Олег Лейбович

В ГОРОДЕ М.

К оглавлению

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ

Город М. — это г. Молотов, центр области, образованной незадолго до войны на Западном Урале. По Указу Верховного Совета СССР от 3 октября 1938 г. из Свердловской области выделили Коми-Пермяцкий национальный округ и четыре города — Пермь, Лысьву, Кизел, Чусовой, а с ними и тридцать четыре района1. Указ явно готовили наспех: в нем забыли упомянуть центр химической промышленности г. Березники, перепутали название других городов. Правительственные чиновники не слишком утруждали себя и поиском названия для новой области, просто выдали ей старорежимное имя некогда упраздненной Пермской губернии. В марте 1940 г. спохватились: Пермь переименовали в г. Молотов, а область, соответственно в Молотовскую. Новое имя обязывало: вновь назначаемым на Западный Урал ответственным работникам в ЦК внушали: «Вы едете в область имени Молотова, оправдайте доверие партии на той работе, на которую выезжаете»2.

По переписи 1939 г. в области проживало чуть более двух миллионов человек3.

Каких-то резонов, кроме сугубо географических, создания новой административной единицы за давностью лет отыскать не удалось. От Свердловской области просто отрезали расположенные западнее Уральского хребта территории, между собой ничем не связанные: ни дорогами, ни хозяйственным обменом, ни культурными традициями. Складывается впечатление, что Свердловское начальство просто пы

14

талось сбросить груз ответственности за десятилетиями пребывающий в прорыве Кизеловский угольный бассейн. «Здесь месяцами сидели бригады, наркомы. Происходило массовое избиение кадров, в результате чего Комиссия партконтроля при ЦК ВКП(б) вынуждена была принять специальное постановление в 1943 об избиении и смещении кадров в Кизеле. Сюда, как в прорву, посылали все — и спирт, и продукты», — со знанием дела сообщал начальству секретарь обкома ВКП(б) К. М. Хмелевский1. А уже к Кизелу добавили все остальное.

Область напоминала сшитое на скорую руку лоскутное одеяло. Ее административный центр был отдален от подвластных ему местностей отсутствием надежных коммуникаций. «Районы области территориально разбросаны, — докладывал в Москву ново назначенный прокурор, — до северных Ныробского, Красновишерского, Чердынского, Гаинского, Косинского районов расстояние до центра области составляет 200—600 км, без железных дорог и автомобильного сообщения, до южных районов — Чернушинского, Щучье-озер-ского, Куединского, Б. Усинского, Фокинского и др. — расстояние от Молотова по прямой 250 км, но, чтобы попасть туда, надо ехать через Свердловск, или пользоваться авиатранспортом»2. Областное начальство годами не могло вызвать на доклад своих подчиненных3.

Время от времени областное начальство высылало экспедиции, в духе времени называемые бригадами обкома, для обследования удаленных территорий. Руководитель бригады, им в сороковые годы чаще всего назначался областной прокурор, вернувшись в г. Молотов составлял справку, очень напоминающую по содержанию и даже по форме доклады путешественников по казенной надобности, объезжавших в XIX веке окраины империи.

Вот любопытнейший документ — «О состоянии социалистической законности в Юго-Осокинском районе Молотовской области», датированный ноябрем 1948 г. На трех десятках машинописных листов государственный советник третьего класса Д. Куляпин скрупулезно описывает поселения местных жителей: «во многих деревнях, сельском и районном центрах чувствуется упадок культуры и хозяйства»; их занятия сельским хозяйством: «посевы происходят зачас-

1 Хмелевский - Харитонову. 3.02.1945//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 11. Д. 154. Л. 28-29.

2 Яковлев - Баранову. 5.07.50.//ГАПО. Ф. р1366. On. 1. Д. 192. Л. 35.

3 В августе 1944 г. из областного центра в Москву сообщили, что «тов. Собянин (прокурор Ныробского района) не был в облпрокуратуре с 1938 г.», Самсонов - Шаховскому. 1.08.1944//ГАПО. Ф. р1366. Оп. 3. Д. 190. Л. 4.

15

тую вместо рядового сева руками, минеральных удобрений не завозят, яровизацию зерновых культур (кроме картофеля) не применяют, протравы семян не производят, уход за посевами крайне слабый, на полях множество сорняков. <...> в колхозе «Труженик», расположенном в районном центре, навоз из скотных дворов не вывозился на поля в течение 8 лет подряд»; обменом: «наличие родственных связей среди торгового аппарата превратило торговлю в какую-то особую касту, где немало всякого рода противозаконных и жульнических операций — и все это покрывается в результате взаимной дружбы», а также странные обычаи местных князьков, промышляющих полюдьем: «Также установлено, что некоторые руководящие работники, посещая колхозы, не платят деньги за предоставляемые им обеды и продукты», или пирующих за казенный счет: «Установлено также и то, что после демонстрации в районном центре 7.XI. 1947 г. б. Первый секретарь РК ВКП(б) Кайдалов, председатель райпотребсоюза Любимов и бухгалтер сельпо Елтышев зашли в чайную, где за закуску и вино не уплатили 765 рублей 80 коп. денег впоследствии списанных "на культурные нужды"». Особое впечатление на прокурора произвели дороги. Процитирую соответствующий раздел полностью:

«В то же время Юго-Осокинский район ни одного километра не имеет нормальной дороги, как на станцию Ергач, так и в г. Кунгур. Если же эти две основные магистрали, по которым перевозятся все грузы хлеба, овощей, товаров и т.п., считаются главными артериями, то они, особенно в осенний период, а также и весной, представляют собой невозможность проезда. Мосты худые и опасны для автомашин и для лошадей. Кюветов почти нет, глубокие колеи. Что же касается сельских дорог, связывающих районный центр с колхозами, то здесь дороги представляют собой прямо-таки чудовищное явление. Глубочайшие ямы сплошь, объезды на лошадях только стороной, и то в ряде мест возможно только верхом, или пешим порядком, не говоря уж о мостах, которых фактически нет. Во многих селениях (Бырма, Быково, Ерши, колхозах «Союз», «Стаханов», «Коммунар» и др.) передвигаться возможно только пешему человеку и то с большим трудом. Вот по таким дорогам, представляющим собой дикое состояние, везут хлеб, овощи и товары, где ломаются телеги и автомашины, калечатся лошади, чувствуется полнейшее оскудение элементарной заботы о дорожном хозяйстве»1.

1 О состоянии социалистической законности в Юго-Осокинском районе Молотовской области. 17.11.1948г.//ГОПАПО Ф. 105. Оп. 14. Д. 137. Л. 140-172.

16

Уральская деревня жила иначе, чем ей полагалось по колхозному уставу: голодно, неторопливо, затаенно. Областной военком докладывал секретарю обкома, что сельские «...допризывники не знают текущих вопросов жизни страны, важнейших решений партии и правительства, многие из них не являются передовиками на производстве»1.

В сельских районах люди жили старыми обычаями: «Если судить только по посещаемости церкви, то с этой стороны как будто не так уж много верящих и сочувствующих мракобесничеству не освободившихся еще людей от пережитков прошлого, — писал уполномоченный по делам РПЦ Горбунов секретарю обкома, — но это глубоко ошибочно, сельское население в большинстве своем еще не освободилось от пережитков прошлого. Если оно не посещает церкви, то довольно оживленно справляет религиозные празднества, сопровождающиеся сплошной пьянкой, что серьезно отражается на работах в колхозах. Вот, например, в этот же Михайлов день [21 ноября 1953] население вышеуказанных деревень заранее к нему готовилось (варили брагу, самогон), к этому празднеству колхозникам выдавалось бражное, пшеничная мука. К этому празднику проявлялся особый интерес, и в эти деревни на праздник приехали из других населенных пунктов, 21, 22 и 23 ноября не работали.

В этих же деревнях наш советский Великий праздник 36 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции прошел совсем незаметно, и к нему не готовились, такого интереса не проявлялось»2.

Деревня пользовалась дедовскими орудиями труда и крайне нуждалась в телегах, вилах, хомутах, хозяйственной веревке. «У нас очень узкое место с подковными гвоздями, их наша местная промышленность не поставила 10 тонн», — жаловался на пленуме обкома партии председатель облпотребсоюза3. Директора заводов отмалчивались: они решали совсем другие проблемы.

Юго-Осокинский район, о котором шла речь, находился в двухстах километрах от областного центра, в котором также «...улицы и подъездные дороги ... пришли в непригодное для эксплуатации состояние»4.

1 Дружинин - Хмелевскому 16.06.1947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 170. Л. 21.

2 Справка по ознакомлению с церковной деятельностью и религиозностью в Частинском, Черновском, Большеосновском и Оханском районах 1.12.1953//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 20. Д. 131. Л. 226-228.

3 Из стенограммы 19-го пленума обкома ВКП(б). Т. 1. 4—5 апреля 1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д.'2. Л. 81.

4 Хмелевский - Бещеву 26.06.1946.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 133. Л. 12.

17

Для московских властей новая административная единица и после войны была темным пятном на карте Российской Федерации, иначе не пришлось бы секретарю обкома К. М. Хмелевскому в официальном письме Л. М. Кагановичу сообщать, что «...область имеет 48 районов включает в себя 8 городов областного, один город окружного подчинения и 33 рабочих поселка. Молотовская область простирается на расстоянии до 328 км с востока на запад и до 660 км с юга на север. Как Вам известно, южная и центральная часть обширной области насыщена предприятиями черной и цветной металлургии, химической, нефтяной, каменноугольной, лесной и оборонной промышленности»1.

Впрочем, одно из центральных ведомств Молотовскую область знало хорошо. МВД СССР превратил ее в место ссылки, куда «...приводили все время "десанты", эшелон за эшелоном из тюрем и лагерей»2. Бывшие заключенные, не только прибывшие извне, но и освободившиеся из местных лагерей, оседали на шахтах и стройках, формируя особую среду. Милицейские начальники после войны взяли в привычку объяснять свои провалы и ошибки некомплектом личного состава: не из кого набирать, люди не те3.

Кроме бывших уголовников МВД СССР размещало на территории области спецпоселенцев. Последних делили по категориям, общим числом двенадцать. В таблице, составленной в 1954 г. в областной прокуратуре, все они были аккуратно расписаны в соответствии с директивными актами. Вот эта таблица:

ПЕРЕЧЕНЬ

контингентов выселенцев-спецпереселенцев с указанием оснований к их переселению и содержанию на спецпоселении

1 Хмелевский - Кагановичу 6.05.1948//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 171. Л. 9.

2 Стенограмма обл.совещания горрайпрокуроров. 23.10.1950.//ГАПО. Ф. р1366. Оп. 3. Д. 32. Л. 85.

3 См.: Натаров — Федюнькину 30.12.1947 Отчет «О работе с руководящими кадрами Управления МВД за 1947 год и о выполнении решения обкома ВКП(б) от 4/XI -47г».//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 136. Л. 8.

18

19

20

Счет шел на десятки тысяч людей1.

Примеру МВД следовали и другие ведомства, командируя в область руководящих работников с дурными анкетами, в том числе и отбывших наказание по 58 статье.

Итак, судя по всему, центральная власть рассматривала Молотовскую область как место сбора всякого рода нежелательных, вредных и социально-опасных элементов, своего рода большой лагерь без колючей проволоки, внутри которого находились особые зоны.

1 Перечень контингентов выселенцев-спецпереселенцев с указанием оснований к их переселению и содержанию на спецпоселении //ГАПО. Ф.р1366. Оп. 1.Д. 777. Л. 9.

21

В 1948 г. на территории области было размещено около 50 000 заключенных1. Их и не пытались скрыть от глаз населения. Регулярно по утрам и вечерам по центральным магистралям г. Молотова гнали на работу колонны зеков. Рычали овчарки, конвоиры стволами и прикладами автоматов отталкивали случайных прохожих. Вот картинка с натуры все того же 1948 г.:

«Я хочу напомнить наш разговор с т. (имя нрзб) в прокуратуре по поводу конвоирования арестованных. Может быть, часть присутствующих здесь товарищей испытывали на себе подобные экзерциции, когда ведут арестованных по городу, что-то творится ужасное. Впереди идут десятки людей с винтовками наготове. Некоторые с револьверами сбоку, слева, справа, идут впереди собаки, собаки справа и слева. Наводится страх. Люди бегут под заборы, во дворы. <..> Это серьезное политическое дело. Стоит какому-нибудь человеку со слабым зрением не заметить, как он может ощутить дуло автомата. Такая дикость должна быть осуждена. Мало того, часть работников из штаба УИТЛК была обстреляна. Меня самого чуть не пристрелили. Я ехал на машине, вдруг, откуда ни возьмись, наваливаются на шофера с автоматом, с винтовками и собаками. Шофер ничего сделать не может. Подходит человек к машине с автоматом. Спрашиваю — что вы делаете? "Уходи немедленно, куда хочешь"»2.

Это была одна сторона медали, имелась и другая. За годы войны область превратилась в гигантское предприятие по производству боеприпасов, вооружения, стратегических материалов.

Хмелевский был прав, когда с нескрываемой гордостью представлял секретарю ЦК Кузнецову новый — промышленный — образ областного центра: «В настоящее время город вырос в крупнейший индустриально-транспортный центр на Урале. В г. Молотове построены и работают на полную мощность крупнейшие заводы союзного значения: Завод им. Сталина, завод № 33 Министерства авиационной промышленности, завод им. Кирова и завод № 260 Министерства сельскохозяйственного машиностроения. Только за последние 5 лет количество союзных и республиканских заводов возросло с 24 до 40 с годовым выпуском продукции около 4 млрд. рублей»3.

22

В 1944 г. впервые за долгие годы выполнил задания по угледобыче Кизел. Интенсивно работали химические предприятия в городах Березники, Губахе и Соликамске, увеличивали объемы производства предприятия лесной промышленности1. Область приняла более ста заводов, эвакуированных из западных областей страны, с некоторыми из них пришлось после войны расстаться. Другие укоренились на пермской земле. Перечень промышленных предприятий в области, получивших союзную категорию, выглядел внушительно: сорок семь заводов, ТЭЦ, трестов и комбинатов: магниевые заводы в Березниках и Соликамске, завод ферросплавов в г. Чусовом, коксохимический завод в Губахе, бумагоделательные комбинаты в Соликамске, Крас-нокамске и Красновишерске и многие другие2.

В июле — августе 1948 г. Совет Министров СССР и ЦК ВКП(б) «... по личному указанию товарища Сталина приняли ряд решений, направленных на развитие народного хозяйства Молотовской области»3. У области появились экономические перспективы, а с ними и возможность выйти из тени именитого соседа — Свердловской области.

Крупная промышленность — это не только оснащенные современным оборудованием фабрики и заводы, но и новые работники, среди которых излюбленные персонажи тогдашнего советского эпоса: рабочие — стахановцы и инженеры — орденоносцы, противостоящие «отсталому» и «неблагонадежному» люду, завербованному, или попросту загнанному властями в медвежий угол европейской России. Правда, вглядевшись в их лица внимательней, обнаруживаешь так много общего в их социальном и культурном облике, что все внешние различия кажутся чем-то второстепенным, несущественным.

Тем более, что по своей социальной организации новые предприятия больше походили на старые уральские заводы демидовской эпохи, чем на рационально организованные фабрики XX столетия. В 1945 г. в Молотовский обком было доставлено анонимное письмо из Добрянки, в котором утверждалось: «...в 1944—1945 в заводе суще-

1 См.: Тиунов В. Тридцать лет строительства социалистического хозяйства на Западном Урале //Тридцать лет. Статистический сборник по развитию хозяйства области за 1917-1947 гг. 25.10.1947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 175. Л. 30-55.

2 См.: Список категорированных объектов промышленности по Молотовской области. 9.02.1950//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 212. Т. 1. Л. 37-38.

3 К. М. Хмелевский - И.И. Малышеву 6.09.1948//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 131. Л. 68.

23

ствовала директорская охранка во главе с начальником охраны Ромашевым. Рабочих за малейшее ослушание сажали в карцер, где избивали и лишали трудоспособности». На обороте письма сохранилась запись, сделанная рукой партийного чиновника: «Эти вопросы разбирались Добрянским РК ВКП(б). Начальник охраны Добрянского металлургического завода исключен из партии, арестован. В настоящее время по этому вопросу ведется следствие органами прокуратуры. Директор Добрянского завода т. Вершинин и парторг ЦК ВКП(б) нам заявили, что об избиениях и арестах рабочих охраной они не знали». Письмо списали в архив1.

Патриархальные нравы, неопределенная продолжительность рабочего дня, бесправие перед заводским начальством — все это порождало ответную реакцию, часто даже средневековую — бегство с места работы. Беглецов ловила милиция. Наказывал военный трибунал. Судебные чиновники вели учет. Когда количество беглецов с какого-нибудь конкретного завода резко увеличивалось, тогда по этому поводу проводилось прокурорское или партийное расследование. Дирекции предприятия указывали на то, что «...случаи бездушного отношения к старым кадровым рабочим со стороны отдельных лиц из администрации завода являются не единичными» и требовали принять меры2. Раздавались выговоры, производились служебные перемещения, но через некоторое время все возвращалось к исходному состоянию.

Не следует также переоценивать техническое состояние новых предприятий. Строили их наспех, оборудование эксплуатировали по-стахановски, условия труда и быта рабочих учитывались в последнюю очередь. В 1954 г. областная прокуратура проверила состояние охраны труда на березниковском содовом заводе. Из составленных актов следует, что «...атмосферный воздух на территории завода и прилежащей к нему площадки сильно загрязнен продуктами горения каменного угля ТЭЦ-4 и заводской ТЭЦ». Во многих цехах обнаружен высокий уровень загазованности ввиду «...отсутствия необходимой герметизации аппаратуры и коммуникаций, очистных сооружений, нарушений технологического режима». Люди работают при температуре 45—55 °С, а потому часто болеют: «Общая заболеваемость рабочих за 10 месяцев 1953 г.

24

по заводу на 100 рабочих выражается в случаях 102,2, т.е. болело 6526 чел. Потеряно 64.194 рабочих дня»1.

Быт рабочих был организован соответствующим образом. В информационных сводках, поступающих в обком, из года в год повторялись одни и те же сведения: «На всех шахтах треста «Сталинуголь» в общежитиях одиночек и семейных рабочих большая скученность. В 45 общежитиях по шахтам с общей жилплощадью 11930 кв.м. проживает 4227 человек. В среднем на одного живущего в общежитии приходится 2,8 кв.м., а на шахте № 5/13 — 2,4 кв.м., на шахте № 3/4 — 2,5 кв.м., на шахте № 2 Капитальная — 2,7 кв.м. Около 100 семей рабочих по шахтам треста проживают вместе с одиночками. <...> Выдача зарплаты рабочим и служащим на шахтах не организована. При получении зарплаты создаются большие очереди, вызывающие недовольство рабочих.

В банях шахт № 2 Капитальная, имени Серова, № 3/4 и имени Сталина паропроводная и водяная магистрали не исправные. Часто бывают перебои в подаче пара и горячей воды. Не полностью обеспечены бани душевыми установками и тазиками.

На улицах поселков и около общежитий грязь, горы кокса, мусор и нечистоты»2.

Так же грязно было и в столовых: «Столовая № 3 ОРСа Кизел-шахтстрой находится в антисанитарном состоянии. На кухне мухи, в разделочных столах обнаружены в большом количестве черви и тараканы. Помещение столовой по своей запущенности похоже на грязный подвал. Пища приготовляется невкусно, в антисанитарных условиях. Имеются случаи порчи продуктов /рыбы/. Посуда моется небрежно без соды и хлора. Обслуживающий персонал носит грязную спецодежду. Техминимум не проходит. В результате этого имеются массовые недовольства и жалобы рабочих»3.

Рабочий-стахановец, увиденный с близкого расстояния, столь же мало походил на персонажа газетных очерков и официальных характеристик, как и Добрянский машзавод на передовое социалистическое предприятие. В августе 1946 г. в областную газету «Звезда» при

1 См.: О заболеваемости и травматизме рабочих на Березниковском содовом заводе. Т.1. 17.02.1954-17.03.1954.//ГАПО. Ф.р1366. Оп. 2. Д. 72. Л. 1-15.

2 Информационная сводка № 21. 29.05.1948//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 204. Л. 63-64.

3 Информационная сводка № 33. 23.06.1948//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 204. Л. 68.

25

шло письмо из деревни. Автор письма — партиец, сельский житель и фронтовик, подписавшийся своим именем, критиковал воспитательную работу на заводе имени Дзержинского. Поводом для письма послужила встреча с племянником — Щеклеиным Василием Михайловичем, 21 одного года от роду:

«Он имеет 6 разряд, работает по доводке точных деталей. Является таким образом "дефицитным" рабочим. На заводе работает много лет. От призыва в армию был освобожден по брони. Вот коротенькие биографические данные. Что же характеризует безобразную воспитательную работу партийной организации завода? Первое: Щеклеин женился и взял женой девушку — комсомолку с этого же завода. Свадьба проходила по всем правилам, при этом жениха несколько раз обливали водой. Венчание проходило в церкви, при большом стечении публики, гостей, знакомых. <...> Бригада инструментальщиков этого цеха завоевала первенство по Министерству и получила ценные премии. Послушайте, что говорит член этой бригады Щеклеин В. М.: "премии нам дали так, совсем ни за что. Мне дали, я совсем не знаю за что. Никаких перевыполнений у нас нет, а там сидят конторщики, выдумали, приписали, вот нам и дали". "У нас премию получить, или повышенную ставку — раз мигнуть. Напоишь мастера, дашь ему денег немного, вот тебе и премия, и ставка, какая надо будет". <...> А что говорит Щеклеин: "Ухожу на работу в 8, прихожу в 12. Ничего мне не будет. Мастеру подам 200 грамм водки — и все будет улажено. Сейчас у нас мастер новый, хочет выслужиться, новшества всякие вводит, программу хочет выгнать. Сегодня мне говорит — вот тебе задание — сделать 20 колец, а я его к ... матери послал. А колец ни одного не сделал. А при расчете тысячу или полторы отдай, да выложь. Но ничего, мы этого мастера быстро скрутим, он у нас долго не наживет. Старший мастер нам заработать не дает. Дает такую работу, на которой ничего не заработаешь, а я нахожу сотни причин, чтобы такую работу не брать". И это говорится, и делается на заводе, который включился в соревнование трех областей». Кроме того, дядя упрекал племянника в антисемитизме: «Послушайте, что говорит Щеклеин В. М. по этому вопросу: "Евреи и украинцы предали Россию. Евреи — самые последние люди и их надо убивать. И спасибо Гитлеру за то, что он их убивал. Если бы мне разрешили убивать евреев, я бы их всех перебил, как собак. Это продажные шкуры. На Украине в Киеве был еврейский погром, ох, и били там евреев, страсть, и совсем бы перебили, если бы Хрущев

26

не заступился. Вот погодите, и у нас так будет"», и в неприязни к рабочему — новатору, лауреату Сталинской премии1.

На редактора письмо произвело впечатление, и он переправил его первому секретарю обкома ВКП(б). Тот письмо прочел и выдал несколько поручений — секретарю Кагановического райкома и начальнику УМГБ. Первому — «... задуматься о положении в комсомоле»2. Второму — проверить факты. Спустя короткое время на стол секретарю обкома легла «Справка», подписанная заместителем начальника областного управления МГБ по Молотовской области:

«Щеклеин Василий Михайлович, 1925 года рождения, уроженец села Ножовка Еловского района Молотовской области, происходит из рабочих, русский, образование 7 классов, беспартийный, не судим.

Щеклеин на заводе работает с августа м-ца 1941 года. Приобрел специальность токаря — доводчика сложных работ /доводит резьбовые кольца/. Имеет 6 разряд. Дело свое знает, программу систематически перевыполняет. В 1945 г. несколько раз отмечался как лучший по профессии. Является членом лучшей молодежной бригады завода.

Администрацией, партийной и профсоюзной организацией цеха характеризуется по производству с положительной стороны, как добросовестный и честный работник. Но наряду с этим обращается внимание на его дружественные взаимоотношения с бывшим старшим мастером Буториным, с которым Щеклеин не раз бывал в компаниях, выпивал, на почве чего имел от Буторина поблажки. <...> Свой досуг проводит игрой на баяне на вечеринках и пьянством. К проводимым мероприятиям партийной, комсомольской и профсоюзной организациями цеха относится с насмешкой, подчас истолковывая неправильные взгляды. На неоднократные предложения вступить в члены ВЛКСМ заявил:

"У меня нет для этого времени, и вообще я не нахожу тут ничего хорошего".

Щеклеин женился на комсомолке Шеламовой — работнице цеха № 10, с которой венчался в церкви.

Шеламова за данный поступок разбиралась на первичной комсомольской организации цеха, но решения по этому поводу было не вынесено, заводской комитет ВЛКСМ данным вопросом не занимался, и Шеламова взыскания не понесла.

1 Кадников - в газ. Звезда. Август 1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 146. Л. 35-40.

2 Хмелевский - Баскакову. 23.08.1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 146. Л. 33.

27

По вопросу венчания в церкви Щеклеин заявил: "Комсомольцам и беспартийной молодежи венчаться не запрещено — свобода". <...>

Отец Щеклеина — Щеклеин является старым членом ВКП(б) и работает в 6 цехе завода № 10. Свадьба и венчание в церкви его сына происходило в его присутствии»1.

По поводу религиозной свободы для комсомольцев Щеклеин, конечно же, озорничал, но неспроста. После войны даже люди интеллигентного труда надеялись, что власть реабилитирует церковь или хотя бы разрешит гражданам невозбранно совершать требы и приобщаться к религиозным таинствам. В докладной записке Кунгурского райотдела НКГБ, касающейся подготовки к выборам в Верховный Совет СССР (декабрь 1945 г.), цитировались выказывания агитатора — учительницы неполной средней школы М. П. Метелкиной, которая по сообщению осведомителя «...в селе Курашим в отношении отделения церкви от государства говорила: "Церкви открываются везде свободно. В церковь ходят все, даже офицерский состав. Церковь помогла в отечественную войну с немецкими оккупантами — и поэтому церковь отделять от государства уже нельзя.<...> Скоро в конституции по этому поводу будет изменение, и церковь причислится к государству"»2.

