Заасфальтированное поле можно назвать непаханым, можно даже возить по нему плуг, изображая пахоту, но вырасти на нём ничего не сможет. Несчастная МП, если в ней качестве примера пространства для общения людей разных взглядов приводят (как это сделал В.Махнач) «Рождественские чтения», - ежегодную конференцию, состав участников и даже посетителей которой тщательно регулируется. * Митр. Сергий Фомин (Воронеж) в интервью воронежскому еженедельнику "Моё!" (октябрь 2005 г.): "Господь благословил нас – народы, живущие на этом геополитическим пространстве, которое называется Россия, - всем ... Мы можем закрыть границы, поставить военных, разработать сверхсекретные и мощные ракеты и жить припеваючи, ни с кем не торгуя, ни с кем не общаясь". * "Христианский" национализм ненавидит "западников", "либералов", но снисходительно относится к российскому нацизму, даже антихристианскому. В 2002 году прокуратура Москвы отклонила иск против нациста В.Корчагина, причем среди экспертов - кандидат филологических наук М.С.Крутова из Свято-Тихоновского богословкого института, которая не обнаружила в корчагинском журнале "Русич" признаков возбуждения религиозной или национальной вражды. В журнале пиcали: "Поповские разговоры о том, что Христос - сын божий, что он вне национальности, что христианство - религия богочеловеческая - все это дешевая демагогия для слабоумных" (В.Дашевский (Веч. Москва, 16.12.2002). ЗАКРЫТАЯ РОССИЯ: КАТОЛИЧЕСТВО КАК АНТИХРИСТИАНСТВОИмперский изоляционизм России в религиозной сфере проявляется прежде всего как антикатоличество или, точнее, как ненависть к польскому католичеству. Претензии русских к Польше многочисленны, но общий знаменатель их: Польша есть страна антихристианства. Плохо уже то, что Польша на западе, а тем самым и во тьме, но можно быть светом во тьме, а Польша тьма победившая и наступающая. Разговорный язык выражает эту претензию к Польше как обвинение в «гоноре», «гонористости», «гоношистости», последовательно снижая интонацию (у Пушкина разнообразнее: «надменность», «кичливость», «хвастливость»). Но весь этот ряд синонимов есть принижение одного главного свойства польской души: гордыни. А это уже не светский, а религиозный порок, и порок тяжелейший, корень всех прочих пороков. Польская гордыня определяет главное в жизни Польши: желание истребить смирение, уничтожить Россию. Ибо Россия есть – для тех русских, которые кротко скорбят о польской гордыне – Россия есть смирение, ставшее из личного свойства русского человека свойством русского народа и государства. Есть, конечно, ещё и российский народ, российское государство, россияне. Они могут быть и гордыми, что уж греха таить. Но это потому, что они – не русские, а российские. Различие между российским и русским позволяет русским националистам молниеносно уходить от любых обвинений «российскости» в «русскость». Российская империя, возможно, делала что-то не вполне святое. Русь, однако, при этом оставалась святой, то есть смиренной. Конечно, с точки зрения психиатрии, это раздвоенность национальной личности. Что ж, русский человек смиренно сознаёт свою раздвоенность, и уже поэтому он более христианин, чем цельные западные люди. Западный человек в гордыне своей изволит называть шизофрению русско-российских националистов «загадочностью русской души». (1) Польша монополизировала католичество. Польское антихристианство есть католичество, и католичество для русского есть, соответственно, антихристианство. Польша для России была лицом католичества с момента возникновения России – то есть, с XVI века. (Русский убежден, что Россия возникла намного раньше, ведь в ней уже проповедовал апостол Андрей, но это опять проблема российской «загадочности»: российский империализм покорял не только километры, но и столетия. Реально же Россия стала формироваться самое раннее с XIV века, по мере ослабления Золотой Орды, из развалин которых она соткалась. Любые эмоционально значимые русские традиции не древнее именно этого столетия. К XVI веку возводил польско-русскую вражду Чеслав Милош (Новая Польша, 2001. - №7). Современный русский – новый русский или обслуга новых русских – имеет возможность убедиться, что Польша далеко не весь Запад. Благодаря щедрости католиков Франции, Италии, США даже и нищий русский человек иногда на самолёте попадает к «настоящим европейским» католикам, минуя Брест и Польшу. Тем не менее, именно польское католичество остаётся для русского нормативным, настоящим, и это независимо от того, нравится ему это католичество или нет. Так происходит, во-первых, потому что все равно именно поляков более всего среди католического духовенства России. В январе 1998 года архиеп. Тадеуш Кондрусевич считал, что таковых 45% и говорил: «Если въезд польских священников в Россию будет осложнен, то это неизбежно вызовет трудности в окормлении католиков» (Свет Евангелия. – 18 янв. 1998 г.). В другой тональности о том же пишет патриархийный публицист А.