдесят лет назад. На пути в римскую синагогу Иоанн Павел нес с собой все, что собрал в жизни: и детскую дружбу с еврейскими мальчишками, и уроки терпимости, преподанные ему отцом; и проповедь своего духовного наставника о том, что Евангелие порицает антисемитизм; и пережитые тяготы нацистской оккупации; и знания о Холокосте. Он обладал особенной чувствительностью к боли, которую пришлось испытать евреям, к драме жизни еврейского народа в двадцатом веке. И теперь, став главным действующим лицом в очередном эпизоде этой драмы, он нес смелое, прямое и искреннее предложение как евреям Рима, так и евреям всего мира.

Профессор Джиакомо Табан, глава еврейской общины в Риме, с радостью приветствовал приезд Папы. Главный раввин Рима, Элио Тоафф, говорил об «огромном удовлетворении» от посещения Иоанна Павла. Понтифик в ответ на это указал на их общую веру в единого, истинного Бога. Ибо лишь этот Господь «устроил небеса и утвердил землю (Ис. 51.16) и избрал Авраама, чтобы сделать его отцом множества детей». И Бог этот «чудом Своего Провидения» сделал возможным нынешнюю встречу древней еврейской общины с епископом Рима и пастырем католической Церкви. И Папа хотел, чтобы это стало не официальной встречей, не церемониальным началом будущих переговоров, но религиозным общением между людьми, «благодарящими и прославляющими Господа» и делающими это вместе. Встреча эта стала возможной не потому, что представители Святого Престола и еврейской общины в Риме согласовали заранее ее детали, хотя и это было необходимо. Она стала реальным, а не протокольным событием, потому что Бог желал этой встречи.

Его приход в римскую синагогу, по словам Папы, знаменовал конец одной эпохи и начало другой. Период раздумий над иудейско-католическими взаимоотношениями, который начался Вторым Ватиканским Собором, созванным Папой Иоанном XXIII, привел ко многим важным переменам. В обществе, как говорил на встрече Иоанн Павел, определенно утвердились «законные основы плюрализма». Антисемитизм порицается «каждым - я повторяю: «каждым» членом Церкви». Второй Ватиканский Собор постановил, что «на евреев как на народ не может быть возложена как родовая, так и коллективная вина за страдания, которые понес Христос». Церковь провозгласила невозможность какого бы то ни было теологического оправдания дискриминации евреев и указала на то, что Бог обратился со Своим «несомненным призывом» также и к евреям. Церковь сознает, что католики не могут думать о католицизме, не думая при этом об иудаизме.

— Религия евреев, - сказал Иоанн Павел, - не является для нас чем-то «внешним», но входит как «внутренняя часть» в нашу собственную религию. Таких взаимоотношений, как с иудаизмом, у нас нет ни с какой иной религией. Вы - наши дорогие возлюбленные братья, и в каком-то смысле можно сказать, что вы - наши старшие братья.

Подобное поразительное развитие взаимоотношений, произошедшее менее чем за три десятилетия, явилось лишь прологом к дальнейшим переменам. Иудеи и католики вступили отныне, по мнению Иоанна Павла, на новый путь. «Общее наследие, берущее начало от Закона и пророков», требовало от них «сотрудничества ради блага человека», ради защиты человеческого достоинства и самой человеческой жизни, ради защиты свободы и мира. Иудеям и католикам следует вместе размышлять над великой тайной Божественного Провидения и Предопределения, приведших их друг к другу после долгих веков разделения. Они вновь возвратились к диалогу, прерванному более 1900 лет назад. На этой радостной ноте, на этом поразительном призыве, обращенном как к иудеям, так и к католикам, Иоанн Павел закончил свое обращение и завершил визит молитвой - 118-м Псалмом, который он произнес на иврите:

Славьте Господа, ибо Он благ,
Ибо вечна и неизменна любовь Его!
Да скажет ныне дом Израилев:
«Вечна и неизменна любовь Его».
Да скажут ныне боящиеся Господа:
«Вечна и неизменна любовь Его».
Аминь.

Новое обращение ко второму ватиканскому собору

Драматические перемены во взаимоотношениях католиков и иудеев явились одним из плодов, принесенных Вторым Ватиканским Собором. 25 января 1985 г. Иоанн Павел II объявил внеочередной созыв Синода епископов, чтобы отметить двадцатую годовщину завершения Второго Ватиканского Собора и подытожить в целом результаты, к которым он привел. Этот Чрезвычайный Синод, проходивший с 24 ноября по 8 декабря 1985 г., должен был воссоздать атмосферу Второго Ватиканского Собора, которую помнили участвовавшие в нем епископы, а также оценить влияние, оказанное этим Собором на Церковь во всем мире. Термин «чрезвычайный» обычно использовался Римской Курией для обозначения Ассамблеи Синода, созываемой вне рамок запланированных обычных ассамблей. В дальнейшем, однако, оказалось, что это событие и особенно одно из его последствий в буквальном смысле заслужили названия «чрезвычайных».

СРЕДИ ИНКОВ

Через день после объявления созыва Чрезвычайного Синода Папа вылетел в Каракас. Он отправился в двадцать пятую епископальную поездку за пределы Италии, собираясь в шестой раз в качестве епископа Рима посетить Латинскую Америку. Эта поездка, охватывающая Венесуэлу, Эквадор, Перу и государства Карибских островов, Тринидад и Тобаго, ознаменовалась двумя примечательными событиями. Первым был триумфальный въезд автомобильного кортежа Иоанна Павла в Кито, столицу Эквадора, 29 января.

Церемонии в честь прибытия Папы в страны Латинской Америки проходили везде одинаково: огромные толпы людей собирались вдоль пути его следования, бурно выражая свой восторг при виде понтифика, размахивая национальными и папскими флагами и бросая цветы под колеса автомобилей. Въезд же в Кито оказался построен совсем по другому сценарию. В соответствии с местными обычаями уважаемых гостей почтили глубоким молчанием. Папа проехал вдоль улиц Кито, по которым выстроились сотни тысяч эквадорцев, в абсолютной тишине вознесших над головами кресты или статуэтки святых. То, что могло с непривычки показаться жутковатым, оказалось, как вспоминал один из репортеров, «глубоко трогательным».

Пятью днями позже Иоанн Павел прибыл в Перу, близ Куско, древней столицы инков, чтобы отслужить литургию Слова Божьего, короновать статую Пресвятой Девы Кармело ди Паукартамбо и обратиться к местному населению в крепости инков, Саксагуаман, находившейся высоко в горах. Было очень холодно, лил ледяной дождь. Некоторые журналисты, сопровождавшие Папу, страдали от высотной болезни. Помост для молитвенного служения и обращения Папы к народу был установлен на стенах древней крепости. В небольшой долине перед нею и на нескольких ближайших холмах собрались тысячи обнищавших инков, потомков народа одной из величайших империй доколумбовой Америки. Они пришли со всей округи, чтобы увидеть Иоанна Павла; многие из них провели предыдущую ночь в очень суровых условиях. И теперь они стояли молча, подняв головы, глядя на него, стоявшего на выступе крепости их предков под проливным дождем. То место среди вершин покрытых тучами Анд было, возможно, наиболее удаленным из всех, что довелось посетить Иоанну Павлу за двадцать лет его поездок, однако послание, доставленное им этим далеким от центров цивилизации людям, было по своей сути сродни тому, которому внимали искушенные дипломаты ЮНЕСКО в 1980 г.

Он пришел, говорил Папа, укрепить людей и их древнюю культуру, помочь им в выборе жизненного пути, направленного к большей человечности, гуманизму, истинному христианству. Текстом Писания, выбранным для проповеди, стало ветхозаветное повествование о Руфи и Воозе. Этот рассказ о гостеприимстве и доброте, этот «урок взаимопомощи» и солидарности он предложил в качестве христианского ответа сторонникам движения «Сияющий путь» - помешанным на насилии неомаоистским повстанцам в Перу. Солидарность, о которой он им говорил, противопоставлялась идеологиям, разделяющим людей на группы непримиримых врагов и направленным на «истребление противника». В противовес «радикальному эгоизму» повстанцев Церковь призывала к более радикальной революции: революции веры и совести, подрубающей корни эгоизма и открывающей путь к более справедливому обществу. Любая истинно гуманная революция, несущая подлинное облегчение людям, должна изменять не только материальные условия, но и их сердца и души.

По пути из Куско в Саксагуаман он думал о предках инков, поклонявшихся солнцу как источнику жизни. Теперь перед ним стояли потомки тех великих строителей, и их древняя культура была преобразована светом Христа. И сегодня они объединились, индейцы и Папа, встав на совершенно иной сияющий путь, озаренный светом истинного «солнца справедливости и любви, светом Христа, нашего Спасителя», Который был не только Источником жизни в этом мире, но также и «Жизнью, которая сильнее смерти, Жизнью, которая никогда не кончается, вечной Жизнью».

РЕЗУЛЬТАТЫ ВТОРОГО ВАТИКАНСКОГО СОБОРА:
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Инки пришли на встречу с Папой в Саксагуаман не для того, чтобы обсуждать положения, выдвинутые Вторым Ватиканским Собором. Но и вовлеченные в лоно католической Церкви, и многие не обращенные пока в католицизм невольно ощущали на себе последствия этого Собора, в каких бы отдаленных уголках Анд они ни жили. Чин богослужения, язык, на котором они молились, религиозное воспитание, которое получали их дети, взаимоотношения духовенства с гражданскими властями, духовное образование, взаимоотношения с некатоликами и с неверующими соседями - все это сформировалось за последние двадцать лет под влиянием Второго Ватиканского Собора, самого важного события в католической истории со времен Реформации. Однако несмотря на все это неоспоримое влияние Собора на католическую жизнь, проходящую как в базилике Святого Петра, так и в крошечной церкви-хижине вдали от Куско, католический мир все еще продолжал спорить относительно истинных целей Второго Ватиканского Собора.

Через двадцать лет после закрытия 8 декабря 1965 г. Второй Ватиканский Собор (как он сам, так и выработанные на нем документы) проступал перед новым поколением неясно, как будто сквозь исторические сумерки. «Прогрессивная» часть Церкви, считавшая Второй Ватиканский Собор и его итоги несколько устаревшими, мечтала о Третьем Ватиканском Соборе, который завершил бы разгром традиционного католицизма, что - как они почему-то думали - было истинной целью Иоанна XXIII, созвавшего Второй Ватиканский Собор. Другая часть (обычно называемая традиционалистами) считала, что Второй Ватиканский Собор и его ненужная «открытость» современному миру были причиной кризиса католической жизни, начавшегося с 1965 г. Ни та ни другая сторона, казалось, не была особенно озабочена исторической непрерывностью развития Церкви как воплощения живых традиций. «Прогрессисты» видели в Соборе и в воображаемом Третьем Ватиканском Соборе противовес контрреформаторскому Тридентскому и Первому Ватиканскому Соборам. «Традиционалисты» (называемые иногда «реставраторами») стояли за Тридентский и Первый Ватиканский, против Второго Ватиканского Собора.

Иоанн XXIII созвал Второй Ватиканский Собор в надежде, что новое проявление Святого Духа, новая Пятидесятница, приведет Церковь к более глубокому единству. Одним из результатов Собора был сильно развившийся критицизм по отношению к прежним церковным традициям, достигший такой степени, что Папа Павел VI громогласно высказал сомнение: не уклонилась ли Церковь от пути здоровой самокритики, впав в патологическое состояние саморазрушения.

— В храме Божием потягивает сатанинским дымком, проникшим через какую-то щель, - предположил он.

Каким же образом оценить и взвесить последствия Второго Ватиканского Собора?

Мир католицизма расширился со времен Собора от менее чем 600 млн. верующих в 1965 г. до более чем 830 млн. в 1985-м. Самый интенсивный рост наблюдался в Латинской Америке и Африке. Большинство римских католиков сосредоточилось после Собора в странах «третьего мира», и эта тенденция упрочится к началу третьего тысячелетия. К тому же лидерство католицизма в «третьем мире» после 1965 г. стало принимать все более местный характер. В большей части Латинской Америки, буквально во всей Африке католиками руководят не приезжие епископы-миссионеры. В Африке в некоторых из наиболее ревностных и страстных католических общин мира даже красную кардинальскую шапку носят теперь христиане в первом поколении, сыновья язычников.

Смещение центра тяжести католицизма в страны «третьего мира» вызвано не только бурным его развитием в Южном полушарии. В значительной мере это обусловлено также сокращением католического мира на Севере. Самое поразительное заключается в том, что упадок католицизма наблюдался в Западной Европе, то есть в той части католической Церкви, которая явилась инициатором проведения Второго Ватиканского Собора и, казалось бы, должна была получить от него дополнительный импульс. В противовес этому с другой стороны «железного занавеса» появились самые жизнеспособные католические общины в мире: открытая в Польше, подпольные в Литве, Чехословакии и на Украине. Очевидно, что порой преследования служат укреплению Церкви; благоприятные же условия ослабляют ее.

После Второго Ватиканского Собора значительно возросло число простых мирян, участвующих в проведении церковных богослужений, в работе христианских образовательных организаций и церковной администрации. И в то же время около ста тысяч «религиозных профессионалов» - священников и монахинь - оставили свое служение. В свободном мире священники становились все более мрачными, а монахинь становилось все меньше. В Восточной же Европе и Африке, напротив, стремление стать священником и жить религиозной жизнью оставалось в этот период, как всегда, высоким. Хотя Собор призвал католиков приводить современную культуру к католицизму, работая внутри нее, даже самым ревностным его защитникам трудно было отстаивать утверждение, что католическое влияние на культурную и политическую жизнь Запада усилилось в 1985 г. по сравнению с 1965-м. Смятение, испытываемое Церковью в годы после Второго Ватиканского Собора, можно сравнить лишь с ее состоянием после Реформации. И в то же время вне официальной Церкви расцветали новые движения обновления, преимущественно в среде католиков, не принадлежавших к профессиональным служителям. Эти новые религиозные движения приобретали развитие, не виданное в течение многих веков.

НОВАЯ ПОЗИЦИЯ И НОВАЯ ОСНОВА

Когда христианство входит в современный мир, оно сталкивается с неизбежными проблемами, вызванными рациональным мышлением современного человека. Сначала эти проблемы касались лишь церковной интеллигенции - в основном богословов, теологов, но затем охватили все структуры Церкви вплоть до практики богослужения, сферы образования и общественного служения. «Кризис» католицизма в 1965-1985 гг. напоминал многие трудности реформаторской Церкви, через которые прошли два поколения верующих после Второй мировой войны. Эта параллель не сулила ничего хорошего и католицизму, если вспомнить, что подобные трудности привели практически к распаду основной линии протестантизма в Западной Европе и Северной Америке.

«Рискованный» шаг к открытости католицизма для современного образованного мира, предпринятый Вторым Ватиканским Собором, был нацелен на то, чтобы избежать навязывания мыслящему миру готовых «рецептов» толкования истины путем выработки догматических определений, канонов или порицания, что было характерно для предыдущих Соборов. Риск открытия окон Церкви окружающему миру должен был привести к обогащению католицизма и к обращению открытого мира, в который вступал католицизм. Для того чтобы этот «риск» оказался оправданным, необходимо было превратить отношения между католицизмом и современным мышлением в равноправный диалог. Вопрос заключался в том, готов ли католицизм к этому диалогу, заинтересовано ли в нем современное человечество.

Через десять лет после Второго Ватиканского Собора и за десять лет до Чрезвычайного Синода американская группа христианских теологов-экуменистов, встретившихся в Хартфорде, штат Коннектикут, подписала «Хартфордское обращение», разъясняющее, каким образом диалог между христианством и современным миром превратился в монолог, в ходе которого христианское вероучение стало расплываться, столкнувшись с современностью. Целью «Обращения» было не прекращение, но восстановление подлинного диалога, в ходе которого исторические основы христианства были бы серьезным предметом обсуждения, а не объектом осмеяния, искажения и разрушения. «Хартфордское обращение», будучи неформальной экуменической инициативой, поставило многие из спорных вопросов подобного диалога, которые пришлось решать Чрезвычайному Синоду Иоанна Павла:

• Современный рационализм настаивает на том, что в наше время достигнута наивысшая степень понимания мира по сравнению с представлениями о мире в прошлом. Католицизм, как по своему названию , так и по убеждению, является всеобъемлющим, или универсальным. Он не отдает предпочтения какому-либо представлению о мире, существовавшему в разные исторические периоды, не считая привилегированными людей современной эпохи и их судьбу.

• Современное мышление полагает, что рассуждения о Боге (вероучение) являются в лучшем случае метафорическими, а в худшем - нерациональными. Католицизм же учит, что вероучение, проповедуемое им каждое воскресенье, является истиной для всего человечества и для всей его истории, прошлой и будущей.

• Современное мышление считает, что лишь в наши дни Иисус Христос может быть понят до конца человеческим сознанием. Католицизм считает, что Иисус Христос един для всех времен и ни один век не может претендовать на полное понимание истин, открытых Христом, и Его Божественной Сущности.

• Современное мышление полагает равноправными все религии. Католицизм же с уважением относится к другим верованиям, но учит, что Бог открыл Себя и Свою цель через жизнь, смерть и Воскресение Иисуса Христа, изменив тем самым мировую историю и восстановив истинный путь человечества.

• Современное мышление представляет спасение способом реализации человеческого потенциала в жизни. Католицизм настаивает на том, что спасение является единением с Богом, при котором наш человеческий потенциал реализуется чудесным образом.

• Современное мышление считает богослужение самоутверждением религиозной общины и самореализацией отдельных ее членов. Католицизм учит, что богослужение является первым и главным способом поклонения Богу и единственный смысл богослужения - поклонение Тому, Кому необходимо поклоняться.

• Современное мышление не считает, что надежда на будущее бессмертие человека имеет отношение к освобождению человека в этом мире. Католицизм учит, что надежда на воскресение после смерти, как ничто другое, освобождает людей самым радикальным способом, делая таким образом возможным и истинное освобождающее преобразование нынешнего мира.

Теологи, подписавшие «Хартфордское обращение», знали - как знал это и Иоанн Павел II, - что отказ Церкви от диалога с современностью невозможен. Человечество уже вошло в дверь современного мира, и возврата нет. Современный человек может обладать глубокими и твердыми религиозными верованиями, однако он всегда будет осознавать, что выбрал эти верования сам, а не унаследовал как нечто неоспоримое и данное ему. В культурной обстановке конца двадцатого столетия «католическая реставрация», отрицавшая эту свободу выбора, уже не могла восприниматься всерьез. Однако ни для Иоанна Павла, ни для хартфордских теологов подобная свобода выбора - неотъемлемая от современного мышления - отнюдь не означала поворота к скептическому релятивизму. Мир релятивизма был миром без окон и дверей, неспособным воспринять все, что выходит за пределы непосредственного человеческого опыта. Иоанн Павел, как и составители «Хартфордского обращения», хотел мира, имеющего окна и двери, хотел, чтобы современное мышление было открыто представлению, что человечество является чем-то большим, чем кажется на современный взгляд.

Современные мужчины и женщины, несмотря на ощущаемую ими свободу выбора, все же обладали способностью осознать, что есть истина и добро, и могли осознанно избрать истину и добродетель. Для христиан в этом затруднения не было. Ведь именно это подразумевалось под понятием «обращение».

Путь, предложенный Церкви Вторым Ватиканским Собором, как раз и означал переход от авторитарной религиозной организации к авторитетной, вызывающей доверие религиозной общине. Этот путь не означал «нечто среднее» между «традиционалистами» или реставрационистами (напрочь отвергающими расцветающую перед ними современность) и «прогрессистами», кинувшимися в объятия рационализма, уведшего их к радикальному релятивизму, в представлении которого все авторитетное и достойное доверия неизбежно кажется авторитарным. Синод утверждал совершенно новую позицию и новую основу для диалога.

Иоанн Павел считал, что именно такое предложение выдвигал Второй Ватиканский Собор. Рассмотрение этого вопроса и должно было стать задачей Чрезвычайного Синода.

ПАПА - МИРОТВОРЕЦ И ОБЪЕДИНИТЕЛЬ

В течение месяцев, непосредственно предшествовавших Чрезвычайному Синоду, Иоанн Павел предпринял несколько инициатив в духе Второго Ватиканского Собора, направленных на оживление католицизма, придание ему новых сил, что, как он надеялся, будет приветствоваться участниками приближающегося Синода.

НОВОЕ В РАСПРОСТРАНЕНИИ ИЗВЕСТИЙ ИЗ ВАТИКАНА

После более чем пяти не всегда счастливых для Папы лет работы с высшими чиновниками Курии, привыкшими к устоявшейся практике подачи новостей из Ватикана и объяснявшими новому Папе «как они здесь работают», Иоанн Павел взял управление пресс-службой Ватикана [Sala Stampa] в свои руки и привел ее в соответствие с требованиями современных средств коммуникации. Ключевым решением в этом направлении было беспрецедентное назначение профессионального журналиста, но мирянина, Хоакина Наварро-Валлса на должность пресс-секретаря Папы и директора Службы информации Святого Престола. Испанец, утонченный интеллектуал примерно пятидесяти лет, Наварро по образованию был психиатром - профессия, которую он иногда в шутку называл хорошей подготовкой к своим новым обязанностям. Проработав какое-то время по специальности, Наварро стал журналистом и главным зарубежным корреспондентом мадридской ежедневной газеты «АВС». Свое новое назначение на пост главы Sala Stampa он получил 4 декабря 1984 г., будучи корреспондентом этой газеты в Риме и председателем Ассоциации зарубежной печати Италии.

Наварро привнес в пресс-службу Ватикана не только дух современных средств массовой информации (который не давался его предшественникам), но и быстро заручился доверием Папы, получив к нему больший доступ, чем кто-либо иной, за исключением, быть может, монсеньора Дзивиша, давнего секретаря Иоанна Павла. Будучи испанцем, профессиональным журналистом и не духовным лицом, Наварро стал еще одним «чужаком», которого другой «чужак». Папа, выбрал для того, чтобы донести до людей свои мысли путем изменения (когда это было возможно) или обхода (когда это необходимо) закоснелых фильтров, налагаемых на официальную информацию из Ватикана. Как у любого приближенного, у Наварро были свои критики, а свободный доступ к Иоанну Павлу сделал его объектом зависти среди руководителей подразделений Курии. В его работе чувствовалось четкое понимание мыслей и дел Папы, и, по Римским стандартам, он революционизировал работу пресс-службы Святого Престола.

Предшественники Наварро и руководство Курии, включая кардинала Агостино Касароли, поначалу приходили в ужас от пресс-конференций Иоанна Павла, проводившихся экспромтом во время его путешествий, опасаясь, что Папа может совершить какую-либо ошибку и послы начнут требовать объяснений. Наварро же, со своей стороны, поощрял подобные выступления, в ходе которых Папа чувствовал реакцию на свои слова и мог более непосредственно доносить до людей свои мысли. Традиционный подход Ватикана к распространению информации укладывался в простую формулу: чем меньше говоришь о чем-либо, тем лучше. Наварро и Иоанн Павел были несогласны с этим. Они считали, что мир за стенами Ватикана должен иметь доступ к брифингам о новостях и событиях Святого Престола. Была создана оперативная информационная служба Ватикана, которая с января 1991 г. начала выпуск ежедневных бюллетеней новостей. Политики используют СМИ в качестве способа добывания голосов избирателей. Иоанн Павел же видел в средствах информации то, что Наварро называл «диалог с общественным мнением» - инструмент для преобразования Церкви, а значит, и всего мира.

По представлениям Наварро, подобная открытость отражала новое видение Церкви и папства. Особенно ярко осознал это папский пресс-секретарь в аэропорту в Боготе, Колумбия, в начале июля 1986 г. Десятилетний мальчик каким-то образом проскочил сквозь барьеры и подбежал к Иоанну Павлу.

— Я знаю тебя; ты - Папа, - сказал он. - Ты - тот самый, кого я видел по телевизору.

Необходимо создавать у людей новое представление о папстве, думал Наварро, и Иоанн Павел добился этого через средства массовой информации. И сделал он это не как очередная мимолетная знаменитость, но как человек, вступивший на всемирное, глобальное служение от имени Церкви и священства. Конечно, юный колумбиец узнал об этом человеке сначала по телевидению. Но он узнал его по телевидению как Папу, и Иоанн Павел II, увиденный им лично, оказался и в действительности «тем самым».

ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КАТОЛИКОВ И ИУДЕЕВ

«Nostra Aetate», или документ Второго Ватиканского Собора под названием «Декларация об отношениях Церкви с нехристианскими религиями», открыла новую главу во взаимоотношениях католицизма и иудаизма. Иоанн Павел II стремился закрепить достигнутое и продвинуться далее. Некоторые события, произошедшие перед планируемым Чрезвычайным Синодом, определенно указывают на это направление данного понтификата и его отношение ко Второму Ватиканскому Собору.

15 февраля 1985 г. Папа принял делегацию Американского еврейского комитета, прибывшую в Рим, чтобы отметить двадцатую годовщину выработки декларации «Nostra Aetate». В обращении, посвященном этой годовщине, Иоанн Павел подчеркнул, что «Nostra Aetate» явилась не только «чем-то пристойным» с точки зрения гуманных отношений, но должна рассматриваться «как проявление веры, как вдохновение, полученное от Духа Святого, как слово Божественной Мудрости».

Четырьмя днями позже, 19 февраля, Папа принял Премьер-министра Израиля Шимона Переса, который в ответ пригласил его посетить Израиль.

19 апреля Иоанн Павел встретился с участниками коллоквиума, посвященного двадцатой годовщине издания «Nostra Aetate», проводимого в римской альма-матер Папы, «Ангеликуме». И вновь он высказал мысль, что диалог между иудеями и католиками является не просто данью хорошим манерам и терпимости.

— Отношения между иудеями и католиками, - настаивал он, - не являют собой предмет лишь академического интереса. Напротив, они составляют самую сущность наших религиозных обязательств и нашего обоюдного призвания христиан, с одной стороны, и иудеев - с другой, которые, по провидению Божьему, всегда жили в тесном соседстве друг с другом.

24 июня Комиссия по взаимоотношениям с иудеями (отдел в Ватикане, ответственный за этот диалог) издала документ с длинным названием: «Положения о должном представлении евреев и иудаизма в проповедях и катехизисе Римской Католической Церкви». В этих «Положениях», предназначенных для руководства при чтении проповедей, проведении богослужения в Страстную неделю и всех уровней церковного образования, подчеркивалось, что «Иисус был и всегда оставался евреем... в полном соответствии с Его окружением». Верное указание этого обстоятельства «еще более подтверждает реальность Воплощения и саму сущность истории Спасения, открываемой в Библии». «Положения» указывали также на то, как важно донести до католиков значение продолжающейся духовной миссии еврейского народа, который остается избранным народом и чья современная вера и религиозная жизнь может помочь католикам лучше понять все стороны их собственной веры и деятельности. Далее в документе говорилось, что религиозные образовательные программы должны помочь католикам «понять, что значили для евреев их массовое истребление в период 1939-1945 гг., а также последствия этого истребления».

28 октября 1985 г. Иоанн Павел II принял у себя представителей Международного комитета по связям католиков и иудеев, официального органа для осуществления этого диалога. Иоанн Павел вновь повторил, что «духовная связь» между католиками и «родом Авраамовым» установила «отношения, которые могут считаться воистину «родственными», какие католики могут иметь лишь с этой религиозной общиной (то есть с еврейским народом)». Иоанн Павел высоко оценил «Положения», изданные в июне. Они, по его словам, «помогут установлению уважения и взаимной любви друг к другу, поскольку и те и другие служат непостижимому предначертанию Бога, Который «не отринет народа Своего» (Пс. 94.14, Рим. 11.1). Антисемитизм со всеми его уродливыми, а иногда и агрессивными проявлениями должен быть полностью искоренен. Мы должны ценить все положительное в наших религиях, уважая в то же время особенности каждой из них...»

МОЛОДЕЖЬ И БУДУЩЕЕ

В месяцы, предшествовавшие Чрезвычайному Синоду, Иоанн Павел в связи с Международным годом молодежи, проходившим в тот год под эгидой ООН, предпринял одну из самых замечательных инициатив своего понтификата - организацию Всемирных дней молодежи, которые в дальнейшем стали привлекал миллионы молодых людей в паломничества в Европу, Латинскую Америку, Северную Америку и Азию.

Идея Всемирного дня молодежи, как вспоминает Папа, наметилась еще в Польше в дни его юности, проведенной им с его молодыми друзьями в «Шродовиско». Впоследствии, во время его первых поездок в качестве Папы по Италии и за ее пределами, он убедился, что стремление вызвать отклик на свою проповедь в сердцах молодежи необходимо как для Папы, так и для неоперившегося священника, каким он был в молодые годы.

Иоанн Павел был поражен интересом французской молодежи, казалось бы, глухой к христианству, в Pare Des Princes во время его первого визита в Париж в 1980 г. Идея Всемирного дня молодежи окончательно оформилась во время молодежной встречи в Святой Год в Риме в Вербное воскресенье 1984 г., когда Иоанн Павел пригласил молодежь вновь приехать в Рим на Вербное воскресенье 1985 г. Приглашение было с энтузиазмом принято молодыми людьми, число которых доходило до 250 000. И тогда было решено отмечать Вербное воскресенье 1986 г. как первый «официальный» Всемирный день молодежи и праздновать его в дальнейшем поочередно в различных епархиях мира во главе с Папой. Начиная с 1987 г. раз в два года Всемирный день молодежи празднуется вместе с Папой в различных странах мира, куда приглашается молодежь со всей планеты: в Буэнос-Айресе в 1987 г., в Сантьяго-де-Компостела в 1989 г., в Чехословакии в 1991 г., в Денвере в 1993 г., в Милане в 1995 г. и в Париже в 1997 г., где Папа объявил, что следующий Всемирный день молодежи будет проходить в Риме в 2000 г. В четные годы Всемирный день молодежи отмечается в местных епархиях.

Иоанн Павел отметил Международный год молодежи под эгидой ООН и встречу с молодыми людьми в Риме в Вербное воскресенье 1985 г. апостольским посланием «К молодежи мира», в котором отдал равную дань воспоминаниям, проповеди и характерным для него мыслям о феноменологическом развитии всего гуманного и духовного.

Юность - это особый период в жизни, писал он, поскольку в это время происходит формирование личности и склонностей человека, принятие им первых серьезных решений. Принимая эти решения, молодые люди открывают свои способности к тому или иному моральному выбору и впервые сталкиваются с вопросом о своей судьбе. Подобно богатому молодому человеку из Евангелия молодежь хочет знать, «что я должен (должна) сделать, чтобы обрести жизнь вечную?» Так молодежь впервые сталкивается с Тайной Бога.

«Фундаментальным вопросом юности», продолжает Иоанн Павел, является вопрос о совести, причем совести, выбранной самостоятельно. Совесть, будучи мерой человеческого достоинства, является, по сути дела, основой мировой истории. «Ибо история пишется не только событиями, происходящими в определенном смысле «вне людей»; она пишется более всего «изнутри»: это - история человеческой совести, моральных побед и поражений человека». Способность самостоятельно прийти к осознанию совести, выработать ее в себе есть истинная мера развития человеческой личности.

Молодость - особенное время осознания человеком его личного будущего, своих склонностей и способностей, когда молодые люди пытаются «прочесть ту вечную мысль, которую Бог, Творец и Отец, сопровождал их создание». Открытие своей уникальной личности и своего предназначения является «увлекательной внутренней работой, в которой вы развиваетесь и растете, в то время как ваша молодая личность обретает все большую внутреннюю зрелость. Вы все больше укореняетесь в этой найденной внутренней личности, чтобы стать наконец тем, чем вы предназначены быть для себя, для других людей, для Бога».

И конечно, он писал им о любви. О том, что реальностью является создание Богом мужчин и женщин, что «это включено в личное «Я» каждого из вас». Ощущение этой реальности приносит «в молодое сердце новое чувство... чувство любви». Не позволяйте, настаивает Папа, «отнять у вас это сокровище!» Если сохранить сокровище любви и сопротивляться сведению любви до уровня преходящего наслаждения означает идти против господствующей окружающей традиции, восстаньте против нее. «Не бойтесь любви, которая ставит перед вами определенные требования. Эти требования... способны сделать ваше чувство истинной любовью».

Поразительное взаимопонимание Иоанна Павла II с молодежью началось с фазы его понтификата, которую можно было бы назвать «Иоанн Павел Суперстар»; характерным примером тому был восторженный прием, оказанный ему молодежью в Мэдисон-сквер-гарден в октябре 1979 г. По мере дальнейшего развития его понтификата стало уже невозможным считать подобные восторженные приемы просто разновидностью поклонения перед популярной знаменитостью. Возраст, ранение и последствие болезни, не снизившие его популярности, заставляли думать, что Папа - нечто большее, чем рок-звезда в белой сутане. Почему же взаимопонимание с молодежью сохранялось и даже усиливалось? Некоторые причины очевидны каждому: Папа воспринимал молодых людей серьезно, видя в них личности, уважая в них людей, борющихся за осознание смысла жизни. Говоря с молодежью, он не упрощал христианское благовестие, в соответствии с которым жил сам, не рисовал его легким. Он призывал их не удовлетворяться чем-то меньшим, чем нравственное величие. В те времена, когда практически никто на Западе не призывал молодых людей нести бремя и идти на жертвы, Иоанн Павел затрагивал в молодых душах жажду героического и обращал ее на путь поиска Бога. В этом заключалась сила его способа евангелизации.

ЭКУМЕНИЗМ

С 22 по 27 апреля 1985 г. экуменические комиссии шестидесяти трех национальных конференций епископов встречались в Риме, чтобы проанализировать стремление к христианскому единству через двадцать лет после Второго Ватиканского Собора. Задачей экуменизма, утверждал Иоанн Павел в своем обращении к ним 27 апреля, продолжает оставаться «полное единениехристиан в одной апостольской вере и в едином молебственном братстве общего служения свидетельства о Христе», которое стало бы выражением единства Отца, Сына и Святого Духа.

Двумя месяцами позже, 28 июня, Иоанн Павел выступил с обращением к Римской Курии по поводу двадцать пятой годовщины создания Секретариата по обеспечению христианского единства. В некоторых экуменических кругах в последнее время появилась озабоченность относительно будущего экуменической деятельности католицизма, особенно после критики Курией книги немецких теологов Карла Ранера и Генриха Фриса «Единство церквей: истинная возможность». Авторы рассматривали «Единство церквей» как предложение разрушить некоторые барьеры на пути экуменизма. Критики этой книги утверждали, что ее предложение «вынести за скобки» некоторые теологические догмы ради того лишь, чтобы объявить различные Церкви объединенными, сводит экуменизм к переговорам со взаимными уступками между созданными людьми, а не Богом мирскими организациями. Обращение Иоанна Павла к Курии завершается недвусмысленным утверждением, что «Католическая Церковь остается бесповоротно преданной экуменическому движению и желает участвовать в нем всеми возможными способами». Это, сказал он, является «одной из основных пастырских задач» епископа Рима. Основной целью его обращения было разъяснение теологических основ католического экуменизма.

Бог, Дух Святой, а не человеческая инициатива является источником христианского единства, утверждал он. Хотя Бог никогда не отменял этого - данного Духом - единения, оно подверг лось искажению человеческими заблуждениями и своеволием. Вот почему экуменизм, стремление восстановить христианское единство нельзя понимать как переговоры, заключение определенного договора или контракта. Единство Церкви было даровано ей раз и навсегда во время Пятидесятницы. Задачей экуменизма является «воссоздание» этого уже данного единства в видимой форме.

Игнорирование вопросов, которые все еще разделяют христиан в их служении Богу, или «создание видимости разрешения этих противоречий» не может называться экуменическим прогрессом. Напротив, сказать вместе «этоистинно» значит продемонстрировать подлинное христианское единство. Такое общее провозглашение веры делает возможной совместную Евхаристию, общее служение Господу. Попытки же избежать, обойти трудные вопросы вероучения и продемонстрировать преждевременно евхаристическое единство - даже в самых добрых намерениях, - не основав это единство на единении в вере, лишь подорвут дело экуменизма.

Общее провозглашение истины христианской веры «следует искать в любви; христианская истина неотъемлема от милосердия». Это требует взаимного, обоюдного смирения, к которому приводят любовь и укрепление в истине, «с тем чтобы преодолеть противоречия, залечив взаимные раны вековой давности, и восстановить полное, глубокое единство в вероучении, в богослужении и служении миру». На каждом католике, утверждал Иоанн Павел, лежит ответственность способствовать утверждению подобного единства, которого желает Христос и которое дано Церкви Святым Духом».

Это было сказано через двадцать пять лет после того, как Иоанн XXIII поразил христианский мир, провозгласив полную приверженность Римской Католической Церкви делу экуменизма. Миру предстояло удивляться еще более, когда нынешний Папа, не обладая большим опытом экуменической деятельности, продолжал продвигать это дело неожиданными, порой даже радикальными способами.

ДИССИДЕНТЫ В ЦЕРКВИ

В месяцы, предшествовавшие Чрезвычайному Синоду, Иоанну Павлу II приходилось уделять внимание не только единству между различными Церквами, но и единству внутри католической Церкви.

11 марта 1985 г. Конгрегация доктрины веры выпустила «Извещение» о том, что книга Леонардо Боффа «Церковь: харизма и сила» содержит положения, не согласующиеся с церковной доктриной. Бофф, бразильский францисканец и бывший аспирант профессора Йозефа Ратцингера, применил методы «марксистского анализа» к Церкви и заключил, что иерархия рукоположенных служителей Церкви является греховной социальной структурой, от которой Церковь должна освободиться. Такие мысли были, конечно, далеки от католической теологии, и неудивительно, что Конгрегация доктрины веры отметила этот факт. В преддверии Чрезвычайного Синода было особенно важно обратить внимание на то, что представления Боффа о Церкви являлись критикой экклезиологии, на которой основывался Второй Ватиканский Собор. Конгрегация доктрины веры попросила отца Боффа воздержаться от публичных выступлений по вопросам, затронутым в книге, в течение одного года, чтобы за это время глубже изучить их. Бофф много публиковался, часто выступал с лекциями, и кардинал Ратцингер, по-прежнему питавший привязанность к своему бывшему аспиранту, надеялся, что, получив возможность довести свои идеи до зрелости, вдали от внимания прессы Бофф повзрослеет как теолог. Бофф согласился на то, что немецкая пресса немедленно окрестила «наказанием молчанием». Но его воззрения не претерпели существенных изменений, и он со временем оставил не только орден францисканцев, но и саму Церковь.

Восстановление единства Церкви перед лицом широко распространившихся разногласий входило в программу первого визита Иоанна Павла II в Нидерланды в мае 1985 г. Это была одна из самых трудных пастырских поездок его понтификата.

«Особый Синод по Голландии», проводившийся в 1980 г., добившись довольно скромных успехов в устранении разногласий между голландскими епископами, так и не смог восстановить единство Церкви в Нидерландах; там не удалось преодолеть противоречий в сферах доктрины, литургии и катехизиса, касающихся основ вероучения, богослужения и религиозного образования. Сам премьер-министр Голландии сказал однажды, что «слово «Рим» приводит некоторых людей в состояние настороженности, если не откровенной подозрительности». Целью миссии прибывшего туда Иоанна Павла как раз и был прорыв этого массивного барьера подозрительности и враждебности ради возобновления диалога между епископом Рима и Голландской Церковью.

К сожалению, это сделать не удалось. За три дня до прибытия Папы в Гааге был организован массовый митинг протеста против его визита. Он послужил не самым лучшим предзнаменованием дальнейших событий. Обращения Папы готовились при содействии голландских епископов; некоторые из них хотели, чтобы он сказал то, что они не желали или не смели сказать сами. В результате Папу за эти выступления сразу окрестили авторитарным. Архиепископ Эдвард Кассиди, папский нунций, помог организовать встречу Иоанна Павла с представителями деятелей Церкви в сфере образования, миссионерского служения и социальной работы. Недовольство старались сдерживать, однако во время встречи одна из выступавших отклонилась от заранее приготовленного текста и атаковала в своей речи Папу, обвиняя его в превышении власти. Несмотря на это, впоследствии он тепло принял ее.

В Утрехте в автомобиль Папы бросали дымовые шашки и яйца. Были вывешены листовки, обещавшие вознаграждение за жизнь Иоанна Павла, оцененную приблизительно в шесть тысяч долларов. Слушателей на его выступления собиралось мало; погода была очень плохой. Однако вскоре блеснула надежда, когда 15 мая в Амерсфурте, в последний день пребывания Иоанна Павла в Голландии, понтифика приветствовало неожиданно большое количество молодых людей, собравшихся на его выступление. Новое молодое поколение, выросшее почти без религиозного воспитания, искало, казалось, вести надежды, в то время как их родители продолжали лелеять изжившие себя идеи шестидесятых годов. Через два года, в епархии Гертогенбоша была открыта новая семинария, которая в течение следующего десятилетия выпустила шестьдесят новых священников.

Остановившись на день в Люксембурге, Иоанн Павел проследовал в Бельгию, где обстановка была спокойнее. Свое шестидесятипятилетие Папа отпраздновал в главном храме Бельгии, посвященном Деве Марии. Его торт был украшен моделью храма Святого Петра. 20 мая в Брюсселе Иоанн Павел обратился к представителям Европейского Совета министров, Европейского парламента и Европейской комиссии, развивая темы, к которым он неоднократно обращался впоследствии: необходимость объединения Европы, включая страны, находящиеся по разные стороны линии раздела Востока и Запада согласно Ялтинским договоренностям. Источник этого единства Папа видел в общей европейской культуре и христианской основе этой культуры. Продвигаясь по пути объединения, Европа вновь обретет тот динамизм, который ослаб за десятилетия кровопролитий и идеологических разногласий. Папа оказался провидцем, наделенным даром предвидения, ибо всего лишь через четыре с половиной года разделенная Ялтинским соглашением Европа оказалась восстановленной в своем единстве в ходе ненасильственной революции 1989 г.

ЗАМЕНЫ В КОМАНДЕ

29 апреля 1985 г. Иоанн Павел объявил еще о двух заменах в высших сферах Римской Курии, которыми он завершил большую перестановку персонала, предпринятую с апреля 1984 г. То, как один из руководителей этого управляющего Римско-Католической Церковью органа узнал о своем новом положении, иллюстрирует способ, которым производится назначение даже на высшие должности в Ватикане.

В феврале 1985 г., вскоре после объявления Иоанном Павлом о созыве Чрезвычайного Синода в двадцатую годовщину Второго Ватиканского Собора, кардинал Касароли позвонил епископу Йозефу Томко, Генеральному секретарю Синода епископов, сказав ему, что Папа выдвинет его кардиналом на третьей консистории в мае. Через два дня в девять часов вечера епископу Йозефу Томко позвонил архиепископ Мартинес Сомало, заместитель Государственного секретаря, и на сленге, принятом в Курии, сказал ему:

— Ты знаешь новость? Ты - зам зама. Оглушенный, Томко не отвечал. Мартинес Сомало спросил:

— Что ты скажешь?

Томко ответил, что лучше пересесть пониже, чем упасть вниз. Он стал теперь пропрефектом Отдела пропаганды, так в Риме называют Конгрегацию евангелизации народов. Как «зам зама», этот словак теперь стал отвечать за евангелизационные миссии во всем мире, за назначение епископов на тех территориях, где трудились миссионеры, за обеспечение быстрого роста католического мира и разрешение споров, возникающих в связи с евангелизацией в древних религиозных культурах. Его согласия на это назначение не спросили. Когда позднее настоятельница монастыря жаловалась ему на трудности при переводе сестер на другие должности, он ответил ей:

— Да, у вас есть правило повиновения, у нас же - лишь одно повиновение.

На должность Генерального секретаря Синода епископов вместо Томко был назначен Секретарь папской комиссии по справедливости и миру епископ Ян Схот, получивший сан в архиепископы.

Третья консистория Иоанна Павла II, проходившая 27 мая 1985 г., была одной из самых внушительных и самых интернациональных по составу. На ней были утверждены двадцать восемь новых кардиналов. Кроме Томко и никарагуанца Мигеля Обандо Браво, право носить кардинальские шапки получили Мирослав Любачивский, лидер Украинской Греко-Католической Церкви; Поль Пупар, бывший ректор Католического института в Париже и президент Папского совета по культуре; нигериец Фрэнсис Аринзе; Хуан Франциско Ларран из Сантьяго, Чили, защитник прав человека, попиравшихся правительством Пиночета; Джон О'Коннор, «архиепископ столицы мира»; Бернард Фрэнсис Лоу, недавно назначенный пятидесятитрехлетний архиепископ Бостонский; Рикардо Видал, второй кардинал Филиппин; Симон Лурдузами, архиепископ Бангалорский, Индия; Луи Альберт Вачо из Квебека; Хенрик Гульбинович из Вроцлава; Адриан Симон, Примас Нидерландов; Пауль Тсадуа, архиепископ Аддис-Абебы; и много других членов Курии и местных епископов. «Старейшиной» Второго Ватиканского Собора, утвержденным кардиналом на этой консистории, был Пьетро Паван, итальянский специалист по католической социальной этике, бывший одним из создателей «Декларации о религиозной свободе». Иоанн Павел почтил также своего старого друга Анджея Дескура, который сказал, что его работой в этом понтификате должно стать «страдание за Папу»; он получил красную кардинальскую шапку в кресле-коляске, к которому был прикован после инсульта, случившегося с ним перед Вторым конклавом в 1978 г. Иоанн Павел определил кардиналу Дескуру свою собственную старую титульную церковь Сан-Чезаре в Палатио.

НЕОБЫЧАЙНОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ В КАСАБЛАНКЕ

Празднование Всемирного дня молодежи ускорило ритм жизни католической Церкви. Однако самой поразительной встречей Папы во время Международного года молодежи в период, предшествовавший Чрезвычайному Синоду, была встреча с 80 тыс. молодых мусульман на стадионе в Касабланке, Марокко. 19 августа 1985 г.

Это беспрецедентное событие - впервые Папа официально обратился к мусульманской аудитории по приглашению мусульманского лидера - произошло в последний день третьего посещения Иоанном Павлом Африки и его двадцать седьмой пастырской поездки за пределы Италии. В ходе этой миссии он посетил Того, Берег Слоновой Кости, Камерун, Центральную Африканскую Республику, Заир и Кению, где принимал участие в сорок третьем Международном евхаристическом конгрессе, проходившем в Найроби. Остановка в Касабланке 19 августа, по пути из Найроби в Рим, была сделана по личному приглашению короля Марокко Хасана II, который пригласил Иоанна Павла в свою страну еще во время королевского визита в Ватикан. Тогда Папа поблагодарил короля за приглашение, но спросил, что ему позволено будет сделать в этом королевстве официального ислама. Хасан ответил ему:

— Ваше святейшество, вы несете не только религиозное бремя, но и образовательное, а также нравственное. Я уверен, что десятки тысяч марокканцев, особенно молодежь, будут крайне счастливы, если вы поговорите с ними о нравственных нормах и взаимоотношениях между отдельными людьми, между общинами, народами и религиями.

Иоанн Павел с радостью принял приглашение: этот визит стал первым - и на 1999 г. единственным - официальным соглашением, заключенным между Святым Престолом и исламским государством. В письме, датированном 30 декабря 1983 г., король Хасан провозгласил, что католическая Церковь в Марокко может проводить публичные богослужения и осуществлять религиозное образование и что церкви и католические школы освобождаются от налогообложения. Католической Церкви предоставлялся полный контроль над ее внутренними делами в Марокко; ее священники и сестры также освобождались от налогообложения; Церковь могла получать финансовую помощь как внутри страны, так и из-за рубежа и управлять своими собственными финансовыми делами. Была разрешена также деятельность католических благотворительных объединений.

Обращение Иоанна Павла к молодым марокканцам, произнесенное по-французски, было поразительно простым по стилю, - это было, по сути дела, краткое изложение его идей христианского гуманизма, адаптированное для этой своеобразной аудитории.

— Я пришел на встречу с вами, - начал Папа, - как верующий... чтобы просто свидетельствовать о том, во что я верю, чего желаю для блага моих братьев, человечества и что согласно моему опыту считаю необходимым и полезным для каждого.

Он начал с мысли о Боге, «поскольку именно в Него мы, мусульмане и католики, веруем». Бог - «источник всяческой радости», и, свидетельствуя об этом, мусульмане и католики молятся, ибо «человек не может жить без молитвы, как не может он жить без воздуха».

Касаясь одного из самых трудных вопросов католическо-мусульманских взаимоотношений - религиозной свободы, Папа выразил мнение, что самой твердой основой для религиозной свободы является не мирское безразличие или нейтральность по отношению к религии, а истинная религиозная вера.

Покорность Богу и любовь к человеку должны привести нас к уважению прав человека, сказал Иоанн Павел. А это уважение невозможно без «взаимности во всех отношениях, и прежде всего в том, что касается фундаментальных свобод, и особенно религиозной свободы...»

Задачей молодежи, заметил он, является построение более «братского мира», «разрушение барьеров, возводимых порой гордостью, но чаще всего - слабостью и страхом перед другими людьми». Он призывал новое поколение, стоявшее перед ним, жить «в единстве с другими, с тем чтобы каждый народ имел возможность накормить себя, заботиться о себе и жить в мире». Но «как бы ни важны были экономические проблемы, человек живет не хлебом единым». Это - самая главная весть, которую они могут нести миру, наследуемому от старшего поколения: веру в то, что «мы живем не в закрытом мире, изолированно друг от друга».

Необходимо признавать как то, что их объединяет, так и то, что отличает друг от друга. Как христиане, так и мусульмане веруют в единого, всеправедного и всемилостивого Бога, Который желает, чтобы его человеческие создания были спасены и жили с Ним вечно. Как христиане, так и мусульмане веруют в «необходимость молитвы, поста и благотворительности, раскаяния и прощения». Что же касается «важных различий» между этими двумя верами, суть которых - христианская вера в Иисуса как Сына Божия и Искупителя мира, «мы можем принять их со смирением и уважением, во взаимной терпимости. Здесь заключена тайна, и Бог однажды просветит нас, я уверен». Теперь же, если христиане и мусульмане вместе вручат себя «предопределению Божьему и покорятся Его воле», они создадут новый «мир, в котором мужчины и женщины живой и активной веры воспоют славу Богу и будут стремиться к построению человеческого общества в соответствии с волей Божией».

Кардинал Йозеф Томко был тогда там же, на стадионе в Марокко, и не знал, чего ожидать. Он смотрел на собравшихся людей, а не на Папу, и видел интерес, смешанный с благоговением. Мусульманские подростки Касабланки слушали епископа Рима с гораздо большим интересом и уважением, чем многие взрослые голландские католики.

СИЛА, ЯВЛЕННАЯ В СОПРОТИВЛЕНИИ

Борьба за свободу в Восточной Европе продолжала набирать силы в месяцы, предшествовавшие Чрезвычайному Синоду 1985 г.

27 февраля советский министр иностранных дел Андрей Громыко прервал ежегодное великопостное уединение Папы, испросив у него аудиенцию. Иоанн Павел, как и всегда, говорил ему «о религиозной свободе и освобождении для Церкви». У Громыко же на уме было совсем другое. «Он был очень обеспокоен американской стратегической оборонной инициативой, - вспоминал Папа, - и искал у Церкви помощи против Соединенных Штатов». Иоанн Павел понимал, что Громыко более, чем что-либо иное, интересовала проблема ослабления позиции Советского Союза в его противостоянии с НАТО, и отказался включиться в антиамериканскую кампанию.

В середине 1985 г. Иоанн Павел развернул свою кампанию - за свободу использования культурного сопротивления в качестве метода борьбы. Хотя чехословацкий режим отказал ему в визе для участия в службе, посвященной 1100-й годовщине смерти святого Мефодия, в Велеграде в июле, Папа нашел способы незримого присутствия на этих церемониях. 19 марта он подписал письмо ко всем священнослужителям Чехословакии, напомнив им о том, что Мефодий вместе со своим братом Кириллом создали основы славянской культуры на востоке Центральной Европы. Их евангелическая деятельность с ее особенным влиянием на формирование культуры народов коснулась всех сторон жизни. И сегодня Мефодий преподает нам три урока. Первый - это «мужество принять историю и человечество в их нынешнем виде, положившись на тайну Божественного Предопределения, даже если нынешняя историческая ситуация такова, что принять ее трудно, больно и почти невозможно...» Второй урок Мефодия священникам Чехословакии состоит в необходимости сохранять религиозный характер их священнической деятельности. В те времена служители, которым позволялось публичное служение, как и те, кто был вынужден работать подпольно, подвергались искусительному секуляризирующему влиянию режима Гусака. Подобно Мефодию все они должны помнить, что избраны Богом для особой миссии. И третий урок касался их ответственности. Как и Мефодий, они, будучи священниками, должны предостерегать о вечных последствиях выбора, совершаемого в истории. Надежда Иоанна Павла, возлагаемая на годовщину смерти святого Мефодия, заключалась в том, что для священников Чехословакии эта годовщина станет «мощным стимулом к обретению святости, необходимой для поддержки современного человека, который вопрошает, страдает и ждет... вашей работы любви и спасения во имя Христа».

Кардинал Франтишек Томашек зачитал письмо Папы 1100 чехословацким священникам - одна треть пресвитериата страны - на многолюдном памятном собрании в Велеграде 11 апреля. Это стало самым значительным публичным проявлением католической и священнической солидарности в Чехословакии с 1948 г.

Иоанн Павел продолжал отмечать вклад Кирилла и Мефодия в религиозную и культурную историю Европы, посвятив их памяти четвертую энциклику «Slavorum Apostoli» [«Апостолы славян»]. Вышедшая в июне 1985 г., эта энциклика представляет фессалоникийских братьев преданными евангелистами, заботившимися как о единстве, так и об универсальности Церкви. Их миссионерская работа ввела западных славян в европейскую историю и привела к Спасению. «Славяне смогли тогда ощутить, что и они тоже, вместе с другими народами Земли, являются потомками и наследниками обетования, данного Богом Аврааму». Придя в Моравию, еще до разрыва между христианским Востоком и христианским Западом, братья осуществляли миссию, одобренную как епископом Рима, так и Патриархом Константинопольским. Они олицетворяли любовь к единению Церкви Востока и Запада и стремление к ее универсальности. Поскольку они создали основы литературной культуры западных славян, их евангелизм «постоянно присутствовал в истории и в жизни этих народов и наций», несмотря на то что в отдельные периоды истории их вклад игнорировался людьми и режимами.