Спустя три года уполномоченный по делам РПЦ докладывал секретарю обкома: «Настоящим считаю необходимым сообщить имеющиеся факты посещения церквей специалистами и лицами, способствующими восстановлению церквей и созданию в церквях благолепия, пышности, проявляющих ненужную заботу о церкви и мешающих проведению моей работы. <...> Необходимо отметить, что среди медицинских работников, как ни странно, много верующих в Бога. Ходатайствуют об открытии церквей, посещают церковь, состоят в исполнительных органах церквей и т. д., вот, например: Третьяков Алексей Александрович, 1908 года рождения, врач — зав. лабораторией Молотовского тубдиспансера, по совместительству работает регентом в Нижней Кладбищенской церкви гор. Молотова. Плешков Виктор Васильевич, 1899 года рождения, ассистент Молотовского медицинского института, состоит в исполнительном органе собора гор. Молотова — член ревизионной комиссии». В церковь ходят

1 Справка/о рабочем цеха № 9 з-да № 10 Щеклеине В. М./23 августа 1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 146. Л. 34.

2 Докладная записка Кунгурского ГО НКГБ «Об антисоветских проявлениях со стороны отдельных граждан в период подготовки выборов в Верховный Совет СССР по Кунгурскому району». 11.01.1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 1140. Л. 1(об).

28

члены партии. «Архиерей говорит, что им безразлично, кто пришел в церковь совершать требы, лишь бы у него были законные документы гражданских властей — свидетельство о рождении, о браке, о смерти. И коммунистов они в церковь не тащат насильно. А если коммунистам посещать церковь и совершать обряды нельзя, то пусть с ними работают и разъясняют им, что можно, что нельзя».1

Членов партии «за религиозные предрассудки» наказывали выговорами и снятием с работы. Токаря-доводчика отпустили с миром. На бюро Кагановического РК ВКП(б) вопрос о состоянии дел в комсомольской организации обсудили. Тем дело и закончилось.

Этот рабочий — стахановец завода имени Дзержинского напоминает разбитного уральского мастерового, тертого, себе на уме, не дурака выпить, умеющего ладить с начальством, соблюдающего предписанные традицией церковные обряды и обычаи, совсем не затронутого новой культурой.

Среди инженеров-орденоносцев также встречались люди с нетипичными биографиями. В 1947 г. бюро обкома партии утверждало в должности главного конструктора завода № 172 имени Молотова Михаила Юрьевича Цирюльникова, дипломированного инженера, отмеченного правительственными наградами, лауреата Сталинской премии, беспартийного. Приложена анкета: год рождения — 1907, Месторождения: Местечко Корсунь, Каневского уезда, Киевской губернии. Соцположение — служащий. Член ВКП(б) — нет.

Образование — высшее. Окончил — артиллерийскую академию, г. Москва.

По специальности — артиллерийский инженер.

Служил ли в войсках или учреждениях белых правительств — нет.

Участвовал ли в оппозициях, имел ли колебания? — нет.

Имеет ли награды (какие) — Ордена: «Отечественной войны I степени»; «Красной Звезды», медаль: «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг.».

Состоял ли в других партиях? — нет.

Был ли за границей? — нет.

В общем, все, как полагается, кроме партийности. Почему такой заслуженный человек и не член ВКП(б)? Оказывается, не все так просто. Оказывается, ранее состоял — с 1926 по 1938 г. и был из нее исключен «за связи с врагами народа». Более того, прежде чем стать главным конструктором ОКБ МВД СССР в г. Ленинграде, претен

29

дент в течение пяти лет «...отбывал наказание в исправительно-трудовых лагерях»1. Несмотря на такие анкетные данные, которые привели бы в оторопь любого кадровика, М. Ю. Цирюльников в должности главного конструктора был утвержден.

В Молотовской области мир промышленности, казалось бы, отделенный колючей проволокой от мира лагерей, на деле пересекался с ним многократно, обменивался людьми, нравами, обычаями, порядками, бытовыми неурядицами. И в личных биографиях работников социалистической индустрии или просто горожан, так же как и в жизнеописаниях спецпоселенцев и заключенных прослеживается та же общность судеб, установок, мировосприятия. Социальные роли были разными, тип личности — подобным.

Противоречивое сочетание индустриальной культуры и патриархальных традиций, политической пропаганды и старых обычаев, лагерной жизни и городской свободы, современной промышленности и отсталого сельского хозяйства, пышности отстроенных дворцов на фоне удручающей бедности и убожества бараков и составляло своеобразие местной культурной среды на рубеже 1940—1950-х гг.

Население, эту среду осваивавшее и воспроизводившее, в громадном большинстве своем находилось на грани физического выживания. Министр здравоохранения РСФСР в октябре 1948 г. поставил в известность обком ВКП(б) «...о чрезвычайно высокой детской смертности в Молотовской области». В письме содержалась краткая таблица:

Показатель детской смертности на 100 родившихся

Из тысячи новорожденных не доживало до года в 1947 г. в городах 166 детей, в селе 145 детей. В 1948 г. соответственно — 149 и 144. Министр просил немногого: «...заслушать план мероприятий облздравотдела по снижению детской смертности и заболеваемости

1 Материалы к протоколам заседаний бюро обкома ВКП(б). Справка Цирюльников Михаил Юрьевич 24.06.1947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 116. Л. Зб-Зб(об).

30

в области и оказать помощь в его реализации»1. Рост детской смертности удалось остановить только спустя годы.

Средоточием всех латентных культурных конфликтов и социальных контрастов был областной центр.

Что представлял собой город Молотов хотя бы в глазах тогдашнего начальства явствует из нескольких официальных документов: «Объяснительной записки» и письма секретарю ЦК ВКП(б), датированных 1946 г., и «Справки о состоянии культурно-бытового обслуживания трудящихся г. Молотова», составленной в 1953 г.

Все документы начинаются с того, что констатируют преобразование старой Перми в «... крупный индустриальный центр Западного Урала и Прикамья»2. В другой, более ранней редакции новое состояние города характеризовалось похоже: «...крупнейший на Урале индустриально-транспортный и культурный центр всего Прикамья и западного Приуралья»3.

Город стал большим, распространившимся по площади 62 000 гектаров, с населением общей численностью свыше 400 000 человек.

Промышленность в городе развивается. Жилищно-коммунальное хозяйство и культурно-бытовое строительство отстают. «В отличие от других уральских городов (Свердловск, Челябинск) в городе Мо-лотове ничего не строилось по линии культурно-бытовых учреждений, — писал А. А. Кузнецову К.М. Хмелевский. — До 1938 строительство не развертывалось, так как город был районным центром Свердловской области, а с 1941 г. до конца войны все внимание было уделено работе промышленных предприятий»4.

В глазах областного начальства в первой половине 30-х гг. г. Пермь был медвежьим углом. Когда Свердловскому обкому в 1934 году понадобилось направить туда нового секретаря горкома — прежний слишком вольно относился к казенным деньгам — человека строгого, непьющего, ответственного, даже образованного, ему перед отъездом подарили «бьюик», явно в порядке компенсации5.

1 Белецкий - Хмелевскому 27.10.1948//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 130. Л. 18.

2 Справка о состоянии культурно-бытового обслуживания трудящихся г. Молотова. 1953. Без даты//ГАПО. Ф. р176. Оп. 6. Д. 132. Л. 20.

3 К проекту постановления Совета Министров Союза ССР. Объяснительная записка .1946 г. Без даты //ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 133. Л. 4.

4 Хмелевский К.М. - Кузнецову А.А. 26.06.1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 133. Л. 14.

5 См.: Протокол допроса Дьячкова Михаила Николаевича 29.01.1937// ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11275. Т. 1. Л. 84.

31

Люди в Перми живут в тесноте: «Б целом по городу жилая площадь на одного человека не превышает 3,5 кв. метра». Больше половины домов — деревянные бараки промышленных предприятий и частные одноэтажные постройки. «Присоединение к водопроводу составляет 19,2%, к канализации — 17,7%, теплофикации сети — 4,3% и с центральным отоплением — 6,7% к общему фонду города»1.

Все коммунальные сети построены несколько десятилетий назад, до революции, они не дотягиваются до окраинных районов — Кировского и Орджоникидзевского, где нет ни водопровода, ни канализации. Там же, где они были некогда проложены, находятся в критическом состоянии, постоянно выходят из строя, рвутся в разных местах.

«Городская канализация, построенная в период 1914—1917 гг., совершенно изношена. В настоящее время она работает с превышением проектной мощности в 2,5 раза, благодаря чему получаются частые аварии и нередко случается, что нечистоты текут по центральным улицам города»2.

Городские мостовые общей протяженностью 594 километра напоминают местами проселочные дороги и сельские тракты. В большинстве своем (323,5 км) они лишены какого бы то ни было покрытия. Асфальт и брусчатка лежат заплатами на отдельных участках общей протяженностью не более 50 километров. Машины, чуть удалившись от центральных улиц, утопают в грязи или в снегу, бьются об ухабы.

Трамвайная сеть развита слабо. На линию в 1953 г. выходит восемьдесят вагонов в сутки. Трамваи медленно движутся по ржавым и погнутым рельсам. Люди часами ждут на остановках или идут на работу и с работы пешком3. Когда трамвай, наконец, подходит, его берут штурмом. Те, кому не удаетсясь проникнуть в вагон, едут на подножках, держась за поручни, срываются, получают травмы, даже гибнут. «В большом количестве дорожные происшествия совершались на городском электротранспорте, — докладывал начальник областного УВД секретарю обкома, - за 1953 год из общего количества всех дорожный происшествий на трамвае было совершено — 40, при которых пострадало 42 человека, в т. ч. от нанесенных телесных повреждений умерло 10 человек.

32

Преимущественное большинство этих дорожных происшествий относятся к несчастным случаям, т. к. виновными являлись сами пострадавшие, которые нарушали правила уличного движения при посадке в трамвай и высадке из него»1.

«Город Молотов до сего времени не имеет троллейбусного сообщения, что при слабом развитии трамвайной сети затрудняет переброску населения отдаленных районов и создает чрезмерную перегрузку трамвайных маршрутов», — отмечалось в «Записке» 1946 года2. Тогда руководители города настоятельно просили выделить средства на развитие троллейбусной сети в следующем году. Прошло 7 лет, но троллейбусов в городе так и не появилось. «Автобусное движение, — по оценке составителей Справки, — развито еще слабо. <...> Городское управление имеет 42 автобуса»3.

Назвать такое поселение городом, во всяком случае, городом индустриальным, нельзя. Можно согласиться с мнением А. Чащухина: «Областной центр 1950-х представляет собой внушительную агломерацию рабочих поселков, локализованных прежде всего вокруг тех или иных предприятий. Естественно, что взаимосвязь между ними присутствует, но слабо развитая инфраструктура (дороги, общественный транспорт) еще явно не достаточна для унификации культуры»4.

Единство городу придавал центр, образованный учреждениями, символизирующими и осуществляющими власть: государственную, муниципальную, ведомственную. Рядом с ними располагались театры, большие магазины: гастроном и универмаг, несколько ресторанов и кафе, городской сад и сквер возле Оперного театра — место парадных встреч и неспешных прогулок. Здесь же проходили майские и ноябрьские демонстрации. Через один-два квартала теснились вереницы деревянных домов — усадеб, окруженных огородами. По проезжей части мимо лошадок, запряженных в розвальни или в телеги, проезжали, подскакивая на ухабах, полуторки или пятитонки. Дальше начинались окраины, официально называемые поселками. Попытка в тридцатые годы выстроить вокруг новых заводов социа-

1 Цикляев - СтруевуА.И.6.02.1954//ГОПАПО.Ф. 105. Оп. 20. Д. 160. Л. 135.

2 К проекту постановления Совета Министров Союза ССР. Объяснительная записка. 1946 г. Без даты. ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 133. Л. 7.

3 Справка о состоянии культурно-бытового обслуживания трудящихся г. Молотова..., Л. 21.

4 Чащухин А. В. Школа 1950-х в процессе формирования городской культуры//Городские миры. Пермь, 2006.

33

диетические городки успехом не увенчалась. «Вновь выстроенные рабочие поселки в районе заводов, запроектированные в большинстве случаев как поселки социалистического типа, до сих пор этого наименования не оправдывают, вследствие незаконченности наиболее важных элементов общего благоустройства и отсутствия основных культурно-бытовых учреждений. Эти поселки до сих пор не имеют благоустроенных мостовых, тротуаров и достаточных зеленых насаждений. При жилых домах, как правило, отсутствуют вспомогательные хозяйственные постройки»1. Форпостом новой городской цивилизации были несколько кварталов Сталинского проспекта: дворец, аллея, сквер за чугунной решеткой. Чуть поодаль начинались бараки, окружавшие плотным кольцом современные заводы. «Город имени В. М. Молотова имеет очень убогий вид», — писал секретарю обкома КПСС Ф. М. Прассу маленький чиновник, пожелавший остаться анонимным2.

Образ жизни людей вполне соответствовал характеру поселения. Можно назвать его слободским: те, кто жили в собственных домах, держали скот, кормились с собственного огорода, что-то продавали на местных рынках, иногда обменивались простыми продуктами. Барачные обитатели таких преимуществ не имели, зато чаще и больше пили. Вокруг заводских проходных все было обставлено ларьками, торгующими водкой на вынос и распивочно. Когда один из профсоюзных активистов попытался пресечь это безобразие, его «...ведь не хотели просто слушать, а некоторые руководящие работники просто мне говорили, что я не понимаю политики партии и правительства, что я подрываю этим самым экономику нашей страны»3.

Мимо изможденных, дурно одетых рабочих проезжали в автомобилях большие начальники — румяные, сытые, под хмельком. Доподлинно не известно, замечали ли они прохожих. Знаю точно, своих подчиненных в машину не приглашали. Язвительный Иван Колпаков после рассказа на партийном собрании о том, как ветеранов революции 1905 г. в декабрьскую стужу везли на торжественное собрание в нетопленном автобусе, а мимо них в теплом ЗИМе прокатил пышущий здоровьем секретарь горкома, предложил отечественному авто-прому: «... разработать новую конструкцию экономичного двухмест

34

ного автомобиля для ответственных руководящих товарищей марки ОРТ, для него и для шофера, так как ведь практически эти дорогие в эксплуатации машины используются не по назначению, в них всегда ездит только один такой ответственный товарищ»1.

Встреча с начальственным автомобилем для рассеянного пешехода могла закончиться больницей. Машина, в которой ехал областной прокурор с детьми, сбила человека и покатила дальше. Свидетели возмутились. Сообщили в милицию. Написали в ЦК. Дело дошло до суда. На следствии водитель оправдывался тем, что только исполнял приказ: не останавливаться, «...ехать дальше, а потом возвратиться на место происшествия и разобраться». Вызванный в суд прокурор объяснил свое поведение так: "Старший сын мне сказал, что какой-то пьяный прыгает на машину Я ответил, что нечего смотреть на пьяных, и мы поехали дальше". Суд и обком прокурору поверили: «Виновность тов. Яковлева в происшедшем случае не установлена»2.

Одеты начальники были иначе — в шубы, меховые бурки, выглядели по-другому — рослыми, тучными, здоровыми. Говорили, правда, на том же языке — матерном3. Их жены не стояли в общих очередях; отправляли в них домработниц, детей не посылали после семилетки в ремесленные училища. И жили они не в бараках, а в просторных квартирах, иногда даже благоустроенных — с водой, газовой колонкой, теплым сортиром и телефоном. Местом встреч руководящих работников были либо частные квартиры, либо специально созданные и тщательно охраняемые объекты, вроде несколько раз упоминаемой в современных документах «нулевки» при заводе имени Молотова или «дачи» при заводе имени Кирова.

Видимый контраст жизненных условий порождал у рабочих чувства протеста, прорывавшиеся в ходе всех политических кампаний. Социальная напряженность в г. Молотове находила свое выражение не только в росте бытовой и уличной преступности, но и во множе

1 Выступление тов. Колпакова. Апрель 1956 г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 23. Д. 115. Л. 108-109.

2 Пономарев М. - Шкирятову М.Ф. 20.04.1953//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 20. Д. 179. Л. 167.

3 В 1955 г. ответственные работники областного аппарата внутренних дел на партийном бюро журили заместителя начальника управления: «Допускать мат заместителю начальника управления — это некультурно. <...> Он иногда даже не замечает, когда говорит матом. <...> Аппарат наш вырос — и руководителю говорить с работником матом нельзя». Протокол заседания партийного бюро партийной организации УМВД по Молотовской области. 19.04.1955//ГОПАПО. Ф. 1624. On. 1. Д. 154. Л. 46-48.

35

стве анонимных писем, десятками, если не сотнями отправляемых в партийные и карательные инстанции.

Жизнь города Молотова, или несколько шире, области с тем же названием, отличалась пестротой и рассогласованностью. Советские политические ритуалы (демонстрации, митинги, собрания, политическая учеба) соседствовали здесь с отправлением древних религиозных обрядов. Индустриальные технологии внедрялись посредством традиционалистских обычаев господства — подчинения. Архаичные практики выживания дополнялись техниками рыночного обмена. Новые слова, разученные в школе, в армии, или на заводе, приобретали магическое значение оберегов перед всемогущими силами власти. Вера в высшую справедливость, воплощенную в вожде, оборачивалась недоверием и неприязнью к начальству. Лагерная преисподняя обжигала ноги лояльных и законопослушных граждан. Скудость быта символически компенсировалась пропагандой успехов. Все было зыбко, непрочно, насыщено тревогами и страхами.

РАЗОРЕНИЕ ДОМА ПАРИНЫХ

Молотовские медики в политической кампании 1947 г.

Суд чести над профессорами Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскиным, состоявшийся 5—6 июня 1947 г. в Москве, положил начало политической кампании, имевшей своей целью опорочить и, в конечном счете, разорвать все связи между отечественными и зарубежными научными учреждениями. Ее организаторы намеревались проучить академическую и вузовскую интеллигенцию, не утратившую былого представления о корпоративной солидарности и профессиональной этике1.

Ретроспективный взгляд на эту кампанию позволяет обнаружить в ней одно из звеньев в длинной цепи мобилизационных акций, при помощи которых сталинское руководство стремилось заново интегрировать общество, восстановить в полной мере социалистические институты, поколебленные войной. По замечанию лысьвенского партийца Карпова, за время войны «разболтались, забыли бдительность, забыли убийство С. М. Кирова. Сейчас надо крепко поработать, чтобы навести порядок в партийном доме»2.

Власть намеревалась покончить с остатками социальной и культурной автономии людей науки в советском унифицированном обществе при помощи нового идеологического инструмента. Речь шла о советском патриотизме, означавшем на языке официальной пропа-

1 О деле Н. Г. Клюевой-Г. И. Роскина см.: Есаков В., Левина Е. Дело КР. Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма. — М: Институт российской истории РАН, 2001. В этом фундаментальном исследовании содержится детальный анализ политической кампании: ее генезиса, содержания, меняющихся форм и последствий.

2 Информация. Лысьва. 26 августа //ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Информация обкома партии в ЦК ВКП(б) и райкомов, горкомов партии об изучении и проработке коммунистами области закрытого письма ЦК ВКП(б) по делу Клюевой и Роскина. 22.05.1947-18.11.1947. - С. 72/об/

37

ганды «... беспощадную борьбу... против раболепия и низкопоклонства перед иностранщиной и чуждого советскому народу буржуазного космополитизма»1.

Внедрение советского патриотизма в такой редакции в сознание всех без исключения слоев населения Советского Союза являлось стратегической задачей первой идеологической пятилетки. Такой статус присвоил новой политике один из ее вдохновителей и организаторов А. А. Жданов2.

Политические кампании сталинской эпохи представляли собой зрелищные акции, выстроенные по законам театра и выдержанные в духе классицизма с его назидательностью, патетикой, сюжетной последовательностью, языковым каноном и строгим распределением ролей. О влиянии классицизма на социалистический реализм в литературе некогда писал А. Синявский: «Начиная с 30-х гг. окончательно берет верх пристрастие к высокому слогу, и в моду входит напыщенная простота стиля, которая свойственна классицизму. <...> Многие слова стали писаться с большой буквы, аллегорические фигуры, олицетворявшие абстракции, сошли в литературу, и мы заговорили с медлительной важностью и величественной жестикуляцией»3. От спектаклей XVIII столетия политический театр сталинской эпохи отличало отсутствие дистанции между сценой и зрительным залом. Профессиональная игра на публику дополнялась самодеятельными выступлениями политических профанов. Основное действо, разыгранное на столичных подмостках, воспроизводилось затем на митингах и собраниях, пленумах и заседаниях, конференциях и активах. В зависимости от замысла организаторов варьировались формы публичности, количество участников и их состав. Вопрос состоял в том, какие группы населения предполагалось «встряхнуть», иначе говоря, вырвать из структур повседневности, поставить перед необходимостью обновить модели поведения, разорвать или ослабить институциональные связи, ввергнуть в состояние социального хаоса. Одни политические темы полагалось обсуждать в закрытых собраниях. Другие — в обстановке полной гласности. Функционировал многоступенчатый механизм вовлечения населения в политическую кампанию. Предусматривалось до

1 Данилов А. А., Пыжиков А. В. Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы. М.: РОССПЭН, 2001. С. 161.

2 См.: Там же, С. 163.

3 Синявский А. (Абрам Терц) Путешествие на Черную речку. — М.:Изо-графус, 2002. С. 132.

38

зирование информации в зависимости от социального и политического статуса участников. Рядовые участники должны были действовать в соответствии с заданным каноном, озвучивать написанные роли. На практике, однако, политические статисты далеко не всегда действовали в соответствии с режиссерским замыслом; они вносили в кампанию личные, партикулярные моменты: на свой лад перелицовывали сюжет, придумывали реплики, не обращали внимания на полутона, пропускали сюжетные повороты, огрубляли фабулу, вносили изменения в список действующих лиц. Не стала исключением из этого правила и кампания 1947 г.

В закрытом письме ЦК ВКП(б) «О деле профессоров Клюевой и Роскина» все персонажи политической кампании были расставлены в надлежащем порядке. Каждый из них символизировал разные проявления осуждаемого зла. Главные персонажи — упомянутые в заголовке ученые — это сомнительные граждане СССР, лишенные патриотического чувства. «Их обвиняли в том, что движимые тщеславием, честолюбием и преклонением перед Западом, они поторопились сообщить о своем открытии на весь мир»1. Только что снятый с должности министр здравоохранения СССР Г. А. Митерев — деляга, неспособный защитить государственные интересы2. Акаде

39

мик — секретарь недавно созданной Академии медицинских наук В. В. Парин — американский шпион1.

Предназначенная В. В. Парину роль была сугубо служебной. Он должен был олицетворять моральное падение, от которого партия и советская общественность спасали несознательных и амбициозных ученых, которых еще раз призывали к бдительности, напоминали: врагом может оказаться каждый: и член правительства, и академик, и врач. Такова была дань традиции, обязывающей за каждым неправильным поступком видеть вражескую руку. Но повторимся, главными фигурантами кампании были совсем иные персонажи: интеллигенты, забывшие о своем патриотическом долге, однако, не совер

40

шившие уголовных преступлений. Общественная критика давала им шанс на исправление. Люди на сцене символизировали пороки интеллигентной публики в зале. Разоблачение и моральное осуждение признанных специалистов (никто не ставил под сомнение научные заслуги создателей круцина1), увенчанное странным и непонятным наказанием — общественным выговором, должны были послужить уроком для других ученых-естественников2.

С закрытым письмом ЦК ВКП(б) полагалось ознакомить партийный актив и коммунистов, работающих и обучающихся в вузах.

Молотовский областной комитет, получивший его 23 июля, спустя две недели сообщил в ЦК о состоявшихся в районах пленумах и активах. За единственным исключением, речь о котором пойдет впереди, партийные активисты равнодушно отнеслись к новой кампании. По первому впечатлению, она их не слишком касалась: научное открытие, московская профессура, американское посольство — все это было очень далеко от текущих дел: сенокоса, подготовки к посевной. Чтение письма и сопутствующих ему документов занимало около трех часов3. Районным работникам, собранным по этому поводу в душных пропыленных и прокуренных помещениях, явно не хотелось в них долго задерживаться4. В отчетах, направленных с мест в обком, перечислены вопросы: «Клюева и Раскин(') — члены партии или беспартийные? Как могло случиться, что Клюеву недавно избрали депутатом в Верховный Совет РСФСР? Почему мало дали наказание? Почему суд чести проходил открыто, а письмо ЦК по это-

1 Противораковый антибиотик. — Прим. ред.

2 Читаем в записной книжке А. А. Жданова: «Не единичное дело. Пережитки среди отдельных слоев интеллигенции еще сохранились. После того, что произошло, после той роли, которую сыграл для человечества и цивилизации СССР, пресмыкательство порочно». См. Есаков В., Левина Е. Дело КР...., С. 140. «Цель вмешательства Сталина, замечал по этому поводу зарубежный наблюдатель, — лишить академические круги чувства спокойной уверенности и относительной свободы от контроля со стороны партии». Шапиро Л. КПСС. L., 1990. С. 737.

3 См.: Бирюков - обком ВКП(б). Без даты//ГОПАПО.Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 15.

4 Со временем высшая инстанция учтет эти обстоятельства и мобилизует мастеров художественного слова для участия в кампании. Драматурги изготовят соответствующие пьесы: «Закон чести»/А. Штейн/, «Великая сила» / Б. Ромашев/, «Чужая тень» /К. Симонов/. Московские и областные театры включат их в свой репертуар. По пьесе Штейна будет поставлен фильм. Ор-кестрированные и аранжированные таким способом политические идеи станут более доступными рядовым гражданам.

41

му поводу закрытое? С чьего ведома и зачем понадобилось бывшему министру здравоохранения заключать с американцами договор о передаче открытия за лабораторное оборудование? Разве у нас нет своего оборудования?», там же приведены ответы, часто невразумительные. Районные секретари ничего не знали о партийности проштрафившихся ученых и уж тем более не могли сказать, что такое суд чести, или на какой срок осужден В. В. Парин1. В отчетах попадается ремарка: «Вопрос оставлен без ответа». В кратких выступлениях немногочисленные ораторы призывали к бдительности, напоминали о вражеском окружении («Домработница у директора завода — тоже немка»), бранили трофейную лебедку, по случаю доносили: «о случае восхваления пожилым бухгалтером — бывшим земским служащим — пенсионного дела царской России. Я, говорит, теперь бы не работал, а жил бы на пенсию, которой мне хватило бы»2.

