Мф. 6, 24 Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне.

Лк. 16, 13 Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне.

№50 по согласованию Стихи предыдущий - последующий. Следующий стих у Луки другой.

Фома, 52: Иисус сказал: Невозможно человеку сесть на двух коней, натянуть два лука, и невозможно рабу служить двум господам: или он будет почитать одного и другому он будет грубить.

Ср. Ио. 2, 10. Комментарий Эразма Роттердамского.

Вообще работать на двух хозяев совершенно нетрудно. Проблема возникает, если обоих нужно любить. Рук две, а сердце одно. Но ведь кто любит, любит и служить, хотя кто служит, не любит господина. Вот Иисус - послужил миллиардам господ, и каждого любил и любит. Апостолу Павлу послужил, и Павел поэтому говорил, что Бог так возлюбил - что отдал Сына. Послужил Сыном и полюбил Сыном - всем. Здесь разгадка секрета - почему человек способен молиться с другими, не растворяясь. Вот когда с другими идёт на войну - растворяется в коллективе, а в молитве - нет. Произносит "вселись в нас", но знает, что Дух селится "в меня". И наоборот, "помилуй меня" - но вполне от сердца это произносит тот, кто готов произнести "помилуй всех". Конечно, начинается со вполне эгоистичного и потому не вполне сердечного "помилуй меня и прежде всего меня".

Начинается с веры в Бога и прорастает в любовь к Богу и к людям. Сперва человек становится верующим, потом любящим. А кого люблю, тому служу. Бог меня любит - и поэтому я за столом, а Он на Голгофе. Я подымаюсь на небеса, а Он спускается в ад. А кого я люблю? Люблю любящих меня и потому удивляюсь: почему меня мало любят? Почему не сосредоточены на одном мне, а ещё думают о ком-то другом, а иногда - срамотища! - о себе думают больше, чем обо мне, и служат своим интересам, а не моим.

Один циник сказал: ребёнок полагает, что все думают лишь о нём, взрослый знает, что окружающие думают о нём в последнюю очередь, старик понимает, что о нём вообще никогда никто не думал. Вот - символ антилюбви. Неверно! Единственная радость человека - думать о других, включая Творца. Но ведь - равнодушие есть? Да, потому что есть властолюбие - прежде всего, во мне самом. А где власть, там любви нет. Мы-то убеждены, что наоборот - если у нас власть, мы заметны. Ну, заметны - как гвоздь в ботинке. Но о гвозде в ботинке не думают, когда он вылезает, думают о том, где бы взять клещи и его выдернуть.

Не может любить тот, кто повелевает. Кто служит - может и должен. Выход из греха власти - не в служении, а в любви.

От невозможности служения без любви Спаситель переходит неожиданно к совершенно житейским, материальным вещам - не заботиться о завтрашнем дне, об одежде и т.п. Связка - не в логике, а в образе. Это образ красивого цветка, живущего один день. Образ как создаёт контекст: не заботьтесь не потому, что Бог даст вам вечную молодость, много денег и море пива, а потому что лучше быть нищим и больным одуванчиком с любовью Божией, чем богатым и здоровым кактусом без Бога. Не заботьтесь, потому что болезнь, страдание - это как ножнички, которыми Господь подстригает Свой садик. Так ведь и любящему нас человеку мы доверяем подрезать нас - останавливать нас в нашем самомнении и агрессивности. Так и Бог. Вот ответ на тайну зла - в руках любящего зло превращается в лекарство. Но - сперва любовь, а ханжи и изуверы пытаются поменять местами причину и следствие и предлагают утром зло, вечером любовь.

Человек не может служить двум господам. Но человек может любить миллионы и миллиарды, и перед Господом человек может предстоять лишь вместе с человечеством. Человек не может служить двум господам, но двум любимым людям - может, и двум миллиардам, и двадцати миллиардам, служить собой, своим существованием, своей любовью.