«Slavorum Apostoli» затрагивала противоречивые вопросы, которые поднимались после Второго Ватиканского Собора и относились к областям, далеким от Богемии, Моравии и Словакии. Одним из них была проблема «инкультурации», задающаяся вопросом, каким образом Евангелие должно вводиться в различные культуры. В девятом веке некоторые считали, что Кирилл и Мефодий, намеревавшиеся принести Евангелие славянам на их собственном языке, подрывают единство Церкви. Братья не согласились с этим так же, как Иоанн Павел II не соглашался теперь. Успешная евангелизация, утверждал Иоанн Павел, невозможна без «хорошего представления о внутреннем мире» тех, кому адресована проповедь. Кирилл и Мефодий «задались целью понять язык, обычаи и традиции славянских народов, проникнуть в их стремления и человеческие ценности, чтобы выразить их» в свете Евангелия. Уважение к подлинным человеческим ценностям других и стремление осветить эти ценности через Евангелие составляло сущность «инкультурации», проводимой Кириллом и Мефодием.

«Slavorum Apostoli» датируется 2 июня 1985 г., днем Святой Троицы. Месяцем позже феникс католической Церкви в Чехословакии возродился из пепла «нормализации», проводившейся Густавом Гусаком. 5 июля почти 200 000 паломников прибыли в Велеград, чтобы отметить годовщину смерти Мефодия. Режим пытался направить это событие в свое русло, превратив его в коммунистический «фестиваль мира». Но когда местные власти приветствовали паломников своими идеологическими клише, католики стали выкрикивать требования:

— Это - паломничество! Нам нужен Папа! Мы хотим мессу!

За семь лет понтификата Иоанна Павла II церковь в Чехословакии обрела новое дыхание. Кардинал Томашек стал упорным защитником свобод и сторонником «Хартии 77», движения за права человека, возглавлявшегося Вацлавом Гавелом. В свое время, в 1982 г., инструкция Конгрегации по делам епископов, направленная духовенству, запрещала священникам участвовать в политических движениях, что в то время в значительной мере ослабило влияние католической Церкви. Теперь же события в Велеграде объединили лютеран чехов и католиков словаков, прорвав внутреннее этническое разделение между ними. Отмечаемая годовщина соединила набожность с сопротивлением режиму, показав участникам движения, что они могут опрокинуть попытки режима манипулировать ими (как в случае с фальшивым «фестивалем мира»). Католицизм в Чехословакии начал серьезное сопротивление коммунистическому режиму.

ПРИЗЫВ К ОДОБРЕНИЮ: ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ СИНОД 1985 Г.

Проведение Чрезвычайного Синода в двадцатую годовщину Второго Ватиканского Собора, дабы возродить дух этого Собора и проанализировать его достижения, было «личной идеей» Иоанна Павла, как считает кардинал Йозеф Ратцингер, который и сам явился главной фигурой развернувшейся драмы созываемого Синода. Второй Собор был, по мнению Кароля Войтылы, большим даром Святого Духа Церкви. Этот дар необходимо было отпраздновать; над ним необходимо было глубоко размыслить. Подобное глубокое размышление было необходимо хотя бы для того, чтобы Церковь освободилась наконец от разделения на «либералов» и «консерваторов» в политической интерпретации Второго Ватиканского Собора и вместо этого задумалась бы о Соборе как о религиозном событии, главным вдохновителем которого был Святой Дух.

Вскоре после открытия Чрезвычайного Синода 24 ноября 1985 г. кардинал Годфрид Данииле из Бельгии сетовал на пресс-конференции на большое внимание, уделяемое одной книге, касающейся тем, обсуждаемых на Синоде:

— Синод посвящен не книге, он посвящен Второму Ватиканскому Собору.

Книгой, о которой он говорил, был обзор состояния Церкви, сделанный кардиналом Ратцингером после рассматриваемого Собора, который появился сначала в виде обширного интервью Ратцингера итальянскому журналу Витторио Мессори, а впоследствии, в начале 1985 г., вышел отдельным изданием под многозначительным названием «Отчет Ратцингера». Данииле был, конечно, прав, и Ратцингер сам первым признал это. Несколькими годами позже Ратцингер говорил, что «высказывание кардинала Даниилса было вполне справедливо и важно, поскольку наш Синод касался вопросов, поднятых отцами Церкви по поводу Собора, а вовсе не по поводу книги», поскольку «II rapporto», как называли эту книгу во всем Риме, «не была отправной точкой для Синода».

Здесь Ратцингер в какой-то мере проявил ложную скромность. Отчет действительно не являлся ни причиной собрания Синода, ни предметом его рассмотрения. Однако книга Ратцингера дала, так сказать, повод Синоду для обсуждения двух вопросов, которые в два десятилетия после Второго Ватиканского Собора обсуждались не столь открыто, как это сделал Ратцингер, дав возможность и Синоду активно обсудить их. Эти два вопроса могли быть сформулированы следующим образом: имело ли место серьезное недопонимание и искажение результатов Второго Собора? А также: препятствовало ли это недопонимание усвоению Церковью уроков Второго Ватиканского Собора, особенно в отношении представления о Церкви, как об «общности»? То, что отчет открыто выложил эти вопросы на стол, привело к формированию соответствующей интеллектуальной обстановки, в которой проходили обсуждения Синода и вырабатывались его рекомендации.

Вопросы, поднятые на Синоде, обсуждались кардиналами Войтылой и Ратцингером еще до конклавов 1978 г. Вступление Церкви в современный мир для диалога с ним должно было быть воистину и бескомпромиссно церковным, а иначе она предала бы великое наставление Христа: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28. 19). Именно это было назначением Церкви. Приведенное поручение Христа сделало Церковь борцом за человеческое достоинство. Но бороться за освобождение человека Церковь должна только через Христа. «Церковь в современном мире» должна оставаться церковью, вступающей в современность.

Внимательное чтение «заключительного отчета» Чрезвычайного Синода показывает, что члены Синода - с различной степенью убежденности и энтузиазма - согласились на том, что документы Второго Ватиканского Собора были до сих пор интерпретированы недостаточно верно и нуждаются в новом анализе.

Заключительный отчет подчеркивал, что Второй Ватиканский Собор являлся «благодатью Божией и даром Святого Духа», принесшим великое благо для Церкви и для всего мира. В противовес таким противникам решений Ватиканского Собора, как архиепископ Марсель Лефевр, Синод недвусмысленно заявил, что Второй Ватиканский Собор явился «законным и полным выражением и толкованием истин веры, содержащихся в Священном Писании, а также в живых традициях Церкви». То обстоятельство, что «огромное большинство верующих восприняло Второй Ватиканский Собор с горячим одобрением», уже само по себе свидетельствовало об истинности его выводов.

Такое восприятие Собора омрачалось небольшими «тенями». Некоторые из них носили внутренний характер, касаясь «выборочного и неверного прочтения» ряда положений Собора и «поверхностной интерпретации» его доктрин. Дело в том, что в последние двадцать лет слишком много времени было потрачено на споры относительно внутреннего управления Церковью и слишком мало внимания уделялось проповеди Бога и Христа. Но были и внешние «тени». Одной из них был идеологически закосневший секуляризм (светскость некоторой части общества), не готовый к открытому диалогу. Подобная ограниченность, прямо утверждает заключительный отчет, является проявлением «тайны прегрешения» в наши дни.

Синод утверждал необходимость «глубокого восприятия решений Собора», основанного на внимательном прочтении его истинных текстов, «продолжающих великую традицию Церкви». Римско-Католическая Церковь начала свое существование не с Второго Ватиканского Собора, и более глубокое его восприятие означает понимание его учения в свете двухтысячелетних традиций Церкви.

Заключительный отчет подтверждал, что первейшей задаче Церкви было оставаться Церковью, «чтобы проповедовать и свидетельствовать о доброй и радостной вести избрания Богом человека, Его милосердия к нему, проявляющегося в истории спасения...» В этом не было неоправданного ликования Церкви; скорее имело место даже ее определенное смирение. «Церковь обретет более доверия, - писали отцы Синода, - если она будет менее говорить о себе, но более проповедовать Христа распятого». Путь Церкви в мире всегда был путем несения креста. Думая о «Церкви в современном мире», отцы Синода не ожидали легкого, бесконфликтного слияния евангелической проповеди Церкви с мирским, светским прогрессом.

Что же касается обновления самой Церкви, оно требует того, чего требовало и всегда, - святых. Синод подтвердил, что каждый член Церкви призван к святости, и отметил, что новые движения возрождения «несут великую надежду», а также предложил подобно Второму Ватиканскому Собору каждому прихожанину освящать всю жизнь, неся евангельскую весть своей семье, на работе, в обществе и культуре. Одним из спорных «внутренних» дел Синода был теологический статус национальных конференций епископов, введенных во многих частях мира после Собора. Синод подтвердил практическую пользу этих институтов в качестве средств координации священнической деятельности, но подтвердил также и неизменное главенство местного епископа, которое не может перейти к национальной конференции.

Заключительный отчет подчеркнул, что экуменизм «остается глубоко и неизгладимо в сознании Церкви». Во время экуменического молитвенного служения в Зале Синодов, расположенном над бывшим Залом приемов Павла VI, Папа прямо сказал, что «разделение среди христиан противоречит плану Божьему». Заключительный отчет, как и Папа, заглядывает вперед, дальше «добрых взаимоотношений» с протестантами и православными христианами, в будущее истинное церковное единство, в котором «частичное единство, уже существующее с некатолическими церквями и общинами, может, по благодати Божией, стать полным единением».

Чрезвычайный Синод не избежал ряда сюрпризов, одним из которых явилась смена ролей. Бывшие «прогрессисты» стали на Чрезвычайном Синоде партией статус-кво.

— Зачем нужны какие-то перемены? - сетовал один из выдающихся «прогрессистов», сам в прошлом инициатор разделения на либералов и консерваторов по проблемам, выдвинутым Вторым Собором. - Чем плохо нынешнее состояние дел?

«Прогрессисты», склонные жаловаться на подавляющую роль Рима и Римской Курии, оказались самыми ревностными защитниками новых местных курий, создаваемых национальными конференциями епископов. Но более существенным было то, что экуменизм, издавна считавшийся лозунгом прогрессивной интерпретации решений Собора, теперь, в ходе Чрезвычайного Синода, «провозглашался так называемой ортодоксальной его частью», как заметил один из присутствовавших на Синоде наблюдателей. Прогрессивная часть Синода удовлетворялась экуменизмом на уровне периодических сближений среди постоянного разделения. Иоанн Павел II был сторонником значительно более радикальной программы церковного единства.

Подобная перемена ярче всего проявилась в реакции на предложение кардинала Бернарда Лоу из Бостона, принятое в заключительном отчете и указывавшее на необходимость разработки всемирного катехизиса или «краткого руководства относительно всех католических доктрин, касающихся как веры, так и нравственности». «Прогрессивная» часть Синода, не видя связи подобного катехизиса с диалогом с современным обществом, отвергла эту идею как окончательно устаревшую. Епископ Джеймс Мэлоун, президент Конференции епископов США, на вопрос об этом предложении ответил репортеру:

— Не беспокойтесь. Мы не доживем до разработки этого документа.

Епископ Мэлоун оказался в корне не прав. «Катехизис католической Церкви» был опубликован в 1992 г. и стал международным бестселлером. Его разработка была в какой-то мере ответом на всеобщую озабоченность тем, что католическое религиозное образование после Второго Ватиканского Собора стало слишком формальным и обращало мало внимания на глубинное содержание католицизма. Но, кроме решения этой задачи, новый универсальный катехизис, разработку которого Папа одобрил в своем заключительном обращении к Синоду 7 декабря, преследовал еще более глубокую цель, имеющую еще более широкие последствия. Созданный катехизис характеризовал католическую «Церковь в современном мире».

Иоанн Павел II расценивал Синод подобно Второму Ватиканскому Собору как подготовку вхождения Церкви в третье тысячелетие христианской истории. От этого зависел ответ на вопрос: переступит ли Церковь этот порог с уверенностью и надеждой, в убеждении, что ее предложения достойны внимания, или вступит в новое тысячелетие в страхе и робости, неуверенная в себе и в основах христианской надежды? Многие христианские общины задавались вопросом: могут ли христиане две тысячи лет спустя «дать отчет» в своем уповании - к чему призывались они в Новом Завете (1 Пт. 3.15)? Может быть, думали многие, невозможно даже пытаться «дать отчет» о христианском обещании перед светским миром, в обстановке широко распространившегося убеждения, что человеческие существа не могут знать истины ни о чем, не говоря уж об их вечной судьбе. Другие вообще считали эту задачу ненужной, поскольку христианство является «истинным для христиан», а остальным его и предлагать не надо.

«Катехизис католической Церкви» убедительно доказал, что католицизм считает возможным дать отчет о своих верованиях и религиозной практике в последовательной, понятной и доступной форме. Он может «дать отчет» в своей надежде, которая поддерживает его и придает ему силы. У него есть что предложить людям современной эпохи: увидеть свою историю в свете истории, поведанной в катехизисе.

Хотя непререкаемая поддержка евангелической миссии Церкви Чрезвычайным Синодом 1985 г. и не прекратила разногласий, существующих в католицизме, она знаменовала собой рубеж определенного периода католической истории. Собор, который рискнул не давать авторитетных готовых ключей для его интерпретации, получил отныне авторитетную интерпретацию Синода. Этот процесс мог теперь продолжаться в ходе дальнейших ассамблей Синода и папских «наставлений», завершавших обычную его работу. Некоторые интерпретации «буквы и духа» Второго Ватиканского Собора были решительно провозглашены сразу же. Синодом было определено такое явление, как самосекуляризация, что явилось первым шагом борьбы с нею. Были развеяны также некоторые мифы относительно «либералов» и «консерваторов» в Церкви. При двухнедельной работе такие достижения выглядели весьма убедительно.

НАД ПОЛИТИКОЙ, НО НЕ ВНЕ ЕЕ

Через две недели после завершения Чрезвычайного Синода Иоанн Павел II послал кардинала Роджера Эчегари, президента Комиссии по справедливости и миру, с особой миссией в Тегеран и Багдад: посетить военнопленных с обеих сторон кровавой ирано-иракской войны и осторожно прощупать возможность договора между воюющими сторонами.

Визит Эчегари в Персидский залив был первым из множества подобных миссий в горячие точки мира, которые он совершил за пятнадцать лет своей деятельности, осуществляя по инициативе Папы «параллельную личную дипломатию» в дополнение к обычной протокольной дипломатии Святого Престола. Этот французский кардинал и Иоанн Павел придерживались разных взглядов на католическую ситуацию во Франции после Второго Ватиканского Собора. Однако кардинал Эчегари, бывший архиепископ Марсельский, был талантливым дипломатом, обладавшим уникальной способностью ладить с людьми, чей опыт и воззрения отличались от его собственных. Распознав в нем эти черты, Иоанн Павел направлял его с миссиями в разрываемые противоречиями районы конфликтных ситуаций, такие как Ливан, Мозамбик, Ангола, Эфиопия, Южная Африка, Судан, Намибия, Куба, Гаити, Центральная Америка, Вьетнам, Кабо-Верде, Гвинея-Бисау, Китай, Мьянма, Либерия, Руанда, Бурунди, Индонезия, Восточный Тимор и Балканы.

Кардинал Эчегари осуществлял «параллельную дипломатию» скорее в качестве личного представителя Папы, нежели в роли официального представителя Ватикана. Тонкое различие между этими двумя полномочиями позволяло кардиналу получать доступ ко всем конфликтующим сторонам, нащупывая возможность миротворческих инициатив и в то же время не накладывая на Святой Престол необходимости придерживаться определенной позиции в посреднической стратегии. Эчегари не считал свои миссии дипломатическими в официальном смысле. Он посещал зоны международных или гражданских конфликтов по поручению Иоанна Павла, представляя озабоченность Папы о людях, втянутых в конфликт. И все же его миссия была вдвойне успешной, если в результате контактов со всеми конфликтующими сторонами ему удавалось открыть возможности для переговоров между ними.

Вряд ли это можно назвать политикой в строгом смысле слова. Это было, как однажды выразился сам кардинал, «укрепление и расширение духовной миссии» Иоанна Павла II, который стремился присутствовать в конфликтах в качестве умиротворяющего фактора. Иоанн Павел, по словам Эчегари, находился «над политикой, но не вне ее». Иначе говоря, вступала в действие «политика присутствия», которая иногда могла сделать для начала переговоров больше, чем официальная дипломатия.

Эта закулисная работа была трудной и рискованной, и риск ее не ограничивался необходимостью челночных поездок Эчегари туда и обратно по проселочным дорогам, усеянным минами. Посылая французского кардинала в эти непредусмотренные протоколом поездки, Иоанн Павел II простирал тем самым гражданскую миссию Церкви далеко за пределы, очерченные осторожными дипломатами в Государственном секретариате. Но Папа, тоже шедший на риск, и его неофициальный верный миротворец были готовы рисковать ради того, чтобы дать «Церкви в современном мире» возможность нового присутствия в трудных ситуациях конца двадцатого столетия.

СИЛА КАТОЛИЧЕСКОЙ ВЕРЫ

Пока в Риме проходил Чрезвычайный Синод, на Филиппинах, в единственном католическом государстве в Азии, развертывалась небывалая революция, в которой воплотилось видение Иоанном Павлом II роли Церкви в современном мире.

Через два года после папского визита, посвященного беатификации Лоренцо Руиза, Конференция филиппинских епископов выступила с публичной критикой режима правительства Mapкоса, становившегося все более репрессивным. В пастырском послании «Диалог ради мира» в феврале 1983 г. правительство обвинялось в нарушении гражданских свобод и неприемлемых методах экономического управления, сопровождающегося огромной коррупцией. В послании говорилось также об арестах и запугивании священников и монахинь, отстаивающих гражданскую справедливость. Оно предупреждало Маркоса о нарастании напряженности в стране, если не будут предприняты глубинные реформы.

Спустя шесть месяцев, 21 августа 1983 г., в аэропорту Манилы выстрелом в голову был убит Бенино (Ниной) Акино, выдающийся оппонент Маркоса, возвращавшийся на Филиппины из изгнания. Он был убит в тот момент, когда сходил с самолета.

Через месяц на улицы вышли полмиллиона филиппинцев, протестующих против режима. 27 ноября, в день, когда Акино исполнился бы пятьдесят один год, Конференция филиппинских епископов выступила с новым пастырским посланием, «Немедленное примирение», в котором подчеркивалась сила христианской любви, способной преобразовывать даже коррумпированных политиков, и утверждалось, что примирение является необходимой предпосылкой истинных социальных перемен.

Ситуация оставалась взрывоопасной всю первую половину 1984 г. В июле вышло новое пастырское послание Конференции епископов, «Да будет жизнь», расценивающее убийство Акино как пример «культуры насилия», созданной правительством Маркоса. «Это убийство потрясло нас всех как никакое другое за последнее время, - говорилось в послании. - И для многих оно явилось событием, пробудившим нас от летаргии и заставившим взглянуть в лицо насилию, ставшему обыденной стороной нашей национальной жизни...» Епископы, со своей стороны, продолжали призывать к согласию и примирению как к пути социальных перемен.

В августе и сентябре прошли большие народные демонстрации, посвященные первой годовщине убийства Акино. В октябре независимая комиссия заключила, что Ниной Акино стал жертвой военного заговора. В январе 1985 г. обвинения были предъявлены двадцати пяти заговорщикам, включая генерала Фабиана Вера, главу вооруженных сил Филиппин. В июле Конференция епископов обратилась к католикам с «Посланием к народу Бога», выражающим порицание «возрастающему использованию силы для подавления народа» как «пугающей реальности, которую мы, как духовенство, не можем игнорировать». В сентябре начались новые антимаркосовские демонстрации. Через шесть недель, 3 ноября, Фердинанд Маркое согласился провести чрезвычайные президентские выборы в начале 1986 г., очевидно, надеясь привести в замешательство оппозицию, в которой было слишком много возможных кандидатов. 3 декабря, через день после того как были оправданы все обвинявшиеся в убийстве Бенино Акино, его вдова, Корасон, объявила о вступлении в число кандидатов на президентство, моментально объединив всю оппозицию.

Поскольку правительство уже само назначило проведение выборов на 7 февраля, развитие филиппинской драмы пошло еще стремительнее. Режим изо всех сил старался запугать избирателей и сфальсифицировать выборы. В те дни была создана организация оппозиции по наблюдению за выборами - Национальное гражданское движение за свободные выборы (NAMFREL). 28 декабря кардинал Син и его помощники-епископы направили в архиепископат Манилы пастырское послание, где подчеркивалась христианская обязанность участвовать в голосовании, звучал призыв к сотрудничеству с NAMFREL, указывалось на то, что обман и подтасовка результатов голосования являются «чрезвычайно безнравственным и нехристианским поступком», и порицалось применение насилия. Через три недели, 19 января 1986 г., кардинал, его помощники и священнический совет архиепископства издали второе пастырское послание, «Призыв к совести», резко обличавшее «зловещий заговор некоторых людей и групп, направленный на воспрепятствование законному и честному волеизъявлению народа». Никто не считал, что кардинал и его помощники имели в виду NAMFREL.

25 января Всеобщая национальная конференция епископов выступила с пастырским посланием. Его содержание было так же телеграфно кратко, как и название: «Мы должны прежде всего подчиняться Богу, а не людям». Епископы предупреждали, что «заговор зла» угрожал подорвать выборы и привести страну к еще большему развалу. Филиппинцам как гражданам единственной католической страны в Азии напоминали об их особой ответственности за создание нравственной политики и ненасильственное сопротивление злу.

За два дня до выборов Корасон Акино, известная теперь всем как Кори, изложила проблемы возрождения Филиппин в религиозном обращении: «Я сделала все, что в человеческих силах, чтобы вернуть власть нашему угнетенному народу, и теперь наступил момент, когда необходимо вмешательство Божественных сил. Мы не можем победить на этих выборах без помощи Бога... После того как мы поклялись быть бдительными и пожертвовать даже нашими жизнями для свержения режима Маркоса, мы можем лишь молиться. Мы уже получили всеобщую поддержку нашего народа, и молитва - это все, в чем мы теперь нуждаемся».

Выборы 7 февраля превратились в организованное правительством жульничество и обман. Через несколько дней после них Конференция епископов выступила с прямым, бескомпромиссным «Заявлением после выборов», в котором клеймила их «беспрецедентное мошенничество», заявляла о том, что правительство, выбранное на такой основе, «не имеет нравственных оснований» претендовать на власть, и утверждала, что филиппинский народ обязан исправить эту несправедливость по отношению к нему «мирными и ненасильственными мерами в духе Христа». В кругах ватиканского Государственного секретариата ситуация на Филиппинах вызывала определенную нервозность, а папский нунций, архиепископ Бруно Торпиглиани, оказался неспособен поддержать смелые действия местной церковной иерархии против правительства, при котором он был аккредитован. Кардинал Син и его друзья епископы смело шли вперед, провозгласив правительство Маркоса морально не легитимным, и призывали филиппинский народ выступить против него, действуя ненасильственными мерами.

Подобное экстраординарное заявление, а также признание победы Маркоса на манипулируемой им Национальной ассамблее 15 февраля ускорило революцию на Филиппинах. На мессе «Победа - народу», проведенной при миллионном собрании католиков в Лунета-парке в Маниле 16 февраля, Корасон Акино публично призвала к кампании ненасильственного сопротивления режиму. Этот призыв был передан по всей стране церковной радиостанцией «Веритас». Шестью днями позже министр обороны Хуан Понсе Энриле и заместитель командующего вооруженными силами Филиппин генерал Фидель Рамос порвали с режимом Маркоса и приготовились противостоять ему на военной базе Камп-Агуинальдо, где было расположено Министерство обороны, а также в Камп-Краме, штаб-квартире Рамоса. Энриле и Рамос обратились к кардиналу Сину с просьбой о помощи в защите их позиций от неизбежной атаки войск, лояльных Маркосу. Син спросил, поддерживают ли они Кори Акино в качестве законно избранного президента страны. Они ответили утвердительно. Кардинал вышел в эфир на радио «Веритас» с обращением «ко всем детям Божиим» идти на защиту восставшего министра обороны и генерала Рамоса, а также присоединившихся к ним войск.

Теперь революция сосредоточилась на широком бульваре, соединявшем военные лагеря Агуинальдо и Краме (авеню Эпифанио де лос Сантос, или авеню Явления Святых, сокращенно EDSA). В течение следующих трех дней сотни тысяч невооруженных филиппинцев с четками, цветами и бутербродами для экипажей танков, которыми Маркое угрожал восставшим военным, образовали огромный щит между правительственными войсками и лагерями повстанцев. Молодые и старые, миряне и верующие, богачи, представители средних слоев и бедный люд толпами шли на EDSA, влекомые библейским чувством ненасильственного сопротивления. «Большинство из них были до смерти напуганы, - писал позже один журналист. - Но они все равно шли. Их духовный лидер велел им идти». Генриетта де Вилла, глубоко верующая католичка, привела с собой всю семью, включая десятимесячного внука; по ее мнению, происходило то, что «мы должны вынести вместе».

Радио «Веритас» стало важным инструментом борьбы, регулируя массовые людские потоки и поддерживая неизменный упор на ненасилие. Когда преданные Маркосу войска взорвали передатчик радио «Веритас» утром 23 февраля, была организована новая радиостанция. На ступенях, ведущих в радиостудию, сидели монахини, молясь с четками и ограждая передатчики и персонал станции от войск Маркоса. Кардинал Син и его помощники контролировали взрывоопасную ситуацию, повторяя по радио, что революция на EDSA должна оставаться ненасильственной. 24 февраля в 18.45 протестанты Энриле и Рамос провели пресс-конференцию у статуи Девы Марии и заявили, что Корасон Акино не стала президентом только в результате мошенничества на выборах, проводимых правительством.

Напряжение продолжало нарастать по мере того, как Маркое продумывал варианты подавления сопротивления, а кардинал продолжал оказывать моральную поддержку мирным борцам за свободу. На широком бульваре EDSA собиралось все больше и больше народа. На ключевых позициях возводились кресты, предназначенные остановить танки и транспорт с вооруженными силами. Кругом были плакаты и флаги с религиозными призывами. Толпа вручала молитвенники с четками экипажам танков. Когда правительство Соединенных Штатов недвусмысленно дало понять, что не будет больше поддерживать Маркоса, режим рухнул. Войска, преданные Маркосу, были отведены от лагерей Агуинальдо и Краме, Фердинанд и Имелда Маркос бежали на Гавайи, и Корасон Акино принесла присягу как Президент Республики Филиппины.

Кардинал Син впоследствии писал, что в ходе этой революции его «вдохновляли пример рабочих польской «Солидарности» и то, как Церковь, особенно Папа, поддерживали это движение ради блага Польши и в итоге ради блага Европы и всего человечества». Несмотря на крайнюю осторожность, проявленную архиепископом Торпиглиани и критику в адрес Сина со стороны Государственного секретариата Ватикана, в течение месяцев, предшествовавших революции, кардинал ощущал поддержку и одобрение Иоанна Павла II. «Он понимал, - вспоминал позднее кардинал, - и всегда поддерживал меня».

Иоанн Павел понимал все, потому что Син и его помощники стремились к тому христианскому освобождению, которое он сам отстаивал со времени своего избрания. Его видение христианского освобождения отличалось от идей различных латиноамериканских теологов семью признаками.

Революция народной власти на Филиппинах была широкомасштабным движением сопротивления лживому, насильственному, коррумпированному режиму, а не примером марксистской классовой борьбы. Кардинал Син и его помощники настаивали на ненасильственном сопротивлении, так же как и лидер революции Корасон Акино. Филиппинцы даже не задумывались о возможности «ответного насилия» против тех, кто «начал насилие», или против «греховного социального режима». Движение на EDSA было подобно польской «Солидарности» религиозно вдохновленным движением социальных реформ, а не политической партией, и его привлекательность для масс заключалась в религиозности и нравственности, а не в идеологии и политике. Ситуацией владело духовенство, а не интеллигенция, и революция на EDSA двигалась не по пути теорий, исповедуемых революционерами, а по пути благоразумия и ответственности духовенства. Революцию поддерживали и католические движения обновления, объединенные с церковной иерархией и не представляющие себя альтернативной «народной Церковью», выступающей против «установленной Церкви».

Кардинал Син настаивал, что он действовал как духовное лицо, а не как политик и что его выступление против власти было моральным, а не политическим в узком смысле этого слова. Это различие очень важно, хотя его не всегда удается четко обозначить. Во время жульнической избирательной кампании 1985 - 1986 гг. кардинал Син, выступая на одном из заседаний, в ответ на обвинение правительства в неподобающей духовенству политической активности заметил, что «ему вспоминается... один мудрец, сказавший, что война слишком важное дело, чтобы доверить ее генералам. Нельзя ли сказать то же самое и об управлении государством: это слишком важное дело, чтобы доверить его политикам и политизированным ученым?» В ситуациях, подобных польской и филиппинской, на духовенство возлагается моральная ответственность защищать человеческое достоинство от покушений на него со стороны порочных правительств. Эта защита имеет общественное значение, даже в какой-то мере политическое, но все же она не является партийной в смысле выдвижения Церкви как альтернативного соперника в борьбе за власть. Она противопоставляет себя партийным играм.

Революция на EDSA могла показаться западным наблюдателям каким-то карнавалом; однако для людей, включившихся в нее, она была очень серьезным делом. По словам бывшего корреспондента «Уолл-стрит джорнэл» и активного участника тех событий Арасели Лорайеса: «Надо только представить, насколько отчаянным было положение восставших, насколько бессильны были мы все - как оппозиция, скрывавшаяся за нами, так и толпы народа на EDSA, - чтобы понять, что мы были полностью в руках Божиих». Многие репортеры, рассуждая как люди светские, не могли представить себе, что «глубинной сущностью филиппинской революции, ее движущей силой была молитва». Лорайес не хотел сказать, что революция Народной власти 1986 г. была чудом в прямом смысле этого слова, событием, вызванным вмешательством Бога в законы природы. Но сила Святого Духа, действовавшего через слабые и греховные человеческие существа (мотивы некоторых из них, таких как министр обороны Энриле, были весьма неоднозначными), «привела к избавлению филиппинского народа от почти неизбежной катастрофы».

Как понимали Иоанн Павел II, кардинал Син и сотни тысяч филиппинцев, их революция оказалась благом не только для Филиппин, она продемонстрировала нечто важное в состоянии человечества. За поверхностными явлениями взгляд верующего мог видеть глубинные исторические закономерности.

ДИАЛОГ С МИРОВЫМИ РЕЛИГИЯМИ

Если осторожные дипломаты Государственного секретариата Ватикана были озабочены тем, что Папа и архиепископ Манильский якобы нарушали каноны предусмотрительности на Филиппинах, то официальные руководители папской Курии и некоторые епископы во всем мире задумывались, не маневрирует ли Иоанн Павел в опасной близости к ереси синкретизма , увлекшись одной из своих самых новаторских инициатив - Всемирным днем молитвы о мире с участием некатолических и нехристианских религиозных лидеров со всего земного шара, который Папа планировал провести в Ассизи в октябре 1986 г.

Папа объявил о своей инициативе 25 января 1986 г. и почти сразу столкнулся с отрицательной реакцией. Противники этой идеи задавались вопросами: не приведет ли собрание мировых религиозных лидеров в одном мероприятии к признанию того, что католическая Церковь считает равноценными все религиозные традиции? Как сможет Папа молиться с людьми, поклоняющимися другому Богу или многим богам? Подобные вопросы действительно затрагивали серьезные теологические проблемы; однако подспудно в этом противоречии проявлялось общее недовольство Курии, считавшей, что Иоанн Павел II превращает Ватикан в «Кампо де Фьори» . Почему Иоанн Павел не понимает, что подобные инициативы просто неуместны?

Эта идея действительно принадлежала Папе. Его предшественники, задумав подобное мероприятие, разослали бы записку, запрашивая мнение ватиканских руководителей; в результате подобная идея была бы спокойно похоронена в ходе тысячи перекроек. Но Иоанн Павел доверял своей интуиции. Он обсудил возможность проведения подобного Дня молитвы с кардиналом Фрэнсисом Аринзе из Отдела связей с нехристианами и с кардиналом Роджером Эчегари. В ходе этих бесед было решено, что возглавляемая Эчегари Папская комиссия по справедливости и миру возьмет на себя ответственность за решение вопросов «кто, что, когда, где и как», относящихся к проведению этого Дня. Папа, как объяснил Эчегари своим коллегам, намеревался использовать те «глубокие ресурсы», которыми были богаты традиции мировых религий в разрешении международных конфликтов. Одним из подобных ресурсов была вера в силу молитвы.

Иоанн Павел понимал, что это не могло означать общей молитвы, произносимой вместе, что было бы действительно синкретизмом и, следовательно, невозможным как для других, так и для него. «Собраться вместе для молитвы» означало нечто иное. Эчегари и его коллеги должны были «выработать процедуру, согласно которой каждый из участвующих мог молиться по-своему и затем соединиться с остальными». Комиссия по справедливости и миру решила, что молитве должен предшествовать пост. Архиепископ Вирджило Ной, бывший папский церемониймейстер, занимавший в то время должность секретаря Конгрегации по богослужениям, предложил, чтобы участники мероприятия совершили пеший поход к месту общего сбора, выразив тем самым идею паломничества, вкладываемую в это событие. Объединив все эти предложения, Иоанн Павел решил, что Всемирный день молитвы о мире будет проводиться в Ассизи, где и он сам тоже окажется паломником.

Так была выработана окончательная процедура. Иоанн Павел должен был принять других религиозных лидеров в Портиункуле, маленькой церкви, расположенной на равнине под городом Ассизи и бывшей когда-то любимой церковью святого Франциска. Затем религиозные лидеры разойдутся в специально отведенные места помолиться в продолжение полутора часов со своими единоверцами. А потом все соберутся на большую площадь перед базиликой Ассизи, где будет воздвигнут подиум. Там каждый из религиозных лидеров прочтет молитву в соответствии с его традициями. Папа произнесет заключительную речь, после которой религиозные лидеры все вместе совершат трапезу окончания поста.

А пока в Курии продолжались недовольные разговоры о приготовлениях к молитве в Ассизи, Иоанн Павел 31 января отправился в десятидневное паломничество, да не куда-нибудь, а в Индию - страну, знаменитую межрелигиозными стычками.

ЗЕМЛЯ НЕПРИКАСАЕМЫХ

Папа много раз пересекал через этот огромный субконтинент, начав с Дели и посетив Калькутту, Ранчи, Шиллонг, Мадрас, Гоа, Мангалуру, Тричур, Кочин, Эрнакулам, Вераполи, Коттаям, Тривандрам, Васаи, Пуну, Горегаон и Бомбей. В день прибытия в Индию он посетил место кремирования Махатмы Ганди в 1948 г. и вознес молитву Заповедей блаженства (Мф. 5.3-11). Он был в штате Ассам на северо-востоке, обычно закрытом для иностранцев, и провел мессу в поле, отгороженный в целях безопасности от местных крестьян лишь деревянными барьерами. В Мадрасе он молился на месте, традиционно считающимся гробницей апостола Фомы.

Христианская служба для бедных и обездоленных была постоянной темой проповедей Иоанна Павла в Шиллонге, Мадрасе, Гоа, Мангалуру и, конечно, в Калькутте. Там он встретился с живой иконой христианского служения в Индии, матерью Терезой, которая за долгие годы своей деятельности привела около пятидесяти тысяч больных индийцев, живших под открытым небом, в созданный ею «Дом чистого сердца». Дружба между Папой-поляком и этой маленькой монахиней родом из Албании была глубокой и проникновенной: они понимали друг друга «без слов», как сказал однажды один из спутников Иоанна Павла. Для Папы мать Тереза была воплощенным «живым посланием» двадцатому веку и живым подтверждением того, что жизнь согласно Закону, дарованному человеку от Бога, ведет к самому глубокому счастью. Не было никого счастливее матери Терезы, которая вела почти невообразимо аскетичную жизнь, окруженная страданием. Всякий раз, когда они встречались (обычно это происходило в Риме), монахиня говорила о расширении своей общины «Посланцы благотворительности»:

— Я открыла дом в России, - или: - я открыла дом в Китае.

Поражало то, что эта община женщин религиозных, преданных своему самому трудному делу, процветала и расширялась в то время, как другие общины распадались. Еще более впечатляющим было ежедневное свидетельство воли Божией, которое несли людям «Посланцы благотворительности» своей безмятежностью, с которой они встречали все трудности. Иоанн Павел решил, что это свидетельство должно быть услышано и в Риме. Впоследствии он вспоминал, что возвратился из Индии с намерением создать такое же убежище для обездоленных, управляемое сестрами матери Терезы, и в самом Ватикане.

То, что благотворительная община матери Терезы успешно функционировала в Индии, где христиане составляли меньшинство религиозного населения, придало католической Церкви такой вес в индийском обществе, который пришлось уважать даже крайне националистически настроенным индуистам. Реальные результаты работы матери Терезы и ее «Посланцев благотворительности» в трущобах Калькутты наглядно иллюстрировали истину о соотношении частного иобщего в работе христианина, что отозвалось в деятельности Церкви далеко за пределами Индии. Мать Тереза и ее сестры воплощали два общих качества - сострадание и глубокое уважение к человеческому достоинству беднейших из бедных. И они реализовали эти общие, универсальные христианские качества в своей конкретной, частной работе. Они стали, таким образом, живым опровержением мнения, широко распространенного в современном мире, что преданность чему-то частному сужает общий горизонт человека.

В АССИЗИ

Подготовка к Всемирному дню молитвы о мире подходила к завершению по мере того, как лето 1986 г. все больше уступало осени. Два обновленческих церковных направления - Община Сан-Эгидио и движение «Фоколаре» взяли на себя устройство прибывающих паломников и организацию молебнов в Ассизи. Соученику Папы по их общей альма-матер, «Ангеликуму», епископу Джорджу Меджиа - в то время заместителю кардинала Эчегари, возглавлявшего Папскую комиссию по справедливости и миру, - было поручено написать статью для ватиканской газеты «Оссерваторе Романо», разъясняющую сущность приближающегося события, все еще вызывающего недопонимание у многих. В пространной статье Меджиа в очередной раз разъяснялось, что, хотя и «трудно представить, как мы, христиане, можем подключиться к молитве других», тех, кто не разделяет нашей веры в Бога Авраама, необходимо понять, что «присутствие при такой молитве или даже при собрании многих молящихся может только обогатить наш собственный опыт молитвы». Автор также довольно язвительно высказался о мире, в котором живут те, кто недоволен этой инициативой Папы. «В мире, где и так слишком мало молящихся, - писал он, - неслыханный случай, когда верующие различных религий сходятся вместе для молитвы, приобретает особенное значение... Что может быть лучшим ответом широко распространившемуся секуляризму и неверию, чем это паломничество, эта встреча друг с другом, имеющая лишь одну цель: обратиться к Богу, каждому по-своему?..»

По мнению Меджиа, эта инициатива стала примером «великой, великой смелости» его бывшего соученика по «Ангеликуму», человека веры, «способного совершить такое». Согласились они или нет, но старшие представители отделов Курии в конце концов смирились. Событие должно было произойти, с их одобрения или без него, и они решили обязательно присутствовать на нем, заняв свои обычные места членов «Папской Церкви» перед собравшимися. Кардинал Эчегари сказал, что они, конечно, приглашаются, но он не может рассадить их в обычном порядке, поскольку будет неудобно, если кардиналы займут первые ряды мест на площади во время заключительной церемонии. «Они были недовольны», - вспоминает Меджиа.

Мировой день молитвы состоялся 27 октября 1986 г. и прошел благополучно, если не считать небольшого инцидента. Кардинал Аринзе настоял, чтобы в число присутствовавших религиозных лидеров были включены африканские анимисты. Один из них был очень стар и одет традиционно, то есть довольно легко, не по погоде. От холода он потерял сознание, но был вовремя приведен в чувство, чтобы встретиться с Иоанном Павлом во время трапезы, последовавшей за заключительной службой.

Во время этой трапезы Иоанну Павлу не удалось завершить пост. Ему пришлось надписывать гравюры, напечатанные для других религиозных лидеров и розданные им, когда все съехавшиеся собрались для общего разговления. Буквально все лидеры решили, что они должны получить автограф Папы на своих экземплярах гравюр.

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ДРЕВНЕГО ДИАЛОГА

Насколько смелыми были инициативы Иоанна Павла во взаимоотношениях с мировыми религиями, настолько же несомненным было то особое место, которое Папа отводил диалогу Церкви с иудаизмом. В течение месяцев, последовавших за встречей в Ассизи, он продвинулся еще дальше в предложениях, которые выдвинул во время своего визита в римскую синагогу в апреле 1986 г.

В отношении Папы к евреям прослеживается постоянный прогресс. Тенденция развития его отношений к иудаизму и к еврейско-католическим связям оставалась неизменной в течение более двадцати лет. Во время самой первой встречи с представителями римских еврейских организаций 12 марта 1979 г. Иоанн Павел отметил, что «наши две религиозные общины находятся в тесной взаимосвязи на самом глубоком уровне их религиозной самобытности». Еврейско-католический диалог с точки зрения католического развития является религиознообязательным, и поэтому все более насущным. Через пять лет, в 1984 г., обращаясь к аудитории представителей Лиги антидиффамации (ADL), Иоанн Павел сделал очередной шаг в этом направлении: «Встреча между католиками и евреями не является встречей двух древних религий, идущих каждая своим путем». Существует «таинственная духовная связь... тесно соединяющая нас в Аврааме, а через Авраама - в Боге, Который избрал Израиль и восстановил Церковь из Израиля».

Годом позже, обращаясь к коллоквиуму ADL по поводу двадцатой годовщины «Nostra Aetate», Иоанн Павел высказал мнение, что еврейско-католический диалог, являясь совершенно особенным, отличным от других, должен вестись в первую очередь с позиций богословия. По мере того как христиане все основательнее размышляют о еврейских корнях христианства, а евреи задумываются о том, как Церковь прочитывала Пятикнижие со времен Петра и Павла и получала свое еврейское наследие, еврейско-католический диалог должен превращаться в «общие теологические исследования».

Через семь месяцев после посещения римской синагоги Иоанн Павел в обращении к другому коллоквиуму под эгидой ADL заявил, что «тайна всеобщего искупления» не разделяет, а соединяет иудаизм и христианство подобно общей границе между дружественными государствами. Необходимо поэтому теперь же обратить еврейско-христианский диалог к вопросу спасительной работы Бога в истории.

В этих высказываниях, как и во множестве других, Иоанн Павел указывал не на что иное, как на необходимость возобновления богословской беседы между христианами и евреями, прерванной в конце I в. н. э., когда «разошлись пути» их религий.

Это было смелым воззрением. Оно бросало вызов тем участникам диалога с еврейской стороны, которым казалось, что «теологический диалог» между католиками и евреями служил католикам поводом для обращения евреев в католицизм. С другой стороны, воззрение Папы бросало вызов и тем католикам, которые не могли освободиться от представления, что искупительная работа Бога, проводимая через Христа, заменила и даже аннулировала Его договор, заключенный с Авраамом. Иоанн Павел настаивал на том, что обетование, данное «Авраамову племени», оставалось неизменным и непреложным и что именно поэтому возобновленный теологический диалог евреев с католиками необходим с религиозной точки зрения.

Теологически все это было легче признать католикам, чем евреям. Христианская ортодоксия всегда соглашалась с долгом христианства перед иудаизмом, хотя многие христиане не желали считать себя обязанными еврейскому народу. Иудаизм же не мог отвести подобного места христианству в структуре своего самоосознания. Однако некоторые из величайших еврейских мыслителей XX в., такие как Мартин Бубер, Франц Розенцвейг и Авраам Джошуа Хескель, исследовали то, как отличаются представления евреев о христианах от представления об остальных иноверцах. Некоторые еврейские философы и теологи даже начали задаваться вопросом, нет ли и у евреев религиозной обязанности включиться в теологический диалог с христианами.

Этот диалог, видевшийся Иоанну Павлу II и столь же смелым еврейским мыслителям, должен был начаться с таких проблем, как религиозная вера во все более секуляризованном (светском) мире, и продвигаться далее к общей нравственной границе между иудаизмом и христианством - к Десяти заповедям - чтобы проанализировать их значение для построения свободных и терпимых обществ. Но в представлении Иоанна Павла обсуждение этих проблем лишь открывало возможности для новых дискуссий. Оставались еще нерешенными вопросы, не затрагивавшиеся почти два тысячелетия. Как евреи и христиане понимают избранность еврейского народа? Что евреи и христиане понимают под договором Бога с человеком сегодня? Как евреи и христиане понимают свою общую мессианскую роль и надежду в завершении спасительной работы Бога в истории?

Вот некоторые из вопросов, на которые намекал Иоанн Павел во время своего исторического визита в римскую синагогу и в обращении, посвященном двадцатой годовщине «Nostra Aetate». Этот документ, по мнению Папы, заложил основы, фундамент. И теперь он хотел начать строительство на этом фундаменте; такое строительство, которое не предпринималось после того, как теологический диалог между евреями и христианами прекратился во время первой Иудейской войны, 1900 лет назад.

ЖИЗНЬ В ДУХЕ

Предлагая кардинальные шаги в развитии еврейско-христианских отношений, Иоанн Павел в то же время много внимания уделял вопросам самоосознания христианской общины. 18 мая 1986 г., в день торжественного празднования Пятидесятницы, Иоанн Павел II подписал свою пятую энциклику, «Dominum et Vivificantem» [«Господь и Дарователь Жизни»]. Это пространное рассуждение о Святом Духе завершило Папскую трилогию о Троице, которая также включала энциклики «Redemptor Hominis» и «Dives in Misericordia».

Представление о едином Боге, соединяющем в себе Святую Троицу: Отца, Сына и Святого Духа, - занимает центральное место в христианской вере. И все же это христианское учение менее всех других доступно христианам, а для нехристиан часто является совершенно непостижимым - особенно для представителей таких монотеистических религий, как иудаизм и мусульманство, с точки зрения которых оно содержит элементы политеизма (многобожия). Трудности в понимании этого догмата неудивительны, ибо Триединство Бога является Таинством в прямом, теологическом смысле этого слова - реальностью, которую человеческому разуму постигнуть не дано. Папские энциклики не взывают к теологическим размышлениям, и в этом смысле энциклика «Dominum et Vivificantem» служит не теологическим доказательством, но наставлением для Церкви воспринять более глубоко третью ипостась Троицы - Святой Дух, подготовляясь к великому юбилею 2000 г. Иоанн Павел не обсуждает сложнейший вопрос о взаимосвязи трех ипостасей Триединого Бога, не вступает в рассмотрение бесконечно дебатируемого вопроса, критического для взаимоотношений западного и восточного христианства: «исходит ли» Святой Дух от Отца (позиция православия) или от Отца и Сына (позиция западного христианства начиная приблизительно с IX в.). «Dominum et Vivificantem» написана теологически образованным пастырем, стремящимся возжечь в своей пастве любовь и преданность Святому Духу, а не профессором, стремящимся победить в теологическом споре.

Христов дар Святого Духа людям, пишет Папа, является новым способом «пребывания Бога с миром», который идет дальше дарования Богом Себя людям при сотворении мира. Это - дарование Себя людям посредством Святого Духа ради спасения мира через его искупление, которое осуществляется Христом силой Святого Духа. Размышляя над словами Христа о том, что Святой Дух «обличит мир о грехе и о правде и о суде» (Ин. 16.8), Папа указывает на то, что Святой Дух пришел в мир потому, что мир забыл свою историю. Мир не знает, откуда он явился, что поддерживает его, в чем его судьба, несмотря на то что он мнит себя знающим все это. Святой Дух открывает миру истину о нем самом и о его истории.

Святой Дух через Церковь должен убедить мир в его греховности, чтобы мир смог осознать потребность в искуплении. Это означает прежде всего искупление первородного греха, «который является первопричиной и корнем всех других грехов». Бог при сотворении мира призвал мир и человечество к единению с Ним; человечество отказалось от этого. Отказ от единения с Богом - первоначальный грех, определяющий всю последующую историю человечества, он приводит к разрыву единства и внутри человечества начиная с Адама и Евы. Призывая мужчин и женщин к единению с Ним, Бог открывает человечеству то, что является истинным благом и добром. Отвергая этот призыв, люди предпочли решать самостоятельно, что является добром, а что - злом.

Работа Святого Духа в мире заключается в открытии сознания и совести человека, с тем чтобы мир начал осознавать очертания своей истинной истории. Первым шагом к обращению к Богу, получению от Него прощения, примирению и восстановлению единства с Ним является способность назвать добро и зло их истинными именами, что приведет к прощению и примирению также и внутри семьи человечества. Но люди способны отказаться сделать этот шаг, совершая тем самым непростительный «грех против Святого Духа».

Дар Духа продолжает встречать сопротивление в современном мире, пишет Иоанн Павел, так же, как это происходило и в дни апостолов. То, что мир отказался задуматься о возможной потребности в искуплении, привело к таким смертоносным реальностям двадцатого столетия, как угроза ядерного уничтожения, безразличие к нищете людей, уничтожение нежелательных жизней путем абортов и эвтаназии, терроризм. На пороге нового тысячелетия Церковь в современном мире должна быть подобно Святому Духу «стражем надежды» и активным свидетелем возможности победы жизни над смертью. На этом пути Церковь, действуя в силе Духа, помогает восстанавливать в мире «божественное ощущение смысла человеческой жизни». Осознав этот смысл, мир вернется к своей истинной истории. В ходе этого возрождения Святой Дух восстанавливает в человечестве все истинно доброе, обновляя лицо Земли.

«Dominum et Vivificantem» - самое длинное самое сложное размышление о Святом Духе в истории папских наставлений. Эта энциклика стала ответом на давние упреки восточного христианства в том, что западное христианство не воспринимает серьезно догмат о Святом Духе. Через шесть недель после опубликования энциклики Иоанн Павел приветствовал делегацию Вселенского Патриархата Константинопольского, прибывшую на ежегодное празднование дня святых Петра и Павла, и сказал своим православным гостям, что их теологический диалог «должен продолжаться до самого конца: вплоть до будущего алтаря совместного служения». Когда этот день евхаристического единения наконец наступит, «Dominum et Vivificantem» будут вспоминать как один из камней, уложенных в дорогу, вымощенную к примирению Восточной и Западной церквей.

ТРУДНОСТИ ВО ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ С АНГЛИКАНСКОЙ ЦЕРКОВЬЮ

Второй Ватиканский Собор породил больше всего надежд на перспективу экуменического диалога между такими западными христианами, как римский католицизм и Англиканская Церковь. Эти надежды основывались на историческом предположении, что английская реформация фундаментально отличается от Реформации в остальной Европе. В противоположность разделению католиков с лютеранами и реформистскими христианами в континентальной Европе, полагали некоторые, не было трудностей в вероучении, разделявшем Церкви Рима и Англии теперь, в XX в., поскольку подобное разделение в XVI в. было скорее политическим, нежели религиозным. Эта точка зрения подтверждалась возникновением в XIX в. англо-католического движения, утверждавшего, что англиканство, как и римское католичество и восточное православие, были «ветвями» одной католической Церкви. Диалог англиканства с римским католичеством имел за собой большую историю, включая «Конференцию Малинеса» в Бельгии в 1920-х гг., возглавлявшуюся лордом Галифаксом и Примасом Бельгии, кардиналом Дезире Мерсьером. Память об этих первоначальных попытках восстановления единства привела к диалогу, формально установленному после Второго Ватиканского Собора под эгидой Англиканско-Римской католической международной комиссии (ARCIC).

После совместного подготовительного совещания на Мальте в 1968 г. этот официальный теологический диалог, известный как ARCIC-1, проводился тринадцать раз за период с 1970 по 1981 г. и обсуждал евхаристическую доктрину, вопросы богослужения и посвящения в духовный сан и иерархию в Церкви. Его окончательный доклад, также известный как ARCIC-1, был представлен Англиканскому консультативному совету и Святому Престолу в 1982 г. Пока результаты серии встреч ARCIC-1 рассматривались религиозными деятелями с обеих сторон, в 1983 г. была предпринята вторая серия диалога, названная ARCIC-2, имевшая целью обсудить вопросы спасения и единства Церкви.

Результаты ARCIC-1 были представлены на рассмотрение Конгрегации доктрины веры в Ватикане. В апреле 1982 г. Конгрегация направила конференциям епископов во всем мире свои «Замечания» относительно доклада ARCIC-1. Хотя она и не вынесла окончательного приговора этому докладу, не обладая для этого полномочиями, ее мнение - к которому очень прислушивались - указывало на то, что диалог Англиканской и Римско-Католической церквей вступал на опасный путь.

Конгрегация доктрины веры приветствовала ARCIC-1 как «заметное экуменическое предприятие, являющееся полезной основой для дальнейших шагов в направлении к примирению», но не соглашалась с заявлением доклада, что в ходе диалогов было достигнуто «существенное и очевидное соглашение» по нескольким спорным вопросам. Англикане и римские католики все еще расходились по вопросам о Евхаристии, непогрешимости догматов, относящихся к почитанию Девы Марии, и в вопросе о «главенстве» епископа Рима. Не ясно было также, достигнуто ли полное соглашение относительно реального присутствия Христа при Евхаристии, относительно Евхаристии как жертвы, сущности пастырского священничества и церковной иерархии. Вопросы апостольской преемственности и расхождения в нравственном наставлении, очевидно, не были затронуты вовсе или затронуты лишь косвенно. Конгрегация тем не менее рекомендовала продолжить диалог, поскольку «существуют достаточные основания считать, что он может оказаться плодотворным».

