Была ли Первая Мировая более жестокой, чем предыдущие?
Нет. Жестокость не имеет градаций. Дубинка причиняет не меньше страданий, чем пуля. К тому же пушки
Была ли она отступлением от гуманистических идеалов Европы?
Нет. Гуманистические идеалы были у одних европейцев, а войну создали совсем другие.
Первая Мировая война казалась ужасной, хотя с технической точки зрения уже и гражданская война в США, и франко-прусская война велись с применением орудий убийства в промышленных масштабах. Но в XIX веке ещё были публичные казни, и люди сходились поглазеть на них, развлечься. Телесные наказания взрослых людей были нормой. Последний костёр инквизиции пылал в 1828 году. Первая женевская конвенция, о человечном обращении с ранеными солдатами противника, это 1864 год. До этого — а делай, что хочешь! Красный крест — 1863 год. Первая конференция по разоружению — 1899 год. Ужасность определяется не абсолютными цифрами, а перепадом между декларациями и реальностью. В 1870 году этого перепада почти не было, в 1914 году он был уже вполне ощутим. Лорд Бертран Рассел за пацифизм оказался в тюрьме во время Первой мировой — впервые в истории Англии лорд оказался в тюрьме во время войны за пацифизм.
Более того, Первая мировая показала, что гуманизма стало больше. Из достояния образованной элиты он стал достоянием масс.
Первая Мировая была первой войной после массовой индустриализации Запада. В ней впервые участвовали грамотные солдаты. Не просто грамотные, а часто высококвалифицированные. Их поражало то, что не поражало крестьян: абсурдность войны как таковой, иррациональность. Крестьянин принимал войну как лесной пожар, рабочий как саботаж и вредительство. Поэтому лишь Первая мировая породила антивоенную беллетристику, вошедшую в массовую и в элитарную культуры, «Бравый солдат Швейк», «На Западном фронте без перемен», «Прощай, оружие». Пацифистское движение в Первую мировую было не очень большим, но оно было, а в предыдущие войны его не было вообще.
Кино, радио, газеты впервые сделали войну ежедневной информационной реальностью. В этом смысле война Запада в Афганистане в начале XXI века намного более архаическая: военная цензура успешно блокирует всякий стриминг о происходящем. Это «неизвестная война», как неизвестными были и все войны до XIX века.
Сами участники войны говорили, что необычным было сидеть в окопе. Но сидеть в траншее само по себе не факт психики. История войн знала очень длительные осады — начиная с Трои.
Восприятие сиденья как чего-то ужасного — вот это да, новое. Это восприятие индустриального человека, более свободного, более активного, не просто винтика. Дегероизация войны тоже явление условно новое. И раньше войну героизировали лишь немногие, но большинство не имело доступа к микрофону и не могло ничего сказать, даже не пыталось.
Да, был взрыв «патриотизма». Он был громкий, но охватывал очень немногих людей. Именно это отлично показал Гашек. Потом эти немногие разошлись по домам чай-кофе пить, на фронт отправились швейки и балоуны, изначально не испытывавшие ни малейшего энтузиазма.
Вообще отрефлектированность этой войны — явление абсолютно новое. Огромное количество писем, фотографий, книг, — это практически война-онлайн, только ещё без интернета. Но спрос уже был, и появился он лишь в англо-бурскую войну — англичане тут оказались в авангарде, но эта война была всё-таки не «у себя». Для сравнения: в России система, созданная Лениным, приводит к тому, что войны тщательно выталкиваются из памяти как личной, так и совместной. Наших нет в Украине, в Сирии, в Ливии. На Западе тоже войны — или, скажем скромнее, военные операции — с начала XXI века выталкиваются из сознания. Что во Франции десяток мусульман пострелял — отслеживают, а сколько тысяч французских солдат стреляют в Танзании и других странах, активно не знают.
Война показала, что идеал «гражданской нации» непоследователен и хрупок. Единственной «гражданской нацией» может быть лишь единое человечество планеты. «Национальное государство», в котором былая этничность значения не имеет для «своих», для «граждан», но которое отгорожено от остальных людей и видит в них угрозу, — это раздвоенное сознание. Кроме того, в начале ХХ века был ещё обычнейший расизм, идея превосходства «белого человека», «европейца», «британца, «немца» и т.п. Это и стало главной причиной войны.
«Гражданскому национализму» Европы сопутствовал — как шут-кривляка, передразнивающий короля — обычнейший национализм крови. Турки, евреи, поляки, чехи, словаки, украинцы, армяне, грузины мечтали не о «гражданской нации», а просто об этнически чистых государствах. Отсюда этнические чистки: греки убивали турок, турки греков, армян, ассирийцев и т.п. Запад этому помогал — и причина всё в том же расизме. Британия-де высоко стоит и может мирно жить, содержа в себе сотни народов, а Турция и Греция должны быть ради мира моноэтничными государствами.
Окопы, хаки, пушки, пулемёты, — всё это было и до Первой мировой войны. Её качественную новизну блистательно определил бравый солдат Швейк: «Скажите на милость, пани Мюллерова, в автомобиле! Конечно, такой барин может себе это позволить. А наверно, и не подумал, что автомобильные поездки могут так плохо кончиться».
Автомобиль это вам не железная дорога! Автомобиль куда менее прикован к земле, а у Гашека автомобиль, поражённый снарядом, прямо-таки взмывает в небеса к ангелам. Собственно, самолёт всего лишь модифицированный автомобиль, так что военная авиация, военные автомобили и мотоциклы, танки и броневики, — вот истинно новое в Первой мировой.
Большевизм? Он родился в 1903 году.
Национализм? Самое позднее, в 1848.
Фашизм? В Италии слово в ходу с 1872 года, а уж как явление — любая армия уже есть фашизм, фашизм политический лишь распространяет на всю страну армейскую модель.
Война никогда ничего нового не порождает. Она лишь выявляет всё, что старались не замечать. Прусский учитель победил австрийского учителя при Садовой? Вот ученики этих учителей и свергли и прусского монарха, и австрийского монарха, превратив Первую мировую в могилу самодержавных режимов, и никто об этом ни разу не пожалел. Грамотность — меч обоюдоострый. Но не Первая Мировая начала громить монархии, а англичане за двести лет до неё, французы за сто лет до неё.
В России после Первой Мировой перестали ходить в церковь? Ну, не из-за войны же, а из-за падения всё того же самодержавия, прямо в марте 1917 года и перестали ходить, но и до этого ходили из-под палки, а в мирной жизни — несколько раз за всю жизнь. Секуляризация не с Первой мировой войны началась, а с Вестфальского мира 1648 года формально, а реально с Ренессанса.