*

Евангелие Фомы прибавляет к знаменитому "никто не может служить двум господам", что невозможно одновременно сидеть на двух лошадях или натягивать два лука. Это красивее русского "сидеть на двух стульях". В конце концов, если душа достаточно широка, а стулья маленькие и составлены впритык, то можно и усидеть на двух стульях. А лошади живые, и лук напряжён, как живой. Почему всякая агрессия приводит к убийству: покойник не сопротивляется. К этому же приводит и предательство - Иуда думал об Иисусе уже как о покойнике, когда продавал Его, но и к покупателям своим относился ничуть не лучше. В России слова о том, что нельзя служить двум господам, звучат странно - служат, ещё как. Потому что господа ведут себя как мертвецы и не требуют к себе никого особого усердия и любви, да и верности не требуют. Рабам разрешено предавать и продавать, но и господа своих рабов предают с лёгкостью необычайной. В древнем Израиле отношения господина и раба были патриархальнее. Отсюда перекосы российского христианства: Евангелие написано для аристократов, а попало в руки холопов, пусть и коронованных, и титулованных.

Мир симметричен, только симметричность не есть парность. Две ягодицы не соответствуют двум лошадям, две руки соответствуют одному луку, а не двум. Богу, вообще любимому существу, соответствует не одно сердце, а глубоко раздвоенное существо любящего. Зло шепчет, что раздвоенность человека (факт самоочевидный) требует и двух господ. Нет: эта раздвоенность для того сидит в человеке, чтобы человек обнимал Любимого со всех сторон. Весело - люблю, грустно - тоже люблю. Верую - люблю, сомневаюсь - люблю. Лошадь бодра - скачу к Богу, лошадь устала - слезу и пойду к Богу пешком. Натянут лук - не стреляю ни в кого, не натянут - тем более не стреляю, а обнимаю и приветствую.

*

Мужчина думает: "А если вдруг враги?" На этом жируют производители миниатюрных фонариков, ножиков с тысячью лезвий, складных стаканчиков, наладонников. Всё это создаёт у мужчины ощущение надёжности. Пусть враги сожгли родную хату, пусть погибла вся его семья - всё нужное для выживания при себе. Omnia mea mecum porto, как говаривали римляне, - со мною всегда весь мой портвейн.

"А вдруг подруги?", - думает женщина. На этот случай и еда, и платья, и тысяча мелочей и не мелочей.

Иисус не ломает людей. Он обращается к мужчинам на их языке. Готовьтесь к нашествиям, гонениям, трагедиям. Одна тонкость: готовиться надо на женский манер. Кормить других, поить других, одевать других. Женщинам Иисус предлагает ожидать Друга, Жениха, Гостя. Но - на мужской манер ожидать. Не готовить. Не заботиться, во что одеться, что есть, что пить.

Главное - не перепутать. Как сказал Григорий Померанц, не надо с Богом вести себя как мужчина, а с женщинами как женщина. Надо наоборот.

*

Невозможно служить и двум дамам. Монотеизм ведет к моногамии по мере обнаружения в женщине образа Божия. Ме-ее-едленно...

Нельзя служить двум господам. Но шести миллиардам господ служить нужно.

Трудно служить двум господам, но возможно, особенно, если один господин добрый, а второй хитрый (что и имеет место быть, когда служат одновременно Создателю и нечистому). А вот служить господину, пусть и одному, и при этом ещё пытаться служить тому, кого этот господин угнетает - вот что абсолютно невозможно. Трудно, но возможно быть милосердным и к диктатору, и к соседнему диктатору, и к Гитлеру, и к Сталину. Быть милосердным одновременно и к Гитлеру, и к еврею, которого Гитлер душит, невозможно абсолютно.

