Компромисс и компромисскуитет

Компромисс есть объединение. Этим он ценен, это делает компромисс подчас невозможным.

Толстой вложил в уста Пьера Безухова наивные причитания о том, что хорошие люди не умеют объединяться, в отличие от плохих. Но ни Толстому, ни Пьеру Безухова не могла закраться в голову мысль, которая у многих современных русских людей логически следует из этого тезиса: надо объединяться с плохими людьми.

На самом деле, Толстой просто хотел подчеркнуть, что Безухов ещё не созрел, инфантилен. Хорошие люди умеют объединяться, поэтому они и хороши. У плохих не объединение, а свальный грех. Точнее, «хорошие люди» — это обычные плохие люди, которые нашли в себе силы объединиться.

Проблема в том, что компромисс может быть искусством, а может быть преступлением или, мягче сказать, псевдо-искусством. Могут сыграть в футбол — одной командой или двумя, неважно — любители острого и любители соленого, но только, если каждый из них считает футбольное поле футбольным полем. Если какой-нибудь из них решит, что футбольное поле — это бассейн с водой (или, что еще хуже, что бассейн — это футбольное поле), игры не будет. В первом случае человек будет у всех путаться под ногами, во втором — просто утонет. Первое комично, второе трагично, но и то, и другое непрактично.

Подлинное единство возможно лишь там, где есть различия. Не говоря дурного слова про однополые браки, можно, видимо, утверждать, что все-таки разнополые браки все-таки как минимум интереснее в смысле качестве единства. Можно назвать сочетание двух кусков хлеба бутербродом, еще смелее можно назвать бутербродом сочетание двух кусков колбасы, но все-таки в строгом смысле слова для бутерброда нужен «бутер», то есть масло, и «брод».

Однако, различия бывают различными. Даже однополый брак будет прочнее, чем брак гомосексуала и лесбиянки. Стандарт потому и ценят (а нестандартное — терпят), что нестандартное редко совпадает между собой. К тому же сами сторонники однополых браков подчёркивают, что для них этот брак — разнополый, просто для них на первом месте внутренние различия.

Вот сборник документов о расправе с членами Комитета помощи голодающим в 1922 году. Один из них так объяснял свои компромиссы с большевиками — «нужно бросить кость». Гм! Кости человеку даны не для того, чтобы бросать их волкам. Кто бросает волку кость, вторую, третью, кончит грудой разлагающегося мяса. А чужие кости волкам бросать — это, конечно, не обсуждается, хотя часто делается.

Кстати, тому бросавшему — не помогло. И еще миллионам сорока.

Некоторые протестанты в России во время гонений на протестантизм стали использовать язык государственной религии. Например, на кабинете пастора вешают табличку «Настоятельская», на столовой «Трапезная». Помогает! Конечно, помогает лишь, если нет твёрдого задания закатать в асфальт, а просто пришли и соображают — закатать в асфальт для выполнения плана или оставить про запас.

Началось это не сегодня. Собственно, вся стратагема Ряховского — это подражание государственному православия. Стратегия хамелеона. Триколоры на автомобилях и сумочках — та же мимикрия. Самое умилительное, возможно, это использование того, что закон разрешает что угодно в местах паломничества. Авторы закона, по недалёкости своей, думают, что «места паломничества» это лишь у православных может быть, песочку из глазниц блаженной Матронушки набрать. А протестанты взяли, поставили крест и вешают табличку: «Почитаемый крест, место для паломников». И всё — делают там, что хотят, хитрецы эдакие.

Только встаёт вопрос: а в какой момент происходит утрата себя? Человек есть всего лишь слово. Как и Бог. И если Бог из каких-то тактических соображений назовётся сатаной... Начинается с псевдонима, маски но маска легко прирастает к лицу, так что лицо становится личиной.