Кураев: «Ватикан делает все, чтобы дискредитировать себя в глазах россиян. Ибо как же еще назвать то, что Римская церковь представлена в России почти исключительно польскими священниками и монахинями?» (Вызов экуменизма. М.: Ладомир, 1997). Во-вторых, тут работает та же логика, которая побуждает западного христианина считать «настоящим православным» не какого-нибудь московского либерала, а ханжу, непрестанно почитающего иконы, жующего просфоры, читающего акафисты, перебирающего четки и бегающего по монастырям. Если уж человека интересует не христианство, а региональный извод христианства, то он, конечно, будет считать определяющими региональные особенности. В случае с христианством, это будут именно внешние признаки, поскольку никаких внутренних различий между православием и католичеством нет. К тому же, православный (или католик), который уже настолько стал христианином, что не придает большого значения акафистам (или литаниям), не воспринимается как угроза, а в первую очередь именно угрожающее пытается различить человек в чужой культуре. По той же причине в светской сфере западные люди интересуются самыми вонючими образцами русской литературы, политики и экономики, их изучают, их выслушивают - чтобы знать, какие меры принимать в случае нападения. Итальянский, испанский, французский католик для русского православного националиста (не националист к Польше претензий, разумеется, не имеет) – католик выродившийся, обмирщенный, «не настоящий». Разве что в арагонской или нормандской глубинке еще есть подлинное католическое благочестие, но в масштабе всей страны оно встречается лишь в Польше. В современном мире именно польское католичество извращает мистический опыт в опыт эротического сладострастия (так Станислав Куняев модернизирует антикатолические эскапада Алексея Лосева в статье «Шляхта и мы» http://www.voskres.ru/bratstvo/kunyaev1.htm). Русский скорее осудит намечающиеся перемены в польском католичестве, его уступки «духу времени»: «У польской католической церкви исчезает недоверие к капиталу, СМИ, рекламе, она не отказывается от сотрудничества с бизнесом. … Наиболее оборотистые дельцы давно зарабатывают на образе ватиканского земляка» (Бурак П. Спонсоры для папы. // Труд. – 22 июн. 1999 г.). Повышенное политическое влияние церковной иерархии, клерикализм, приверженность к архаическим формам благочестия европеец считает польской отсталостью и провинциализмом. Взгляд этот прост, но ведь в Ирландии после экономического подъема 1980-х резко ведь упала посещаемость храмов. Что для людей провинциализм и отсталость, то, перефразируя апостола Павла, перед богом русского национализма – столичный шик и близость к Царству Небесному. Польское католичество – настоящее, не чета экуменичному и модерновому католичеству Западной Европы. Это не означает, что итальянское или французское католичество для русского националиста «лучше». Оно менее опасно – как солдат-дезертир не так опасен, как солдат, засевший в доте с намерением обороняться до последнего. Четко это иррациональное отношение к польскому католичеству была выражено Владимиром Платоновым из Петербурга: «Среди руководителей Ватиканской миссии в Москве были представители разных национальностей: итальянцы, американцы, немцы, но, как правило, должности первых секретарей нунциатуры занимали поляки, игравшие при них роль комиссаров или замполитов». Поляки «плотной стеной» окружают Папу в Ватикане и подталкивают его «на конфликт с Московским Патриархатом». «Государственный секретариат Ватикана в значительной степени заполнен кадровыми дипломатами-поляками, которые по вполне понятным причинам отчаянно борются за влияние в Римской Курии и конкурируют с итальянцами» (Платонов В. Тайные планы Ватикана. // Независимая газета. – 3 дек. 2003 г.).
