Вера после Плена

Псалом 136, знаменитое «На реках Вавилонских», есть ответ на вопль о невозможности искусства после Освенцима. Да после Освенцима искусство только начинается! Искусство не рождается  за большой гонорар. Искусство не отрыжка после сытой еды.

Римо-католики в 1960-е годы отрезали от этого псалма слова про «блажен, кто разобьёт головы твоих младенцев о камень». Детский сад!  Растафари ничуть не лучше: знаменитое исполнение Бони М тоже кастрировано.

Учёные спорят о том, является ли Песнь Песней безыскусным древним фольклором или искуснейшей стилизацией под безыскусный древний фольклор. «Реки Вавилонские», конечно, сочинены тем, кто ни на каких реках не сидел, у кого ни один ребёнок не погиб (это очень хорошая новость). У кого погиб — тот либо сам умер от разрыва сердца, либо потерял дар речи, либо просто не хочет об этом вспоминать и слушать, как вспоминают другие. Не тот случай, когда слова лечат и катарсис катарсирует.

Не исключено, что среди тех, кто был депортирован в Вавилон, случались бунтари или просто человек вскакивал и убивал кого-то из надзирателей. Наверное, такое бывало. Но именно такие люди песен не складывают. Нормальный человек во время депортации и гибели просто тушуется — это физиологическая норма, не истерика и атака. Происходит немыслимое, на что психика не запрограммировано. На нападение более сильного психика запрограммирована однозначно: замереть, прикинуться падалью. Уж точно не петь.

Бывает, конечно, отложенное сопротивление. Называется месть. Тщательно всё подготовить и убить. Случай редкий и, в общем, слава Богу, потому что это патология. Никому лучше от мести не будет. Поэтому Бог поглаживает по голове повторяет: «Мне отмщение, Аз воздам». Долго повторяет, бесконечно, потом быстро, шепотком: «Подставь вторую щёку» — и опять «Воздам, воздам». Месть — неестественное и противоестественное поведение, это прорыв в мир зла, а не восстановление добра.

Самое интересное, что «На реках вавилонских» — декларация отказа от мести. Ведь не «я возьму и разобью», а «блажен, кто возьмёт...». А почему, спрашивается, другой должен за тебя мстить? О ком вообще речь? Понятно, что о Боге — и сам оборот характерный для набожного иудея, старающегося не поминать имени Божьего не только всуе, но и вообще. А тут уж такое всуе!

Интересно, что псалом вызывает непонимание и сопротивление только у современных людей, которым кажется выражением злобы, отчаяния и мстительности. Как в иудейской, так и в христианской традиции до Нового времени псалом однозначно понимался как покаянный. Раввин Иосиф Каро (1488, Толедо — 1575, Цфат) в своём знаменитом «Шулхан Арух», в самом начале сделал именно этот псалом частью молитв о разрушенном Храме. «Зохар» говорит о том, что эта молитва есть своего рода восстановление Храма. Раввин Исайя Горовиц (1565, Прага — 1630, опять Цфат) цитирует «Зохар» и поясняет:

«После трапезы мы произносит «На реках Вавилонских», потому что стол заменяет алтарь. Но, по многим нашим грехам, самого алтаря не существует. Горе детям, которых прогнали от стола их Отца».

«По грехам нашим»! Псалом покаянный, потому что не люди увели в Плен, не люди разрушили Храм, а Бог увёл, Бог разрушил. Просить Бога, чтобы Он разбил головы виновных — это как просить Бога разбить свою собственную голову. Я виноват! Я надеялся не на Бога, а на то, что Гитлер и Сталин войдут в клинч, так что мы как-то уцелеем, пока чудовища дерутся между собой. Я выбирал между Сталиным и Гитлером, а не между Богом и землёй. Я должен убиться головой об стену, я не заслуживаю, чтобы у меня было потомство.

Проекция и вытеснение, вытеснение и проекция. Артистические, отрефлектированные, настоящая поэзия, перекручивающая бытие как перекручивают бельё, выжимая. А как иначе? Как Давид — «помилуй мя, Боже»? Конечно, и так — почему 50 псалом намного более в ходу. Только одна маленькая разница: Давид кается за себя, автор «На реках» — за народ. Точнее, за Церковь — за избранный Богом народ, изменивший Богу.

Сказать «я согрешил» — норма, сказать «мы согрешили» — недопустимо и непродуктивно. И вот идёт такой странный, «от борта в два угла», перекрученный удар — не в Вавилон, не в Сталина с Гитлером, а в тех, кто забыл Бога и теперь делает вид, что не хочет петь гимн Сиона на земле чужой. Да мы его и на Сионе не очень-то пели! Мы и слова-то не помним, откровенно говоря, мы так — подтягивали, как спортсмены подтягивают национальным гимнам на олимпиадах, мычание такое неприличное. Эдак гордо: «Не буду петь!» А слушатели вполголоса: «Послушай, а ты помнишь эту... песнь Сиона? Помнишь? Только начало? Ой, дай я слова запишу! Эй, кто помнит вторую строфу из Песни Сиона?!»

Известен парадокс: «Я всегда лгу». Если человек всегда лжёт, то он лжёт, утверждая, что он всегда лжёт. «На реках Вавилонский» предлагает куда больший парадокс: «Как я могу петь!» — но человек поёт «как я могу петь». Его скорбь (а скорее всего, вовсе и не его) процежена, дистиллирована, преображена. Не просто «могу петь», а должен петь — чтобы освободиться из Плена, не покидая Плена, чтобы Храм вырос тут и сейчас, чтобы никогда, никогда больше не забывать Бога, как я забыл Его, когда всё было хорошо.