«Мир имейте между собою» (Мк. 9, 50).
В греческом оригинале тут глагол. «Мирствуйте». Когда для всех достигнута свобода от дискриминации, когда все равны перед законом, начинается настоящая жизнь и настоящие проблемы. Свобода и равенство — как выпить и закусить. Дальше-то что? Поели, попили… Сколько же убийств совершается именно на излёте дружеских пирушек и семейных посиделок!
Мир есть война всех против всех. Если «все» ограничиваются, условно скажем, Адамом и Евой, будет война полов. Если война полов имела хотя бы два перемирия и в результате налицо, условно скажем, Авель и Каин, будет война Каина против Авеля.
Война Каина и Авеля превентивная, война справедливая — с точки зрения Каина. Война цивилизаций, война экономическая, война классовая. Один земледелец, другой пастух. Уважительная причина бояться нападения? Ничуть не хуже любых других — и ничуть не лучше. Любая причина для война — не причина, а повод. К ссорам, самым пустяковым, это тоже относится.
Поводы для войн эволюционируют и совершенствуются. Рыжий Исав и нерыжий Иаков — и вот уже налицо тысячелетняя война арабов и евреев. Автомобилистов и пешеходов, остроконечников и тупоконечников, северян и южан.
Мир без дискриминации, мир свободы — возможен, как и мир равенства. Это решаемая проблема — коли уж ликвидировано рабовладение или публичные дома, страсти успокаиваются и становится непонятным, как вообще можно было опускаться до такого непотребства.
Мир без братства, мир как мир — проблема нерешаемая в принципе. Как есть глаголы совершенного вида, есть несовершенного, так «мирствуйте», «миряйтесь» — вид несовершенный, не перфект, а нескончаемое действие. Технически невозможно выключить войны и рознь, хотя технически возможно выключить рабство и дискриминацию.
Мир не есть отсутствие войны, мир есть какое-то постоянное усилие, как ходьба, еда или чтение. Война так же калечит и убивает человека как пролежни и инфекции убивают того, кто не двигается, как голод убивает того, кто не ест, как невежество убивает того, кто не читает. Не всегда физически, далеко не всегда быстро, но — убивает.
Евангелие начинается с утверждения, что теперь, когда Рождество, «на земле — мир», но Иисус Иисус настойчиво говорит, что враги человеку «домашние его», братья и сёстры, мать и отец. «Не мир, но меч» относится именно к этому — это не призыв к мечу, это предупреждение: появление мира вызывает сопротивление. Люди нервно себя чувствуют рядом с теми, кто «мирствует». Не надо обманываться: жить мирно не означает пользоваться симпатиями окружающих. Добрых любят, миротворцев — нет. Все заповеди блаженства — парадоксы, противопоставления: кого выгнали люди — того примет Бог. Довели до слёз — Бог утешит. Выгнали — Бог даст приют. Где противопоставление в «блаженны миротворцы»? Ведь им самое лакомое достаётся — они будут приравнены ко Христу, «сына Божьими нарекутся»? Да потому что быть миротворцем означает принимать на себя шишки и синяки. Все будут считать тебя предателем и дезертиром — Христа таким считали.
«Мирствовать» означает не бесконфликтный конформизм, не бесхребтничество, а умение предвидеть конфликты, творчески смягчать и преодолевать конфликты и, наконец, готовность стать жертвой конфликта — лишь бы не уничтожить того, с кем конфликт. Бог с людьми не воюет — вот образец мира. Рождение Христа — не появление Бога в стане врага — человечества, для инфицирования, заражения, внутреннего преодоления. Просто жертва Собой. Отказ воевать, более того, отдача себя в заложники.
Призыв «мирствовать» повторен в Новом Завете несколько раз, в послании к римлянам (12, 18) с добавлением страшной оговорки: «Если возможно». Что страшного? «Если невозможно» — как это обычно бывает — то воевать? Да нет, «если невозможно» — то умирать. Не всегда физически, но всегда душой. Это и есть «погубивший свою душу спасёт её». На самом деле, всё не так плохо — «невозможное людям, возможно для Бога» (Лк. 18, 19). Свобода и равенство и без Бога вполне возможны, вот мир — только с Ним. Это хорошая новость — для верующего.
