Мф 10 39: Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее

№72 по согласованию (Отправление 12-ти на проповедь)

Фраза предыдущая - следующая.

Мф 16, 25 ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее;

Следующая фраза в этой главе - Мф. 16, 26.

Мк. 8, 35: Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее.

Лк. 9, 24: Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее.

№86 по согласованию (Несение креста)

Лк. 17, 33 Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее.

№113 (О внезапности Второго пришествия) - следущая фраза у Луки.

Ио. 12, 25 Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную.

№136 по согласованию (последние наставления). Фразы в Ио. предыдущая - следующая.

Ср. Мф. 12, 12 ("погубить душу" как "сделать зло"). Ио. 15, 13 (положить душу за ближних).

В словах Иисуса о спасении и гибели души есть какое-то очевидное удовольствие от перепутаницы, от переворачивания привычных стереотипов. Хочется Его остановить и твёрдо спросить: а всё-таки, "погубить душу" - это значит наплевать на себя и спасать ближнего, отдавая за него жизнь, или, напротив, "погубить душу" - значит забыть о Боге и жить ради земного, значит отказаться от Христа, если понадобится, чтобы прикрыть собой ребёночка? Когда Иисус советует в час Второго пришествия не оглядываться, не бежать домой, - разве это не проповедь эгоизма, пусть даже и высшего? Но все сильные выражения Иисуса - лишь игра, лишь кручение мира в руках, и Он не остановится, пока не остановится человек. Человек изобрёл бинокль, позволяющий приблизить далёкое - правда, при этом не видишь того, что рядом. Бинокль оказывается наглядным воплощением человеческого разума: он заглядывает в пространство, как разум заглядывает во время. Человек способен сегодня сделать ближнего гадость, чтобы через десять лет этому ближнему было хорошо. Нет: Иисус вырывает бинокль и переворачивает: смотри, как далеко то, что будет через десять лет, как это ничтожно, как трудно различить детали. А сегодняшний человек - крупный, большой. "Погуби душу", - не заботься о завтрашнем дне, откажись прогнозировать, планировать, спасать человечество, люби здесь и сейчас, не мудрствуя лукаво. Прекрасно: человек начинает через бинокль разглядывать соседа по комнате, а то и всовывает в глаз лупу, разглядывает всю жизнь пристально, особенно тщательно проверяя, разумеется, деньги на подлинность, доброкачественность чужих эмоций и слов, искренность окружающих. Иисус опять вырывает бинокль и, переворачивая, возвращает: не заботься о том, что происходит сегодня, на этом поле, перестань беспокоиться о других, посмотри на небо, вглядись - вон, оно уже в уголке протерлось и загибается, потому что близко время Конца. Микроскоп, бинокль, телескоп, - все они нужны и все они опасны, если используются не по разуму вечному, а по разуму эгоизма и себялюбия.

Вишенчук предлагает вариант: "Кто хочет душу свою сохранить, какой была". Бывали варианты и более решительные: "Кто хочет просто продолжать жить" (масахуа), "кто хочет не умереть" (кашибо), "кто хочет сделать свою жизнь безопасной". Последнее - вовсе не перевод на язык современного жителя России, как можно было бы подумать; вот уж кто более всего озабочен безопасностью и кто менее всего в безопасности. Комментаторы озабочены тем, что очень трудно перевести слово "душа", но не легче перевести слово "спасти". Душа - и как дыхание, и как жизнь, и просто как смутное что-то - есть у каждого, а вот сознание гиблости, того что жизнь - самое безнадежное дело из всех безнадежных дел - редкий дар.

*

Вишенчук предлагает вариант: "Кто хочет душу свою сохранить, какой была". Бывали варианты и более решительные: "Кто хочет просто продолжать жить" (масахуа), "кто хочет не умереть" (кашибо), "кто хочет сделать свою жизнь безопасной". Последнее - вовсе не перевод на язык современного жителя России, как можно было бы подумать; вот уж кто более всего озабочен безопасностью и кто менее всего в безопасности. Комментаторы озабочены тем, что очень трудно перевести слово "душа", но не легче перевести слово "спасти". Душа - и как дыхание, и как жизнь, и просто как смутное что-то - есть у каждого, а вот сознание гиблости, того что жизнь - самое безнадежное дело из всех безнадежных дел - редкий дар.