*

"Не можете служить двум господам"... Это благая весть. Плохая весть в том, что можно ни одному господину не служить вообще. Уныние, депресняк, отчаяние, тоска, в общем - полный обломов, мир как диван и расслабление. Верность в неправедном богатстве (притча Луки о неправедном управителе описывает хорошо знакомую в сегодняшней России практику "отката") может хотя бы преобразиться в праведную верность. Неверность ни в какую верность преобразиться не может. Можно превратить воду в вино, но пустой горшок можно превратить лишь в пустую бутылку. От любви до ненависти один шаг, от безразличия любой шаг будет к безразличию же. Кто спит, тот не видит никакой реальности. Человек, у которого остановилось сердце, может ещё какое-то время думать, чувствовать - если, конечно, о нём заботятся врачи (да иногда прямо останавливают сердце на время операции). Он может не быть под наркозом, он может даже, как в одной мелодраме, сказать: "Хватит, друзья, настал мой час!" Остановилось физическое сердце, но бьётся сердце человеческого духа. Поэтому главная проверка человечности не тогда, когда есть силы - в этом правда учения о том, что дела не самое важное. Может быть, мы помогаем другим лишь для укрепления своей мускулатуры.

Организм требует активности. Однако, проходят годы, человек любой дряхлеет, сердце замедляется... Приходит ли человек в отчаяние? Когда не слышно толчков кровеносного нашего наноса, становятся ли слышны толчки духа? Мы всё ещё любим или мы в отчаянии? или мы не умеем любить, когда мы бездвижны и ничего не можем дать, кроме самой любви? Поэтому апостол Павел, призывая к делам, к поступкам, к угождению Богу, к тому, чтобы верующие "приносили плод во всяком деле благом", тем не менее заканчивает не "плодом", а - "возрастая в познании Бога". Нельзя бесконечно возрастать в делах, но и тогда, когда силы для дел закончатся, может не закончиться главное - способность любить Бога, познавать Его и через Него любить людей.

Неизбежно останавливается сердце, любовь может не останавливаться. Однако, любовь можно остановить. Сердце любви может остановиться и в пятнадцать лет, когда оно только разгоняется, может затормозить и в двадцать, и в пятнадцать. Это есть смерть духовная. А есть и духовное воскресение, ведущее к воскресению тела к вечной жизни. Наша верность Богу не только в большом по меркам мира сего - в том большом, что такое неверное, обманчивое, - но и в том малом, что есть Небо. Лучшее свидетельство веры - хранить веру и любовь в бедности, в болезни, как хранили мы её в здоровье и в богатстве. Бесчеловечно предлагать больному терпеть. Нельзя передать больному своё здоровье. Но передаётся больному терпеливое отношение другого к собственной болезни. Это индукция веры. Дела делами, но всё-таки человек создан не для того, чтобы юркать по миру, как пылесос, а чтобы через терпение и великодушие прийти к радости. Радость эта всегда рядом, рядом с нашей усталостью и неопытностью, и эту радость мы можем всегда передать другому, если примем её от Бога.

*

По проповеди в субботу 4 января 2014.

«Слуга двух господ» – шутка, которая легко прижилась в языке, потому что очень понятна и реалистична. Между тем, «невозможно служить двум господам разом» неверно в квадрате.

«Раб Божий», «слуга Божий» – абсурд и антропоморфизм. Обычно это смущает атеистов – мол, нехорошо свободному человека унижаться, называть себя чьим-то там слугой. Богословы знают, что тут не человек унижен, а Бог. Богу слуги не нужны, и ничем никто Богу услужить не может

Разные даже не весовые категории, а категории понятийные. «Слуга Божий» – оксюморон как «жареный лёд» или «рука галактики». Не надо бояться служить Богу – это ведь чистая метафора, и слуга Божий это просто человек, которому служит Бог. Очень приятно получить всё от Того, Кому мы не можем дать ничего, кроме символического повиливания символическим хвостиком.