В современном мире многие христиане боятся глобализации. Да и не только христиане: как не бояться огромного пространства без защиты от произвола богатых, хитрых и алчных. Своё государство, где можно призвать чиновника к ответу, люди, язык которых ты понимаешь, психологию которых ты понимаешь, — хорошая защита от угроз. Мир без границ — угроза даже не войны, а результата войны: поражения и порабощения. Свой мир с чёткими границами — спасительный «домик».
Только на самом деле границы — средство не защиты и мира, а результат проигрыша, шрам от какой-то проигранной или выигранной войны. Где-то поступательное движение людей к нормальной мирной жизни было прервано войной, ссорой, и вот появились пограничники — а это та же армия. Разделение по нациям и государствам — разделение, при котором одним покровительствуют, других ограничивают — это не средство защиты от других, это средство нападения на других. Война заградительных торговых пошлин, поощрение «своих», «своего» языка, «своей» культуры. Пусть книжка бесталанная, зато язык «свой» — ей предпочтение, а если «чужой» автор — то нехорошо, нехорошо.
Именно для христианина такая война — в виде защиты «своих» — неприемлема, как и любая другая война. Нет «своего», есть Царство Божье, есть «народ христианский» — и где ни живёт христианин, он христианин. Глобализация — возможность где угодно быть, и быть собой, возможность откуда угодно получать информацию и передавать информацию — это плод христианства, результат выхода благодати из колыбели на простор космоса.
Конечно, вполне возможно глобализация имперская, «вавилонская», глобализация рабства и угнетения. Многие люди считают себя достаточно умными и ответственными для того, чтобы объединит человечество под своим мудрым управлением. Такие люди всегда в состоянии третьей мировой войны — обдумывания, планирования, частичного осуществления. Их оружие — отнюдь не торговля, а вполне банальные солдаты и оружие, пусть и очень усовершенствованное, но всё равно средство уничтожения, не средство торговли и просвещения.
Глобализация как преодоление границ не столько снимает опасность войны, сколько переводит воинственность и агрессию на другие рельсы — в личную жизнь. Потребность в миротворчестве от этого не уменьшается, а возрастает. В концлагере не нужны экскурсоводы — они нужны там, где есть свобода передвижения. Настоящее миротворчество востребовано не во время войны, и не там, где все успешно отгорожены друг от друга колючей проволкой. Глобализация мира требует локализации мира, требует и поощряет — ведь становится легче обратиться к другому за помощью или с помощью, легче делиться миром. «Легче» не означает «проще»: «мирствовать» там, где нет колючей проволки, нужно виртуознее ровно в той степени, в какой и война становится виртуознее, невидимее, перемещается из военных ведомств и фронтов на кухни и в спальни. Зато и миротворчество настоящее именно тут, а не там, где разговоры о Боге ведутся под сенью беспилотников. Ну как беспилотнику объяснить бессмысленность его действий? Пилоту надо объяснять. Высший пилотаж миротворчества — обращаться к пилоту войны без самолётов, без фронтов, даже без противника.
«Мирствовать», «творить мир» — это процесс и максимально личный, и максимально общий. Как и воевать. В истории христиане часто соединяли личное стремление к миру с соучастием в войне как общем деле. От себя — миротворец, от Церкви — танкотворец, ядернобомбоосвящеватель и т.п. Был такой дворянский род с парадоксальнейшей фамилией «Святополк-Мирские». Мало того, что «святополк» — это как «христопилат», так ещё и «мирские», хотя по деяниям сего рода — совершенно воинские. Очень немногие христиане отказываются служить в армии, и на таких косятся свои же собратья по вере. Так ведь неслужение в армии — это лишь начало, это маленькое упражнение в «мирствовании».