С вузами вышла неувязка. Московские чиновники, либо не посмотрели в календарь, либо имели смутное представление о режиме работы учебных заведений. Более того, как выяснилось, профессоры и доценты свой отпуск проводили вне города. Разъехались и студенты. Парторгам удавалось собрать по 15 — 30 человек: не собрание и не актив. Докладчики зачитали письмо ЦК, переписали поступившие вопросы и составили соответствующе справки. Секретарь обкома по пропаганде 5 августа отправил первую информацию в ЦК ВКП(б). В послании самокритично указывалось, что «...с письмом ознакомлена лишь незначительная часть коммунистов вузовских парторганизаций». В связи с этим Молотовский обком просил разрешения вновь зачитать письмо ЦК на закрытых партийных собраниях в начале сентября. Секретарей вузовских парторганизаций специально предупредили о необходимости стопроцентной явки коммунистов3.

42

«Особую остроту обсуждению этого вопроса научными работниками гор. Молотова, — указывалось в "Информации", — придает то обстоятельство, что Парин учился в Молотовском государственном университете, окончил его в 1925 г. Здесь же в медицинском институте он был аспирантом, а затем ассистентом и доцентом кафедры нормальной физиологии до 1931 г. Одновременно он руководил кафедрой нормальной физиологии в педагогическом институте. В настоящее время в Молотовском медицинском институте работает в качестве заведующего кафедрой восстановительной хирургии родной брат Парина, член партии. Работал профессором и главным хирургом госпиталей области его отец, умерший весной текущего года»1.

Здесь автор письма несколько смягчил ситуацию. В сложной системе иерархических связей, характерных для сложившегося порядка управления, по отношению к Молотовскому медицинскому институту В. В. Парин исполнял роль патрона. Имя Парина служило руководству вуза паролем, открывавшим ему двери в высокие медицинские /и не только медицинские/ инстанции. В краткой официальной исторической справке, посвященной юбилею института, в перечне из трех имен его «бывших воспитанников — ныне крупных деятелей в области здравоохранения и медицинской науки» имя профессора В. В. Парина упоминается со всеми титулами: и академика-секретаря АМН, и даже бывшего зам. наркома здравоохранения СССР2. Символическими функциями дело, однако, не ограничивалось. В. В. Парин покровительствовал научным исследованиям в Молотовском институте, размещал заказы, обеспечивал квалифицированную оценку выполненных работ, по мере возможности оказывал помощь в обеспечении нужным оборудованием, заботился о награждении отличившихся ученых. Занимая во время войны должность уполномоченного Наркомздрава СССР по борьбе с эпидемиями, Парин не только инициировал работы проф. А. В. Пшеничнова и доц. Б. И. Райхера по разработке простого и доступного способа получения сыпнотифозной вакцины, но и добился его внедрения в массовое производство. Широкое применение вакцины позволило предотвратить эпидемию тифа в действующей армии и в тылу. Создатели вакцины, также не без деятельного участия В. В. Парина, получили Сталинские премии3.

1 Лященко - Пегову 5.08.1947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л.21.

2 Материалы о 30-летнем юбилее Молотовского медицинского института. (1916-1946 г.) 24.03.1944-11.01.47//ГАПО. Ф. р.1117. On. 1. Д. 17. С. 12.

3 См.: Очерк деятельности Молотовского медицинского института в период Великой Отечественной войны (1941 — 1945 г.), составленный ректором

43

Впрочем, надо сказать, что связь была двусторонней. Мединститут также оказывал встречные услуги своему покровителю. В нем обучались в аспирантуре дети министерских чиновников и московской профессуры, в том числе дочь г. И. Роскина1.

Патерналистские практики, реализуемые В. В. Париным по отношению к молотовскому мединституту, вряд ли основывались на сентиментальном чувстве бывшего выпускника к покинутой alma mater. Определяющее значение, вероятней всего, имели деловые и семейные связи. Заместитель наркома лично знал многих сотрудников института, с некоторыми из них работал в Свердловске, о других мог выслушать нелицеприятное мнение собственного отца — профессора Василия Николаевича Парина. В семейном клане именно он — старик Парин — до последних дней жизни исполнял ведущую партию. В преданиях сохранился рассказ, как отец настоял на том, чтобы оба его сына защитили докторскую диссертацию в один и тот же день в одном и том же совете. Подчиняясь прихоти главы семейства, В. В. Парин, бывший к тому времени директором Свердловского медицинского института, отложил на время собственную защиту2.

В.Н. Парин (1877-947) был хирургом старой школы. Вот его история, восстановленная по личному делу, хранящемуся в архиве Пермской государственной медицинской академии3.

Выходец из самых низов, он только к 30 годам окончил курс медицинского факультета Казанского университета. Учился блестяще. За студенческую работу, тогда называемую сочинением, совет университета наградил его золотой медалью. При выпуске Парин-старший получил звание «лекарь с отличием». Был оставлен ординатором факультетской хирургической клиники. Летом работал врачом в земской больнице у себя на родине в Малмыжском уезде Вятской губернии. На первые заработки выстроил дом. Через пять лет после завершения университетского курса по защите диссертации удостоен звания «доктор медицины» (в 1935 г. ВАК заново присвоит ему докторскую степень) и оставлен при университете на два года для подго-

1 См.:Прасс - Маленкову 27.02.1950//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 154. Л. 27.

2 См.: Косицкий Г. И., Марковская Г. И. В. В. Парин. М.: Медицина, 1986. С. 30.

3 Архив ПГМА.: Д. 292. ТТ. 1-2. Материалы дела любезно предоставлены Г. Ф. Станковской.

44

товки к профессорскому званию. Далее последовала годичная командировка в германские клиники, первые печатные труды в немецких медицинских журналах, служба приват-доцентом в Казанском университете. В начале Великой войны Парин добровольно отдал себя в распоряжение российского общества Красного Креста. В госпиталях VIII армии Юго-Западного фронта он выполнял работу хирурга, совмещая ее с разнообразными все более крупными административными обязанностями. Из документов, сохраненных в советских архивах, не ясно, встречался ли В. Н. Парин по служебным обязанностям с А. А. Брусиловым, Л. Г. Корниловым, А. И. Деникиным, попеременно командовавшими этой армией.

В годы гражданской войны доктор Парин живет в Одессе, исполняя должности в том же обществе Красного Креста. При Советах он заведует госпитальной хирургической клиникой. При белых преподает военно-полевую хирургию. Никаким репрессиям не подвергается, если, конечно, не считать таковыми перемещения по службе; в отличие от своего литературного двойника — доктора Живаго, в боях не участвует, в боевых формированиях не состоит. В 1920 г. Парин возвращается в Казанский университет профессором по кафедре факультетской хирургической клиники. В 1921 г. переезжает в Пермь. Спустя год становится деканом медицинского факультета, редактирует «Пермский медицинский журнал», исполняет многочисленные общественные обязанности (но только сугубо корпоративные, вроде учредителя хирургического студенческого кружка или члена правления Общества хирургов СССР) и, самое главное, учит медиков и делает операции. Время от времени В. Н. Парин идет на уступки духу времени: состоит слушателем на курсах по марксистско-ленинскому воспитанию для профессорско-преподавательского состава, соглашается быть депутатом Кагановического райсовета. Для истовых партийцев В. Н. Парин — фигура подозрительная, чужак, представитель реакционной профессуры1. Для местной номенклатуры — незаменимый специалист, очень ценный работник. И хирург отменный, и немецкий язык знает: можно отправить в Германию — закупить оборудование — профессору в долг поверят, а потом год тянуть с оплатой, обычная волокита. В личное дело

1 См.: Справка о политических настроениях пермской профессуры, составленная Соколовым для Пермского окружкома ВКП(б) 1930 г. (г. Пермь)//ГОПАПО. Ф. 2. Оп. 7. Д.18. С. 16-22. В борьбе с реакционной профессурой поучаствовал и его сын В. В. Парин. См: Обухов Л. «Дело» профессоров Клюевой и Роскина и научная интеллигенция Перми//Астафьев-ские чтения. Вып. 2. Пермь, 2004. С. 96.

45

В.Н. Парина аккуратно вплетено несколько писем 1929, отосланных из медицинского бюро д-ра Адельгейма «Микроскопические и хирургические инструменты, бактериологические медикаменты, принадлежности, химикалии» на адрес Пермского университета. Первое (от 15 января 1929 г.) начинается так: «В октябре прошлого года к нам обратился не известный нам, назвавшийся профессором Париным, и заказал различные хирургические инструменты для хирургической клиники Пермского Университета. Мы выполнили заказ и вручили ему заказанные инструменты на сумму Руб.400 [так в тексте — О.Л.], отнесшись с полным доверием к его ручательству, что деньги будут переведены не позже, чем через две недели по адресу: Киев, Нестеровская 25, Е. Аделъгейм (перевод денег непосредственно в Берлин слишком затруднен, а в Киев мы ежемесячно посылаем по вышеуказанному адресу пособие, а потому просили направить деньги прямо туда). С тех пор мы не имеем никаких сведений о профессоре Парине. На наши многочисленные письма мы не получаем ответа, а потому, естественно, крайне обеспокоены судьбой вышеуказанной суммы». Последнее (от 2 сентября 1929 г.) по форме напоминает расписку: «28-го августа с.г. мы отправили Вам письмо, которое в настоящее время просим считать недействительным, т.к. сегодня мы получили остальные деньги, причитающиеся от проф. Парина»1. Университетское начальство добрым именем своего подчиненного не дорожило, но и в вину конфликт с немцами не поставило.

В 1932 г. торжественно и по-советски отмечается 25-летие научно-врачебной, общественной и педагогической деятельности профессора Парина. Горсовет передает ему в бесплатное пожизненное пользование занимаемую им квартиру — деревянный дом по улице Ленина; медицинский институт выделяет персональную ставку; пермский горздрав — микроскоп фирмы Лейтца; пермская секция научных работников — почетную грамоту за научную работу. После двухлетней командировки в Ижевск В. Н. Парин вновь возвращается в Пермь депутатом Верховного Совета автономной республики. Заведует кафедрой факультетской хирургии, руководит клиникой.

В эти годы делает блестящую карьеру в Свердловске его сын Василий. Он становится директором медицинского института. Чудесным образом В. В. Парин не только переживает две свирепые чистки уральской партийной номенклатуры, но и укрепляет свое влияние.

1 См.: Парин В.Н. Личное дело. Т. 1.//Архив ПГМА.: Д. 292. Л. 169-171.

Материалы дела любезно предоставлены Г. Ф. Станковской.

Его недоброжелатели спустя 15 лет вспомнят, что он не только «... имел большое влияние на Свердловский обком ВКП(б) и НКВД», но и этим влиянием пользовался, спасая от ареста «разоблаченных рабочими» медиков1.

В годы войны его отец служит по совместительству главным хирургом всех эвакогоспиталей, расположенных на территории Молотовской области. В профессиональной среде обладает прочной и заслуженной репутацией. Для начальства он — хороший администратор, знаменитый ученый и, что немаловажно, отец большого номенклатурного работника. Его избирают в горсовет, представляют к наградам. Местный художник пишет пафосный портрет врача — орденоносца: «косая сажень, твердый взгляд», на лацкане пиджака тщательно выписанный орденский знак, несколько увеличенный в масштабе. Для публики старик Парин — научное светило, хирург-виртуоз, врач-кудесник, старый русский интеллигент. Таким он и запомнился одному из своих пациентов послевоенных лет — молоденькому лейтенанту, которому спас правую руку: «Невысокого роста, плотный, живой по темпераменту человек», не похожий на других докторов хотя бы тем, что называл своего юного собеседника не иначе как «голубчик», приглашал в гости в семейный дом и даже поощрял посещение оперного театра2.

В.Н. Парин, производивший впечатление мягкого, обходительного, деликатного человека, обладал и иными личностными свойствами. В межклановых битвах, сотрясающих советские учреждения, он был стойким, закаленным бойцом. Фактически вся институтская профессура была так или иначе вовлечена в его старинную тяжбу с профессором М. В. Шацем за кафедру и клинику госпитальной хирургии. Как о чем-то само собой разумеющемся бросит реплику на собрании преподаватель истории партии: «Всем известно, что у нас давно ведут борьбу дом Парина и дом Шаца. Два дома — враги»3.

1 «Патриоты» — Президиум АМН, Молотовский обком ВКП(б). 29.05.1954//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 18. Д. 206. Л. 200.

2 См. Окулов В. А. Слово о достойных людях. Ноябрь 1990 года. Л. 2-6./Из коллекции Г.Ф. Станковской. Смерть В.Н. Парина, наступившая 9 февраля 1947 г., вновь высветила отношение к нему со стороны городской общественности. «Многие тысячи молотовчан прошли в эти дни мимо гроба». Похороны В.Н. Парина//Звезда, 1947 г., 14.02. Траурная процессия растянулась во всю ширину улицы К. Маркса на несколько кварталов. См. Окулов В. Слово..., Л. 5-6.

3 Протокол партийного собрания./Без №/12-13 сентября 1947 Г.//ГО-ПАПО. Ф. 6179. Оп.1. Д. 2. 14.01.1947-12.09.1947. - Л. 96.

46

47

Борьба шла с переменным успехом. Моисей Вольфович Шац был партийцем с 1923 года, учился медицине в Берне, там Ленина несколько раз видел и даже слышал. Может быть, по этой причине в первой половине тридцатых годов ему доверяют лечение номенклатурных работников. Он одновременно руководит хирургической клиникой. В феврале 1937 г. в самом начале новой кампании по развертыванию критики и самокритики с разоблачением антипартийных поступков хирурга Шаца выступил его коллега — профессор кафедры социальной гигиены Ершов. Обвинения были тяжкими: на траурном митинге о Ленине говорил плохо, будто тот в 1915 г. «...намечался вождем мирового пролетариата», в медицинском обществе выступал неправильно, «недооценив значение родовспоможения», к молодым специалистам относился пренебрежительно. К Ершову присоединился парторг 1-ой клинической больницы Алфимов: тов. Шац отказывается «... от несения низовой партийной работы». Все закончилось выговором, который хирург попытался снять, обратившись в Ленинский РК ВКП(б): про Ленина говорил совсем другое: «Уже тогда видно было, что в лице т. Ленина мы видим вождя мирового пролетариата». В споре о том, кому передавать новый корпус мединститута — родильному дому или нет, в моих суждениях не было «ничего антисоветского». Сам Ершов является «рупором» старой профессуры, «всегда ее поддерживающий и смазывающий ее выступления». Я же все время с этими реакционерами — профессорами Париным и Гузиковым борюсь. «Публично им возразить до сих пор нечего было против данной мной критики. Но за них говорит их представитель т. Ершов, за людей, которые ненавидят критику и притом критику правильную и объективную. <...> Мне приходится следить за состоянием более 100 больных, жизнь которых вверена мне, <...> а со временем моего прихода в клинику смертность снижена с 8,8 и 10,1 % до 5,5% в течение трех лет моей работы» и по этой причине «всякого рода необоснованным обвинениям прошу положить конец, ударить по ним как вымышленным и искусственно созданным»1. Тогда еще были в силе высокопоставленные пациенты Шаца, на которых он неоднократно кивает в своем письме, — секретарь горкома Голышев, директор завода им. Сталина Побережский, секретарь Ленинского райкома Золотарев.

После того как все Шаца патроны превратились во врагов народа, позиции «врача партактива» слабнут. Его «прорабатывают» на партийных собраниях, на него пишут доносы: «Премудров, Голышев,

1 Шац - в Ленинский РК ВКП(б). 11.03.1937//ГОПАПО. Ф. 78. On 1 Д. 111. Л. 19-23.

48

Розенгольц, Дьячков, отчасти и Кабаков и тому подобная пакость являются не случайными покровителями Шаца, умело прячущего свои связи с бывшими друзьями...»1 Ареста доктор избежал, но схватку за институт проиграл. В ней, в конце концов, одержал победу дом Парина, явно не без участия старшего сына. Во всяком случае, помощь пришла из Москвы. На Совете по кадрам — было и такое учреждение в системе советского здравоохранения — выступил ответственный работник ЦК ВКП(б) Шаталин (отец знаменитого академика) и привел в качестве отрицательного примера кандидата медицинских наук профессора Шаца «... который 10 лет сидит на кафедре, ничего не делает. Пора с этим делом кончать. Надо комплектовать кафедры профессорами, докторами наук. ... Объявлять конкурс на такие кафедры»2. После этого участь Шаца в Молотовской мединституте была решена. Затем пришла очередь его сторонников и учеников. На партийном собрании в сентябре 1947 г. В. Н. Бирюков, кажется, преподаватель истории ВКП(б), рассказывал товарищам: «И вот такой случай: студентка Радушевская [так в тексте — О.Л.], отличница учебы, закончила медицинский институт и была направлена в ординатуру, в клинику проф. Шац, проработала у нас два года. Во время Отечественной войны пошла с первых же дней на фронт — работать на передовой линии, накопила богатый материал. После войны демобилизовалась и пришла в институт. По закону она имеет право вернуться туда, откуда ушла. А на кафедре произошла смена руководства. Вместо Шац работает Парин В. Н. Ей отвечают: "Мы учеников Шаца к себе на кафедру не берем". Она обращается к Б. В. Парину, который заведует другой кафедрой. Тот ей говорит: "Пожалуйста, я вас с удовольствием возьму". А когда она пришла на другой день, он ей говорит: "Я Вас не могу взять". Очевидно, сын посоветовался с отцом и, так как она ученица Шаца, решил ее не брать. Она пошла к директору института, а он говорит: "С Париными спорить не приходится ". Радушинская говорит директору, что она на войне накопила материал и теперь может закончить диссертацию, но меня не принимают на кафедру. А т. Сумбаев советует ехать на участок. Разве так правильно относиться к растущим молодым научным работникам? Правда, потом она устроилась у т. Фенелонова и работает там»3.

1 Аноним - г. Пермь НКВД. 2.09.1937//ГОПАПО. Ф. 643/1. On. 1. Д. 11996. Т. 3. Л. 105-106.

2 Протокол партийного собрания. /Без №/12-13 сентября 1947 г.... Л. 115.

3 Там же, Л. 96.

49

В дом Парина входил и младший сын — Борис Васильевич Парин. Талантливый врач, виртуоз в области восстановительной хирургии, в годы войны сделавший 2000 пластических операций, в неполные тридцать лет — доцент кафедры оперативной хирургии, в 34 года — профессор, он был замкнутым, сосредоточенным, педантичным, сухим человеком, с развитым чувством собственного достоинства1.

Б. В. Парин хорошо усвоил новые правила игры: занимался общественной работой, окончил одним из первых в г. Молотове университет марксизма-ленинизма, вступил в партию, первым, не скупясь, подписывался на государственный заем. Не забывал он и при каждом удобном случае напомнить «...о ярких, незабываемых впечатлениях от встречи с нашим лучшим и другом и учителем, гениальным вождем трудящихся — Иосифом Виссарионовичем Сталиным»2. Словом, делал карьеру. Декан, заместитель директора мединститута, директор стоматологического института, снова заместитель директора медицинского института, а параллельно с этим заведующий кафедрой, руководитель клиники, депутат горсовета, делегат партийных конференций, орденоносец. С номенклатурным братом-погодком отношения у него не сложились. Тот был человеком совершенно иного склада: обаятельным, ярким, общительным3. Кроме того, Василий Васильевич Парин был способен принимать неординарные решения, не ждать приказа, а действовать самостоятельно. В октябре 1941 г. он, тогда еще директор медицинского института, не получив распоряжения об эвакуации, самовольно покинул Москву вместе со своими ближайшими сотрудниками1. Был задержан комендатурой. Даже попал в обзор «О происшествиях по городу Москве и мерах борьбы с правонарушителями за время с 20.10. по 13.12.1941 г.»2. Тогда для него это никаких последствий не имело.

Младший же брат был человеком дисциплинированным, к поступкам такого рода органически неспособным. Даже во время московских командировок Б. В. Парин останавливался в общежитии, а не в роскошных министерских апартаментах «Дома на Набережной». Вот характерный штрих. Приехавший в октябре 1946 г. в Москву на XXV съезд хирургов, Б. В. Парин «...проживал не в квартире брата, а в доме для приезжих ученых АН на ул. Горького (быв. гостиница «Якорь»), где занимал очень неудобный номер с разбитым стеклом, где температура была 9 градусов. Я был с женой — ассистентом нашего института, которая имела командировку по выполняемой ею научной работе; мы жили в этом номере, потому что наши семейные взаимоотношения не соответствовали обычным между семьями двух братьев»3.

Совсем на него не походил еще один насельник дома Париных профессор Алексей Васильевич Пшеничнов — bon vivant в белом халате — с устойчивой репутацией дон Жуана, остроумец, любимец студентов, орденоносец и лауреат, брезгливо сторонящийся всякой политики. «Пшеничнов на вопрос — почему он не вступает в члены партии — ответил, что сейчас он — профессор Пшеничнов, а если вступит в партию, то будет товарищ Пшеничнов»4. В дом Парина были вхожи и иные научные работники. На вершине своего могущества Дом был велик и многолюден.

Собственно говоря, «Дом Париных» — это иное наименование клана, особой социальной организации, при известных условиях складывающейся внутри официальных публичных институтов. Как известно, клану свойственно переплетение разнородных — родст

1 Некому было отдавать приказы.«Шестнадцатого октября здание Совнаркома опустело, двери кабинетов настежь распахнуты, валяются бумаги, шуршат под ногами, и повсюду звонят телефоны. Косыгин бегом из кабинета в кабинет, брал трубку, алекал. Никто не отзывался». Гранин Д. Запретная глава//Запретная глава. — Пермь: Кн. Изд-во, 1989. С. 455.

2 См.: Муранов А. И., Звягинцев В. Е. Досье на маршала. Из истории закрытых судебных процессов. — М.: Андреевский флаг, 1996. С. 138—139.

3 Протокол партийного собрания./Б №/12-13 сентября 1947 Г.//ГОПА-ПО. Ф.6179. Оп. 1.Д.2.Л. 107.

4 Информация «О закрытом партийном собрании парторганизации института эпидемиологии и микробиологии 31 августа 1947»/ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 85.

51

50

венных, профессиональных, дружественных — связей, выстроенных в иерархическом порядке, высокая степень закрытости, использование семейных практик для контроля над деятельностью публичного института, мобилизация дополнительных ресурсов, прежде всего, чувства доверия для решения институциональных задач. Особенностью названного клана является двойственность его опорных конструкций: авторитет В. Н. Парина дополнялся административным и политическим влиянием Б. В. Парина.

Дом Париных до поры до времени контролировал ситуацию в Молотовском медицинском институте. Директор института Петр Петрович Сумбаев, в недалеком прошлом доцент без степени кафедры военно-оборонной работы, по волевым своим свойствам человек несильный и внушаемый — «теленок», по словам одного из недоброжелателей,1 — исполнял сугубо служебную роль. «У нас все проходит по-домашнему», — признает он впоследствии на партийном собрании2.

Главенство Дома Париных, как уже отмечалось выше, проявлялось в кадровой политике, отчасти в последовательности распределения скудных средств (помещений, оборудования, материалов для опытов), в значительно большей степени — в престижных преимуществах, особенно в представлении к государственным наградам: орденам, званиям и пр. Последнее вызывало наибольшее недовольство в отдаленной от Дома медицинской среде. Реакция обиженной профессуры была настолько сильной, что для ее описания директор института не нашел иных слов, кроме «злоба», «клевета», «подсижи-вани»: «Я помню, когда было проведено награждение научных работников молотовского медицинского института, возникла зависть, нехорошая зависть, усмешки — посмотрите, кого наградили, а меня или товарища не наградили. Были такие случаи»3. Складывается впечатление, что Дом Париных требовал от медицинской публики прежде всего символического признания: благодарностей от студентов, соответствующих публикаций в прессе, хвалебных слов в свой адрес на торжественных собраниях, публичных награждений и защиту от критики. О прямых экономических выгодах речь, как явствует из сохранившихся документов, не шла.

1 Тов. Прассу. 13.02.1950. Анонимное письмо//ГОПАПО Ф. 105 Оп 16 Д. 219. Л. 3.

2 Протоколы и планы работ партбюро и партсобраний мединститута 14.01.1947-12.09.1947// ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 114.

3 Там же. Л. 115.

52

Взамен институт, в особенности, профессура, получил немалые преимущества. Речь идет, во-первых, о неписанной охранной грамоте, оберегавшей сотрудников учебного заведения от арестов по политическим мотивам во время войны; во-вторых, об упорядочении всей системы отношений в разнородном по своей социальной генеалогии сообществе, вынужденном взаимодействовать в скудной, изменчивой, дезорганизованной среде по невнятным правилам. Выпускники императорских университетов и советских вузов, убежденные партийцы и люди религиозных убеждений, бывшие «сидельцы» и «сексоты» вездесущих органов, высококвалифицированные медики и малообразованные обществоведы (некоторые из них так и не смогли предъявить диплом о высшем образовании) — все вместе составляли профессорско-преподавательский состав провинциального медицинского вуза. Выстроить их поведение по единому образцу не могли наскоро сконструированные властью социальные институты: партийные, административные, научные и учебные организации. Требования, ими предъявляемыми, не только расходились с интересами вовлеченных в их деятельность людей, но и во много раз превосходили их социальные и индивидуальные возможности.

Клановость одомашнивала нормы, придавала им человеческое измерение и выстраивала в соответствии с ними ориентиры социального действия. Дом Париных — и это надо отметить особо — культивировал, естественно, в ослабленном и отредактированном виде традиции старого университетского сообщества: манеры поведения (вспомним «голубчика»), ясные представления о гамбургском счете, по которыму полагается оценивать научные достижения (практическую применимость, публикации в международных и авторитетных зарубежных изданиях, индекс цитирования1), некоторую дистанцированность от советской действительности, возможность в собственном кругу называть вещи своими именами или слегка иронизировать над пропагандой, зарабатывать деньги своим трудом, в том числе, и частной практикой и даже организовывать семейную жизнь не по-советски2. «Возьмем

53

такое преклонение заграницей, преклонение из ряда вон выходящее: некоторые профессора доходили до того, что не отдавали в нашу советскую школу детей. Не отдавали в советскую школу детей, потому что там разлагающая среда. <...> Профессор нанимает дома учителей, не отдавая ребенка в советскую школу, чтобы он там не разложился. Вместо того, чтобы помочь поднять советскую школу до нужного нам уровня, делали попытку учить детей вне ее. Так ведь было дело./Голос с места — О ком вы говорите?/... Это имело место среди некоторой профессуры»1. Доцент ГДеголев, именно его выступление на партийном собрании здесь процитировано, ввернул «преклонение перед заграницей» для красного словца, вернее, для того, чтобы придать своему обвинению политический характер, но имен все-таки не назвал: пусть партийные органы сами разбираются. Он, мол, не доносчик.