Степень иррационализма видна не столько в том, что Платонов убежден, что архиеп. Кондрусевич – поляк (а тот белорус), сколько в том, что он предположил, будто поляки намерены сделать Кондрусевича преемником Войтылы. Отношение к русским как к наиболее подлинным православным, а к полякам как к наиболее подлинным католикам, есть новая черта в русском национализме, порождение советских психологических механизмов. Националисты предыдущих поколений, люди не советские подходили к делу тоже далеко не трезво, но, по крайней мере, понимали, что и Польша, и Россия – новички в христинской семье, не влияют, а находятся под влиянием. Митр. Варшавский Василий Дорошкевич незадолго до своей смерти, в ноябре 1997 года, говорил: «Хотя народы наши славянские, часть находится под влиянием восточной христианской культуры – греческой, византийской, а часть – под влиянием римской, латинской» (Митр. Варшавский Василий. Мы отвечаем перед Богом за свой народ». // Независимая газета. – 18 марта 1998 г.). Ненависть к полякам как к наиболее типичным представителям католичества, духовно уже возглавляющим Римскую Церковь, а интригами пытающимся овладеть ею организационно, есть ненависть к собственному отражению. Русская Церковь есть духовно самое настоящее православие, более православное, чем православие греческое, болгарское и т.п. Организационно именно русское православие должно стоять во главе всемирного православия (а следовательно, и христианства, ибо православие и христианство одно), и все средства хороши, чтобы это организационное возглавление стало явным и были низвергнуты ложные, антиправославные притязания патриарха Константинопольского. Русские националисты вовсе не намерены делить мир с Польшей, как не намерены христиане делить мир с антихристом. Польша как средоточие католичества есть средоточие антихристианства, приверженность Польши католичеству подобна приверженности России православию, но это есть кошмарное, пародийное подобие сатаны Богу. (2) Польское католичество националистично. Православный русский националист Виктор Аксючиц, в начале 1990-х годов на короткое время приобретший известность, но потом уступивший её националистам менее красноречивым, но более деловым, писал: «В посткоммунистической Польше вновь возрождается мессианская идея в формах антикоммунистического польского католичества. Но хотя авторитет католичества в Польше очень силен, оно носит более бытовой и национально-культурный характер, в нем поляк черпает ощущение своей национальности. Польское христианство мало направлено на общечеловечность, но сориентировано на выделение из человечества, что еще раз доказывает, что польский мессианизм представлял собой необычайно напряженное национальное сознание, одетое в цветы мессианизма. Польский мессианизм не имел отношения к вере в Мессию-Спасителя. Двигали им партикулярные настроения. … Польская религиозность при коммунистическом режиме во многом являлась формой оппозиции господствующей идеологии, в ней сильны антирусские настроения, которые подменяли антисоветские и антикоммунистические» (Аксючиц В. Национальные идеалы. Интернет-журнал Сретенского монастыря (монастырь на Лубянке, руководимый фаворитом Путина о. Тихоном Шевкуновым. 29 мая 2003 г. -http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/jurnal.cgi?item=1r549r030529134629).