*

Вопрос скептика: 12) Почти то же самое, но я не помню откуда именно это и цитирую по памяти: "Кто возлюбит свою душу, тот погубит ее, а кто возненавидит - спасет".

Душа - это на языке того времени вообще "жизнь". Например, для полноценного духовного развития необходимо пройти через мысли о самоубийстве, через опыт отвращения к себе, недовольства собой.

"Потерять душу", лишиться жизни, - только кажется, что это сложно. Каждый человек расстается со своей жизнь весьма успешно. Правда,обычно это делается не во имя Христа. Человек оставляет порядочность, совесть, ум, чтобы следовать во вполне противоположном направлении. Сатана при этом отдыхает - человек сам движется к нему, безо всяких поощрений. Тут главное - потихоньку, с периодическими рывками. Раз-два - ухнем! Глядишь, и человек уже вполне бездушен. Так в опрокинутом мире отражается следование за Истиной: не мы напрягаемся, а Господь. Не "мы должны" идти за Ним, а Он может везти нас за Собой. Это Он делает самое первое усилие, отдирая нас, словно замерзшие санки, а от нас требуется лишь покрикивать: "Эгей!", следуя за ним. Или "Аллилуйя!"

"Да здравствует мир без меня!" - воскликнул Олеша в "Ни дня без строчки". К сожалению, он пришел к.тому от созерцания растений и животных. Как и большинство людей, он мог принять мир без себя, мир с кошечками и собачками, но его не вдохновляла мысль о том, что его не будет, а стукачи, палачи и просто бездарные писатели, с которыми он коротал век, - останутся. Когда Иисус говорит о необходимости погибнуть - Он говорит об этом внутренем согласии исчезнуть, благодаря за то, что останутся Ирод, Пилат, Каиафа и оба первосвященника, отец и сын. Согласиться на мир без себя, исчезнуть при жизни - единственный путь не исчезнуть со смертью, обрести мир с собою и себя в мире.

"Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее" (Мф. 10, 39). Непонятно? Пожалуйста - комментарий из Освенцима: «Очень просто потерявшему все потерять и самого себя» (Леви П. Человек ли это? – М.: Текст, 2001. С. 31). К сожалению, люди склонны доводить свою ненависть до последней точки, пытаясь погубить душу другого человека. В концлагерях Гитлера и Сталина у человека прежде всего отбирали все то, что в обычной жизни составляет его раковину: от одежды до волос и имени, оставляя лишь номер. И здесь обнаруживалось два возможных ответа. Одни – подобно Солженицыну или, точнее, его герою Ивану Денисовичу – пытались из мусора восстановить внешнюю оболочку ценой утраты внутреннего «я». В античеловечных условиях лагеря часто спасенными оказывались те, кто становился античеловеком – «капо», «придурки», просто конформисты. Они спасались физически, но погибали духовно. Гибли именно те, против кого созидалась эта система: люди с достоинством, да и просто «нормальные» люди, не готовые выживать любой ценой. Так оказывается, что не всякая потеря себя есть спасение. Не всякое спасение есть спасение. Погубить свою душу слишком легко, и часто человек сам себе худший гитлеровец. Поэтому христианские аскеты очень быстро научились тому, что для обретение себя через потерю себя надо объединяться – чтобы, теряя внешнее, не потерять и внутреннее.

"Погубить душу свою"... Умереть, конечно. Одна из самых постыдных, но неизбежных человеческих фантазий -- мечта о смерти другого. Из-за квартиры человек может пожелать смерти родителей и тут же испугаться того, что в нем таится такое желание. Увы, этого не надо стыдиться как чего-то исключительного, этого надо стыдиться как общечеловеческого. Остаться одному, пускай все умрут. Это может даже преобразиться в мечту о своих похоронах: все вокруг умирают со стыда, а я в гробу лежу и на это смотрю. Или это детская мечта о невидимости, о невидимости как всесилии, как возможности быть сильнее остальных, которые словно полумертвые, словно лишены того, что у меня в избытке. В противовес этому может быть и другая фантазия -- или, точнее, упражнение: представить себе, что ты действительно умер. Ты можешь все видеть, но тебя никто не видит. Тем не менее, ты не можешь вмешаться в чужую жизнь, заглянуть за занавеску. Наоборот: даже то, что видно, как и всегда, теперь видно словно через темное стекло (может быть, носящие темные очки именно создают такую дистанцию между собою и миром). Ты парализован. Твои реакции не интересуют именно тех, чье мнение тебе важно, да и всех остальных тоже. Они теперь невидимки для тебя -- ты не видишь их побуждений, их эмоций, утеряно само дорогое и единственное нужное, чувство общности с миром живых. А ты как раз как на ладони, подобно любому покойнику, только никому и не интересно следить за покойником.