Эта надежда вскоре натолкнулась на препятствие, которое, казалось, отдаляет возможность воссоединения Англиканской и Римско-Католической церквей в неопределенное будущее. Таким препятствием явилось рукоположение женщин в духовный сан, совершаемое некоторыми англиканскими церквями во всем мире, что привлекло к себе международное внимание после того, как в 1974 г. рукоположение в священники женщин началось в Соединенных Штатах, Вопрос «англиканского епископального устройства» интенсивно обсуждался между англиканами и римскими католиками еще с конца XIX в. Англикане, несмотря на разрыв с Римом, претендовали на апостольскую преемственность. Рим (в лице папы Льва XIII) провозгласил в 1896 г., что англиканские духовные чины «не имеют никакой силы», поскольку их обряд рукоположения, принятый с 1552 г., исключает упоминание Евхаристии как жертвы и связи между жертвой и священничеством. В ходе диалогов ARCIC-1 и ARCIC-2 обе стороны согласились не сводить эти разногласия к чисто историческому вопросу, но обсудить их богословскую сущность в теологических дебатах, исследуя современные верования каждой из сторон, пытаясь найти способы их согласования. Если же станет ясно, что современные верования англикан и римских католиков относительно Евхаристии и священничества совпадают, тогда можно будет найти путь практического разрешения противоречий, оставленных в наследство историей.

Именно так ставили вопрос о рукоположении женщин в священнический сан некоторые англиканские церкви. Можно ли эту практику согласовывать с представлением об апостольской традиции, переданной от апостолов до наших дней? Православная Церковь считала это невозможным именно потому, что подобная практика не предписывается Писанием и не применялась в церковной традиции. Римско-Католическая Церковь также подтвердила, что она не может посвящать в духовный сан женщин, издав в 1976 г. Декларацию Конгрегации доктрины веры под названием «Inter Insigniores» [«Об обычаях нынешнего века»]. Таким образом, новая практика Англиканской Церкви ставила вопрос, обладает ли англиканская община фундаментально иным представлением о священничестве по сравнению с православным и римско-католическим его пониманием. Кроме того, возникал еще и вопрос о понимании общины в Англиканской Церкви, ряд епархий которой отказывались признавать священников, рукоположенных в других епархиях.

Кардинал Йоханнес Виллебранд, Президент Секретариата по христианскому единству, поднял вопрос об апостольской традиции в письме к англиканскому и римско-католическому сопредседателям диалога ARCIC-2 в июле 1985 г. Семью месяцами ранее Иоанн Павел II написал личное письмо архиепископу Кентерберийскому Роберту Ранси, предупреждая его о серьезности этого вопроса для будущего диалога. Напомнив архиепископу историю обсуждения этого вопроса - обмен письмами между Павлом VI и предшественником Ранси, архиепископом Доналдом Коганом, в 1975-1976 гг.; Декларацию «Inter Insigniores» и отзывы официальных наблюдателей Ватикана на Ламбетской конференции 1978 г. (собрание мировых англиканских лидеров, происходящее каждые десять лет), - Папа писал «со всей братской откровенностью», что католическая Церковь продолжает придерживаться принципов и практики, изложенных в «Inter Insigniores». Эти две религиозные общины прошли большой путь в ходе их диалога, приведшего к значительному прогрессу, но Иоанн Павел должен был сказать Ранси, что «увеличение количества англиканских церквей, которые признают или готовы признать возможность рукоположения женщин в священнический сан, создает в глазах католической Церкви все более серьезное препятствие на пути этого наметившегося прогресса». Письмо Папы заканчивалось выражением надежды на то, что Божья благодать, которая так сблизила эти две общины, поможет им разрешить и новую проблему. Однако в письме содержалось и предупреждение. Распространение практики посвящения женщин в духовный сан в англиканской общине, особенно в случае его утверждения Ламбетской конференцией 1988 г., может нанести фатальный удар по надеждам на церковное воссоединение между Кентербери и Римом.

Официальный ответ архиепископа Ранси пришел в письме, датированном 22 ноября 1985 г., то есть через одиннадцать месяцев после письма Иоанна Павла II. Архиепископ подтвердил приверженность англикан «полному церковному единству», отмечая в то же время, что никто не ожидал легкого пути к этому единству. Он «полностью» признает, продолжал он, что «одной из таких трудностей... является различие в представлениях и действиях, относящихся к рукоположению женщин в сан проповедующего священника». Зная это, он конфиденциально проконсультировался по данному вопросу с примасами автономных англиканских церквей (или провинций) во всем мире, которые, в свою очередь, посоветовались со своими местными церквями. Вот почему он может лишь теперь ответить на письмо Папы.

Архиепископ Ранси заявил, что, несмотря на различие во мнениях по этому вопросу в среде англиканской общины, «те церкви, которые допустили женщин к священническому служению, сделали это, опираясь на серьезные основания в вероучении», о которых он намеревался сообщить в письме к кардиналу Виллебранду. Далее архиепископ предлагал, чтобы Англиканское сообщество церквей и римский католицизм предприняли «совместное исследование» этого вопроса с учетом последствий исследования для «взаимного примирения наших церквей и взаимного признания их рукоположенных священников».

В письме архиепископа к кардиналу Виллебранду признавалось, что Папа выразил серьезное предупреждение: «Римско-Католическая Церковь считает невозможным для себя изменить традицию, не нарушаемую во всей истории Церкви, традицию, универсальную как на Востоке, так и на Западе и признаваемую истинно апостольской». Архиепископ откровенно признавал, что «с англиканской стороны растет убеждение, что ни в Писании, ни в церковной традиции нет фундаментальных возражений, препятствующих посвящению женщин в духовные проповедники». В то же время Ранси признавал, что «для признания истинности такой важной теологической инициативы» необходимо существование определенных доводов «за нее», а не только отсутствие доводов против, и что доводы за рукоположение женщин должны быть теологическими, а не просто социологическими или культурными. Архиепископ утверждал далее, что «самым важным доводом вероучения, который не только оправдывает рукоположение женщин в священнический сан... но даже фактически требует его», является то, что Христос искупил все человечество, а это «означает человечество, включая женщин, если эта половина человечества может также разделить искупление, выстраданное для нас Христом на Кресте». Поскольку священничество «является представительством по своей сути», когда священник представляет перед Церковью спасенную общину, значительная часть англикан придерживается мнения, что «священническое служение должно стать теперь открытым для женщин, чтобы в целом оно более отвечало всеобъемлющему Высокому Священничеству Христа». В дальнейших доводах, которые, кажется, несколько противоречат прежнему отрицанию «социологических» и «культурных» причин для инициатив такого масштаба, продолжает Ранси, утверждая, что этот аргумент «усиливается сегодня тем фактом, что представительская сущность священнического служения ослабляется исключительно мужским участием в этой деятельности, в то время когда лидерство мужчин все более отступает во многих частях человеческого общества».

Архиепископ Ранси говорил, что он не считает необходимым для англикан действовать в этом вопросе единодушно до тех пор, пока не будет достигнуто согласие в рядах Англиканского сообщества, и подчеркнул, что «причины, сдерживающие экуменические усилия», то есть позиция, занятая римским католицизмом и православием, «также относятся к основам теологической доктрины, поскольку лишь с позиций общего богословия отдельные Церкви могут понять основы веры всей Церкви». Он с сожалением отметил тот факт, что, после того как четыреста лет разделения стали отступать перед «заметными признаками примирения», появилось «новое препятствие между нами». Он пока не видел дальнейшего продвижения вперед, как и те, кто начал диалоги ARCIC двадцать лет назад, не видели «конечного результата, начиная переговоры».

В ответе кардинала Виллебранда, последовавшем семью месяцами позднее, подчеркивались два обстоятельства. Первое: разрыв с давней традицией, предпринятый одновременно англиканскими церквями, в то же время разделенными между собой, дает основания для сурового вопроса относительно верного понимания англиканами сущности Церкви и ее связи с истинной традицией. Здесь затронут также серьезный вопрос обрядовой теологии. Христос явился в образе человека, чтобы искупить человечество, и сделал это в образе мужчины. Это тоже было частью истории спасения. Священник, совершающий обряд причастия и другие церковные ритуалы, не является представителем всех крещеных. Священник представляет Христа, и, «каким бы недостойным этого он ни был, он стоит in Persona Christi [олицетворяя Христа]. Священническое служение является отображением уникального служения Иисуса Христа, Бога и человека. Мужской образ священника является, по словам кардинала, частью обрядовой иконографии. Изменение традиции является «радикальным нововведением», угрожающим представлению о таинстве священнического служения как о видимом образе Христа, совершающего служение в Церкви.

Этот обмен письмами был опубликован Ватиканом 30 июня 1986 г., став поворотной точкой в диалоге англикан с римскими католиками. С точки зрения римских католиков, разделяемой многими англокатоликами, вопрос заключался в том, провозглашает ли себя англиканство фактически неапостольской Церковью, с фундаментально отличающимися представлениями о сущности таинства церковного служения. Спустя двадцать один год после Второго Ватиканского Собора остался так и невыясненным вопрос, который встал еще перед Джоном Генри Ньюменом в 1841 г.: является ли англиканство via media [средним путем] между Римом и континентальной Реформацией, на чем исторически всегда настаивали англикане? Или же англиканство - лишь разновидность протестантизма и, следовательно, в принципе не может объединиться с Римом?

Надежда на единение между англиканством и римским католицизмом постепенно ослабевала - несмотря на продолжающийся богословский диалог, теплые приемы, оказываемые в Риме архиепископу Кентерберийскому и другим посещающим Рим англиканским лидерам, и несмотря на впечатляющие совместные усилия залечить историческую память о ранах, вызванных мученичеством эпохи Реформации. Предположения, с которыми приступила к работе комиссия ARCIC-1, оказались ложными, если учесть современные представления англиканства о своих основах. Вследствие этого церковное воссоединение англиканства и римского католицизма представляется по сей день делом действительно очень отдаленного будущего.

Дальнейшее движение в духе второго ватиканского собора

Тем временем критика в адрес инициативы Папы - Всемирного дня молитвы в Ассизи - не ослабевала. В традиционном рождественском обращении к Римской Курии от 22 декабря 1986 г. Иоанн Павел защищал «дух Ассизи» от тех, кто считал, что от него отдает «синкретизмом». По мнению Папы, Бог поощряет постоянно наблюдающееся в истории взаимодействие единства и разнообразия. Через год после собрания в Ассизи община Сант-Эгидио захотела продолжить эту инициативу и в будущем. Против этого возражали даже «наиболее открытые кардиналы», но Иоанн Павел II призвал к себе священника общины, монсеньора Винченцо Паглиа, и сказал ему:

— Дон Винченцо, сегодня я сражался за вас... и мы победили. Всемирный день молитвы получил возможность продолжения в связи с приближающимся юбилеем 2000 г., и общине Сант-Эгидио была поручена его организация в различных странах мира.

Другое следствие приближающегося юбилея 2000 г. проявилось 27 декабря 1986 г., когда Папская комиссия по справедливости и миру распространила документ под названием «Служение человеческому сообществу: этический подход к вопросу о международном долге». Документ ставил вопрос о необходимости пересмотра долговых обязательств стран «третьего мира», расплата по которым усиливает нищету в развивающихся странах. Согласно докладу, к этому вопросу необходимо подходить с позиций гуманистической этики, используя различные политические варианты, от реструктурирования выплат по долгам с переносом их сроков до полного аннулирования этих обязательств. Как Святой Престол, так и лично Иоанн Павел II в дальнейшем вновь и вновь возвращались к этому вопросу по мере приближения юбилея нового тысячелетия.

КРОВОТОЧАЩАЯ НИКАРАГУА

Никарагуа оставалась беспокойной точкой планеты. 21 января 1986 г. кардинал Манагуа Мигель Обандо Браво встретился с Генеральным секретарем ООН Хавьером Пересом де Куэльяром, требуя содействия ООН в борьбе с сандинистами, преследующими Церковь. Кардинал передал Генеральному секретарю ООН копии писем от Конференции епископов в Никарагуа к командующему Даниелю Ортеге с описанием притеснений верующих со стороны сандинистов, включая высылку представителей зарубежного духовенства, угрозы прихожанам - активистам католических общин, закрытие вещания станции «Радио католика» и цензуру официальной церковной документации. После встречи с Пересом де Куэльяром кардинал Обандо передал это дело в Комиссию по правам человека стран американского континента в Вашингтоне. Никарагуанские епископы получили послания солидарности от епископских конференций Бразилии, Аргентины, Венесуэлы и Доминиканской Республики. Обандо получил также письмо с выражением поддержки от кардиналов из Соединенных Штатов О'Коннора и Лоу.

14 июля Конференция епископов Никарагуа вновь обратилась к братским конференциям епископов всего мира за поддержкой в борьбе с преследованиями. Положение, писали они, становится «все более и более трудным». В стране развернулась злобная кампания атак лично на Папу и на епископов. Силы внутренней безопасности подвергали постоянному запугиванию духовенство. Директор радиостанции «Радио католика» и местный епископ были изгнаны из страны. Матери Терезе было отказано в разрешении на открытие двух приютов. Церковь все еще не имела доступа к телевещанию. Журнал архиепископии Манагуа был конфискован, а оборудование церковной типографии реквизировано. «Радио католика» продолжало свое вещание. Требования диалога с правительством оставались без ответа.

Со своей стороны, Иоанн Павел II в послании от 12 ноября Никарагуанскому национальному литургическому конгрессу подчеркнул, что фундаментом свободного общества является взаимное примирение различных слоев народа. «В Никарагуа, - писал он, - должно быть создано общество любви, родившееся из примиренного народа, в котором не будет более места ненависти, насилию и несправедливости; общество, в котором возобладает полное уважение к неотъемлемым правам человеческой личности и к законной свободе отдельного индивидуума и семьи. Подобная гармония может быть достигнута лишь путем истинного и глубокого примирения и согласия каждого с Богом и со всем человечеством... Тайна Причастия ни в коей мере не может препятствовать построению нового мира. Она может лишь стать основой и источником вдохновения для подобного строительства, поскольку Господь Иисус является основателем нового человечества, братского и примиренного».

ЗАКРЫТИЕ ДЕЛА КАРРАНА

В 1986 г. в Соединенных Штатах близилось к своему неизбежному завершению дело отца Чарлза Каррана, члена профессорско-преподавательского состава Католического университета Америки в Вашингтоне. Отец Карран, бывший в 1968 г. тридцатичетырехлетним профессором, стал символическим центром уклонения американских католиков от учения Римской Церкви, сформулированного в «Humanae Vitae», когда своими публикациями на моральные темы ускорил начавшийся уже спор об авторитете Церкви в вопросах нравственности. С тех пор он опубликовал множество книг и статей буквально по всем вопросам сексуальной этики, оставаясь в то же время в числе преподавателей университета, принадлежавшего критикуемой им Церкви. Подобная аномалия, естественно, не могла продолжаться бесконечно.

Конгрегация доктрины веры направила отцу Каррану подробные «Замечания» по его письменным работам, выделяя в них те места, в которых проявлялась его оппозиция к авторитетному учению Церкви. Затем последовал взаимный обмен письмами, в ходе которого Карран отказался привести свое учение в соответствие с католической доктриной. 17 сентября 1985 г. Конгрегация вновь написала отцу Каррану, указывая на то, что «руководители Церкви не могут допустить продолжения нынешней ситуации, при которой тот, кто преподает от имени Христа, отрицает, по сути дела, Его учение». 8 марта 1986 г. отец Карран прибыл в Рим для «неформальной» встречи с руководителями Конгрегации доктрины веры. Сразу же после этой встречи Карран послал определенный и окончательный ответ на первоначальные «Замечания» Конгрегации, датированный 1 апреля, в котором он вновь отказывался привести свою преподавательскую деятельность в соответствие с учением Церкви и предлагал компромисс, согласно которому он сохраняет свою должность в Католическом университете Америки и право преподавать нравственную теологию, но оставляет преподавание сексуальной этики.

Это было неприемлемо. В письме от 25 июля, лично одобренном Иоанном Павлом II, кардинал Ратцингер информировал отца Каррана, что Конгрегация будет рекомендовать президенту Католического университета, чтобы Карран «более... не считался достойным занимать должность профессора католической теологии». Ситуация оказалась сходной с ситуацией отца Ганса Кюнга. Отец Карран не был лишен священнического сана; ему не была запрещена богослужебная деятельность. Не запрещалось ему и открыто излагать свои взгляды, в том числе и в публичных выступлениях, и даже преподавать, но не в католических учреждениях. Судя по публикациям отца Каррана и его ответам на «Замечания» Конгрегации, он не верил в то, во что верила католическая Церковь в вопросах сексуальной нравственности, и он не преподавал того, во что верила Церковь. Следовательно, говорилось в заключение, он не должен занимать должность профессора католической теологии.

Отец Карран был лишен должности в январе 1987 г., а 28 февраля он уже подал в суд на университет за нарушение кон тракта с ним. После того как сложные переговоры не привели к удовлетворительному для Каррана результату, дело было передано в суд. Карран проиграл дело в суде 28 февраля 1989 г. и принял доходное место в Южном методистском университете Далласа.

Отец Карран заявлял - и, без сомнения, верил в то, - что он осуществлял «ответственный» отход от учения Церкви, поскольку католическое учение в этом вопросе не было однозначно и четко определено. Это заявление, однако, противоречит решениям Второго Ватиканского Собора. Документ Собора «Структура догматов Церкви» ясно указывает, что Церковь не действует, руководствуясь лишь однозначными непогрешимыми определениями. Авторитетная традиция Церкви, выраженная ее пастырями, является так же обязательной для теологов, как и для остальных членов Церкви. Отрицать это, как делал отец Карран, значило создавать абсурдную ситуацию, в которой учение Церкви было бы либо «однозначно определено», либо его не существовало вовсе. Второй Ватиканский Собор обладал гораздо более глубоким взглядом на природу авторитетного учения, чем отец Карран.

Дело Каррана иллюстрирует также серьезную богословскую проблему, возникшую после Второго Ватиканского Собора, которой Иоанну Павлу II пришлось заняться вплотную. Отец Карран верил, что, снижая барьер католической сексуальной морали, он как проповедник должным образом реагирует на сложное состояние человеческих существ, вынужденных непрерывно бороться с соблазнами с тех пор, как Моисею были даны Десять заповедей, Для Иоанна Павла, чей пастырский и проповеднический опыт был не меньшим, чем у самих моральных теологов, четкое определение границ греховности не представлялось обязательным, ибо оно лишило бы жизнь необходимого драматического напряжения и лишило бы человека возможности проявления морального героизма. Более гуманным представляется не уверенное получение отпущения грехов, если человек не переступит четко очерченных границ греховности, а прощение, дарованное в результате покаяния.

ЕВАНГЕЛИЗМ «С ДРУГОЙ СТОРОНЫ ГЛОБУСА»

Непосредственно перед Всемирным днем молитвы за мир в Ассизи Иоанн Павел в октябре 1986 г. совершил третье пастырское паломничество во Францию, посетив Лион, Парэ-ле-Моньяль, Дардилль, Аре и экуменический монастырь в Тезе. Основанный в 1940 г. братом Роджером Шютцем, стремящимся возродить протестантское монашество, монастырь в Тезе превратился в экуменическую монашескую общину, живущую по общим принципам, сформулированным братом Роджером в 1952 г. Одной из целей общины Тезе стало единство христиан. Брат Роджер верил, что церковное примирение может основываться лишь на молитве. Монахи в Тезе проводили экуменическое богослужение три раза в день в монастырской «Церкви примирения». Они давали средства на экуменические богословские исследования, принимали у себя экуменические конференции и собирали молодежь из различных религиозных конфессий.

Иоанн Павел проявлял давний интерес к экуменической и молодежной работе общины в Тезе и сам участвовал в нескольких молитвенных ночных бдениях, организованных общиной в соборе Святого Петра в Ватикане. Он говорил о том влиянии, которое оказывает пребывание в монастыре на всех его гостей и паломников, обращаясь к гостям монастыря 5 октября:

— Как и вы, паломники и друзья этой общины, Папа здесь лишь временный обитатель. Но побывать в Тезе - все равно что остановиться по пути у чистого источника: путник останавливается на короткое время, утоляет жажду и продолжает путь.

Говоря о братьях монастыря в Тезе, Иоанн Павел вспомнил о приветствии, произнесенном когда-то Иоанном XXIII в адрес брата Роджера:

— «О, Тезе - это маленький островок весны!» - и выразил желание, «чтобы Господь и дальше сохранял вас как предвестников весны, прорывающей ненастье в радости Благой Вести и братской любви».

Через три недели после встречи в Ассизи с религиозными лидерами всего мира Иоанн Павел вылетел в Дакку, в первый этап своего самого длинного паломничества протяженностью 30 000 миль, охватывающего Бангладеш, Сингапур, острова Фиджи, Новую Зеландию, Австралию и Сейшелы. В Дакке молодые женщины обвили его гирляндами цветов. На Фиджи его сопровождали аборигены в набедренных повязках. На поле для игры в крикет в Сиднее молодежь, взяв Папу за руки, вовлекла его в танец конга . Через семь дней, перелетая из Дарвина в Алис-Спринг, он проводил по радио импровизированную пресс-конференцию с австралийскими детьми. В Алис-Спринг он встретился с аборигенами и призывал их защищать свою культуру. На фабрике в Сиднее на него надели защитную каску, а в Брисбене дали подержать медвежонка коала, при этом оба они коала и Папа, выглядели немного напряженно, беспокоясь очевидно, что первый может нечаянно нанести ущерб белоснежной сутане второго.

На богослужении при свечах в городском зале в Аделаиде, находясь в точке земного шара, полярной городу святого Петра, епископ Рима зажег первую из свечей, символизирующих четыре недели Адвента - время, посвященное приготовлению Церкви к Рождеству. Иоанн Павел всегда настаивал на том, что он прежде всего евангелист. Вот и теперь послание Евангелия, Благую Весть: «свет Христа, Который явился миру и не может быть погашен», - Папа нес буквально во все концы земли.

ВПЕРЕД К ОСНОВАМ

Свобода как цель служения

13 января 1987 - Папа Иоанн Павел II принимает в Ватикане генерала Ярузельского.

20 февраля 1987 - Папа принимает госпожу Музейен Агджу, мать Мехмета Али Агджи.

25 марта 1987 - шестая энциклика Иоанна Павла «Redemptoris Mater».

1-12 апреля 1987 - поездка Папы по Чили и Аргентине.

1 мая 1987 - Иоанн Павел II причисляет к лику блаженных Эдит Стейн в Кёльне.

5 июня 1987 - Иоанн Павел направляет апостольское послание епископам Литвы в шестисотую годовщину обращения в христианство их народа.

7 июня 1987 - Папа устанавливает особый «Год Марии», заканчивающийся 15 августа 1988 г.

8-14 июня 1987 - поездка Папы в Польшу.

25 июня 1987 - Папа дает аудиенцию Президенту Австрии Курту Вальдхайму, вызвавшую критику и необходимость особых консультаций с мировыми еврейскими лидерами, проходивших с 31 августа по 1 сентября в Риме и Кастель-Гандольфо.

8-14 июля 1987 - Иоанн Павел совершает пешие походы по Доломитовым Альпам.

10-21 сентября 1987 - Вторая расширенная поездка Папы по Соединенным Штатам.

1-30 октября 1987 - Синод епископов рассматривает вопрос о призвании верующих мирян и их мирской миссии; работа Синода завершается апостольским наставлением «Christifideles Laici», вышедшим 30 декабря 1988 г.

3-7 декабря 1987 - Вселенский Патриарх Димитриос I совершает поездку в Рим.

22 декабря 1987 - рождественское обращение Иоанна Павла к Римской Курии подчеркивает главенство апостольства над служением церковной иерархии.

25 января 1988 - Апостольское послание «Euntes in Mundum» отмечает тысячелетие принятия христианства восточными славянами.

14 февраля 1988 - Иоанн Павел направляет послание «Magnum Baptismi Donum» украинским католикам, поздравляя их с тысячелетием христианства на Украине и прославляя верность вере греко-католиков в условиях преследований.

19 февраля 1988 - вторая социальная энциклика Иоанна Павла II «Sollicitudo Rei Socialis».

7-19 мая 1988 - пастырское паломничество Папы в Уругвай, Боливию, Перу и Парагвай.

20 мая 1988 - в Ватикане открывается приют для бездомных.

7 июня 1988 - Иоанн Павел II пишет личное письмо Михаилу Горбачеву, проявляя свою открытость к широкому обсуждению проблем между ними; письмо было доставлено в Кремль 13 июня кардиналом Агостино Касароли.

28 июня 1988 - Иоанн Павел утверждает двадцать четыре новых кардинала на своей четвертой консистории и выпускает апостольскую конституцию «Pastor Bonus», реорганизующую Римскую Курию.

30 июня 1988 - архиепископ Марсель Лефевр незаконно про изводит рукоположение четырех священников в епископский сан и тем самым навлекает на себя отлучение от Церкви.

15 августа 1988 - апостольское послание «Mulieris Dignitatem» посвященное достоинству и призванию женщин.

Февраль 1989 - Иоанн Павел II совещается в Ватикане с Андреем Сахаровым.

Лимузин въехал на Кортиле Сан-Дамасо, где генерала Войцеха Ярузельского встретил префект папского дворца Джентилуомини дель Санто Падре и провел его во дворец мимо отсалютовавших швейцарских гвардейцев, стоявших на охране. Это было 13 января 1987 г., через шестьдесят один месяц после того, как этот коммунистический лидер объявил войну своей собственной стране, установив в ней военное положение. Генерал Ярузельский поднялся в лифте на третий этаж Апостольского дворца, где он и сопровождавшие его лица повернули налево и прошли мимо ряда поразительных фресок с изображениями старинных географических карт мира, в апартаменты Папы. Дверь открылась, и поляк, заявивший, что поведет свою страну силами армии, был проведен в библиотеку, где ему предстояло встретиться с другим поляком, чье руководство в его отечестве основывалось на силе духа.

Оба они знали уже, кто победил.

Силы безопасности генерала Ярузельского убили отца Ежи Попелюшко, при странных обстоятельствах исчезали и другие священники. Но отец Ежи оказался прав: надежду убить нельзя. Его могила в ограде церкви Святого Станислава Костки стала святилищем «Солидарности», кусочком свободной Польши. Было много и других таких святилищ по всей стране, представлявших собой как бы посольство польского народа самому себе во враждебном окружении. Одно из них находилось в костеле Кольбе в Новой Гуте, где проповедовал другой священник из рядов сопротивления, отец Казимеж Янкаж, капеллан сталелитейного завода имени Ленина, могучий мужчина, которому было едва за тридцать и который называл себя «просто пролетарий».

Каждый четверг, в шесть вечера, в костеле Кольбе служили особую мессу, за ней следовала образовательная программа, в ходе которой, как говорил отец Янкаж, «мы пытались возвратить людям утраченную память». Это могли быть дебаты о современной политической ситуации или лекция по польской истории. Сюда приходили Лех Валенса и интеллектуальные лидеры легально не существовавшей «Солидарности», также участвовавшие в образовательной программе. В середине восьмидесятых годов в этом костеле возник неофициальный христианский университет. В течение шести часов каждую субботу рабочие Новой Гуты изучали экономику, социологию, психологию, «подлинную историю» и тонкости политической организации и общественных отношений. Занятия проводили профессора университета, Польской Академии наук и Краковского политехнического института. На каждый семестр записывались пятьдесят рабочих, которые получали «степень» после четырех семестров. Таким образом прошли цикл обучения около четырехсот рабочих, включая отца Янкажа, который «прослушал всю программу и многое получил от нее».

Тут проходили и «вечера независимой польской культуры», во время которых полуподвал костела использовался как театр, политическое кабаре, зал для джазовой и симфонической музыки или галерея для выставки графики (в Польше в те времена особенно процветало искусство плаката). Подвал был устроен так разумно, что соединялся туннелями с различными кварталами Местжейовице, так что большая толпа могла быстро рассосаться по городу, если власти задумали бы облаву. Никаких объявлений о «вечерах независимой польской культуры» не было. Информация о них передавалась из уст в уста. И каждый вечер собиралось около тысячи человек.

Режим Ярузельского мог преследовать подобное культурное сопротивление, но он никогда не смог бы прекратить его. Со временем костел Кольбе стал первой частной телестудией в Польше, на которой работали специалисты, уволенные с государственного телевидения. С появлением видеокамер они взялись за съемки фильмов, распространявшихся подпольно. Потом «станция» в костеле приобрела телепередающее оборудование и начала широкое телевещание, включая передачу первого фильма о жизни Ежи Попелюшко.

Как сказал Адам Михник, Польша после введения военного положения превратилась не в «социализм с человеческим лицом», а в «коммунизм с выбитыми зубами». Экономика продолжала разваливаться, и материальная жизнь среднего поляка становилась все хуже. Это было еще одной причиной важности культурного сопротивления. Независимый мир идей и творчества помогал поддерживать надежду в период, казалось бы, полной безнадежности. Режим пытался установить то, что старый друг Папы отец Мечислав Малиньский называл «культурой заткнутых ртов». Но это ему не удалось.

Тем временем лидеры «Солидарности», находившиеся в заключении, пришли к выводам, подобным тем, к которым пришли и другие демократические диссиденты на востоке Центральной Европы. Воссоздание «гражданского общества» через культуру является необходимой предпосылкой для экономических и политических перемен. Это был новый тип сопротивления. А для действительного сопротивления через культуру необходима была информация. Вот почему Польская Церковь стала выполнять еще одну важную роль - стала маяком истины в мире, где властвовала ложь. По словам отца Малиньского, «люди приходили в церковь узнать, что в конце концов действительно происходит в Польше вокруг них».

Идя по мраморным полам Апостольского дворца в библиотеку Папы, генерал Войцех Ярузельский уже знал, что потерпел поражение в игре, на которую рискнул 13 декабря 1981 г. «Нормализация» по модели Чехословакии после 1968 г. в Польше не прошла. Невозможно было реконструировать польское общество и польскую экономику без сотрудничества с лидерами «Солидарности», поскольку они были единственными, кому доверял польский народ. Может быть, Ярузельский вспомнил тогда совет Иоанна Павла, который тот дал ему в июне 1983 г.: советуйся с этими людьми, а не сажай их.

Миф о возможности самореформирования коммунизма умирал с трудом. Через две недели после встречи генерала Ярузельского с Папой новый глава Советского Союза, Михаил Горбачев, обратился к Центральному Комитету КПСС со своими предложениями перестройки, подтверждая в то же время приверженность основным принципам коммунизма. Горбачев был представителем нового поколения, придя на смену трем своим предшественникам - товарищам Брежневу, Андропову и Черненко, чей политический опыт сформировался сталинскими чистками. Это был уже не мир Горбачева, и он сам тоже выглядел по-иному. Но этот человек, чьи «приятные улыбки» и «железные зубы» восхвалял не кто иной, как Андрей Громыко, все еще верил в реформирование коммунизма.

Он был не способен направить танки в «братское» государство, являвшееся членом Варшавского Договора, чтобы восстановить там брежневскую доктрину. Это давало генералу Ярузельскому, лидерам «Солидарности» и Иоанну Павлу II возможность для более широкого маневрирования. Но Михаил Горбачев не желал согласиться с тем, что коммунизм обречен, несмотря на все свои «перестроечные» инициативы. Алхимия не могла стать подлинной химией, пока алхимики держались за старые представления о том, как устроен и действует мир. То же самое можно было сказать и о коммунизме. Самореформирующийся коммунизм, цепляющийся за свои иллюзии о человеке, является такой же нелепостью, как научно обоснованная алхимия.

Те, кто подобно Иоанну Павлу II верил в иной путь, кроме коммунизма, считали необходимой подготовку нравственной и культурной почвы, на которой только и могут расцветать свободные общества. Свобода, однако, подвергалась риску не только на востоке Центральной Европы, и коммунизм был не единственной угрозой истине о человеке. Труппа политиков, игравших на мировой сцене, как и сама историческая драма, развернувшаяся в мире, претерпела сильные изменения с тех пор, как Кароль Войтыла впервые вышел на лоджию собора Святого Петра в Риме. Но фундаментальные, основные принципы оставались теми же, что и всегда. Фундаментальные истины никогда не меняются.

ЕВАНГЕЛИЕ, ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ДЕМОКРАТИЯ

Иоанн Павел II начал 1987 г. тремя характерными жестами. 12 января он крестил сорок девять детей в базилике Святого Петра. 20 февраля принял у себя мать Мехмета Али Агджи, госпожу Музейен Агджу. И 8 марта он начал ежегодный великопостный период молитв, пригласив для богослужения отца Петера Ганса Кольвенбаха, возглавлявшего орден иезуитов. В Великий пост 1987 г. произошло одно из наиболее драматических событий понтификата Иоанна Павла, и хорошо налаженная система папских поездок подверглась небывалому испытанию.

В восьмидесятые годы Латинская Америка находилась в состоянии давно назревшего перехода к демократической политике и рыночной экономике, Иоанн Павел к тому времени побывал на «пылающем континенте» семь раз, посещая его в среднем раз в году. На третьей и четвертой неделях Великого поста 1987 г. он продвигался из страны в страну, приближаясь к одному из оплотов борьбы с демократией - Чили, возглавлявшейся генералом Аугусто Пиночетом, а также к Аргентине, собиравшей свои демократические силы для борьбы с военной хунтой, прославившейся массовыми нарушениями гражданских свобод и приведшей страну к поражению в войне за Фолклендские (Мальвинские) острова. По пути к первому из пунктов назначения - Монтевидео, Уругвай, Папа прямо в полете дал одну из своих обычных импровизированных пресс-конференций в воздухе, прохаживаясь между креслами реактивного самолета «Алиталия» и в течение сорока пяти минут отвечал на различные вопросы журналистов на полудюжине языков.

Один из репортеров спросил его, должна ли Церковь в Чили играть такую же роль, какую играла Церковь в революции на Филиппинах. Иоанн Павел не колебался с ответом:

— Я думаю, это не только возможно, но и необходимо, поскольку является частью проповеднической миссии Церкви.

Генерал Пиночет как-то заметил, что было бы лучше, если бы чилийские епископы перестали действовать как политическая партия и «проводили бы девяносто процентов своего времени в молитвах». Иоанн Павел понимал, что некоторые лидеры хотели бы, как он выразился, «отстранить нас от этой миссии», а именно - от защиты Церковью фундаментальных прав человека. Папа не мог с этим смириться. Церковь не может «позволить себе умереть», отстранившись от борьбы за права человека. Пусть поймут это те, кто говорит: «Сидите в ризнице и ничего больше не делайте».

Затем, когда один репортер спросил, надеется ли Папа помочь восстановлению демократических свобод в Чили, Иоанн Павел дал сжатое разъяснение связи между Евангелием, правами человека и демократией.

— Да-да, - сказал он. - Я не проповедник демократии, я проповедник Евангелия. Но евангельское послание, конечно, охватывает все проблемы человеческих прав, значит, они также охватываются посланием Церкви.

Затем он четко обозначил последовательность развития: от евангелизации - к созданию культуры и далее - к политическим переменам.

ЧИЛИ

Генерал Аугусто Пиночет стал президентом Чили в сентябре 1973 г. в результате военного переворота, сместившего правительство Сальвадора Альенде, убежденного марксиста, выбранного голосами меньшинства в 1970 г. Диктаторский режим Пиночета запретил политические партии левого крыла, приостановил деятельность центристских партий (включая христианских демократов), повернул страну в направлении, противоположном экономической политике Альенде, и существенно ограничил гражданские свободы. В Чили стали исчезать люди - возможно, до 1000 человек, режим применял пытки против своих врагов. Однако Чили в отличие от соседней Аргентины не страдала от ужасов гражданской войны, которая привела к исчезновению четырнадцати тысяч человек.

Чилийские епископы имели основания для беспокойства, когда правительство Альенде провозгласило о своем намерении создать в Чили марксистское государство и предприняло шаги в этом направлении. Точно так же епископы, возглавляемые кардиналом Раулем Сильва Энрикесом из Сантьяго, были с самого начала против нарушения прав человека режимом Пиночета. Кардинал Сильва основал в Сантьяго «Викариат солидарности» для поддержки жертв правительственных репрессий. Кардинал Сильва был также ключевой фигурой в организации посредничества Святого Престола между Чили и Аргентиной, когда эти страны были на грани войны в 1978 г. Успешные усилия, завершившиеся в 1985 г. договором в Монтевидео, создали условия для поездки Папы по этим странам в 1987 г. Чилийцы были благодарны Иоанну Павлу II за то, что тому удалось сделать в той, казавшейся безнадежной ситуации.

Кардинал Сильва ушел на покой в мае 1983 г. Его преемник, Хуан Франсиско Фресно Ларрэйн, был выбран как компромиссный вариант. Он был человеком глубокой набожности, и его назначение связывалось с надеждами на ослабление напряжения внутри церковной иерархии в Чили. Среди епископов отсутствовали разногласия относительно необходимости защиты человеческих прав, существовало лишь различие в мнениях о выборе способов этой защиты: необходимо ли использовать общественное давление либо ограничиться увещеванием властей. Фресно, поставленный кардиналом в 1985 г., назначил одного из лидеров «Викариата солидарности», монсеньора Христиана Прехта, своим помощником (или «викарием-проповедником») и сам стал общественным защитником демократии. Вскоре после своего назначения архиепископ Фресно установил контакты с лидерами запрещенных центральных политических партий, встречаясь с каждым в отдельности. Каждому из них он задавал три вопроса. Каким вы видите будущее страны? Что вы готовы сделать для этого? От чего вы можете отказаться? Затем архиепископ свел вместе оппозиционных политиков и зачитал им то, на что все они уже согласились. Эти пункты взаимного консенсуса стали основой «Национального демократического согласия», провозглашенного в августе 1984 г.

Некоторые из чилийских епископов опасались, что визит Папы приведет к укреплению режима Пиночета. Кардинал же Фресно и монсеньор Прехт были убеждены, что присутствие Папы, подготовка к его визиту и дух единения общины, который он вызовет, помогут возродить гражданское общество в Чили, позволив стране совершить еще один шаг в сторону демократии. Стратегия визита Папы отразила тот подход к ее достижению, который Иоанн Павел кратко обобщил во время пресс-конференции в полете по пути в Монтевидео.

Основа его послания будет, как всегда, евангелической и нравственной с утверждением, что «выбор Чили должен заключаться во взаимопонимании, а не в конфронтации», как изложил позднее монсеньор Прехт. Развивая эту тему в своих тридцати выступлениях в Чили, Иоанн Павел укреплял роль Церкви как защитницы прав человека и посредницы в примирении. В то же время он показывал как оппозиции, так и правительству (причем и в той и в другой из конфликтующих сторон было много убежденных католиков), что ненасильственный переход к демократии законного правительства на основе документа «Национальное демократическое согласие» является истинно верным путем.

Второй стратегической целью визита Папы было обеспечение чилийскому народу возможности участвовать в выборах и самому определить дорогу, по которой он пойдет в будущее. Для заправил режима Пиночета слово «примирение» казалось прикрытием, которым пользовалась якобы политизированная Церковь, вмешавшаяся не в свои дела. С другой стороны политического спектра располагалась левацкая оппозиция, жаждавшая конфронтации (если надо, то и силовыми методами) и заявлявшая, что народ не стремится к примирению. Во время визита Папы слова «взаимное примирение» вызывали самое большое одобрение и аплодисменты аудитории, к которой обращался Иоанн Павел II, и его паломничество в Чили превратилось в неофициальный плебисцит, в котором люди голосовали за будущее своей страны.

Третьей целью визита было воссоздание в Чили опыта гражданского общества, то, что монсеньор Прехт называл «отвоевыванием улиц». Улицы Чили до приезда Папы были местом репрессий, опасностей и конфронтации. Автомобильный кортеж понтифика, проезжавший по городам Чили, восстановил в памяти людей прежнее представление об «уличной жизни», стершееся за последние полтора десятилетия. Теперь на улицах чилийцы вместе молились, а не подвергались за акции протеста избиениям полицейских. Места проведения папских месс выбирались таким образом, чтобы позволить людям собраться, чего они не делали уже много лет. Вновь, как и в Польше, и на Филиппинах, опыт общественного единства и солидарности, приобретаемый путем участия в массовых религиозных событиях, восстанавливающих подлинную культуру страны, оказался сильным противоядием политике насилия.

Иоанн Павел прибыл в Сантьяго 1 апреля 1987 г. и был встречен президентом Пиночетом, возглавлявшим диктаторский ре жим последние тринадцать с половиной лет. Первым моментом в «отвоевывании улиц» стал триумфальный въезд Папы в столицу, где в соборе его приветствовала Чилийская Церковь. Позднее в тот же день он поднялся на вершину холма, с которого была видна вся столица, и благословил этот город, особо упомянув тех, кто находился в то время в изгнании за политические убеждения.

На следующий день Папа встретился с генералом Пиночетом в президентском дворце, где состоялась их личная беседа, на которой присутствовал папский нунций в Чили, архиепископ Анджело Содано. Здесь не было заранее заготовленных речей; Папа и президент просто беседовали. Пиночет начал с вопроса:

— Почему Церковь всегда говорит о демократии? Разве различные методы правления не одинаково хороши? Иоанн Павел вежливо, но твердо возразил.

— Нет, - сказал он, - народ имеет право на свои свободы, даже если люди совершают ошибки, используя это право.

Позднее Пиночет сказал нунцию, что ответ Папы заставил его глубже задуматься над этим вопросом. В тот же момент, однако, он больше думал о совместном фото, которое создало бы впечатление благословения Папой его режима. С этой целью свита Пиночета своими маневрами вытеснила Иоанна Павла и президента на балкон президентского дворца, выходивший во двор, заполненный сторонниками режима, где они были сфотографированы стоящими рядом. Эта виньетка в дальнейшем намеренно интерпретировалась одними - и ненамеренно истолковывалась другими - как признание Папой законности правительства или его нежелание во весь голос отстаивать свои убеждения относительно человеческих прав. Убедиться в противоположном можно было буквально в тот же день, услышав выступление Папы перед студентами в Вальпараисо на стадионе, где когда-то содержались в заключении и подвергались пыткам противники Пиночета. Папа призывал молодежь к ненасильственному сопротивлению, одобряя стремление студентов «к обществу, более соответствующему достоинству человека». Выбор места для выступления был вовсе не случаен, как не случайным было и заявление о необходимости перемен.

Реальная конфронтация произошла на следующий день, 3 апреля. В парке Бернардо 0'Хиггинс в Сантьяго была назначена месса беатификации сестры Терезы Андской (рожденной в Чили) в присутствии почти миллиона чилийцев. Монсеньор Прехт, всегда проводивший литургическое богослужение во время визита Папы, прибыл на место сбора раньше и сразу почувствовал что-то необычное в обстановке в парке. Толпа, находившаяся перед помостом с алтарем, вела себя не так, как обычно ведут себя верующие перед мессой. Папе сказали, что-то неладно и могут быть беспорядки. Его ответ был прост:

— Мы будем делать все, что запланировали.

Во время чтения из Библии в первой части мессы в толпе слева от Папы начались бесчинства. Буйствующие не только мешали читающим и слушающим, но и начали сжигать принесенные с собой автомобильные покрышки. Полиция среагировала слишком поздно. Когда она наконец прибыла на место, водяные брандспойты, дубинки и слезоточивый газ еще более усугубили беспорядок и разрушения, в результате которых 600 человек получили травмы. В разгар всеобщего хаоса чилийский правительственный чиновник безмятежно повернулся к отцу Роберто Туччи, организатору поездок Иоанна Павла, и сказал:

— Хорошо, что это произошло. Теперь Папа увидит, что это за люди, - подразумевая ультралевых, сжигавших покрышки.

Туччи впервые - и единственный раз за все время папства - серьезно подумал о том, что Папе следует удалиться. Смесь дыма от горящей резины и слезоточивого газа почти не давала дышать всем находившимся на алтарном помосте. Но дым постепенно рассеялся, опоздавшая полиция восстановила какой-то порядок, и Иоанн Павел продолжил. Дети получали первое причастие от Папы, проливая слезы, - не от чувств, а из-за того, что надышались дымом и слезоточивым газом. После окончания мессы Иоанн Павел оставался на алтарном помосте дольше обычного, опустившись на колени перед алтарем и глядя в парк. Ни у кого не хватило духу прервать его бдение. Кардинал Фресно, подавленный, подошел к Папе и сказал:

— Простите нас. Иоанн Павел ответил:

— За что? Ваш народ оставался и участвовал в мессе. В таких ситуациях нельзя делать только одного: отступать перед бесчинствующими.

На обратном пути в резиденцию папского нунция в Чили улицы Сантьяго были полны народа, пытающегося показать солидарность с Папой, который отказался отступить. Ни отец Туччи, ни монсеньор Прехт не верили, что случившееся в парке О'Хиггинс могло произойти без предварительной осведомленности и молчаливого попустительства со стороны режима Пиночета. Глав ной темой папского визита было примирение; правительству требовалось показать, что народу Чили изначально присуща склонность к насилию, чтобы оправдать свои репрессивные меры. В полицейском государстве, каким была Чили в 1987 г., вряд ли бы удалось тайком протащить покрышки и бензин в охраняемый парк. Вызывало подозрение и то, что буйство продолжалось какое-то время без вмешательства полиции. Более того, ни один из зачинщиков не был арестован, несмотря на то что полиция в конце концов прекратила бесчинства, а все происходящее снималось на кинопленку.

После мессы и беспорядков в парке 0'Хиггинс Иоанн Павел встретился с политическими лидерами оппозиции в резиденции нунция в Сантьяго. Правительство было не в восторге от идеи подобной встречи, но нунций, архиепископ Содано, сказал представителям правительства, что эта встреча послужит добру и окажется полезной для страны. В кратком выступлении Иоанн Павел подчеркнул, что человек обладает неотъемлемыми правами, но отстаивать их необходимо без применения насилия. Обсуждаемые темы были, таким образом, теми же самыми, но влияние, которое оказала эта встреча, было весьма значительным. Официально политической оппозиции в Чили не было. Встреча Иоанна Павла с лидерами, приверженными ненасильственным демократическим преобразованиям, показала, что выдаваемое режимом за реальность на самом деле реальностью не было.

Во время папского визита в Чили произошло нечто радикально важное для мирного перехода к демократии. Миллионы собиравшихся послушать Папу «голосовали» тем самым за его утверждение, что истинным выбором для их страны является взаимопонимание, а не конфронтация. Народ возвратил себе улицы. Отец Туччи сказал монсеньору Прехту, наблюдая за поведением чилийцев на улицах:

— Это страна свидетелей истины, а не простых любопытствующих.

Чилийский народ переживал теперь то, что более чем на тринадцать лет ушло из жизни нации: цивилизованное общение людей различных взглядов, потому что - как позднее выразился монсеньор Прехт - «необходимо быть порядочным со своим отцом», то есть в данном случае с Иоанном Павлом II. Даже правительство чему-то научилось. Привыкнув в течение этих лет действовать лишь по своей воле, оно оказалось вынужденным сотрудничать с Церковью в организации визита. Уже само это взаимодействие было своего рода примирением.

Чилийские организаторы визита Папы считали, что западные средства массовой информации, подсчитывая очки в пользу Папы в их соперничестве, упустили эти невидимые, но самые важные результаты папского визита. Несколько лет спустя монсеньор Прехт вспоминал, что главными фотоматериалами этой поездки были снимок Папы вместе с генералом Пиночетом на балконе и «эффектное зрелище» в парке 0'Хиггинс. Оба эти события носили столь явный отпечаток правительственной манипуляции, что не получили отражения в западной печати. Но, что более существенно, не получили отражения в средствах информации и концептуальные особенности паломничества Папы. Кардинал Фресно, монсеньор Прехт и их коллеги были убеждены, что восстановление гражданского общества является необходимой предпосылкой восстановления демократии. А предпосылкой восстановления гражданского общества является национальное примирение. Именно этого они и Иоанн Павел II пытались достичь за пять дней визита.

И чилийский народ явно воспринял это послание Папы. 5 октября 1988 г., восемнадцать месяцев спустя после папского визита, национальный плебисцит официально отверг продолжающееся военное положение. 14 декабря 1989 г. Патрицио Алвин, христианский демократ и лидер оппозиционной Коалиции партий за демократию, включающей семнадцать партий, был избран Президентом Чили пятьюдесятью пятью процентами голосов против правительственного кандидата и против кандидата от консервативной оппозиции, собравшего всего пятнадцать процентов. В соответствии с соглашением между правительством и демократической оппозицией, заключенным в начале 1989 г., генерал Пиночет продолжал возглавлять вооруженные силы, но роль армии в общественной жизни Чили значительно уменьшилась. В начале девяностых годов в Чили была установлена стабильная демократия.

АРГЕНТИНА

Аргентина совершила переход к демократии в 1983 г., после провала войны с Англией за Фолклендские (Мальвинские) острова, однако правительство президента Рауля Альфонсина не было устойчивым. Вооруженные силы продолжали сохранять значительное политическое влияние, и демократические устремления в народе не были настолько сильны, чтобы полностью исключить возможность возвращения военного правления в стране. Аргентина все еще не оправилась от ран, нанесенных «грязной войной» военного режима против повстанцев и их мнимых сторонников в семидесятых годах с широким распространением пыток, когда 14 000 пропавших без вести заплатили жизнями за участие в политике оппозиции режиму. Ситуация в стране во время визита Папы осложнялась и тем, что церковная иерархия в Аргентине не была столь упорна в защите прав человека, как чилийские епископы. Папский нунций в Аргентине, архиепископ Пио Лаги, предпринимал большие усилия в поддержку политических заключенных, помогая спасти жизнь европейскому диссиденту Якобо Тимерману (изгнанному в Израиль) и постоянно предупреждая аргентинцев в своих выступлениях, что их страна имеет свой «Освенцим» и ГУЛАГ. Однако епископы и католики-миряне критиковали такое упорство нунция.

Необходимо было восстановить единство в самой Церкви и призвать епископов к большей настойчивости в исполнении своей обязанности нести народу моральные ценности. При этом было важно отстаивать права человека, не провоцируя военных на жестокую реакцию, чтобы не подвергать опасности хрупкую пока еще демократию, начавшую укореняться в стране. Мир, примирение и нравственные основы гражданского общества стали основными темами тридцати обращений к народу Иоанна Павла за время его недельного визита в Аргентину.

В вечер своего прибытия, 6 апреля, Иоанн Павел встретился с президентом Альфонсином и членами правительства в Доме правительства в Буэнос-Айресе, где он говорил о необходимости уважения государством «законных свобод граждан, их семей и различных групп». В портовом городе Баия-Бланка на сельскохозяйственном юге Аргентины он предостерегал от «этой современной жадности потребительствам , противопоставляя ей «прекрасную добродетель сельских жителей: их взаимопомощь» . В проповеди, произнесенной в городе Вьедма, Иоанн Павел указал на «особую любовь Христа к тем, кто испытывает жестокую нужду», которую Господь выразил, «проповедуя бедным» и «провозглашая искупление томящимся в тюрьмах, слепым и гонимым».

В Мендосе он говорил о том, что личное обращение к Богу очень важно для создания истинно гражданского цивилизованного общества. В Тукумане предостерегал против национализма и ксенофобии, которые чуть не привели Аргентину и Чили к войне. 11 апреля в Росарио он много говорил об апостольской миссии и призывал аргентинских католиков не оставаться на обочине общественной жизни, но «служить светом и солью для окружающих их людей». Обращаясь к молодым людям, прибывшим со всего света в Буэнос-Айрес для участия во Всемирном дне молодежи, Папа призывал их стать «"работниками мира на земле", идя по пути справедливости, свободы и любви».

Иоанн Павел подвергся резкой критике со стороны левых политических деятелей и некоторых журналистов за то, что не предусмотрел отдельной встречи с группой матерей тех, кто оказался в числе пропавших без вести. Однако его постоянная проповедь о нравственных основах свободного общества недвусмысленно отражала его мнение о репрессиях в Аргентине. Он придал особый смысл Вербному воскресенью, когда говорил на мессе во Всемирный день молодежи об аресте и пытках, которым подвергали Христа перед распятием. Слова об этих событиях он наполнил «новой реальностью и злободневностью» для наших дней. Ссылка на местные события была очевидна и недвусмысленна для каждого способного слышать. Позднее, в тот же день, столь же ясно и определенно прозвучало его предостережение в адрес аргентинских епископов:

— Будьте внимательны к тому, чего ожидает от вас общество как от свидетелей Христа, как от хранителей и защитников абсолютных ценностей, как бы это общество ни было секуляризировано или каким бы безразличным оно ни казалось...

В этом напоминании не было бы необходимости, если бы Папа считал, что подобные ожидания общества удовлетворяются в Аргентине.

«ДОЧЬ ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА»

Через две с половиной недели после возвращения из Буэнос-Айреса Иоанн Павел во второй раз отправился с проповедническим паломничеством в Западную Германию. Главной целью - и одним из самых противоречивых событий его папства - была беатификация в Кёльне 1 мая кармелитки сестры Терезы Благословенного Креста, более известной как Эдит Стейн.

Будучи одиннадцатым ребенком Зигфрида и Аугусты Стейн, Эдит родилась в Бреслау (Вроцлаве) 12 октября 1891 г.; это был Йом Кипур (иудейский День очищения). Зигфрид Стейн, торговец, умер в сорок восемь лет, не дожив до двухлетия дочери. Ее мать, женщина глубокой иудейской набожности, осталась с семью выжившими детьми. Ей пришлось самой растить их и вести дела, так как состояние финансов после смерти мужа было крайне неустойчивым. Младшая дочь Эдит была для нее «последним заветом» покойного супруга. Необычайно одаренная девочка, утратившая в юности веру в Бога своей матери, Эдит всю жизнь оставалась под впечатлением религиозного благочестия фрау Стейн.

Взрослея, Эдит Стейн становилась все более любознательной. Ею овладела страсть к познанию, и она всегда стремилась проникнуть в самую суть вещей. Эта страсть приобрела определенное направление, когда, обучаясь в университете в Бреслау, Эдит прочла книгу «Логические исследования» Эдмунда Гуссерля, основателя феноменологии. Переведясь в Геттингенский университет, чтобы работать непосредственно с Гуссерлем, Эдит Стейн быстро стала одной из его самых способных студентов и встретилась с ведущими деятелями движения феноменологии, в том числе Адольфом Рейнахом, с лютеранской семьей которого стала близко дружить. Когда Рейнах погиб во Фландрии в Первую мировую войну, Эдит была поражена стойкостью, с которой его молодая вдова восприняла смерть мужа. Молодому философу Стейн тогда впервые довелось столкнуться с верой, черпающей силу в страданиях, принятых Христом на Кресте.