Аксючиц ставит польский мессианизм в один ряд с антихристианским мессианизмом Израиля. Поляки оказываются своего рода евреями среди европейцев. Разумеется, русский националист приписывает полякам свой собственный грех. Это для него христианство – не вера в Воскресение Сына Божия, а вера в Формирование Русского Народа. «Крещение Руси - это своего рода Богоявление» (Аксючиц, там же). (3) Поляки (католики) не считают русских (православных) христианами. Неширокий круг православных активистов в России отлично знает, что католичество в целом после Второго Ватиканского собора считает православных не «схизматиками», а собратьями по вере. Тем не менее, верить в это русские националисты не желают и тщательно выискивают свидетельства обратному. «С братьями так не поступают, так что вы лицемерите», - постоянный рефрен антикатолических проповедей лидеров Московской Патриархии. Митр. Василий Дорошкевич жаловался, что вопреки договоренности, католические священники не выдают метрики, необходимые для венчания смешанных браков, если венчание предполагается в православной церкви. Между тем, православные священники метрики для венчания в костеле выдают: «Здесь есть недоговоренность, сокрытое отношение, что мы, православные – безблагодатные, что у нас нет спасения, нет благодати, потому что мы не находимся в Католической Церкви, под папским омофором». Именно антипольский привкус был и у антикатолической кампании 2001 года, когда переименование католических администратур России в епархии объявили проектом расчленения страны: именно польского епископа Ежи Мазура выслали тогда из страны. Пресловутая «загадочность русской души», а? «просто рещи», ненависть побуждает русских полофобов подымать в данном случае свой голос в защиту греко-католиков. Да, греко-католичество есть лукавая польская выдумка, но особенная, иезуитская подлость поляков состоит в том, что они не считают русских (на такой случай, и украинцы считаются русскими) христианами даже тогда, когда те становятся греко-католиками, признают первенство Папы. Поляк признает-де русского христианином только, если тот совершенно ополячится, сбреет бороду, откажется от просфор и будет ходить на мессу. Поэтому все гонения поляков на греко-католиков рассматриваются как гонения на православных. Дорошкевич не горечи отмечал, что католики унижают униатов, лишив их в Польше статуса церкви: «Униатов в Польше 300 тыс., и они не имеют статуса юридического лица. Второй Ватиканский собор совершил кассацию униатской церкви. Нет униатской церкви как таковой – только «восточный обряд» (Митр. Варшавский Василий. Мы отвечаем перед Богом за свой народ. // Независимая газета. – 18 марта 1998 г.). Отдельным лыком в перечень польских пороков вписывается гнушение браком. Правда, и в России с конца XIX века, особенно же активно с 1990 года, нарастает тенденция поощрять безбрачие духовенства и «монахизировать» Церковь. Но что можно русским, то преступно для поляков. Почему они не позволяют даже греко-католическим священникам жениться? «Четырем женатым клирикам Украинской греко-католической церкви распоряжением из Ватикана запрещено совершать служение на территории Польши и предписано выехать за пределы страны. – торжествовала газета «Радонеж» в 1998 году. - До сих пор женатые священники беспрепятственно окормляли свою паству не только в Польше, но и в США и в Канаде. Как видно, стратегия Ватикана в отношении греко-католиков, на которых смотрят как на католиков второго сорта, остается прежней – униатство со временем должно быть латинизировано и полностью слито с римо-католичеством» (Радонеж. № 74, июнь 1998 г.).
Но, конечно, гонения русских на греко-католиков не только не рассматриваются как гонения на православных или католиков, они вообще не рассматриваются как гонения, они рассматриваются как акт спасения греко-католиков от поляков, от сталинизма, от моральной деградации. Как выразился еп. Люблинский Авель, «давние униаты возвратились в лоно Церкви своих предков». Просто Православие возродилось, вот и всё (Радонеж. №82. – 30 окт. 1998 г.). Когда же речь идет о польской агрессивности, подчеркивается, что униаты и «обычные» православные – собратья по несчастью. Пересказывая исследование Николая Сивицкого «История польско-украинских отношений» (Варшава, 1992) анонимный автор газеты «Радонеж» подчеркивал: «Со стороны неправославных в Польше выступили [в 1938 г.] только советский посол … и греко-католический митрополит Андрей (Шептицкий), который в своем пастырском послании призвал прихожан и духовенство молиться за преследуемых православных Волыни, Холмщины, Подляшья и Полесья. Католический клир и папский нунций в Варшаве промолчали». Последнюю фразу «Радонеж» выделил жирным