Мф 13, 11 Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано,

Мк. 4, 11 И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах;

Лк. 8, 10 Он сказал: вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах, так что они видя не видят и слыша не разумеют.

№63 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

Cм. также вообще о притчах.

См. завершение проповеди о притчах в Мф. 13, 34

ПРИТЧИ: НЕНАГЛЯДНАЯ НАГЛЯДНОСТЬ или дешифровка из центра

Притчи Иисуса в течение двух тысячелетий толковались как прежде всего аллегории, символы. Еврейское слово "притча" - "машал" (арамейское "матла"), однако, обозначает не аллегорию, а и сравнение, и притчу, и аллегорию, и иллюстрацию, и загадку, и басню, и пословицу, и пример, и аргумент и пр. В 1899 году появилась книга Адольфа Юлихера, впервые отвергшая аллегорические толкования как чуждые притчам Христа. Однако, Юлихер впал в противоположную крайность, сделав притчи - вполне в духе викторианского морализма - примитивными нравственными иллюстрациями. Например, притча о богаче и Лазаре стала означать необходимость терпеть страдания и бояться удовольствий. Что это - о Страшном Суде, о покаянии перед Богом, оказалось за бортом. Юлихер на целое поколение перекрыл дальнейшие исследования - пока не появилась книга Каду (Cadoux) "Притчи Иисуса" (Нью-Йорк, 1931), а за ней - Додда ("Притчи синоптических евангелий", Кембридж, 1937). Своеобразным итогом стали книга Иеремиаса. Эти исследователи жили в эпоху информационной революции и были её частью: текст стал пониматься не как единица, монолог, а как диалог, часть коммуникации. Притчи Иисуса были разные, но все они произносились в ситуации спора, столкновения, а не писались за кабинетным столом. Они были не только ответом на атаку - они требовали ответа, требовали дерзко, разили, хотя никогда не насмерть.

Христианам "дано знать тайны Царствия Небесного", а не христианам, неверующим, тайн знать не дано (Мф. 13.11). В Евангелии от Марка те же слова Христа приведены чуть полнее и точнее: "Вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах" (Мк. 4.11). На строгий взгляд - здесь противоречие. "Не дано знать" или "все бывает" - пусть в притчах, но все-таки бывает? А поскольку это не просто книга, а Евангелие, то здесь еще и нравственное противоречие: почему весть о спасении всех дана не всем? К тому же слова о притче часто понимались жестоко: притча - это шифр, мешающий понять тайны, ключ к этому шифру дается избранным. Если с такой жесткостью взглянуть на эти строки, то очень жестокими покажутся и последующие: притчи мешают глазам видеть, мешают людям обратиться, покаяться, увидеть Бога, исцелиться.

Где больше всего картинок? В букваре, в самой важной книге, которую должны прочесть все. Шифры используют не картинки, а цифры. Притча - это картинка, и притча - не шифр, а, напротив, ключ к шифру, толкование для самых непонятливых. Апостолы, правда, не поняли притчи - но этим они изумили Самого Бога. Впрочем, наверное Иисус не слишком изумился: часто бывает, что взрослый человек не понимает того, что предназначено для ребенка, для особой детской психики.

Однако, если притча - это помощь "внешним", еще далеким от Христа, то почему эта помощь беспомощна? То есть, конечно, многим притчи помогают, и большинству людей притча о сеятеле совершенно понятна и помогает кое-что понять о Христе, но все-таки большинство "видит и не понимает"? Что это - наказание от Бога? издевка над гордецами?

Конечно, нет. "Бог поругаем не бывает" - но Бог и не ругается, не срамит, не издевается. Но бывают такие картинки-загадки: в переплетеньи сучьев и ветвей нужно найти контуры птички, зайца, охотника. Для этого нужно сосредоточиться, расслабиться, захотеть увидеть охотника, посмотреть на пестрый узор свежим взглядом, отрешиться от привычного для себя восприятия. Так и евангельские притчи, столь, казалось бы для верующего, ясные. Нужно от много отрешиться - и прежде всего, от себя - чтобы понять эти простые картинки, чтобы увидеть в соединении слов Бога. Это ключ к шифру, который не автоматически действует, а лишь тогда, когда с ключом соединяют самого себя.