Для местных властей доминирование Дома Парина в молотовском медицинском мире было вполне приемлемым. Клановость — явление, хоть официально и не одобряемое, даже порочное, тем не менее, широко распространенное и потому не замечаемое. К. М. Хмелевский — тогдашний руководитель обкома — профессоров уважал, наряду с директорами заводов рассылал им приветственные телеграммы, представлял к наградам, приглашал на торжественные мероприятия. Тот факт, что медицинский институт находился под патронатом деятельного и влиятельного академика-секретаря («Парин завладел Ак. Наук. На откупе у Парина» — Из записной книжки А. А. Жданова2), только приносил дополнительные дивиденды области. Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что внутренние институтские конфликты — после изгнания Шаца — редко выходили наружу, как правило, они гасились тут же на месте.

И потому падение дома Париных, вызванное арестом большого шефа и смертью патриарха, стало для руководства области неожиданным и неприятным событием. Разрушившее механизм управления медицинского сообщества, оно таило в себе угрозу стабильности всего социального порядка. Именно поэтому руководители области стремились, во-первых, взять под личный контроль разоблачительную кампанию в медицинском институте, не дать ей разрастись до всеобщего погрома связанных с домом Парина медицинских и административных кадров, сберечь то, что можно сберечь; во-вторых,

общих собраний парторганизации ВКП(б) Молотовского государственного медицинского института за 1949 г.//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 5. Л 26

1 Протоколы...//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 82.

2 Есаков В. Д. Левина Е. Дело КР.... С. 123.

продемонстрировать центру свою ревнительность и принципиальность по части борьбы с буржуазной идеологией, доказав одновременно отсутствие каких бы то ни было вражеских гнезд на территории вверенной им области1.

Здесь представляется уместным нарушить логику изложения, чтобы осветить один интересный сюжет, касающийся механизма распространения информации в закрытом обществе. Протоколы партийных собраний позволяют установить цепочки, по которым совершенно секретные сведения становились достоянием посторонних, но крайне заинтересованных в них лиц. На эту тему советские граждане предпочитали не высказываться, но в ситуации культурного шока, испытанного, как минимум, некоторыми партийцами, эти люди отступили от принятых правил и рассказали больше, чем полагалось. Известие о падении В. В. Парина, содержащееся в письме ЦК, вовсе не было неожиданностью для многих представителей местного медицинского мира.

Одним из источников информации являлись высокопоставленные чиновники московских ведомств, сохранившие родственные и деловые связи в городе. Министр здравоохранения РСФСР Г. П. Белецкий, приехавший в г. Молотов, по всей видимости, в первых числах февраля, что-то сказал студентам, после чего по городу поползли слухи о том, что у В. В. Парина крупные неприятности. Заметим, что в эти дни академик-секретарь, только что вернувшийся из США, беседует с А. А. Ждановым и К. Е. Ворошиловым, пишет первые объяснительные записки. А спустя неделю-другую после его ареста сотрудник облздрава, только что вернувшийся из Москвы, уже сообщил об этом факте руководству мединститута 2.

Второй источник — частная информация, передаваемая по родственным каналам. Дадим слово Б. В. Парину: «Вначале отец жены моего бывшего брата профессор Марко получил открытку, которая создавала неопределенное впечатление о каком-то крупном тяжелом событии в семье. А через день, когда профессор Марко мне позво

1 Может быть поэтому, тек,ст выступления К. М. Хмелевского на партийном собрании в медицинском институте оказался в папке с материалами, отобранными в обкоме для доклада ЦК о деятельности областной организации. См.: Отчет о работе обкома ВКП(б) Центральному Комитету партии о деятельности областной парторганизации и материалы к отчету. Доклад «Руководство областной парторганизации хозяйственной деятельностью промышленности, транспорта культурного строительства». 1949.//ГОПАПО Ф. 105. Оп. 15. Д. 126.

2 См: Протоколы//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. ЮО-ЮО(а), 103.

55

54

нил, пришла и мне открытка от жены моего бывшего брата, в которой было написано: Вася заболел, лежит в больнице. Положение не ясно. С этой открыткой я пришел в наш институт к директору тов. Сумбае-ву и секретарю нашей парторганизации тов. Баранову, изложил свои подозрения по этому поводу, поскольку слухи к этому моменту были довольно настойчивые»1.

В его словах примечательно все: и наименование В. В. Парина — «бывший брат»2, и текст открытки, немедленно декодированный адресатом, заметим, медиком, и последовавшее обращение в партийные инстанции.

Третий источник — разговоры со знакомыми сотрудника МТБ, некогда учившегося в мединституте3.

А вот четвертый источник значительно интереснее. Речь идет о наблюдениях со стороны знатоков физики власти над публичным поведением официальных лиц. Прощание с В. Н. Париным было организовано властями торжественно и пафосно, по-государственному. Цитирую «Звезду»: «Венки от обкома ВКП(б) и облисполкома, горкома ВКП(б) и горисполкома, коллективов молотовских вузов, мо-лотовских больниц. <...> Встали у гроба депутаты Верховного Совета РСФСР — секретари обкома ВКП(6) тов. Хмелевский и тов. Антонов и председатель горисполкома т. Михайлин». Говорили прочувственные речи и коллеги по мединституту и гости, специально прибывшие из Свердловска. «Доцент тов. Панов зачитывает телеграммы от Министерства здравоохранения СССР, Министерства высшего образования СССР, Министерства медицинской промышленности СССР, От Совета Министров Удмуртской автономной ССР, от академика Сперанского»4.

На похоронах отца В. В. Парин постоянно соприкасался с К. М. Хмелевским и другими руководителями области. Те выражали соболезнование родным и близким покойного. Что-то в контактах больших людей насторожило внимательных зрителей: может быть, пространственная дистанция, может быть, стремительность и механистичность рукопожатий или отказ К. М. Хмелевского (вместо него говорил председатель горисполкома Михайлин) выступить на траурном митинге вместе с В. В. Париным, может быть, какие-то иные

56

приметы. В отчете газеты «Звезда» о похоронах В. Н. Парина выступление его сына на траурном митинге вовсе не упоминалось1. Но после похорон слухи о грядущей опале академика-секретаря усилились

По всей вероятности, Белецкий не только со студентами поделился своими предположениями о незавидной участи академика Парина2. Вряд ли К. М. Хмелевский мог получить информацию непосредственно из ждановской канцелярии, тем более, что судьба В. В. Парина была решена позже, после заседания политбюро ЦК ВКП(б) с участием Сталина — 17 февраля 1947 г., хотя и такого поворота со- ^ бытии исключить нельзя. Могли доброхоты первого секретаря посоветовать ему быть осторожней3.

Известие об аресте В. В. Парина вызвало смешанные чувства: недоумение, сожаление, страх у одних, живейший интерес у других, а вот что будет с братом, не посадят ли его, или, на худой конец, не выселят ли из города?4. Выселять профессора Б. В. Парина не стали. Но уже в апреле 1947 г. директор мединститута сместил его с должности своего заместителя под предлогом, что такой должности вообще нет в штатном расписании. Третьи же обнаруживали нескрываемую радость от внезапного падения своего врага и, стремясь воспользоваться подвернувшимся счастливым случаем, немедленно приступили к сведению счетов с поверженными соперниками, которых теперь можно было обвинить в политической нелояльности. Благо был и повод подходящий, и условия благоприятные: собрания по обсуждению письма ЦК. Для диффамации в ход шло все: и слова, некогда мимоходом сказанные: у немцев де была хорошая организация медицинской службы,

1 Похороны В.Н. Парина//3везда 14.02.1947.

2 В реплике на партийном собрании в мединституте К. М. Хмелевский обмолвился о каком-то своем разговоре с Белецким. Из контекста следовало, что собеседники встречались не так давно. Возможно, что и в начале февраля 1947 г. См.: ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 116.

3 Осторожность в духе времени проявили и местные власти. На просьбу директора мединститута Сумбаева, адресованную председателю Молотовско-го горисполкома, снабдить вдову покойного В.Н. Парина дополнительным лимитным питанием, последовал отказ. См.: Личное дело В. Н. Парина//Архив ПГМА.Д. 292. Т. 2. Л. 330-330(об)-331. (Из коллекции Г. Ф. Станков-ской)

4 «Вчера меня встретил ассистент Алфимов и спрашивает, правда ли, что Парину Борису — брату Парина Василия — запрещено жить в университетских городах и что его выселяют из г. Молотова. Я сказал, что ничего не знаю. Спрашиваю, откуда он узнал; он говорит, что у нас многие об этом говорят», докладывал в обком зам. парторга Мединститута Бирюков. Бирюков - обком ВКП(б). Без даты//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 17.

57

и критические замечания в адрес отечественной медицинской техники, и даже нюансы мимики. «Наблюдаются казусы, например, на теоретическом собеседовании при обсуждении вопроса о построении коммунизма в нашей стране заведующий кафедрой тов. Мейсахович улыбался, а затем оделся и ушел с собеседования. Такое поведение заслуживает подумать, над чем работает этот человек»1.

Здесь необходимо сделать оговорку: в нападках со стороны лечащих врачей и лаборантов против медицинской профессуры нельзя видеть лишь ревностное исполнение партийного долга или дисциплинированное следование руководящим указаниям. Конечно, все это имело место, но в жесткой и зачастую несправедливой критике ясно слышится социальный протест разнорабочих от науки, тяготящихся своим униженным и полуголодным состоянием и не желающих мириться с привилегиями профессорской верхушки. Социальные мотивы такого рода являются непременным спутником всех политических кампаний сталинской эпохи; именно они обеспечивали репрессивным акциям массовую поддержку. Правда, выгоды от кампаний получали или хотя бы пытались получить совсем другие люди.

Роль главного обличителя Дома Париных выбрала для себя директор института эпидемиологии и микробиологии А. М. Глебова. На совещании в Сталинском райкоме партии она заявила, что вся семья Париных не внушает политического доверия, в особенности же брат американского шпиона Б. В. Парин. Обком должен разобраться в его работе. И, чтобы помочь партийным товарищам, Глебова тут же передала заранее подготовленную докладную записку2.

Анна Михайловна Глебова была человеком незаурядным, с явной предпринимательской жилкой. Возглавившая институт после ареста его прежнего директора Г. П. Розенгольца, она железной рукой правила им в течение последующего десятилетия3. Завела подсобное хо-

1 Протокол № 9 Закрытого совещания членов и кандидатов ВКП(б) парторганизации Молотовского Стоматологического института, состоявшегося 2 августа 1947 года//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 15.

2 ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 28; Есаков В. Д., Левина Е. С. Дело КР.С. 268.

3 Нельзя сказать, что именно А. М. Глебова посадила профессора Розенгольца. Тот был обречен в силу родственных отношений с одним из подсудимых на показательном процессе в марте 1938 г. Наркомвнешторгом СССР А. П. Розенгольцем. Однако, показания против него она дала. На заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР Г. П. Розенгольц заявил: «В отношении Глебовой я могу сказать только то, что она сводит со мной личные счеты». ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 10045. Т. 2. Л. 228. В июле 1947 г. профессор Б. В. Парин оказался в аналогичной ситуации.

зяйство, которым «...распоряжалась как своим личным», устроила на работу консультантом мужа — профессора мединститута М. А. Козу (патологоанатома!), затем сына; на средства института выстроила себе гараж для купленной по случаю легковой автомашины; подкармливала с институтского огорода местных партийных начальников, оставлявших без внимания и милицейские рапорты, и прокурорские представления, а также многочисленные жалобы трудящихся, называвших своего шефа попросту «Салтычихой»1.

Спустя три года новый начальник Управления МВД Козлов рассказывал на пленуме обкома: «В 1949 г. органами МВД по письмам рабочих были вскрыты факты крупнейших злоупотреблений в Молотовском бактериологическом институте со стороны директора этого института Глебовой. Следствием было установлено, что Глебова разбазарила свыше 500 литров спирта на сумму 65 тыс. рублей. За 10 литров спирта в 12 стройтресте купили полвагона цемента, из которого построили Глебовой во дворе ее квартиры гараж для купленного ей лично «Москвича». Подсобным хозяйством института Глебова распоряжалась, как своим личным. Без санкции министерства организовала в нем дом отдыха для сотрудников института. Стоимость путевки установила 30 рублей в месяц, или 1 рубль с человека в день. Своего мужа устроила консультантом института, которому незаконно выплатила до 10 тыс. государственных средств.

Когда мной был поставлен вопрос о привлечении Глебовой к ответственности, ко мне вместе с Глебовой приезжает секретарь Сталинского райкома т. Гаряев в качестве адвоката. Нельзя ли, мол, что-нибудь сделать полегче. Вы очень серьезно завернули. Вызывают и допрашивают секретаря п/о института, тогда как она сама вместе с Глебовой раздавала спирт. Городской комитет партии, идя на поводу у Глебовой, это дело смазал. Принципиального решения с точки зрения охраны государственной собственности, не принял. ...Точно так же либерально подошло бюро обкома, ограничившись выговором Глебовой. На бюро обкома я выступал и требовал исключения Глебовой из партии и привлечения к уголовной ответственности, но тов. Лошкарев встал в позу защитника, заявляя: "Мы это дело разбирали, Глебовой объявили выговор, она прочувствовала, надо посмотреть" — и так это дело смазал (в зале — смех)»2.

59

58

Молотовский бакинститут был учреждением, подведомственным Минздраву РСФСР. И свои отношения директор выстраивала не с В. В. Париным, представлявшим союзные органы, но с Г. Н. Белецким — еще одним выходцем из Перми, возглавлявшим республиканское министерство. В деле налаживания полезных связей А. М. Глебова проявила себя настоящей мастерицей. В выстроенной ею объемной социальной сети, сложной по конфигурации, участвовало множество людей: ее подчиненные и непосредственные начальники; партийные чиновники и хозяйственные руководители; московские шефы и сотрудники органов. Вся эта сеть опиралась на прочный экономический фундамент. Продовольственные посылки, спирт, льготные путевки в дом отдыха, созданный самочинно при подсобном хозяйстве1. В обмен династия Глебовой — Коза получала соответствующие услуги, также вполне материального характера, не усматривая в таком обмене ничего дурного2.

В конфликте Парина — Шаца А. М. Глебова всегда поддерживала последнего. Особой неприязнью эта женщина дарила А. В. Пшенич-нова, аттестуя того не иначе, как «вшивым лауреатом»3.

Летом 1947 г. ей показалось, что настал момент полной и окончательной расправы с конкурентами. Запиской в обком Глебова не ограничилась. На партийном собрании в институте эпидемиологии и микробиологии она выступила с большой и обстоятельной речью, адресованной в первую очередь все тому же обкому. Прослушавший выступление директора обкомовский работник тут же сообщил о его содержании по начальству: «Вся семья Париных — фашистская семья». В подтверждении этой мысли она говорит, что старик Парин был членом черносотенного союза Михаила Архангела. Его старший сын, так далеко поднявшийся по служебному положению, оказался подлецом — шпионом. Младший — Парин Борис Васильевич, работающий в настоящее время профессором Молотовского медицинского института, напечатал в фашистской Германии в журнале (называется журнал, но я не запомнил его названия) статью, в которой говорится,

1 См.: Куляпин - Хмелевскому 15.03.949//ГОПАПО. Ф. 105 Оп. 15. Д. 131. Л. 56-62.

2 Выступая на партийном собрании, посвященном закрытому письму ЦК профессор Коза искренне недоумевал, как можно кому-то что-то отдавать бесплатно: «Роскин и Клюева американцам дают совершенно даром способы борьбы с раком. Не говоря уже о политическом значении, это просто глупость в общечеловеческой здравой среде». ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 64

3 Тов. Прассу Анонимное письмо.13.02.1950.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 219. Л. 3.

60

что биология подтверждает научность расовой теории фашизма, что людей по расам разделяют различные группы крови. Тов. Глебова выражает сомнение в естественной смерти старика Парина. Она высказала предположение, что он отравился, узнав о провале своего сына. Продолжая, она говорит, что Парины, опираясь на высокое положение старшего сына, чинили произвол и командовали в Молотовском Мединституте. По их настоянию совершенно неправильно ученый совет мединститута отстранил от руководства клиникой профессора Шац, который 13 лет руководил этой клиникой. Профессор Шац — превосходный хирург, член партии с 1924 г., во время войны не отходил от операционного стола, работал до полного изнеможения, спас много жизней бойцов. И вот такого человека, только по формальным данным, что он не защитил докторскую диссертацию, отстранили от руководства клиникой. Диссертацию же он пишет и скоро закончит. Клинику передали старику Парину, который и до нее имел свою клинику.

Опираясь на авторитет старшего брата и при его помощи, Борис Парин очень быстро и легко стал доктором медицинских наук. Есть основания думать, что в своей диссертации он использовал труд ассистента своего отца — врача Шилова.

По заявлению т. Глебовой, Парины создали нездоровую атмосферу в Мединституте. Она продолжается и сейчас, т. к. Борис Парин является там заместителем директора по научной части. Обком партии — говорит т. Глебова — хорошо относится к ученым, но к некоторым из них излишне доверчив. Ведь вот профессора Пшеничнов и Райхер получили сталинских лауреатов по представлению Парина, который работал в академии наук. А сейчас препарат, изобретенный Пшеничновым и Райхером, с производства снят.

Тов. Глебова заключает свое выступление мыслью о том, что в медицинском институте, «где царствовала династия Париных», следует обстановку оздоровить и особенно — восстановить профессора Шац в правах руководителя клиники.

После того как участники собрания разошлись, т. Глебова обратилась ко мне с вопросом: не следует ли ей обо всем, о чем она тут говорила, написать в ЦК. Я спросил ее: почему же в ЦК? Она ответила, что здесь ведь все об этом знают, но ничего не предпринимают. Я посоветовал ей написать в обком партии и сказал, что в обкоме партии ни одного серьезного заявления без рассмотрения не оставляют. Тов. Глебова сказала, что напишет свое заявление в обком ВКП(б)»1.

1 Мадонов - Лященко 1.09.1947.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 84-86.

61

Все выступление директора было выдержано в духе незабываемого 1937 года: донос, обращенный в прошлое, зловещие подозрения, прямые указания на связь с контрреволюцией и фашистскими центрами, домыслы и передержки1. В нем содержалась явная угроза и в адрес местных властей, проглядевших существование шпионского гнезда в двух кварталах от здания обкома партии. Незадолго до Глебовой один из сотрудников стоматологического института уже выразил сомнение в кадровой политике молотовских партийных властей: «Американский шпион Парин в прошлом был воспитанником Молотовского университета, выдвинулся на наших глазах. Плохо то, что мы забыли, что выдвигать надо из рабочих и крестьян. Вероятно, если бы вместо Парина был выдвинут рабочий или крестьянин, то одним шпионом было бы меньше. При продвижении наших молодых кадров мы не учитываем, выходцами из какой социальной среды являются эти люди. Нередко даем хорошие характеристики лицам по происхождению чуждым, в частности, не так давно выдали хорошую характеристику Симановской для защиты диссертации». Заведующий отделом пропаганды обкома Мадонов, присутствовавший на собрании, немедленно откликнулся: «Выступление т. Баранова по вопросу о выдвижении научных работников следует отметить как неправильную ориентацию. К людям следует подходить не с точки зрения их социального происхождения, а с точки зрения их политических и деловых качеств»2.

От Глебовой, угрожавшей, напомню, письмом в ЦК, так легко нельзя было отделаться. И потому партийные власти избрали другой путь. Они, во-первых, переадресовали ее заявление в Минздрав РСФСР, попросив помочь обкому и «...выслать сюда компетентную комиссию», которая и должна была разобраться, создана ли в институте нездоровая обстановка, и в какой степени вся семья Париных

62

не заслуживает политического доверия. «Вместе с обкомом ВКП(б) она расследует конкретные факты работы профессоров-хирургов В. Н. и Б. В. Париных»1. Молотовское начальство рассчитало верно. Ведомственные интересы Минздрава были залогом того, что ревизоры ничего серьезного не обнаружат. Об унтер-офицерской вдове, которая сама себя высекла, они могли прочесть не только у Гоголя, но и у Сталина. Попадать в ее положение было и неприятно, и небезопасно.

Компетентная комиссия спустя некоторое время известила власти, что в хирургической работе Б. В. Парина никакого криминала нет: «В ранних работах профессора Б. В. Парина, выполненных им еще в студенческие годы и первый год после окончания вуза на кафедре микробиологии Пермского университета, в результате аполитичности и некритического отношения тогда автора, были допущены ошибки идеологического порядка. В своей последующей 20-ти летней врачебно-научной деятельности в области хирургии Б. В. Парин, как отмечает комиссия, ни в одной из своих 75 хирургических работ не приводил идеи расизма, антидарвинизма, антимичуринского направления, виталистических, схоластических, метафизических взглядов»2.

На партийное собрание в медицинский институт пришли члены бюро обкома, возглавляемые К. М. Хмелевским. В президиуме собрания, продолжавшегося два дня, сидели три человека: секретари обкома и директор института.

Собрание готовилось тщательно: подбирали выступающих, расставляли их в надлежащем порядке, предостерегали от опрометчивых слов. М. А. Коза публично жаловался: «Я записался четвертым, передо мной должен был выступать Парин, а директор Сумбаев предоставил мне слово третьим»3. Вопрос о том, кому, когда и за кем выступать, считался одним из важнейших в технологии партийной работы. Образцовым мастером в предварительной организации публичных собраний являлся Я. М. Свердлов. «Властность его как председателя состояла в том, что он всегда знал, к чему, к какому практическому решению нужно привести собрание: понимал, кто, почему и как будет говорить; знал хорошо закулисную сторону дела, — а всякое большое и сложное дело имеет свои кулисы, — умел своевременно

1 Лященко - Пегову. 26.08.1947 г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 79-80.

2 Протокол № 1 заседаний Ученого Совета. 5.01.1949 Г.//ГАПОФ. р1117. On. 1. Д. 157. Л. 6.

3 Протоколы...//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. Л. 65.

63

выдвинуть тех ораторов, которые были нужны; умел вовремя поставить на голосование предложение; знал, чего можно добиться, и умел добиваться, чего хотел»1. Вряд ли сотрудники К.М. Хмелевского читали этот забытый и запрещенный некролог, но действовали по описанной схеме.

Как полагалось, в начале собрания — с 5 до 8 вечера — зачитывалось письмо ЦК ВКП(б). Сразу же после этого на трибуну поднялись подготовленные ораторы, выразившие полную поддержку позиции партийного руководства, повторившие основные риторические обороты, содержавшиеся в директивном тексте, осудившие — в очень осторожных выражениях — неназванных людей, сочувствовавших В. В. Парину: «Те разговоры, которые были здесь, что он пал жертвой, должны быть прекращены». Один из ораторов подверг критике и Б. В. Парина: «Он беззастенчиво рекламирует свои работы в форме, не приемлемой для ученого». И только после этого слово было предоставлено М. А. Козе, на высокой ноте разоблачавшему кумиров вчерашнего дня: «Существовал культ Париных в институте. Возьмите Париных — отец, сын и второй сын, который оказался шпионом. По мере возвышения Париных у нас создавался своеобразный культ Париных; о них говорили по радио, в газете, и сами они себя рекламировали. В нашем медицинском институте дирекция весьма сочувственно относилась ко всему этому. <...> Надо сказать, Парины разделывались с теми, кто осмеливался справедливо их критиковать. Возьмите случаи с Шац, с Налимовой, с Шиповым. Об этом все знают. Мне кажется, что на этот культ Париных, я бы сказал, паринизм в нашем институте, должны были обратить внимание дирекция, партийные и советские организации. Ведь это ведет к весьма тяжелым общественным последствиям, которые отражаются на воспитании молодежи, на молодых врачах. Нам нужно быть очень бдительными и, наконец, в отношении дел, нам нужно ликвидировать все отрицательные моменты, которые связаны с паринизмом».

Следующим оратором был Б. В. Парин, который в ясных и сильных выражениях отмежевался от брата: «На нашу фамилию, фамилию, которую я ношу, брошено темное позорное пятно преступными деяниями моего брата. Я считаю своим долгом здесь на партийном собрании заявить, что у меня больше нет брата, т. к. я не могу считать своим братом человека, который, встав на путь низкопоклонства

1 Троцкий Л. Памяти Свердлова//Луначарский и др. Силуэты: политические портреты. М., 1990. С. 334.

64

и раболепства перед американцами, оказался предателем советского народа». После него выступили еще двое ораторов. Затем ввиду позднего времени председательствующий собрание прервал, назначив его продолжение на следующий день.

Профессор Б. В. Соколов говорил о необходимости повышения бдительности. Профессор П. А. Гузиков, присутствовавший в Москве на суде чести, рассказывал о своих впечатлениях от процесса, несколько отредактировав их в соответствии с требованиями момента. Далее он говорил о причинах, «которые способствуют человеку скатиться, предать родину», но не назвал ни одного имени, несмотря на призывы секретаря обкома и реплики из зала: «тов. Ершов — боитесь назвать фамилию? Тов. Гузиков — Вы этой болезнью, тов. Ершов, не страдаете? Тов. Лященко — Вы обиделись? Тов. Гузиков — Нет, я не обиделся». Опять же не называя имен, профессор Гузиков вступил в полемику с М. А. Козой: «Здесь люди выступали и говорили о засилии профессора Парина, что он все захватил в свои руки, что П. П. Сумбаев все это поощряет. Это мы сейчас говорим, а почему в течение ряда лет мы об этом молчали, не говорили. Почему мы мало критиковали действия Парина и других?». И только после них слово предоставили доценту Щеголеву назвавшему выступление Б. В. Парина неискренним и обвинившим его — вкупе с профессором Б. М. Соколовым — в низкопоклонстве перед Западом. Далее он сообщил о том, что дети профессуры пользуются в институте неоправданными привилегиями: «Правительство запрещает работать при непосредственном подчинении мужу и жене и близким родственникам. У нас же формирование кафедр часто такое: где папаша — там и сын. Поехал ли хоть один сын научного работника, или сын профессора поработать на периферию в наше здравоохранение? Нет, не поехал! Все они остаются тут. Что это? Исключительный букет каких-то талантов? Нет, так в действительности не бывает». После него, чтобы сгладить впечатление от речи Щеголева, на трибуну пригласили несколько профессоров и историка партии, а затем снова предоставили слово Б. В. Парину. Ему пришлось в подробностях рассказать о последних разговорах с братом, сознаться в том, что он сначала не верил в его виновность, вновь — в еще более резких выражениях — от него отмежеваться; под градом враждебных реплик защитить свое право заботиться о племянниках («Я считаю, что ничего особенного нет, что я помогаю несовершеннолетним детям».), напомнить о сталинской максиме: «Сын за отца не отвечает», отклонить все упреки в низкопоклонстве перед Западом и высказать свое недоумение запоздалой и необъективной критикой в свой адрес: «Я не хочу сказать, что была

65

дана какая-то установка партийному собранию, но просто создалась легкая возможность к любой критике в мой адрес. Когда нужно было оратору привести какой-нибудь пример, многие указывали только профессора Парина В. В. И все недостатки, частью не заслуженные, относились ко мне. А я сейчас переживаю крайне тяжелое моральное состояние. Сейчас здесь я принимаю критические замечания с благодарностью, но жалею, что они сделаны так поздно. Почему я не слышал их раньше? За это заседание, за эти два вечера, я в 10 раз больше получил замечаний, нежели за все прошедшие 10 лет работы в Моло-тове»1. Затем сразу же был объявлен перерыв, после которого говорили только директор института и секретарь обкома. Лейтмотивом выступления Сумбаева являлся тезис, что он всегда был человеком независимым, к дому Париных отнюдь не принадлежал, в конфликте Парина — Шаца сохранял позицию над схваткой и всегда подмечал недостатки в работе Б. В. Парина.