Таким же абсурдным антропоморфизмом являются выражения «раб греха», «сын порока», «пособник сатаны», «служитель маммоны». Человек порочный, алчный, греховный никакому Маммоне не служит, дьявол ему глубоко безразличен, он служит лишь самому себе. Многих озадачивающая притча о нерадивом управителе, который обкрадывал хозяина – да, обкрадывал и в этом смысле не служил хозяину, но разве этот нерадивый управитель радел о сатане? «Маммона» – лишь хитроумное проецирование вовне собственного кошелька, собственного интереса.

Невозможно служить двум господам, потому что человек – существо свободное предельно и никогда никому не служит, ни единому господину. Человек всегда служит самому себе. Отсюда смирение святых – уж они-то знают, что все их добрые дела никакой услугой Богу не являются, а всё тот же эгоизм, только творчески утилизованный на благо окружающей среды. Да им нет его – эгоизма, есть лишь добро и любовь. Просто бывает добро и любовь как таковые, а бывают добро и любовь как короткое замыкание на самом себе. А Бог и маммона ошарашенно на это короткое замыкание поглядывают и ни на какой прибыток себе не рассчитывают.

Вот зачем нужно общее богослужение, зачем нужен необычный язык, необычное поведение. Мы сходимся вместе и ведём себя дико и странно, чтобы раскачать свою душу, чтобы преодолеть свою зацикленность на себе, обкопать свою душу и поднять к Богу. Это, конечно, тоже не столько богослужение, сколько себеслужение – ведь во время богослужения не Богу становится лучше, а нам. Мы выздоравливаем, не Бог – Он-то вообще не болен. Мы причащаемся, а Он и без этого – Целый.

Таким же подкапыванием под свой эгоизм – компромиссом между своим опытом и неизвестностью Бога – являются и разговоры про «Царство Божие», про «волю Божию». Нам легче представить себе Бога таким же властолюбивым, какими являемся мы сами – Он-де хочет править, Он хочет Свою волю нам дать. А на самом деле, не сатана с Богом борется за президентство над миром и мной, а мой эгоизм борется со свободой, которую протягивает людям Бог. Не мне – а всем, вот незадача! Дал бы Бог мне свободу, а остальным людям мудрость внимать мне, – всё было бы легко и просто. Так Он её всем даёт! Нет, ну кто так делает? Даёт, невзирая на возраст, образование, нравственный уровень… И Сам сравнивает Себя с глупым дождём, который поливает всех без разбору – нет, чтобы помидоры праведника оросить, а томаты грешника обкосить.

Смирение не в том, чтобы смириться перед Богом и Ему служить. Это – легко! Бог же, не абы кто! Перед Абсолютом, перед Творцом космоса преклониться – приятно и почётно. Такое унижение возвышает! А перед Васей Пупкиным – дудки! Так ведь Бог же перед Васей Пупкиным склонился, и ждёт от меня служения не Себе, а Пупкину! Миллиардам Пупкиных!

Бог – судья не осуждающий, а примиряющий. Служить Богу означает принять Его приговор: «Обнимитесь, Пупкины! Каждый из вас – не просто Пупкин, а Пуп Земли!» Как может у творения быть миллиард пупков, каким образом в центре мироздания я – но и еще миллиарды людей – это куда похитрее семинарских шарад вроде единства Троицы. Признать себя Пупкиным и признать Пупкина Богом – потруднее снисхождения к Пупкину и служения Пупкину с высоты своего величия.

Невозможно служить одновременно двум господам. Возможно только служить одновременно миллиардам господ. Невозможно быть свободным. Возможно только войти в свободу вместе с другими. Принять свободу другого не быть таким, каким он должен быть, по моему мнению, принять свободу другого просто быть – свободу и Бога, и человеков. Не «быть или не быть», а «быть свободным вместе со свободным бытием других либо скурвиться». Царство Божие есть свобода, пришедшая в силе. И слава Богу, когда другой делает не так, как я хочу, слава Богу, когда я не могу сделать того, чего хочу, слава Богу всегда, потому что всё может исцелить Бог, кроме уверенности в своём здоровье.