Мешает понять притчу все та же первогреховная гордость, сосредоточенность на себе. Об этом и говорит Христос, приводя слова из пророка Исайи: "Глаза свои сомкнули, да не увидят глазами ... и да не обратятся, чтобы Я исцелил их" (Мф. 13, 15). В Евангелии от Марка эти слова переданы не столь точно, и их можно понять превратно: люди не видят, "да" по воле Божией не обратятся и, соответственно, не исцелятся. Но речь идет, конечно, о воле человеческой. Мы сами зажмурились, чтобы не видеть Врача, чтобы не лечиться. Мы закрыли рот, чтобы не глотать таблетку.

Глаза не обязательно зажмурить, чтобы не видеть. Достаточно просто привыкнуть к чему-либо, чтобы перестать это видеть. Мы привыкаем к небу, мы привыкаем к жене или мужу, мы не видим, что собственные дети уже давно не малыши, мы не замечаем соседей и сослуживцев. Так иудеи, свыкнувшись с Богом, в Которого веровали, не заметили, что Бог живет среди них. Более того: мы, христиане, свыкаемся со Христом так, что перестаем Его замечать, перестаем ощущать Его необычность, чуждость миру, перестаем замечать Его волю, всегда уродливую для мира - и, естественно, перестаем ее выполнять. Не только ветхозаветная, но и новозаветная Церковь постоянно тяготеет к привыканию к Христу, настолько, что перестает замечать Его и идти за Ним, начинает жить для себя самой, отчего, естественно, она должна бы сразу перестать быть Церковью.

Но вновь и вновь происходит чудо. Господь Сам приходит в сердца христиан, Господь посылает пророков и архиереев, необычных святых, юродивых, монахов, взрывающих устоявшийся порядок - взрывающих Христом. И Церковь, казалось бы, по логике, долженствующая воспротивиться такому взрыву и прогнать Христа - вновь и вновь принимает Его, поверх нежелания христиан видеть Христа, поверх нашего сопротивления непривычному Господу. Так совершается вновь и вновь чудо Спасения, схождения в мир и переворачивания мира к Небу.

Притча есть обращение к конкретному образу. На взгляд человека, привыкшему к научному мышлению, стремящемуся от явления проникнуть к сущности, так что знание тем совершеннее, чем абстрактнее. Детей учат по картинкам, взрослых высокоумными словами. Арифметику можно объяснить на пальцах, а высшую математику - только рисуя на доске абстрактные значки. Христос обращается к последователям с притчами-картинками не потому, что учит чему-то очень простому и учит очень простых. Просто выше абстрактного знания находится то, о чём говорит знание, и Иисус говорит о том, что выше абстракций: о Боге, Его любви и Царстве. Бог по другую сторону и абстрактного, и конкретного, и говорить о Нём можно либо конкретно (притчами, сравнениями, на пальцах) либо абстрактно - но совершенная абстракция, абсолютная сущность есть Сам Иисус.

Кроме того, притча лучшим образом отражает сущность подвига Христа: воплощение, соединение божественной и человеческой природы. Притча есть соединение земной природы (в том числе, буквально: винограда, деревьев, моря) с божественной. Притча действенна потому, что человек в себе тоже таит способность обожиться, соединиться по благодати с Богом. Человек есть средство единения мира, способность человека к абстракции есть способность объединять конкретные вещи по их сути. Человек, обжегшийся о свечу, не будет лезть в костёр, тем самым объединяя свечу и костёр. Человек, понявший, что ради выгодной сделки можно продать всё имущество и вложить деньги в предприятие, способен понять, что ради Христа можно отказаться от привязанности к материальному миру, чтобы в Царстве Божием соединиться с этим же миром уже в качестве не страдальца, а повелителя.