Эдит Стейн стала ассистенткой-аспиранткой Гуссерля в 1916 г. и переехала вместе с «Мастером», как называли его студенты, во Фрайбургский университет, где в 1917 г. получила докторскую степень. Ее религиозные поиски ускорил политический хаос, наступивший после поражения Германии в Первой мировой войне; она читала Новый Завет и Кьеркегора и писала эссе о природе человеческого сообщества и его взаимоотношениях с государством. Момент озарения пришел, когда она гостила у своей подруги, также феноменолога, Хедвиг Конрад-Мартиус и ее мужа. Однажды друзья оставили ее вечером одну; Эдит просматривала книги в их библиотеке, чтобы взять что-нибудь почитать. Она выбрала автобиографию святой Терезы Авильской и буквально не могла от нее оторваться. Одолев за ночь всю книгу, она сказала себе: «Вот - истина». Эдит Стейн купила католический служебник и катехизис, изучила их и попросила священника местного прихода в Бергзаберне, близ фермы Конрад-Мартиусов, крестить ее. Пораженный познаниями Эдит в католицизме, священник сократил период ее предварительного обучения. Эдит Стейн крестилась 1 января 1922 г., приняв христианское имя Тереза. Ее крестной матерью была лютеранка Хедвиг Конрад-Мартиус. Фрау Стейн заплакала, когда Эдит сказала ей о своем обращении. Эдит продолжала посещать синагогу вместе с матерью, читая псалмы во время богослужения по своему латинскому бревиарию, и фрау Стейн была тронута ревностными молитвами своей дочери: «Я никогда не видела, чтобы кто-либо молился так, как Эдит».

Эдит Стейн хотела поступить в монастырь кармелиток сразу же после обращения, но решила подождать с этим, не желая огорчать мать своим уходом. Восемь лет она преподавала в доминиканской средней школе для девочек в Шпрее. В этот период она начала переводить труды Фомы Аквинского и собиралась писать тезисы, чтобы получить право преподавать в университете. Тезисы должны были свести воедино феноменологию и томизм.

С 1928 по 1932 г. Эдит Стейн много путешествовала по Германии, Швейцарии и Австрии, все более увлекаясь христианским феминизмом. Она первая попыталась развить католическое представление о женщине в современном мире в противовес национальной идеологии, заявлявшей, что жизнь женщины должна ограничиваться исключительно «детьми, кухней и церковью». Она видела тучи, сгущавшиеся над Европой, и резко ставила вопрос об образовании женщин-католичек: «Бредя через минное поле современного общества, имеем ли мы право все время оглядываться назад, когда наш противник объявляет войну нашим взглядам?»

Когда антисемитизм начал разъедать общественную жизнь Германии, Эдит Стейн испытывала сильное искушение уйти в монастырь и предаться жизни, наполненной размышлениями. Но ее духовник и друзья продолжали настаивать на том, что она нужна Церкви в качестве общественного деятеля и поэтому должна продолжать активную жизнь. Ее недолгое пребывание в должности лектора Мюнстерского университета завершилось с введением новых антисемитских правил, а от предложения преподавать в Южной Америке она отказалась. Наконец 30 апреля 1933 г., молясь в приходской церкви, она почувствовала, что «Добрый Пастырь дает ей... Свое согласие» вступить в орден кармелиток. После мучительного, душераздирающего прощания с матерью и семьей Эдит Стейн в возрасте сорока двух лет ушла в кармелитский монастырь в Кёльне. 15 апреля 1934 г. она надела монашеское облачение, приняв религиозное имя сестра Тереза Благословенного Креста.

Наставники просили ее не прекращать работу над научными и популярными трудами. Она переработала свои академические тезисы, написав на их основе главную философскую монографию «Конечное и Вечное бытие» и еще три книги, среди которых «Наука постижения Креста». Жизнь ее при этом протекала в ревностных молитвах, как того требовал устав монастыря. (По воскресеньям она часто говорила:

— Слава Богу, сегодня я не должна писать. Сегодня я могу молиться.)

Мать Эдит Стейн умерла 14 сентября 1936 г., не сумев примириться с решением дочери уйти в монастырь. Она считала это окончательным разрывом Эдит с еврейским народом. Сестра Тереза Благословенного Креста дала вечный обет 21 апреля 1938 г., только впоследствии узнав, что Эдмунд Гуссерль принял веру в Бога незадолго до того, на смертном одре. После Кристалнахта 8 ноября 1938 г. Эдит Стейн стала беспокоиться, что ее присутствие в кёльнском монастыре кармелиток может навлечь опасность на других монахинь. Игуменья в конце концов согласилась с нею и помогла перевестись в монастырь кармелиток в Эхте в Голландии. Эдит покинула Кёльн 31 декабря 1938 г.

У Стейн было давнее предчувствие, что ее личная судьба и судьба еврейского народа, с которым, как ей верилось, она никогда не порывала, тесно связаны Провидением. После прибытия в Эхт она написала свой последний завет. Его заключительные слова полны интуитивного предвидения того, что ждет ее впереди, и готовности принять это, «познав науку Креста»:

Я с радостью принимаю заранее смерть, которую Бог назначил мне, полностью предаваясь Его святой воле. Да приимет Господь мою жизнь и смерть во славу и почитание Его имени, ради укрепления Его святой Церкви - и особенно ради сохранения освящения и окончательного совершенствования нашего святого ордена, чтобы Господь был принят своим собственным народом и воцарился во славе; ради освобождения Германии и мира во всем мире и, наконец, ради всех моих родственников, живущих и умерших, и всех, кого Бог дал мне: пусть никто из них не пропадет для Бога.

Нацистская Германия напала на Голландию и оккупировала ее в мае 1940 г. «Наука постижения Креста» превратилась отныне в реальность жизни Эдит. По мере того как петля СС сжималась вокруг евреев Голландии, она поняла, что ставит в опасное положение свой монастырь. Вместе с игуменьей они пытались договориться о перемещении Эдит и ее сестры Розы, которая обратилась в католическую веру после смерти фрау Стейн, но была не монахиней, а простой прихожанкой в монастыре Эхта, в монастырь кармелиток в Ле Пакер, в Швейцарии. Но Розу не могли принять в Ле Пакер, и Эдит отказалась оставить ее одну. 26 июля 1942 г. во всех католических церквах Голландии было зачитано пастырское послание Примаса Нидерландов, осуждающее депортацию голландских евреев в лагеря смерти. В отместку нацисты 2 августа арестовали всех евреев, обращенных в католицизм, включая членов религиозных орденов. В пять часов пополудни эсэсовцы пришли в эхтский монастырь кармелиток за Эдит Стейн и ее сестрой. После остановок в Роермонде, Амерсфурте и в пересылочном лагере в Вестерборке их 7 августа отправили в поезде на восток, и 9 августа они прибыли в Освенцим II - Биркенау. Там, прямо на железной дороге, где сразу решались судьбы людей, Эдит и Роза Стейн были отобраны для немедленного уничтожения и в тот же день погибли в газовой камере.

Судьба Эдит Стейн, одной из самых замечательных женщин двадцатого столетия, была «парадигмой» для Иоанна Павла II, как он выразился однажды. Она была современной женщиной, одной из первых феминисток, первоклассной интеллектуалкой и скептиком, которая тем не менее обратилась к вере. Она обрела в католицизме освободительную истину, а не патриархальность и обскурантизм. Она была мыслящей женщиной, которая вела активную жизнь и видела свое служение миру в научной работе и интенсивной молитвенной жизни. Она свидетельствовала людям об истине, бросив вызов жестокой грубой силе, опираясь на силу веры. Она была немкой, которая своей жизнью осуществила предопределенное Богом переплетение иудаизма и христианства.

Предложение о беатификации Эдит Стейн еще в 60-е гг. было высказано архиепископом Кёльнским кардиналом Йозефом Фрингсом. В 1983 г. преемник Фрингса, кардинал Йозеф Хефнер, официально предложил причислить ее к лику блаженных как мученицу. Польский кардинал Юзеф Глемб поддержал предложение Хефнера. Конгрегация по делам канонизации со временем согласилась рассмотреть возможность беатификации Эдит Стейн на основании как ее добродетелей, так и мученической кончины. 25 января 1987 г. Конгрегация в присутствии Иоанна Павла приняла беспрецедентное решение беатифицировать Эдит Стейн одновременно как исповедницу Христа - женщину, прожившую жизнь героической праведности, - и как мученицу.

Такая формулировка решила вопрос о беатификации Эдит Стейн, поскольку, будучи мученицей, она могла быть причислена к лику блаженных без совершения чудес. Однако объявление о предстоящей беатификации вызвало противоречивые мнения в Израиле, Западной Европе и в Северной Америке. Некоторые европейские богословы и религиозные лидеры утверждали, что Эдит Стейн погибла только потому, что была еврейкой, заявляя, что ее беатификация будет попыткой «христианизировать» Холокост. Другие опасались, что Папа станет использовать эту беатификацию для привлечения в католицизм новой волны прозелитов. Некоторые противники беатификации подозревали в этом плане Церкви попытку отвлечь внимание от ее собственной давней исторической роли в разжигании европейского антисемитизма. Еврейские представители выразили свою озабоченность лично Иоанну Павлу. Он ответил на все эти возражения в одной из своих самых великих проповедей во время беатификации на мессе в Кёльне 1 мая 1987 г.

Первое же его предложение почтило Эдит Стейн именно за ее еврейскую верность древней библейской теме искупительного очищения:

— Сегодня мы славим с глубоким почитанием и в святой радости дочь еврейского народа, богатого мудростью и мужеством, среди этих благословенных мужчин и женщин. Воспитанная в строгих традициях Израиля и прожив добродетельную жизнь в религиозном ордене, она проявила свой героический характер по пути в лагерь смерти. Соединившись с нашим распятым Господом, она отдала свою жизнь «за подлинный мир» и «за людей».

Первое библейское чтение этой мессы было взято из ветхозаветной книги «Есфирь», повествующей о дочери Израиля, которая молилась о спасении своего народа от его злейшего врага Амана. Эта литургия беатификации, сказал Иоанн Павел, «вкладывает молитву более чем двухтысячелетней давности в уста Эдит Стейн, служанки и дочери Израиля в нашем веке, породившем «безумную идеологию» и нового злейшего врага» с «новым планом уничтожения евреев», предпринимавшимся «во имя уродливого расизма и проводившимся без всякой жалости». Затем Иоанн Павел пересказал историю гибели этой женщины, убитой потому, что она была еврейкой и католичкой и отдала свою жизнь ради безопасности других людей:

Покидая монастырь в Эхте, Эдит взяла сестру за руку и сказала:
- Мы должны идти за наш народ.
Черпая силу у Христа, призванного пожертвовать Собой для других, она в кажущемся бессилии видела способ оказать последнюю услугу своему народу. За несколько лет до того она сравнивала себя с царицей Есфирь в изгнании при персидском дворе. В одном из ее писем мы читаем: «Я уверена, что Господь взял мою жизнь ради всех... я всегда буду думать о царице Есфирь, которая была взята от своего народа ради ясной цели заступничества перед царем за свой народ. Я - бедная, слабая и маленькая Есфирь, но Царь, выбравший меня, бесконечно велик и милосерден».

Истина, обретенная Эдит Стейн, ради которой она готова была умереть, - истина, которая нашла ее и овладела ею, - не была абстрактной и интеллектуальной. Это была конкретная и человеческая истина. Подобно другим современным интеллектуалам, находившим религиозные верования неприемлемыми, она искала истину в своих исследованиях и в своем разуме. Но она обрела более глубокую истину - «не философскую истину, но истину Личности, любящей личности Бога». Ее жизнь, в которой она «искала истину и нашла Бога», является уроком интеллектуальной открытости, примером истинной интеллектуальной свободы.

Не избегая никаких спорных вопросов, Иоанн Павел перешел затем к обращению Эдит Стейн в католическую веру и его влиянию на ее взаимоотношения с семьей и еврейским народом:

«Для Эдит Стейн крещение вовсе не означало разрыва с еврейским наследием. Наоборот, она говорила: «Я, будучи еще девочкой четырнадцати лет, прекратила участвовать в еврейских богослужениях. Мое возвращение к Богу заставило меня вновь ощутить себя еврейкой». Она всегда осознавала свою связь с Христом «не только в духовном смысле, но также и кровным родством». И поэтому, сказал Иоанн Павел, «в лагере смерти она погибла как дочь Израиля, «во славу Самого Священного Имени», и в то же самое время, как сестра Тереза Благословенного Креста.

В присутствии семьи Эдит Стейн, включая ее племянниц, которые помнили ее как тетю Эдит, Папа продолжал:

Дорогие братья и сестры! Мы склоняемся теперь вместе со всею Церковью перед этой великой женщиной, которую с нынешнего момента мы можем называть одной из благословенных в славе Божией; склоняемся перед этой великой дочерью Израиля, которая обрела исполнение своей веры и своего предназначения ради народа Божьего во Христе Спасителе...

Она видела неизбежное приближение своего креста. Она не отступила... Ее история была, с одной стороны, синтезом истории ее парода, полной глубоких ран, которые все еще кровоточат и ради исцеления которых люди продолжают ревностно работать вплоть до наших дней.

И в то же время это был синтез истины, обретенной ее сердцем, которое оставалось мятущимся и неудовлетворенным «пока оно наконец не обрело мир в Боге»...

Да будет благословенна Эдит Стейн, Сестра Тереза Благословенного Креста, истинная служительница Бога - в духе и в истине. Она причисляется к лику блаженных. Амен.

Два дня спустя, на мюнхенском олимпийском стадионе Иоанн Павел проводил мессу беатификации отца Руперта Майера - иезуита, ставшего первым католическим священником, заслужившим орден Железный Крест, служа капелланом во время Первой мировой войны. Этот популярный пастырь, потерявший на войне ногу, перенес свое служение в помещения местных пивных баров в условиях Мюнхена между двумя войнами. Однажды он встретился с Гитлером, чье движение порицал тогда как антихристианское по многим причинам, и в частности за его антисемитизм. Будучи дважды арестованным за проповедь против режима, он в итоге попал в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Когда его здоровье пошатнулось, нацисты, не желая делать мученика из награжденного немецкого патриота, отослали его в монастырь в Баварии. Отец Руперт Майер умер в 1945 г., успев, однако, возглавить первую процессию Тела Христова по улицам послевоенного Мюнхена.

— Ну вот, - ехидно заметил он, - одноногий старый иезуит пережил тысячелетний рейх.

Во время поездки по Германии Иоанн Павел II не забыл и о нацистской программе эвтаназии, и о полном нравственном разложении, о котором свидетельствовало ее оправдание. В Мюнстере он молился у могилы кардинала Клеменса Аугуста фон Галена, который публично порицал нацистскую политику применения эвтаназии к страдающим умственным расстройством, старикам и другим «непродуктивным» членам общества. Мы не должны, предупреждал Иоанн Павел, быть спокойны, пребывая в абсолютной уверенности в невозможности повторения подобных ужасов. Когда попирается неотъемлемое достоинство человеческой личности и ценность жизни измеряется прагматическими критериями путем ответа на вопросы: «Полезна ли эта жизнь? Доставляет ли эта жизнь беспокойство или неудобства?», - мы, по сути дела скатываемся в нечто, подобное нацистской концепции Lebensunwertes leben, «жизни, недостойной продолжения».

В Шпрее в последний день визита 1987 г. Иоанн Павел впервые заговорил о Европе, объединенной «от Атлантики до Урала». Это свидетельствовало о глубине его интуиции, уже с 1981 г. предвидевшей конец коммунизма. Конец искусственного разделения европейского континента по Ялтинскому договору не решает критических проблем, считал он. Какая Европа, отражающая какие ценности, встанет из пепла двадцатого столетия? Эдит Стейн, Руперт Майер и Клеменс Аугуст фон Гален стремились к цивилизованной Европе, возрожденной в соответствии с уважением к человеческому достоинству, прорастающему из европейских христианских культурных корней. Но существовали и другие возможные Европы, некоторые из них были просто кошмарны. Ложный гуманизм в сочетании с современными технологиями угрожал летальными последствиями. Европа уже прошла через это в недавнем прошлом. Настало время задуматься о фундаментальных проблемах европейского будущего.

За два года до падения коммунизма на востоке Центральной Европы и за четыре года до распада Советского Союза Иоанн Павел II уже задавался вопросами отдаленного будущего: «Какую свободу мы хотим обрести?» и «Свободу для чего?»

И ВНОВЬ «СОЛИДАРНОСТЬ»

1987 г. был годом шестисотой годовщины обращения Литвы в христианство. 5 июня Иоанн Павел направил апостольское послание епископам Литвы, превознося «великое духовное богатство... литовской католической общины» и «ее многовековую верность Христу...» Через три недели он возглавил беатификацию архиепископа Юргиса Матулайтиса из Вильнюса (1871-1927), «великого сына и пастыря молодого народа». Присутствие на этом событии епископов со всей Европы, писал он, отражает единение между католическими Церквями Востока и Запада, которое осталось нерушимым, несмотря на «железный занавес».

Церковь в Литве знала, что означает мученичество. Начиная с 1940 г. литовцы, «радуясь страданиям во имя Христа, испытали унижение, дискриминацию, иногда преследования и даже изгнание, заключение, депортацию и смерть». Те же самые испытания предстояли им и в 1987 г. Эти испытания были для них источником силы, поскольку крест «который несли в единении с искупительными страданиями Иисуса», становился «инструментом благодати и освящения». Обретая эту силу, молодежь Литвы «станет семенами великой надежды», которая не знает лучшего назначения, чем истинная свобода.

От всего сердца приветствовав Литву, Иоанн Павел обратил внимание на условия достижения свободы в его собственном отечестве. Третий визит понтифика в Польшу начался 8 июня с Варшавы и привел его в Люблин, Тарнув, Краков, на Балтийское побережье, в Ченстохову и Лодзь. Приезд Папы в июне 1979 г. воспламенил польскую революцию. Его поездка в 1983 г. помогла этой революции выжить. Недельное паломничество в июне 1987 г. должно было подготовить почву для победы революции и для определения фундаментальных проблем, которые встанут перед свободной Польшей в будущем.

Правительство, как обычно, создавало препятствия при переговорах о поездке Папы. Гданьск, колыбель «Солидарности», оказался запрещенным для посещения городом при поездке 1983 г. Иоанн Павел настаивал, чтобы его включили в маршрут 1987 г., иначе он не поедет. Режим наконец согласился с этим. Еще во время переговоров относительно визита Папы поляки уже проявляли свою общественную солидарность, готовясь к этому визиту. Новый город Заспа - серое подражание Новой Гуте, - построенный на заброшенном аэродроме вблизи Гданьска, преобразился, по словам его самого знаменитого жителя Леха Валенсы, в «живой организм... общину людей яркой индивидуальности и передовых взглядов» в процессе подготовки к организации там папской мессы. Население Заспы сражалось с режимом, отстаивая свою идею конструкции алтарного помоста, который воздвигался на краю бывшей взлетной полосы, проходившей между огромными жилыми зданиями. Верный морскому и религиозному наследию Гданьска, Мариан Колоджей, художник-постановщик Гданьского театра и бывший узник Освенцима, разработал проект алтарного помоста в виде корабля с тремя мачтами, «на мостик которого должен был взойти капитан Церкви». Сотни часов труда добровольцев были затрачены на постройку помоста, когда власти решили вдруг, что мачты слишком напоминают монумент в память убитых рабочих, воздвигнутый у ворот судоверфи имени Ленина как результат части гданьских договоренностей 1980 г. После долгих споров и придирок всего за три дня до прибытия Папы работу наконец позволили продолжить.

Иоанн Павел не старался смягчать своих слов, отвечая на приветственную речь генерала Войцеха Ярузельского в варшавском королевском дворце. Папа отметил, что Ярузельский часто говорит о своем горячем стремлении к «миру». Во время Второй мировой войны, в ходе которой Польша так жестоко пострадала, современный мир осознал, что для достижения мира требуется подлинная защита основных прав человека. То, что истинно для отношений между народами, справедливо и для отношений внутри государства. Поэтому мир и внутри Польши требует отстаивания этих прав. Лидеры Польской Народной Республики должны понять, что единственным путем к национальному освобождению, о котором они говорят непрерывно, является серьезное отношение к человеческому достоинству их народа. Иоанн Павел преподал тогда генералу Ярузельскому основной урок по католической общественной доктрине, которая в этом случае слово в слово совпадала с политической теорией демократии.

Общество, сказал он, состоит из людей, которые являются носителями неотъемлемых прав. Государство существует для блага общества, а не общество для государства. Человеческое достоинство членов общества требует, чтобы им было позволено участвовать в решениях, влияющих на их жизнь. Папа понимал, что Польша проходила в то время через трудный экономический период. Но он понимал также, что разрешение кризиса польской общественной и экономической жизни невозможно без учета тех фундаментальных истин, о которых он говорил. Именно поэтому Иоанн Павел хотел обратить внимание президента польского Государственного совета и его коллег на «следующие уместные здесь слова Второго Ватиканского Собора: "Необходимо отдать дань уважения тем нациям, чьи системы позволяют максимально возможному количеству граждан принимать участие в общественной жизни в обстановке истинной свободы (Gaudium et Spes, 31)"».

Каждый из присутствующих знал, с какой стороны от линии, разделяющей Европу по Ялтинским соглашениям, находятся такие системы.

Пообщавшись с представителями разваливающегося польского государства, Иоанн Павел сосредоточил свое внимание на польском народе, истинном источнике надежды на обновление Польши.

Проповедническим контекстом папского визита был Национальный евхаристический конгресс, который он открыл в Варшаве 8 июня 1987 г. и закрыл 14 июня, перед возвращением в Рим. Темой этого конгресса стали слова из Евангелия от Иоанна: «Он... до конца возлюбил их» (Ин. 13.1). Слова эти относились к любви Христа к Его апостолам, с которыми Ему предстояло разделить последнюю вечерю. Евхаристия, сказал Иоанн Павел, открывая конгресс, была введена в начале «искупительного часа Христа», Который был «искупительным часом истории человека и мира». В этот час Христос«утвердил спасительную силу любви до конца» , отдав жизнь за друзей Своих и ради спасения мира. Этим Он открыл всем, что «Бог есть любовь» (1 Ин. 4.7-8).

Святое Причастие создает сообщество чистых совестью, без которого не создать обновленного общества. Полякам необходимо освободиться «от наследия ненависти и эгоизма». Им необходимо избавиться от такого «видения мира», в котором Бог есть выдумка, а любовь - бессилие. Лишь после этого они смогут возродить свою страну в подлинной свободе.

На следующее утро, 9 июня, Иоанн Павел отправился на вертолете в лагерь смерти Майданек, близ Люблина, место самых чудовищных «медицинских» экспериментов Холокоста. После молчаливой молитвы у мемориала жертвам этого лагеря Папа расписался в книге посетителей мемориала, сопроводив свою подпись текстом из Книги мудрости: «Души праведных - в руках Божиих». Затем он направился в Люблинский католический университет (ЛКУ) на встречу с польскими академиками и сказал им об их ответственности перед будущим свободы. Стоя под сводами аркады ЛКУ, построенной в средневековом стиле, со своими бывшими коллегами в академических одеяниях, расположившимися справа от него, и студентами, столпившимися во дворе перед ним, он начал обращение с цитаты из Фомы Аквинского: «Intellectus est quodammodo omnia» [«В человеческом интеллекте заключено в определенном смысле все сущее»]. Все, что существует, дано преподавателям и студентам ЛКУ - равно как и всем людям - в качестве интеллектуальной задачи. Все, что существует, представляет интерес. Все существующее нуждается в свободном изучении, что является нашим «долгом... перед реальностью во всем ее разнообразии... человек обязан нести миру истину» , а следовательно, ЛКУ, как и все польские университеты, несет важную миссию в деле национального обновления. «Служите истине! Если вы служите истине - вы служите свободе. Свободе человека и народа, служите жизни!»

В тот же день на мессе, проведенной после полудня, Иоанн Павел рукоположил пятьдесят новых священников, малую часть огромного числа священников, рукоположенных в Польше с 1980 г. В своей проповеди он просил их избегать опасности клерикализма в новой Польше, которая - он был уверен в этом - уже рождалась:

— Вашей задачей, мои дорогие новые проповедники, будет сотрудничество с прихожанами, осознающими свою ответственность перед Церковью и перед развитием христианского образа жизни... Они обладают огромным потенциалом доброй воли, способности к служению, знаний.

Другой задачей новорукоположенных являлось христианское освобождение:

— Служить Богу - значит служить человеку: высвободить в человекеосознание своего царственного священства, осознание этого достоинства, присущего человеку как сыну или дочери Самого Бога и присущего истинному христианину, о котором сказано, что он - «другой Христос».

Быть слугой людей означает быть «слугой истины, которая освобождает каждого человека», и помнить, что «обретаемая им сила» истины принадлежит не ему, но Богу.

— Да, Богу. Не нам. Богу!

10 июня Иоанн Павел прибыл в Краков - «мой Краков, город моей жизни, город нашей истории» . Перед более чем миллионом краковцев, собравшихся на Блонья Краковске, он извинился за то, что не мог задержаться там дольше, объяснив, что ныне Краков решил поделиться с остальной страной его присутствием немного более щедро, чем в 1979 и 1983 гг. На мессе в Вавельском соборе в тот же день он напомнил о своем долге перед отцом Казимежем Фиглевичем и о долге всей Польши перед факультетом теологии Краковского университета, изгнанным из университета и недавно переименованным в Папскую академию. Что, спрашивал он, Краков без этого факультета? И что такое без него польская культура? Это было прямое напоминание о мучительной борьбе в прошлом и маяк для указания пути в будущее.

После этого Папа направился на север, к городам Балтийского побережья, где родилась «Солидарность» и где тема солидарности приобрела смысл направления к национальному обновлению.

Он начал со Щецина 11 июня. Балтийское побережье, вспоминал он, было местом «важных пактов между государственными властями и миром труда». Что же произошло с этими соглашениями? «Каков был смысл этих пактов?»

В Гдыне в тот же вечер он выразился еще определеннее. Обращаясь к морякам, рыбакам и другим людям морских профессий в этом портовом городе, построенном республикой между двумя войнами, он начал с лирических воспоминаний о значении рек и моря для Польши в прошлом: о Висле, которая была «молчаливой свидетельницей жизни в Польше на протяжении многих поколений» , и о Балтийском море, которое подобно другим морям говорило с народом «языком, преодолевающим любые барьеры» . Затем он перешел к связям - между древними сказаниями, трудным настоящим и перспективами людей в мире, который наступит после «холодной войны».

Моря говорят людям о необходимости искать пути друг к другу ...они говорят о необходимости солидарности как между отдельными людьми, так и между народами.

Это чрезвычайно важно, что понятие «солидарность» было акцентировано именно здесь, рядом с Польским морем .

И эта глубокая реальность была провозглашена здесь в том смысле этого слова, который отражает его вечное значение.

Здесь, у берега Балтийского моря, я тоже провозглашаю это слово, это понятие «солидарность», потому что оно является существенной частью постоянного послания, которое несет социальное учение Церкви ...

Да, солидарность освящает борьбу . Но не должно быть борьбы людей друг с другом; борьбы, которая угрожает людям как противникам и врагам и ведет к разрушению. Однако борьба ради человека и его прав, ради его собственного подлинного прогресса оправдана: это - борьба за более достойный образ жизни. Действительно, человеческая жизнь на этой земле становится«более человечной» , когда она управляется истиной, свободой, справедливостью и любовью ...

На трудном пути к свободе было много препятствий, в том числе коммунизм. Коммунизм использовал современную «болезнь поверхностных устремлений». Ответом на это заблуждение была «работа... по обретению глубины , той глубины, которая является истинной сущностью человеческой личности. Политика по-настоящему свободной Польши должна строиться на понимании того, что демократия освобождает и души людей.

На следующий день настала очередь Гданьска. На мессе для миллиона рабочих Жаспы Иоанн Павел приветствовал ганзейский порт Гданьск как образец борьбы поляков за свободу. Борьба эта обошлась дорогой ценой; перед мессой Папа молился у мемориала рабочим, убитым в 1970 г. Но теперь настало время думать о будущем.

Забастовка на судоверфи в 1980 г., привлекшая к Гданьску мировое внимание, касалась работы и прав рабочих, но рабочие не удовлетворились правом организовываться лишь на рабочих местах. Поскольку труд определяет всеобщее процветание, рабочие имели «право принимать решения, относящиеся к проблемам всего общества» - короче говоря, право на политические свободы. Свобода, однако, не была чем-то автономным, принадлежащим какой-либо одной группе общества. Иоанн Павел завершил проповедь напоминанием о сущности понятия «солидарность» и «Солидарности» как организации:

— Солидарность означает: взаимопомощь , и, если обществу предстоит нести бремя, это бремя несут все вместе . А значит, никакого противостояния друг другу . Ни одна из групп общества не должна восставать против другой, и ни одна из них не должна нести бремя в одиночку, без помощи других.

Это было полной противоположностью понятиям классовой борьбы, о чем Папа говорил вновь, обращаясь к польской Конференции епископов в Варшаве в последний день своей поездки, 14 июня. За двадцать лет до празднования своего тысячелетия в 1966 г. послевоенная Польша была призвана противостоять вызову марксизма и его утверждению, что религия препятствует развитию гуманистического общества. Польские епископы всегда считали этот вызов разрушительным, каковым он и оказался. Однако теперь настало время взглянуть на недавнее прошлое с другой точки зрения. Епископы должны помнить послевоенный период и как стимулирующий вызов, брошенный Церкви, который заставил Церковь провозгласить «с новой глубиной и силой убежденности», что Евангелие Христово призвано провозглашать «истину о Боге, Христе и человеке» .

Коммунизм, хотя и уходивший как историческая сила, оставил ужасное наследие в культурах, которые он заразил широко распространенным представлением о человеке как о простом объекте безличных экономических и политических сил. Это глубоко внедренное в общество представление стало еще одной формой рабства. Церковь должна помочь Польше преодолеть его так же, как она защищала национальную независимость, право участвовать в общественной жизни и право народа на религиозную свободу. Эта задача должна была стать новой евангелической миссией новой рождающейся Польши.

Генералу Ярузельскому все это не нравилось. Он потребовал незапланированной встречи с Папой, которая длилась пятьдесят пять минут, и после этого выступил экспромтом, обвиняя западных журналистов в предвзятой интерпретации папского визита. Он также язвительно заметил Иоанну Павлу, что, попрощавшись с Польшей, «вы увезете в своем сердце ее образ, но не увезете с собой реальных проблем вашего отечества». Нет сомнения, продолжал Ярузельский, что много путешествующий Папа «увидит, как много еще в мире социальных болезней и страданий, несправедливости и презрения к правам человека». Может быть, Папе следует сказать что-либо обо всем этом: «пусть слово «солидарность» понесется с польской земли к тем народам, которые все еще страдают от расизма, эксплуатации и безработицы, преследований и нетерпимости».

Риторика Ярузельского впечатляла, но пафос подобной коммунистической литании о всемирных бедах пропал впустую. Ярузельский мог беспокоиться о том, чтобы папский визит «упрочил авторитет Польши». Он, несомненно, не прибавил авторитета ему самому. Иоанн Павел считал авторитет Ярузельского убывающим. Наверное, генерал верил в какую-то форму «национального компромисса», который, по его словам, улучшил бы трудовую дисциплину и «каждодневную мораль». Но Иоанн Павел еще в июне 1979 г. ясно показал невозможность стратегического компромисса с системой, основанной на радикально порочной концепции человеческой личности. Система могла пойти на какие-то мелкие улучшения. Несколько ослабли репрессии, и Ярузельский во время визита использовал как приманку возможность официальных дипломатических отношений между Польской Народной Республикой и Святым Престолом, однако все это закончилось тем же, чем и всегда: конфронтацией, в которой должен был определиться победитель и побежденный.

Поездка Папы по Польше в июне 1987 г. основывалась на предположении, что личность побежденного уже определилась.

АПОСТОЛЫ «В МИРУ»

В те три месяца, которые оставались между третьей поездкой Папы по Польше и открытием Синода епископов для обсуждения роли мирян, или простых прихожан, «в миру», Иоанн Павел оказался втянутым в неожиданное противоречие с мировыми еврейскими лидерами, затем совершил вторую пастырскую поездку в Соединенные Штаты и предпринял еще один шаг в направлении примирения религии и науки.

СПОР ВОКРУГ ВАЛЬДХАЙМА

Противоречие, в которое оказался втянутым Папа, касалось президента Австрии Курта Вальдхайма. Иоанн Павел II дал ему аудиенцию, приняв его 25 июня 1987 г., через девять дней после своего возвращения из Польши. Вальдхайм, бывший Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, был затем избран демократическим путем главой государства в католической стране, с которой Святой Престол имел полные дипломатические отношения. Не принять его было дипломатически невозможно. Вальдхайм был когда-то офицером армии «третьего рейха», и никогда не признавал и не выражал публично раскаяния в своей роли в нарушениях прав человека в военное время.

В течение более чем восьми лет действия Иоанна Павла II подтверждали его убеждения относительно международной ответственности. Как епископ Рима и пастырь Церкви, он вел постоянный диалог с каждым человеком, включая тех, чья деятельность могла занимать в спектре его представлений крайнее место, - до неприемлемой и достойной осуждения. Беседа с Андреем Громыко, например, не могла быть ни поучительной, ни продуктивной, однако ее нельзя было избежать, несмотря на роль Громыко в системе ГУЛАГа. Учитывая эти реалии, а также большое внимание, которое Иоанн Павел уделял налаживанию связей с еврейскими общинами во всем мире, сочувствующие наблюдатели могли понять, что визит Вальдхайма был прискорбной неизбежностью, которую - учитывая настойчивость президента Австрии - нельзя было обойти. И тем не менее визит Вальдхайма вызвал в еврейско-католических отношениях кризис, угрожавший воспрепятствовать приближавшемуся посещению Папой Соединенных Штатов в сентябре и омрачить будущее еврейско-католического диалога, с таким трудом начатого и оберегаемого Иоанном Павлом.

Первой проблемой, возникшей у Папы в связи с этой ситуацией, стала запланированная встреча с американскими еврейскими лидерами в Майами во время его второй поездки в США. Еврейские лидеры угрожали бойкотировать эту встречу. Кардинал Агостино Касароли, прибывший в Нью-Йорк с неофициальным визитом, изменил свою программу, чтобы частным образом встретиться с разгневанными еврейскими лидерами и выяснить возможность разрешения этого конфликта. Возвратившись в Рим, Касароли посоветовал Папе встретиться с представителями делегации от американской еврейской общественности и таким образом попытаться спасти встречу в Майами и восстановить взаимоотношения. Иоанн Павел согласился, и встречи состоялись 31 августа и 1 сентября.

Представители Комиссии по религиозным отношениям с евреями при Святом Престоле встретились с членами Международного еврейского комитета по межконфессионным консультациям в Риме для обсуждения Холокоста, современного антисемитизма, учения Церкви о евреях и иудаизме и отношений между Святым Престолом и Государством Израиль. Во время обсуждения моральной оценки Холокоста еврейские представители выразили то, что в последующем коммюнике было осторожно названо «разочарованием и озабоченностью по поводу моральных проблем, вставших перед еврейским народом в связи с аудиенцией», предоставленной президенту Вальдхайму. С такой же осторожностью в коммюнике отмечено, что «католическая делегация признает серьезность этой озабоченности евреев и представляет обоснования решения, принятого Святым Престолом». Совещавшиеся встретились также с кардиналом Касароли и были приняты Папой в Кастель-Гандольфо во вторник 1 сентября после полудня; между ними произошел, выражаясь дипломатическим языком, «полный и откровенный обмен мнениями».

Эта чрезвычайная встреча в Кастель-Гандольфо в Риме не только спасла встречу Папы с американскими еврейскими лидерами в Майами и позволила возобновить еврейско-католический диалог, но также явилась поводом для проведения в жизнь двух новых инициатив. Первой из них оказалась готовность Ватикана издать официальный документ по поводу Шоаха и его отношения к истории антисемитизма. Второй инициативой, родившейся в ходе обсуждения отношений между Святым Престолом и Государством Израиль, было заявление, что препятствиями к полным дипломатическим отношениям между ними были «серьезные и нерешенные» практические вопросы, а не теоретические разногласия с еврейским государством, - что было важным разъяснением, учитывая противоположное мнение в некоторых еврейских кругах.

«УПОРЯДОЧЕННАЯ СВОБОДА»

В июле шестидесятисемилетний Папа предпринял спортивный отдых, проведя шесть дней в пешеходных экскурсиях в Доломитовых Альпах на севере Италии, приветствуя пораженных встречных туристов своей походной палкой и ночуя в маленьком доме в Лоренцаго ди Кадоре, принадлежащем епархии Тревизо. Итальянские силы безопасности помогали ему незаметно держать на расстоянии тех папарацци, которые хотели бы заполучить фото верховного понтифика, облаченного в столь необычный для Папы костюм туриста.

После этой короткой передышки Иоанн Павел отправился во вторую пастырскую поездку в Соединенные Штаты, в ходе которой он должен был посетить в основном Юг и Юго-Запад. Он приземлился в Майами 10 сентября, где его приветствовал президент Рональд Рейган и где он встретился с представителями священнических советов, прибывших со всех концов страны. 11 сентября он общался с еврейскими лидерами, а потом отслужил мессу в парке Тамьями, после чего вылетел в Колумбию, столицу штата Южная Каролина. Там он участвовал в межконфессиональном молитвенном богослужении на стадионе университета Южной Каролины вместе с евангелическими протестантами, чьи деды когда-то без смущения отзывались о Папе Римском как о «блуднице вавилонской». Проведя день в Новом Орлеане и встретившись с афро-американскими католическими лидерами и католическими работниками образования, Иоанн Павел направился в Сан-Антонио для встречи с католическими работниками благотворительности, семинаристами и религиозными новообращенными, а также с испано-американской католической общиной. В Финиксе 14 сентября он перед мессой на стадионе университета штата Аризона встретился с работниками здравоохранения и индейцами.

Встреча с так называемыми специалистами средств коммуникации в Лос-Анджелесе на следующий день дала Папе возможность призвать Голливуд к проявлению большей заботы о моральном здоровье американской культуры. Этот призыв не имел заметного успеха. Прежде чем отслужить мессу на стадионе Доджер, Иоанн Павел также встретился в «городе Ангелов» с представителями Национальной конференции католических епископов и мировых религий. В Монтеррее и Сан-Франциско Папа посетил старые францисканские миссии и беседовал с членами мужских и женских религиозных орденов, а также с представителями мирян-прихожан. После однодневной остановки в Детройте для встречи с американцами польского происхождения и постоянными диаконами и их женами Папа вылетел в Форт-Симпсон в Канаде, чтобы выполнить свое обещание встретиться с коренными жителями канадских северо-восточных территорий. Он возвратился в Рим 21 сентября, покрыв в течение двенадцатидневной поездки расстояние в 18 000 миль.

Организаторы поездки Папы по Соединенным Штатам из Национальной конференции католических епископов предполагали, что этот визит станет более действенным «диалогом» между Папой и Церковью в Соединенных Штатах, чем визит 1979 г., однако предложенный ими распорядок встреч был довольно искусственным. В ходе своих поездок Иоанн Павел всегда старался встречаться с представителями различных церковных групп одновременно. Американская же программа 1987 г. оказалась пародией на подобные плодотворные встречи, поскольку всех желающих встретиться с Папой разделили на группы по роду занятий и национальному признаку - церковники, религиозные деятели, испанцы, афро-американцы, общественные работники, работники здравоохранения - и каждая из этих групп в индивидуальном порядке должна была излагать Папе свои заботы и выслушивать его ответы. Предположение, что такие обособленные друг от друга слои способны выразить через своих представителей мнения стоявших за ними широких кругов верующих, оказалось ошибочным и в какой-то мере авторитарным, поскольку навязывало и «представителям», и Папе заранее заготовленную схему встречи: «представители» должны были зачитать тщательно приготовленное обращение к Папе, который затем «отвечал» на него своим заготовленным текстом. Это не способствовало реальному диалогу и лишь усиливало стереотипное представление о том, что Иоанн Павел стремится наставлять уклоняющихся с верного пути американцев, а не прислушиваться к их собственному мнению о пути к Христу.

На самом же деле Папа проявлял огромный интерес и любовь к Америке, продемонстрировав это в наиболее памятном заявлении своего визита 1987 г., ставшем одой «упорядоченной свободе» и поражавшем глубиной понимания Папой американского политического эксперимента.

С самого зарождения Америки свобода служила созданию хорошо организованного общества и процветанию его мирной жизни. Свобода была направлена на обеспечение полноты человеческой жизни, на сохранение человеческого достоинства и на защиту всех человеческих прав, опыт упорядоченной свободы является воистину драгоценной частью истории этой земли .

Это свобода, которую Америка призвана хранить, лелеять и передавать другим. Ее пример должен пробуждать стремление к свободе у других наций и других людей. Истинна только та свобода, которая дает народам возможность жить в соответствии со своим историческим предназначением, говорящим нам, чем мы являемся и кем мы являемся перед Богом: все мы - дети Божий, а значит - братья и сестры в общем человечестве...

В трудный период американской истории великий сын этой страны Авраам Линкольн нашел самые верные слова, которые требовались в тот момент: «...чтобы эта нация под Богом обрела новое рождение свободы». Новое рождение свободы необходимо во всем: в свободе исполнять свой долг и проявлять великодушие; в свободе встречать вызов служения человечеству; в свободе каждого человека достичь своего предназначения; в свободе жить согласно истине, ограждая ее от всяческих искажений и манипуляций; в свободе видеть закон Бога, что является залогом прав человека; в свободе жить как дети Божий, в безопасности и счастье; в свободе быть Америкой , той страной конституционной демократии, которая была рождена, чтобы стать «единым народом пред Богом, неразделимым, дающим каждому освобождение и справедливость».

НЬЮТОНОВСКИЙ ЮБИЛЕЙ

Возвращаясь из Соединенных Штатов, Иоанн Павел готовился к международной научной конференции, которую он созвал для обсуждения отношений, сложившихся в современном мире между учеными, философами и богословами. Она должна была проходить в ватиканской обсерватории в Кастель-Гандольфо с 21 по 26 сентября 1987 г. в ознаменование трехсотой годовщины выхода труда Ньютона «Principia Mathematica» [«Основы математики»]. В течение пяти дней ученые со всего мира обсуждали широкий спектр вопросов о взаимосвязи науки и религии, уделив особое внимание физике: могут ли современные научные взгляды на время, пространство, причинность взаимосвязей и материю быть «введены» в богословие таким образом, чтобы эти представления остались верны канонам науки и сочетались с христианским вероучением? Может ли философия - наука, испытывающая ныне наибольшие затруднения, - стать авторитетным «посредником» между физикой и теологией?

Девять месяцев спустя труды конференции, включая письмо Папы отцу Георгию Койну, директору ватиканской обсерватории, были опубликованы. Иоанн Павел сравнивал новый диалог между теологией и наукой с экуменическим движением.

То, что казалось невозможным всего десятилетие назад, стало необходимым. Наука и богословие «начали диалог на более глубоком уровне, чем ранее, и с большей открытостью в отношении перспектив...» Новый диалог, предложил Папа, должен использовать современный научный интерес в объединяющем познании, подобном той «общей теории», объединяющей четыре вида основных физических сил, которую пытаются разработать физики. Этот диалог должен избежать установления искусственного «обязывающего единства», которое в прошлом сбивало с истинного пути как науку, так и теологию. Значит, необходимо определить общие основы, которые не нарушали бы суверенности участников диалога, ибо наука не может стать теологией, как и теология не является наукой о материальном мире.

Этот долго откладывавшийся диалог об общих основах, заключил Иоанн Павел, необходим для возрождения гуманизма, способного сформировать истинно гуманное будущее: «Такое взаимопознание может привести каждого из нас к углубленному самопознанию и к большей самобытности как науки, так и теологии. История убедительно свидетельствует, что кризис коснулся как науки, так и религии. Использование достижений науки не раз приводило к массовым разрушениям, а религиозные размышления слишком часто оказывались бесплодными. Мы нужны друг другу, чтобы стать тем, чем мы должны, чем мы призваны быть».

СИНОД О РОЛИ МИРЯН

Ученые были не единственными мирянами, которых Иоанн Павел хотел заставить задуматься над своим призванием. Постоянный упор на всеобщий призыв к святости был нацелен Папой на то, чтобы каждый член Церкви, включая простых прихожан, перестал представлять себя лишь частью монархической модели Церкви, но жил бы в мире так, как должна жить в нем Церковь, являющая собой Тело Христово. Согласно монархической модели, владевшей представлениями католиков в течение веков до Второго Ватиканского Собора, Папа является королем, епископы - титулованным дворянством, священники и посвященные Богу служители - дворянством мелкопоместным, а прихожане - крестьянами. На последних не налагается никакой ответственности, кроме повиновения и уплаты десятины; и когда они не молятся, не платят или не подчиняются, то не являются сколько-нибудь существенной частью Церкви. Подобное представление, по мнению Иоанна Павла, является серьезным препятствием для воплощения в жизнь учения Собора о том, что Церковь является communio, то есть общиной верующих, которые вместе образуют Тело Христово в миру и разделяют - через крещение - тройную миссию Христа: евангелизацию, освящение и служение.

Представление Собора о Церкви как о communio было в значительной мере утрачено в спорах относительно власти и сексуальной морали, развернувшихся после Второго Ватиканского Собора. Чрезвычайный Синод 1985 г. пытался возродить определенный взгляд на церковь - «экклесиологию», выражаясь богословскими терминами. Начиная с 1987 г. Иоанн Павел II поручал трем очередным Синодам епископов выработать - на основании этой экклесиологии communio - соображения о трех «уровнях жизни» в Церкви: прихожан, священства и посвященных Богу, то есть тех, кто дал вечную клятву нестяжательства, целомудрия и покорности. В дополнение к авторитетной интерпретации выводов Второго Ватиканского Собора были созваны три синода - Синод о роли прихожан (1987), Синод о священстве (1990) и Синод о религиозной жизни посвященных (1994), - направленных на возрождение соборного призыва к святости.

Наиболее значительным из этих трех синодов по влиянию на католическое будущее был Синод о роли прихожан, который проводился с 1 октября по 30 октября 1987 г. и завершился постсинодальным апостольским наставлением «Christifideles Laici» [«Прихожане, верные Христу»], выпущенным Иоанном Павлом II 30 декабря 1987 г.

В Синоде принимали участие 232 епископа и шестьдесят «слушателей» из мирян. Последние могли выступить на общих собраниях Синода и участвовать в его небольших дискуссионных группах. Кроме того, двое мирян, Жан Луи Дерз из Франции и Мария да Граса Гуэдес Салес Энрикес из Португалии, были названы дополнительными специальными секретарями Синода. Папа, как всегда, посещал каждое общее заседание, выслушав почти 300 выступлений. Синод отметил и обсудил святость мирян-христиан. 4 октября Иоанн Павел произвел беатификацию Марселя Карло, французского мирянина, активиста движения католических рабочих, который в 1945 г. принял мученическую смерть в концентрационном лагере Маутхаузен, и двух итальянок, Антонию Мессину и Пьерину Моросини, которые приняли мученическую смерть, сопротивляясь насилию. 18 октября Папа канонизировал блаженного Лоренцо Руиза и пятнадцать других мучеников из Японии. Руиз был филиппинским миссионером-мирянином; Иоанн Павел беатифицировал его в Маниле в 1981 г. 25 октября Папа канонизировал блаженного Джузеппе Москати, итальянского врача, умершего в Неаполе в 1927 г.

Синод обсудил и утвердил пятьдесят четыре «предложения». Наряду с тезисами выступлений и дискуссий небольших групп, а также с материалами, подготовленными секретариатом Синода они использовались Иоанном Павлом II при создании постсинодального документа, который был выпущен через четырнадцать месяцев.

Этот документ, «Christifideles Laici», излагает драматическое, даже радикальное видение мирянина, истинного сына Церкви, ощущающего себя миссионером в обществе и культуре. Написанный Папой, который сам когда-то думал, что проведет свою христианскую жизнь мирянином, этот обширный документ отражает опыт Кароля Войтылы в определении призвания мирян в этом мире. Подход Иоанна Павла к роли прихожан в чем-то сходен с представлениями Джона Генри Ньюмена. Этот великий английский богослов XIX в. в ответ на вопрос епископа, что духовенство должно думать о прихожанах, ответил (как рассказывают):

— Мы без них выглядели бы довольно глупо.

Остроумие Ньюмена было подтверждено папой Пием XII, утверждавшим, что «миряне - это Церковь», однако немногие из католиков до Второго Ватиканского Собора воспринимали это серьезно. Одним из исключений был Кароль Войтыла, чья пастырская стратегия «аккомпанемента» отражала его убеждение, что каждый христианин участвует в евангелической миссии Церкви или, как он выразил это в «Christifideles Laici»: «Никто не может оставаться в стороне» .

«Насущность» такого подхода особенно ощущалась на пороге нового тысячелетия. Практический атеизм современности продемонстрировал, что стремление к Богу в человеческом сердце не погасить никогда. Деградация человеческой личности привела лишь к новым широким требованиям прав человека. Век жестоких конфликтов привел к усилению стремления к миру. Современность крайне нуждалась в евангельском послании и именно благодаря переживаемому кризису была открыта ему.

Каждый христианин, настаивал Папа, призван к святой жизни через крещение, а для мирян призыв к святости «непосредственно связан с миссионерством» . Ответственность, возлагаемая на христианина-мирянина, состоит в продолжении спасительной миссии Христа «в мире», который является «местом и средством для верного мирянина исполнить его христианское предназначение». Освящение «мира» - общества, культуры, рабочего места - и является «светским» призванием мирян. Ради целостности и достоинства мирян необходимо сопротивляться искушению клерикализировать их, перекладывая на них задачи рукоположенного священства. Это настоящий клерикализм, утверждает Папа, полагать, что миряне могут исполнять свою миссию, только став священниками. Они приобретают право и обязанность на миссию, приняв крещение. Любое утверждение, что они могут исполнять свою миссию, лишь подражая священству, искажает Церковь как communio. В этом контексте Иоанн Павел подчеркивает важность местного прихода, который не является случайным объединением христиан, живущих по соседству, но представляет собой Церковь, живущую среди домов ее сыновей и дочерей! Приход должен быть «местом», где верующие собираются, чтобы укрепить преданность своей миссии в мире, это - «дом, открытый для всех, и место служения всем».

«Принадлежность к Церкви» не ограничивается воскресным богослужением и должна проявляться не только в стенах храма. «Быть Церковью» значит всем миром постоянно принимать участие во всех сферах жизни. Бизнес, работа, творческая деятельность, массовая информация и политика - все это является для Папы той средой, в которой христиане живут и реализуют всеобщий призыв к святости.

Хотя Иоанн Павел II лишь позднее ввел термин «новая евангелизация», основная концепция этого понятия, характерная для его понтификата, выражена уже в «Christifideles Laici». «Новой евангелизации» XXI в. требуется Церковь, переросшая и изжившая клерикализм. Церковь не может проповедовать истину о человеческой личности в современном мире, если люди и лидеры Церкви думают о ней как о клерикальном заповеднике, в который иногда заходят миряне. Христианин - это некое постоянное состояние и постоянное дело. Единственным оправданием существования церковной иерархии является ее служение этой миссии и формирование святости тех, кто призван к миссии служения, то есть каждого.

Подобно труду Иоанна Павла «Теология тела» документ «Christifideles Laici» оказался документом, опережающим католическое мышление того времени. В каком-то смысле католическое духовенство, как, впрочем, и простые христиане, оказалось неготовым к восприятию такого рода Церкви, какой она вырисовывалась в представлении Иоанна Павла П. В случае если жизнь Церкви пойдет в ногу с идеями «Christifideles Laici», лицо мирового капитализма изменится в результате возрождения христианства в духе Нового Завета среди евангелически настроенных католиков, более заботящихся о служении, чем о церковной власти.

ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС

Прощупывая «Christifideles Laici» неизвестные пока пути католицизма XXI столетия, Иоанн Павел не забывал и о той миссии, которую приходится осуществлять Церкви «здесь и сейчас»: о ее экуменическом призвании, социальной доктрине, защите ею человеческих прав, разногласиях после Второго Ватиканского Собора, внутренней структуре и епископах.

ВИЗИТ АНДРЕЯ К ПЕТРУ

Вселенский Патриарх Константинопольский Димитриос I прибыл в Рим с пятидневным визитом 3 декабря 1987 г. Этот визит был отмечен общественностью как высокое достижение усилий Иоанна Павла II в попытках устранить тысячелетнее разделение христианства на восточное и западное. Сразу по прибытии Димитриос обратился к Римской Курии и 4 декабря выступил в Латеранском университете, а 6 декабря беседовал с молодыми католиками в церкви Святой Марии в Трастевере. Возможность Церкви вновь дышать обоими легкими (любимая метафора Папы) получила воплощение в двух литургических службах: торжественной вечерней службе в базилике Санта-Мария Маджоре вечером 4 декабря и мессе в соборе Святого Петра в Ватикане на следующий день, во второе воскресенье Адвента по литургическому календарю.

Согласно официальному протоколу, вечерняя служба проводилась «с участием Вселенского Патриарха Димитриоса I». Проповеди произнесли как Папа, так и Патриарх. Так же официально описывалась месса в соборе Святого Петра: «...мессу служил Папа Иоанн Павел II при участии Вселенского Патриарха Димитриоса I». Иоанн Павел встретил Вселенского Патриарха у главного алтаря собора Святого Петра в Ватикане. Два церковных лидера прошли в базилику рядом друг с другом. Перед ними шли православный и католический диаконы, каждый облаченный для литургии, с книгами Евангелия в руках. Папа и Патриарх поцеловали алтарь вместе и после того, как Папа воскурил фимиам, они расположились вместе перед папским алтарем прослушать первую часть мессы. Литургию Слова. Это не было совместным проведением мессы, поэтому Папа был облачен для проведения литургии, а на Димитриосе была простая ряса. Однако это богослужение было настолько близко к совместному, насколько в те времена могли сблизиться эти «две сестры-Церкви». Диаконы зачитали тесты из Евангелия по-гречески и по-латыни. Греческий диакон перед чтением получил благословение Папы, а латинский - патриаршее благословение. Папа и Патриарх затем поцеловали благословленных ими диаконов и благословили собрание. Затем оба высших иерарха прочитали проповеди.