Война как раковая опухоль пронизывает самые прогрессивные страны, и миллионы людей работают на военно-промышленный комплекс, сами того не сознавая. В России этот комплекс составляет три четверти промышленности. В оправдание ссылаются на то, что войны способствует развитию науки — это как утверждать, что сифилис способствует развитию медицины. Тормозит, отвлекает от настоящих проблем! Вот англиканская церковь — взяла и отказалась вкладывать средства пенсионного фонда в акции заводов, выпускающих военную технику. Там доход выше, чем в производстве санок. Пенсии у духовенства сразу стали меньше, а они и были небольшие. Вот это — «мирствовать».
Правда, уже после этого, в 2013 года выяснилось, что часть акций вкладывалась в фирму, которая производила посудомоечные машины, моторы, а ещё военные беспилотники. Всего три процента у этой фирмы — военная промышленность, но верующие возмутились — нельзя! Как выразился священник Кейт Хебден (его в Америке арестовывали за «нападение» на штаб управления беспилотниками): «Это означает, что мы заинтересованы в войне». Нет войны — нет производства оружия — нет прибылей.
Тут оказывается, что жить «в мире друг с другом» можно понимать не как «жить в мире со всеми людьми», а как жить в мире с друзьями. Тогда понятно, почему «жить в мире друг с другом» не сопровождается оговоркой «если возможно». С друзьями и самый мерзкий и порочный человек живёт в мире! Как Господь Иисус и сказал — друзей любить кому ума недоставало, вы врагов любите, как Бог всех любит. А если «всех» — то и «невозможно» сразу образуется.
«Мирствовать» трудно не только потому, что мир со всеми — это как квадратный круг. Мы же привыкли к выбору: либо — либо. Либо мир, либо со всеми. Проблема в том, что мы слишком слабы, чтобы жить в мире со всеми. Цену мира надо узнавать о военных, которые перестали быть военными. В истории Церкви такие бывали. Не ботаники. Вполне быть «в мире с кем-то», хотя бы со своими детьми или родителями, или даже с друзьями, может быть лишь человек, который может и воевать. Сильный, очень сильный человек. Слабый человек не «мирствует», он «слабствует». Евнух не может хвалиться воздержанием.
Здесь и источник надежды. Бог не зовёт быть слабым, Бог зовёт быть сильными. Звать человека к слабости бесполезно, человек не создан для слабости и поражений. Звать к силе можно и нужно — сила в человеке есть, вот с употреблением этой силы есть некоторые сложности. Точнее, человек настолько упрощает жизнь, что возникают сложности с миром. Например, среди определений справедливой войны было такое: справедлива та война, которая начинается, когда все средства к миру исчерпаны. Хороший такой критерий, он в принципе делает всякую войну несправедливой, ибо невозможно исчерпать все пути к миру. Нельзя исчерпать то, что нужно созидать, творить, а не просто искать по закоулкам.
Творческая сила человека — вот главное средство «жить в мире со всеми». Художники и изобретатели, балерины и политики, продавцы и бухгалтера, — все профессии творческие, на всяком рабочем месте производится мир — или война. Не прекращается производство и дома, и на пенсии, и даже в реанимации — и доктора, и умирающие, и выздоравливающие производят либо войну, либо мир. Только военные и те, кто работают на войну, ограничены в своих возможностях. У них — без выбора, в этом ужас войны, совершающийся и тогда, когда войны нет. Радость быть в Церкви — это радость быть в мире, в ситуации анти-войны, когда невозможно воевать ни с кем, ни за что. Не может сильный человек воевать, как не может слон гоняться за мышами. Пока гоняемся — мы слабы, мы не пользуемся силой Божией, а упражняемся в слабости человеческой. Мы не «мирствуем», мы «воинствуем». Впрочем, «воинствуем» — слово вполне обычное, привычное. «Церковь воинствующая» — вот до чего дошло. А Церковь начинается там, где заканчивается слабость войны и начинается сила мира, сила Божия.