Значительно большего внимания заслуживает речь К. М. Хмелевского. На собрании он вел себя активно, по-сталински: перебивал ораторов репликами и вопросами («Вы до конца расскажите, как Вы виляли. Сколько Вас запрашивал обком партии по этому вопросу?»), вносил поправки, требовал уточнений, ужесточал формулировки. По тону реплик было ясно, что секретарь обкома всецело с теми, кто хочет до основания разрушить дом Париных, свести счеты с родственниками, а также с вольными и невольными «пособниками разоблаченного американского шпиона». И свое заключительное выступление на собрании К. М. Хмелевский также начал с желчных бутад2 в адрес медицинской профессуры, зараженной духом низкопоклонства и буржуазного гуманизма: «Даже такой заслуженный профессор, каким является М. П. Чистяков, человек, который всю жизнь отдал служению русской и советской науки, не свободен от этой болезни. В частной беседе профессор Чистяков говорит, что медицина должна стоять выше человеческих и политических дрязг. Для врачей нет врагов. <...> В науке не может быть изоляционизма». Подверг критике профессора А. В. Пшеничнова, который «...договорился до того, что стал преклоняться перед капиталистическими лабораториями, которые, якобы, являются или стоят выше наших лабораторий»*. Однако, чем дальше, тем сильнее в его речи зазвучал

1 Протоколы...//ГОПАПО. Ф. 6179. On. 1. Д. 2. С. 58. Л. 58-108.

2 Бутада (фр. boutade) — фраза, сказанная в раздражении, выходка. — Прим. ред.

* Перестраиваться на ходу приходилось и партийным работникам. Год назад о технической отсталости научных лабораторий спокойно по-делово-

совсем иной обертон. Секретарь обкома мимоходом напомнил, что Сталинской премией А. В. Пшеничнов обязан не лицам, но Советскому правительству. Призвав к бдительности собравшихся коммунистов, Хмелевский без обиняков заявил, что «коллектив медицинского института <...> не несет ответственности за этого изменника [В. В. Парина — О. Л.]». Он взял под защиту честное имя В. Н. Парина: «Я не согласен с тем, что можно старика Парина причислить к врагам нашего советского государства. Старик Парин, профессор заслуженно пользовался уважением медицинского института и нашей общественности. Нельзя же на самом деле отрицать тот факт, что он создал целую школу замечательных хирургов, которые сейчас работают в различных городах Советского Союза. Было бы неправильно отрицать его большую научную и практическую работу в Молотовской области». Сурово раскритиковав Б. В. Парина за спесь, злопамятство, бледное выступление и иные грехи, секретарь обкома заявил: «Было бы неправильным на этом основании считать Б. В. Парина каким-то соучастником своего брата. У нас нет оснований предъявлять такое обвинение»1.

В общем, К. М. Хмелевский сделал все возможное, чтобы дело Клюевой — Роскина не переросло в дело молотовского медицинского института, к чему вольно или невольно стремились рьяные разоблачители из круга А. М. Глебовой — М. А. Козы. Но разрушение дома Париных нельзя было предотвратить. Задача областного партийного руководства заключалась в том, чтобы под его обломками не погибла медицинская профессура, в том числе — входившая в клан или находившаяся в зоне его притяжения. Уровень конфликтности в медицинской среде был настолько велик, что ослабление державших ее неформальных скреп, грозило разрывом корпоративной социальной ткани: борьбой на уничтожение между мельчайшими группиров

му говорилось на партийных пленумах: «Наши лаборатории, наши кабинеты должны быть вооружены современной аппаратурой — и нет, чтобы сделали аппаратуру и на 5 лет замолчали, у нас потребность все время в новых инструментах, в новых приборах. Создание министерства для нашей потребности разрешит эту задачу, но это будет не раньше, чем через год, а народ просит сейчас. Ник. Ив., я думаю, что наши заводы могут помочь университету, чтобы вооружить нас необходимыми приборами, не дожидаясь заказа приборостроения», — просил помощи у обкома ректор университета. Стенограмма 20-го объединенного пленума обкома и пермского горкома ВКП(б). 18 апреля 1946 г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 7. Л. 42.

1 Выступление К. М. Хмелевского. 13.09.1947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 15.

67

66

ками и отдельными лицами, сопровождающейся взаимными доносами, склоками, потерей необходимых области специалистов1.

Нельзя сбрасывать со счетов и житейские соображения. Для сохранения собственного здоровья хороший хирург был полезнее самого выдающегося патологоанатома. Однако для Б. В. Парина настали трудные времена. И кафедру, и клинику за ним до поры до времени сохранили, но на собраниях продолжали критиковать. Бюро обкома ВКП(б) в своем решении от 27 июля 1948 г. предписало изъять из обращения только что изданную им брошюру «Очерк научной деятельности кафедры общей хирургии Молотовского медицинского института за годы Великой Отечественной войны» под предлогом якобы содержащейся в ней саморекламы 2. Через два года Б. В. Парину объявили строгий выговор по институту: «за неудовлетворительную постановку организационной работы в клинике», «зажим критики и самокритики», «культивирование подхалимства, группировок и склок»3. В общем, новый начальник мединститута всячески старался выжить члена запятнанной фамилии из г. Молотова, в чем в конце концов и преуспел. Правда, это случилось уже при новом секретаре обкома в январе 1950 г. Приказом министра здравоохранения РСФСР Б. В. Парин «...был освобожден от заведования хирургической клиники Молотовского медицинского института как не обеспечивший работу коллектива»4. Тогда же покинул город и К. М. Хмелевский.

А в 1947 г. Москву ушел тщательно подготовленный отчет о проведенных мероприятиях. Павел Никифорович Лященко — секретарь по идеологии Молотовского обкома — был опытным аппаратным бойцом, два года подряд заведующим отделом пропаганды и агита-

1 Такая ситуация была характерна и для гуманитарной академической среды. В те годы «среди философов МГУ шла непрерывная идейная борьба доносов и амбиций не на жизнь. <...> И кремлевскому дракону, еще не издохшему, приходилось урезонивать и мирить своих граждан-философов через аппарат ЦК». Махлин В. Тоже разговор//Вопросы литературы. Май-июнь 2004. С. 16.

2 Протоколы 19-20 заседаний бюро обкома ВКП(б) 27 июля 1948 //ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 59. Л. 13.

3 См.: Дополнение к характеристике на члена ВКП(б) Парина Б. В. И.10.1951//Архив ПГМА.Д. 292. Т. 2. Л. 154. (Из коллекции Г. Ф. Станковской).

4 Характеристика на бывшего завед. кафедрой факультетской хирургии Молотовского медицинского института доктора медицинских наук, профессора Парина Бориса Васильевича//Архив ПГМА. Д. 292. Т. 2. Л. 155. (Из коллекции Г. Ф. Станковской)

68

ции ЦК ВКП(б)1. Он знал, что и как следует докладывать: собрание в мединституте провели. Секретари обкома участвовали. Партийцы гневно осудили: «Выражая общее мнение партсобрания по этому вопросу, профессор Сангайло А. К. сказал: "Глубокое чувство возмущения вызывают антигосударственный поступок Клюевой и Роскина, возмущение и презрение вызывает гнусное поведение шпиона Парина, продавшего свою Родину американцам". Факты низкопоклонства перед Западом выявили и разоблачили. Б. В. Парину не полностью поверили. Партийную организацию укрепили: «обком ВКП(б) рекомендовал секретарем парторганизации заместителя заведующего оргинструкторским отделом Обкома ВКП(б) тов. Милосердова. Партийное собрание избрало его секретарем своей парторганизации»2. Дело закрыли. Кампанию закончили. Через два года по другому поводу призвали к порядку Глебову А. М. 24 декабря 1949 г. ее уволили с должности директора института. «Настоящим прошу Вашей защиты от чудовищных нападений на меня вновь назначенного директора Бакинститута тов. Кобыльского А. Г.», — писала А. М. Глебова новому секретарю обкома Ф. М. Прассу. Новый директор, только что приступивший к работе, на партийном собрании «...просто называл меня гражданкой Глебовой и призывал партийное собрание уничтожить в институте династию Глебовой и Коза, чтобы и духу их не было на Институтской земле — и много, много других оскорблений было брошено мне тов. Кобыльским. <...> Все его действия являются несправедливой расправой со мной, поэтому я ему сказала, что сдавать дела сейчас не буду, а пойду в обком партии, и пошла к Вам, тов. Прасс, просить защиты»3. Тщетно. На заявление А. М. Глебовой наложена резолюция:

«В дело. По существу заявления т. Глебовой 20/IT50 г. мною доложено лично тов. Прасс о невозможности ее дальнейшего оставления на работе в институте, т.к. она скомпрометировала себя, создала в институте нетерпимую обстановку семейственности, подхалимажа, угодничества и зажима критики, а с прибытием нового директора т. Кобыльского всячески пыталась тормозить в его работе.

Все это подтвердилось на партийном собрании парторганизации Института 10/11-50 г. при обсуждении итогов VI пленума обкома

69

ВКП(б). В своем постановлении партсобрание высказало единодушное мнение о том, что пребывание т. Глебовой в Институте на любой работе дальше невозможно. Тов. Прасс в итоге беседы по этому вопросу дал согласие новому директору Института т. Кобыльскому об отчислении т. Глебовой из института. Об этом сообщено т. Глебовой при беседе в адмотделе обкома ВКП(б) 22/11-50 г. и одновременно дано разъяснение о том, как ей нужно поступить по вопросу о снятии партийного взыскания и устройства на работу по специальности»1.

Недоброжелатели А. В. Пшеничнова в медицинском мире долго помнили о том, что в ходе кампании его имя неоднократно упоминалось в связи с семьей Париных. Мелкие люди в белых халатах, скрывшиеся под именем «патриотов» сочиняли на него доносы и в 1952 году: он де делал карьеру «... при активном содействии американского шпиона Парина»2.

В политической кампании, инициированной делом Н. Г. Клюевой — Г. И. Роскина, выявились специфические черты социальной организации советских научных учреждений в позднюю сталинскую эпоху. В них доминировали клановые формы профессиональной жизни. Происходила непрерывная борьба за ресурсы и символическое признание между отдельными подразделениями и лицами; сложилась специфическая культура участия в публичной жизни, предполагающая использование властных ресурсов для отстаивания частных и местных интересов. Особенностью клановой системы являлось тесное переплетение разнородных институциональных образований: публичных и приватных, основанных на взаимном родстве, земляческих связях и общности биографий. Клановые отношения имели сугубо иерархический характер, повторяя в своих узловых моментах строение государственных и партийных институтов, в симбиозе с которыми они существовали. В отношениях между кланами также преобладали отношения господства и подчинения.

Политические кампании, время от времени инициируемые и организуемые верховной властью, усиливали социальную напряженность во внутриклановых и межклановых отношениях. Прямое и, как правило, внезапное обращение к партийным и (или) беспартийным массам со стороны Кремля, а именно в этом и состояла характерная особенность сталинских политических кампаний, нарушало сложившийся порядок управления на местах. Будучи по своим функциям

1 Резолюция Работкина. 24.02.1950//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 219. Л. 4.

2 «Патриоты» — Президиум АМН СССР, Молотовский обком ВКП(б) //ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 18. Д. 206. Л. 200.

прежде всего исполнителем решений верховной власти, ее передаточным механизмом, региональная номенклатура была вынуждена, однако, искать компромисс между требованиями партийного и государственного центра и текущими хозяйственными задачами, брать на себя функции амортизатора, ослабляющего по возможности разрушительные последствия политических кампаний.

В ситуации открытого противоборства, нарушающего естественный ход событий, местные партийные органы выступали в роли посредника между конфликтующими сторонами. Сохранить контроль над ситуацией, не повторить эксцессов 1937 г. — таковой была стратегическая цель, которой следовали местные партийные руководители вопреки спонтанным проявлениям социального протеста снизу, давлению сверху и воздействию клановых группировок изнутри.

70

ГЕНЕРАЛЬСКИЕ ДЕНЬГИ

Денежная реформа 14 декабря 1947 г. в г. Молотове

Стоит задать себе вопрос, какое знание может найти историк, погруженный в изучение быта номенклатурных работников сталинской эпохи. Что дают для науки перечни окружающих их вещей, сведения о рутинных поступках, реконструкция норм домашнего и служебного общежития? На память приходит суждение о том, что люди в «сталинках» не придавали особенного значения этой стороне жизни. И выглядели, и были аскетами, бескорыстно отдававшимися службе, проводящими дни и ночи в скудно обставленных, плохо отапливаемых, прокуренных кабинетах. Из всех радостей жизни им, мол, было доступно только обильное питание, сопровождаемое неумеренным потреблением алкоголя за плотно закрытыми дверьми, втайне от сослуживцев, соседей и просто бдительных прохожих.

Не является ли этот интерес досужим любопытством историка, жаждущего заглянуть за кулисы бюрократического мира, подсмотреть изнанку вещей, вторгнуться в частную жизнь публичных деятелей прежней эпохи? Не поручусь за авторов бестселлеров, сочиняющих толстые тома про кремлевских жен, детей и любовниц. Вполне возможно, что их пером движут именно эти мотивы, дополненные коммерческими соображениями. Замечу только, что книги эти к исторической литературе не принадлежат, хотя бы потому, что их авторы или не знакомы с методами исторического исследования, или не считают нужным их применять.

Для историка (а стало быть, и для истории) изучение повседневных структур социальной жизни в их индивидуальном или корпоративном воплощении представляется делом иного рода: необходимым и неотложным. Нельзя понять поведение социальных групп или отдельных их представителей, абстрагируясь от действительных условий их существования, от малых социальных практик, от низовых проявлений их социальной природы. Участники исторических событий могут проводить границу между своими публичными и частными поступками, могут верить также, что такая граница существует и

72

убеждать себя и других в том, что домашняя жизнь — это нечто неважное, внимания не заслуживающее. Для историков эти верования являются лишь малым фрагментом общей картины, менее значимым, нежели реальные социальные практики.

Дело не только в том, что знание повседневности помогает «...разрушать официальный обман, гипнотизировавший ряд поколений». По мнению М. Н. Покровского, высказанному в начале прошлого века, такая процедура была бы небесполезной «с точки зрения материалистического понимания истории1. Таковой она остается и сегодня, вне зависимости от того, каких методологических принципов придерживается исследователь. Иначе так и будем считать, наперекор фактам, что сталинские чиновники были образцом бескорыстия.

Более важной задачей представляется реконструкция социальной среды, в которой формировалась сталинская номенклатура. Ее привычки, поведенческие стереотипы, материальные интересы, окружающие предметы, способы и формы потребления — все то, что обнимается понятием повседневность, что на самом деле являлось подлинной лабораторией номенклатурной политической активности, в том числе и лабораторией политической мысли. И если историки не знают о том, как функционировала эта лаборатория, их представления о советском прошлом остаются приблизительными, неполными, даже искаженными.

Повседневный быт провинциальной сталинской номенклатуры до сего времени, однако, известен мало. Только в воспоминаниях «кремлевских детей» можно встретить некоторые детали домашней жизни. «Пока я не женился, я жил в доме отца, — рассказывал журналисту Степан Микоян. — Еда там была бесплатной. По-моему, до 1948 года за питание семья не платила вообще. Получали все, что заказывали. Продукты привозили не только домой, но и на дачу, где жили мы, наши родственники, и всегда бывало много друзей. Дачей, едой, прислугой мы пользовались бесплатно»2. Другие члены семьи Микояна высказываются более обстоятельно. Одна из его невесток пишет об особом кремлевском комфорте, который «проявлялся в аккуратной уборке, в чистом белье, для всего было свое место — газетный столик, столик для телефонов, шкафчик для обуви и прочего. Книги в так называемых «шведских» шкафах, хорошо пригнанные белые двери комнат, в ванных комнатах мыло всегда свежее, но наше советское,

1 Покровский М.Н. Избранные произведения. Книга 2. М., 1965. С. 37 (примечание).

2 Жирнов Е. «Дачей, едой, прислугой мы пользовались бесплатно» // Коммерсант-власть. 2002. № 47. С. 75.

73

без душистого аромата. В кухне вытяжка в форточке. Ничего не радовало глаз особой красотой или подчеркнутым уютом. Только порядок. Строго, чисто. Каждый день одинаково. В 50-х годах в кремлевской квартире еще топили дровами печи, и утром рано приносили девушки мелко напиленные аккуратные полена дров и разжигали в коридоре большие белые кафельные печи с медными дверцами и задвижками. Этого тепла хватало на сутки. Печи так и остались, когда установили паровое отопление»1. Что-то вспоминала Светлана Аллилуева, о чем-то проговаривался Н. С. Хрущев. Живые зарисовки быта на Большой Никитской оставил Серго Берия2.

Сыновья обкомовских секретарей, как правило, мемуаров о своих родителях не пишут и о домашнем быте их, стало быть, ничего не сообщают. Книжка В. Гусарова «Мой отец убил Михоэлса» не в счет. Это чистой воды беллетристика, написанная человеком, стремящимся вытеснить из сознания детские переживания, провести разделительную черту между собственным миром и миром родителей. Образ отца — секретаря Молотовского обкома в годы войны, — выстроенный по лекалам, выработанным обличительной литературой, лишен каких бы то ни было человеческих черт. Это схематичное, одномерное изображение бюрократа по готовым образцам, заимствованным из советских фельетонов. Бытовые детали автору не интересны3.

Когда молчат сыновья, вместо них говорят казенные бумаги. В феврале 1948 г. инспектор ЦК ВКП(б) Н. И. Гусаров сдавал в Москве дачу и квартиру перед отъездом в Минск, куда был отобран для работы первым секретарем ЦК КПБ. Были составлены многочисленные описи и списки имущества и инвентаря на квартире и на даче. Все делилось по категориям: имущество во временном пользовании, мебель и малоценный инвентарь, «отпускаемый за наличный расчет с рассрочкой на 8 месяцев», «список инвентаря, исключенного за амортизационное начисление», «список имущества на квартире тов. Гусарова Н. И.» и «список инвентаря, находящегося на даче тов. Гусарова Н. И.». Вот дачная опись:

«Буфет — 1 по цене 2140 рублей; буфет дубовый с зеркалом — 1 по цене 1896 руб. 95 коп.; полубуфет с отделкой черной — 1 — 1582 руб. 80 коп., столы простые — 2 — 70 руб.; кровати с нике

1 Микоян Н. С Любовью и печалью (Воспоминания). М., 1998. С. 111.

2 Аллилуева С. Двадцать писем к другу. - М., 1991. Хрущев Н.С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М., 1997. Берия С. Мой отец - Лаврентий Берия. М., 1994.

3 См.: Гусаров В. Н. Мой отец убил Михоэлса. М., 1994.

лированными спинками (1/2 спальные) — 3 — 1053 руб.; кровати никелированные — 2 — 1400 руб.; кровать деревянная двуспальная — 1 — 847 руб., в общем, всего 68 предметов, среди которых сейф, пианино, бильярд с чехлом и принадлежностями, портреты: Ленин — Сталин, письменный прибор мраморный с фигурами, шторы крепмюре, картина художественная (в скобках помечено — нет), ковры и чемодан кожаный».

В квартире помещались три простых стола, шесть круглых полированных столов, один письменный — двухтумбовый и даже один стол раздвижной, пять кроватей, восемь книжных шкафов, двадцать мягких кресел, двое салонных стоячих часов и прочее, прочее, прочее, среди которого нашлось место и пылесосу «Омега»1.

Это все только вещи. Сведения об образе жизни можно найти в справках, инструкциях, циркулярах, объяснительных записках, протоколах, отчетах, рапортах и докладах, во внутриведомственной переписке. И в них, однако, интересующих нас сведений о повседневной стороне жизни номенклатурных работников явно недостаточно. Дело здесь не только в режиме секретности, ограждающем советскую бюрократию от контроля со стороны подведомственного ей населения. Немаловажное значение имеют и особенности культурного стиля, сложившегося к началу пятидесятых годов. Стиль этот, по верному замечанию А. Д. Синявского, тяготел к классицизму: «Многие слова стали писаться с большой буквы, аллегорические фигуры, олицетворенные абстракции сошли в литературу, и мы заговорили с медлительной важностью и величественной жестикуляцией»2. Синявский ведет речь о художественной прозе, создававшей образцы «правильного» мироощущения и мировосприятия, распространявшиеся (директивно или спонтанно) на все отрасли публичной риторики. Новый стиль не допускал открытого обсуждения низменных житейских тем, личных переживаний и бытовых неурядиц, что было бы не только политически неверно, но попросту неприлично. Пристойным стал взгляд на мир с птичьего полета, взгляд, от которого ускользали непрезентабельные детали повседневности. Да, и сама повседневность тоже. И потому бытовые сюжеты возникают в партийных документах, даже оснащенных

75

74

различными грифами секретности, крайне редко, только в случае индивидуальных и групповых отступлений от писанных и неписан-ных норм, в неожиданных эксцессах. Рассмотренная под таким углом история быта номенклатуры превращается в скандальную историю. Для исследователя крайне важно обнаружить за множеством уголовных преступлений, злоупотреблений по службе, бытовых конфликтов устойчивые социальные основания: принятые модели поведения и мыслительные стереотипы, жизненные ориентации и представления. Внутренние механизмы социального действия выходят на свет, как правило, в неожиданных ситуациях, в исключительных обстоятельствах.

К таковым обстоятельствам, без всякого сомнения, относится денежная реформа 14 декабря 1947 г.

Вкратце напомним фабулу событий1. На зимнее воскресенье высшая власть запланировала ударную финансовую операцию, предусматривающую одновременные обмен денежных знаков, отмену карточной системы и повышение государственных цен на основные товары и услуги. В ее организации просматривается знакомый сталинский почерк: секретность, внезапность, безоглядность.

Официальное решение «Об отмене карточной системы и денежной реформе» было принято политбюро ЦК ВКП(б) только накануне, в субботу 13 декабря, хотя все подготовительные меры соответствующие инстанции совершили заранее: фабрики Гознака напечатали новые банкноты; в Москве провели соответствующий инструктаж руководителей финансовых органов, в местные отделения МГБ разослали запечатанные секретные пакеты, подлежащие выдаче адресатам по особому сигналу.

Реформа имела ярко выраженный фискальный характер. Она предусматривала не только всеобъемлющую проверку денежного состояния всех советских граждан, но и конфискацию у них «излишков» денежных средств. Излишки, по мнению организаторов реформы (в комиссию от политбюро входили Жданов, Вознесенский, Поскребышев), — это деньги, оставшиеся у советских граждан за день-два до аванса: все равно, хранимые ли дома, или на сберегатель

76

ных вкладах свыше 3000 рублей, или в облигациях государственных займов1. Первые полагалось обменивать на новые банкноты в соотношении 10:1. Вторые уже делились по разрядам: до 10 000 рублей и свыше. Для нижнего разряда устанавливалась норма обмена 3:2, для высшего — 2:1. Облигации сберегательного займа переоценивались в пропорции 5:1. Было сделано, однако, одно исключение, касающееся сберегательных вкладов до 3000 рублей. Их полагалось пересчитывать на новые деньги без изъятия. Один к одному. Фискальные, конфискационные черты реформы, таким образом, получали пропагандистское прикрытие, хотя и не слишком надежное. В официальных партийных документах, во всяком случае, говорилось о необходимости «некоторых жертв» со стороны населения «при проведении денежной реформы»2.

Готовились и правоохранительные органы. Прокурор СССР в телеграмме, помеченной грифом: «высшая правительственная», требовал от своих подчиненных: «...Связи проведением денежной реформы отменой карточек действия виновных сокрытия остатков товаров также неправильном выведении их балансе квалифицируйте соответствующим статьям указа 4 июня об уголовной ответственности хищение государственного и общественного имущества Горшенин»3. Спустя две недели его заместитель Сафонов подпишет новую телеграфную «совершенно секретную» и «весьма срочную» директиву. На местах ее получат уже после Нового года. В ней предписывалось, кроме иных мер: «виновных в обмане государства, расхищении государственных денежных средств привлекать к уголовной ответственности по указу от 4 июня 1947 г., принимая меры

1 Напомним, что в государственных предприятиях и учреждениях зарплата выдавалась в конце сороковых годов дважды в месяц: 2-3 числа — окончательная, 16 — аванс. Случались и задержки. В г. Молотове в начале декабре 1947 всю задолженность за прошлые месяцы погасили одной выдачей. Рабочие по этому поводу интересовались у партийных пропагандистов: «Чем объясняется выдача заработной платы по всем предприятиям за старые месяцы?». Информация «О задаваемых вопросах трудящимися Кагановического района г. Молотов за период с 4 ноября по 4 декабря 1947 г.//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 18.

2 См.: Постановление бюро Молотовского горкома ВКП(б) от 14 января 1948 Г.//ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Материалы о работе прокуратуры г. Молотовапо проверке выполнения постановления СМ СССР и ЦК ВКП(б) от 14.12.1947 г. «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары». 10.07.1947—20.01.1948 г. Л. 49.

3 2119. Высшая. Правительственная. Молотов. Горпрокурору. 18.12.1947// ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2 Д. 166. Л. 1.

77

к возмещению причиненному государству ущерба»1. Иначе говоря, граждан, уличенных в «противозаконных» попытках сохранить свои сбережения, полагалось предавать суду как расхитителей государственной собственности. Напомним, что таковых надлежало лишать свободы на срок до 10 лет.