*

Принято понимать «душу» как «жизнь», но в греческом языке это разные слова – «пневма» и «зоя» (если произносить на русский манер). Если «потерять жизнь» - то тут просто призыв к мученичеству, к временному страданию ради того, чтобы получить бессмертие. Если понимать «душа» как всего человека, то тут выбор другой – между вечным страданием и страданием временным. Тут не идёт речь о бессмертии души. Чуть раньше Иисус говорил о том, что душа и тело могут погибнуть в геенне (Мф. 10, 28). Значит, «бессмертие» есть нечто, что присуще и телу точно в той же мере, как и душе. Собственно, «скрежет зубовный» о том же – ведь у души зубов нет, скрежетать может лишь тело.

Человек не сводим ни к телу, ни к душе. Он не должен быть ни обезьяной, ни бестелесным ангелом. Тело в человеке как скелет для его человечности – бездушный человек, как бы ни накачивал он мышцы, это всего лишь ходячий скелет. Душа в человеке тоже несёт функцию опоры, скелета для его личности. Как можно разрушить скелет, сломав кости или предоставив им зарастать наслоениями и истончаться, так можно погубить и душу. Грех делает бессмертное мёртвым – своего рода анти-чудо, анти-воскресение.

Бессмертная душа умирает, когда человек решает, что смысл жизни не в любви, а в выживании, не в мире, а в безопасности, не в блаженстве, а в наслаждении, не в творчестве, а в призовом месте.

Бессмертная душа умирает и тогда, когда человек начинает жить «по Христу». Телу тоже, впрочем, достаётся. Меньше жрать и больше жертвовать. Отвечать на зло добром.

Послушайте, ну живая душа не может отвечать на зло добром! Она не отвечает злом на добро, но око за око – это святое! Это и в Откровении Божием есть! Катаракту за катаракту!! Глаукому за глаукому!!!

Ага, разбежался… И кому глаукому за глаукому? Творцу, что ли?

Радостна не вера в бессмертие души, а вера в воскресение души. Подняться выше бесконечной плоскости любви к ближним – в любовь к Богу. Плоскость никуда не денется, не бойтесь, она даже станет прочнее, если будет насажена на вертикаль любви. Тут всё и закрутится как юла. Без Бога любовь становится безответной. Мы любим детей, дети любят нас, но всё же и их любовь к нам своеобразна, потому что не отвечает на многие наши вопросы и нужды, да и наша любовь к детям кривобокая немножко, потому лучше говорит, чем слушает. Даже между мужем и женой всегда остаются провалы, к которым можно привыкнуть, но которых не должно быть. Даже идеальных родителей мы любим как любим десерт – как нечто, что должно быть, что неминуемо. Чем идеальнее, тем непременнее. А вот мужа или жену мы любим как явление невероятного в нашу жизнь, как если бы вдруг выяснилось, что можно не только без десерта, но и вообще не есть, а всё-таки быть живым. Родителей не может не быть, а любимый человек мог бы не быть. Так и любовь к Богу – она начинается как любовь к Тому, Кого не может не быть, кто Отец (или мать, разницы нет), но достигает полноты как любовь к Иисусу, Которого могло бы не быть, Который мог бы – и должен был бы – не приходить, Который Жених, а не Отец.

Умирает душа, когда человек сомневается в любви, когда человек решает, что если в нём нет любви, то любовь и вообще выдумка и игра гормонов. Не гормонов не хватает – Бога не хватает в такие мгновения. Не инъекциями лечится – молитвой лечится, признанием: «Я не люблю, Ты люби вместо меня, во мне, Ты будь моей любовью».

Когда мы любим человека, нам становятся ближе все, кто любит его. Когда мы любим Бога, каждый человек становится нам роднее, потому что в каждом человеке есть та же любовь к Богу.

1448 проповедь