Тит 2, 9 «Рабов увещевай повиноваться своим господам, угождать им во всем, не прекословить,»
10 не красть, но оказывать всю добрую верность, дабы они во всем были украшением учению Спасителя нашего, Бога.
11 Ибо явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков,
По проповеди на Крещение 2013 г. См. рабство.
На праздник Крещения за православной литургией евангельский рассказ предваряется чтением из послания Титу, начиная со слов «Когда же явилась благодать и человеколюбие Спасителя нашего, Бога,» (3,4). Эти слова вырвали из контекста и сделали прокимном (адекватно современному «слоган») праздника. Проблема в том, что эти слова – окончание длинного, характерного для Павла чудовищно захлёбного абзаца, и без этого абзаца они превращаются в обломок. Красивый, но обломок. Тут ведь противопоставление: «…но когда явилась благодать». А против чего «но»? И для чего благодать? Смотрим выше – и оказывается, что благодать даётся, по апостолу Павлу, Титу, чтобы тот, можно сказать, укреплял рабовладельческое, патриархальное общество. Каждый сверчок знает свой шесток. Жены повинуются мужьям, главы семейств вразумляют членов семей – причём, среди членов семей и рабы, и христианский наставник должен учить рабов повиноваться рабовладельцам… Рабы, видите ли, должны быть украшением Христа и Его учения, а потому не должны красть ничего у рабовладельцев…
Между прочим, раб не может украсть. Раб – это предмет, вещь. Всякие разговорчики про равенство людей не учитывают рабов (и американская декларация независимости не имела их в виду, говоря «все люди равны»). Если раб – значит, уже не человек. Конкистадоры просто не считали негров и индейцев людьми, как сегодня многие русские не считают людьми не русских людей. Они «чурки» - то есть, «куски дерева». Козлы. Много их, ругательств.
Раб не может украсть, поэтому в греческом оригинале употреблено витиеватое выражение, означающее «припрятать лишнее». Не утаивать, что можешь утаить. Унести в свою каморку пирожное с барского стола – не смей! Будь честным рабом!
Раб – предмет, и поэтому, если крестился рабовладелец, то крестили рабов. Когда сегодня освящают квартиру, то прыскают святой водой и на телевизор, и на стулья…
Раб, оказывается, может быть украшением Бога. Опять в греческом оригинале неожиданность – «украшать» имеет тот же корень, что «космос». Потому что «космос» – не просто материальный мир, а красивый мир, гармоничный. «Космос» - оценочное слово. «Красотища!» На иконе Пятидесятницы изображают часто в тёмном овале в самом низу старца в короне с надписью «космос» - это олицетворение мира. Так и на иконе Крещения Господня иногда изображали старика – это было олицетворение реки Иордан. Изображали иногда и второго старца – олицетворение мира.
Богоявление, Крещение Христово недаром было когда-то чуть ли не важнее Пасхи. Крещение – это вспышка света, который в Воскресении всего лишь загорается вновь. Это та вспышка, которая есть основа веры. До веры – жизнь наощупь. Что-то нащупываем здесь, что-то там, но в целом картины нет. Как будто человек попал во дворцовую залу, где роскошная мебель, картины, статуи, и ощупывает всё, но света нет. И вот человек ходит, натыкаясь на предметы странных очертаний, и не может понять, где он. Вдруг зажгли свет – и всё стало ясно. Мы не перещупали всё, мы – увидели всё. Всё стало красивым, космичным!
Вот этот свет вспыхнул в Крещении так, что, по словам гимна, Иордан замер, море отхлынуло от берегов (вот зачем изображали символы реки и моря – самая текучая из всех стихий встала в остолбенелом изумлении). Свет вспыхнул – и это свет свободы, хотя мы остались рабами. В мире остаётся рабство и в наши дни, и не только в каких-то отсталых странах или в преступных закоулках. Много рабства и в самых передовых странах, только к нему мы так привыкли, что не сознаём. Хотя, если припереть нас к стенке, мы процедим сквозь зубы – мол, абсолютной свободы не бывает. Самая рабская – и рабовладельческая – позиция. На самом деле, либо свобода – абсолютная, либо она – не свобода.