Для того чтобы свести на нет риски, сигнал о денежной реформе поступил в воскресенье, когда и магазины, торгующие промышленными товарами, и сберкассы были закрыты. На следующий день были запрещены все финансовые операции. В областные центры днем 14 декабря отправили следующую телеграмму:

«Схема 231. Вручить министерствам финансов республик краевым областным продлена финотделам республиканским краевым областным конторам районным отделениям госбанка связи вызовом 15 декабря налоговых агентов райфо для наличности и отчета этот день т. е. пятнадцатого декабря не производится прием налоговых страховых платежей, взносов займу, других платежей населения. Так же связи переучетом не производится прием квартплаты, погашение ссуд ломбардом, продаже абонентов организациям городского транспорта, сезонных билетов железного и водного транспорта, театрами, других зрелищных мероприятий.

Ознакомьте спецбанк и сберкассы.

Hp 969 Зверев. Обеспечьте немедленное — 100 вручение телеграммы адресатам. Министр связи Сергейчук»2

Реформу ждали. О ней было заранее публично объявлено в директивах VI пятилетнего плана. Первоначально речь шла о 1946 годе. Продовольственная катастрофа отодвинула сроки. На декабрьском пленуме Молотовского обкома ВКП(б) об этом говорили вполне открыто: «Потребовалось перенесение отмены карточной системы на 1947 год»3. Год заканчивался, карточная система сохранялась, причем в ужесточенном виде. В сельской местности продовольственные карточки отняли у совхозных рабочих и служащих, их жен и детей. В городах и рабочих поселках — у неработающих матерей с детьми старше 4 лет. На упомянутом пленуме произошел по этому поводу характерный обмен репликами между секретарем Соликамского горкома ВКП(б) Подгородовым и секретарем обкома Антоновым: «Под

1 2119. Высшая. Правительственная. Молотов. Горпрокурору. 18.12.1947// ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2 Д. 166. Л. 26.

2 Там же Л. 5-5(об).

3 Стенограмма 22-го пленума обкома ВКП(б). 23-25 декабря 1946 г Т. 2.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 16. Л. 56.

78

городов — до скольки (так в тексте документа — О.Л.) лет матери, имеющие детей, могут получать карточки. Мы выдаем до 4 лет, а другие города выдают до 8 лет — и по положению, кажется, до 8 лет. Тов. Антонов — по положению полагается до 8 лет, а лимит, который нам дают — мы не укладываемся и до 4 лет. Подгородов — Значит, это надо делать одинаково по всей области»1.

Для рабочих промышленных предприятий тогда же были аннулированы все виды дополнительного питания. «Трудящиеся снабжаются только по основным карточкам, и было бы полбеды, если бы торгующие организации своевременно отоваривали установленные нормы по карточкам, но беда заключается в том, что выделяемые централизованные фонды для города по ряду продуктов завозятся несвоевременно, что вызывает перебои в торговле. <...> Положение со снабжением трудящихся основных заводов у нас очень напряженное», — говорил на том же пленуме секретарь Молотовского горкома Клепиков2.

Хозяйственные руководители также включились в борьбу за экономию. Директор завода № 10 им. Дзержинского Далингер едва ли не вдвое сократил выдачу самых больших — килограммовых — хлебных карточек: с 1200 до 700. По мнению партийного руководства, это было правильным решением. Начальство Усольлага поступило проще: уволило вольнонаемных работников с малыми детьми, чтобы карточки на них не расходовать. «Антонов — они не имеют право этого делать. Подгородов: — Однако такие факты есть. Усольлаг — это такая организация, которая местную власть не всегда признает»3. Наряду с сокращением продовольственных карточек были повышены цены на пайковые продукты. У рабочих, получающих маленькую зарплату, появилась новая забота: где взять деньги, чтобы оплатить паек: «Когда увеличат зарплату, так как таковой не хватает выкупить продукты питания?»4

Есть надо было сегодня. «Хлебной добавки» к зарплате не хватало, к тому же и выдавать ее стали с некоторым опозданием. На местных рынках появилась новая операция: хлеб — деньги — хлеб, переворачивающая знаменитую формулу Смита — Маркса. «Мало-

1 Стенограмма 22-го пленума обкома ВКП(б). 23—25 декабря 1946 г. Т. 2//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 16. Л. 91.

2 Там же, Л. 71.

3 Там же Л. 71,91.

4 Информация «О настроении масс Орджоникидзевского района г. Молотова» 18.07.1947//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 13.

79

оплачиваемая работница мельницы тов. Поспеева говорит, что для того, чтобы выкупить мне на два дня 500 гр. хлеба, я 200 гр. должна этого хлеба продать на рынке и на вырученные 5—6 рублей выкупить свою норму, но эта же самая т. Поспеева высказывает, что как-нибудь до свежего урожая доживем, а там уже будет лучше», — сообщал по начальству партийный агитатор1. Некоторые продавали хлеб, другие — карточки. Обеспеченные граждане карточки скупали.

Милиции была поставлена новая невыполнимая задача: покончить с нелегальным оборотом продовольственных карточек. Для этой цели «...были организованы специальные оперативные группы для систематической проверки и задержания на рынках городов области лиц, продающих и покупающих карточки». Начальник ОБХСС Молотовского областного управления докладывал в обком: «Этими оперативными группами за период с 1 по 20 октября с/г была проведена следующая работа: Задержано на рынках за куплю — продажу карточек — 469 чел; из них предупреждено — 379 чел.; привлечено — 90 чел.; арестовано — 65 чел.». Кроме обычных граждан, карточками приторговывали и должностные лица из учреждений, занятых их учетом и распределением: «Наиболее пораженные преступностью являются объекты: а) Контрольно-учетные и карточные бюро; б) типографии; в) торги и ОРСы промышленных предприятий; г) общественное питание». У скупщиков карточек милиция производила обыски, находя иной раз небольшие продовольственные склады. У врача Камского речного пароходства было «...изъято — муки — 44 кг; сахара — 8 кг и консервов разных — 19 банок»2. Начальники роптали. Прокурор области писал протесты в ЦК:

«В 1947 г. ОУМ (Областное управление милиции — О. Л.) и целый ряд этих органов на местах стали прибегать к массовым обыскам у граждан, в т.ч. и у ответственных номенклатурных работников Обкома ВКП(б), не имея на них в производстве возбужденных дел, и при том к таким обыскам, целью которых преследовалось что-нибудь да вообще обнаружить (вещи, продукты), а затем уже в зависимости от результатов обыска и начать следствие. Такие обыски обычно проводятся в ночное время и, тем самым, работники милиции создают

1 Информация «О настроениях трудящихся Орджоникидзевского района г. Молотов и заданных вопросах на лекциях и докладах» 17.06.1947// ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 12

2 Справка «О проведенной работе органами милиции Молотовской области по борьбе с злоупотреблениями в карточной системе «23.10.47//ГО-ПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 149. Л. 243-249.

80

чувство страха не только у обыскиваемых, но и среди окружающего населения, иначе говоря, в то время работники милиции стали как бы охотиться за людьми»1.

ЦК отмалчивался, обыски продолжались, торговля карточками не прекращалась.

Весь 1947 год рабочие настойчиво допытываются у партийных агитаторов: «Когда будут отоварены карточки за ноябрь, декабрь месяцы 1946 г. рабочим завода им. Молотова, т.к. карточки за указанные месяцы по заводу не отоварены? Почему нет мыла и спичек по промтоварным карточкам, а в коммерческих магазинах, как-то в Особто-ге, есть? Почему нет коммерческого хлеба в 1947 г.? Когда будет отменена карточная система?»2. Иногда спрашивали прямо: «Будут ли отменены хлебные и продуктовые карточки в 1947 г.?»3.

Рабочие не только задавали вопросы, но и высказывались, иной раз вполне категорически: «Слесарь цеха № 25 Леонов [завода №19 имени Сталина] по окончании беседы о решениях февральского пленума ЦК ВКП(б) по вопросу подъема сельского хозяйства сказал: «Только пишут много, а толку от этого мало, лучше бы карточки скорей отменили»4.

Впрочем, были и сомневающиеся: карточки отменят, вообще хлеба не будет. Все спекулянты скупят. «Некоторая часть рабочих завода [завод № 172 имени Молотова] и предприятий местной промышленности считают, что отменять карточки на хлеб и другие продукты пока что необходимо воздержаться, а только увеличить норму на детей — 500 гр., иждивенцев — 500 гр., служащих — 500 гр. и на рабочих 900 гр. до 1200 гр. одновременно организовать в достаточном количестве торговлю коммерческими продуктами питания, что даст возможность сохранения государственных запасов и предупредить утечку хлеба в сельскую местность»5.

1 Докладная записка Д. Куляпина в ЦК ВКП(б) 7.02.1948//ГОПАПО Ф. 105. Оп. 14. Д. 136. Т. 1. Л. 108-109.

2 Информация «О настроениях трудящихся Молотовского района и о задаваемых вопросах» 24.02.1947//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 2.

3 Информация «О характерных вопросах, задаваемых на собраниях, лекциях, беседах по Ленинскому району г. Молотова»// ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 10.

4 Задаваемые вопросы и отдельные высказывания при проведении докладов «О текущем моменте», «Решения февральского пленума ЦК ВКП(б)»// ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 8.

5 Информация «О характерных вопросах, задаваемых трудящимися [Молотовского] района». 19.06.1947//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. И.

81

Большинство же горожан с нетерпением ждали, когда, наконец, отменят карточную систему.

Молотовская номенклатура также тяготилась карточными ограничениями, литерными обедами, лимитами, сухими пайками, нормами отпуска промышленных товаров, роптала на изменения в системе денежного довольствия.

Секретарь обкома К. М. Хмелевский в ноябре 1947 г. упрекал правительственные органы в невнимании к нуждам руководящих работников Молотовской области и просил изменить порядок снабжения:

«За последние годы партийно-советский актив, работники науки, литературы и искусства Молотовской области не имели возможности получать качественных шерстяных тканей и обуви по той причине, что Министерства текстильной и легкой промышленности завозят текстильные товары и обувь в узком ассортименте и низкого качества.

В 1947 г. на базу текстильсбыта почти не поступало коверкотов, метро, люкс, высококачественных драпов, набивных шелков и модельной обуви». В письме, напоминающем по стилю коммерческую заявку, секретарь от имени обкома просил заместителя председателя Совета Министров СССР «... дать указание Министрам текстильной и легкой промышленности отгрузить в счет плана четвертого квартала: коверкота — 500 метров; бостона — 1000 метров, метро — 500 метров, люкс — 500 метров; драпа-1000 метров, мужской модельной обуви-1000 пар; дамской модельной обуви — 1500 пар; трикотажных изделий на 2000 рублей»1. Здесь важны объемы заказа. Хмелевский не скрывал того, что он намеревается приодеть номенклатурных работников, испытывавших дополнительные немалые трудности в связи с неожиданной отменой льгот и привилегий, обретенных ими в военные годы.

В июне 1947 г. Совет Министров РСФСР принял постановление № 448-11с «О расходах на социально-бытовое обслуживание руководящих партийных и советских работников областей, краев, автономных республик, городов и национальных округов». В нем речь шла об упорядочении, а в действительности о сокращении лимитов на пользование услугами сапожных и пошивочных мастерских для руководящих лиц.

«Это постановление Совета Министров РСФСР содержит в себе серьезный недостаток, так как оно правильно решает вопрос

82

об улучшении социально-бытового обслуживания советских работников, но в то же время сильно ухудшает материальное положение значительной группы руководящих работников партийного аппарата, — писал секретарю ЦК А.А. Жданову К.М. Хмелевский. — Постановление несправедливо обходит ту часть работников партийного аппарата, которая до сих пор охватывалась социально-бытовым обслуживанием». Далее, как полагалось в документах такого рода, он приводил конкретные примеры. «В итоге получается, что Уполномоченный Совета по делам религиозных культов, один состоящий в штате этого аппарата в облисполкоме, получает лимит в 400 рублей, а заместитель заведующего оргинструкторским отделом обкома ВКП(б) тов. Меккель, например, человек с высшим образованием, имеющий большой опыт партийной и инженерной работы и контролирующий работу ряда отделов облисполкома, оказалась совершенно лишена какого бы то ни было социально-бытового обслуживания». В конце письма, и так мало напоминающего по стилю тривиальную жалобу, Хмелевский перешел на язык требований: «Молотовский обком ВКП(б) считает постановление Совета Министров РСФСР до конца не доработанным и просит Ваших указаний Председателю Совета Министров тов. Родионову о разрешении Молотовскому облисполкому и горисполкому внести в число подлежащий социально-бытовому обслуживанию 9 заместителей заведующих отделами и помощника 1-го секретаря Молотовского обкома ВКП(б), 5 заместителей секретаря и 4 заведующих отделами Молотовского горкома партии, а также 6 секретарей райкомов ВКП(б) гор. Молотова и 1-го Секретаря ГК ВЛКСМ»1. В письме отчетливо слышен ропот рассерженных и разобиженных партийных аппаратчиков, отодвинутых от кормушки.

Заметим, что даже сокращенные лимиты партийных чиновников были выше, чем только что предоставленные льготы и привилегии для академической и профессорской части интеллигенции. Никто из них не получил никаких лимитов на социально-культурное обслуживание2.

Пока секретарь обкома тщетно пытался здравыми аргументами переубедить московские власти, его подопечные не теряли времени даром. За годы войны они научились обходить все и всяческие огра

1 Хмелевский - Жданову. 22.07.1947 г.//ГАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 141. Л. 5-7.

2 См.: Приказ по наркомату просвещения РСФСР № 293 от 19 марта 1946 Г.//ГАПО. Фр. 420. On. 1. Д. 260. С. 9-14.

83

ничения, установив взаимовыгодные отношения с хозяйственными руководителями. Те, кто занимал высокие посты, брали себе все, в чем нуждались. Зам. председателя облисполкома Гительман «...сверх установленного ему продовольственного лимита взял в январе 1947 г. в хозяйстве областной комплексной опытной станции мяса 7 кг.; в 1946 г. в швейной мастерской обллегпрома при лимите в 2000 рублей сшил для себя и своей семьи 22 вещи на сумму 4353 рубля»1. Хотя платил, естественно, не по коммерческим ценам. Секретарь горкома Попов «...постоянно на всем протяжении работы, от меня [завхоза горкома] получал папиросы и за них не рассчитывался»2. Начальники поменьше обкладывали данью колхозы. «Едет инструктор, секретарь райкома в колхоз и обязательно что-нибудь возьмет. Берет и скрывает от другого, а потом весь район об этом говорит. Как это было в П-Сергинском районе», — рассказывал на пленуме обкома все тот же К. М. Хмелевский:

«Колхозы, которые рассчитались с государством, могут что-нибудь продать и в райком, и в райисполком. Но это нужно делать организованно, через соответствующие торговые организации, потребсоюз и выдать открыто. Деньги платить за это. Мы имеем много таких случаев, когда районные работники, беря таким путем продукты, даже не рассчитываются за них. Надо против этого повести решительную борьбу. Таких людей, которые и в дальнейшем будут такими делами заниматься, надо снимать с постов и исключать из партии. Потому что они позорят партию. Беспартийные по этим людям начинают оценивать всю партию»3.

Партийные работники, наверное, кивали головами и продолжали привычные практики.

Рабочие сердились на другое: «Почему руководители предприятий и района живут во много раз лучше, чем мы?»4. Ответа на этот вопрос они не получали.

Не следует думать, однако, что московские власти пытались уменьшить экономическое неравенство между номенклатурой и рядовыми гражданами, многократно усилившееся во время войны.

1 Цепенников - Шкирятову 17.04.47//ГОПАПО. Ф. 2080. On. 1. Д. 12. Л. 56.

2 Рубцов - Зайцеву 12.12.1946//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 159. Л. 190.

3 Стенограмма 21-го пленума обкома ВКП(б). Т. 1. 15 июля 1946 Г.//ГО-ПАПО. Ф. 105. Оп. 12. Д. 9. Л. 127-128.

4 Информация «О настроении масс Орджоникидзевского района г. Молотова 18.07.1947».//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 13

Умная и наблюдательная современница событий записывает тогда же в свой дневник: «Новая иерархия вовсе еще не совершившийся факт, а еще процесс, в достаточной мере противоречивый и ощутимый. В закреплении новой позиции существенны два момента военного времени. Они резко протолкнули давно намечавшиеся изменения. Первое — это военная иерархия, которая сразу все прояснила. То, что вне ее было подхалимством, в ее пределах стало чинопочитанием. Содержание получило форму, красивую, правильную, молодцеватую, совместимую с честью и доблестью. Иерархия проецировалась в гражданский быт, где выглядит, конечно, иначе. Второй определяющий момент — это иерархия снабжения. Ею все сказано en toutes lettres*. Откровенно, напрямик. Она ежеминутно ощутима в быту, ее нельзя забыть. Наконец, она гораздо иерархич-нее имущественного неравенства, и по психологической своей сущности — ближе к неравенству сословному, кастовому и именно для него создает предпосылки»1.

Власти не ставили перед собой задачи свести разошедшиеся на опасное расстояние друг от друга полюса экономических статусов разных групп населения, а тем более, разрушить кастовую организацию общества2. Они просто разверстывали государево тягло по всем категориям подданных, наводили в хозяйстве порядок. «Тов. Сталин прямо сказал, что материальная зависимость, поборы, подачки — это самое позорное и самое нетерпимое явление в партии. Сейчас руководство ЦК объявило этому самую беспощадную борьбу. Сейчас вопросам самостоятельности партийных органов, их независимости и авторитету придается исключительное значение. Каждый присутствующий здесь должен понять и довести до сознания всех первичных парторганизаций, что нельзя связывать себе руки, отдаваться в зависимость хозяйственникам, ибо это лишает возможности партработников затем спрашивать с хозяйственников, по-большевистски их

Буквально с фр.: прописью; целиком, без сокращений. — Прим. ред.

1 Гинзбург Л. Я. Записные книжки. Новое собрание. М.: Захаров, 1999. С. 282.

84

85

поправлять», — объяснял новую партийную линию К. М. Хмелевский1.

Никто секретарю не возразил. Люди в этой комнате сидели дисциплинированные, тертые, не одну компанию пережившие. Знали, когда аплодировать, когда поддерживать, когда молчать.

Как они действительно относились к запретам на поборы, видно из чудом сохранившегося письма партийного работника секретарю обкома. Обычно бумаги такого рода — блокнотный листок, наспех записанный дрянным пером, в дела не подшивались. Сотрудник обкома получил премию от большого хозяйственного руководителя — золотые часы. Товарищи по партии сочли, что подарок не по чину и доложили секретарю обкома. Тот распорядился часы вернуть. Раздосадованный аппаратчик приказание выполнил, но обиделся и написал шефу:

«Николай Иванович!

Ваше поручение выполнено. По Вашей просьбе высылаю Вам справку комбината «Молотовуголь» о сдаче часов.

Только, Н. И., я забыл вам сказать, что одна из причин, толкнувшая меня на этот неправильный путь, это получение золотых часов тов. Швецовым [председатель облисполкома] — тоже как премия (по разрешению замнаркома тов. Горшкова). Поэтому я, очевидно, впав в ошибку, посчитал возможным взять часы по приказу т. Кротенко [директор треста «Молотовуголь»] как младший товарищ т. Швецова.

Вообще, Николай Иванович, я, видно, неудачник. Живу я скромно. Стараюсь всегда подражать вам как скромному ленинцу-большевику. Спасибо за учебу. Но, право, Николай Иванович, за 6 лет в обкоме ВКП(б) получилось, что меня во многом забывали, и вышло "Кому пироги, да пышки, а мне все синяки, да шишки".

С приветом»2

Рабочие, у которых отняли дополнительные хлебные пайки, сталкивались с другими трудностями, нежели их начальство. Они просто голодали. Руководители Чусовского металлургического завода в июне 1947 г. просили о помощи обком партии: «В настоящее время завод никаких видов дополнительного питания не имеет. Рабочие завода, одиночки, многосемейные и рабочие на трудоемких работах, и особенно инвалиды войны и труда и семьи погибших, не имея никаких видов дополнительного питания, получаемые ими нормированные продукты по карточкам расходуют в первые десять дней месяца, а остальное время находятся в весьма тяжелом продовольственном состоянии. В связи с создавшимся тяжелым продовольственным положением падает производительность труда, увеличивается заболеваемость, и все это вместе взятое не может не отразиться на выполнении плана завода»1.

Из Соликамска писали в Москву: «Рабочие не обеспечиваются промышленными товарами. Многие рабочие совершенно раздеты и разуты. <...> Из-за отсутствия мыла белье не простирывается. Рабочие, не имея смены белья, спят в верхней грязной одежде»2.

Местное начальство просит от властей — все равно, областных или центральных — товаров по коммерческим ценам, иначе говоря, расширения зоны свободной торговли. Зимой 1947 г. Хмелевский отправляет телеграмму Косыгину: «В связи с отменой хлеба холодным завтракам, второму горячему питанию, хлеба, крупы (так в тексте — О. Л.) Молотовский облкомпарт просит Вас улучшения питания шахтеров, грузчиков угля особенно сейчас в период сильных холодов обязать министерство мясомолочной промышленности немедленно открыть в городах Кизеле, Рубахе, Половинке, поселках Коспаша и Гремячьем пирожковые цеха для продажи горячих пирожков по коммерческим ценам, а также выделить для этой цели фонды сырья»3.

Москва, как правило, отвечала отказом: фондов нет. Мобилизуйте местные резервы. На поиск хлеба была двинута милиция. Начальник областного управления Н. Скрипник рапортовал о достигнутых успехах:

«В результате проверки на складах Заготзерно обнаружено в стадии порчи 780 тонн зерна, которое принятыми мерами через партийно — хозяйственные местные органы было полностью восстановлено. <...> В целях борьбы с т. н. "мелкими" хищениями хлебопродуктов и др. продовольственных товаров, начальникам 8 горотделов МВД и Начальнику милиции гор. Молотова было предложено провести единовременную гласную проверку рабочих и служащих, идущих со

1 Попов А. Забалуев - Антонову//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 169. Л. 59.

2 Кузнецов - Горемыкину. Февраль 1947 г.//ГОПАПО. Ф. 1845. Оп. 7. Д. 242. Л. 38.

3 Хмелевский - Косыгину. 26.01.1947 Г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 169. С. 1.

87

86

смены после окончания работы с мельзаводов, пекарен, складов, баз Заготзерно и крупных магазинов.

В результате организованной и проведенной 14 12 -46 г. операции за мелкие хищения из указанных объектов было задержано 107 человек. У задержанных было обнаружено и изъято:

Основными методами мелких хищений являются:

1. Вынос муки, зерна и др. продуктов в ведрах и бидонах под прикрытием картофельными и другими очистками. Или наливом сверху пищи, кваса и других жидких продуктов, в специально сшитых мешочках, которые подвязываются к животу, на спину, в рукава одежды и брюки.

2. Буханки печеного хлеба разрезаются пополам, а потом вкладываются в голенища сапог, в рукава одежды, брюки, или подвязываются к животу, спине, а потом выносятся. <...>

Из числа задержанных 48 человек на второй же день в порядке ст. 364 были осуждены по ст. 162 п. «е» УК к 1 году тюремного заключения каждый.

По опыту этой проведенной операции всем начальникам ГО и РО МВД предложено проводить такие операции не менее 2 раз в месяц. <...> В декабре за хищение, разбазаривание и порчу хлебопродуктов органами МВД и милиции области возбуждено 255 уголовных дел. По ним привлечен 461 человек. Из них арестовано 198 человек. В числе привлеченных:

Привлеченными по уголовным делам расхищено: Хлебопродуктов -52803 кг Разбазарено: 17850 кг.

88

Из этого количества найдено и изъято хлебопродуктов 63088 кг.

Выявлено оперативным путем скрытого от учета и подготовленного для хищения и разбазаривания зернопродуктов по колхозам и Заготзерно — 116216кг»1.

Не успокоившись на этом, милиционеры пошли по квартирам торговых работников, если находили в там излишки продовольствия, то изымали. Хозяев, невзирая на партийность и должность, вызывали на ночные допросы. Возбуждались дела, которые через некоторое время закрывались. Прокурор области докладывал в Москву: «В 1947 г. органы милиции Молотовской области возбудили неосновательно 640 уголовных дел, которые прекращены производством. Если же принять во внимание, что по каждому делу было допрошено только по 5 человек, то подверглись напрасному вызову на допросы более 3000 граждан. Необходимо при этом отметить, что в областном управления милиции допросы, как правило, происходят в ночное время, куда люди вызываются еще днем и находятся в ожидании по несколько (так в тексте — О. Л.) часов, тем самым люди в больших размерах теряют рабочее время»2.

Упомянутые в записке люди — в большинстве своем номенклатурные работники нижнего и среднего звена, которых областной комитет и сотрудничавшая с ним прокуратура в обиду не давала. Рабочих можно было зимой раздевать на улице, обыскивать, отбирать полбуханки хлеба, передавать дело в суд и выносить обвинительные приговоры. Начальники получали правовую защиту Так рождалась иллюзия, что и центральная власть их не обидит: денег, во всяком случае, не отберет.

Неожиданностью для номенклатурных работников стала конфискация денежных средств. И вот здесь возникает первый вопрос: отчего так случилось. Указание на государственную тайну ничего не объясняет. Информацию о денежной реформе властям утаить не удалось. Работники Гознака видели новые ассигнации с годом выпуска — 1947-м. В соответствующих отделах готовили проекты новых цен. Все это неоднократно согласовывалось, переделывалось, перепроверялось. О грядущих конфискациях московские чиновни-

1 Скрипник — Швецову. Докладная записка «О результатах выполнения постановления СМ Союза ССР и ЦК ВКП(б) от 25.10.1946 г. № 1362 "Об обеспечении сохранности государственного хлеба" органами МВД по Молотовской области». 17.01.947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 149. Л. 1-4.

2 Куляпин — в ЦК ВКП(б). «Докладная записка "О незаконных действиях органов милиции Молотовской области"». 7.02.1948//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 136. Л. 110.

89

ки сообщали своим близким, те — дальним. Шла цепная реакция. Уже задним числом в начале 1948 г. МВД СССР сообщило в ЦК, что утечка информации произошла в Ленинграде1. Паника, однако, началась в Москве, бывшей, помимо всего прочего, средоточием коммерческих магазинов и ресторанов2. За три недели до реформы население брало штурмом торговые учреждения, скупая в них все до последнего гвоздя.

В городе Молотове происходили подобные сцены. Правда, местные обыватели выглядят в этой ситуации более осведомленными и рационально мыслящими. Они несут деньги в сберкассы, заводят новые вклады, разукрупняют старые. Агитаторам за две недели до отмены карточной системы задают вопросы: «Предполагается ли денежная реформа?»3.