шрифтом. Разумеется, при этом для русского национализма даже самое зубодробительное польское католичество, не говоря уже о «модернистском» католичестве – вовсе не христианство. Как попугай, заучивший наизусть слова литургии, не совершает литургии, так и католики. Они не могут быть христианами, пока они католики, хотя они могут издавать и изучать святых отцов, перебирать четки, писать иконы (но лучше пусть покупают иконы в России и дают деньги Московской Патриархии на изучение и публикацию святых отцов). (4) Польское католичество стремится завоевать Россию. В самой простой, но и в самой влиятельной форме эта концепция сформулирована в романе «Золотой телёнок», до сих пор остающимся в России настольной книгой. Роман писался в конце 1920-х годов, когда правительственная пропаганда внесла во вполне посконное русское воинствующее безбожие сильную антикатолическую и именно антипольскую ноту. Конкретная кампания исчезла, оставив один, зато уж очень долгосрочный след в сатирическом образе двух ксендзов, «под сладкий лепет мандолины» охмуряющих невинного преступника Адама Козлевича. Имя сколь типично польское, столь и архетипически отсылающее к прародителю Адаму. Польша – это Адам, которого сатана склонил к грехопадению, принудив поклониться себе в образе Папы Римского. Взамен сатана (Папа) отдаёт Польше весь мир. «Весь мир», это, конечно, Россия (в XVII в. бытовал у книжников милый термин «подсолнечная» - аналог «поднебесной»; подсолнечного масла, напомним, тогда ещё не изобрели). Что не Россия, то не существует, а имеет лишь некоторое призрачное подобие существование. Лишь после признания в той или иной форме господства России земля или народ переход от смерти к жизни, из шеола на землю. Так думает русский националист об окружающем мире и уверен, что окружающий мир аналогично думает о России. Ибо какая еще возможна дума, кроме как об освобождении находящихся во тьме? Если русский стремится освободить поляка, пребывающего во тьме Запада, то и поляк не может не стремиться освободить русского. Только если русское завоевание выводит к свету и есть освобождение, то польское завоевание уводит в тьму и есть порабощение. Здесь, как и в других пунктах, русское националистическое мышление ни на капельку не отличается от польского национализма, хотя сам национализм любит представлять себя ужасно оригинальным и непроходимо отличным от национализма вражеского. Вовсе, однако, не нужно быть русским, чтобы бранить польское католичество за попытку завоевать Россию: «Многочисленное присутствие в Белоруссии, России и на Украине духовенства (в том числе епископов) польского происхождения можно расценить как недостаток кадров в Ватикане или как избыток миссионеров в самой Польше. Но так ли уж необходимо столько поляков для пастырской опеки в православной стране? Это только укрепляет повсеместно функционирующее понятие о «польском католицизме», осуществляющем экспансию на православных территориях со времени водворения при помощи «польских панов и лукавых иезуитов» Дмитрия Самозванца в Кремле».
Так мог бы говорить (и так говорят) официальный или неофициальный энтузиаст Московской Патриархии, но так написал поляк Б.Сенкевич (Ошибка ватиканской бюрократии. // Независимая газета. – 5 июн. 2002 г. Это русский перевод статьи «Католицизм. Православие. Республика», опубликованной в «Газете выборчей» 20 мая 2002 г.). Автор проявляет свою польскость лишь в том, что полагает, что Ватикан не должен давать «предлогов» для атак православных, - тогда как русский уверен, что это вовсе не «предлоги», а гнусная экспансия. Но сам способ мышления, уверенность, что кто-то имеет право определять, сколько миссионеров должно приходиться на душу населения, - вполне российский. Именно российский, а не русский, ибо для русского нет «православной страны», а есть лишь страна, населенная, в числе прочих, и православными, а вот для «россиянина» проще пареной репы наклеить на полтораста миллионов человек один-единственный вероисповедный или политический ярлык. Для русского национализма и история ХХ века есть история гнусного, ничем не оправдываемого стремления поляков к завоеванию русской земли. Может быть, Россия и расстреляла сколько-то десятков тысяч пленных поляков, но она сделала в порядке самообороны. А вот поляки… Митр. Василий Дорошкевич вздыхал: «Обобрали нашу Церковь все кто хотел. После падения царизма, когда Польша стала независимой, землю отобрали во владение государства. Считалось, что это не было землей Церкви, а находилось во владении Российского государства. Поэтому, когда пал царизм, польские юристы посчитали, что можно забрать все церковные земли. И безнаказанно забрали…» (Независимая газета. – 18 марта 1998 г.).
