Мф. 14, 14. И, выйдя, Иисус увидел множество людей и сжалился над ними, и исцелил больных их.

Мк. 6, 32-34: И отправились в пустынное место в лодке одни. 33 Народ увидел, как они отправлялись, и многие узнали их; и бежали туда пешие из всех городов, и предупредили их, и собрались к Нему.

Лк. 9, 11: Но народ, узнав, пошел за Ним; и Он, приняв их, беседовал с ними о Царствии Божием и требовавших исцеления исцелял.

Ио. 6, 3-4: Иисус взошел на гору и там сидел с учениками Своими. 4 Приближалась же Пасха, праздник Иудейский.

№74 по согласованию. Стих предыдущий - последующий. Стих Мк. 6, 34 - см. в Мф. 9, 36. См. иллюстрации.

Рассказ об умножении хлебов говорит именно об умножении хлебов и потому весьма невнятно сообщает, зачем люди собрались к Иисусу. Матфей ограничивается тем, что упоминает исцеления. Лука говорит об исцелениях и о проповеди, причём проповедь явно важнее: Иисус говорил о Царстве, а исцелял только тех, кто требовал - чтобы не мешали главному делу. Марк говорит только о проповеди. Наконец, Иоанн вообще потрясающе лаконичен: Иисус сидел на горе с учениками и только завидел идущую к нему толпу, так что, выходит, не было ни исцелений, ни поучений. Одна кормёжка! Но ведь это так верно - бывает же такое, что и здоровье налицо, и всё понимаешь, а на душе муторно, потому что в желудке пусто. Или даже здоров, разумен, сыт, а в душе пусто - тут муторность не всегда ощущается, к сожалению, и на такие случаи время от времени надо устраивать искусственную проверку: пропоститься и посмотреть, что там совесть. Некоторые богословы (например, Максим Исповедник) считали, что тело в его нынешнем виде у человека - в наказание, в смирение, а вообще-то в райском состоянии не будет, например, размножения "по-скотски". А как же: разве не Иисус сказал, что в Царстве не женятся? Однако, если, говоря о вечности, Библия постоянно упоминает еду - то, может, и со всеми прочими телесными аксессуарами все не так уж скверно? Еда тоже - не слишком благообразный, если вдуматься, процесс. Только от брака отказаться легче, чем от еды.

А всё-таки Бог добрее богословов, хотя, по видимости, и не так умён: браком Иисус не гнушался, разводиться запрещал, целибата не вводил, монашества не учреждал, смотрел, чтобы вина и еды было вдоволь, а не попрекал "скотской природой", поменьше говорил, побольше делал. Царство, о котором говорил Иисус, Он чаще всего сравнивал с пиром, причём с пиром брачным, а вовсе не с умным разговором книжников. И проповеди богословов о любви потому так часто кажутся пустопорожними и даже греховными, что они говорят о какой-то любви вне брака, вне пространства брака, союза отнюдь не только животного. Когда говорят о сытости без еды - в будущей жизни - нелепость этих слов не очень заметна, потому что сытый человек склонен забывать, почему он сытый. Кажется, что мы такими и созданы. Но говорить о любви бестелесной, платонической, - слишком очевидная нелепость, и слишком часто подобные проповеди органически переходят в обычную ненависть в самых уродливых и лукавых обличьях. Не случайно с древнейших времен любовь - в самом простом, телесном проявлении - сопоставляется с едой. "Так бы и съел тебя!" - не для того бы съел, чтобы тебя не было (как может подумать монах-богослов, который, словно ребенок, может и милицию позвать, если услышит крики экстаза - мол, зачем дядя тётю бьёт) , а чтобы меня не было как единицы, чтобы мы с тобою были одним и новым существом. Умножая еду, Иисус умножает нашу уверенность: мир не так плох, как иногда кажется, и вечная жизнь есть не победа над животным, не вытрясание праха из духа, а преображение человечества.