На оперативном совещании в городской прокуратуре 16 декабря 1947 г. его участники высказывают предположение о том, «что, вероятно, финработники разгласили государственную тайну, и поэтому отдельные лица вкладывали свои деньги в последние дни перед реформой на несколько книжек, мелкими вкладами до 3000 рублей». Тут же упоминают о взятках, которые «последние дни перед реформой брали с клиентов в сберегательных кассах за внеочередные услуги»4. Слова о взятках, по всей видимости, — повторение в официальной обстановке городских слухов. Последующие расследования этого обвинения не подтверждают.

Спустя некоторое время был обнаружен и один из источников информации. Начальник Александровского райотдела МВД «...вскрыл

1 См.: Жирнов Е. «Во вражеской группе подготовлялся перенос столицы в Ленинград» //Коммерсант-власть. 2000. № 38. С. 55.

2 В последние дни в городе Москве распространились слухи, что в ближайшие дни будет произведен обмен существующих денег на новые денежные знаки из расчета 10—12 копеек за рубль и что одновременно будут повышены цены на промышленные товары, отпускаемые по плановым ценам. — информировало МВД СССР ЦК ВКП(б) 30 ноября 1947 г. В связи с этим в Москве имел место массовый наплыв покупателей в магазины, торгующие промышленными товарами». Скупали меха и шубы, живописные полотна и золотые кольца, охотничьи ружья и мотоциклы. См. Жирнов Е. «Полностью скуплены меха, пианино, часы, мотоциклы...»//Коммерсант-власть. 2002. № 48. С. 74-75.

3 Информация «О задаваемых вопросах трудящимися Кагановическо-го района г. Молотов за период с 4 ноября по 4декабря 1947 г».//ГОПАПО. Ф. 1. Оп. 45. Д. 335. Л. 18-18(об).

4 Протокол № 18 Оперативного совещания, состоявшегося при прокуроре г. Молотова. 16.12.1947 г.//Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 19.

90

пакет с инструкциями один раньше установленного срока и 14.12.1947 г. вручил их руководителям финансовых и других органов района... в не опечатанном виде». Удовлетворив свое любопытство, он тут же приступил к практическим мерам: 13 декабря его супруга оформила вклад на имя мужа в сумме 2035 руб., посоветовав своей приятельнице «...сдать свои сбережения пока не поздно в сберкассу, так как ей доподлинно известно со слов мужа, что вклады до 3000 тысяч рублей будут переоцениваться рубль за рубль». Стоит ли удивляться, что в районную сберкассу в субботу «был большой наплыв вкладчиков» — 47 человек1.

И, тем не менее, множество лиц, имеющих на руках значительные денежные суммы, оказались застигнутыми врасплох. Можно только догадываться, почему ответственные сотрудники того же МГБ или финансовых органов, директора заводов и партийные секретари прошли мимо упорных слухов о грядущей реформе. Пребывали ли они в состоянии «идеологического фантазма», при котором люди «...прекрасно осознают действительное положение дел, но продолжают действовать так, как если бы они не отдавали себе в этом отчета»2? Эти люди за годы войны привыкли к собственной значимости. Они поверили, что возврата к практикам 1937 г. больше не будет и были настолько уверены в завтрашнем дне, что не могли допустить мысли о том, что государство поведет себя по отношению к ним столь безжалостно и неблагодарно: не предупредит заранее о грядущих изменениях, не предоставит им особых возможностей.

Те же из них, кто по роду службы и опыту был лучше информирован, по всей вероятности, растерялись в разноголосице противоречивых слухов и сведений, поступающих из различных московских инстанций по поводу будущей реформы. Справка, составленная начальником особой инспекции МГБ в феврале 1948 г., глухо упоминает о том, что «...еще до выхода в свет данного закона некоторые работники УМГБ Молотовской области оказались не на высоте своего положения, видя, что на горизонте вырисовывается "неясность" исхода с денежной реформой, начали шарахаться в крайности. Появилась растерянность, оказались в плену обывательщины»3. Вероятно, в сходную ситуацию попали и руководители городских финансовых органов. Во всяком случае, люди, наиболее защищенные по своему служебному

91

и общественному положению, встретили сообщение по радио об обмене денег совершенно неподготовленными. И в последующие дни они совершали множество хаотических, иррациональных поступков в надежде сохранить и свои сбережения, и свою идентичность.

Но сначала несколько слов о других — неноменклатурных — лицах, пытавшихся в эти декабрьские дни спасти и приумножить свои сбережения. Речь идет о работниках торговли и снабжения, прочих гражданах, состоящих при распределении продуктов и промтоварах. Это был их час. Обмен денег и рост государственных цен открывали широчайшие возможности для быстрого обогащения и последовавшего за ним разоблачения. Некоторые попадались сразу, другие через месяц, третьи ушли от наказания. Уже в январе 1948 г. прокурор города Симонов докладывал начальству об окончании девяти дел такого характера. Заведующая магазином № 55 ликеро-водочного завода «... 15 декабря 47 г. сдала 31 тысячу рублей старого образца собственных денег инкассатору Госбанка под видом выручки и скрыла от учета 328 литров водки». 15 лет лишения свободы. «Зав. базой ОРСа телефонного завода <...> 15 декабря внес личных денег старого образца под предлогом выручки за продажу водки 12 тысяч 100 рублей, а водку от учета скрыл». 12 лет лишения свободы. «Приговор суда опубликован в областной газете «Звезда»1.

Нельзя сказать, чтобы эти драконовские меры были эффективными. Спустя некоторое время в партийные органы, в редакции газет, в милицию посыпались заявления от рассерженных горожан. Одно из них переправил секретарю обкома П. Ф. Пигалеву редактор «Звезды» Б. Назаровский: «Старший мастер завода № 19 имени Сталина Вечинкин пишет: «У проходной завода совершенно нет порядка. Здесь свили гнездо спекулянты и продают разного рода снедь. В то же время палатка ОРСа завода бывает закрытой. В буфетах и рабочих столовых, находящихся в заводе, почему-то не продают папирос. Рабочие вынуждены покупать папиросы у спекулянтов»2. Наиболее оборотистые граждане устремились в Москву, где уже по новым ценам и на новые деньги скупали товары первой необходимости для перепродажи. В докладной записке городского прокурора на имя прокурора генерального скрупулезно перечисляются трикотажные изделия, головные платки, отрезы материи, дамские юбки, а также

1 Симонов - Горшенину. 16.01.1948//ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д 166 Л. 42.

2 Назаровский - Пигалеву. 22.12.1947//ГОПАПО Ф. 105. Оп. 13 Д. 169. Л. 97.

галоши и тетради, конфискованные у спекулянтов1. В основном все-таки торгуют водкой, вином и папиросами, полученным для реализации от торговых работников. И то, и другое куплено за старые деньги и потому иной раз продается по ценам ниже государственных2.

Врачи, имеющие частную практику (легальную или полулегальную), хорошо зарабатывающие артисты театра оперы и балета поступали иначе. Профорг театра оперы и балета оптом скупил профсоюзные марки, дабы позднее продать их за новые дензнаки. Дантист — заведующий зубопротезным отделением вместе с начальником медсанчасти закрытой поликлиники завода им. Молотова «...15 декабря сдали в госбанк на свой расчетный счет под видом выручки свои личные деньги — 11 000 рублей с тем, чтобы получить эту сумму обратно деньгами нового образца»3. Так же поступали и иные лица. Сейчас уже не установить, как медики намеревались вернуть свои деньги из государственной казны, но из прокурорской переписки явствует, что такая возможность наличествовала. Заметим, что руководство Молотовского управления Госбанка телеграфного распоряжения о запрете приема денежных средств, за исключением выручки хлебных магазинов, не выполнило. «В силу такой бесконтрольности отдельные организации (Госбанка — О. Л.) принимали денежные средства от населения по всем видам платежей вперед — в погашение займа, ссуд, квартплаты и т.п., а отдельные должностные лица собственные деньги перечисляли на расчетный счет учреждений, чтобы сохранить их в новой, 100-процентной стоимости»4. Обратим внимание и на то, что деньги принимались только от «избранных», иначе не объяснить появление краткосрочного черного рынка, на котором происходил обмен старыми дензнаками по особым ценам5.

Большинство людей, не имевших свободных средств, столкнулись с другими трудностями. Отмены карточной системы ждали. На

1 См.: Симонов — Горшенину. Докладная записка. 31.12.1947 Г.//ГАПО Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 33-34.

2 Там же, С. 34.

3 Симонов - Хмелевскому 13.01.1948//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 138. С. 50.

4 Симонов — Хмелевскому /без даты/. Черновик Докладной записки// ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 46.

3 Ряд руководящих работников хозяйственных организаций имели ссуды на индивидуальное строительство. Пользуясь проведением реформы, эти люди занялись скупкой денег и скупленными деньгами погашали ссуды». Из выступления прокурора С. И. Симонова на оперативном совещании 16.12.1947 г./ДАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 19.

93

92

нее надеялись. Ее готовили. Специалисты Госплана разрабатывали схемы снабжения населения продуктами и товарами первой необходимости. Нормы продажи товаров «в одни руки» регулировались специальным постановлением: хлеб печеный — 2 кг; крупа, макароны — 1 кг, мясо и мясопродукты — 1 кг; колбасные изделия и копчености — 500 г; сметана — 500 г; молоко — 1 л; сахар — 500 г; хлопчатобумажные ткани — 6 м; нитки на катушках — 1 шт.; чулки-носки — 2 пары; обувь кожаная, текстильная, резиновая — по одной паре каждой, мыло хозяйственное — 1 кусок; мыло туалетное — 1 кусок; спички — 2 коробки; керосин — 2 л1.

Заранее накапливали продовольственные запасы. Готовили вагонный парк. Ремонтировали помещения под новые торговые точки. Когда же прозвучал сигнал, выяснилось, что дело организовано из рук вон плохо.

Контролер Министерства государственного контроля СССР 24 декабря 1947 г. сообщал секретарю Молотовского обкома: «Постановление Совета министров Союза ССР № 3129-1020 от 2 сентября ...в части расширения торговой сети в связи с переходом на бескарточную торговлю продовольственными и промышленными товарами облисполкомом полностью не выполнены. <...> Сельских магазинов следовало открыть 20, фактически открыто 6; хлебных магазинов необходимо было открыть 35, открыто — 24». И в старых, и в новых магазинах, оказывается, нечем было торговать. Склады и базы были забиты продовольствием, которое почему-то не отгружалось по торговым точкам. «При потребности в главнейших промышленных городах области на один месяц 10 438 тонн муки на хлебозаводах, мельницах и на складах Заготзерно имеется 15 462 тонны, что обеспечивается полуторамесячным запасом муки. Из выделенного фонда по 15 промышленным городам области на 15 дней — 4204 тонны крупы, в наличии ее имеется на местах 1936 тонн, что составляет 48,4% к потребности. Причем, по отдельным промышленным городам области крупы совершенно нет, либо она имеется в крайне ограниченных размерах. По городу Молотову из 2537 тонн полученного фонда имеется 213 тонн, что составляет обеспеченность всего лишь — 8%».

В первые дни после реформы многие магазины не работали. Работники торговли не успели произвести инвентаризацию и переоценку товаров. Хлебозаводы не справились с увеличением производства и гнали брак. В магазин № 9 Молотовского облторга «от хлебозавода

1 См.: Завадская Э., Царевская Т. Денежная реформа 1947 года: реакция населения.//Отечественная история. 1995. № 6. С. 134 -135.

94

№ 2 поступило 4572 кгр, из которого 749 кгр оказалось сплошного брака; хлеб не промешан, сырой, с пережженными верхними и нижними корками»1.

Трудящиеся роптали. Заместитель редактора газеты «Звезда» составил для секретаря обкома обзор писем с мест: «По тракту между Кудымкаром и Белоевым ежедневно можно видеть толпы белоевцев, идущих за хлебом в Кудымкар. В самом Белоево положение очень плохое. С утра население устремляется в районный центр, где с полуночи стоит в очередях, чтобы взглянуть на магазины. Утро. Открываются магазины. Вся очередь устремляется в двери. Происходит крик, давка, летят разбитые стекла. Немного погодя, продав десяток буханок хлеба и килограмма 4 сахара, продавец объявляет, что лимит весь вышел, и разочарованная публика расходится, нелестно отзываясь о порядках»2.

Нужно заметить, что к торговле без карточек номенклатурные работники приспособились быстро. В этом же обзоре Гуревич, ссылаясь на письма трудящихся, сообщает: «Карточки в Белоево отменили, но ввели списки. Причем, введено два списка. В первый включены секретарь райкома другие ответственные работники, а во второй — прочие. В особых ларьках люди первого списка получают всего вволю, а для свободной торговли выбрасывается то, что уже никто не берет». В другом селе «заведующий головным магазином ежесуточно в ночное время развозит товар по квартирам ответственным работникам. Жаловаться об этом нарушении торговли в районе некому, так как районное начальство значится в списках»3.

Особыми услугами торговли номенклатурные работники пользоваться умели. В чрезвычайных ситуациях им нужно было установить связи с работниками учреждений финансовых на основе общего интереса: сохранения и приумножения личных денежных запасов. Социальные сети выстраивались с двух концов: от высокопоставленных чиновников партийного, советского, хозяйственного и карательного аппаратов к служащим финансовых учреждений — и в обратном направлении. Причем в эти цепочки вовлекались на основе доверительных отношений третьи лица, являющиеся посредниками между договаривающимися сторонами, или замещающие, а в некоторых случаях

1 Ильин - Хмелевскому. 29.12.1947 Г.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 169. Л. 111-119.

2 Гуревич - Пигалеву 30.12.1947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 169. Л. 108.

3 Там же, Л. 106-109.

95

прикрывающие во время противозаконных операций высокопоставленных чиновников разных серьезных ведомств.

Основные события развернулись в сберегательных кассах. Номенклатурные работники и служащие финансовых учреждений увидели в трехтысячных вкладах реальную возможность спасти денежные накопления от конфискации. Нужно было только, заручившись согласием руководства сберкасс, внести на счета деньги задним числом. И такое согласие было получено. Начальник Молотовского управления сберкасс Панынина даже проявила собственную инициативу, оповестив многочисленных чиновных знакомых о такой возможности. Позднее ее сделали козлом отпущения, обвинили в том, что именно она сбила с истинного пути заслуженных и солидных мужчин, заставила их совершать антигосударственные действия. Секретарь обкома Кузьма Хмелевский на заседании бюро найдет соответствующую формулировку: «Паныпина — заведующая госсберкассой не только сама сделала крупное преступление, но провоцировала целый ряд руководящих работников, ей это было выгодно»1.

Партийный секретарь, естественно, лицемерил. Стремясь выгородить собственных подчиненных, он представил их несмышлеными и наивными подростками, поддавшимися на уговоры матерой обманщицы. Может быть, хотел так нейтрализовать воздействие устрашающей прокурорской политической риторики, явно позаимствованной из языка партийных дискуссий двадцатых годов. В «Справке», составленной в городской прокуратуре для обкома ВКП(б) в феврале 1948 г., в адрес нарушителей звучали грозные ноты: «Выражая настроения наиболее отсталых слоев населения, в сознании которых еще сильны пережитки капитализма, эти лица показали свою политическую неустойчивость, своими действиями подрывали денежную реформу и тем самым наносили ущерб государству»2.

В деталях, однако, К. Хмелевский был прав. Действительно, у Паньшиной, кроме сугубо статусных, были материальные основания принимать задним числом вклады от важных лиц и взять в со

1 Протокол 2 от 9.04.1948 г. заседания бюро обкома ВКП(б)// ГОПАПО Ф. 105. Оп. 14. Д. 36. Протоколы NN 1-2 заседаний бюро обкома ВКП(б). 6 апреля 1948 г. - 9 апреля 1948 г. - С. 118.

2 Справка о фактах грубого нарушения постановления Совета Министров Союза ССР и ЦК ВКП(б) от 14 декабря 1947 г. «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары» учреждениями, предприятиями, организациями и должностными лицами» 17.02.1948//ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 102.

участники высокопоставленных сотрудников МГБ — чтобы обезопасить себя в случае расследования. Она и свои деньги принялась спасать после объявления о реформе. «Панынина по Центральной сберегательной кассе оформила на свое имя и на имя сына вклад на сумму 8000 рублей. Она же оформила четыре вклада на себя и своего сына в сумме 20 000 рублей по сберкассе № 081 завода «Красный Октябрь»1.

На позднейших допросах в городской прокуратуре работники центральной сберкассы рассказали, что делалось в операционном зале Центральной сберегательной кассы № 22 г. Молотова поздним вечером 14 декабря. Процитируем показания главного бухгалтера Дмитрия Федоровича Быкова, молодого человека 25 лет с восьмиклассным образованием:

«14.12.1947 г. по заранее данному распоряжению Паньшиной ... приблизительно в 6 часов вечера, я прибыл на совещание, которое было намечено, но повестка дня должна была быть объявлена на совещании. Приблизительно около 8 часов вечера мы были приглашены на совещание, где прорабатывались инструкции министерства финансов. <...> Совещание закончилось приблизительно в 10-30 вечера. После совещания я спустился в операционную часть, где прием вкладов уже заканчивался. Так как после нашего совещания я должен был провести оперативное совещание с работниками сберкассы, то я обратился к <...> Паньшиной, чтобы заканчивать операционный день или не заканчивать, ввиду того, что операции за день были большие, и сразу же после работы я проводил инструктаж по переоценке вкладов. Паныпина ответила, чтобы мы не заключались и оставили один операционный дневник не законченным. Кроме того, Паныпина предупредила меня, чтобы я оставил один билет на предъявителя для директора одного завода. <...> Когда я проводил инструктаж, то зав. опер, частью Кропачева А. П. находилась в операционной части и выполняла прием вкладов, как я позднее узнал, по распоряжению Паньшиной.

15 декабря 47 г. <...> мне ответили, что Кропачева находится в фондовом отделе и принимает вклады. <...> Кропачева мне заявила, что ее завалили деньгами, в большинстве случаев — работники Гор-управления по распоряжению Паньшиной. <...>

97

96

Я лично, видя, что все начальство вкладывает, внес 2180 рублей на предъявительский вклад, о чем поставил в известность Кучину»1.

Среди упоминаемого начальства был и «человек с ружьем». «В отношении приема денег от сотрудника — не знаю, или МГБ, или МВД, погонов не видел, — дополняет свои показания Быков.- Был одет в штатское пальто с пистолетом. То же самое, с согласия заведующей. Сотрудник назвал себя следователем; фамилии я не знаю; и вклад был оформлен на предъявительское лицо»2.

Всего в сберегательной кассе № 22 было принято таким образом 83 вкладов на сумму 203 ООО рублей3.

В сберкассе № 6983 Сталинского района все началось на день позднее — в понедельник 15 декабря. «После приезда Паныпиной с группой актеров театра оперы и балета (6 чел.) и с работником МГБ Владимировым, которым по указанию Паныпиной были оформлены вклады задним числом, сотрудники этой райсберкассы стали оформлять вклады в большом количестве себе и своим родным и знакомым»4. В итоге приняли 81 вклад на сумму 187 тысяч рублей5. Замечу, что актерское прикрытие было не случайным. В номенклатурной среде г. Молотова были хорошо осведомлены о пристрастии хозяина — так называли между собой Кузьму Михайловича Хмелевского — к людям театра: он обеспечивал их квартирами вне всякой очереди, заботился о присвоении почетных званий, приветственные телеграммы посылал6.

Владимиров или его шеф, разработавший всю операцию, надеялись на то, что по поводу актеров никто шум поднимать не будет. И все уладится.

В других районах действовали прямолинейней. Обойденные вниманием Паныпиной партийные секретари проявляли собственную инициативу. Одни из них, как секретарь Кагановического райкома Хрущев, отдавали письменные распоряжения на официальных блан

1 Протокол допроса свидетеля Быкова 8.01.1948.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 138. Л. 52-52/об/

2 Там же. Л. 53.

3 Симонов — Хмелевскому. Докладная записка.//ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 46.

л Протокол допроса свидетеля Быкова 8.01.1948.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 138. Л. 49.

5 Симонов — Хмелевскому. Докладная записка.//ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 46.

6 См.: Стенограмма 6-го пленума обкома ВКП(б). 13.01.1950— 14.01.1950.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 16. Д. 2. - Л. 10, 63-64,143.

ках, иные просто приносили деньги. Все оформляли задним числом: «Нигде ведь не указано о том, что мы принимали вклады 15-го декабря. Потому не может быть разговора о пятнадцатом числе», — инструктировала своих подчиненных Паныпина1.

В сельской местности было проще. Там не церемонились. В далеком Юго-Осокинском районе работники сберкассы принимали вклады прямо «...на улице и на другие вымышленные фамилии»2.

В марте следующего года министр финансов РСФСР Софронов перешлет в Молотовский обком далеко не полный список должностных лиц, оформивших вклады задним числом. В нем — директор завода им. Калинина (в списке ошибочно указан завод им. Сталина) и заведующий хозяйственно-финансовым сектором облисполкома, заместитель начальника областного управления связи, секретари райкомов, комсорг ЦК ВЛКСМ на заводе им. Молотова и начальник областного управления МГБ СССР3.

Дело генерала Зачепы, а именно он был тогда начальником областного управления государственной безопасности, стало самым громким событием денежной реформы в Молотовской области и даже вошло в местный фольклор. Спустя десятилетия о нем напомнит В. Астафьев. В повести «Так хочется жить» возникает зловещая фигура генерала — «наполовину татарина, наполовину хохла. Через несколько лет этот деятель будет избран депутатом Верховного Совета как железный чекист и истинный коммунист, а еще через года три во время денежной реформы нагреет он родное государство на несколько миллионов и, будучи помещен в закамскую психушку, быстренько кончит там свои дни, потому что орал на всю округу, мол,

98

99

есть воры и повыше него, и он всех выведет на чистую воду, исчезнет беззвучно и бесследно с испоганенной и ограбленной земли»1. В действительности все было проще и прозаичней. Иван Иванович Зачепа, прослуживший в карательном ведомстве на десять лет больше своего тогдашнего министра В. С. Абакумова, пережил того едва ли не на четверть века. Он скончался в г. Киеве в 1976 году.

После увольнения с должности И. И. Зачепа побыл некоторое время безработным; через три года вернул себе партбилет, уехал на Украину, где мирно трудился на комбинате «Украинуглестрой» — сначала начальником отдела кадров, а затем начальником охраны. Понижение по службе, по всей видимости, вызвано было недостатком образования. Человеком был Иван Иванович не слишком грамотным. Учился в приходской школе и только в 1947 г. экстерном окончил среднюю школу при Молотовском пединституте. Писал генерал с грамматическими ошибками, запятых не признавал вовсе. В 1955 г. Иван Иванович вышел на пенсию2.

Ему повезло много больше, чем соседу по области и товарищу по должности. Начальником управления МГБ по Свердловской области был тогда генерал-лейтенант Тимофей Михайлович Борщев, человек заслуженный, одно время бывший заместителем наркома внутренних дел Азербайджана, затем наркомом того же ведомства в Туркмении, а в 1941 г. переброшенный в Свердловск. «Тимофей Михайлович раньше времени (утром 14 декабря 1947 г.) вскрыл пакет с секретной инструкцией о проведении денежной реформы в стране. Узнав таким образом о предстоящей реформе и поняв, что по ее результатам он потеряет значительную сумму, Борщев спешно дал ряд распоряжений своим сотрудникам. Работники секретариата УМГБ, получив от Борщева деньги, обязаны были незамедлительно внести их на сберегательные книжки своего начальника. <...> В то же время родственники начальника УМГБ области сумели разложить крупные суммы денег, лежащие на сберкнижках, на более мелкие вклады, чем также спасли свои сбережения от надвигающейся денежной реформы»3. Спасли ненадолго. Было расследование, признание, а затем отстранение от должности по ходатайству

100

Свердловского обкома. Уволенный со службы генерал вернулся в Азербайджан. Дальше информация из справочника: «Работал заместителем председателя Бакинского горисполкома, помощником секретаря ЦК ВКП(б) Азербайджана и заместителем заведующего отделом административных органов ЦК АКП(б). В апреле — июле 1953 г. начальник управления охраны МВД Азербайджанской железной дороги, снят с поста (С. 132) и уволен из органов МВД после ареста Берии. Лишен звания генерал-лейтенанта 23 ноября 1954 г. Постановлением Совета Министров СССР "как дискредитировавший себя за время работы в органах [имелись в виду вовсе не злоупотребления по службе в 1947 году, но азартное исполнение приказов НКВД СССР и ЦК КПА в 1937-1938 гг. - О. Л.] и недостойный в связи с этим высокого звания генерала". Арестован в январе 1955 г. и в апреле 1956 г. выездной сессией ВКВС СССР приговорен к расстрелу. Расстрелян 16 мая 1956 года»1.

Генерал-майор Зачепа колебался дольше, не зная, как спасти свои деньги. 15 декабря он, наконец, решился. При помощи все той же вездесущей Паньшиной изъял из сберкассы старыми банкнотами семейные вклады на сумму 34 000 рублей, добавил к ним карманные деньги и разместил 50 000 рублей мелкими вкладами на несколько имен в сберкассе Сталинского района. Все эти операции он проделывал чужими руками. Деньги снимал со счетов и заново на другие счета зачислял начальник его секретариата Владимиров2. Примеру генерала последовали подчиненные. Секретарь парторганизации УМГБ «...сдал в коммунальный банк 31 058 рублей, будто бы собранных с жильцов дома работников УМГБ на топливо», с тем, чтобы позднее вернуть их без изъятия новыми банкнотами. «На самом деле эти деньги с жильцов не собирались»3.

Молотов — город маленький. Слухи о генеральских деньгах дошли до секретаря обкома Кузьмы Михайловича Хмелевского, который немедленно вызвал члена бюро обкома Зачепу для разговора.

Генерал был в городе человеком новым. В должности начальника областного управления состоял с декабря 1943 г. До войны 20 лет служил на Украине: руководил районными отделами НКВД, экономическим отделом в областном управлении, год прослужил начальником особого отдела кавалерийской дивизии. Пережил Балицко-

1 Абрамов В. Евреи в КГБ. М.: Яуза - Эксмо, 2005, С. 132-133.

2 См.: Справка Начальника особой инспекции МГБ Союза ССР полковника Балябина. 2.02.1948.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 138. Л. 22-23.