Более глобально мыслил свящ. Митрофан Зноско-Боровский: «Наступательная позиция Рима в отношении Православия не прерывалась на всем протяжении истории России и истории Православной Церкви в Польше, территория которой была объявлена «миссионерской территорией». Основным методом этого миссионерства в Польше было насилие. Достаточно указать, что за десять лет существования возрожденной Польши — от 1919 по 1929 год — римо-католиками было отнято у православных 45% православных храмов».
Зноско, покинувший Польшу, чтобы не попасть в руки большевиков, стал карловацким епископом в США, ненавидел большевизированную Московскую Патриархию, но Московская Патриархия охотно использует его «учебник по сравнительному богословию» и даже развивает его концепцию: теперь уже якобы не Польша, а вся Россия объявлена Римом «миссионерской территорией», подлежащей захвату (Зноско-Боровский М. Православие, Римо-католичество, Протестантизм и Сектантство. Сравнительное богословие. Москва, 1998 г. стр. 80. Переиздание учебника 1972 г.). Информационная революция ХХ столетия дала националистам еще один повод для криков об агрессии: враги-де захватывают «информационное пространство». О кем не пишут современные СМИ, тот не существует, его убили. Митр. Василий, отмечая, что польское государство помогает Польской Православной Церкви, оплачивает труд её священников, материально поддерживает её воскресные школы, предъявлял претензии не Польше, а именно польскому католичеству, обвиняя его в коварстве: «Ведут борьбу с Православием у нас в Польше подпольно и тихо. Нас стараются умалить, как будто мы просто не существуем. Совершенно закрывается форточка, чтобы католики не видели, кто мы такие, чтобы не знали о нас ни на телевидении, ни на радио. Если что-то и есть, то фрагментарное, малозначащее» (Независимая газета. – 18 марта 1998 г.).
Стоит отметить, что «комплекс вины» перед поляками, встречающийся даже у русских «патриотов» XIX столетия (См.: Фалькович С.М. Представления русских о Польше и поляках. http://nnmoiseev.narod.ru/st0015.htm), после революции 1917 года исчезает. Естественная вроде вещь исчезает с противоестественной быстротой. На свободное место приходит святая убеждённость в том, что если русские строят православные храмы в Польше или Италии – это святость, а если поляки и итальянцы в России – это гнусность. (5) Польское католичество коварно. Коварство или хитрость – одна из черт чёрта, сатаны. Хитрость тесно связана с хвастливостью: сатана ничего не имеет, а утверждает, что владеет всем, лишь бы подчинить себе человека. Сатана – мастер подмены, фальшивки. Главная фальшивка Польши, конечно, это она самоё: Польша есть фальшивая Россия, самозваная попытка быть великой и свободной страной. Вот А.Кураев поносит Польшу: «Я мог бы понять, если бы русского интеллигента очаровал католик-француз или итальянец. В конце концов и культура там поразительно глубокая, и традиция философско-богословской мысли, да и просто эти страны вызывают давние и искренние симпатии у русского человека. Но - Польша?! Она-то какой вклад внесла в мировую религиозно-философскую мысль?» (Вызов экуменизма. Москва: Благовест, 1997).