*

Когда Иисус говорит, что апостолам "дано" знать то, что другим "дано" лишь в притчах, речь идёт исключительно о самом Иисусе. Апостолам дан Он, Его присутствие. Вот и всё. Благодать, которую давал Иисус ученикам, посылая их на проповедь, - великое дело, особенно для тех, кого апостолы обратили и исцелили. Но для самих апостолов эта благодать горе и беда, потому что они уходили от Иисуса. Благодать, которую получает верующий, никогда не видевший Иисуса, но имеющий веру, точнее - принадлежащий Духу, больше благодати быть с Иисусом телесно, которая была у апостолов, у тысяч современников Иисуса. Потому что телесное соседство может быть бесполезна, а близость в Духе - действенна. Если рядом со мной стоит прожектор, но я в тёмных очках, или прожектор повёрнут в сторону, а то и выключён, то что мне проку от этого прожектора? А если тот же прожектор далеко от меня, но Его свет высветил мир вокруг меня? "Ум Христов", "свет Христов", - это свет прожектора, он не во мне, но он лучше этого - он через меня вокруг идёт. Это и есть вечная жизнь среди временной, как луч среди тьмы. Быть христианином означает иметь хотя бы малый опыт света от Христа. Быть христианином означает любой опыт света Христова считать малым и не отчаиваться, а стремиться к большему.

*

Одиннадцать притч Иисуса сохранились в Евангелии от Фомы, причём большинство из них - это притчи, которые являются общими для Матфея и Луки, притчи Марка. А вот из 10 притч, которые встречаются лишь у Матфея, у Фомы лишь три, из 14 притч, которые лишь у Луки, у Фомы только одна (Иеремиас).

*

Бальтазар Ганс У. фон. О простоте христиан. - Символ. " №29. 1993. С. 18: "гносай мистериа" - знать тайны. Через это знание тайны не перестают быть тайными, "простец вмещает в себя постижимое вместе с непостижимым" - 17.

Может быть, для равновесия следующим за Иисусом меньше дано знать о земном, чем неверующим? Иисус же честно предупредил: не заботьтесь о завтрашнем дне - а значит, чувствовал, что есть основания беспокоиться... Какое там "блажен, кто верует, тепло ему на свете". Ему намного холоднее, он видит край, он намного неувереннее, как неувереннее тот ученый, который больше знает. Он больше знает о Боге - о Воскресении - но куда меньше - о собственной душе. Потому что неверующий и не задается вопросом, как соединить данность с Воскресением, а верующий - задается.

Притчи можно делить механически, как это сделано было в т.н. "брюссельской Библии": притчи, которые есть у одного евангелиста... у двоих... у троих... Притч, которые бы встречались во всех четырёх евангелиях, нет.

Можно делить притчи по тому, из какой сферы жизни взят образ.

Огромное большинство, наверное, притч, - образы власти, образы отца или, что то же, хозяина - который "отец родной" слугам. А отец родным детям, напротив, хозяин. (Об этой стороне патриархальной идиллии её неразумные поклонники обычно забывают. Они хотят пороть, но не готовы лечь пороться).

СВОЙСТВА БОГА (ОТЦА, СУДЬИ, ХОЗЯИНА, ЦАРЯ)

Хозяин требователен, не сажает рабов с собою за стол.

Судья медлителен, но надо не унывать, а навязчиво молить.

СВОЙСТВА ЛЮДЕЙ (РАСТЕНИЙ, ПРОФЕССИОНАЛОВ, ДЕТЕЙ, СЛУГ)

Готовые встретить Бога и не готовые: проклятие бесплодной смоковницы. - Дерево: познаётся по плодам (не приносит терновник смокв), срубается, если не плодоносит.

Умеющие сохранить первоначальный энтузиазм веры и не умеющие: притча о сеятеле.

Теряющие первоначальный энтузиазм, но кающиеся, и консервирующие былое горение законники: мытарь и фарисей. - блудный сын и его старший брат.