Вселенский Патриарх отметил печальный факт, что «в этот благоприятный день... мы собрались у алтаря Господа, но не можем еще служить здесь вместе», и завершил проповедь молитвой о том, чтобы «Господь даровал Церкви возможность увидеть наступление дня Господня(см. Деян. 2.20), дня объединения, братства и единства». Судя по этому выступлению, получалось, что восстановление полного единения можно ожидать не ранее Второго Пришествия Христа. Иоанн Павел в своей проповеди выразил иное мнение о сроках примирения. Он повторил декларацию Второго Ватиканского Собора о том, что полное единение может быть достигнуто на основе взаимоотношений, которые уже существовали между Римом и Востоком до 1054 г.: традиции восточных Церквей будут при этом полностью уважаться, будет установлено положение, существовавшее до разделения. То обстоятельство, что эти два священника, участвующие в одной мессе, не могли пить из одной чаши причастное вино во время причащения вином и хлебом, было «источником горького страдания», сказал Папа. Иоанн Павел закончил молитвой о том, чтобы Христос мог «обратить наше страдание в побуждение к неутомимой работе ради восстановления полного единения среди нас , чтобы приготовить вместе, среди людей на этой земле «путь для нашего Господа» (Ис. 40.3).

После проповедей Иоанн Павел и Димитриос прочли вместе никейско-константинопольский Символ веры в подлиннике на греческом языке. Во время общей просительной ектеньи возносились молитвы за обоих проповедников. После Литургии Слова Патриарх Димитриос удалился от алтаря, перейдя на особое почетное место вблизи него, у кафедры святого Андрея. Когда Патриарх направился от алтаря, Иоанн Павел в порыве чувств обнял его. С поцелуем мира, предшествовавшим Литургии Причастия, Иоанн Павел оставил алтарь и прошел к Патриарху для обмена благословениями мира и новыми братскими объятиями. После молитвы, следовавшей за причащением вином и хлебом, Димитриос вновь присоединился к Иоанну Павлу у алтаря, где они вдвоем благословили собравшихся христиан, Иоанн Павел - на латыни, а Димитриос - по-гречески. Затем они прошли к гробнице святого апостола Петра под алтарем, чтобы помолиться вместе, прежде чем выйти с процессией из базилики и подняться на лоджию, с которой они оба обратились к народу, собравшемуся снаружи.

7 декабря Иоанн Павел и Димитриос подписали совместное заявление, которое закрепило продолжавшийся богословский диалог между римским католицизмом и православием ради «восстановления полного единения между католической и православной Церковью» и обещало сотрудничество в работе ради справедливости и мира на всей земле. Вместе они писали: «...мы предвидим тот день, предназначенный Богом, когда будет отпраздновано вновь обретенное единство и когда окончательное единение будет отмечено совместным служением Евхаристии Господа».

Эмоциональная и красочная литургия являла собой предвкушение того, чем может стать вновь обретенное единство. Однако после ее завершения Папа и Патриарх все так же по-разному оценивали возможности подобного скорого объединения. Иоанн Павел II явно стремился к достижению полного единства к концу второго тысячелетия христианской истории - к концу тысячелетия разделения этих Церквей, - чтобы возвратиться к единству первого тысячелетия, которое, как он полагал, было необходимо для христианской миссии в третьем тысячелетии. В отличие от Папы Вселенский Патриарх жил в иных обстоятельствах, не обладая таким влиянием. Будучи первым среди равных православных патриархов, он не мог двинуться дальше, чем предписывает консенсус среди его патриархальных собратьев в Александрии, Антиохии, Иерусалиме, Москве, Афинах, Белграде, Бухаресте и в других патриархиях. Назвав «днем Господним» момент возможного объединения Церквей, Патриарх невольно отразил не только иные церковные обстоятельства, но и свое представление о насущной необходимости этого объединения, а может быть, даже и иное, чем у Папы, историческое чутье.

ОЗАБОЧЕННОСТЬ СОСТОЯНИЕМ ОБЩЕСТВА

В течение этих месяцев рождалась вторая энциклика по общественным вопросам. Энцикликой «Sollicitudo Rei Socialis» [«Озабоченность состоянием общества»], выпущенной 19 февраля 1988 г. Иоанн Павел II стремился достичь трех целей. Он хотел отметить двадцатую годовщину социальной энциклики Павла VI «Populorum Progressio» [«Развитие народов»], а также обновить социальную доктрину Церкви в свете усиления борьбы за свободу во всем мире и с учетом новой демографии католицизма, когда преобладающее количество католиков сосредоточилось в странах «третьего мира». Третья цель Папы была внутрицерковная: склонить Римскую Курию к принятию его взгляда на роль Церкви в мире, являющегося развитием решений Второго Ватиканского Собора. Первая из этих трех задач была легко осуществима. Сорок цитат из «Populorum Progressio», включенных в папскую энциклику «Sollicitudo», подтверждали уважение к энциклике Папы Павла VI и сохранившуюся память о ней. Но вторую и третью задачу осуществить было нелегко. Поэтому новая энциклика читалась как документ, выработанный неким комитетом, ряд разделов которого должен был отвлечь внимание от оригинального анализа самого Папы и от принципиальных социальных тем его понтификата.

То, что папам помогают при составлении энциклик, не новость. Считается, что кардинал Эудженио Пачелли, впоследствии папа Пий XII, составил послание Пия XI от 1937 г., резко обвинявшее нацизм, «Mit Brennender Sorge». Пьетро Паван (выдвинутый в кардиналы Иоанном Павлом II) составлял проект послания «Pacem in Terris» для Иоанна XXIII, который заставлял этого итальянского теолога упрощать проект до тех пор, пока он, Папа, не смог наконец его понять. Подобная помощь в разработке документа не умаляет авторитета папского наставления, обретающего форму должного документа после подписания Папой, заверяющим документ, который без этой подписи так и остался бы проектом или наброском.

Однако первые шесть энциклик Иоанна Павла II читаются как изложение взглядов одного автора, который, может быть, и прибегал к советам узких экспертов (например, историков, консультировавших его при написании «Slavorum Apostoli»), но которого все же представляешь сидящим за столом с пером в руке. То, что энциклика «Sollicitudo Rei Socialis» читается совершенно по-иному, служит первым стилистическим признаком иного процесса создания этого документа.

Хотя «Sollicitudo» является энцикликой Иоанна Павла II и воплощает собой его папский авторитет, этот документ был результатом тщательных консультаций и дискуссий в Римской Курии. Иоанн Павел обладал уникальным опытом знания католической Церкви, приобретенным им за девять лет понтификата, ощущая малейшие изменения там, где другим все представлялось неизменным. Понимание динамики общественных перемен в мире позволяло ему видеть, как Церковь должна реагировать на эти политические и экономические перемены. Его представления опережали традиционные воззрения Курии и ту политику, которую выдвигала либеральная теология. Возможно, разработка проекта социальной энциклики при широкой консультации с Курией помогла Папе «научить» новому видению «Церкви в современном мире» всю римскую бюрократию.

Первоначальный вариант энциклики был подготовлен Комиссией по справедливости и миру. Иоанн Павел сказал кардиналу Роджеру Эчегари и епископу Джорджу Меджиа, двум руководителям Комиссии, что он хочет почтить этой энцикликой документ «Populorum Progressio» и «пойти дальше», учитывая те перемены, которые произошли в мире за последние двадцать лет. Комиссия собиралась на «множество заседаний», в результате согласно Меджиа был выработан «синтез», материалы которого были переданы Папе. Затем Иоанн Павел приготовил ряд главных пунктов, которые он хотел отразить в новой энциклике; Государственный секретариат разослал их другим отделам Курии. Комиссия по справедливости и миру запросила от епископских конференций всего мира замечания по вопросам экономического развития. Результаты обзора полученных замечаний были также переданы Папе. Процесс составления проектов энциклики, передачи этих проектов на отзывы и изменения первоначальных вариантов продолжался в течение осени 1987 г. Намеченный срок выпуска - двадцатая годовщина документа «Populorum Progressio», 26 марта - уже давно прошел. Работа над тем, что было названо в дальнейшем «Sollicitudo Rei Socialis», продолжалась еще в первые недели января 1988 г., но официально энциклика была датирована 30 декабря 1987 г., чтобы хотя бы таким образом отметить годовщину выхода энциклики Павла VI. Репортеры не могли понять, что происходит. Папа не выезжал за границу со времени визита в США в сентябре и не планировал каких-либо поездок до визита в Латинскую Америку в мае 1988 г. Хоакин Наварро-Валлс объявил любопытной прессе, что «Папа - в поездке по Курии».

Энциклика увидела свет 19 февраля 1988 г. В ней, отдав должное энциклике «Populorum Progressio», Иоанн Павел рассматривает современную мировую общественно-политико-экономическую сцену, исследует нравственную сущность «подлинного человеческого развития», анализирует моральные препятствия на пути экономического и политического развития, обрисовывает моральные пути политической и экономической реформы и прослеживает взаимоотношения между развитием общества и его христианским освобождением. В дополнение к этому в «Sollicitudo Rei Socialis» содержатся некоторые поразительные нововведения в социальной доктрине Церкви, отражающие желание «пойти дальше», которые Иоанн Павел выразил своим помощникам Эчегари и Меджиа.

Если «Populorum Progressio» понималась всеми как документ, склоняющийся к государственному подходу к экономическому развитию стран «третьего мира», то «Sollicitudo» полагает личное «право на экономическую инициативу» жизненно важным как для отдельного человека, так и для общего блага и утверждает, что личные инициативы не могут подавляться во имя «предлагаемого «равенства» всех в обществе». Если «Populorum Progressio» сохраняет молчание относительно взаимоотношений различных политических систем и перспектив экономического развития в бедных странах, то «Sollicitudo» является документом решительно антитоталитарным и, в частности, антикоммунистическим, отвергая провозглашение «какой-либо группой общества, например, политической партией... себя в роли единственного лидера, узурпируя власть».

«Populorum Progressio» рассматривает экономическое развитие как независимую сторону жизни общества, «Sollicitudo» отражает подход Иоанна Павла к социальным переменам, который он назвал «культура - сначала», настаивая на том, что развитие невозможно без создания цивилизованного гражданского общества. Этот тезис проводится и далее в документе, в разделе, посвященном связи прав человека с экономическим развитием, чему в «Populorum Progressio» не уделялось много внимания. Здесь Иоанн Павел утверждает, что общество страдает не только вследствие экономических причин, но и вследствие неуверенности народа в своих гражданских свободах.

«Populorum Progressio» указывает на обязательства развитого мира по отношению к неразвитым странам. Поддерживая это нравственное утверждение, Иоанн Павел II замечает в то же время, что упадок в странах «третьего мира», наблюдавшийся со времен выхода «Populorum Progressio», обусловлен также «несомненно, серьезными упущениями со стороны самих развивающихся народов, и особенно со стороны тех, в чьих руках находится там экономическая и политическая власть». Интегральное человеческое развитие требует, чтобы страны «третьего мира» «преобразовали свои некоторые несправедливые структуры, главным образомполитические институты , для того чтобы заменить прогнившие диктаторские и авторитарные формы правления демократическими ивовлекающими в правление народ» .

Эти темы полностью согласуются с учением Иоанна Павла, проводимым им в течение девяти лет. Некоторая противоречивость энциклики «Sollicitudo», вызвавшая критику, относится к описанию ситуации в мире, которое напоминает взгляды, преобладавшие во всех органах Церкви, занимающихся вопросами социальной справедливости. Энциклика утверждает, что как «либеральный капитализм», так и «марксистский коллективизм» по сути своей - идеологии, ответственные за «напряжение между Востоком и Западом» , и обе они «несовершенны и нуждаются в радикальном изменении». Более того, «каждый из этих двух блоков проявляет тенденцию к империализму ... или к определенным формам неоколониализма; и этому искушению они часто поддаются, как показывает история, включая недавнюю». Схватка между Востоком и Западом, перенесенная на «третий мир», - это «прямое препятствие к истинному преобразованию неразвитых стран в развитые». Борьба между Востоком и Западом является результатом «преувеличенной заботы о безопасности , которая заглушает стремление к объединению всеобщих усилий ради общего блага человечества».

А.М. Розенталь, бывший редактор «Нью-Йорк тайме», писал в своей колонке: «Все хорошие журналисты одинаково озаглавили бы свой репортаж - «Папа обвиняет марксизм и капитализм одновременно; говорит, что оба они империалистичны и греховны по отношению к бедным». Уильям Ф. Бакли был менее сдержан, охарактеризовав представление Папы о мире как «неспособность различать кристально ясную грань между воззрениями Маркса, Ленина, Мао Цзэдуна и Пол Пота, с одной стороны, и Локка, Джефферсона, Линкольна и Черчилля - с другой». Либеральное антикоммунистическое издание «Нью рипаблик» в своей редакционной статье утверждало, что Иоанн Павел «стал апостолом морального единообразия обеих соперничающих сторон», который «не хочет сказать правды» из «политических соображений».

Эти обвинения, равно как и горячий прием, оказанный энциклике со стороны католических «прогрессистов» в экономике и политике, были преувеличены. Никто не мог серьезно утверждать, что Иоанн Павел неспособен провести различие между, скажем, НАТО и Варшавским Договором; однако вышеприведенные отзывы энциклики о «двух блоках» привели к непониманию и недоразумению. Правда также и то, что, с точки зрения многих католиков из стран «третьего мира» (точка зрения на историю, которую Иоанн Павел пытался показать Курии), как капитализм, так и коммунизм, или, более широко, «Восток» и «Запад», явно нуждались в «радикальном исправлении». Но если это и так, все равно трудно представить, что то правление, которое называлось капитализмом в Латинской Америке, было бы еще одной и очень старомодной формой государственного управления экономикой. Часть американской критики энциклики проявила достаточную узость суждений. Иоанн Павел писал как всеобщий пастырь Церкви, осознавая, что его учение об экономической инициативе, отрицание государственных планов развития и поддержка демократии будут расценены как фронтальная атака в Москве, Гаване и Манагуа, каким бы обычным делом эта атака ни казалась в Нью-Йорке и Вашингтоне. Это обстоятельство должны были бы учесть его читатели на Западе.

И все-таки нельзя отрицать, что в «Sollicitudo» проявилось влияние тех католических интеллектуалов и активистов, которые действительно верили в «нравственную неразличимость» между «блоками», а также давнее влияние на Курию тактики Павла VI, Восточной политики с ее «одинаковостью» Востока и Запада. То, что эти идеи просочились в энциклику, большинство оригинальных элементов которой более согласовывалось с мышлением Иоанна Павла II, можно объяснить результатом попытки Папы использовать подготовку «Sollicitudo Rei Socialis» в качестве способа привести Курию к новому мышлению относительно роли Церкви в современном мире. Но, очевидно, мышление Курии оказало на энциклику большее влияние, чем оригинальные идеи - на Курию.

КОНФРОНТАЦИЯ В ПАРАГВАЕ

Несмотря на то что со времени его последнего визита в Латинскую Америку прошло всего тринадцать месяцев, Иоанн Павел считал новый визит необходимым. В мае 1988 г. тридцать седьмая пастырская поездка за рубеж привела Папу в Уругвай, Перу, Боливию и Парагвай. Эта поездка ярко иллюстрирует озабоченность политической коррупцией и нищетой народа, о которых он писал в «Sollicitudo Rei Socialis».

Генерал Альфредо Стресснер был «переизбран» на свой восьмой срок в качестве Президента Парагвая 18 февраля 1988 г. Он полностью контролировал ситуацию в стране, с тех пор как захватил власть в 1954 г., в ходе переворота, поддержанного доминирующей ныне партией Колорадо и армией. Демократическое движение, изменявшее политический ландшафт Латинской Америки, достигло и Парагвая, но Стресснер не обнаруживал желания признавать рождающуюся демократическую оппозицию и не имел намерения рисковать своим положением и своей партией в подлинном выборном состязании.

Маршрут поездки по Парагваю предполагал встречу Папы с оппозиционной группой «Строители общества». 11 мая, когда Иоанн Павел был в Оруро, крайне бедной области Перу, представителю Папы Хоакину Наварро-Валлсу было передано через журналиста, что генерал Стресснер в письме к папскому нунцию, архиепископу Джорджио Зуру, только что отменил встречу Папы со «Строителями». Папа возвратился в Кочабамбу (Боливия), чтобы отслужить мессу в 11 часов утра. После мессы Иоанн Павел встретился с Государственным секретарем Ватикана Касароли, его заместителем архиепископом Мартинесом Сомало и со своим представителем для связей с общественностью Наварро-Валлсом. Реакция Папы была однозначной: если доклад из Асунсьона верен, «мы не едем в Парагвай». Иоанн Павел продолжал выступления вне Парагвая в соответствии с программой, в то время как его спутники пытались связаться с архиепископом Зуром через Рим, где главным в Ватикане в отсутствие Касароли и Мартинеса Сомало остался «министр иностранных дел» архиепископ Сильвестрини.

На следующий день, 12 мая, Наварро решил попытаться воздействовать на Стресснера через общественность, выпустив простой пресс-релиз: «В настоящий момент я должен выразить возмущение провокацией, не имеющей прецедента, по отношению к пастырской деятельности Святого отца». Пресса жаждала большей информации, но Наварро отвечал, что выпущенное заявление говорит само за себя. В 7.30 13 мая - день почитания Богоматери Фатимской и седьмой годовщины покушения Агджи на убийство - посол Парагвая Папалардо, ответственный за протокол визита Папы в Парагвай, выследил Наварро в монастыре, где размещался Папа со своими сопровождающими в Кочабамбе. Он сказал, что читал отзывы прессы на заявление Наварро в утренних газетах. Затем он пустился в пространные рассуждения: «Строители общества» были якобы коммунистами, которые не пользовались ни малейшей поддержкой партии Колорадо. Архиепископ же Ролон (президент парагвайской Конференции епископов) был, дескать, оппортунистом, желавшим лишь попасть в анналы истории как освободитель Парагвая. Наварро выслушал все это и спокойно ответил, что проблема представляется беспрецедентной, и посоветовал Папалардо встретиться с нунцием и архиепископом Ролоном для ее обсуждения. Ответственный за протокол мог затем позвонить Наварро после ленча и сообщить папскому представителю о разрешении ситуации. В четыре часа пополудни посол Папалардо позвонил, сказав, что все устроено, и поблагодарил Наварро за совет.

Наварро сообщил об этом кардиналу Касароли, а тот - Папе, засмеявшемуся в ответ:

— Итак, они решили впустить Папу в Парагвай... Давление общественности с помощью средств массовой информации было мастерски использовано для достижения целей Папы. Иоанн Павел использовал все свои возможности, как только прибыл в Парагвай, призвав к «нравственному очищению» страны и провозгласив - в терминах, напоминающих язык, использованный им в «Sollicitudo», - что «свобода, справедливость и участие народа» являются непременными условиями построения «подлинной демократии». Очевидно, это относилось к тому, что генерал Стресснер получил якобы восемьдесят девять процентов голосов на выборах в феврале. Стресснер ответил на это своим обычным зловещим способом, арестовав политических оппонентов еще до того как Иоанн Павел покинул страну, и ужесточив репрессии в отношении к Церкви и активистам, боровшимся за права человека, после отъезда Папы. Но дни генерала были уже сочтены. Он был сброшен военным переворотом менее чем через девять месяцев после визита Иоанна Павла. Генерал Андрее Родригес провел общие выборы 1 мая 1989 г. и был избран, по мнению оппозиции, без каких-либо систематических или крупномасштабных нарушений избирательной кампании. Родригес обещал прослужить до конца срока, на который был избран Стресснер, но в дальнейшем переизбираться не захотел. В 1993 г. в Парагвае состоялись первые выборы соревнующихся оппонентов. В 90-е гг. парагвайские епископы оставались борцами за демократию в условиях трудной экономической и политической ситуации в стране.

РАСКОЛ ЛЕФЕВРА

Пока Иоанн Павел совершал свои пастырские визиты, подготавливал энциклики, проводил сотни встреч с епископами всего мира, к Папе подбиралась новая опасность: возможность раскола внутри католической Церкви.

Папа и кардинал Йозеф Ратцингер много трудились ради примирения архиепископа Марселя Лефевра, диссидентствующего француза, стараясь не жертвовать ради этого примирения своей приверженностью решениям Второго Ватиканского Собора. Иоанн Павел встречался с Лефевром вскоре после своего избрания Папой. После этой встречи француз сказал журналистам:

— Он показался мне вовсе не похожим на Папу; у него нет властности.

Папа хотя и приветствовал литургические нововведения, предлагавшиеся Собором, но считал, что в Церкви должно оставаться место для тех, кто хочет пользоваться более ранними, дособорными обрядами, если они принимают Миссал Павла VI как официальное богослужение Церкви. В октябре 1984 г., индулт (каноническое разрешение) позволил более широкое использование Тридентского обряда, содержавшегося в Римском Миссале 1962 г., то есть еще до Второго Ватиканского Собора. Надеялись, что этот индулт поможет умиротворению архиепископа Лефевра и его последователей. Однако неприятие Лефевром нового обряда было не основной причиной его расхождений со Вторым Ватиканским Собором, которые носили теологический, а не просто литургический характер, касаясь вопросов богословия, а не обряда богослужения.

Иоанн Павел II считал документ Собора «Dignitatis Humanae» [«Декларация о религиозной свободе»] ключом к пониманию всего Собора. Архиепископ же Лефевр считал «Dignitatis Humanae» ересью и верил, что создание Церкви в официально католическом государстве было волей Христа. Иоанн Павел II был одним из архитекторов документа «Gaudium et Spes». Папа вспоминал, что Лефевр, чья «теология была совершенно иной», сохранял иное «видение Церкви». Нежелание Лефевра умиротвориться, удовлетворившись индултом 1984 г., сделало совершенно ясной его убежденность, что Второй Ватиканский Собор был колоссальным актом безответственности и неверности, на что указывали, по его мнению, произведенные Собором литургические изменения.

Раскол, предпринятый французским архиепископом, перерос в полномасштабный кризис 15 июня 1988 г., когда Лефевр публично объявил о своем намерении рукоположить в сан епископов четырех новых священников. В соответствии с церковной теологией он обладал священным правом, сакраментальной властью посвящать в епископы, но не получил мандата от Папы на проведение этих назначений. Согласно доктрине и нормам католического права рукоположения в епископы, если бы они были осуществлены Лефевром, будучи канонически незаконными, оказались бы сакраментально имеющими силу. В результате образовалась бы самоустановившаяся отколовшаяся Церковь. Поскольку подобный вариант представлялся наихудшим, кардинал Ратцингер предпринял все усилия для его предотвращения, несмотря на то что 6 мая Лефевр отступился от плана примирения, который был подписан им самим буквально накануне, и бросил вызов, сказав Ратцингеру в частной беседе, что он рукоположит епископов 30 июня. Ратцингер продолжал настаивать на том, что Лефевр должен признавать постановления Второго Ватиканского Собора и учение церковных иерархов, созданное на основании постановлений Собора. Возможным выходом из создавшегося положения было предоставление права «традиционалистам» осуществлять обряды по прежней форме, не выходя из Церкви, не отказываясь от нее. Это и предложил Иоанн Павел Лефевру на их первой встрече, и на это согласился сам Лефевр 5 мая.

После бесплодной встречи с Ратцингером 24 мая Лефевр 2 июня написал Папе, утверждая, что будет осуществлять рукоположение епископов, так как для его движения «абсолютно необходимы церковные авторитеты, которые разделяют нашу озабоченность и будут защищать нас от духа Второго Ватиканского Собора и от духа Ассизи», который Лефевр считал межрелигиозным синкретизмом, не более и не менее. Поскольку взгляды на примирение у сторон не совпадали, Лефевр и его последователи считали «предпочтительным подождать более благоприятного времени для возвращения Рима к истинной Традиции». Поэтому он намеревался продолжать намеченное рукоположение, проведя его 30 июня, молясь в то же время, чтобы «нынешний Рим, зараженный модернизмом, вновь стал католическим Римом». Иоанн Павел ответил на это небольшое письмо 9 июня, призывая Лефевра вернуться на путь примирения. Реакцией на призыв Папы было публичное заявление Лефевра о намерении возводить епископов в сан 30 июня. 29 июня кардинал Ратцингер послал архиепископу телеграмму такого содержания:

Ради любви Христовой и Его Церкви Святой отец настойчиво и по-отечески просит Вас прибыть в Рим сегодня, не совершая 30 июня епископских рукоположении, о которых Вы объявили. Он молится святым апостолам Петру и Павлу, чтобы они наставили Вас не обольщать епископат, вверенный Вашему попечению, и не нарушать клятвы, которую Вы дали в том, что останетесь верны Папе, преемнику Петра. Он просит Бога спасти Вас, не позволив Вам увести и растерять тех, кого Иисус Христос пришел собрать воедино.

Он вверяет Вас ходатайству Пресвятой Девы Марии, Матери Церкви.

Архиепископ Лефевр все же совершил 30 июня рукоположение в епископы. 1 июля кардинал Бернарден Гантен, префект Конгрегации по делам епископов, подписал декрет, постановляющий, что Лефевр совершил «еретическое действо». А следовательно, он, четыре рукоположенных им епископа и другой епископ, участвовавший в церемонии рукоположения, автоматически подлежат отлучению от Церкви. Любой католик, поддерживающий ересь Лефевра, будет подобным же образом отлучен.

2 июля Иоанн Павел II распространил апостольское послание «Ecclesia Dei» [«Церковь Божия»], согласно которому создавалась комиссия по примирению тех членов движения Лефевра, кто не желал следовать в ересь за отколовшимся архиепископом. Комиссия должна была предоставить им пастырскую заботу. Этим примирившимся диссидентам гарантировалось право проводить богослужения «с сохранением их прежней духовной и литургической традиции», в соответствии с соглашением, достигнутым между кардиналом Ратцингером и архиепископом Лефевром 5 мая, от которого Лефевр отказался на следующий же день.

Архиепископ Марсель Лефевр, по отзывам Ратцингера, был «очень трудным человеком». Однако в ересь его увлекли не личные черты, а идеи. Он держался самого крайнего воззрения на французский католицизм, желая видеть в нем «Церковь силы», объединенную с католическим государством. В этом смысле Лефевр стал, живя в XX в., жертвой Французской революции. Когда настало время совершить окончательный выбор, оказалось, что он ненавидит современность больше, чем любит Рим.

Реформирование Курии

Иоанн Павел II, находясь, по словам Наварро-Валлса, «в поездке по Курии» и готовя энциклику «Sollicitudo Rei Socialis», одновременно завершал реорганизацию этого центрального управленческого органа Церкви, о которой он объявил 28 января 1988 г. апостольской конституцией «Pastor Bonus» [«Добрый пастырь»].

Реорганизация Иоанна Павла завершила реформу Курии, начатую Павлом VI в 1967 г. В те времена перемены ограничивались имеющимся персоналом и его интересами. Теперь согласно «Pastor Bonus» была рационализирована организационная структура Курии. «Дикастерии», или отделы, Курии были разделены на три типа: Конгрегации (осуществлявшие юрисдикцию), Советы (которые не занимались вопросами из сферы юрисдикции, но решали проблемы пастырства) и Трибуналы (церковные суды). Была упрощена номенклатура отделов (Священная конгрегация доктрины веры стала Конгрегацией доктрины веры; «второй отдел», или «министерство иностранных дел» Государственного секретариата, был переименован в Отдел по взаимоотношениям с государствами; Секретариат по взаимоотношениям с нехристианами был переименован в Папский Совет по межрелигиозному диалогу. Подобная административная перетасовка была не самым любимым делом Иоанна Павла, но в двух случаях он вмешался в процесс реорганизации.

Руководители Курии предложили объединить службу христианского экуменического диалога со службой диалога с нехристианами и службой диалога с неверующими, смешав работу со всеми «некатоликами» в одном отделе. По словам участников процесса реорганизации, Иоанн Павел сказал «абсолютное и категорическое «нет» этому слиянию и настоял на сохранении разграничения служб по каждому из видов диалога. Этим он четко продемонстрировал, что в его пастырской стратегии экуменизм занимает центральное место. Решительно воспрепятствовав этим предложениям о слиянии служб, он сказал реорганизаторам Курии, что «экуменизм является волей Церкви», и поставил на этом точку. Сохранение трех раздельных дикастерий для этих трех видов диалога обнаружило также уважение Папы к другим мировым религиям и иным взглядам в мире, имевшим свою целостность, которые нельзя было смешивать в одну неразличимую массу «некатоликов».

Затем возник вопрос, к какой ячейке организационной структуры Курии относится работа с прихожанами-мирянами. Некоторые хотели создать Конгрегацию по работе с мирянами. Однако это означало бы поместить мирян под юрисдикцию Святого Престола - как и епископов, священников, богословов, образовательные институты и исполнявших обеты мужчин и женщин, - что, по мнению Иоанна Павла, нарушало теологию Второго Ватиканского Собора. Поэтому решено было создать Папский совет по делам мирян как центр продвижения миссии мирян «в миру». На эту службу была также возложена ответственность за координацию проведения Всемирных дней молодежи.

Конституция «Pastor Bonus» была выпущена на четвертой консистории Иоанна Павла, на которой он назначил двадцать четыре новых кардинала. Утверждение кардиналом литовца Винцентаса Сладкявичуса и то, что ему позволили приехать в Рим на церемонию назначения, было не только свидетельством перемен в Советском Союзе, но и знаком уважения со стороны Папы по отношению к одной из самых героических поместных церквей в католицизме. Утверждение кардиналом Джона Баптиста By Ченгчанга из Гонконга явилось подобным же обращением уже к другого рода коммунистической власти и шагом поддержки иерархии в Гонконге в преддверии неопределенного политического будущего этого города. Лукас Морейра Невес, бразильский доминиканец и бывший работник Курии, который был назначен архиепископом Сан-Сальвадора да Баия в июле 1987 г., также получил красную кардинальскую шапку, как и Джеймс Хайки из Вашингтона и Эдмунд Шока из Детройта, который в 1990 г. приедет в Рим, чтобы помочь Ватикану разобраться с финансовыми проблемами. Мозамбик и Камерун обрели своих первых кардиналов, францисканца Александра Хосе Мария дос Сантоса из Мапуту и Христиана Уайена Туми из Дуала. Ласло Паскаи из Венгрии и Ганс Герман Гроэр, бывший бенедиктинский аббат, занявший пост архиепископа Венского в 1986 г. после отставки кардинала Кёнига, были назначены на рассмотрение в Коллегии кардиналов; в дальнейшем над австрийцем, однако, нависла тень скандала.

Были произведены и перестановки в персонале Курии. Два помощника кардинала Касароли, архиепископ Эдуарде Мартинес Сомало и Ачилле Силвестрини (которые занимали соответственно должности заместителя и «министра иностранных дел» в течение девяти лет) были утверждены кардиналами, причем Мартинес Сомало стал префектом Конгрегации божественного культа и дисциплины таинств, а Силвестрини - префектом апостольской сигнатуры (апелляционного суда Церкви). Архиепископ Эдвард Кассиди, бывший нунций в Голландии, заменил Мартинеса Сомало на посту заместителя, а архиепископ Анджело Содано, бывший нунций в Чили, занял место Сильвестрини в качестве секретаря вновь сформированного Отдела по взаимоотношениям с государствами,

Один кардинал, которого Иоанн Павел хотел назначить, умер за два дня до консистории. Это был Ганс Урс фон Балтазар, великий шведский теолог, оказавший важное влияние на мышление Иоанна Павла и по праву считавшийся самым творческим католическим богословом двадцатого столетия. На его похоронах кардинал Ратцингер вспомнил отзыв Анри де Любака о Балтазаре как об ученом самого развитого и передового ума в современном мире. Немного нашлось бы тех, кто посчитал подобное мнение преувеличенным.

За месяц до этой консистории Иоанн Павел завершил еще одну «реформу» в Ватикане, которая наверняка была ближе его сердцу, чем преобразования, отраженные в «Pastor Bonus». Возвратившись из Калькутты в 1986 г., Папа занялся организацией «дома милосердия» в Ватикане, которым должны были управлять миссионерки матери Терезы. Папские управляющие уверяли, что это недопустимо. Разве можно ввести в Ватикан нищих и бродяг? Как решать вопросы безопасности? Иоанн Павел продолжал настаивать, и решение в конце концов было найдено: обновить и передать под приют здание на окраине города-государства Ватикана, рядом с Конгрегацией доктрины веры, но в пределах стен, ограждающих Ватикан. 17 июня 1987 г. Папа благословил основание убежища для бедных «Dono di Maria» [«Дар Марии»], и приют был открыт 20 мая 1988 г., два дня спустя после дня рождения Иоанна Павла: ему исполнилось шестьдесят восемь лет. В доме - спальные комнаты для мужчин и женщин, которые могут принимать по семьдесят человек на ночь. Две столовые и кухня рассчитаны на пропитание ста бездомных в день.

AD LIMINA APOSTOLORUM

24 октября 1988 г. Иоанн Павел II принял у себя епископов из Мичигана и Огайо, совершающих каждые пять лет визиты ad limina в Рим. К тому времени он провел в общей сложности около 300 таких встреч с епископами всего мира.

За десять лет Папа проехал в пастырских поездках 360 тысяч миль и произнес 1424 обращения к верующим в 74 странах. За тот же период он совершил также 78 пастырских посещений городов и поселков Италии и более 300 пастырских визитов по римским приходам. Он канонизировал сотни новых святых и беатифицировал, причислив к лику блаженных, 309 будущих святых. За этот период им были написаны семь энциклик, семь апостольских конституций, более тридцати апостольских посланий и три апостольских наставления на основании решений Синода. Им были приняты сотни послов, глав государств и представителей международных организаций, не говоря уже о бесчисленном количестве паломников. Среди всей этой деятельности Иоанн Павел уделял не меньше, а может быть, и больше, личных сил и энергии встречам ad limina с епископами, чем любым другим обязанностям служения Петра.

В соответствии с древним обычаем и законом Церкви каждый епископ, возглавляющий епархию, должен посещать Рим раз в пять лет, чтобы совершить паломничество ad limina apostolorum [«к порогам апостолов»]. В нынешние времена епископы совершают визиты ad limina, собираясь в национальные или, если страна большая, региональные группы, чтобы упростить расписание визитов к Папе и иметь возможность обсудить с ним в единой дискуссии местные проблемы. В период папства Павла VI епископские визиты ad limina включали короткую встречу с Папой и ряд встреч с руководителями Курии. Иоанн Павел изменил эту стандартную программу, отведя больше времени для бесед с епископами, предоставив и им возможность провести больше времени с ним как в личном общении, так и во время встречи с их региональными или национальными группами.

При Иоанне Павле II каждый визит ad limina включал, как и ранее, личную встречу с каждым епископом. Эти встречи продолжались от пятнадцати минут до получаса и более и иногда начинались с того, что Папа, указывая на атлас, лежащий на столе, просил:

— Покажите, где находится ваша епархия.

Беседы происходили без переводчиков (Иоанну Павлу вообще редко приходилось прибегать к ним), и Папа, умеющий и любящий слушать, обычно больше задавал вопросы, чем говорил сам. Его интерес к положению местных церквей был поистине неутолим. Хотя положение и обстоятельства деятельности церквей в 2400 епархиях сильно различались, у епископов часто создавалось впечатление, что Иоанн Павел, сам возглавлявший в прошлом епархию, «знал, о чем вы говорите», как сказал один епископ, когда выслушивал рассказы о местных проблемах с персоналом, финансами или программой работы. Эти встречи Папы и епископа один на один были более результативными при Иоанне Павле, чем при Павле VI, и более открытыми. В доверительной беседе наедине епископы получали возможность поведать Папе все, что было у них на уме, освобождаясь, быть может, от груза своих забот, разделить которые они порой не могли ни с кем иным.

Иоанн Павел несколько видоизменил программу встреч ad limina с тем, чтобы каждый епископ имел теперь четыре встречи с Папой вместо одной, как прежде. Иоанн Павел приглашал каждую группу прибывших епископов на утреннюю мессу с ним в личной церкви папских апартаментов. Он приглашал также каждую группу на ленч или на обед, где региональные проблемы или проблемы страны, откуда прибыли епископы, обсуждались в присутствии лишь Папы и его секретарей. Иоанн Павел ввел обычай групповых встреч с прибывшими епископами, на которых обращался к ним с речью. Эти беседы ad limina стали еще одним средством проведения в жизнь идей Папы, открывая местным прихожанам во всем мире через епископов мнение Папы о конкретной ситуации в местной Церкви.

Расширение программы визитов ad limina было со стороны Иоанна Павла II не просто жестом внимания и вежливости к собратьям-епископам. Таким образом он получал возможность лучше узнать всемирный епископат. Его поразительная память на имена и места приводила в изумление многих глав епархий, приезжавших к нему каждые пять лет. Приятно поражало их и его чувство юмора. Одного из епископов, прибавившего в весе со времени прошлого визита, Иоанн Павел спросил:

— Ваша епархия растет? Епископ отвечал, что да, община расширяется.

— Как и ее епископ, - сказал Папа.

Визиты ad limina позволяли получать точную информацию о состоянии Церкви в мире. В один из типичных в этом отношении периодов, от середины января до конца апреля 1988 г., Иоанн Павел встречался с епископами из Нидерландов, двух областей Западной Германии, Судана, Кении, Англии и Уэльса, американского Среднего Запада, Бенина, Конго, Мали, Новой Зеландии, Мозамбика, американского Юго-Запада, Литвы, Заира и Онтарио. Папа получал регулярные доклады от нунциатов Святого Престола и от апостольских делегаций за границей, однако нунций или апостольский делегат редко бывали жителями той страны, в которую они назначались. Беседы за ленчем или за обедом с лидерами поместных церквей давали Иоанну Павлу ощущение тонкостей положения и знание персонала на местах, которых не получишь из дипломатических докладов, посылаемых оттуда.

Процесс ad limina был полезен для обеих сторон. Епископов, особенно из молодых Церквей, подбадривало то большое внимание, которое они ощущали со стороны Иоанна Павла. Африканцы, например, считали, что ни один Папа в истории не был лучше информирован об их положении или о ситуации в мире, чем Иоанн Павел II. Эта система обратной связи оказывалась особенно полезной, когда цикл визитов ad limina из какой-либо страны совпадал с подготовкой поездки Папы в эту страну. Так, нигерийские епископы приезжали в Рим с визитом ad limina 21 января 1982 г. Прибыв в Лагос 8 февраля, Папа был уже хорошо осведомлен о тамошней ситуации, и его обращения к народу отражали то, что он узнал от нигерийских епископов за две с половиной недели до своей поездки, внимательно слушая их.

При Иоанне Павле II визиты ad limina из канонической формальности превратились в подлинное проявление sollicitudo omnium ecclesiarum Папы, то есть его традиционной «заботы о всех Церквях». Визиты ad limina стали также еще одним примером стремления Иоанна Павла буквально воспринимать слова Евангелия и быть Петром, укрепляющим своих братьев.

ВСЕ РОССИИ

Для некоторых поляков «Азия начинается с Пшемысля», города на восточной границе современной Польши. В этих словах кроется довольно откровенное предположение, что Россия, чем бы она ни являлась, во всяком случае, «не Европа». В монархическом ли, или в коммунистическом одеянии, этот древний гонитель поляков был для них «чужаком», в то время как исторические угнетатели Запада, германцы, «чужаками» Европой не воспринимались, хотя и были врагами европейских народов. Религиозно, политически, этнически и культурно Россия и русские - советскими они были или нет - считались «чужаками», а потому многие поляки с трудом воспринимали их как своих, европейцев.

Кароль Войтыла был в этом смысле исключением. Интерес к истокам славянского языка и славянской культуры подготовил его к представлению о восточных славянах - русских, украинцах, белорусах - как о двоюродных братьях западных славян, таких как поляки, несмотря на различие их алфавита. Знание истории, полученное Войтылой в ходе исследования развития культуры, также привело его к представлению о России как о Европе. До конфликта между Римом и Константинополем в одиннадцатом столетии Россия принадлежала к одному из двух легких, которыми дышала христианская культура Европы. Европа должна была вновь задышать обоими легкими, чтобы преодолеть политические и психологические границы, созданные Ялтинскими договоренностями. А это, кроме всего прочего, предполагало, что Россия будет частью Европы.

Став Папой, Кароль Войтыла сохранил интерес к России и к русским. Он глубоко вчитывался в труды Владимира Соловьева, русского философа и богослова конца XIX в., пророка примирения восточного и западного христианства, возлагавшего большие надежды на начало нового тысячелетия. Иоанн Павел был знаком с трудами русских религиозных мыслителей, которые прежде были убежденными марксистами, но оставили марксизм в период между революциями 1905 и 1917 гг., предупреждая как правительство, так и Русскую Православную Церковь о надвигающейся катастрофе в России, - Николая Бердяева, о. Сергия Булгакова и Семена Франка. Эти мыслители, а также работы таких богословов, как о. Павел Флоренский и о. Георгий Флоровский, которых он читал по-французски или в переводах на польский язык, ввели Папу в глубины русской религиозной культуры, убедив его в том, что Россия может многое дать миру. Стремление этих мыслителей к христианскому единству утвердило в Иоанне Павле экуменические настроения, тягу к востоку, способствуя преодолению взгляда поляка на Россию как страну за пределами Европы. Иоанн Павел поддерживал с русскими как личные, так и интеллектуальные контакты. Встречи с Андреем Громыко и другими советскими функционерами не могли полностью удовлетворить Папу. Он был заинтересован в обмене мнениями, невозможном в ходе официальных переговоров на межгосударственном уровне, которыми хотели бы ограничиться кардинал Касароли и другие его дипломаты. Иоанн Павел стремился к откровенным беседам с русскими, что со временем привело его в самый центр борьбы за права человека в России и сопротивления советскому коммунистическому правлению - не в качестве политика, но в качестве священнослужителя.

ИОАНН ПАВЕЛ II И АНДРЕЙ САХАРОВ

В 1983 г. подруга-полька устроила для Ирины Иловайской-Альберти возможность оказаться в первом ряду присутствовавших на одной из общих аудиенций Иоанна Павла, проводившихся по средам. Дочь русских родителей-эмигрантов, Ирина росла в Югославии между двумя мировыми войнами. Там она повстречалась с итальянским дипломатом Альберта и в 1946 г. вышла за него замуж. Альберти был направлен в Прагу, куда поехала молодая чета и где Ирина впервые столкнулась с жестокостью коммунистического режима во время захвата власти коммунистами в Чехословакии в 1948 г. Этот мрачный опыт зажег ее интерес к положению в России, и когда в конце пятидесятых и в шестидесятые годы появилась возможность контактов с новыми эмигрантами и советскими гражданами, она стала их поддерживать, не предполагая тогда еще, куда это ее приведет. После смерти мужа в 1975 г. Ирина получила приглашение Александра Солженицына, жившего тогда в Швейцарии, в качестве помощницы сопровождать нобелевского лауреата и его семью в их новый дом в изгнании в Вермонте. Госпожа Альберти согласилась и провела четыре года с Солженицыным, став за это время весьма осведомленной о внутренней политике Советского государства, об антисоветском сопротивлении, развившемся как в эмиграции, так и в России.

Завершив работу с Солженицыным и возвратившись в Париж, она решила съездить в Рим, чтобы встретиться с Папой. Встреча была короткой, однако она произвела на госпожу Альберти огромное впечатление, ее глубоко тронула любовь Папы к России. Более того, интерес к России и к русским был не просто интересом образованного и умного человека, ученого. Этот интерес был «глубоко человеческим и духовным».

Следующая встреча между Папой-поляком и дочерью русских эмигрантов произошла приблизительно год спустя. Андрей Сахаров, блестящий советский физик, ставший борцом за права человека, объявил голодовку. Он жил в Горьком в вынужденном внутреннем изгнании, где оказался в 1980 г. после протеста против советского вторжения в Афганистан. Его жене, Елене Боннер, тоже активистке в борьбе за права человека, отказывали в получении паспорта для выезда из СССР на кардиологическую операцию, необходимую для спасения ее жизни. Боннер была давней подругой Ирины Альберти. Когда дети Боннер приехали в Рим, участвуя во всемирной кампании за освобождение их матери из ссылки в Горьком, госпожа Альберти, знавшая, как Иоанн Павел восхищался Сахаровым, устроила им встречу с Папой. Встреча была организована сдержанно, без лишней огласки. Государственный секретариат Ватикана с беспокойством относился к любой возможности конфронтации с советским режимом, но когда госпожа Альберти сообщила Иоанну Павлу, что дети Боннер хотят видеть его, он немедленно ответил согласием. Встреча произошла в небольшой комнате, удаленной от Зала аудиенций Павла VI, и продолжалась десять минут, до начала общей аудиенции, которую должен был проводить Папа. Через переводившую на русский язык госпожу Альберти Иоанн Павел сказал детям Боннер, что он информирован о положении их матери и отчима и ставит вопрос об этом перед Советским правительством через дипломатические каналы и частные контакты. Торопливо уводимый своими помощниками, Папа сказал госпоже Альберти:

— Приходите на встречу со мной, когда будете в следующий раз в Риме.

— Каким образом? - спросила она.

— Поговорите с моим секретарем, - сказал Папа уже в дверях. Это казалось невозможным - просто позвонить в Ватикан, попросить к телефону монсеньора Дзивиша и договориться о встрече с Папой. Но друг Ирины, французский иезуит, уверил госпожу Альберти, что она должна поступить именно так, когда будет в Риме. Итак, пребывая - после аудиенции Папы с детьми Боннер - в предощущении того, что в ее жизни настали еще не определенные, но «радикальные» перемены, Ирина Альберти позвонила секретарю Папы, когда вновь оказалась в. Риме летом 1985 г. На этот раз она была приглашена на папскую летнюю виллу в Кастель-Гандольфо, где она и Иоанн Павел провели несколько часов в беседе об условиях жизни в СССР, о его правительстве и об истинном положении Церкви. После этой беседы Иоанн Павел вновь пригласил Ирину на встречу в следующий ее визит в Рим.

В результате международного давления, голодовки Сахарова и прихода к власти Михаила Горбачева Елена Боннер наконец получила паспорт для выезда из СССР и лечения в Соединенных Штатах. В декабре 1985 г. она остановилась в Риме, и Ирина Альберти организовала ее встречу с Папой. Это была «совершенно конфиденциальная и частная встреча», - вспоминала она, поскольку Боннер получила паспорт с условием не встречаться с какими-либо общественными деятелями; и Сахаров, оставшись в СССР, был заложником, судьба которого зависела от хорошего поведения Боннер за границей. Госпожа Альберти изобрела уловку, чтобы отвлечь репортеров, повсюду следовавших за женой Сахарова. Пока они шли по пятам детей Боннер, Ирина и Елена отправились в Ватикан.

Встреча Елены Боннер с Папой продолжалась два часа, в течение которых обсуждалась жизнь в Советском Союзе на примере Сахарова и его супруги. Иоанн Павел слушал не только внимательно, но и с сочувствием, проявляя пастырское участие. Елена Боннер, очень сильная женщина, вышла после этой встречи плача и сказала Ирине Альберти:

— Это самый замечательный человек из всех, кого я когда-либо встречала. Он весь - свет. Он - источник света...

В феврале 1989 г., когда Сахаров и Боннер были в Риме вместе, они частным образом встретились с Папой, и тот позаботился, чтобы их не прерывали в течение двухчасовой беседы. Сахаров, который, согласно опросу общественного мнения, проводившемуся в тот год, был назван самым почитаемым человеком в советской истории, подвергался давлению со стороны Михаила Горбачева. Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Советского Союза уговаривал его баллотироваться в Совет народных депутатов и принять активное участие в политике.

Но Сахаров не желал формального участия - это означало бы одобрение им политики Горбачева (которого он считал коммунистом-реформатором) или принятие им советской системы, которую он считал нереформируемой. Он мучился над разрешением этой дилеммы.

Во время встречи с Иоанном Павлом Елена Боннер сказала мужу:

— Это единственное место в мире, где ты можешь задать мучающий тебя вопрос.

Сахаров, которого Ирина Альберти называла «теистом», не уверенным в своих взаимоотношениях с Богом», задумавшись на момент, объяснил положение, в котором он оказался, и затем задал вопрос, терзавший его:

— Если я вступаю в эту игру, направлю ли я ее в лучшее русло или вынужден буду смириться с тем, что меня использовали?

Впервые за свою долгую, трудную и героическую жизнь Андрей Сахаров совершал своего рода исповедь.

Иоанн Павел задумался, не говоря ничего, просто слушая и размышляя. Затем он сказал Сахарову:

— У вас чистая и сильная совесть. Можете не сомневаться, вы не совершите ошибки... Я думаю, что вы окажетесь полезны.

Сахаров, почувствовав облегчение, освободившись от сомнений, вернулся в Советский Союз и был избран в Совет народных депутатов, где стал олицетворением совести движения за реформы.

ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ХРИСТИАНСТВА НА РУСИ

Тысячелетие крещения восточных славян, которое должно было праздноваться в июне 1988 г., поставило перед Иоанном Павлом сложную проблему, подвергшую сильному испытанию его приверженность религиозной свободе и экуменизму.

Хотя русское православие считало тысячелетие лишь своим, Греко-Католическая Церковь на Украине имела по крайней мере столь же сильное историческое право считать себя наследницей крещения в 988 г. князем Владимиром Киевской Руси - древнего государства, из которого со временем возникли современная Россия и Украина. Как украинцы, так и русские были по-своему правы, но ни те ни другие не хотели признавать прав своих оппонентов. Русское православие вообще продолжало настаивать, что Греко-Католическая Церковь на Украине официально не существует.

Если бы Иоанн Павел был приглашен в Москву на празднование тысячелетия христианства в июне 1988 г., не получив при этом заверений в возможности встречи с украинскими католиками и их подпольными лидерами, то он оказался бы перед острой дилеммой. Патриарх Московский Пимен разрешил эту проблему, дав Папе понять, что его в Москве не ожидают. Однако этот грубый жест стал предвестником еще больших трудностей. Тем не менее Папу нельзя было лишить возможности отметить этот юбилей и выразить свое уважение к Русской Православной Церкви. 25 января 1988 г. он готовит апостольское послание «Euntes in Mundum Universum» [«Выходя в широкий мир»], благодаря Бога за дар крещения Киевской Руси. В тот же день на службе в базилике Святого Павла за стенами города, посвященной окончанию Недели христианского единства, он распространил свой поцелуй мира также и на «нашу сестру - Церковь Патриарха Московского, которая приняла большую часть христианского наследия земли русской».

Папа не ограничился в праздновании тысячелетия изданием документов и братскими приветствиями. Режим Горбачева понимал, что, позволив православию отпраздновать свое тысячелетие, он завоюет благосклонность Запада. Советское правительство предпочло бы, однако, празднование, состоящее из одного или двух больших публичных торжеств для элиты и не касающееся всего населения. Провозгласив по всему миру, что Римско-Католическая Церковь готовится отметить этот великий момент в истории христианства и России, Иоанн Павел II окончательно лишил Советы возможности подобного приглушенного празднования. Папа, которого не желали принять в Москве, помог сделать празднование тысячелетия христианства главным общественным, международным и информационным событием, требующим от Советского правительства признания крещения Руси в качестве определяющей реальности российской истории.

Послание «Euntes in Mundum» было подписано 25 января, но не публиковалось до марта. В этот период Иоанн Павел подписал еще одно послание, «Magnum Baptismi Donum» [«Великий дар крещения»], адресованное кардиналу Мирославу Любачивскому и всем католикам Украины, в котором Папа благодарил их за героическое свидетельство о тысячелетней вере и выражал уверенность в наступлении дня, когда греко-католики Украины смогут открыто исповедовать свою веру. «Magnum Baptismi Donum» было выпущено в середине апреля.

Делегацию Святого Престола на праздновании тысячелетия в Москве возглавлял Касароли. В нее входили: кардиналы - Виллебранд (секретариат по единству христиан), Эчегари (комиссия «Справедливость и мир») и три эксперта. Делегация католического епископата со всего мира включала кардиналов - архиепископов Венского, Ханойского, Миланского, Варшавского и Нью-йоркского, а также кардинала Вайсводса из Латвии, архиепископа Паскаи из Венгрии (который вскоре после этого стал кардиналом), епископа Дарио Кастрильона Хойоса (президента Африканского совета епископов). Кардинал Касароли выступил на публичном торжестве для русских православных лидеров, представителей международных организаций и членов Советского правительства, проходившем в Большом театре 10 июня. Касароли дипломатично коснулся того, что он назвал «деликатным и болезненным» предметом легальной защиты религиозных свобод. предварив это обращением к «реализму государства», которое должно было понять, что «религиозный факт», и особенно факт, относящийся к христианству, остается неопровержимой действительностью... и не может игнорироваться любым государственным мужем, чья ответственность заключается в учете реальности» После обращения к «реализму государственного мужа» кардинал добавил, что Иоанн Павел скорее всего сказал бы вначале: «Этого требует уважение к человеку».

Хотя визит делегации Святого Престола был нанесен Русской Православной Церкви официально, Иоанн Павел II неспроста назначил главой делегации кардинала, являющегося Государственным секретарем Ватикана. Это дало понять Советскому правительству, что оно находится в фокусе внимания Ватикана. Иоанн Павел заготовил личное письмо к Михаилу Горбачеву, которое кардинал Касароли должен был вручить вместе с меморандумом, обрисовывающим главные проблемы советско-ватиканских взаимоотношений так, как понимал их Папа, хотя встреча с Горбачевым не планировалась, когда делегация Святого Престола прибыла в Москву. Папа включил в состав ватиканской группы также и Хоакина Наварро-Валлса, предполагая, что может появиться необходимость подключения к празднованиям международных средств массовой информации. Наварро позволил просочиться в прессу информации о письме Папы к Горбачеву, пока делегация Святого Престола оставалась в гостинице «Советская», ожидая реакции Кремля.