Французам и итальянцам не стоит обольщаться: дело не в том, что Кураев не слыхал о Станиславе Хоше, Мартине Кромере или, поближе к нашим временам, о польской метафизической школе XIX в., о польских философах ХХ столетия. Он пишет в контексте именно русского национализма (с начала 2000-х годов Кураев, как и русский национализм в целом, перешёл уже на позиции нацистские). Для него не Франция и Италия, а Польша – средоточие католичества, и, «разоблачая» Польшу, он разоблачает католичество в целом. Западные имена годятся ему в полемике с атеистами, когда он вербует их в свое, довольно «авторское» православие. Когда же он говорит с единоверцами, для него католичество (не говоря уже о протестантизме) – попросту подделка под истинное христианство. И всё богатство даже русской религиозной философии для него – лишь промежуточное звено между Евангелием и собственным творчеством. Владимир Соловьев пригодится в полемике с атеистом, но будет отброшен как униат и суемудрый интеллигент, когда речь зайдет «о последних вещах». Поклон в сторону французского католичества делается, чтобы бросить камень в польское католичество, но как только доказано, что католичество в Польше антихристово, то и к французскому католичеству будут приложены слова Алексея Лосева: «И всех этих истериков, которым является Богородица и кормит их своими сосцами; всех этих истеричек, у которых при явлении Христа сладостный огонь проходит по всему телу и, между прочим, сокращается маточная мускулатура; весь этот бедлам эротомании, бесовской гордости и сатанизма — можно, конечно, только анафематствовать, вместе с Filioque, лежащим у католиков в основе каждого догмата и в основе их внутреннего устроения и молитвенной практики. В молитве опытно ощущается вся неправда католицизма» (Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993. С. 885).
Откровенно писал Владимир Семенко из «Союза православных граждан»: «Абсолютно ложен тезис наших экуменистов о нетерпимости православных к "иной форме христианства". Когда мы протестуем против экспансии Ватикана на территорию России, это есть протест не против иного христианства, а против нашествия западной латинской ереси на территорию истинной и спасительной, духовно правой Церкви» (Семенко В. Духовная жизнь и папская ересь. - http://religion.russ.ru/discussions/20020605-semenko.html#27. - 5 июн. 2002). И «ересь» в понимании современного русского фанатика – не разновидность христианства, а антихристианство. В церковном отношении Польша фальшива, потому что поощряет «униатство» - величайшую католическую подделку под православие. Как выразился митр. Василий Дорошкевич: «Это [униаты] изменники нашей вере, и мы не желаем с ними общаемся, однако не желаем им зла. Тогда католики подумали так: «Ага, давай вас как-нибудь обойдем!» Они взяли кота, перевернули хвостом вперед – униатов сделали католиками! Только разновидность обряда. И теперь хочешь не хочешь – целуйся с бывшим униатом. Нас надули. И как мы можем верить униатам?» (Независимая газета. – 18 марта 1998 г.)
Разумеется, уверенность в «фальши» униатства, в коварстве католиков отражает одно: собственное коварство и фальшь. В качестве иллюстрации можно привести монолог А.Кураева, объясняющего, почему Московская Патриархия хорошо сделала, что взяла под свою опеку униатов: «Над этим краем нависла угроза тотального уничтожения всякой местной религиозной культуры. Что было делать Русской Православной Церкви? Смириться с тем, что в разрушенных храмах поместят коровники, или же поспешить встать между ГПУ и сотнями тысяч людей, у которых государственная власть все равно отбирает их храмы? Наша церковь избрала второй путь. Московская Патриархия встала между репрессивными структурами и религиозной жизнью местных жителей. Патриархия как бы сказала: "Мы эти храмы возьмем к себе. Мы объявляем, что это наши приходы и поэтому вы их не трогайте. Тех, старых священников, которые проповедовали против Москвы, против Сталина,- их нет, они ушли, там будут наши священники. Мы же доказали в годы войны нашу лояльность к Советской власти - и такую же лояльность мы гарантируем в этих приходах на Западной Украине, если они будут переданы нам". Патриархия объявила эти храмы своими. И тем самым сохранила и храмы, и привычный для униатов православный строй Богослужения, и церковные таинства» (Вызов экуменизма. Москва: Благовест, 1997).