3 Справка Начальника особой инспекции МГБ Союза ССР полковника Балябина. 2.02.1948.//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 14. Д. 138. Л. 21.

101

го*. Во времена Леплевского** и Успенского*** в разгар большого террора начальствовал горотделом НКВД г. Ворошиловске в Донбассе. По всей видимости, не слишком усердствовал, во всяком случае, никаких наград за службу не получил, зато выжил, уцелел и дождался карьерного взлета в 1939 г. Для Западной Украины потребовались проверенные кадры.

В своей автобиографии Иван Иванович с гордостью напишет: «Во время событий в Польше меня с оперативной группой Наркомата направили в передовых частях РККА в освобожденные районы Западных областей Украины, где проводили специальную работу по линии НКВД в Волынском воеводстве: Луцк, Ровно и др.»1. По итогам работы Зачепу назначают начальником областного управления НКВД-НКГБ в г. Дрогобыче и награждают медалью «За отвагу»2. При подходе немцев он успевает вовремя эвакуироваться «...в полном составе управления». Во время отступления с частями Юго-Западного фронта Зачепу назначают заместителем командира 8-го стрелкового

1 «Оперативно-чекистские группы НКВД УССР и СССР были созданы для участия в походе по освобождению от поляков западных областей Украины. Чекисты должны были, двигаясь за наступающими частями РККА, производить аресты и задержания офицеров польской армии, полицейских, жандармов, секретных агентов полиции и жандармерии, представителей крупной буржуазии, активных членов и руководителей антисоветских националистических партий (как украинских, так и польских). Одновременно сотрудники оперативно-чекистских групп занимали важнейшие правительственные здания, производили сбор и захват оружия, изымали архивные документы и материалы спецслужб бывшей панской Польши, удерживали в тюрьмах уголовных заключенных». — В кн.: Тумшис М. ВЧК. Война кланов. М: Яуза - Эксмо, 2004. С. 222.

102

корпуса по охране войскового тыла. О своей временной работе он с гордостью пишет в автобиографии: «С группой работников НКВД, мне приданной, наводил порядок вплоть до применения оружия к злостным дезертирам и бежавшим с передовой» 1. На фронте, однако, Зачепа не задержался, получив должность начальника УНКВД по Сталинской области*. После ухода Красной армии из Донбасса Иван Иванович получает свой первый орден и отправляется в глубокий тыл — в город Молотов. Если верить официальной характеристике, здесь «...он зарекомендовал себя опытным руководителем, умеющим правильно организовать агентурно-оперативную и следственную работу аппарата управления и периферийных органов МГБ». Зачепа «...принимает участие в раскрытии и расследовании наиболее сложных групповых уголовных дел». Его представляют к ордену «за помощь, оказанную областным управлением МГБ руководителям предприятий по выпуску боеприпасов в период Отечественной войны»2. Здесь Зачепа становится генералом, орденоносцем, членом узкого партийного руководства. Депутатом Верховного совета Зачепу не выбирали. В «Характеристике», подписанной К. М. Хмелевским, перечисляются достоинства Ивана Ивановича: «Принципиальность и настойчивость в работе, начатое дело доводит до конца, скромный и требовательный, чуткий и отзывчивый к нуждам работников аппарата. Он пользуется большим авторитетом среди работников МГБ и в партийной организации»3.

Тем не менее, Кузьма Михайлович сразу поверил в то, что генерал смошенничал. На заседании бюро обкома Хмелевский сумбурно и сбивчиво рассказал о своей первой реакции:

«Должен сказать, что, когда городская прокуратура, в частности, городской прокурор т. Симанов дал сигнал о нарушении денежной реформы со стороны т. Зачепа, и материал, который поступил в обком еще до тов. Соколова, тогда уже было достаточно ясно для того, чтобы утверждать, что было бы типичным злоупотреблением, которые имели места, т. Соколова еще не было, и дело не начиналось проверяться. Я вызвал т. Зачепа и поставил вопрос, что поступил такой-то

1 Автобиография члена ВКП(б) Зачепа Иван Ивановича/ДОПАПО. Ф. 105. Оп. 220. Д. 1134. Л. 7-7(об).

* С 9.11.1961 - Донецкая область УССР. - Прим. ред.

2 Характеристика на начальника управления министерства госбезопасности по Молотовской области т. Зачепа И.И. 9.04.1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 220. Д. 1134. Л. 11.

3 Характеристиканатов.ЗачепаИванаИвановича.28.11.1946//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 220. Д. 1134. Л. 17.

103

материал, что делали. Я ожидал, что т. Зачепа — член бюро обкома партии, если допустил такую ошибку, глупость, прямо все расскажет, тогда куда было бы проще решать»1.

Стало быть, и раньше Хмелевский допускал такую возможность. Или в прежнем поведении Зачепы секретарь заметил соответствующие черты характера, или, как Н. С. Хрущев, подозревал в сотрудниках НКВД неуемную страсть к личному обогащению2, или недоверчиво относился украинским чекистам (о подвигах В. Я. Левоцкого — начальника Пермского горотдела в 1937—1938 гг. «неизлечимого алкоголика и опустившегося человека», бывшего безжалостным и безоглядным террористом он мог быть осведомлен3), или просто, будучи человеком многоопытным и умным, Хмелевский не слишком верил в бескорыстие ответственных работников. Тому были весомые причины.

Он уже знал, что и некоторые районные партийные секретари вели себя в декабре 1947 г. совершенно по-генеральски. В справке, отправленной в ЦК, обком ВКП(б) сообщал: «Первый секретарь Кизеловского Горкома ВКП(б) т. Шиян внес в сберкассу 15 декабря — 1100 рублей, второй секретарь этого горкома тов. Пушкарев внес 800 рублей. <...> Бюро обкома ВКП(б) своим постановлением от 3 февраля 1948 г. объявило т.т. Шиян и Пушка-реву выговор с занесением в учетные карточки и сняло их с постов секретарей горкома. Работники финансовых органов и сберкассы гор. Кизела, допустившие указанные нарушения, привлекаются к уголовной ответственности. <...> Бюро обкома ВКП(б) своим постановлением от 3 февраля 1948 г. объявило т.т. Шиян и Пушкареву выговор с занесением в учетные карточки и сняло их с постов секретарей горкома. Работники финансовых органов и сберкассы гор. Кизела, допустившие указанные нарушения, привлекаются к уголовной ответственности. <...>

1 Протокол 2 от 9.04.1948 г. заседания бюро обкома ВКП(б)//ГОПАПО Ф. 105. Оп. 14. Д. 36. Протоколы №№ 1-2 заседаний бюро обкома ВКП(б). 6 апреля 1948 г. - 9 апреля 1948 г. - Л. 120.

2 И. А. Серов — Наркомвнудел УССР в 1939 г. жаловался по начальству, что во время польского похода Н. С. Хрущев оскорблял его, обвинив в барахольстве: «Вот Вы, сотрудники НКВД, нахапали себе машин и разъезжаете, показывая дурной пример другим». Из докладной записки И. А. Серова Л. П. Берия. 27.09.1937//Хрущев Н.С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Т. 1. М.: Московские новости, 1999. С.765.

3 См.: Протокол партийного собрания 3-го отдела УГБ УНКВД [Одесской области}/20-21.07/1937/ГА СБУ. Одесса. Д. 25468. ФП. Т. 2. Л. 29.

В гор. Молотове допустили нарушение постановления Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 14 декабря 1947 г. 20 руководящих работников-коммунистов. Первый секретарь Кагановическо-го райкома ВКП(б) гор. Молотова тов. Комаров 15 декабря 1947 г. внес в сберкассу 988 рублей, второй секретарь этого райкома тов. Пьянков — 426 рублей, зав. Отделом агитации и пропаганды тов. Саулина — 2900 рублей. Т.т. Комарову и Пьянкову объявлен выговор и тов. Саулиной — выговор с занесением в учетную карточку. Секретарь по кадрам Молотовского РК ВКП(б) тов. Шилов внес в сберкассу после опубликования постановления правительства 1700 рублей, и зав. оргинструкторским отделом этого же райкома тов. Берсенев — 1200 рублей. Оба они сняты с занимаемых постов. <...> Вопрос о работе и привлечении к партийной ответственности остальных коммунистов в настоящее время рассматривается в райкомах, горкоме и обкоме ВКП(б)»1.

Хищнические наклонности партийных работников проявлялись и ранее. В июле того же 1947 г. бюро обкома исключило из партии и отдало под суд секретаря Ленинского райкома города Молотова. Эта женщина в течение четырех лет беззастенчиво пользовалась народными деньгами. Так назывались взносы, собранные у граждан на подарки бойцам Красной армии и вспомоществование семьям погибших фронтовиков. Их почему-то хранили не на особых счетах в сберкассе, но в сейфах партийных комитетов. Секретарь Ленинского райкома — женщина молодая и безмужняя оттуда брала на свои нужды, не брезгуя время от времени и деньгами из партийной кассы. Делилась с бухгалтером и с заведующим военным отделом. В конце концов, бухгалтеру стало неловко, и она пришла с повинной. Секретарь райкома ни в чем признаваться не хотела. После расследования выяснилось, что компания украла свыше 300 000 рублей. По тем временам сумма немалая2. Если деньги были по какой-то причине недоступны, не брезговали и вещами. Из того же самого подарочного фонда для солдат и офицеров подшефной 62 стрелковой дивизии секретарь Молотовского горкома ВКП(б) пару золотых часов при

105

104

своил себе секретарь горкома ВКП(б) Попов, тот самый, который за папиросы не платил1.

0 том, что моральный уровень сотрудников МГБ не выше, чем у партийных работников, Хмелевский был хорошо осведомлен. Ему сообщали, что в органах слишком много пьют, от чего случаются всевозможные эксцессы. Один оперативный сотрудник «...на почве систематического пьянства, покончил жизнь самоубийством».2 Другой, напившись до бесчувствия, вообразил себя фронтовым снайпером: «1 мая 1947 г. ст. оперуполномоченный «СМЕРШ» Бе-резниковского ГО МВД Дробинин в пьяном виде с чердака из мелкокалиберной винтовки обстрелял агитмашину, в кузове этой машины убил пионерку Котельникову 13 лет, ученицу 5 класса, были ранены член ВКП(б) Коган и 7-летний мальчик. Дробинин Военным трибуналом осужден к 25 годам л/свободы»3. О таких мелочах как неуплата членских взносов, политическая неграмотность и пр. можно тут даже не упоминать.

В общем, К. М. Хмелевский никаких иллюзий по адресу заслуженного генерала и славных органов не питал и потребовал от И. И. Заче-пы полного и чистосердечного признания.

Генерал все отрицал. Когда же за дело принялись центральные органы: прокуратура Союза, комиссия партийного контроля и особая инспекция МГБ, он принял решение пожертвовать своими подчиненными, видимо, уже имел соответствующий опыт.

В докладе следователя по особо важным делам прокуратуры СССР дальнейшие события изложены следующим образом: «Зачепа решил уклониться от ответственности за совершенное преступление, для чего вызвал к себе в кабинет своих заместителей т.т. Петрова и Шейхмана, а затем того же начальника секретариата Владимирова и порекомендовал им в целях сохранения престижа Управления МГБ и лично его, Зачепы, как начальника и генерала, и склонил их показать на следствии, что разложенные на вымышленные фамилии деньги были собственностью не Зачепы, а их, т. е. Петрова, Шейхмана и Владимирова, и что Зачепа к совершенному подлогу, якобы, не имеет никакого отношения. Вину за все свершившееся было рекомендовано взять на себя Владимирову. Разработанная, та-

1 См.: Лошкарев - Хмелевскому 12.05.1947//ГОПАПО. Ф. 105. Оп. 13. Д. 169. Л. 42.

2 Здрогов - Хмелевскому 15.03.1947//ГОПАПО.Ф. 105.Оп. 13.Д. 170. Л. 9.

3 Доклад о работе военного трибунала войск МВД 8.07.1948//ГОПАПО Ф. 105. Оп. 14. Д. 137. Л. 37.

106

ким образом, версия о невиновности Зачепы, была всеми участниками сговора изложена следователю прокуратуры и затем повторена ими при разборе их дела в комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б)»1. В конце концов, подчиненные генерала сдали. В апреле на бюро обкома дело начальника УМГБ Зачепы и его сообщников стояло пятым пунктом. Хмелевский произнес гневную речь, тогда же протокольно записанную:

«У тов. Зачепы не нашлось мужества по-партийному рассказать и быстро исправить, тогда была возможность быстро поправить. <...> Он поступил антипартийно, путем обмана, который, по существу, ничем не отличался от тех методов, которые были в свое время, когда орудовали антипартийные элементы, враги партии. Но тогда проходила борьба с генеральной линией партии, была враждебная группировка. Здесь, по существу, была создана беспринципная группировка, была направлена на то, чтобы обмануть партийные органы, ввести в заблуждение. <...> Главную руководящую роль сыграл т. Зачепа, организовал всю эту группировку и дирижировал ею до самого конца. Трудно даже подготовить слова для того, чтобы оценить всю гнусность этого поступка, тем более, от него никак нельзя было ожидать. <...>

Морально переживали члены бюро о тяжести преступления перед партией, безусловно, нельзя оставлять в партии, подлежит исключению, тяжело отнимать партийный билет у человека, который 28 лет пребывал в партии, работая в органах, очень трудно, тем более, работа в прошлом, по оценке самого министерства, была безупречной. Но за поступок, который совершен, следует не только исключить из партии, но даже привлечь к судебной ответственности. Мы же судим людей за малейшие проступки»

Его заместителя, пытавшегося что-то объяснить, Хмелевский вовсе не пощадил: «Но самая публичная женщина себя честнее ведет, чем Вы, т. Петров, на бюро обкома партии. Странно, очень странно, что так приходится вести себя офицеру. За это его надо будет исключить из партии».

Из партии, однако, исключили только Владимирова. Бюро обкома ВКП(б) постановило:

«Считать, что за совершенный антигосударственный подлог в момент проведения денежной реформы и организацию сговора с целью

107

обмана партии, т. Зачепа И. И., член ВКП(б) с 1920 г. безусловно заслуживает исключения из партии. Но, учитывая его чистосердечное раскаяние в ошибке, а также безупречную до этого времени 28-ми летнюю службу в органах государственной безопасности и большие заслуги перед Родиной в деле охраны государства, бюро обкома находит возможным ограничиться строгим выговором с предупреждением, (нрзб) ему КПК при ЦК ВКП(б) от 16.02.1948 г.

Одновременно просить ЦК ВКП(б) снять Зачепу с работы Начальника областного Управления МГБ как недостойного работать в этой должности.

За участие в сговоре с целью обмана партии за беспринципное угодничество начальнику, за попытку обмана партии в интересах непартийной защиты одного лица, — Петрову М. П., члену ВКП(б) с 1926 г. <...> и Шейхману С. X., члену ВКП(б) с 1929 г. - объявить строгий выговор с предупреждением, с занесением в личное дело.

Просить ЦК ВКП(б) снять Петрова и Шейхмана с работы заместителей начальника областного Управления МГБ как недостойных занимать эти должности»1. Об их дальнейшей судьбе ничего не известно. В мае 1948 г. ЦК ВКП(б) ужесточил наказание И. И. Зачепе и из партии его исключил2.

Владимиров, у которого было высшее педагогическое образование, устроился на работу в университет преподавателем физкультуры. Потом вернул себе партбилет, читал курс истории советской литературы, стал проректором по вечернему и заочному отделению, избирался секретарем парткома. Стройный, сухощавый мужчина с правильными чертами лицами, всегда одетый в строгий, выутюженный серый костюм, он производил впечатление на филологических барышень — и не на них одних. В записках маленького университетского служащего я прочел панегирик проректору Владимирову:

«Это был исключительной души человек: трудолюбивый, честный, воспитанный, культурный, внимательный, тактичный и чуткий товарищ. Таких начальников на моем жизненном пути встречалось очень немного. <...> С ним всегда можно было найти общий язык даже тогда, когда наши мнения расходились»3.

Была у Сергея Викторовича Владимирова одна странность. Читая лекцию, он постоянно перемещался по аудитории, заходил за спину

1 Там же. Л. 117—118. Курсивом выделены слова, зачеркнутые в протоколе.

2 См.: Петров Н. В. Скоркин К. В. Указ. Соч., С. 203.

3 Кривошей С. Ф. Записки бывшего ... коммуниста. Пермь: Б.И., 2004. С. 99,106.

108

студента, останавливался и внимательно разглядывал, что у того написано в конспекте. Обнаружив грамматическую ошибку или неточность, делал во всеуслышание замечание.

Тайну запоздавших вкладов не удалось сохранить. Суматоха вокруг закрытых сберкасс не осталась незамеченной ни случайными прохожими, ни милицейскими осведомителями, ни сотрудниками прокуратуры. Яркий свет в воскресение в ночном окне в помещении на улице Ленина. Весь понедельник чередой идущие с черного или с парадного хода посетители. Шепот в коридорах и начальственных кабинетах. Все это вместе взятое породило волну слухов, захлестнувших город.

И если управление МГБ вместе с финансовыми органами было на время выведено из игры, то милиция и прокуратура сразу же взялись за дело. Их начальники не участвовали в махинациях. Они получили строгие и недвусмысленные инструкции по выявлению и наказанию нарушителей. Городской прокурор докладывал секретарю обкома: «Массовому оформлению вкладов с нарушением закона способствовала бесконтрольность финансовых органов и госбанка. Вместо пресечения преступных проявлений в сберкассах..., отдельные руководители финансовых органов сами стали на этот путь и создавали тем самым условия для совершения преступлений. К таким относятся: Зав. райфо города Швецов, который 15 декабря с/г незаконно оформил вклад на свое имя на сумму 1000 рублей. Зав. райфо Ленинского района Шабуров, который вместе с женой — Шабуровой оформили 10 вкладов на сумму 30000 рублей. Зав. райфо Молотовского района Букирева оформила вклад на 114 рублей. Управляющий отделением госбанка Молотовского района Саламатин оформил себе задним числом вклад на сумму 260 рублей. Управляющий отделением госбанка сталинского района при приеме денег от сберкассы установил, что райсберкасса сдает большую сумму денег по незаконно принятым вкладам, однако должных мер не принял»1.

Рвение блюстителей закона в коричневых кителях и синих гимнастерках вызывалось и дополнительным обстоятельством — затянувшимся конфликтом между прокуратурой и областным управлением милиции. Прокурор области Д. Куляпин в течение ряда лет добивался эффективного всеобъемлющего контроля над деятельностью местной милиции. В свою очередь, руководители областного управления милиции делали все, чтобы сохранить свою автономию.

1 Симонов - Хмелевскому. Докладная записка.//ГАПО Ф.р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 45.

109

Обмен язвительными представлениями сопровождался жалобами в областные и московские партийные инстанции. Прокуратура разоблачала незаконные методы следствия и вела учет милицейским нарушениям законности. Милиция, в свою очередь, собирала, а иной раз и фабриковала компрометирующий материал на прокуроров. Межведомственный конфликт перерос в личностный. Борьба велась с переменным успехом. В январе 1948 г. милиция докладывает о районном прокуроре, положившем деньги в сберкассу после объявления реформы. Прокуратура — о помощнике начальника городского райотдела милиции, сделавшем то же самое.

Городские учреждения, возглавляемые соответственно начальником управления милиции Шестаковым и прокурором Симоновым, в декабре 1947 г. вступают в негласное соревнование по разоблачению преступников. Те же ведут себя предельно беззаботно. Положив деньги на вклады, они через несколько дней спешат получить их на руки1.

23 декабря 1947 г. городская прокуратура производит проверку всех сберегательных касс города с целью выявления возможных нарушений правил проведения денежной реформы и находит таковые первоначально в сберкассе № 22. Прокуратура использовала простую, но эффективную технику расследования. Все начиналось с сигнала о приеме вкладов. Далее следовали допросы отдельных сотрудников сберкассы, в ходе которых выяснялось, кому первому из вкладчиков был оформлен вклад. После чего устанавливали номер его лицевого счета. По последующим номерам находили лиц, «от которых вклад был принят вопреки постановлению правительства <...> в запретные дни». На принятые незаконно вклады накладывался арест. «По всем указанным фактам возбуждены уголовные дела, и ведется следствие», — рапортует городской прокурор генеральному прокурору в докладной записке, помеченной 31 декабря уходящего года2. Милиция производит аресты, изымает документы и ведет допросы.

Первые результаты расследования подводит бюро горкома ВКП(б) 14 января 1948 г. По докладу прокурора принимается соответствующее постановление, в котором упоминаются «факты грубого нарушения <...> и преступных проявлений со стороны отдельных должностных лиц, особенно работников сберегательных касс и финансовых органов. Отдельные должностные лица, стараясь сохранить полноценность собственных денег старого образца, производили незаконное оформление вкладов, погашение ссуд, уплату авансом квартплаты и других видов платежей, то есть различными мошенническими действиями обходили закон и вставали на путь прямого обмана государства». После грозного вступления последовали наказания: выговор начальнику горфинотдела, строгий выговор районному секретарю и отстранение от должности начальника городского управления сберегательных касс вместе с заведующим Ленинским райфинотделом. Предложение прокурора об исключении их из партии не было поддержано: «О партийности Паньшиной — решить вопрос на основании следствия»1.

В январе городской прокурор сообщает секретарю Молотовского обкома «...о вскрытых преступных проявлениях как в системе сберегательных касс, так и в отдельных учреждениях и организациях города». В соответствующем контексте упоминается фамилия Паньшиной, которая «...первая показала пример незаконного оформления вкладов себе и другим лицам по Центральной сберегательной кассе, по сберкассам Кагановического и Сталинского районов». Далее сообщается о произведенных арестах «по делу сберегательных касс»2. Среди арестованных — одна вкладчица, названная спекулянткой. Она де дала взятку, чтобы у нее приняли деньги. Что касается высокопоставленных лиц, то здесь Симонов более осторожен. Нарушителей так много, что «...привлекать к уголовной ответст-

1 Постановление бюро Молотовского городского комитета ВКП(б) от 14.01.1948 г.////ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 49-50.

2 По делу сберегательных касс арестовано: Паньшина — начальник гор-управления сберкасс. Шабурова — главный бухгалтер горуправления сберкасс. Быков — главный бухгалтер центральной сберкассы. Третьякова — старший контролер центральной сберкассы. Кропачева — зав. операциональной частью центральной сберкассы. Кашина — контролер центральной сберкассы. Красильников — юристконсульт центральной сберкассы. Костарева, давшая взятку кассиру. Киселев — зав. райсберкассы Молотовского района.

Матвеева — главный бухгалтер сберкассы Молотовского района. Ко-четова — контролер сберкассы Молотовского района. Вызова — зав. райсберкассой Кагановического района. Вотинова — кассир райсберкассы Кагановического района. Зырянова — зав. низовой сберкассой Кагановического района. Ваттель — зав райсберкассой Сталинского района. Ляпин — главный бухгалтер райсберкассы Сталинского района. Кроме перечисленных лиц, привлечению к уголовной ответственности полежат зав. райфо Ленинского района Шабуров и ряд других должностных лиц». Симонов — Хмелевскому. Докладная записка.//ГАПО Ф. р1365.0п. 2. Д. 166.Л. 46.

111

110

венности всех вкладчиков нецелесообразно»1. Достаточно наказать их рублем, сделав переоценку вкладов один к десяти, и партийным взысканием. Впрочем, и на этом прокурор не настаивает. «По последнему вопросу желательно знать Ваше мнение», — обращается он к генеральному прокурору2.

В итоге к 1 апреля 1948 г. городская прокуратура возбудила 32 уголовных дела «по фактам нарушения и подрыва денежной реформы». К судебной ответственности привлекли 100 человек: 40 работников торговых учреждений, 44 работника сберегательных касс, 2 работников финансовых учреждений и госбанка, 14 — прочих. Среди осужденных — товароведы, буфетчицы, зав. складами и базами, продавцы, бухгалтеры, контролеры и кассиры сберкасс — и ни одного номенклатурного работника. Следствие по делу Паньшиной не было завершено в срок, «в связи с болезнью обвиняемой»3.

Никто из высокопоставленных вкладчиков не был привлечен к уголовной ответственности. Осторожная покровительственная позиция областных властей предвосхищала новую сталинскую политику. Секретарь обкома мыслил по-хозяйски: не терять же ценные кадры из-за таких пустяков. Партийные инстанции скупились на взыскания. Во всех справках и отчетах из городских номенклатурщиков упоминается едва ли не один Хрущев, примерно наказанный за письмо на официальном бланке.

В конце концов, пошла на уступки и центральная власть. Новый генеральный прокурор Г. Сафонов разъяснил своим подчиненным, что «состав преступления в действиях лиц, внесших 14 декабря 1947 года денежные вклады, отсутствует». Далее он указал на то, что действия «отдельных работников советских и партийных органов, выразившиеся в оказании давления на работников финансовых органов, должны рассматриваться в партийном порядке».

«Поскольку такие вклады 15 декабря 1947 года, хотя и незаконно, но все же принимались, в действиях граждан, вносивших в этот

1 В списке начальники цехов и отделов, сотрудники горисполкома, новый еще не утвержденный в должности начальник городских сберкасс, слушатель областной партийной школы, начальники ОРС, врачи, артисты, работники партийного аппарата, военные и гражданские лица. См. Справка. 17.02.1948 и Протокол изъятия лицевых счетов на денежные вклады 12.01.1948//ГАПО. Ф.р1365. Оп.2.Д. 166. Л. 102-114.

2 См.: Симонов — Горшенину. Докладная записка. Январь 1948.//ГАПО. Ф.р1365. Оп.2.Д. 166. Л. 41.

3 Справка. Апрель 1948 г.//ГАПО. Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 141-144.

112

день на общем основании вклады, отсутствует состав уголовного

преступления»1.

Так были под покровом тайны амнистированы номенклатурные лица, использовавшие свое служебное положение для обмана государства.

В 1949 г. прокурор Симонов был снят с работы.

Номенклатура, хотя и с известными потерями, вновь отстояла свои благоприобретенные права на особое положение в обществе. Был заключен новый негласный компромисс между верховной властью и номенклатурными работниками. За верную службу им предоставили смягченную систему наказаний: штраф вместо лишения свободы; выговор вместо приговора.

Долго потом по номенклатурным кругам ходила байка о том, что в лагере под г. Чусовом отбывает наказание личный секретарь самого Берия, попавшийся на денежных махинациях во время реформы.

1 Приказ Генерального прокурора СССР. №1/252сс. 11.11.1948.//ГАПО Ф. р1365. Оп. 2. Д. 166. Л. 151-152.

113