Они уже готовились покинуть Москву в понедельник 13 июня после полудня. До отлета оставалось сорок восемь часов, но известий от Горбачева не поступало, и напряжение росло. Поскольку письмо Папы не могло быть доставлено кем-либо другим, Касароли уже предвидел перспективу возвращения исторического послания домой. В четыре часа пополудни в субботу 11 июня позвонил представитель советского Министерства иностранных дел, сообщив, что Горбачев встретится с ними в Кремле в понедельник в полдень, и извинился за задержку. Горбачев хотел, чтобы на встрече присутствовал советский министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе, а Шеварднадзе до тех пор был в отъезде. Наварро спросил, можно ли сообщить мировой прессе о предстоящей встрече. Представитель МИДа ответил:

— Нет, просто попросите журналистов быть у Спасской башни Кремля в 11.40.

Наварро так и сделал, и пресса, естественно, была в недоумении, желая узнать больше.

— Что там должно произойти? - спрашивали они.

— Просто будьте там, - ответил Наварро.

В понедельник утром кардинал Касароли в беспокойстве решал, должен ли он надеть кардинальскую сутану и нагрудный крест или ограничиться деловым костюмом с римским воротничком. Наварро сказал ему:

— Ваше преосвященство, ваше фото будет на первых страницах всех газет мира...

Это решило вопрос, и Касароли надел сутану. В жаркий июньский полдень он сел в лимузин, чтобы отправиться в Кремль, надев поверх сутаны еще и пальто, чтобы сутана с красной отделкой и крест не были видны, пока он не въедет в пределы Кремля.

Делегация Ватикана встретилась с Горбачевым в его кабинете, расположенном прямо над прежней квартирой Ленина, в которой все сохранялось «как было». Встреча началась с предварительных любезностей и шуток. Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Советского Союза просил Касароли не смущаться, поскольку он и министр иностранных дел Шеварднадзе тоже были крещены еще в младенчестве. Горбачев доверительно рассказал также об иконе, которая была спрятана в доме его детства за портретом Ленина. Кардинал Касароли вручил Генеральному секретарю письмо Папы, Вместо того чтобы отложить чтение на потом, Горбачев сразу открыл его и зачитал как письмо, так и меморандум о главных трудностях взаимоотношений.

Письмо, написанное на специальной личной бумаге Папы, содержало следующее:

Его Превосходительству г-ну Михаилу Горбачеву.

Католическая Церковь с огромным уважением и симпатией относится к великому духовному наследию восточных славянских народов. С великой радостью я пожелал, чтобы кардиналы, архиепископы, епископы и прелаты, представляющие Святой Престол и католическую Церковь, присутствовали на таком великом праздновании в Москве.

Я лично слежу за событиями международной жизни, и прежде всего за всеми инициативами на благо мира, которые предпринимаете Вы. В последнее время мое особое внимание было привлечено к многообещающим сдвигам в сфере взаимоотношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, главным образом в том, что касается разоружения, ставшего возможным благодаря ряду встреч и соглашений, что принесло такое облегчение всему миру.

С огромным интересом я отнесся к Вашим словам на встрече с Патриархом Пименом и Синодом Русской Православной Церкви 29 апреля этого года, отметив для себя то, что Вы сказали о связи жизни религиозной общины с гражданским обществом через общую историю и общее отечество, а также о праве верующих как граждан на свободное выражение их собственных религиозных убеждений и об общественном вкладе, особенно в отношении человеческих ценностей и решения самых острых проблем общества, и в частности, работы ради мира.

Я отметил также, что Вы коснулись необходимости изменить отношение к Церкви и верующим, которого придерживались в прошлом государственные власти. И с огромным вниманием отнесся я к Вашему заявлению, о том, что в скором времени будет принят новый закон о свободе совести, в котором будут также учтены интересы религиозных организаций.

Я убежден, что Ваша работа, г-н Генеральный секретарь, возбудила огромные ожидания и оправданную надежду со стороны верующих. Разделяя их чувства, я хотел бы выразить Вам свою уверенность, что визит кардинала Касароли откроет новые перспективы в положении католиков в Советском Союзе. Я хотел бы выразить ту же надежду, которую высказал мой предшественник. Папа Павел VI, бывшему тогда министру иностранных дел г-ну Громыко, надежду на то, что вопрос о положении католической Церкви в СССР мог бы получить более удовлетворительное обсуждение и решение путем прямых контактов между Советским правительством и Апостольским Престолом. В конце прилагаю к моему письму pro memoria с некоторыми соображениями, которые, я полагаю, будут полезны для более глубокого рассмотрения этой проблемы.

Действительное разрешение этих вопросов соответствует ожиданиям не только Святого Престола и всей католической Церкви, но и огромной части мировой общественности, которая с огромным интересом наблюдает за инициативами, которые Вы предпринимаете во многих сферах общественной жизни Вашей страны, в надежде, что эти инициативы распространятся и на сферу религиозной жизни как отдельных граждан, так и религиозных общин. Лично я ощущаю, что не исполнил бы своей миссии как верховный пастырь католической Церкви, если бы не воспользовался этой возможностью и привилегией привлечь личное внимание Вашего Превосходительства к этому вопросу. Я поступаю так в уверенности, что все это найдет отзвук в Вашем сердце.

Я желаю мира и процветания Вам и всем народам Советского Союза, к которым я ощущаю огромное уважение и сердечное отношение. Пожалуйста, примите, г-н Генеральный секретарь, мое выражение величайшего к Вам почтения.

Ватикан
7 июня 1988 г.

Joannes Paulus PP. II

Это историческое письмо, ставшее началом беседы, которая была бы немыслима года за три до этого, говорило само за себя. Иоанн Павел был открыт для самого широкого диалога с советским лидером. Дело было за Горбачевым - последовать по этому пути, улучшая условия для католиков в Советском Союзе и укрепляя взаимоотношения между СССР и Святым Престолом.

Оговаривая условия присутствия католической делегации в Москве на праздновании тысячелетия христианства на Руси, Папа настоял на том, чтобы делегации Ватикана была предоставлена возможность встретиться с лидерами Украинской Греко-Католической Церкви. Виллебранд и Касароли встретились с двумя украинскими епископами, Филимоном Курбачой и Павло Василиком, 10 июня в гостинице «Советская». Лидеры русского православия были недовольны, но не могли воспрепятствовать этой встрече. Тем временем официальные лица из Совета по делам религий продолжали настаивать на том, что легализация Греко-Католической Церкви на Украине является внутренним делом русского православия. Это противоречило их обычному заявлению, что Украинская Католическая Церковь является не религиозным объединением, но чисто «националистической» или «сепаратистской» организацией.

В июле Иоанн Павел II принимал участие в двух греко-католических празднествах, отмечающих окончание тысячного года, и продолжал настаивать как на религиозной свободе, так и на всецерковном примирении. Он молился на украинском языке на «Молебне» (специальной благодарственной службе, посвященной Деве Марии), проходившем 9 июля в украинском соборе Святой Софии в Риме. На следующий день, 10 июля, Иоанн Павел был основным сослужителем на Божественной литургии, которую служили по византийскому обряду у папского алтаря в соборе Святого Петра в Ватикане. Кроме кардинала Любачивского, сослужителями на этой службе были двадцать украинских епископов наряду со многими греко-католическими священниками. В своей проповеди Папа почтил огромное мужество Украинской Церкви под гнетом преследований и потребовал религиозной свободы для греко-католиков Украины. В то же время он вновь призывал к усилиям по залечиванию этнических, религиозных и политических ран:

«Крещение Руси положило начало тому медленному и многостороннему процессу культурного и национального возмужания, которое оказало такое глубокое влияние на образование украинского, белорусского и русского народов... В особенности вы, люди украинской нации, как можете вы забывать, что разделяете общее наследие Крещения ваших предков с православными братьями вашего народа? Кроме того, как можете вы игнорировать те исторические связи, которые соединяют ваш народ с народами Белоруссии и России? То Крещение сделало вас и их членами единой Церкви...»

Это был призыв, обращенный к Москве, а также к католикам Украины, как подпольным в Советском Союзе, так и к католикам украинской диаспоры во всем мире. К сожалению, у каждой из этих сторон, к которым обращался Папа, и в особенности в России, было слишком много глухих, чтобы стало возможным полное примирение, которого так желал Иоанн Павел.

ГОД ДЕВЫ МАРИИ И ДОСТОИНСТВО ЖЕНЩИНЫ

Двухтысячелетие рождения Христа, быстро приближавшееся, никогда не было отдаленным в сознании Иоанна Павла II. Папа решил, что период между торжествами Пятидесятницы в 1987 г. и празднованиями в 1988 г. Успения Марии может быть отмечен как «Год Девы Марии», посвященный раздумьям о Марии, Матери Божией и Матери Церкви. Если согласно религиозной традиции Мария во время Благовещения Пресвятой Богородицы была молодой девушкой около тринадцати лет (Лк. 1.26-38), то Год Девы Марии отмечает двухтысячелетнюю годовщину рождения Марии.

По некоторым воспоминаниям, провозглашение Папой Павлом VI Марии как «Матери Церкви» казалось консервативным теологам Ватиканского Собора неоправданным. Иоанн Павел II смотрел на это иначе. Он пришел к заключению, что этот титул Марии имеет большое и глубокое значение для осознания Церковью самой себя. Обращаясь к Римской Курии 22 декабря 1987 г., в середине Года Марии, Иоанн Павел II привел такое объяснение значения титула «Матерь Церкви», которое могло показаться многим слушающим поразительным, даже довольно радикальным.

Мария, говорил он, была первым апостолом, ибо Ее покорность посланному ангелу сделала возможным Воплощение Сына Божьего. Это Воплощение было «продлено» в истории через Церковь, таинственное Тело Христово. Взятие Марии на небо предвосхитило прославление каждого, кто будет спасен. Таким образом, Мария являет собою «образ» того, чем является Церковь, того, как должны жить люди Церкви, и той судьбы, которая уготована апостолам Церкви.

Такое представление о взаимосвязи между Марией и Церковью не согласовывалось с тем, что многие католические лидеры думали о себе и о своей власти. «Образ Марии», выраженный Церковью, является, по мнению Иоанна Павла, даже «более... фундаментальным», чем «образ Петра» как основателя Церкви. Если не отделять одно от другого, можно представить, что «Церковь Марии» - Церковь апостолов - предшествовала и сделала возможной «Церковь Петра» - Церковь обряда и иерархии. И действительно, обрядовое служение в Церкви не имеет другой задачи, «кроме формирования Церкви в соответствии с идеалом святости, уже созданным и воплощенным в Марии...» То есть, эти два «образа» дополняют друг друга. Но «образ Марии, выраженный в Церкви, является превосходящим» и более богатым и наполненным смыслом для призвания христианства.

Смысл сказанного был однозначен и ясен. Апостольство главнее, чем церковная иерархия, и святость ставится прежде этой власти, даже прежде власти священника «связывать и отпускать» грехи, полученной священником через апостолов. Это не было мариологией на службе у традиционализма. Это была мариология, разрушающая последние укрепления идеи о Церкви как абсолютной монархии. И Иоанн Павел сделал еще один неоспоримый вывод из приоритета «Церкви Марии»: «Современный теолог сказал верно: «Мария - это «Царица апостолов», но без притязаний на апостольскую власть: Она обладает иной и более великой властью».

Теологом, которого имел в виду Папа, был Ганс Урс фон Балтазар, много писавший о различных «образах» одной объединенной Церкви: Церкви Марии, Петра, Иоанна и Павла. Различные глубокие символы, найденные здесь, объединяются в образах Марии и Иоанна у подножия Креста, что делает более глубокой мысль Папы. Курия и иерархия существуют, чтобы служить освящению Церкви, этому сообществу верующих, искупленных Христом. Курия и иерархия, являющиеся выражением Церкви Петра, существуют благодаряЦеркви Марии (Церкви апостолов). Церковь Марии предвосхищает и делает возможной Церковь Петра - к подобному представлению не привыкли многие из служителей Курии, не говоря уже о миллионах мирян. Но Иоанн Павел хотел, чтобы они к этому привыкали.

Богословские и богослужебные основания для празднования Года Марии были заложены в двух важных папских документах: шестой энциклике Иоанна Павла «Redemptoris Mater», вышедшей 25 марта 1987 г., и его апостольского послания «Mulieris Dignitatem [«Достоинство женщин»], выпущенного 15 августа 1988 г.

«REDEMPTORIS MATER»

Название шестой энциклики Иоанна Павла II «Redemptoris Mater» [«Мать Искупителя»] тесно связывает ее с первой энцикликой Папы «Redemptor Hominis [«Искупитель человека»]. В истории Спасения, центром которой является Христос, пишет Иоанн Павел, существует одна личность, которая объединяет два великих момента проявления Святого Духа: когда Дух Святой сошел в Назарете и Его силою был зачат Христос и когда Дух сошел во время Пятидесятницы. Оба эти момента объединяет Мария. Будучи Матерью Своего Сына, она является и Матерью Церкви. И Ее материнство коренится в вере.

Иоанн Павел вновь и вновь возвращается к своему учению о приоритете «Церкви Марии» перед «Церковью Петра» в энциклике «Redemptoris Mater», обсуждая в этом контексте и экуменические вопросы, особенно указывая на благочестие православных христиан, воспринятое от Марии. Папа спрашивает всех христиан, восточных и западных: «Почему бы нам всем вместе не смотреть на нее как нанашу общую Мать , Которая молится о единстве семьи Божией, и «ведет» нас всех во главе длинной вереницы свидетелей веры в одного Господа?» Если Мария - «Матерь Церкви», значит, все христиане должны вверять себя Марии «с сыновней и дочерней доверчивостью». Христианин должен «ввести» Мать Христа «в свой собственный дом» и поведать Ей все, что составляет его внутреннюю жизнь», сделав Ее активной участницей его жизни.

В связи с провозглашаемым им главенством апостольства Папа обсуждает также особенное значение Марии для женщин. Если Церковь апостолов Марии стоит «прежде» Церкви богослужений Петра, значит существует фундаментальное, обретаемое крещением равенство апостольства в Церкви - равенство между женщинами и мужчинами, как и между мирянами и духовенством, - которое превыше любых различий в функциях, исполняемых ими в Церкви. Что же касается современного феминизма, то Иоанн Павел утверждает, что Мария «проливает свет на высоту женщины уже самим фактом, что Бог в своем высшем акте Воплощения доверил Себя служению - свободному и активному служению - женщины». Мария, таким образом, является примером для женщин, которые «найдут в Ней секрет достойного проявления в жизни своего женского естества, достигнув этим своего собственного истинного назначения и развития».

ФЕМИНИЗМ ПАПЫ

По мнению Папы, мало было вопросов, по которым учение Церкви понималось бы так же ложно, как в вопросе о достоинстве женщин. В апостольском послании «Mulieris Dignitatem» от 15 августа 1988 г., которым Иоанн Павел закрывал Год Марии, предпринималась попытка устранить это недопонимание. В нем получил дальнейшее развитие тот определенный феминизм Папы, который неброско проявлялся в его «Теологии тела» и был кратко очерчен в энциклике «Redemptoris Mater». Выводы из этого феминизма, касающиеся общественной политики, получили развитие в послании Иоанна Павла «Письмо к женщинам» от 1994 г., но теологические и философские основания его феминизма были заложены в апостольском послании «Mulieris Dignitatem».

Прийти через верную теологию к достоинству женщин и к современному стремлению к равенству значило для Иоанна Павла «вернуться к истокам», к таинству мужского и женского в человечестве. То, что мы созданы по образу и подобию Божию как мужчины и женщины , является «фундаментальным наследием» , передаваемым потоком истории; то же, что мы искуплены Христомкак мужчины и женщины , составляет сущность послания Церкви.

Это евангельское послание включает еще одну важнейшую, божественно определенную истину истории спасения: «в центре этого спасительного чуда»явления Бога миру находится женщина. «Да», сказанное Марией, привело человеческое существо, женщину, к «единению с Богом, которое превышевсех ожиданий человеческого духа». Таким образом, место Марии «внутри мессианского служения Христа» подтверждает, что сущность человеческого достоинства состоит в полной самоотдаче, а не в самоутверждении или притязаниях на власть.

Искаженные взаимоотношения между мужчинами и женщинами, включая отношения доминирования, отрицающие равное достоинство женщин, составляют проблему, которой занимается часть современного женского движения. Иоанн Павел полностью разделяет суждение о несправедливости этого положения, но настаивает, что корень этого неравноправия заключается не в культуре (хотя культуры передают его из поколения в поколение и от народа к народу), но в грехе. Грех разрушает общность людей, которую Бог установил «в начале» и которая является основой радикального равенства мужчин и женщин, созданных по образу Божию. Освобождение женщин от этих форм мужского превосходства никогда не может быть достигнуто освобождением, направленным противкого-то. Оно должно стать освобождением ради чего-то, освобождением, которое защищает призвание как женщин, так и мужчин; то, что Папа называет их «личной самобытностью» и судьбой. «Во имя освобождения от мужского «господства», - пишет Иоанн Павел, - женщины не должны присваивать себе мужские качества, противоречащие их собственной женской «самобытности». Освобождение имеет целью восстановление общности, свободную и равную самоотдачу - то «первоначальное единство» мужчин и женщин, которое предполагал Бог. Единство и равенство в разнообразии, а не главенствование и не гермафродитизм - вот что было изначально вписано в человеческую природу.

Исследуя взаимоотношения Христа с женщинами, Иоанн Павел подчеркивает несоответствие этих отношений культурным традициям того времени. Особенно его поражает история о женщине, уличенной в прелюбодеянии, которую мужчины-судьи готовились побить камнями, пока не вмешался Иисус (Ин. 8.3-11). Папа утверждает, что история эта говорит о многом и нынешним людям. Когда Христос предлагает безгрешному мужчине первому бросить камень в женщину, «Он, кажется, говорит обвинителям:

разве эта женщина, при всей ее греховности, не является прежде всего подтверждением ваших собственных прегрешений, вашей «мужской» неправедности, ваших преступлений?» Эта история, считает Иоанн Павел, повторяется в течение всех веков: «Женщину оставляют одну, открытую общественному мнению с ее «грехом», в то время как за «ее» грехом скрывается мужчина - грешник, виновный «в ее грехе» и в действительности равно за него ответственный. И тем не менее его грех не выносится наружу, мимо него проходят в молчании... Разве женщину не оставляют зачастую с ее беременностью, когда мужчина, отец ребенка, не желает принять на себя ответственность за него?..»

Христианское Евангелие, настаивает Иоанн Павел, является «последовательнымпротестом против всего, что оскорбляет достоинство женщин». Истина о самоотверженной любви, которую проповедует Христос, воспринималась женщинами, которых Он встречал, как освободительная истина. Потому они оставались верны Ему в течение всего Его служения и были с Ним на Голгофе, когда почти все мужчины - Его ученики - бежали. Верность этих женщин подтверждает тот факт, что мужчины и женщины совершенно равны в способности «воспринять и передать божественную истину и любовь в Святом Духе».

Взяв тему из энциклики «Redemptoris Mater», Иоанн Павел пишет, что материнство является не просто биологической реальностью, но и моральной и личной реальностью с драматическим религиозным значением. Ибо именно через материнство человечеству был дан Спаситель. «Каждый раз, когдаматеринство повторяется в человеческой истории, оно всегда бываетсвязано с Заветом , который Бог установил с человечеством через материнство Матери Божией».

Относительно же современных дебатов об обязанности супружества и взаимоотношениях мужчин и женщин в браке Иоанн Павел пишет, что для христиан бракосочетание может быть лишь как аналогия Христа как Жениха и Церкви как Его Невесты. Эта сложная символика помогает нам понять то, что Папа называет «Евангельским обновлением». Ибо именно в контексте любви Христа к Церкви, Его Невесте, ради Которой Он отдал свою жизнь, следует понимать наставления святого Павла, который говорит, что жены должны повиноваться своим мужьям, а мужья - любить своих жен. (Еф. 5.31, 22-23). Здесь нет противоречия, пишет Иоанн Павел, поскольку наставление «повиноваться» «должно быть понято и исполняться по-новому: как «взаимное повиновение в страхе Божием» (Еф. 5.21)». «Предыдущие поколения, - полагает Папа, - злоупотребляли этим наставлением женам повиноваться своим мужьям; но в свете искупления, выстраданного для всех Христом, это повиновение не может теперь пониматься как «одностороннее». Скорее «взаимное повиновение» Христу, убежден Иоанн Павел, создает единственно христианский контекст для власти в семье. Святой Павел учит, что «путь еще превосходнейший» и величайшая из теологических добродетелей - любовь (1 Кор. 12.31-13.13). Иоанн Павел говорит, что «женский гений» - это «место» в мире и Церкви для этого еще превосходнейшего пути. «В вечном плане Бога, - пишет он, - именно в женщине зародились первые корни закона любви в сотворенном мире людей». Поскольку любовь - это внутренняя динамика жизни Бога, опыт женщины обладает уникальным достоинством, и это достоинство должно измеряться не главенствованием и мужским законом власти, но «законом любви , который является и законом справедливости и милосердия». Из этого достоинства возникает призвание любить, которое можно видеть в том факте, что «человеческое существо вверено Богом женщинам совершенно особенным образом». Все это имело непознанные, глубокие последствия для человечества.

Послание «Mulieris Dignitatem» явилось самым проникновенным усилием Иоанна Павла высказаться о заявлении некоторых феминисток, что христианство вообще и католицизм в особенности несут в себе элементы женоненавистничества. При всем красноречии этого послания - даже его страстности - оно не могло удовлетворить всех. Некоторые придерживались иной концепции «женского гения». Другие могли считать, что этот мужчина (Папа), как и любой мужчина, не может полностью осознать достоинство и трудности быть женщиной. Тем же, кто был открыт для слов Папы, трудно было представить более впечатляющую - и требовательную - концепцию христианского апостольства как женщин, так и мужчин, чем ту, которая была выдвинута в «Mulieris Dignitatem» и в видении Церкви Марии.

ДО ПРЕДЕЛОВ ЗЕМЛИ

Примирение в непримиримом мире

7 декабря 1990 - «Redemptoris Missio» - восьмая энциклика Папы Иоанна Павла II.

13 апреля 1991 - Иоанн Павел учреждает три апостольские администрации в Советском Союзе.

1-9 июня 1991 - четвертый пастырский визит Папы в Польшу.

28 июня 1991 - на пятой консистории Иоанн Павел назначает двадцать три новых кардинала.

14-15 августа 1991 - Иоанн Павел выступает с речью на третьем Международном дне молодежи в Ченстохове, в Польше.

2 октября 1991 - умирает Вселенский Патриарх Димитриос I, и 22 октября его преемником становится Вселенский Патриарх Варфоломей I.

28 ноября - 14 декабря 1991 - в Риме проходит Специальная европейская ассамблея Синода епископов.

13 января 1992 - Святой Престол признает независимость Хорватии и Словении.

25 марта 1992 - реорганизация польской церковной иерархии.

13 мая 1992 - Папа провозглашает, что Всемирный день страждущих будет отмечаться ежегодно 11 февраля, в праздник Мадонны Лурдской.

15 июля 1992 - Иоанн Павел переносит операцию по удалению доброкачественной опухоли кишечника.

21 сентября 1992 - Святой Престол устанавливает полные дипломатические отношения с Мексикой.

9-14 октября 1992 - Иоанн Павел принимает участие в четвертой Генеральной конференции латиноамериканских епископов в Санто-Доминго.

31 октября 1992 - Иоанн Павел II получает доклад папской комиссии по делу Галилея и провозглашает новый диалог между наукой и религией.

5 декабря 1992 - Папа отстаивает существование «долга» «гуманитарного вмешательства» при наличии угрозы геноцида.

7 декабря 1992 - публичная презентация Катехизиса католической Церкви.

12 и 15 января 1993 - Иоанн Павел объявляет «час мирян» в польском католицизме и отвергает сторонников клерикализма в двух обращениях ad limina к польским епископам.

10 февраля 1993 - во время своего десятого паломничества в Африку Иоанн Павел, выступая в Хартуме, осуждает преследования суданских христиан.

9 апреля 1993 - Иоанн Павел предлагает монахиням-кармелиткам, живущим в монастыре, расположенном в непосредственной близости с бывшим концентрационным лагерем Освенцим, продолжить свое служение на новом месте.

25 апреля 1993 - Папа посвящает в духовный сан четырех новых албанских епископов.

8-10 мая 1993 - во время трехдневного паломничества на Сицилию Иоанн Павел резко осуждает мафию.

17-24 июня 1993 - консультации Римско-Католической и Православной Церквей в Баламанде (Ливан), направленные на возрождение экуменического процесса в посткоммунистический период.

4-10 сентября 1993 - паломническая поездка в Литву, Латвию и Эстонию.

Во второй половине второго тысячелетия ничто не имело такого значения для формирования образа католической Церкви в качестве непримиримого врага человеческого прогресса, как дело Галилея. Передовой флорентийский ученый был осужден Церковью за поддержку и распространение теории Коперника, утверждавшей, что Солнце, а не Земля, является центром Солнечной системы. Галилей, которому пришлось провести последние восемь лет жизни под домашним арестом, был вынужден пройти через унизительное публичное отречение, после которого он, как считается, произнес:

— Eppur' si muove... [А все-таки она вертится...] Как культурный миф дело Галилея оказывало влияние не только на отношения Церкви с современной наукой, но и на гораздо более широкий круг вопросов. Если приглядеться к любому противоречию, которое касалось бы католиков и современной интеллектуальной, социальной и политической жизни, то можно с уверенностью сказать, что Галилей будет козырной картой оппонентов Церкви. Внимательное историческое исследование показало, что в целом дело обстояло гораздо сложнее, чем, скажем, его отражение в пьесе марксистского драматурга Бертольта Брехта. Так, во времена этого конфликта гелиоцентрическая теория еще не была достаточно обоснована, и Галилей фактически разрушал устоявшиеся представления своего времени. Однако никаким историческим исследованиям не удавалось разрушить миф о несовместимости католицизма с современной наукой и свободой исследований. Только Церковь могла сделать это или хотя бы предпринять подобную попытку.

Иоанн Павел II, выпускник того же краковского Ягеллонского университета, что и Коперник, был полон решимости такую попытку предпринять. Этого требовала истина. И того же требовала проповедь Евангелия в XXI в.

31 июля 1981 г. Иоанн Павел учредил комиссию для всестороннего изучения и пересмотра дела Галилея. Под руководством кардинала Поля Пупара, президента Папского совета по культуре, комиссия исследовала теологический, библейский, научный, исторический и правовой аспекты дела, и в 1992 г., в год 350-й годовщины смерти Галилея, вынесла свое заключение. 31 октября 1992 г. Иоанн Павел встретился с членами Папской академии наук в Царском зале Апостольского дворца, чтобы принять отчет комиссии. Представители дипломатического корпуса, множество кардиналов и других высокопоставленных иерархов Церкви и представители Папского совета по культуре присутствовали при событии, которое, как ожидалось, должно было стать историческим.

Кардинал Пупар сообщил о проведенных за истекшие одиннадцать лет междисциплинарных исследованиях трудных взаимоотношений между Галилеем, искренним христианином, и Церковью. Комиссия отметила, что святой Роберт Беллармин, один из ведущих теологов того времени, стоящий на страже католической ортодоксальности, настоятельно советовал соблюдать осторожность в суждениях об отношениях между убедительными на вид и, вероятно, даже неопровержимыми научными представлениями, с одной стороны, и тем, что кажется основой (хотя, возможно, поддающейся изменениям) вытекающих из Библии теологических представлений, с другой. В данных обстоятельствах, по предположению Беллармина, гораздо лучше «признать, что мы чего-то не понимаем, чем торжественно заявлять, что некая аргументация является ложной». Но судьи Галилея, продолжал кардинал Пупар, поступили не так. «Не сумев разграничить веру и старую космологию», они искренне верили, «что принятие революционного учения Коперника... было бы отказом от традиций католицизма, а значит, их обязанность - запретить изучение этой теории». В этом и состоит серьезная ошибка, сказал кардинал.

— Субъективная ошибка правосудия, столь очевидная сегодня, привела их к применению дисциплинарных средств, от которых пострадал Галилей.

Повернувшись к Папе, чьи слова, сказанные в 1979 г., он только что процитировал, французский прелат заключил:

— Эти ошибки должны быть честно признаны, как вы, Ваше Святейшество, того требовали.

Иоанн Павел поблагодарил кардинала Пупара за работу комиссии. Ее выводы, сказал он, «будет невозможно игнорировать». Нужно признаться и раскаяться в ошибке, которая действительно была допущена, вне зависимости от сложности субъективных мотиваций в этом деле. Церковь именно так и поступила. И что теперь? Чему нас научил этот опыт?

Было бы наивно полагать, что нечто подобное никогда больше не повторится, сказал Папа. Ни церковь, ни наука не исчезнут. Нельзя исключать такую возможность, что «однажды нам придется очутиться в подобной ситуации, которая потребует от обеих сторон полной уверенности в предмете и в собственной компетентности».

История, литературоведение, библейские толкования, философия и теология - все должны пересмотреть свои методы и устоявшиеся представления на основании научного подхода. Но и в науке тоже есть моменты, бросающие на нее тень в свете развития последних нескольких столетий, заметил Иоанн Павел. Наука - это не просто набор эмпирических фактов. В изложении «экспериментальных данных» и в выводах, которые делаются на их основе, ученые порой используют концепции, полученные не эмпирическим путем. Ученые нуждаются в философах, а философы, со своей стороны, пришли к выводу, что и они нуждаются в ученых.

Этот урок применим к Церкви и к теологии. Оказавшись лицом к лицу с достижениями науки, теологам и служителям Церкви «следовало бы набраться мужества и избежать двойной ошибки - нерешительной позиции и поспешных суждений» в отношении новых научных открытий. Самое главное для теологов «быть в курсе научных достижений, чтобы определить... стоит ли принимать их во внимание в ходе собственных размышлений или вносить на их основе изменения в свои учения». В то же время Папа считает, что каждый должен признать: дело Галилея стало «своего рода мифом», который «убеждал многих ученых в том, что дух науки, методы ее исследований несовместимы с... христианской верой». Это, в свою очередь, приводило к «трагическому взаимонепониманию», основанному на представлении о «принципиальном противоречии между наукой и верой».

Такое положение изначально неверно, поскольку, как писал Папа Лев XIII, «истина не может противоречить истине». Если возникает подобное противоречие, значит, где-то была допущена ошибка. Существуют различные пути поиска истины о человеческой личности и о месте человека во Вселенной. Подлинный гуманизм уважает это разнообразие и радуется многообразию интеллектуальных методов, необходимых для исследования человеческой сущности в ее непостижимой сложности. Наука и теология оказались «двумя областями знания», не желающими признать, что замкнулись в непримиримой оппозиции. Теперь Церковь признала это. Вопрос в том, последует ли наука ее примеру.

Дело Галилея вынудило Церковь поступить по совести и вернуться к старинному христианскому убеждению, что всякое истинное знание должно приветствоваться, поскольку оно проливает свет на тайну человеческой личности, служить которой и призвана Церковь. Экспериментальным наукам в XXI в., указал Иоанн Павел, предстоит посвятить себя истинно гуманистическим перспективам, в которых правда об условиях человеческого существования, включающая и духовную составляющую эксперимента, была бы частью величайшего таинства Вселенной - таинства, которым является каждая человеческая жизнь.

УСТАНОВИВШАЯСЯ СТРЕЛКА КОМПАСА

Распад в 1991 г. Советского Союза и события последующих лет неопровержимо доказали, что мир после окончания «холодной войны» был нехоженым краем, без отметок высот и указательных столбов. Как и все другие институты планеты, Церковь столкнулась с приводящим в замешательство разнообразием международной обстановки.

Ведущие силы мировой политики в испуге прекратили отстаивать порядок на Балканах и в Центральной Африке, где люди гибли из-за того, что не существовало убедительного ответа на вопрос, почему победители в «холодной войне» должны поставить своих сыновей и дочерей перед лицом опасности. Для рас-суждений о неупорядоченности нового мира и поиска действий, способных упорядочить этот хаос, не было найдено никакой другой основы, кроме представлений о двухполюсном мире и политике сдерживания.

По общему мнению академиков и ученых мужей, падение коммунизма было результатом непродуманной экономики, которая лишила Советский Союз и его сателлитов возможности конкурировать в мире, где доминировали высокие технологии. Ирония в том, что это был поистине марксистский ответ наследию марксизма, наглядно демонстрирующий, насколько глубоко экономический детерминизм проник в мышление западных схоластов и комментаторов.

Страны победившей демократии в полной мере оценили значение окончания «холодной войны». Отчасти причиной тому был страх усугубить раздражение и без того раздраженного Советского Союза, переживающего период разрушения, что могло осложнить объединение Германии внутри Западного альянса. Отчасти - наличие групп политиков, пришедших на смену лидерам 1980-х гг., которым недоставало исторического воображения, чтобы увидеть параллели между 1945 и 1989-1991 гг. Поскольку публичное заявление о победе свободы над тиранией так и не прозвучало, десятки миллионов жителей Восточной Европы и Северной Америки остались в недоумении: из-за чего же шла борьба в последние сорок пять лет. Этот пробел в общественном сознании, в свою очередь, питал две тенденции в нарождающихся после окончания «холодной войны» демократиях: устранение от мировой политики путем концентрации на внутренних проблемах и видение свободы в качестве избавления от традиционного морального кодекса, а не метода поиска истины и управления общественной жизнью на пути к достижению общественного блага.

Поскольку взгляд Иоанна Павла II на природу «холодной войны» отличался от взглядов большинства политиков и специалистов по международным отношениям, его представления о ситуации, сложившейся в мире после ее окончания, тоже были другими.

В представлении Папы фундаментальный кризис современности остался неразрешенным. После окончания «холодной войны» неотъемлемая ценность человеческой личности продолжала находиться под угрозой со стороны новых властей, перекрашенных экс-коммунистов (или «посткоммунистов», как их называют в Центральной и Восточной Европе) и утилитаристов. Кроме того, оставался вопрос о нравственном укладе свободного общества. «Centesimus Annus» помогала понять, что Иоанн Павел страстно верил в свободное общество. Его энциклика, по сути, предложила наиболее детальный из всех когда-либо предлагавшихся проектов строительства и поддержания такого общества. По представлениям Папы, свободному обществу все же угрожает дрейф к «ни к чему не обязывающему рогу изобилия», как его назвал Збигнев Бжезинский. Иоанн Павел считал, что необузданные запросы являются еще одной формой тирании.

Культуре, ставшей ключом к победе над коммунизмом, теперь предстояло стать ключом к созданию в XXI в. возможностей для исполнения чаяний тех людей, которые так долго боролись против коммунистической тирании. Свободная экономика и демократическое политическое устройство являются основополагающими компонентами свободного общества после окончания «холодной войны». Как утверждает «Centesimus Annus», ни свободная экономика, ни демократия не могут быть механизмами, работающими сами по себе. И та и другая требуют оснований, границ и дисциплины, которые обеспечиваются живой моральной культурой общества, если свобода существует для того, чтобы реализовываться в подлинном человеческом процветании.

Стрелка компаса Иоанна Павла осталась неподвижной в неустойчивой атмосфере 1990-х гг. после окончания «холодной войны». Ответом на загадку каждой человеческой жизни по-прежнему оставался Иисус Христос, И этот «ответ» имел значительные общественные последствия.

ЕВАНГЕЛИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ

Восьмая энциклика Иоанна Павла II «Redemptoris Missio» [«Миссия Искупителя»], которую он подписал 7 декабря 1990 г. в ознаменование двадцать пятой годовщины принятого Вторым Ватиканским Собором декрета о миссионерской деятельности Церкви, - это программа Церкви на третье тысячелетие. После-соборная Церковь разделилась по вопросу о том, какая именно миссия на нее возложена. Иоанн Павел настаивает, что миссия не просто возложена на Церковь. Церковь сама и есть миссия.

Во всем мире христианское движение призвало в свои ряды почти 2 млрд. верующих, из которых приблизительно 1 млрд. составляют римские католики. В численном измерении XX в. видится как столетие самой крупной экспансии христианства в истории человечества. Например, в 1900 г. в Африке насчитывалось 2 млн. католиков, а к концу века их число приблизилось к 100 млн. И все-таки распространение христианства не совпадает с ростом населения. В XX в. количество христиан в процентном отношении к общему населению мира незначительно уменьшилось: с 34,4 % до 33,2. Некоторые регионы мира, особенно полуостров Индостан и Восточная Азия, остаются, по существу, не евангелизированными.

Однако и после Ватикана II различные католические теологи заявляли, что миссия Церкви ad gentes - по отношению «к нациям», не охваченным Евангелием, уже закончилась. Некоторые утверждали, что евангелизация сегодня - всего лишь работа по установлению справедливости. Другие провозглашали, что в постколониальном мире христианская миссия ad gentes является культурным империализмом: проповедовать Евангелие означает навязывать его, поэтому Церковь должна идти в нехристианский мир, чтобы черпать из чужих верований, а не учить вере, которую несет сама. Еще более радикальные фракции видели в Иисусе просто одно из олицетворении всеобщего желания божественного искупления, которое проявляется в различных формах и в различных культурах. Иисус был искупителем для христиан, но в других великих мировых религиях, в других культурах другие личности выполняли его «роль». Неудивительно, что в интеллектуальной атмосфере постсоборного периода ослабление миссионерских усилий католиков по всему миру наблюдалось именно в то время, когда евангелический протестантизм и ислам настойчиво искали приверженцев в Африке, Азии и в Латинской Америке.

Традиционно католический образ мышления предполагает, что христианство является «обычным» средством спасения; однако Господь мог обеспечить спасение и для «особенных», исключительных случаев. Теперь некоторые католические мыслители полагали, что христианизация и была таким «особенным» путем. «Redemptoris Missio» и пытается, в частности, исправить эти представления. Но она все же гораздо шире.

Как и любую энциклику такого масштаба, «Redemptoris Missio» питали несколько корней. Одним из них был международный конгресс на тему о «спасении сегодня», который состоялся в начале 1988 г. в церковном Римском миссионерском университете Папы Урбана. Кардинал Юзеф Томко, который с 1985 г. был префектом Конгрегации по евангелизации народов (департамент Курии, ответственный за католическую миссию по всему миру), решил организовать на конгрессе то, что он позднее назвал «провокацией». В своем вступительном выступлении Томко стал в оппозицию ко всему ряду толкований христианской миссии, сделанных многочисленными теологами последнего поколения. Кардинал пытался переключить вопрос с тактической позиции миссионеров, которые часто чувствуют себя чужаками, а то и просто захватчиками, на вопрос о «миссиологах» - теологах христианской миссии. Из чего можно исходить в проповеди Иисуса Христа, если не из того, что Христос был Спасителем мира, через Которого все человеческие существа могут получить спасение? Зачем кому-то отдавать жизнь ради проповеди христианского Евангелия, если это - просто одна из форм Божественного откровения? Как можно вести реальный диалог с мировыми религиями, если христиане не уверены в истинности Евангелия, которое они проповедуют? Если евангелизация - это просто внедрение справедливости в общество, кому нужна Церковь? Обращение кардинала Томко вызвало настолько бурные споры, что была составлена целая книга эссе, чтобы опровергнуть его. Кардинал вынес на поверхность множество взаимосвязанных вопросов, которые, как оказалось, требуют внимания.

— В свое время, - сказал Иоанн Павел кардиналу Томко, - я скажу что-нибудь обо всем этом.

ЦЕРКОВЬ КАК МИССИЯ

Хотя теологическая классификация вопросов о христианской миссии и обсуждение противоречивых суждений об отношениях Христа, Церкви и Господней воли к спасению всего человечества являлись задачами «Redemptoris Missio», было бы ошибкой ограничивать энциклику только этими вопросами. Она скорее напоминание всей Церкви, что каждый католик имеет миссионерское призвание потому, что «Церковь, - по словам Папы, - является миссионерской по самой своей природе». Универсальный призыв к благочестию включает вселенский призыв к евангелизации. Христианство - это Благая Весть, которой следует поделиться с другими, и передача другим своей веры в Христа - лучшее из того, что отдельный католик и вся Церковь могут сделать для мира. Более того, извечный смысл евангелического императива необходим для оживления самой Церкви, поскольку «вера усиливается, когда она передается другим». Приближающееся третье тысячелетие должно напомнить католикам, что миссия Церкви - продолжение миссии Самого Христа - «до сих пор находится в самом начале».

Эта миссия, пишет Иоанн Павел, вырастает из парной доктрины, которая определяет христианство: доктрины о Триединстве Господа и доктрины о Воплощении Иисуса Христа как человека, сотворенного по образу и подобию Господа для спасения мира. Поскольку Бог есть Троица жертвенных Личностей, Церковь должна быть общиной жертвенных миссионеров, которые научают все нации выявлению Божественного в Иисусе Христе. Папа не отрицает существование элементов спасения в других мировых религиях, но повсюду в своей энциклике он настаивает, что «полное и окончательное Воплощение Господа проявилось через Его Единородного Сына, Иисуса Христа. И никто не может отделить Иисуса от Христа, так как Иисус является одним из проявлений миру слов Бога: «Иисус - Воплощенное Слово - единственная и неразделимая Личность. Никто не может отделить Иисуса от Христа... Христос - это не кто иной, как Иисус из Назарета, Он - человек, созданный Словом Божиим для спасения остальных».

Эта уникальность Христа имеет «абсолютное и вселенское значение». Все, что является истинным в других религиях, тяготеет к Истине, явленной в Иисусе Христе и полностью в Нем реализованной. Спасение, предложенное Христом, предложено всем, даже тем, кто определенно не слышал Евангелия, или тем, кто не принадлежит формально к Церкви Христовой. Поскольку Господь пожелал, чтобы спасение было предложено каждому, «оно и должно быть сделано практически достижимым для каждого», - настаивает Иоанн Павел. В этом - основание миссии Церкви. В то же время, признает он, «множество людей не имеют возможности прийти к пониманию или принятию Евангелия или присоединиться к Церкви». Но это совсем не означает, что они потеряны. Для них «спасение в Христе доступно через благодать добродетели, которая, несмотря на то что мистически связана с Церковью, хотя и не делает их формально частью Церкви, но просвещает на пути, соответствует их духовным и материальным условиям. Эта благодать исходит от Христа; она является результатом Его Жертвы и передается через Святой Дух». Всякий, кто спасается, спасается через Иисуса Христа.

Если и за пределами официальных границ Церкви все могут быть спасены через непостижимое действие благодати, к чему беспокоиться о миссии? Энциклика указывает шесть причин. Церковь - это миссия по природе своей, и потеря миссионерского императива является разрывом с Церковью Нового Завета. Христианская миссия - это одна из форм послушания - следования великой заповеди любви к ближнему. Христианская миссия является исполнением наших обязанностей по отношению к другим, к тем, кто имеет право знать о Христе, чтобы иметь возможность поверить. Христианская миссия усиливает единение среди христиан и направляет их к углублению этого единения, и в результате позорный факт христианского разобщения становится меньшим препятствием для проповеди Евангелия. Христос спас нас, и показателем того, насколько мы в действительности понимаем и осознаем важность этого, является наше стремление разделить Его Евангелие с другими. И последнее, самое главное, - этого требует от нас Господь. Как хороший пастырь, который ищет заблудшую овцу (Мф. 18.12-13), Церковь, которая продолжает добрую пастырскую миссию, должна быть миссионерской.

Для вопрошающих: кого же тогда должно евангелизировать? Иоанн Павел дал ответ: каждого. Евангелизация принимает различные формы. Одна из них - это пастырская забота о людях, принадлежащих Церкви. Другая - «новая евангелизация» тех, кто отпал от христианской веры, или тех, чья вера ослабла. Далее, существует миссия ad gentes в тех областях, «в которых Христос и его Евангелие неизвестны» или где местные христианские общины слишком слабы, чтобы поддерживать сложную миссию. «Redemptoris Missio» изначально связана с этими тремя формами христианской миссии. Папа предлагает три критерия для оценки ее развития в третьем тысячелетии.

Первый - географический. Большой неудачей миссионерской деятельности первых двух тысячелетий христианской истории является Азия, то есть именно в Азию «следовало бы в первую очередь направить» миссию ad gentes. Второй критерий - демографический. В недавнем прошлом появились новые сферы человеческой деятельности и новая окружающая среда, которые требуют миссионерского внимания Церкви, - среди них Иоанн Павел выделил новые «мегаполисы», или сильно урбанизированные области развивающегося мира, молодых людей, мигрантов и беженцев в традиционных христианских обществах. Третьим критерием является культура. Средства массовой информации, объединения по защите гражданских прав и сами защитники, феминистское движение, движение в защиту детей, движение по защите окружающей среды, научный мир, международные правовые и политические институты являются «современными эквивалентами ареопагов» и ожидают проповеди Иисуса Христа как ответа на наиболее актуальные вопросы цивилизации. Действия Церкви в отношении к средствам массовой информации, как и в отношениях с древними культурами, основанными на освященных веками религиозных традициях, должны быть основаны на свободе, настаивает Папа: «Церковь предлагает, она ничего не навязывает». Она уважает личности и культуры, и она уважает храм сознания».

Иоанн Павел утверждает, что после «холодной войны» христианская миссия будет идти в мир различными путями. Первый из них - путь примера: истинность христианства часто оказывается более сильно выраженной через праведность жизни христиан, чем через рациональное учение, хотя последнее должно дополнять первое. Люди, знающие, что такое любовь, более расположены принять истину, что Господь их любит. Например, в Индии свидетельство веры миссионеров ордена Милосердия - великое благо само по себе и является первым шагом к взращиванию Церкви в этой культуре. Иоанн Павел также имеет в виду мучеников как наиболее сильное свидетельство истинности христианской веры. Двумя другими «путями миссии» являются экуменическая общность усилий и межрелигиозный диалог. Растущее единство среди христиан помогает продемонстрировать нехристианам истинность Церкви так же, как и серьезный диалог с другими религиозными традициями, когда обе стороны признают, что на карту поставлена истина.

Папа подтвердил возможность «привязки к культурному контексту» усилий по «переводу» требований христианских истин в идиомы местных нехристианских культур, что должно проводиться в соответствии с двумя принципами: «совместимость с Евангелием и общность с универсальной Церковью». Любая «привязка к культурному контексту», которая обедняет ясность Евангелия, является не привязкой, а приспособленчеством. Единственный способ проверить, что именно произошло, это определить, не делает ли предлагаемая «привязка к культурному контексту» местное отображение христианских истин противными универсальной Церкви и центру ее единства в наместничестве Петра. Что касается отношений между проповедью Евангелия и поисками справедливости и мира, то первоочередная задача Церкви и ее огромнейший вклад в «развитие народов» - это формирование сознания. «Предлагая людям возможность... «вырасти», пробудив свое сознание Евангелием», Церковь служит освобождению человека. «Вырастая», мужчины и женщины идут к пониманию своего человеческого достоинства, вытекающих из него прав и к солидарности, которой следовало бы быть признаком отношений между людьми и между народами.

НОВЫЕ КУЛЬТУРНЫЕ ВЕЯНИЯ

Энциклика Иоанна Павла о христианской миссии вызвала значительный интерес в миссионерских территориях «третьего мира», но в развитых странах «Redemptoris Missio» удостоилась гораздо меньшего внимания, чем «Centesimus Annus», выпущенная четыре месяца спустя. По традиционным журналистским стандартам «Centesimus Annus» была гораздо более достойна упоминания, поскольку анализировала крушение коммунизма, давала детальное рассмотрение свободной экономики и сигналы «раннего оповещения» о новых угрозах демократии. И все же можно привести аргументы в пользу того, что «Redemptoris Missio» оказала серьезное влияние как на Церковь, так и на мир в целом.

«Redemptoris Missio» является составной частью усилий Иоанна Павла II сделать решения Второго Ватиканского Собора необратимыми для жизни Церкви. Если главной задачей Собора было обновление Церкви для службы миру, то «Redemptoris Missio» является глубоким размышлением в духе Собора о величайшем служении, которое Церковь может дать миру: рассказать ему правду об истории творения и падения, искупления, спасения и причисления к лику святых. В «Redemptoris Missio» Церковь Нового Завета встречается с Церковью третьего тысячелетия, для которой Ватикан II, как утверждает Папа, был приготовлением, ниспосланным Провидением.

«Redemptoris Missio» дает также новую отповедь некоторым неправильным толкованиям. Тем, кто утверждает, что христианская евангелизация угрожает гражданскому миру и взаимопониманию между мировыми религиями, Иоанн Павел отвечает, что Церковь, которая «ничего не навязывает» и «уважает свободу совести», является Церковью, которая служит всем. Тем христианам, которые верят, что Церковь уже «переросла» евангелизм и должна сконцентрировать свои усилия на социальной сфере, Папа отвечает, что Церковь перестает быть Церковью, когда она прекращает проповедовать Иисуса Христа. Секуляристам, которые убеждены, что зрелый гуманизм перерастет «потребности» в религии, Иоанн Павел отвечает, что в конце второго тысячелетия «Господь приготавливает великое обновление для христианства, и мы уже видим первые знаки этого обновления». Тем, кто грешит той самой идеей, что некоторые религии являются истинными, а другие ложными, Иоанн Павел отвечает, что Церковь уважает любую истину, которая имеется в мировых религиях и культурах. Все истины в этом мире указывают на единственную великую Истину, проявленную Господом в Иисусе Христе: мир дан нам Богом и через жертву Христа предназначен для возвращения к Богу, Который пожелал спасти все человечество.

«Redemptoris Missio» и в других своих проявлениях представляет собой веяние новой культуры. Иоанн Павел настаивает, что плюрализм - это больше, чем множественность, чем простой факт религиозных различий. Подлинный плюрализм, утверждает он, является множественностью, трансформированной в спокойный диалог в поисках истины между людьми различных религиозных взглядов. «Redemptoris Missio» подразумевает и то, что толерантность - это не способ игнорирования различий, а способ уважительного к ним отношения, в уверенности, как сказал один комментатор, «что наши глубочайшие различия являются единственными различиями между этим миром и будущим». Тем, кто боится, что любое такое состязание между мировыми религиями будет автоматически приводить к фанатизму и даже к религиозным войнам, Иоанн Павел отвечает, что христианский евангелизм - это неотъемлемая часть гражданского общества и поддержания мира, поскольку способность гражданского общества сохранять подлинную терпимость должна быть основана на глубоком уважении к неотъемлемым правам человеческой личности. Верующие в то, что они следуют воле Божией, уважая убеждения соседей, имеющих другие представления о Господней воле, более склонны уважать права человека, отстаивать религиозную свободу и защищать «свободу совести» в свободном гражданском обществе.

«Redemptoris Missio» и «Centesimus Annus» нельзя расценивать как две совершенно различные энциклики: одна - размышление о «внутрицерковных» делах (о христианской миссии), а другая - о «мире». В обеих энцикликах отражено представление о католицизме, который предлагает миру истину, но ничего не навязывает. «Redemptoris Missio» напоминает Церкви что означает нести истину и почему это есть императив. «Centesimus Annus» обстоятельно толкует общественную важность этого предложения, в то же время напоминая Церкви, что ее главная общественная задача заключается в формировании совести, а не политических интриг или экономического планирования. Вместе взятые, энциклики обрисовывают католицизм третьего тысячелетия - настойчивый в проповеди Евангелия и на службе во благо всему человечеству. Эти два положения, настаивает Иоанн Павел, тесно связаны, и эта доктрина имеет огромное значение для внешнего для католицизма мира. От того, как христиане понимают миссию «к миру», будет зависеть суждение почти двух миллиардов человеческих существ об устройстве нового века и нового тысячелетия.

ЭКУМЕНИЧЕСКИЙ РАСКОЛ

Первая попытка Святого Престола воспользоваться возможностью, предоставленной новой позицией Советского правительства по отношению к религиозной свободе, была проработана слабо, что опрокинуло надежду Иоанна Павла на экуменическое сближение с Русской Православной Церковью и привело к дальнейшему осложнению отношений Рима с Греко-Католической Церковью Украины.

Когда 1990 г. сменился 1991-м, ситуация, по общему признанию, была в высшей степени сложной. Семьдесят лет государственного атеизма, периоды интенсивного преследования религии, переселения огромных масс населения до, во время и после Второй мировой войны совершенно изменили католическую «топографию» Советского Союза. Инициатива Горбачева в отношении религиозной свободы и требования Советского правительства, чтобы пастырской опекой католиков в советских республиках не занимались епископы из других стран (например, из Польши), позволила начать упорядочение католической жизни в Украинской Советской Социалистической Республике, где Иоанн Павел реорганизовал как римскую, так и греко-католическую епархии. В то же время новый посол Ватикана в Советском Союзе, архиепископ Франческо Коласуонно, обнаружил «удивительную живость» католической жизни в России и Казахстане. Существующие там католические общины латинского обряда, состоящие из этнических немцев, поляков, литовцев и украинцев, получили законное признание со стороны местных правительственных органов в соответствии с новым советским законом о религиозной свободе, изданном президентом Горбачевым 1 октября 1990 г. Нужно было каким-то образом упорядочить ситуацию с этими заново признанными общинами и обеспечить священниками более чем полтора миллиона католиков латинского обряда в Белорусской Советской Социалистической Республике.

Разобраться во всех этих проблемах предстояло Государственному секретариату Святого Престола, ведшего через архиепископа Коласуонно прямые консультации с Советским правительством. Возможное соглашение включало установление Минско-Могилевского архиепископства в Белорусской ССР с викарными епархиями в Пинске и Гродно. В то же время пастырская опека католиков в России, Сибири и Казахстане была упорядочена не созданием законченных епархий, а учреждением трех «апостольских администраций», которые исправленный Кодекс канонического права определяет как «некоторое количество рабов Божиих, не образующих епархии по особым и очень серьезным причинам». «Очень серьезной причиной» в этом случае была сверхчувствительность Московского Патриархата ко всему, что могло, казалось, подразумевать установление нормальной католической иерархии и структуры на исторической территории Московского Патриархата. Апостольские администрации разместились в Москве, Новосибирске и Караганде, для каждой из них были назначены «апостольские администраторы» - епископы, имеющие возможность служить священным надобностям католиков в этих регионах.