Легко представить, как бы Кураев защищал греко-католичество, если бы служил референтом в Ватикане: совершенно теми же словами, только вместо «Сталина» и «Советской власти» поставил бы «царизм» и «российский империализм». Готтентотская мораль: когда у меня украдут корову, это прозелитизм, когда я украду корову, это спасение коровы от смерти. Конечно, такая апология достаточно фальшива сама по себе (достаточно обратить внимание на словцо «ушли», сказанное о десятках тысячах греко-католических священниках и епископах, которые не ушли пешком, а уехали поездом в сталинские концлагеря). Это фальшь советской религиозности, для которой на первом месте оказалось оправдание своего сотрудничества с тайной политической полицией (Кураев печатно признался в оном, представив его безобидной коммуникацией и едва ли не защитой тех, на кого ему было поручено «стучать»). Но это и фальшь российского имперского православия в целом: обвиняя других в прозелитизме и агрессии, оно для себя не видит ничего дурного в плане «православия западного обряда» (впервые озвученном еще в 1930-е годы и воскрешённом в 1990-е, только усердия выполнить этот план не хватило). Обвиняя католиков в создании параллельных православных иерархических структур, российское православие скромно умалчивает о существовании православного епископа Варшавы. О себе российское православие мыслит как об агнце даже тогда, когда говорит о своей борьбе с католичеством. Имплицитно это высказано митр. Василием: «Мы стараемся вести её [борьбу с польским католичеством – Я.К.] терпеливо, в христианском духе. Неси свой крест: терпи, прощай, молись, трудись, делай добро» (Независимая газета. – 18 марта 1998 г.). А также – получай деньги от российского правительства и на эти деньги строй церкви в Италии, Австралии, Аргентине, Майорке. Говори о том, что это храмы не для итальянцев или аргентинцев, а для русских эмигрантов в Аргентине и Италии. Когда же случайный прохожий увидит, что в храме русских-то почти нет, а больше всё местные, надо развести руками: «Ну, вы же сами за свободу совести… Кто же виноват, что людям именно истинная религия нравится больше!». И всё-таки подлинно ли коварство ли, когда православный епископ в Польше, принимая от польского государства деньги, говорит о том, что лучше бы этого не делать? («Лучше, чтобы мы давали государству от своей скудости, чем государство будет нам помогать. Потому что, если государство будет нам давать, мы должны кланяться. А государство будет нас оглаживать палочкой по спине, если мы не так будем говорить или против скажем. А мы только проповедуем Царствие Божие» - Митр. Василий Дорошкевич. Независимая газета. – 18 марта 1998 г.). Это не коварство, потому что коварство присуще лжи, а истина не коварна, а просто сложна. Чистосердечная убежденность русских националистов в том, что они простые и прямодушные жертвы заговора, сопоставима лишь с чистосердечной же убежденностью соседей России в том, что русские – коварные и криводушные агрессоры. Но если русский православный видит в польском католике коварного, высокомерного, хищного, некультурного антихристианина – означает ли это, что русский православный сам таков, что он видит не Польшу, а зеркало? Да, конечно. К счастью, зеркало, вопреки языческому поверью, не отражает самого главного ни в человеке, ни в его вере, и псевдорусский национализм, замкнутый в кольцо Мёбиуса с псевдоправославным фанатизмом, не составляют сути ни русского человека, ни православного христитанства.
Чеслав Милош. О России. // Новая Польша. - №3. - 2003. С. 4. Спорит с полофобами, объясняет элементарное: "Есть один непреложный факт: Россия была больше, а Польша - меньше". Величие нравственное там, где различают величины, где меньшинство пользуется снисхождением, арестованный - привилегией не доказывать свою невиновность, слабый - льготой. В России наибольшие льготы в любой сфере - у сильнейших. Достоевский увлечен злом, как манихеи, но зато он реалистичен, не приукрашивает действительности. "В Польше было иначе, и я усматриваю здесь огромное влияние католичества. Не будем забывать, что два самых больших христианских праздника - Рождество и Пасха - имеют разное значение в каждой стране. В Польше самый большой праздник - Рождество - рождение Младенца, невинного Младенца, который спасет мир. ... Польскую литературу отличает некоторая детскость, она пытается доказать, что мир в принципе добр. ... (С. 5:) [На каторге] поляки считали себя невиновными, они были политическими преступниками и не признавали власти царя. Эта их невиновность приводила Достоевского в ярость". Любопытно, однако, что при этом герои Достоевского - настоящего, не публициста, а романиста - все невиновны (хотя все виноваты), все оправданы его любовью, - тут и есть настоящая, а не человеческая правда о человеке. |