А на Иордане происходит спасение от рабства – и это спасение в том, что Бог становится рабом людей. Мы привыкли к титулу «Сын Человеческий» - но это ведь люди так задолго до Христа обозначали мессию. А вообще-то Иисуса вернее назвать рабом человечества. Иисус один может очистить – а Он просить совершить над собой обряд очищения. Всё перевернулось. Мир вверх дном. И зло, наполнявшее мир, начинает вываливаться из него, как вываливаются макароны из перевёрнутой кастрюли.
Один фантаст сочинил повесть, построенную на идее, что Римская империя уцелела, разрослась, дожила до космических кораблей и контактов с инопланетянами. Инопланетяне посылают на Землю своих послов, и вдруг те узнают, что на Земле существует рабовладение – и поворачивают назад. Вокруг Земли создаётся мощный карантин, чтобы зараза не распространилась. Бог поступает прямо наоборот – Он приходит и становится рабом, чтобы спасти и рабов, и рабовладельцев.
Освобождение начинается с того, чтобы открыть Бога как Господа, Господина, чтобы опуститься на колени, назвать себя рабом Божиим – Божьим, не человеческим. Потрясение от величия Невидимого Абсолюта… Это – фундамент, и его надо сохранять, и надо учиться у иудеев и мусульман их благоговению перед Единым Богом. Это – начало начал. Но продолжение, оказывается, не от нас зависит, и оно не в наращивании преклонения, а в принятии Бога – Раба Человеческого. Бога, Который не очищает, а просит очищения. Бога, Который не судит, а судим. Бога, Которого казнят как рабов только казнили – приколотили к бревну. Так ведь раб – предмет!
Предтеча в шоке. Непорядок! Нарушение правил, искривление гармонии. Он призывал приготовить Богу прямой царский путь, в пустыне а Бог пришёл по узкой и кривой тропинке к реке.
Иисус приносит освобождение, потому что приносит Себя, приносит Любовь Божию. Любовь ведь не свобода. Даже наоборот, когда мы любим, мы «расстаёмся со свободой» - но до чего глупо так сказать. Принимая другого в своё сердце, неужели мы теряем себя? Наоборот! Мы находим себя, причём – навсегда. Любовь либо навсегда, либо не любовь, а вроде глотка вода – опустошил стакан и выбросил. Высморкался в бумажный платок – выкинул бумажный платок, ищем новый.
Раб стал христианином. Или христианин стал рабом. Бывает и такое, хотя чаще мы рождаемся рабами, почему и не ощущаем своего рабства. Что же, мы - вещь? Что нам прикажут, то и сделаем? Как говорит апостол, угождать рабовладельцу во всём? А если господин прикажет солгать, предать, убить, изменить? Павел не говорит, что нельзя исполнять греховных приказов, потому что ему в голову не приходит, что христианин может грешить из послушания. Точно так же Павел даёт предписание относительно того, с открытой головой молиться в синагоге или с покрытой, но не относительно того, молиться одетым или голым. Вера делает раба свободным не от рабовладельца, а от греха. Христианин не может подпрыгнуть до Луны, не может украсть или солгать. Ну, если смогли – на колени перед Богом, не перед рабовладельцем.
Христианин не грешит. Что же, это делает нас рабами человеческими? Да. Во многих ситуациях отказ грешить означает, что с нами поступят жестоко, накажут, ограбят, унизят. Пусть – главное, что мы не поступили жестоко, не ограбили, не наказали, не унизили. Самый яркий библейский образ – это отроки в пещи огненной, то есть, рабы, отказавшиеся поклоняться царскому идолу. Самый большой человеческий страх – страх пожара, огня, жара, духоты. И этому страху противостоит Дух Божий, огненные языки которого Иисус низводит с неба. Огонь Божий защищает от огня человеческого. Наша печь иногда страшнее, потому что из неё можно выйти, а мы – остаёмся.
Бог дал нам в рабы Своего Сына. Быть христианином означает принять этого Раба и – не отдавать Ему преступных приказов. Он ведь может всё, а попросить Его обо всём – нельзя. Это раб, которому мы приказываем одно: подай любви! принеси милосердия в мою жизнь! тащи сюда смирения, да побольше! искренности, ума, мудрости, набожности, - в общем, этого, того, в трёх экземплярах и можно без хлеба!