Как общецерковный пастырь, близко знакомый со страданиями христиан по всему миру, Иоанн Павел взялся лично обеспечить соответствующую пастырскую опеку над католиками в России, Сибири и Казахстане. Кроме того, он был намерен приложить максимум усилий, чтобы преодолеть экуменический раскол XI в. между Римом и православием. Для этого требовалось принимать в расчет интересы и страхи самой крупной православной Церкви, Русской. Ватикан надеялся, что учреждение апостольских администраций на исторически православных территориях с многочисленным католическим населением скорее примирит пастырские потребности католиков с чувствительностью Московской Патриархии, чем организация епархий.

Однако на деле произошло совсем иначе, поскольку Патриархия была очень сильно обеспокоена.

Руководство Русской Православной Церкви еще могло понять, что его не уведомили о создании трех апостольских администраций в Европейской части России, Сибири и Казахстане и не провели соответствующих консультаций. Святой Престол на протяжении большей части XX в. пытался избавиться от необходимости давать пояснения как политическим, так и другим властям о переустройствах и назначениях епископов. Любое отступление от этого принципа в сторону одобрения или неодобрения действий католической Церкви другими христианскими конфессиями встретило бы реальное противодействие со стороны церковной администрации. Но, возможно, в данном случае все же следовало бы сделать исключение. Речь идет не о том, что Московский Патриархат стал бы пересматривать назначения епископов на должность апостольских администраторов, а о том, что его следовало проинформировать об озабоченности Святого Престола и экуменических основаниях, обсудив при этом возможности создания апостольских администраций, а не канонически организованных епархий. Следовало учитывать и историческую связь Патриархата с Советским правительством, хотя это и могло показаться шагом назад, к поиску государственного правительственного одобрения католической жизни. Как бы то ни было, но предварительных консультаций о намерении создать апостольские администрации не проводилось.

Положение складывалось серьезное. Кирилл, митрополит Смоленский, глава управления Московского Патриархата по «внешним сношениям» (в том числе и экуменическим), приехал в Рим по приглашению кардинала Эдварда Кассиди - президента Папского совета по содействию христианскому единству. До этого они встречались в феврале 1991 г. в Австралии, на Генеральной ассамблее Всемирного совета Церквей. В конце марта 1991 г. Кирилл был тепло встречен в Риме Папой Иоанном Павлом II, кардиналом Анджело Содано, Государственным секретарем и другими официальными лицами Святого Престола. Кирилл вернулся в Советский Союз, воодушевленный римским приемом, но в полном неведении относительно предстоящего учреждения апостольских администраций. Ему об этом ничего не сказали.

В течение нескольких недель, прошедших между визитом Кирилла и учреждением 13 апреля новых апостольских администраций, Иоанн Павел II призывал Государственного секретаря и кардинала Содано «убедиться, что Патриархия проинформирована заблаговременно, до того, как будет объявлено о назначениях». Папа ясно осознавал, что учреждение апостольских администраций должно быть представлено Московскому Патриархату в самом выгодном свете: обеспечение пастырской опеки над католиками свидетельствовало о выполнении католицизмом своих экуменических обязательств. К сожалению, распоряжение Иоанна Павла проинформировать Патриархию «заблаговременно» не было выполнено.

Архиепископ Коласуонно, папский нунций в Москве, позднее говорил кардиналу Кассиди, что он пытался встретиться с Патриархом Московским и Всея Руси Алексием II за десять дней до 13 апреля, но не получил аудиенции. Видимо, ни Коласуонно, ни его римские руководители не считали этот вопрос настолько важным, чтобы проявить настойчивость и добиться приема у Патриарха. Государственный секретариат, как видно, тоже не поверил, что об учреждении апостольских администраций не следует объявлять до тех пор, пока Патриарх не будет проинформирован, невзирая на явное беспокойство Папы о том, чтобы Алексий не был застигнут врасплох. О своем желании заблаговременно уведомить Алексия II об учреждении апостольских администраций и назначении епископов Папа заявил в присутствии Государственного секретаря. Однако тот не проследил, чтобы его подчиненные учли настоятельное желание Папы избежать ситуации, которую Алексий и его коллеги могли расценить как проявление враждебности.

Московский Патриархат с крайним недовольством отреагировал на учреждение 13 апреля трех апостольских администраций и назначение управляющих ими епископов. Ситуацию усугубило распространение ошибочных сообщений о том, что Папа создал новые католические «епархии» в России и Казахстане. Он их не создавал. Но в связи с тем, что Патриархат был застигнут врасплох, четкое каноническое различие не имело большого значения. Митрополит Кирилл, ответственный за экуменические отношения Русской Православной Церкви с Римом, был особенно обескуражен и рассержен. После того приема, который ему оказали в Ватикане, теперь он чувствовал себя преданным.

Антиримски настроенные представители Московской Патриархии получили прекрасную возможность усилить кампанию против любого сближения с тем, что они называли «первым Римом». Более того, кажется, ни один из высших иерархов Русской Православной Церкви - «третьего Рима», как они сами себя называют, - не разделял глубокого убеждения Иоанна Павла II в безальтернативности экуменизма. Торопливость, овладевшую Государственным секретариатом, в принципе понять можно. В первой четверти 1991 г. никто не знал, сколько еще продлится «оттепель» в СССР. Впервые за семьдесят лет правительство никак не вмешивалось в дела католической Церкви. Государственный Совет по делам религий продолжал требовать отчетов о любых контактах официальных представителей Русской Православной Церкви, так что Советское правительство неизбежно оказывалось вовлеченным в любой диалог о предстоящих изменениях в отношениях между Москвой и Ватиканом. Странно было бы не воспользоваться случаем и не сформировать католические структуры на местах, пока ситуация была благоприятной.

И все же по здравом размышлении следует признать, что учреждение апостольских администраций в России и Казахстане было организовано ватиканскими дипломатами не лучшим образом. Шквал критики со стороны Московского Патриархата мог быть вполне оправданным и вне зависимости от того, как и когда это было сделано. Однако то, что Государственный секретариат не выполнил требований Папы и не проинформировал Патриарха, вызвало более бурную реакцию. Это, в свою очередь, помешало развеять заблуждения Патриархата по поводу того, что новые апостольские администрации станут инструментами для «обращения в иную веру» русских православных верующих. В целом учреждение апостольских администраций охладило экуменические надежды римских католиков и русского православия на следующие два года. Кроме того, оно усилило позицию Московского Патриархата в продолжающихся переговорах о ситуации на Украине, укрепив давние подозрения дружественного режиму и традиционно антиримского русского православия, и сильно осложнило диалог римских католиков с православными Церквями по всему миру. Московский Патриархат также получил повод для отказа от участия в специальном Европейском синоде, который Иоанн Павел созвал осенью 1991 г. и который он представлял себе, как главный шаг к реализации своего представления о Европе, снова вздохнувшей обоими легкими.

НАПРЯЖЕНИЕ В ПОЛЬШЕ

Через два месяца после этого столкновения Иоанн Павел впервые со времени крушения коммунизма вернулся в Польшу. Девятидневный визит в июне 1991 г. привел его в Кошалин, Жешув, Пшемысль, Любачув, Кельце, Радом, Ломжу, Белосток, Ольштын, Влоцлавек, Плоцк и Варшаву. Толпы встречавших были большими, но в целом паломничество расценивалось как самое неудачное из всех визитов Папы на родину.

Казалось, между чаяниями людей и намерениями Папы образовался разрыв. Поляки ожидали, что Иоанн Павел разделит их радость по поводу освобождения, но папские обращения сводились к тому, что свобода, отделенная от моральных норм, это тоже ловушка. Хотя тема визита - «Десять заповедей как моральный базис гражданского общества, способный поддерживать демократию», - затрагивала проблемы, которые Иоанн Павел начал развивать в «Centesimus Annus», энциклика и апологетика свободного общества были едва упомянуты во время паломничества. В результате то, что должно было быть услышано как папское предложение жить свободно и достойно, часто воспринималось как брюзжание. Поляки хотели отпраздновать вновь обретенную свободу с человеком, которому они отводили главную роль в своем освобождении. А наделенный даром предвидения Папа, уже сконцентрировавшийся на ожидающих впереди трудностях, как-то совсем выпадал из общественного настроения.

Польская Церковь, пытаясь обрести собственный голос в новой ситуации, столкнулась с трудностями. После сорока двух лет гонений со стороны государства церковная иерархия должна была измениться и фактически за одну ночь из защитников крепости превратиться в движущую силу диалога и евангелизации. Церковь, ковавшаяся в сопротивлении, должна была взять на себя задачу формирования демократической культуры в обстоятельствах, в которых вопросы морали уже не были так четко разделены на «мы» и «они». Несколько польских епископов и священников усвоили концепцию Иоанна Павла о Церкви, в которой клир был главным образом сконцентрирован на задачах формирования совести и общественной моральной культуры, оставив практическое применение католической социальной доктрины образованным мирянам. Церковь, которая боролась десятилетиями, требуя «единства через равноправие», внезапно обнаружила себя ищущей границы единства внутри законного разнообразия - внутри самой Церкви и в различных мнениях о том, как Церковь должна направлять усилия по решению социальных и политических вопросов. Через три дня после завершения визита преемник Иоанна Павла, кардинал Махарский, хорошо выразил эту мысль, когда сказал, что Церковь больше не является defensor civitatis [защитником города], а должна учить тому, как быть defensor hominis [защитником человеков] в ранее неизвестных условиях демократии.

Эта мысль была бы не верна, если бы не существовало проблем, которые предвидел Папа. Ставшие придирчивыми польские средства массовой информации и светская интеллигенция быстро столкнулись с идеей, что демократия означает приостановку дебатов по поводу норм общественной нравственности, или, как выразился один писатель, демократическая Польша должна быть «государством с нейтральным Weltanschauung [взглядом на мир]». Критически мыслящим духовенством это было воспринято как одно из первых и наиболее пагубных влияний Запада. Эта идея распалила яростные национальные споры по поводу абортов, в которых и официальная Церковь, и ее оппоненты вели себя не вполне разумно. Закон, разрешающий аборты, был принят режимом Гомулки в середине 1950-х гг. как своего рода противодействие католической морали, и было совершенно очевидно, что Церковь в посткоммунистической Польше должна упорно настаивать на законной защите прав нерожденных младенцев. Однако польские епископы в отличие от Иоанна Павла не рассматривали проблему абортов как вопрос о нравственной основе демократии. Церковные лидеры сплошь и рядом попросту инструктировали своих подчиненных, что аборты являются гнусностью, которую необходимо искоренить в угоду требованиям Церкви. Католические издания, такие как «Тыгодник повшехны», вполне могли изложить учение Иоанна Павла о том, что свободное «право» на аборт по желанию несовместимо с демократическим обществом, которое опирается на защиту основных прав человека и на главенство закона, но они либо безмолвствовали, либо высказывались крайне неубедительно. Независимая польская пресса и польские секуляристы рассматривали аборты как вопрос личной свободы, замещая недавно сброшенный груз «красной тирании» коммунизма фантомом «черной тирании» Церкви. Как официальная Церковь, так и ее оппоненты и правительство под руководством «Солидарности» оказались не способными обсуждать проблему абортов как, по существу, вопрос общественный. Все, кто оказался вовлеченным в дебаты, обсуждали его как вопрос индивидуальной автономии.

Этническое и экуменическое напряжение также испортило визит. Церковь Святой Терезы в Пшемысле, расположенном около польско-украинской границы, конфискованная у греко-католиков, поляков украинского происхождения, в 1946 г., в конечном итоге была передана кармелитам. В январе 1991 г. ее на пять лет возвратили греко-католикам, а потом протестующие католики латинского обряда силой отменили решение, правильность которого подтвердил Иоанн Павел. Возможно, впервые в жизни Иоанн Павел был резок с кармелитами, к которым когда-то сам надеялся присоединиться. Альтернативой было строительство греко-католического храма в некогда вакантной греко-католической епархии Пшемысля, чтобы он стал местом служения нового греко-католического епископа Ивана Мартыняка. Ситуация в Пшемысле была настолько напряженной из-за древней вражды между местными поляками и украинцами, что польский епископ счел своей обязанностью издать 28 февраля распоряжение, напоминающее разозленным местным католикам латинского обряда, что епископ Мартыняк «прислан Его Святейшеством» и заслуживает «достойного восхождения» на свой престол. Греко-католики были обижены тем, что их восстановленная епархия вынуждена подчиняться Примасу латинского обряда в Варшаве в большей степени, чем архиепископу во Львове, на Украине. Кардинал Любачивский привез на папскую мессу в Пшемысль несколько тысяч украинских католиков, но надежды Папы на окончательное примирение между поляками - католиками латинского обряда и проживающими в Польше греко-католиками украинского происхождения в ходе визита не сбылись.

Даже правительство, руководимое «Солидарностью», ухитрилось создать сложности для Иоанна Павла. В конце визита Папа надеялся частным образом провести несколько дней в своих любимых Татрах. Правительство, поддавшись нажиму прессы, брюзжащей о стоимости визита и жалующейся, что Папа не понимает давления, которому подвергаются демократически избранные лидеры, не одобрило папский отдых в Татрах. Иоанн Павел, отложивший свои планы ради короткого отдыха в горах, был обижен и уязвлен.

Папское паломничество 1991 г. в Польшу оказалось не подготовлено должным образом Польской Церковью. Создавалось впечатление, что Папа не был четко осведомлен о новой политической и культурной ситуации и ходе ее развития. «Десять заповедей» - тема, сама по себе не вызывающая возражений, была не самой подходящей в данный момент. А Польской Церкви не хватило собственных источников информации, чтобы достойно встретить вызов светской прессы, которая в своей работе переняла стиль западных средств массовой информации, признающих наличие у общественных деятелей вины и скрытых намерений, пока не доказано обратное. Иоанн Павел позднее сам будет размышлять о том, что он, возможно, недооценил степень опасности, которую коммунизм привнес в культуру его родины. Он также понял, что польские епископы в июне 1991 г. усложнили его задачу своими тяжеловесными маневрами с посткоммунистическими политиками, кроме того, у него могло возникнуть подозрение, что его собственный подход к демократической Польше нуждается в корректировке.

Паломничество июня 1991 г. создало в восточноевропейской прессе новый образ Иоанна Павла II - злобного старика, неспособного понять мир, которому он помог измениться. Это была грубая карикатура. То, что следовало изобразить как стремление Папы к защите основных прав человека, было отвергнуто как лютый гнев разочарованного любовника, озлобленного своей отставкой. Иоанну Павлу II, как может сказать любой, кто знает его, вовсе не свойственны едкие и резкие суждения. Неудачно подготовленная поездка в контексте общественных настроений, порожденных неуверенными действиями польского руководства в 1990 г., помогла комментаторам, отождествлявшим свободу с полной независимостью от моральных обязательств, создать подобную карикатуру.

Шесть лет спустя Иоанн Павел II сумеет найти нужные интонации во время очередного паломничества в Польшу и изгладит из памяти большинство неприятных воспоминаний от визита 1991 г. Но в тот момент четвертое папское паломничество в Польшу стало еще одним испытанием и без того тяжелого года.

ЕВРОСИНОД 1991 ГОДА

Следуя путем новой евангелизации, Иоанн Павел первым обратил внимание на «старый континент» - Европу.

Архиепископ Жан Шотте, Генеральный секретарь Синода епископов, в начале 1990 г. посетил Англию, чтобы побеседовать о видении Ватиканом образа новой Европы. В ходе неофициальной дискуссии о том, как Церковь может наилучшим способом использовать возможность, созданную падением Берлинской стены, Шотте высказал идею об общеевропейском Синоде епископов. Вестминстерскому кардиналу Бэзилу Хьюму она понравилась. По возвращении в Рим Шотте рассказал Папе о своей беседе с кардиналом Хьюмом. Иоанн Павел подал бельгийскому прелату записку, датированную 24 декабря 1989 г., с набросками его собственных идей по поводу почти такой же встречи.

Во время волнующей поездки по недавно освободившейся Чехословакии Папа назначил Специальную европейскую ассамблею Синода епископов в Велеграде в Моравии на 22 апреля 1990 г. Сообщая об этом, газета «Монд», цитируя Иоанна Павла, описала приближающийся Евросинод, как «новое завоевание европейского сознания». Комментатор манчестерской «Гардиан» заявил, что Папа проявляет себя «как один из немногих европейских лидеров с бесспорно гегемоническим проектом», опирающимся на «политическое движение, основанное на вере в Господа и отказывающееся и от неверия, и от материализма». Евангелическое основание в папской инициативе было упущено и в этом, и других комментариях.

5 июня, во время специальной консультации в Риме по поводу начала организации Евросинода, Папа вновь попытался прояснить свои намерения сорока семи присутствовавшим деятелям Церкви в обращении, которое представляло собой особое прочтение истории европейской цивилизации и образ мышления Кароля Войтылы, европейца.

ИСТОРИЧЕСКИЙ УРОК

Пережившие волнующие события последующих месяцев - падение Берлинской стены, освобождение угнетенных народов, разрушение системы «блоков», конец «холодной войны» - должны были почувствовать, что они прошли через «божественный kairos», особый момент, когда ощущается Божественная власть над историей. Именно таким образом, начал Иоанн Павел, и следовало прочитывать историю - «в глубь». Только такой способ прочтения может прояснить «новую ситуацию, которая является погружением в жизнь народов» Европы.

Появление в Европе христиан совпадает по времени с первым странствием апостолов. Значительная часть того, что Папа обозначил «великой евангелизацией» континента, исходила из Рима, но был и другой «важный центр» европейской евангелизации - Константинополь. В течение тысячелетия Евангелие приходило в Европу через «единство в разнообразии», которое Иоанн Павел описал как «римско-византийское». Лишь одиннадцать столетий спустя после проповеди Евангелия в формирование различных европейских культур вошло разделенное христианство.

Кроме формирования национальных культур, продолжал Иоанн Павел, евангелизация Европы повлекла развитие транснациональной «гуманистической культуры», рожденной от встречи библейской религии с древнегреческой философией. В сочетании с римским правом эта триада - Иерусалим, Афины, Рим - создала то, что мы осознаем как «европейскую цивилизацию». «Гуманистическая культура» Европы, утверждает Иоанн Павел, начала изменяться несколько сот лет назад, когда культура, основанная на вере в Господа, формировавшая понимание космоса и человека, была заменена культурой, строившейся вокруг субъективного человеческого сознания. Человек как «познающий субъект» полностью занял «центр вещей». И здесь, замечает Папа, «он остается один», и его одиночество усугубляется разрывом между наукой и религией и подъемом марксизма. Все это составляет глубокий парадокс. Предельно доступное и ясное библейское представление о творении (мира), библейское представление о человеческой личности, имеющей свое место в процессе творения, и библейские представления об истории, имеющей конечную цель, очертили культурные основы и в итоге создали то, что современность знает как «научно» обоснованное.

В любом случае забвение Господа привело к ужасным общественным последствиям. Кошмар двадцатого столетия европейской истории создал благоприятную возможность для проповеди Евангелия. Европейский человек вынужден был осознать, как выразился Папа, «оборотную сторону цивилизации , хотя был склонен считать себя выше всех прочих».

Освенцим, утверждает Папа, не означал конец истории европейской цивилизации. Но он выявил глубину греховности, до которой могут опуститься люди, забывшие Бога. Нацизм был «полностью побежден», но одним из победителей в этой борьбе оказалась другая тоталитарная система. Она тоже в конце концов пала благодаря «сопротивлению ... основанному на нерушимости прав человека», включая основное - «право на свободу совести и вероисповедания» . Сопротивление нарушениям прав человека смело коммунистическую систему и бросило вызов тем, кто изучает вековую траекторию секуляризма в истории европейской цивилизации. События, которые они только что пережили, продемонстрировали нечто совершенно противоположное секуляристским воззрениям:«религия и Церковь явили себя среди самых эффективных средств освобождения человека от системы тоталитарной зависимости» .

Это, однако, совершенно не дает Церкви права позлорадствовать и, вероятно, требует серьезной переоценки чистоты христианской совести, сказал Иоанн Павел. Если бы христиане были верны Евангелию, разве могли бы произойти ужасы двадцатого столетия? Есть веские причины сопротивляться представлениям, что демократическая общественная жизнь в Европе после «холодной войны» может «быть отделена от ценностей христианской веры и морали».

Европейские Церкви, Восточная и Западная, за последние пятьдесят лет прошли через исключительные испытания. Эти испытания могут быть правильно поняты только внутри истории, в концепции которой остается место для Господа и для работы Божественного Провидения. Это то, что сделало Европу «Европой». И Иоанн Павел считал, что именно это следовало обсудить европейским епископам на Евросиноде - как «перевести» пережитый их странами недавний опыт Господнего Промысла в историю новой европейской Пятидесятницы, которая вберет в себя лучшее от современной европейской культуры и заново свяжет ее с истинными корнями - с христианством.

ТРУДНОСТИ РАЗЛИЧНЫХ ОЖИДАНИЙ

Евросинод в силу различного рода трудностей не смог собраться в 1990 г., развеяв надежды Иоанна Павла на то, что он станет побудительным евангелическим опытом. Потребовалось время, чтобы сбалансировать в составе Синода представителей двух вновь объединенных половин континента, надо было назначить епископов в вакантные епархии Центральной и Восточной Европы. Если бы Синод собрался в 1990 г., соотношение священнослужителей Запада и Востока составляло бы 3:1. Перенос Синода на позднюю осень 1991 г. позволял добиться более равномерного представительства. Это также означало, что Синод соберется только через два года после kairos, который, как надеялся Иоанн Павел, сможет разжечь пламя новой евангелизации в Старом Свете. А за это время произошло многое.

Распад Югославии, ввергнувший ее в кровавый хаос, и неспособность европейских властей предпринять что-либо по этому поводу породили новые вопросы о концепции общего европейского дома. Переход к демократии в Центральной и Восточной Европе привел к определенному экономическому беспорядку и большому недовольству населения. Каждое новое центральноевропейское демократическое государство билось над проблемой, как воздать по справедливости жертвам служб государственной безопасности и официальным лицам, замешанным в серьезных нарушениях законности. Демократический «стандарт» в новых демократиях стал означать «стандартный» раскол - пилюля тем более горькая после удивительного единства, продемонстрированного антикоммунистическими движениями в 1989 г. Советский Союз начал распадаться, и никто не знал, что произойдет там в следующий момент. Западная Европа торопилась получить преимущество от возможностей инвестиций в новые демократии (немаловажное дело, конечно, в переустройстве Центральной и Восточной Европы), но западные европейцы и их политические лидеры, казалось, все меньше интересуются драмой, продолжающейся к востоку от Эльбы.

Грустно признавать, но к тому времени, как 137 членов Синода в конце концов собрались 28 ноября 1991 г., большая часть энергии, рожденной Революцией 1989 г., была утрачена.

Синод продолжался две с половиной недели. Впервые в его истории представители других христианских общин участвовали как «братские делегаты». Вопреки экуменическим нововведениям и надеждам Папы скоро стало очевидно, что епископы прибыли в Синод с различными намерениями. Новый архиепископ Пражский Милослав Влк считал, что Синоду следует оспаривать предвзятые мнения разных групп епископов. Епископы новых демократий должны подняться над позицией «мы были мучениками, мы в вас не нуждаемся», а епископы из стран стабильной демократии должны бы извлечь определенные уроки из рассказов священников, которые поддерживали веру в очень сложных обстоятельствах. Проблема, как видел ее Влк, состояла в том, что фактически никто на Западе не знал коммунизма и поэтому не мог понять, через что довелось пройти их новоосвобожденным братьям.

Кардинал Жан Мари Люстиже также полагал, что епископы не сумели достигнуть взаимопонимания. Западные епископы были «слишком уверены в собственном превосходстве», в то время как епископы из Центральной и Восточной Европы все еще остро переживали недавние преследования и свое сопротивление, чтобы позволить другим направлять себя. По выражению Люстиже, «они хотели рассказать о том, что с ними произошло, а западным епископам было сложно это слушать». В то же время западные епископы столкнулись с проблемой, которую епископы новых демократий с трудом могли себе представить: искушение материальным благополучием, то есть искушение материальными благами, а не просто злом.

Кардинал Йозеф Томко также соглашался, что епископам было сложно найти общий язык, так как они жили в «двух различных реальностях». Но намерения Евросинода 1991 г., настаивал он, состояли в возможности «обмена духовными дарами», и в этом смысле, по его мнению, цель была достигнута. Западные Церкви начали «осознавать, что другие европейские Церкви теперь свободны», а Церкви в новых демократиях начали понимать, насколько они, как и западные, «бедны и богаты в вере». Томко был уверен, что Евросинод помог заново открыть старые истины. Западные Церкви, столетиями сконцентрированные на интеллектуальных трудностях современности, «заново открыли для себя важность традиционной религии и таких традиций, как семья и Библия», в поддержании веры. Евросинод заставил каждого участника, с Востока и с Запада, сконцентрироваться на Кресте как центре христианской жизни. Встреча с современными мучениками-исповедниками помогла снова почувствовать «старые тайны Церкви в свете новых реалий».

Кроме того, был и вопрос о Ватикане II. Западные епископы восхищались стойкостью своих коллег из-за бывшего «железного занавеса», но многие с трудом расставались со старым стереотипом: центрально - и восточноевропейцы воспринимались ими как люди, отброшенные историей назад и нуждающиеся в инструкциях о том, как быть «Церковью в современном мире» в соответствии с западноевропейским пониманием Собора. Епископы из многих бывших коммунистических стран вполне оправданно беспокоились, что западноевропейская модель претворения в жизнь решений Собора непригодна для всех случаев, хотя бы по причине продолжающегося сокращения численности католиков в Западной Европе. Из-за сомнения вопрос о том, какой именно помощи от Запада могут ждать Церкви новых демократических стран при формировании новых институтов, таких, как национальные конференции епископов, и в восстановлении их семинаров остался открытым.

Западные епископы были склонны думать, что их коллегам из новых демократий следует пройти ускоренный курс постсоборной теологии и пастырской практики. Но такие люди, как архиепископ Пражский Влк, чувствовали, что решения Собора должны претворяться в жизнь в свете совершенно особенных пастырских проблем посткоммунистических обществ. Самыми важными вопросами, по представлению Влка, были возрождение реального христианского общества, новый тип взаимоотношений между клиром и мирянами и проявление большей инициативы со стороны мирян. Кроме того, существовал и вопрос восстановления общественной морали. Жизнь при коммунизме была, по сути, жизнью в черном и белом цветах; «норма», по словам Влка, была «оттенками серого». По-видимому, в этом отношении можно было научиться чему-то у западных Церквей, но они вряд ли могли служить примерами здорового католицизма.

Еще одним ударом по экуменической программе Иоанна Павла II был отказ православных Церквей, и особенно Русской Православной Церкви, участвовать в Синоде. К тому же это создало повод для наиболее драматического момента Синода. Главные православные лидеры отвергли приглашение Папы на участие в Синоде, исключением стал новоизбранный Вселенский Патриарх Константинопольский Варфоломей I, приславший на Синод «братского делегата» - митрополита Венецианского Спиридона Папагеоргиу, православного лидера Италии. Вечером 7 декабря 1991 г. в соборе Святого Петра во время экуменической службы, на которой присутствовали все участники Синода, митрополит Спиридон обвинил восточные католические Церкви, объединившиеся с Римом («униатов»), в том, что он назвал новой «насильственной» оккупацией церквей на Украине и в Румынии. Рим он обвинил в насаждении «параллельных миссионерских структур» (то есть новых апостольских администраций) в самой России. Отношения между католической и православной Церквями находятся на таком низком уровне из-за римской агрессии, заключил митрополит. Члены Синода и протестантские участники экуменической службы были поражены публичными нападками Спиридона на католицизм и Папу, и после заявлений митрополита наступило смущенное молчание.

Иоанн Павел поднялся и, ни слова не говоря, заключил митрополита Спиридона в объятия - древний поцелуй мира.

Евросинод 1991 г. положил начало новому диалогу, дал присутствовавшим на нем епископам новый опыт объединения внутри разъединенного европейского католицизма и начал процесс по реформированию структуры панъевропейской епископской конференции для включения в нее епископов из-за исчезнувшего «железного занавеса». Однако Евросинод не стал историческим событием, воодушевившим евангелизацию, как надеялся Иоанн Павел II. Между Церквями сохранились значительные различия, а для того чтобы перекинуть мост между Церквями, разделенными в течение полувека, используя вмешательство Провидения в историю, время еще не настало. Принятая Синодом Декларация заявила о солидарных усилиях Церкви в деле дальнейшего объединения однажды разделенной Европы, но епископы вернулись в свои епархии, сосредоточившись главным образом на местных делах и отношениях. Самые очевидные, конкретные шаги, выполняющие решения Синода, были сделаны лично Иоанном Павлом II.

МИР БЕЗ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

За шесть месяцев до созыва Евросинода Иоанн Павел совершил второе паломничество к храму Мадонны Фатимской в Португалии, в десятую годовщину покушения Мехмета Али Агджи на его жизнь. После остановки в Лиссабоне и на Азорских островах он прибыл в Фатиму 12 мая и встретился с восьмидесятичетырехлетней сестрой Лусией дос Сантос, единственной из трех детей, которым в 1917г. явилась Дева Мария, дожившей до этого времени. 13 мая, в десятую годовщину выстрела на площади Святого Петра, он публично возблагодарил Деву Марию за освобождение Центральной и Восточной Европы от коммунизма и за свое собственное спасение от смерти десять лет назад.

28 июня 1991 г., в канун празднования дня святых Петра и Павла, Иоанн Павел ознаменовал свою пятую консисторию назначением новых членов Коллегии кардиналов. Три известных человека, остававшиеся преданными католической Церкви при коммунизме, получили красные шапки. Двое были из новоосвобожденных частей Европы: Александру Тодеа из Румынии и бесстрашный словацкий иезуит Ян Хризостом Корец. Третьим новым кардиналом-исповедником был Игнатус Гонг Пинмей, епископ Шанхайский, который был тайно [in pectore] назван кардиналом на первой консистории Иоанна Павла в 1979 г. За несколько недель до своего девяностолетия человек, который был известен на Западе как «кардинал Кунг» (именно так в дореволюционном Китае писалось его имя), приехал в Рим, чтобы принять сан и возвратиться в свой уединенный дом в Стамфорде, штат Коннектикут. Китайское правительство, которое бросило его в тюрьму, а затем отправило в изгнание, отказалось дать ему разрешение на въезд в Шанхай в его новом высоком положении.

Новые куриальные кардиналы пятой консистории Иоанна Павла были выдающимися людьми: Анджело Содано, Пио Лахи, Хосе Санчес, Эдвард Кассиди, Виргилио Ноэ и Фьёренцо Ангелини. Обе Америки получили пять новых кардиналов: Николае де Джезус Лопес Родригес (Санто-Доминго), Антонио Кваррацино (Буэнос-Айрес), Энтони Бевилаква (Филадельфия), Роджер Махони (Лос-Анджелес) и Хуан Джезус Посадас Окампо (Гвадалахара). Архиепископы Армадский (Кахаль Дали), Берлинский (Георг Стежинский) и Туринский (Джованни Салдарини) стали членами коллегии, как и викарий Иоанна Павла для Римской епархии Камилло Руини, и архиепископ столицы Заира Киншасы Фредерик Этсоу-Нзаби-Бамунгваби. На консистории в июне 1991 г. ни один из отцов - интеллектуальных вдохновителей Ватикана II не удостоился сана, но Иоанн Павел все-таки дал красную шапку восьмидесятидевятилетнему Паоло Деззе, своему личному представителю для управления орденом иезуитов в 1981-1983 гг.

14-15 августа 1991 г. Иоанн Павел ненадолго приехал в Польшу, как и миллионы молодых людей, включая 70 000 из Советского Союза, прибывших в Ченстохову на Третий Всемирный день молодежи. На пути к монастырю в Ясную Гуру и к храму Черной Мадонны Иоанн Павел остановился на ночлег в Кракове и отслужил мессу на рыночной площади Старого города. Заехал он и в свой родной город Вадовице, где освятил новую приходскую церковь и встретился с однокашниками по высшей школе. Обращаясь к жителям города после мессы, он вспомнил тех друзей евреев, которых они потеряли во время Холокоста.

Не могу я забыть и тех наших одноклассников в вадовицкой начальной и высшей школе, кто принадлежал к религии Моисеевой; их теперь нет с нами, как нет больше и старой синагоги рядом с высшей школой. Когда на месте, где раньше стояла синагога, был торжественно открыт мемориальный камень, я послал специальное письмо через одного из наших одноклассников (Ежи Клюгера). В нем говорилось: «Церковь и все люди и нации, входящие в нее, связаны с вами. Конечно, прежде всего ваш народ чувствует свои страдания, свои жертвы - мы помним, как близко это место к Освенциму, - и мы хотим говорить с другими людьми и народами, со всем родом человеческим, чтобы предостеречь их. У Папы, пришедшего из Польши, есть для этого особая причина, поскольку в определенном смысле он пережил все это вместе с вами на нашей родине...»

Месса для Всемирного дня молодежи в праздник Успения 15 августа имела особый привкус. Впервые в таком праздновании, заметил Папа, была широко представлена Восточная Европа. Разве это не было «великим подарком Святого Духа?» - спрашивал Папа. Это «ваш час», сказал он молодым. Строительство «цивилизации любви» в завтрашнем мире зависит от «свершений христианского поколения сегодняшнего дня» и их желания сделать выбор в пользу общественного добра. На их плечи ложится ответственность за защиту религиозной свободы, «размах самосовершенствования» семьи, истинного плюрализма взаимного обогащения и охраны окружающей среды. И они не одиноки. Христос, Святой Дух и Дева с ними, помогут создавать молодую Церковь, осознающую свою миссию:

— Да будет с вами Святой дух, и будьте стойкими! Аминь!

В ответ раздались оглушительные аплодисменты, после которых Папа неожиданно пошутил, что не заслуживает таких аплодисментов, но, так как они все равно аплодируют, Святая Матерь в любом случае тоже оценит аплодисменты как выражение радости.

На следующей неделе, когда провалилась попытка переворота против Михаила Горбачева, ускорив политическую дезинтеграцию Советского Союза, Папа находился в Будапеште. В течение пяти дней, проведенных в Венгрии, Иоанн Павел вновь попытался сплотить Церковь, чьи лидеры играли не слишком героическую роль во время последних десятилетий коммунизма по сравнению с другими епископатами в Центральной и Восточной Европе. В соборе Эстергома он помолился на могиле кардинала Миндзенти, а позднее встретился с молодыми людьми, заполнившими стадион, на этот раз, в Будапеште. 23 августа, вернувшись в Рим, Папа послал телеграмму президенту Горбачеву, полную «самых добрых пожеланий», возблагодарил Господа за «счастливый исход драматического испытания, которое пришлось перенести лично Вам, Вашей семье и Вашей стране», и выразил надежду, что Горбачев сможет продолжить «огромную работу по материальному и духовному возрождению Советского Союза». Этого не случилось. На следующий день после телеграммы Папы Горбачев ушел с поста Генерального секретаря ЦК Коммунистической партии Советского Союза, разрушив партийно-правительственное звено, которое со времен Ленина поддерживало «демократический централизм». Но даже это драматическое изменение оказалось слишком малым и чересчур запоздалым. Меньше чем через четыре месяца Союз Советских Социалистических Республик прекратил свое существование.

Изменения происходили повсюду в мире. 2 октября 1991 г. умер Вселенский Патриарх Димитриос I. Три недели спустя Святой Синод Константинопольского Патриархата избрал преемника - Варфоломея Архондониса, митрополита Халкидонского. Варфоломей, которому на момент избрания был 51 год, в свое время учился в Экуменическом институте в Боссе (около Женевы) и в Мюнхенском университете, защитил степень доктора канонического права в римском Папском григорианском университете и имел широкие контакты с лидерами Римско-Католической Церкви. Его избрание усилило надежды на то, что чаяния Иоанна Павла на сокращение раскола между Римом и Константинополем найдут свое развитие. В поздравительном послании новому Вселенскому Патриарху Иоанн Павел подчеркнул, что горячо надеется на «сотрудничество в восстановлении полного единства между нашими Церквями». Однако Варфоломей был избран не потому, что в Святом Синоде Константинополя было достигнуто согласие по экуменическому императиву. Истинной причиной стала его решительность и, как ожидалось, способность договориться с часто не желающим сотрудничать правительством Турции. Кроме того, внутренний раскол православия резко ограничивал его дипломатические возможности.

С какими враждебными настроениями предстояло бороться Варфоломею, стало очевидно еще в Белграде, столице Югославии, за три недели до смерти Вселенского Патриарха Димитриоса. Там 8 сентября - день, который Иоанн Павел просил католических епископов всего мира отметить как специальный день для молитвы за мир в Югославии, - сербы провели марш протеста возле посольства Ватикана. Они несли плакаты «Ватиканское сатанинское государство». Поскольку Югославия продолжала рассыпаться, сербы заявляли, что католики поддерживают независимость Хорватии и Словении, двух конституционных «республик» внутри квазифедеративной структуры Тито, чтобы задушить православную Сербию.

На самом деле дипломаты Святого Престола просто пытались определить, что и по какой причине происходит в разваливающейся Югославской федерации. 8 августа 1991 г. «министр иностранных дел» Ватикана архиепископ Жан Луи Торэн по просьбе Папы отправился со специальной миссией в Югославию. По возвращении он сказал Иоанну Павлу:

— Ваше Святейшество, когда я был в Загребе (столица Хорватии), я чувствовал, будто нахожусь в Вене, а когда был в Белграде, то чувствовал, будто нахожусь в Стамбуле.

Культурные различия внутри Югославской федерации были слишком велики, и при отсутствии давления со стороны коммунистического режима распад был неизбежен.

Святой Престол вполне устраивало «федеральное» решение будущей Югославии, но в гораздо более свободной федерации, чем старалась навязать федерация Тито. Торэн, выражавший мнение Ватикана, считал, что «статус нации» не всегда должен обретать государственный статус. Чтобы увязать все этнические и национальные проблемы, предпочтительнее избрать социально-этнический принцип составных частей федерации, которым предоставлено как можно больше возможностей для принятия решений на локальном уровне. Но когда армия Югославской федерации, состоящая главным образом из сербов, атаковала хорватских националистов в Вуковаре (город на хорватско-сербской границе) в сентябре 1991 г., Ватикан рассудил, что федеральная армия стала агрессором против одной из частей югославского населения. Из-за того, что Европейское Сообщество (ЕС) не «назвало агрессора» и не остановило нападение на братьев-югославов, создалось впечатление, что независимость Словении и Хорватии - единственный способ для прекращения войны. 13 января 1992 г. Святой Престол послал уведомление правительствам Хорватии и Словении с признанием их независимости, которую они провозгласили 25 июня 1991 г., а затем приостановили до тех пор, пока ЕС вело переговоры. Попытавшись найти мирное решение, они в конце концов снова объявили о своей независимости 23 декабря, перед тем как обратиться за разрешением на допуск в ЕС в качестве независимых государств. В уведомлениях Святого Престола указывалось, что на основе предварительных дипломатических контактов такое признание возможно в связи с уверениями Хорватии и Словении, что новые правительства будут демократическими и станут уважать права национальных меньшинств.

Православный Патриарх Сербский Павел направил лидерам православных Церквей всего мира письмо, в котором говорилось, что «истоки конфликта в Югославии, на Балканах и не только в этом регионе являются результатом настойчивости, с которой Римская Церковь рассматривает Балканы, населенные в основном людьми православной веры, как миссионерскую территорию». Об агрессии федеральной армии в письме Патриарха не упоминалось. Президент Франции Франсуа Миттеран также выражал сожаление, ссылаясь на прохорватский альянс между Иоанном Павлом II и германским канцлером Гельмутом Колем, и трижды говорил архиепископу Торэну, что Святой Престол, признав Хорватию и Словению, несет ответственность за развал Югославии. Торэн, который каждый раз объяснял, что агрессия федеральной армии сделала независимость способом, который может остановить войну, был хорошо осведомлен о традиционном французском альянсе с Сербией и считал, что досада Миттерана отчасти вызвана именно этим.

Через некоторое время появилось подтверждение того, что независимость Хорватии и Словении помогла окончить войну в этих республиках, хотя в Словении гораздо раньше, чем в Хорватии. Насилие, сопутствующее дезинтеграции Югославии, не прекращалось, а место этнического кровопролития переместилось в Боснию и Герцеговину. Два года спустя, в 1994 г., Иоанн Павел, который мог задаться вопросом, разумно ли было признавать независимость Словении и Хорватии (поскольку быстрое решение этой проблемы не позволило югославской армии, состоящей в основном из сербов, осуществлять агрессию в раздробленной федерации), попытается проявить частную инициативу, чтобы собрать для диалога все партии, участвующие в продолжающемся конфликте.

Продвижение вперед должно было быть сделано по всей посткоммунистической Европе. 25 марта 1992 г. Иоанн Павел полностью реорганизовал польскую иерархию, учредив тринадцать новых епархий, подняв восемь епархий до ранга архиепископств, объявил Лодзь архиепископством без викарного управления, поменял очертания архиепископских «провинций», перевел четырнадцать епископов на новые должности глав епархий, назначил семь новых епископов и перевел четырнадцать вспомогательных (запасных) епископов. Папа также изменил характер служебных обязанностей Примаса Польши, который при кардиналах Вышыньском и Глембе ассоциировался с рангом президента польской Конференции епископов. Исторически Польским Примасом был архиепископ Гнезнинский; Гнезно было объединено с Варшавским архиепископством «персональным союзом» - единым человеком, который служил архиепископом как Гнезнинским, так и Варшавским. Иоанн Павел разорвал этот «персональный союз» и назначил нового архиепископа Гнезнинского. (Им стал Хенрик Музинский, епископ Вроцлавский, лидер польских епископов в еврейско-католическом диалоге.) Кардиналу Глембу как «Хранителю реликвий святого Адальберта» было позволено сохранить титул «Примаса Польши» пожизненно. Глемб, конечно, остался архиепископом Варшавским.

Канонические определения и средневековые титулы не имели большого значения. Значительные перестановки были попыткой привести польскую епископальную структуру в соответствие с Ватиканом II и облегчить новую евангелизацию. Живой польский католицизм требовал больше епископов, особенно в условиях демократии. Должность Примаса после пребывания на ней кардинала Глемба станет особенно почетной, но нельзя допустить, чтобы Примас являлся президентом национальной Конференции епископов. Польские епископы могут выбрать свое руководство, как любая другая национальная конференция епископов. Это, как предполагалось, сможет взрастить более настойчивый в проповеди Евангелия польский епископат.

Пастырская забота о страждущих всегда была знаком служения священника Кароля Войтылы и отражением его христианского гуманизма. 13 мая 1992 г., в одиннадцатую годовщину его собственного спасения от рук убийцы, Иоанн Павел объявил, что Церковь всего мира станет отмечать 11 февраля - праздник Мадонны Лурдской - как Всемирный день страждущих. В Риме этот день с тех пор отмечается папской мессой за страждущих в соборе Святого Петра в присутствии больных, сидящих и лежащих на колясках и каталках вокруг главного алтаря - гробницы святого Петра, окруженной бронзовым балдахином работы Бернини. В конце службы, во время которой Иоанн Павел часто говорит о болезнях как о части человеческого предназначения и призыва к углублению веры, свет в соборе приглушают. Десять тысяч свечей, зажженных внутри красных и оранжевых подсвечников в форме тюльпанов, поднимаются над головами всеми присутствующими, пока «Лурдский псалом» исполняется на множестве языков.

В начале 1990-х гг. дипломатия Иоанна Павла была сфокусирована не только на Европе. 21 сентября 1992 г. Святой Престол после 132 лет разрыва восстановил полные дипломатические отношения с Мексикой. Политика правящей политической партии Мексики с 1979 г. заметно изменилась. Оказали свое влияние и два визита Иоанна Павла в эту страну в 1979 и 1990 гг. Через демонстрацию народной поддержки Церкви, которую правительство не могло игнорировать, мексиканский католицизм был снова включен в текущую историю нации. За этим последовали признание Церкви как института, играющего общественную роль, и конституционная реформа и «новый путь мышления» в диалоге между политическими и церковными лидерами, которые теперь могли быть включены в решение общих задач в области образования и социальных служб. Антиклерикализм все еще оставался проблемой в некоторых частях мексиканского общества, но защита Иоанном Павлом религиозной свободы как основы гуманитарных прав привела к значительному сдвигу в межконфессиональных отношениях.

Через два месяца после восстановления дипломатических отношений Иоанн Павел причислил к лику святых двадцать пять мучеников Мексиканской революции, убитых между 1914 и 1937 гг. Для Мексиканской Церкви прошлое было теперь открыто так же, как и будущее.

СВЯЩЕННИКИ НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Любое великое реформаторское движение в истории католической Церкви требовало реформы клира. «Новая евангелизация», по представлению Иоанна Павла, не была исключением. Еще до того, как эта фраза стала символом переходного периода Церкви к третьему тысячелетию ее истории, Папа начал реформирование клира. Каждое из его пастырских паломничеств по всему миру включало встречи с местными священниками, а укрепление пастырского духовенства было постоянной темой обращений к поместным епископам во время их визитов ad limina в Рим. В итоге появились рекомендации по реформированию подготовки священников и обеспечению предварительного изучения территорий, которые предстояло нанести на карту Синода епископов в 1990 г. Иоанн Павел пытался лично укрепить священнослужителей, что, по мнению ряда обозревателей, было в какой-то степени упущено Вторым Ватиканским Собором, через ежегодные серии писем к священникам по всему миру. Письма издавались в Великий Четверг, в начале празднования, на котором Церковь отмечает установление Христом священного служения на Тайной Вечере.

Письма Великого Четверга являются характерной формой учительства пап и включают подборку библейских и теологических изречений с размышлениями, отражающими богатый личный опыт священного служения Папы. Письма касаются широкого спектра тем: служба как опыт общения с Христом в «Высших сферах» и в Гефсиманском саду; служба как продолжение работы Христа по спасению; важность пастырской службы для молодых людей; жизнь и служение святого Жана Мари Вианни, кюре из Арса; благочестие Марии и жизнь священников; возвышение рукоположенных священнослужителей «до личности Христа», священника всех крещеных; пастырская опека семьи; женщины в жизни священников. Хотя письма явно задумывались как средство воодушевления Папой братьев-священников, они свидетельствовали о том, что Иоанн Павел считает необходимым отразить свое понимание того, как католические священники переживают кризис после Второго Ватиканского Собора.

НОВОЕ ПРОЧТЕНИЕ КРИЗИСА

В 1970 г. во всем мире было 448 508 священнослужителей. За двадцать пять лет вопреки заметному росту в мире католического населения это количество снизилось до 404 750. Почти 46 000 священнослужителей оставили активную службу. Набор в семинарии в развитых странах резко сократился, и спектр ситуаций, в которых оказались сами семинарии после Ватикана II, простирался от замешательства до беспорядков. Дисциплина среди клира пошатнулась, и хотя статистика свидетельствовала, что неправомерные действия некоторых католических священнослужителей были не более тягостными (в абсолютных и относительных единицах), чем у пастырей других христианских вероисповеданий или среди мирян, скандалы, в которых участвовали священники, вредили им самим и становились еще одним препятствием при наборе в семинарии и реформах внутри клира.

Целибат и авторитарная власть обычно считались корнями послесоборного кризиса католического духовенства. Считалось, что кризис будет преодолен, когда католицизм латинского обряда начнет посвящать в духовный сан женатых мужчин и обретет более приходской и менее епископальный (и папский) стиль управления и принятия решений. Во время своего понтификата Иоанн Павел пытался реформировать духовенство на основе различных подходов. Корни кризиса среди священнослужителей, как он полагал, уходили гораздо глубже в недра не столько Церкви, сколько общества и включали в себя иногда связанность, а иногда несовместимость Церкви с современной цивилизацией.

Хотя проблемы семьи конца XX в., сексуальная революция и соблазны общества потребления и послужили причинами кризиса, Папа полагал, что еще более глубокие проблемы коренятся в следующем. Неосознанный рационализм привел к тому, что библейские откровения стали казаться в лучшем случае благочестивой сказкой. Строгий индивидуализм сделал очень сложным формирование основанных на обязательствах прочных взаимоотношений между мужчинами и женщинами, и как следствие одиночество стало одной из причин гедонизма и безумной погони за удовольствиями. Практический атеизм лишил жизнь ее тайны, а замена свободы утверждением индивидуального стремления к власти разделила свободу и истину.

Привнесенные в Церковь из внешней культуры, эти четыре идеи оказали сильное и зачастую разрушительное влияние на понимание священниками смысла служения, на приток будущих священнослужителей и на обучение семинаристов. По мнению Иоанна Павла, путь реформ лежит в оживлении идеи пастырского священничества в соответствии с учением Ватикана II о всеобщем призыве к святости. Эта реформа со специфическими ссылками на то, как готовить священников, была темой восьмой обычной Генеральной ассамблеи Синода епископов, которая проходила в Риме с 30 сентября по 28 октября 1990 г.

ЛЮДИ, СЛУЖАЩИЕ ДРУГИМ

Работа этого Синода была завершена постсинодальной апостольской проповедью «Pastores Dabo Vobis» [«Я дам вам пастырей»], название которой взято из Ветхого Завета (Иер . 3.15). Подписанная 25 марта 1992 г. «Pastores Dabo Vobis» является, по-видимому, самым длинным из когда-либо изданных папским документом: 226 страниц в оригинальном ватиканском издании. Учитывая серьезность кризиса священства, проповедь удивительно позитивна и сдержанна. Как и Синод, чью работу она использует, «Pastores Dabo Vobis» называет себя обращением «по поводу формирования священников». Она также представляет собой наиболее исчерпывающее заявление Иоанна Павла о природе и функциях католических священников. Как и проповедь о призвании мирян «Christifideles Laici» 1998 г., «Pastores Dabo Vobis» дает авторитетные «ключи» для интерпретации Ватикана II.

Иоанн Павел II дает в «Pastores Dabo Vobis» очень высокую оценку особого призвания пастырского священнослужительства, которое, в свою очередь, облагораживает священнический характер всех крещеных христиан. Корни этой особенности, настаивает он, могут быть поняты только теологически и библейски. Когда Иисус говорил Своим землякам в назаретской синагоге, что пророчество Исаии о Мессии исполнилось в их среде, поскольку Он посвящен помазанием Святого Духа, Он описывал сущность нового способа богослужения, принесенного им в мир, - служения в форме совершенного посредничества между Господом и человечеством. Это было нечто новое в истории спасения и являлось, по Иоанну Павлу, «абсолютно необходимым» для понимания природы рукоположенного Церковью священника - уникального участника в священнодействии Христа.

Быть священником, таким образом, значит не выполнять задачу или играть роль, но становиться alter Christus - «другим Христом», личным продолжением посреднического священнодействия Самого Христа. Посвящение в духовный сан означает не просто получение священником права проводить определенные виды духовной деятельности. Рукоположение особым образом «превращает» священника в Христа. Это превращение дарует торжественную обязанность служить христианской общине. Служение - это способ, которым уникальная сакраментальная власть священника становится олицетворением власти «священника-Христа».

Олицетворение собой Христа, Доброго Пастыря, открывает особую форму благочестия, которая должна наполнить священника, - благочестия «пастырского милосердия». То, что священник осуществляет «руководство» местной католической общиной, не определяется его властью. Христианское «руководство» состоит в том, чтобы быть слугой, человеком, заряженным пастырским милосердием, тем, кто приносит «всего себя в дар Церкви , следуя примеру Христа».

Иоанн Павел проанализировал «профессиональный кризис» и особенно современный способ распознавания своего призвания. Распознавание священнического призвания, заявил он, не является предметом выбора достойной карьеры. Это плод «необъяснимого диалога между Господом и людьми , между любовью Господа, Который зовет, и свободой личностей, которые с любовью отвечают Ему». Священническое призвание - призвание быть с Господом, а не с личностью. Это призыв, идущий от Бога, а не средство реализации амбиций внутри Церкви. Священство, понимаемое как средство «наделения властью» личностей, совершенно чуждо Иоанну Павлу II и мнению Собора по этому поводу. Равно как и любое представление о священстве как о членстве в клерикальной касте.

В то же время «призыв» к священству должен быть услышан и оценен Церковью. Никто не может претендовать на «право» быть рукоположенным только на основе личного распознавания. Церковь через местного епископа решает, является ли «призыв» соответствующим. Епископ и подчиненные ему священники, в свою очередь, имеют серьезные пастырские обязательства проповедовать и учить священству как возможному призванию. Но ответственность за это лежит не только на священниках и епископах: «всем членам Церкви без исключения дана милость и ответственность искать свое призвание» .

«Pastores Dabo Vobis» указывает, что подготовка священников должна быть более тщательной, с упором на приоритет духовного формирования и требований академического совершенствования в философии и теологии. Во многих странах, пишет Иоанн Павел, священники служат самым образованным мирянам. Священники, которым не хватает интеллектуальной зрелости и неослабевающего интереса к теологии, не смогут сделать Евангелие «удовлетворяющим законным требованиям человеческого разума». Священники должны изучать теологию как дисциплину, «предназначенную питать веру», пишет он, потому что она, по существу, является средством воспитания более глубоких личных и общественных отношений с Иисусом Христом. Теология может «знать» многое, но то, что она должна стремиться узнать прежде всего, - это Иисус Христос. Смысл семинарского обучения должен пониматься, заявляет Папа, на основе библейского рассказа о Христе, Который, призвав Своих апостолов, увел их от мира, чтобы дать им время на обучение и становление личности. То, что этот принцип не всегда применялся в семинариях, понятно и так. Основываясь на Евангелии, Иоанн Павел предлагает сделать этот принцип сущностью семинарий третьего тысячелетия.

Размышления будущих веков

Одним из наиболее интересных и редко комментировавшихся аспектов понтификата Иоанна Павла II был его исключительный успех в наборе будущих священников. Он - «лучший руководитель набором призванных, которого когда-либо знала Церковь», как сказал один куриальный кардинал. Поскольку научных исследований по этому вопросу пока проведено не было, фраза кардинала выглядит по меньшей мере анекдотичным порождением его собственного опыта. Семинарии сегодня переполнены молодыми людьми, которые совершенно честно говорят, что именно личный пример Иоанна Павла привел их к осознанию своего священнического призвания. Почему так? Ответ на этот интересный вопрос предполагает еще один ключевой аспект индивидуальности и образованности Иоанна Павла.

Ключ можно найти в замечании одного бывшего ректора семинарии: «...человек волен решить отдать свою жизнь священству, но не вопросительному знаку». Анализ показывает, что неразбериха в определении священства, которая последовала за Ватиканом II, подняла так много вопросов о природе и функциях священников, что сделала священство малопривлекательным для многих молодых людей. Путем оживления представления о священстве как о духовном призвании, а не церковных функциях, Иоанн Павел поставил перед молодыми людьми героическую задачу, и от ее выполнения многие не смогли отказаться.

Толчок, который Иоанн Павел дал будущему римско-католическому священству следующих двух или даже большего количества поколений, все же больше, чем просто вдыхание новой жизни в древнее представление о священнике, как об alter Christus - «другом Христе». Сыграла свою роль и убедительность личного примера. Для архиепископа Эдвина Ф. О'Брайена «личный пример священства Папы является составной частью и духовным наполнением его теологических утверждений» и имеет «самое большое значение» для того, чтобы сделать священство исключительной возможностью добиться успеха в земной жизни, стоящей над мириадами других возможностей. Личный пример позволил также дать убедительный ответ на вопрос: стоят ли «талант и пастырство» священника, описанные Иоанном Павлом в своих трудах о призвании, принесения в жертву семейной жизни и личной независимости, которые священство влечет за собой. Кароль Войтыла прожил невероятно полную человеческую жизнь как священник, придерживающийся целибата по обету послушания.

Реформа семинарий, рассмотренная в «Pastores Dabo Vobis», потребует много времени. Вопреки распространенному представлению Римско-Католическая Церковь не управляется, как хорошо организованная армия, в которой решения, принятые наверху, по цепочке команд быстро и эффективно передаются и выполняются соединениями, дивизиями, полками, батальонами, ротами и взводами. Местные епископы, которых не вдохновили образы новой евангелизации, или те, кто не разделял теологию священства апостольской проповеди Иоанна Павла, а то и не желал браться за укрепление профессорско-преподавательского состава семинарий, могли препятствовать или даже блокировать внедрение предписаний. Многие теологи из профессорско-преподавательского состава семинарий не приняли представления Иоанна Павла II о рукоположенном духовенстве с распростертыми объятиями. Когда это поколение деятелей сойдет со сцены, новое поколение, менее уязвленное постсоборными баталиями, возможно, пожелает взглянуть свежим взглядом на идеи и предписания Иоанна Павла и увидит в них путь от справедливо раскритикованного клерикализма. Тому, что этот процесс уже начался, имеется еще одно, почти анекдотическое свидетельство. Семинарии, которые приняли к руководству «Pastores Dabo Vobis» и чьи профессора учат теологии священства, на котором базируется проповедь, имеют тенденцию к росту, в то время как семинарии, сопротивляющиеся реформам Иоанна Павла, не претерпевают никакого развития или умирают. Растущие семинарии, уверенно настроившиеся на представления Папы, можно найти даже в тех странах, где кризис священников был наиболее острым, - в Соединенных Штатах и в Голландии. Интересный, если не решающий факт.

Толчок, данный «Pastores Dabo Vobis», будет в полной мере оценен только где-нибудь в середине двадцать первого столетия. Но то, что «Pastores Dabo Vobis» является отправной точкой и требует внимания, признается фактически всеми, кроме самых непримиримых ее критиков.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДЖЕМЕЛЛИ

В течение некоторого времени Иоанн Павел страдал от внезапных болей в кишечнике, и его врач, доктор Ренато Буззонетти, обратился за советом к доктору Франческо Круцитти, который 13 мая 1981 г. сделал операцию, спасшую Папе жизнь. После обследования в Апостольском дворце Круцитти решил, что необходимо стационарное исследование. Во время Богородичной молитвы, обращаясь к собравшимся на площади Святого Петра в воскресный полдень 12 июля 1992 г., Папа объявил, что в этот же день отправляется в больницу Джемелли, и попросил молиться за него. Позднее тесты показали наличие новообразования в толстом кишечнике, и рано утром 15 июля Иоанну Павлу сделали операцию. Во время четырехчасовой процедуры были удалены большая доброкачественная опухоль и несколько камней из желчного пузыря. Лабораторные исследования опухоли выявили небольшой «центр» атипичных, но не злокачественных клеток. Операция прошла успешно, дальнейшей терапии не требовалось, и Иоанн Павел уже на следующий день встал с постели и сидел в кресле. В воскресенье 19 июля, во время «Богородичного свидания», как он сам называет встречи с римлянами и паломниками, его обращение транслировалось в записи. 28 июля Папа покинул больницу и продолжил восстановление здоровья в Кастель-Гандольфо. Три недели спустя он полетел в Лорензаго-ди-Кадоре в Доломитовых Альпах, где более двух недель набирался сил и отдыхал в коттедже. 2 сентября Папа возвратился в Кастель-Гандольфо.

Несмотря на то что продолжительность восстановительного периода была вполне разумной, учитывая семидесятидвухлетний возраст Папы и то, что он перенес серьезную операцию, этот эпизод породил серию спекуляций о его здоровье и близкой кончине, которые постоянно усиливались в течение 1990-х гг. Некоторые спекуляции могли быть порождены осознанным или неосознанным предположением, что Иоанн Павел уже сыграл свою историческую роль в падении коммунизма; другие, исходившие от клеветников Папы в Церкви и прессе, были, по-видимому, отражением чьих-то чаяний. Традиционное в подобных ситуациях молчание Святого Престола создало устойчивое мнение среди ватиканских репортеров, что Церковь скрывает или недоговаривает правду, когда делает заявления о здоровье Папы. Даже то, что представитель Папы по связям с прессой Хоакин Наварро-Валлс сам является опытным врачом, не могло разубедить журналистов.

Интерес к здоровью Папы, причем детальный, без сомнения, шокировавший официальных представителей Курии и папских апартаментов как дело, касающееся исключительно пациента, был неизбежен. Даже самый крупный кризис здоровья в истории современного папства - длительное выздоровление Иоанна Павла после покушения Агджи - не вызвал такого потока слухов о слабеющем Папе, как очередная операция, на сей раз на ободочной кишке, и последующие проблемы со здоровьем понтифика. В 1981 г. слухов было не так уж много. В этом сыграла свою роль инициатива кардинала Агостино Касароли, который привлек международную группу консультантов для освещения работы местных докторов и предоставления рекомендаций. Предусмотрительность Касароли обеспечила всему процессу общественное доверие. Кардинал Анджело Содано, преемник Касароли и единственный человек, наделенный правом принимать подобные решения, очевидно, не счел необходимым созывать такой консилиум как в данной ситуации, так и в последующих случаях. И возвращение к традиционной практике дало обратный эффект.

9 октября 1992 г. Иоанн Павел II вылетел в Доминиканскую Республику, где была созвана Четвертая всеобщая конференция CELAM (Совета Латиноамериканских конференций епископов), чтобы отметить пятисотую годовщину евангелизации Американского континента, начатую путешествием Колумба в 1492 г. Пятисотлетие открытия Америки Колумбом вызвало серьезные дискуссии в Европе и Западном полушарии. Поводом для них послужило наследие колониализма в Северной, Центральной и Южной Америках. Иоанн Павел воспользовался этим и еще раз попытался в ясных евангелических терминах связать работу Церкви по установлению справедливости и развитию Латинской Америки с основной задачей Церкви - евангелизацией. И так же, как в Пуэбле, Папа делал акцент на том, как важно трудиться ради достижения справедливости. Восстанавливать справедливость следует так, как это делает Церковь, а не уподобляясь фанатичному политическому актеру, навязывающему католическую «модель» развития. И, как и в Пуэбле, множество комментариев неправильно интерпретировали это обращение как папский квиетизм.

В Санто-Доминго Иоанн Павел предложил также собрать Панамериканский Синод, что могло бы привести CELAM к совместному с епископами из Северной Америки обсуждению новой евангелизации во всем полушарии. Представления Папы были пронизаны идеей единого полушария с единой (хотя, конечно, сложной) историей евангелизации и разработаны в действительности гораздо более, чем представления практически любого епископа в Новом Свете. Латиноамериканцы опасались того, что в Панамериканском Синоде их значение будет попросту подавлено богатыми епископами с Севера. А североамериканцам претила мысль о том, что их пастырская ситуация аналогична ситуации в латиноамериканских странах. Иоанн Павел продолжал продвигать панамериканскую идею в течение 1990-х гг., будучи убежден, что евангелизация обеих Америк 500 лет назад создала императив для общих размышлений и действий.

СИМФОНИЯ ИСТИНЫ

11 октября 1992 г., в тридцатую годовщину открытия Второго Ватиканского Собора, Иоанн Павел подписал апостольскую конституцию «Fidei Depositum» [«Залог веры»], провозглашающую новый Катехизис католической Церкви, рекомендованный Чрезвычайным Синодом епископов в 1985 г. «Fidei Depositum» и Катехизис были официально представлены Папой на специальной ватиканской церемонии 7 декабря 1992 г. в присутствии Коллегии кардиналов, куриальных лидеров, дипломатического корпуса и представителей комитетов по доктрине епископских конференций со всего мира. Во время церемонии Папа передал экземпляры Катехизиса двум ребятишкам, олицетворяющим молодежь всего мира. Знак Катехизиса, воспроизведенный в изданиях на всех языках, был взят с христианского могильного камня в катакомбах Домитиллы в Риме. На саркофаге конца третьего века процарапано изображение пастыря под деревом, держащего пастырский посох и флейту, стерегущего овец: Христос - добрый Пастырь, ведущий Свое стадо властью Своего посоха, увлекает их в тень дерева жизни мелодией, которую Иоанн Павел назвал в «Depositum Fidei» - «симфонией веры». Это древнее изображение подводит итог намерениям и содержанию полностью современного Катехизиса католической Церкви.

Ответственность за надзор за созданием нового Катехизиса была возложена в 1986 г. на комиссию из двенадцати кардиналов и епископов под руководством кардинала Йозефа Ратцингера. Текущая работа по проекту была выполнена редакционной коллегией из семи епархиальных епископов, а их ответственный секретарь, отец Кристоф Шонборн - австрийский доминиканец, преподаватель Фрибургского университета, - отвечал за объединение индивидуальных проектов в согласованное целое. Отец Шонборн и кардинал Ратцингер предварительно работали вместе над теологическим журналом «Communio» и в Международной теологической комиссии.

Катехизис прошел девять редакций, все они первоначально были подготовлены на французском языке. В ходе редактирования проводились консультации с епископами по всему миру, а деятельность редколлегии постоянно проверялась надзорной комиссией. Иоанн Павел пристально следил за работой, как утверждает Шонборн, но редко давал редакции директивные указания. Одним из широко отмеченных исключений стала дискуссия о нравственности смертной казни, но этот случай был не единичным, когда Папа принимал личное участие в дискуссиях. И все же влияние Иоанна Павла на текст Катехизиса католической Церкви лучше всего назвать косвенным. Он повлиял на Катехизис своим учением, которое, как отметил Шонборн, «часто было основой текста Катехизиса», даже тогда, когда не приводились прямые цитаты. Редакционный комитет решил, что внутри Катехизиса прямые цитаты должны быть сделаны из самых авторитетных источников: Писание, документы Соборов за многие столетия, важные труды отцов Церкви и святых. Энциклики Иоанна Павла II, апостольские письма и апостольские проповеди цитировались чаще, чем учение любого другого Папы, но эти 135 цитат не отражают полноты его влияния на текст.

Катехизис католической Церкви составлен не в форме вопросов и ответов, как было принято в католических катехизисах до Ватикана II или в Малом катехизисе Мартина Лютера. Комиссия и редакционный комитет решили вернуться к более традиционной повествовательной форме, следуя разбивке материала, позаимствованной из катехизиса Тридентского Собора. После очень короткого пролога Катехизис разделяется на четыре части.

Первая является толкованием апостольского Символа веры - древнего символа крещения Римской Церкви. Вторая строится вокруг семи Таинств Церкви, отмечающих чудо присутствия в мире Божественного Спасения. Третья, основанная на Десяти Заповедях, описывает моральную жизнь как странствие к пределу и цели человеческого существования, к вечному счастью с Господом. В четвертой, часто считающейся самой поэтичной частью Катехизиса, обсуждается христианская молитва с использованием трех обетов и семи молений в «Отче наш», которую Христос дал Своим ученикам (Мф. 6.9-13). Катехизис, коротко говоря, берет и католиков, и всех интересующихся в главное путешествие по христианской жизни. Во что верит Церковь? Как эта вера публично проявляется в богослужении? Как получается, что вера, подтвержденная в Символе веры и празднуемая в Таинствах, живет? Как может отдельный человек сделать свою жизнь более глубокой в вере через молитву?

Каждая часть Катехизиса, в свою очередь, делится на разделы, части, статьи и параграфы. Нумерация параграфов сквозная, их общее количество - 2865 на более чем 700 страницах: увлекательная, но не слишком объемная книга. Повествование разбито на множество пунктов, разделенных рубриками, которые подводят краткий итог изложенного в них материала. Катехизис также снабжен большим количеством перекрестных ссылок, так что читатель сможет «бродить» вперед и назад по тексту, тщательно скомпонованному таким образом, чтобы выявить смысл «симфонии веры».

Катехизис много внимания уделяет Ветхому и Новому Заветам, цитируя Писание тысячи раз - гораздо чаще, чем другие авторитетные источники. Документы Второго Ватиканского собора процитированы почти 800 раз, в восемь раз больше, чем другой, чаще всего цитирующийся Собор, Тридентский. «Lumen Gentium» и «Gaudium et Spes» - два наиболее часто цитируемых текста Ватикана II. Кроме цитирования канонического права, папских учений и литургических молитв, Катехизис также уделяет внимание мудрости теологов и других церковных писателей, от «Anonymous» (автора «An Ancient Homily for Holy Saturday») до святого Томаса Мора (который незадолго до казни в письме к дочери Маргарет из лондонского Тауэра говорит о своей убежденности в том, что Божественное Провидение неусыпно заботится об истории). Святой Августин - один из самых цитируемых теологов в длинном списке восточных и западных отцов Церкви. Среди современных цитируемых деятелей - Джон Генри Ньюмен, Джон Ванни, Тереза из Лизьё. Кроме Терезы, в Катехизисе цитируются такие женщины, как Катерина Сиенская, пилигрим V в. Эгерия, Елизавета из Троицы (французская пиетистка, причисленная Иоанном Павлом II к лику святых в 1984 г.), Жанна д'Арк, Роза из Лимы (единственный католический автор из Нового Света в списке цитируемых) и Тереза Авильская.

Заключительная фаза подготовки Катехизиса была омрачена спорами по поводу английского перевода текста, из-за которых публикация английского издания была отложена больше чем на год. Ссоры по поводу приемлемых пределов «учета» тонкостей языка кажутся по прошествии нескольких лет второстепенными в сравнении с успехом самого Катехизиса. Кристоф Шонборн, произведенный в епископы в течение последнего года работы над проектом, утверждал, что «симфоничность» в Катехизисе является ключом к общей доктрине. Катехизис не просто сооружение из 2865 кирпичиков, «беспорядочно сложенных вместе». Наоборот, была предпринята попытка создать то, что Шонборн называет «прекрасным и последовательным выражением общности веры», в которой истина отдельных доктрин становится яснее из-за своих взаимоотношений с общей структурой. Это было важным само по себе, поскольку католическая вера всегда представляла себя как интегрированное, объединенное целое. Катехизис был также важен как заявление Церкви о своей уверенности в человеческой способности понимать истину о природе вещей на пороге третьего тысячелетия.

Катехизис католической Церкви, как пишет Иоанн Павел в «Fidei Depositum», составлен для «всякого, требующего у вас отчета в вашем уповании (I Пт. 3.15), и желающего знать, во что верит католическая Церковь». В то же время это было вызовом некоторым доминирующим в конце XX в. интеллектуальным течениям - кругу идей и допущений, часто называемых «деконструктивизмом» или «постмодернизмом».

Постмодернизм утверждает, что истоки религиозных и нравственных традиций безвозвратно утрачены и теперь люди не имеют доступа к источникам, в истинность которых верили их предки. Катехизис же утверждает, что какие бы сложности вокруг «возвращения к корням» ни возникали у современной исторической схоластики, истоки христианства продолжают жить в современности, поскольку Христос, Который есть источник, фонтан истины, всегда присутствует в Церкви и для Церкви. Постмодернизм утверждает, что плюрализм есть понятие абсолютное и что логическая последовательность убеждений - соглашение о природе вещей - невозможна из-за разрыва времен или межкультурных различий. Катехизис же устанавливает свое твердое убеждение об общности истины во времени и пространстве и полагает, что каждое человеческое существо способно услышать спасительное слово Божией благодати вне зависимости от культурных или исторических обстоятельств. Постмодернизм утверждает, что не существует такой вещи, как истина;существует только твоя истина и моя истина. Катехизис возражает, что истинаявляется неотъемлемой частью пищи для души человеческой и что мы не можем жить без истины. Постмодернизм утверждает, что существование какого-либо знания отделено от других и нет пути, по которому все существующее может быть понято совокупно. Катехизис торжественно и радостно признает логическую последовательность христианской веры как объяснение начала вещей, их существования и завершения истории этого мира.

То, как Катехизис был встречен публикой, стало сюрпризом не только для критиков проекта, но даже для большинства его полных надежды сторонников. За несколько лет с момента первой публикации его общий тираж во всем мире составил более 8 млн. экз. К концу 1990-х гг. Катехизис существовал на сорока четырех языках, на шести CD-ROM версиях и в Интернете на сайте Ватикана. Несмотря на то, что именно могли думать некоторые скептики - религиозно образованные профессионалы и епископы, миллионы людей различных культур хотели понять, что говорит католическая Церковь о своей вере и практике. Катехизис хорошо расходился во Франции, где его позитивное восприятие послужило индикатором прогресса новой евангелизации. Филиппины приняли Катехизис с энтузиазмом, как и епископы Индии. Восприятие немецкоязычного мира, сообщал Шонборн, оказалось «более сложным», но и здесь можно было найти «острова глубокого интереса к Катехизису и обстоятельной работы с ним». Восприятие Катехизиса в Соединенных Штатах откровенно удивило его создателей. Когда в 1994 г. английская редакция была наконец принята, объем продаж оказался огромным - 2,3 млн. экз. через издательства и несколько сотен тысяч экземпляров в виде книжек в мягких обложках. Продавцы привыкли к тому, что томики Катехизиса католической Церкви гнездятся среди триллеров и романов на книжных прилавках возле касс супермаркетов.

Многие епископы, священники и преподаватели религиозных дисциплин, конечно, обрадовались Катехизису, который изначально предназначался в качестве руководства для подготовки наставительных и учебных материалов. Но то, как он был принят, ясно показало, что это не просто руководящий сборник, поскольку Катехизис очень быстро утвердился повсюду в мире как популярный инструмент, с помощью которого католики могли рассказать своим детям и соседям (и, если необходимо, напомнить клирикам, религиозным учителям, а в некоторых случаях даже епископам), во что верит и чему учит католическая Церковь. В конце XX в., когда католицизм уже не распространялся путем постепенного восприятия католической культуры, Катехизис стал неоценимым инструментом для передачи молодым людям представлений о церковной доктрине и практике как о едином целом, а также главным элементом дотеологических программ в семинариях, предусмотренных в «Pastores Dabo Vobis» для тех, кто начинает подготовку к священству.

На Чрезвычайном Синоде в 1987 г. скептики сомневались, будет ли Катехизис когда-нибудь закончен. Он был подготовлен за шесть лет, несмотря на целый ряд проблем, с которыми пришлось столкнуться. Критики говорили, что католики больше не интересуются «концептуальным» приближением к религиозному образованию. Исключительный уровень продаж Катехизиса подтвердил ошибочность критики. Было и другое опасение - что Катехизис будет книгой, «противостоящей» Ватикану II. 785 цитат из соборных документов безоговорочно подтвердили то, что Иоанн Павел написал в «Fidei Depositum»: Катехизис является детищем Собора, и Собор понимается им как логическое целое.

Через три недели после того как Катехизис был представлен в «Fidei Depositum», подошло к завершению дело Галилея. Эти два, на первый взгляд, далекие друг от друга события следовало рассматривать вместе. Возобновление диалога между религией и наукой и представление общедоступного повествования в «симфонии веры» были для Иоанна Павла II двумя моментами в едином евангелизационном проекте. Церковь предлагала миру Слово Божие, Логос, Который воплощается в Иисусе из Назарета, и это предложение было действующей силой созидательной целеустремленности и гарантией против предельной абсурдности жизни. В Христе небеса и земля - источник, опыт, неизбежность - были связаны вместе. Вот та благая весть, которую Церковь должна поведать двадцать первому столетию: все это связано в единое целое , в симфонию истины с божественным Композитором.

И СНОВА ЕВРОПА

Год 1992-й сменился 1993-м, а противоречия и благоприятные возможности в посткоммунистической Европе продолжали занимать значительное место в повестке дня Иоанна Павла II.

«ГУМАНИТАРНАЯ ИНТЕРВЕНЦИЯ»

5 декабря 1992 г. Папа обратился к Международной конференции по проблемам питания, проходившей в штаб-квартире Организации ООН по продовольствию и сельскому хозяйству (ЮНФАО), расположенной в Риме. Хотя Иоанн Павел не имел в виду кризис, разразившийся в Сомали, куда готовы были высадиться подразделения американской армии, чтобы попытаться установить общественный порядок, необходимый для борьбы с распространяющимися голодом и голодной смертью, ситуация в Сомали повлияла на общий тон выступления. Голод, заявил Папа, больше не может рассматриваться ни как естественный процесс, ни как негативный результат перенаселения. Современная проблема касается не производства, а распределения продовольствия, которому препятствуют природные катаклизмы, коррупция, жестокая политика или протекционизм. «Каждый день голод приводит к смерти тысячи детей, стариков и членов наиболее уязвимых социальных групп».

Излечить эту болезнь - «обязанность справедливости», настаивал Иоанн Павел. «Войны между нациями и внутренние конфликты не должны приговаривать беззащитных граждан к смерти от голода из-за чужих эгоистических или фанатических устремлений». Принцип невмешательства во внутренние дела стран в подобных обстоятельствах неприменим. Следовательно, настаивал Папа, «совесть человечества, поддерживаемая обеспечением международного гуманитарного закона, требует, чтобы гуманитарная интервенция была обязательной там, где выживание населения и целых этнических групп поставлено под угрозу. Это - долг наций и международного сообщества...»

То, что «гуманитарная интервенция», означающая военное вмешательство внешних сил ради спасения населения, которому угрожает исчезновение, может быть признана морально оправданной в ситуации, угрожающей гибелью, не вызывало каких-либо сомнений. Но на кого ложится «долг» «гуманитарной интервенции»? «Международное сообщество» являлось больше фикцией, чем реальностью, ему не хватало как руководства, которое могло бы выразить его волю, так и механизмов для военной интервенции. Объединенные Нации уже продемонстрировали свою неспособность справляться с ситуацией в Сомали, где мощная интервенция была единственным подходящим средством разрешения проблемы. Предполагал ли Иоанн Павел, что «долг» «гуманитарной интервенции» ложится на главные силы мира и особенно на Соединенные Штаты? Если да, то что предвещает это будущему международных институтов, которые Святой Престол поддерживал со времен Второй мировой войны? А если нет, то что означает провозглашение «долга», если никто не может определить того, на кого этот долг ложится?

Обращение Иоанна Павла к ЮНФАО было страстным призывом в поддержку человеческой солидарности и важным вызовом определенным устойчивым «реалистическим» атрибутам мировой политики в период после «холодной войны». Поскольку «гуманитарная интервенция» затрагивала серьезные моральные и политические проблемы, она порождала больше вопросов, чем давала ответов. Но в этом случае обращение к ЮНФАО невольно могло способствовать некоему политическому параличу, который, как справедливо заметил Папа, вел к «неприемлемой» ситуации и катастрофам, которых можно было избежать.

«ЧАС МИРЯН» В ПОЛЬШЕ

Во время визитов ad limina в Рим польских епископов, прибывших двумя группами в январе 1993 г., Иоанн Павел постоянно задавал им вопрос: как быть «открытой Церковью» в демократической Польше.

Те польские церковные деятели, которые хотели возвращения к 1920-1930-м годам или даже к определенности борьбы против коммунизма, быстро поняли, что исторически такое возвращение невозможно. 12 января в начале своего первого ad limina обращения к соотечественникам-полякам Иоанн Павел просто и жестко сказал епископам, что они живут в «новой фазе истории», которая ставит «новые задачи» по евангелизации. Прежде всего, настаивал Папа, верность призыву Христа к проповеди Евангелия «всей твари» (Мк. 16.15), которая в новой польской ситуации означает, что «для Церкви пробил час мирян». Польские католики ныне «принимают на себя в Церкви роль, которая принадлежит им по праву, через благодать таинств крещения и конфирмации». И это означает претворение в жизнь идей Собора в новой Польше. Миряне должны, как пишет «Lumen Gentium», «сделать Церковь живой и плодоносной в тех местах и обстоятельствах, где только через них она может стать солью земли». Чтобы осуществить этот процесс, польские епископы должны создать епархиальные и приходские структуры для консультаций с мирянами, поддержки реформистских движений и оживления католического действия как движения за укрепление гражданского общества.

Затем, пытаясь оставить в прошлом польский клерикализм, Иоанн Павел поднял самый сложный вопрос влияния Церкви на общественную жизнь в новой Польше: вопрос о законности абортов. Новая евангелизация включала в себя защиту ценности человеческой жизни от концепции естественного умерщвления, и это тоже являлось первоочередной задачей мирян. Что до законодательства, Церковь - миряне, священники и епископы - должна научиться подтверждать право нерожденных на жизнь в недвусмысленных общественных терминах: «...это не вопрос навязывания христианских принципов всем, как предполагают некоторые, но защита фундаментального права человека, которым является право на жизнь...»

Роль Церкви в национальной политической жизни доминировала в обращении Папы ad limina ко второй группе польских епископов, включающей кардинала Юзефа Глемба, сделанном 15 января. Новая евангелизация, начал он, включает «среди своих главных элементов» социальную доктрину Церкви. Католицизм, ограниченный «стенами церквей», нецелесообразен в Польше или где-либо еще. Но евангелизация культуры - это одно дело, а влияние сторонников клерикализма на политику - другое. Углубление понимания свободы нацией не было и не должно быть причиной того, чтобы Церковь становилась актером на политической сцене.

В древних польских традициях Церковь как защитница нации была не «участницей или партнером в политической игре», но «защитницей моральных установлении и тревожащей совестью». Преданность этой традиции в новой Польше означала несколько очень специфических моментов, сказал Иоанн Павел: «...сама Церковь не является политической партией и не отождествляет себя с какой-либо политической партией; она над ними, открыта для всех людей доброй воли, и никакая политическая партия не может присваивать себе право представлять ее». Прямое участие в политических действиях - миссия не для епископов, «это задача мирян - быть прямо задействованными в политических событиях, мотивированная определенным отношением к всеобщему благу общества, в котором они живут». Неудовлетворенность сомнительными порой политическими результатами демократии после «холодной войны» не может служить для мирян католической Церкви основанием избегать участия в общественной и политической жизни, в этом состоит «их сознательная обязанность и в то же время одна из задач, вытекающая из их мирского призвания». Поскольку в стране существует историческая тенденции потворствовать политике разделения (которая, как хорошо известно Иоанну Павлу, открывает двери возвращению экс-коммунистов к политической власти), поляки должны «научиться вступать в честный и уважительный диалог друг с другом с позиции правды и с уважением к своему собственному достоинству и к достоинству другой стороны, которая, хотя и не похожа на них, но не враг».

Через восемнадцать месяцев после трудного паломничества в июне 1991 г. Иоанн Павел II снова нашел верную ноту в обращении к своим соотечественникам-полякам.

ОСВЕНЦИМСКИЙ ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Через три месяца после польских визитов ad limina, 9 апреля 1993 г., Папа послал письмо монахиням-кармелиткам, живущим в монастыре, расположенном за стенами концлагеря Освенцим, прося их переселиться в другое место Освенцима или возвратиться в родные монастыри.

Споры вокруг Освенцимского монастыря были, пожалуй, наиболее болезненными и безнравственными на исходе двадцатого столетия. В конце 1984 г. маленькая община монахинь-кармелиток переехала в одно из заброшенных строений на границе концентрационного лагеря Освенцим-1, названного так в отличие от лагеря смерти в Биркенау, известного как Освенцим-11. Последовали протесты еврейских лидеров. После продолжительных переговоров в Женеве между католическими официальными представителями в Европе и мировыми еврейскими лидерами в 1987 г. было решено, что за пределами комплекса Освенцим - Биркенау будет построен новый межконфессиональный информационный и образовательный центр и что удалившиеся в монастырь кармелитки, чьим неизменным намерением было посвятить свои жизни молитвенному искуплению того, что было совершено в лагерях, смогут переместиться в новый центр. В дальнейшем было договорено, что «территории лагерей Освенцим и Биркенау не будут... местом только католического почитания» и таким образом «любой желающий сможет помолиться в соответствии с требованиями его собственного сердца, религии и веры».

Казалось, это ставило окончательную точку в споре. Однако при трудном положении в Польше в конце 1980-х гг. решения не были своевременно осуществлены, и поднялась волна антисемитизма. К лету 1989 г. ситуация достигла точки кипения с частыми резкими атаками и контратаками. Кармелитки были не склонны покидать монастырь; националистически настроенные польские католики видели в международных еврейских протестах против монастыря атаку на католицизм как таковой; еврейские претензии на монастырскую территорию вызывали, в свою очередь, контрпротесты местных поляков и дальнейшее обострение полемики. 14 июля 1989 г. семь евреев под предводительством нью-йоркского раввина Авраама Вейсса, надев полосатые робы заключенных, перелезли через монастырский забор и начали барабанить в дверь и окна монастыря, требуя, чтобы монахини покинули его. Рабочие, проводившие реконструкцию на третьем этаже здания, окатили Вейсса и его товарищей водой и в конечном итоге выдворили с территории. Находившаяся рядом полиция, которая ничего не сделала, чтобы остановить демонстрантов, не вмешивалась и в действия рабочих, монахини и присутствующий при этом священник тоже бездействовали. Вейсс сказал, что полиция показала евреям спину «точно так же, как полвека назад поступила ваша Церковь». Два дня спустя группа Вейсса была принята во дворе Митрополичьей курии, расположенной в Кракове на улице Францишканьской, 3. На дверь кабинета кардинала Махарского прикрепили воззвание, где утверждалось, что они пришли с миром, но делалась оговорка, что, «как гордые евреи, мы требуем - остановите молитвы за тех, кто был убит в Шоах, дайте им покоиться с миром как евреям». На позднейшей встрече с официальными лицами архиепископата группа Вейсса заявила, что католическая Церковь ищет способ «уничтожить еврейский дух Шоаха и придать ему христианский характер». Вейсс и его единомышленники вернулись в монастырь в тот же день, снова перелезли через стену и устроили шестичасовую демонстрацию.

Расследуя инцидент с Вейссом, кардинал Махарский временно приостановил попытки реализовать соглашение по новому центру, заявив, что не считает «возможным сделать центр таким, как планировалось... в обстановке агрессивных требований и нестабильности». Махарский подвергся острой критике со стороны католических и еврейских лидеров; несмотря на недавнее неудобство, доставленное выходками Вейсса, требовалось определенное мужество, чтобы публично с ним не соглашаться. Кардинал Глемб даже ухудшил ситуацию, когда 26 августа на проповеди в Ченстохове затронул антисемитские стереотипы о еврейском контроле над средствами массовой информации и высказал совершенно неприемлемое требование:

— У нас есть промахи в отношениях с евреями, но сегодня хочется сказать: мои дорогие евреи, не говорите с нами с позиции нации, поднявшейся над другими, и не ставьте нам условия, которые не могут быть выполнены.

Наставления Глемба вызвали новый взрыв протестов от евреев и католиков. В конце концов Примасу пришлось смириться с необходимостью выполнения Женевской договоренности и перемещением монастыря в район нового информационного центра.

19 сентября Ватикан наконец вмешался - кардинал Йоханнес Виллебранд, ответственный за международный еврейско-католический диалог, сделал заявление. Оно давало понять, что Иоанн Павел II поддерживает перевод монахинь с их нынешнего места и обещал финансовую поддержку новому информационному и образовательному центру. Это вмешательство сбило нервное возбуждение, копившееся со времени инцидента с Вейссом, и перевело процесс в стадию, когда конфликтующие стороны надеялись на быстрое и мирное решение вопроса, угрожавшего разрушить всю структуру постсоборных еврейско-католических отношений.

К 1993 г. строительство нового центра было завершено, но монахини так и не переехали. Поднялась новая волна протестов и угроз некоторых еврейских групп бойкотировать в середине апреля празднование пятидесятой годовщины восстания в Варшавском гетто. Иоанн Павел II снова вмешался, отправив кармелиткам личное письмо. Он напомнил им о том, как Тереза из Лизьё описывала их общее кармелитское призвание «быть любовью в сердце Церкви». Вот к чему они должны стремиться в своем монастыре. Но «сейчас... Церковь желает, чтобы вы переехали на другое место в том же самом Освенциме». Каждая сестра должна для себя решить, останется ли она в той же кармелитской общине на новом месте или вернется в свой монастырь.

Решение полностью оплатить счет за то, что являет собой Освенцим, остается правом выбора для монахинь.

«Освенцим - и все связанное с ним, как с трагическим наследием Европы и всего человечества - остается задачей для кармелиток... Какое будущее будет расти из столь болезненного и трагического прошлого, во многом зависит от того, будет ли у порога Освенцима на страже «любовь, которая больше, чем смерть». Вам, дорогие сестры, особенным образом оказалась вверена тайна этой искупительной любви - любви, которая спасает мир...»

Владислав Бартошевский, знаменитый польский историк, ветеран еврейско-католического диалога, назвал споры вокруг Освенцимского монастыря «борьбой между двумя мощными и противоречивыми символами», глубоко касающимися «коллективной памяти» евреев и поляков и относящейся к вопросу национальной самоидентификации. «Со времен войны, - пишет он, - Освенцим играет центральную роль в формировании еврейской самоидентификации, лишь немного уступая формированию ее польского эквивалента. Проблема не в присутствии нескольких монахинь, молящихся в старом обветшалом здании. Проблема в том, могут ли евреи и поляки сохранять разные, принципиально противоположные взгляды на историю, относящуюся к одному и тому же месту».

Существовали и другие проблемы, связанные с этой, - одни возвышенные, другие не слишком. Руководство христианской и еврейской общин продемонстрировало тревожную неспособность отделить себя от радикально настроенных членов. Ожили уродливые формы антисемитизма, который мог показаться знаком ожившего прошлого. Глубина антихристианской предубежденности некоторых евреев вышла на поверхность публичных дебатов. Неспособность раввина Вейсса отличить молитву за усопших от посмертного обращения в христианство выдавала глубокое смятение. Такое же смятение вызвали действия и заявление поляков, которые так и не сумели понять, почему Освенцим имеет такое исключительное значение для евреев. За этими вопросами хорошо просматривались и вопросы об ответственности за Шоах. Обвинение католиков в попытках придать Шоаху «христианский характер» подогревалось сильными подозрениями, что целью любого подобного маневра является отказ от христианской ответственности за судьбу евреев Европы.

Но корни происходящего таились в глубочайшей теологической проблеме. Многие евреи молитвы в Освенциме считали богохульством, поскольку Освенцим был неискупленным - абсолютным злом. По взглядам христиан на историю и современность, мест неискупленных в принципе не существует. Не существует места, где, как сказал монахиням Папа, «любовь, которая спасает мир», «любовь, которая больше, чем смерть», не стоит «на страже». На самом деле споры вокруг Освенцима подтверждают императив об углублении теологического диалога между евреями и католиками, на который указывал Иоанн Павел II.

ЧЕСТВОВАНИЕ МУЧЕНИКОВ

Через две недели после письма освенцимским кармелиткам, 25 апреля 1993 г., Иоанн Павел полетел через Адриатическое море в Албанию, которую коммунистический диктатор Энвер Ходжа, долгое время находившийся у власти, расхваливал как «единственное реально атеистическое государство в мире», - этот проект он пытался насадить с безжалостной жестокостью. После короткой остановки в столице страны Тиране, где его приветствовала самая известная в мире албанка - мать Тереза из Калькутты, Папа поехал в Шкодер, маленький балканский городок на северо-западе страны, где посвятил в сан четырех епископов. Один из них, архиепископ Франо Иллиа, был приговорен к смерти режимом Ходжи ровно двадцать пять лет назад. Теперь начали открываться последние катакомбы.

Часть кропотливой работы по подготовке паломничества в Албанию была проведена еще в 1991 г., когда коммунистическое правление только начинало разваливаться. Монсеньор Винченцо Паглиа, духовный советник движения Сант-Эгидио и один из теневых дипломатов Иоанна Павла II, приехал в Тирану и встретился с Рамизом Алиёй, старым коммунистом и преемником Ходжи, позднее боровшимся, чтобы сохранить политическую жизнеспособность в быстро демократизирующейся Албании. Паглиа убедил президента разрешить восстановление семинарии в Тиране и собора в Шкодере. Первым восстанавливаемым участком в посткоммунистической Албании была семинария, на которой учитывающий общественные отношения Паглиа поднял большой желто-белый флаг Ватикана. Он считал, что это способ заявить:

«Мы вернулись!»

С 4 по 10 сентября 1993 г. Иоанн Павел посещал заново возникшие республики Литву, Латвию и Эстонию. Это был первый визит Папы в страны, ранее принадлежавшие к Советскому Союзу. Для Иоанна Павла путешествие в Литву было путешествием в еще одну страну мучеников. Между 1945 и 1955 г. четыре епископа, 185 священников и 275 000 литовских католиков-мирян были арестованы, отправлены в заключение или депортированы в концентрационные лагеря в Сибирь. Ни одному литовскому епископу не было позволено участвовать в Ватикане II. Кафедральный собор в Вильнюсе был превращен в галерею третьесортного искусства, а церковь Святого Казимира рядом с нею - в музей атеизма.

Наиболее волнующим событием во время папского паломничества в Литву было посещение Папой горы Крестов в Мяшкуйчае, недалеко от Шяуляя. Первые кресты были подняты на холм во время антирусского восстания в 1863 г. Сто лет спустя почти 10 000 крестов всех видов и размеров были подняты в знак протеста против другой формы империализма. Коммунисты чувствовали отвращение к этой символической связи своего собственного удушения Литвы с царским и начали очищать территорию так, как расчищали бы густой лес. Но один за другим, тайно кресты вернулись. К тому времени, когда Литва снова обрела независимость, фактически каждый дюйм холма был закрыт крестами. Посреди этого леса крестов для Иоанна Павла был поставлен простой деревянный аналой. Здесь он преклонил колени в молитве, опустил голову и прикрыл глаза правой рукой, вспоминая (как он позднее сказал в Вильнюсе) литовских мучеников, лежащих среди вечной мерзлоты сибирской тундры, похороненных без единого креста над могилами.

Обращение Папы к «миру культуры» в Риге, столице Латвии, было подхвачено сторонниками левых взглядов в католицизме, которым было сложно понять «Centesimus Annus» и которые предположили, что Папа отрекся от своего тщательно изложенного признания свободной экономики. Папа ничего подобного не делал. Напротив, он повторил три главных элемента католической социальной доктрины: она не является ни политической, ни экономической программой; ни одна из форм сегодняшнего капитализма полностью не соответствует ее моральным критериям; она не является «третьим путем» между капитализмом и социализмом. Еще более странно, что ссылка Иоанна Павла на «зерно правды» в марксизме - его осуждение эксплуатации рабочих - позволила предположить, что Папа не был принципиальным антикоммунистом, как о нем долгое время думали. Предположение было совершенно неверным. Те, кто его допустил, редко указывали, что Иоанн Павел, признав «зернышко правды», немедленно напомнил своим слушателям, что Папа Лев XIII также осуждал эксплуатацию рабочих, основываясь на убеждении, совершенно чуждом марксистскому мышлению, что «центром общественного строя является человек , рассматриваемый в его неотъемлемом достоинстве, как существо, созданное "по образу и подобию Божьему"».

НАЧАЛО НОВОГО ДИАЛОГА С ПРАВОСЛАВИЕМ

Создание трех апостольских администраций в России в 1991 г. и назначение туда епископов вызвало глубокое охлаждение в отношениях католичества и православия. Седьмая пленарная сессия Объединенной международной комиссии по теологическому диалогу между Римско-Католической и Православной Церквями, проходившая с 17 по 24 июня 1993 г. в Баламанде (Ливан), пыталась достичь потепления, установить основополагающие принципы отношений между православными и католиками в Восточной Европе и начать новый диалог, который, как надеялся Иоанн Павел, сможет ликвидировать раскол одиннадцатого века перед юбилейным 2000 годом. Скромная «оттепель» - это все, чего удалось достичь.

Встреча в Баламанде была отложена на год по просьбе православных участников, что отражало глубокие противоречия внутри и среди их собственных общин по поводу будущего курса, который Рим и Константинополь продолжали называть «диалогом любви». Когда общая теологическая комиссия в конце концов в июне 1993 г. собралась в Баламанде, из пятнадцати православных Церквей, которые должны были участвовать в диалоге, шесть не были представлены. Они отсутствовали по различным причинам, но порой это предвещало дальнейшие сложности в будущем. После недели совещаний комиссия согласилась с текстом, озаглавленным «Униатство: метод единства в прошлом, современный поиск полного объединения».

Судя по названию, встреча прорабатывала самую животрепещущую с точки зрения православных проблему в экуменической повестке дня: существование Церквей восточного обряда, которые в последние четыре столетия вошли в полное единство с епископами Рима, сохранив свои византийские литургии и стиль внутреннего управления. Самой большой из этих «восточных католических Церквей», которая также называется униатской, была Греко-Католическая Церковь на Украине, насчитывавшая больше всего прихожан, и переживавшая необычайное оживление в посткоммунистический период .

Текст, известный среди экуменических стенографистов как Баламандский документ, пытался распутать этот клубок исторического недовольства через признание того, что униатство не приведет к достижению полного примирения между «братскими Церквями» и что восточные католические Церкви имеют право на существование и служение духовным нуждам своих членов. Католики и православные согласились, что поскольку они исповедуют одну и ту же веру, то попытки перевестись из одной конфессии в другую недопустимы. Там, где человек волен использовать свою религиозную свободу и присоединяться к различным общинам, не должно быть перекрещивания, так как католики и православные признали законность таинств друг друга. Восточные католические Церкви тоже приглашались присоединиться к католическо-православному экуменическому диалогу.

Реакция на Баламандский документ была неоднозначной. Обращаясь к православным делегациям, прибывшим в Рим в конце июня 1993 г. на празднование Дня святых Петра и Павла, Иоанн Павел II назвал документ «новым шагом», который сможет помочь всем заинтересованным - православным, католикам римского обряда и восточным католикам - «жить вместе в единой религии, продолжать свой диалог милосердия, начать или продолжить взаимоотношения» в пастырской службе. Вселенский Патриарх Варфоломей тоже приветствовал документ, хотя и воспользовался ежегодным визитом ватиканской делегации в Фанар на празднование Дня святого Андрея в ноябре 1993 г., чтобы назвать документ «осуждением униатства», и сказал, что православие согласно терпеть «анормальную... ситуацию» на спорных территориях до того момента, пока «униатские Церкви окончательно не осознают, к кому они относятся». Даже учитывая трудности Вселенского Патриарха в продвижении экуменической повестки дня при напряженных отношениях внутри православия, это заявление было не самым благожелательным.

Напряжение внутри православия проявилось в реакции на Баламандский документ Православной Церкви Греции, не пославшей делегатов на встречу. Весьма влиятельный епископ, митрополит Христодолус из Димитриаса, отверг положение о том, что униатство может существовать без «обращения в другой обряд с ущербом для православия», и предположил, что восточные католики используют документ о защите религиозной свободы как ширму, за которой будут проводить политику, направленную против православия. Теологически влиятельная монастырская община горы Афон пошла еще дальше. В декабре 1993 г. в письме к Вселенскому Патриарху Варфоломею они отвергли положение, что Римско-Католическая Церковь является «братской Церковью», владеющей знанием спасения, и потребовали, чтобы истинные ревнители православия никогда не признавали ни законность таинств католической Церкви, ни священников, ни папу как канонического епископа Рима без недвусмысленного отречения от римской ереси. Известие о том, что Баламандский документ был подписан как «радикально изменяющий отношение последних десятилетий и перспективу» и в католицизме, и в православии, очевидно, не достигло горы Афон, где монахи прочно придерживались взгляда, что Православная Церковь была и осталась единственной истинной Церковью в прямом и переносном смысле. Другой греческий православный теолог и член международной комиссии, отец Феодор Зиссис, заявил, что православные в Баламанде подписали документ «из милой и вежливой небрежности». Зиссис отказывается использовать слово «католический» для описания римской общины и также отрицает, что Рим и Константинополь являются «братскими Церквями» с обоюдно признанными и законными таинствами. Католицизм, по отцу Зиссису, является еретически-временным.

Румынская Православная Церковь формально приняла Баламандский документ, и один из ее епископов, Николай, митрополит Банатский, сказал, что взаимное признание православных и католиков как «братских Церквей» требует от православных понимания, что восточные католики тоже являются «братской Церковью». Но другие румынские православные епископы были не вполне с этим согласны. За год до Баламанда Патриархат Будапешта опубликовал ритуал для обретения «схизматических римских католиков и других» Православной Церковью; ритуал для принятия католиков включал искупительную молитву, обращенную к Христу, с просьбой освободить экс-католика «от сна в обмане ереси, который ведет к вечным мукам». Отношение, обозначенное в этой молитве, привело многих румынских православных лидеров к представлению о Баламанде как о предательстве. Греко-католическое руководство Румынии безо всякого энтузиазма встретило Баламандский документ. В письме к Папе Иоанну Павлу епископ Георгий Гутиу от имени всей греко-католической иерархии защищал историческое достоинство восточных католических Церквей и в резких выражениях описывал недавние отношения между Румынской Православной и Румынской Греко-Католической Церквями: «Они остаются угнетателями, а мы угнетенными; они сотрудничали с коммунизмом, когда мы были его жертвами; они остаются нападающими, а мы защищающимися и до сего дня».

Со времен падения коммунизма Украина была ядром реакции в распаде католическо-православных отношений. Когда возродившаяся Греко-Католическая Церковь стала здесь живым общественным организмом, в то время как украинское православие разделилось натри самостоятельные фракции, исторические претензии русского православия оказались под угрозой, а украинский национализм подпитывался возрожденными украинскими католиками - самой крупной восточной католической Церковью, вышедшей на свет из катакомб. Многие украинские греко-католики были обижены тем, что Баламандский документ отвергает униатство как неверный путь. Некоторые украинские католики возражали: то, что православные отвергают, как «прозелитизм», часто было свободным присоединением к Греко-Католической Церкви украинских православных верующих потому, что сейчас это можно было сделать открыто, или потому, что они смущены православным раздроблением на Украине. Глава Греко-Католической Церкви, однако, проявил открытый и позитивный подход к документу. В августе 1993 г. в письме к кардиналу Кассиди кардинал Мирослав Любачивский похвалил баламандское описание католицизма и православия как братских Церквей с одинаковой верой, одинаковыми таинствами и с одинаковым апостольски передаваемым управлением, а также защиту религиозной свободы документом, фиксировавшим, что духовное разделение является противным воле Христа, и признание, что униатский метод в прошлом базировался на искреннем желании исполнить в полной мере желание Христа об объединении его Церкви.

По заявлению кардинала Эдварда Кассиди, Баламандский документ зашел настолько далеко, насколько могла зайти католическая Церковь без измены своему самоосознанию. Теперь местным восточно-католическим и православным общинам была предоставлена возможность разрешить их земные проблемы мирным путем. Новое решение по этому историческому поводу, настаивает кардинал, может быть сделано только тогда, когда эти общины научатся вместе жить и работать. Но проблемы православия в отношении к собственной истории были серьезным препятствием для стихийного примирения.

Желание Иоанна Павла II видеть Рим и православие примиренными на пороге третьего тысячелетия было одним из наиболее сильных свидетельств того, как Папа представляет будущее. Неспособность некоторых католических и православных деятелей объективно оценивать прошлое и соперничество, возникшее между Вселенским Патриархом Варфоломеем в Константинополе и Патриархом Алексием II в Москве, усложнило воплощение в жизнь чаяний Папы. Однако в течение последующих лет Иоанн Павел, полный решимости проводить новую евангелизацию вместе, а не порознь с православием, будет делать все более веские предложения тем, кого он продолжал называть «братской» Восточной Церковью.

ПАПА ПРОТИВ TEPРОРА

За четыре месяца до Баламандской встречи, на которую так сильно повлиял опыт Церкви, приобретенный за время коммунистических преследований, Иоанн Павел выступил против одного из новых аспектов преследований в мире после «холодной войны» во время своего пятьдесят седьмого по счету пастырского паломничества, в том числе девятого в Африку.

Маршрут начался 3 февраля 1993 г. в Бенине, на родине кардинала Бернардена Гантена, префекта Конгрегации по делам епископов и одного из наиболее близких соратников Папы. Бенин, как Центральная и Восточная Европа, отказался от марксизма, и Иоанн Павел одобрил попытки его жителей построить свободные государственные институты. После двух дней в Бенине, которые включали встречу с мусульманами в Параку, Папа полетел через континент в Уганду. Иоанн Павел посетил больных СПИДом в кампальском госпитале, провозгласил, что Специальная Ассамблея Синода африканских епископов состоится в Риме в апреле 1994 г.. и отслужил мессу в храме угандийских мучеников, канонизированных Павлом VI в 1964 г. Решение провести Африканский синод в Риме, а не на африканской земле критиковалось в прессе, особенно в европейской. Кардинал Фрэнсис Аринзе, нигерийский глава Папского совета по межрелигиозному диалогу, иначе вспоминал этот эпизод. Папа просил всех африканских кардиналов приехать в Рим, чтобы обсудить место проведения Синода. Одни высказывались в пользу Рима, другие в пользу Африки. Иоанн Павел сказал:

— Давайте соберемся и там и там.

В конечном счете так и получилось. Синод собрался в Риме, а постсинодальная апостольская проповедь была подписана и провозглашена в трех африканских городах. «Когда я читал, что Римская Курия похитила Синод из рук бедных африканцев, я смеялся, - вспоминает Аринзе. - У Курии и в мыслях этого не было. Если бы мы хотели собраться именно в Африке, то мы бы так и поступили».

Анализ Аринзе пролил свет на интересный аспект ожиданий, которые африканские епископы возлагали на Синод, шумевший в течение пятнадцати дней. Проведение Синода в Риме означало ежедневное присутствие Папы, а африканцы хотели этого. Кроме того, лидеры Курии тоже должны были присутствовать ежедневно; африканцев это устраивало, поскольку делало Синод более открытым, двусторонним общением между Африкой и Курией. Наконец, Аринзе и другие считали, что Африканский синод будет воспринят более серьезно, если соберется в Риме.

— Если бы он проходил в африканской стране, - говорит Аринзе, - средства массовой информации показали бы, как Папа сходит с самолета. А после этого они стали бы показывать женщин, моющих детей в грязной воде в деревне, и детей, играющих среди деревьев, и обезьян в лесу, и представителей племен. Они абсолютно ничего не скажут нам о встрече Папы с интеллигенцией в университете. Они покажут только то, что, по их мнению, может быть занятным и приятным для европейцев. А мы хотим, чтобы нас воспринимали серьезно. Мы заслуживаем гораздо большего.

Наиболее драматичные моменты паломничества случились в Судане, в стране, управляемой исламистскими радикалами. Безжалостное преследование христиан на юге страны допускает здесь продажу в рабство христианских женщин и детей и распятие христиан, которые открыто исповедуют свою веру. Злоупотребления и беззакония хартумского режима привели к вооруженному сопротивлению. Восставшие контролировали значительную часть южных территорий обширной страны и втянули правительство в жестокую гражданскую войну. Несколько суданских епископов предостерегали Иоанна Павла от приезда в их страну. Некоторые говорили, что было бы неуместно приветствовать правительственных лидеров, чьи руки обагрены кровью. Другие боялись развязывания антихристианского насилия со стороны мусульманских активистов. Но Иоанн Павел считал своей обязанностью защитить преследуемых христиан, и девятичасовой визит в Хартум был в конце концов согласован.

Папа поцеловал землю в Хартумском аэропорту и начал обращение на церемонии прибытия с честного признания своей тревоги:

— Когда люди больны, бедны и беззащитны, я должен поднять свой голос в их защиту. Когда они бездомны и страдают от последствий засухи, голода, болезней и опустошительной войны, я должен быть рядом с ними...

Он приехал, сказал понтифик, защитить «справедливость и мир для всех жителей этой страны , без всяких оговорок об их религии, социальном положении, этническом происхождении или цвете кожи». Все больше африканцев убеждаются, что «общество должно становиться более демократическим, уважительнее относиться к закону, обрести стабильность через управление закона, отражающего всеобщее признание прав человека». Народ Африки уже не удовлетворяет свобода, означающая просто принадлежность к независимому государству. Внешний колониализм остался в прошлом. Теперь наступило время отразить колониализм внутренний, навязанный коррупцией и авторитарными правительствами.

Визит Иоанна Павла в Судан и его открытая защита религиозной свободы не произвели ощутимого эффекта на продолжающиеся здесь преследования христиан. Девятичасовое паломничество в Хартум помогло, однако, ввести проблему преследования христиан в повестку международного Дня мира, сложившегося после «холодной войны». Возможно, более важно то, что визит Папы оказал моральную поддержку христианам и тем мусульманам, которые противились суданскому правительственному исламскому радикализму и влиянию на него лидера мусульманской общины страны Хассана Тураби.

Терроризм, направленный на христиан в радикальных исламистских государствах, был одним из проявлений непримиримого мира, сложившегося

 

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова