Борис Успенский

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ РАЗЫСКАНИЯ В ОБЛАСТИ СЛАВЯНСКИХ ДРЕВНОСТЕЙ

(Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского)

К оглавлению

VII. НИКОЛА И ГЕОРГИЙ: СХОДНЫЕ ЧЕРТЫ (к с. 36)

Признаки, объединяющие Николу и Георгия, специально рассмотрены Аничковым (1892, с. 37—41). В дополнение к собранным Аничковым фактам следует подчеркнуть, что ассоциация Николы и Георгия проявляется в ряде поговорок, примет и предписаний, где так или иначе соотносятся имена этих двух святых — ср., например: “Егорий с теплом, а Никола с кормом”, “Егорий с водой, а Никола с травой”, “Егорий с ношей, а Никола с возом”, “Святой Юрий запасает коров, а Никола коней” и т. п. (Даль, I, с. 514; Даль, IV, с. 669; Каравелов, 1861, с. 216, 218— 219).

Возможность отождествления Николы и Георгия видна, в частности, в следующей белорусской примете: “Нельзя „снуваць кросны" [работа при приготовлении холста]: а) между Юрьем и Николиным днем: вблизи будут водиться волки, — и б) в промежуток времени между праздником Благовещенья, православным и католическим: в наступающее время будут плохие дожди” (Никифоровский, 1897, с. 100, № 689). Знаменательно, что праздники Георгия и Николы оказываются здесь в том же отношении, что православное и католическое Благовещения: в обоих случаях имеет место как бы раздвоение одного образа. Следует иметь в виду вообще, что промежуток времени между теми или иными православными и католическими праздниками считается в Белоруссии специфическим неблагоприятным временем (ср., например, соответствующие представления относительно промежутка времени между “руським и католицким Юррем”, зафиксированные у Никифоровского, 1897, с. 126, 142, № 915, 1047). Однако в точности такое же восприятие имеет место и по отношению к временному отрезку между Юрьевым и Николиным днями, т. е. между 23 апреля и 9 мая (Никифоровский, 1897, с. 100, 247, № 689, 1953).

Отметим, что день св. Георгия может считаться “конским праздником” (Сабурова, 1967, с. 41; Соколова, 1979, с. 163; Громыко, 1975, с. 85; Лооритс, 1955, с. 14, № 17, 18, ср. также № 16), что отвечает специальной связи Николы с лошадьми, о которой

138

мы говорим в § III.2.1 наст. работы: как Никола, так и Георгий может восприниматься как покровитель скотоводства вообще и коневодства в частности (то же отмечалось выше относительно свв. Власия, Флора и Лавра как христианских заместителей Волоса, см. экскурс V). В Белоруссии “почитают Егорья в виде коня” (Каравелов, 1861, с. 215); ср. характерное обращение к лошади в Приангарье: “Ах ты, Егорий храбрый” (Сабурова, 1967, с. 41); в этой связи представляет интерес свидетельство дьякона Федора Иванова (второй половины XVII в.) о том, что многие поселяне и даже священники и дьяконы, “живучи по селамъ своимъ, ... лошадямъ покланяются” (Субботин, VI, с. 29).

Представление о Николе как обладателе ключей от неба (см. выше, § 11.3, а также § III.2.1.2) находит соответствие в представлении о Юрии, отпирающем весной землю (Весновые песни, 1979, с. 158-160, 162, 166, 170, № 163, 166—169, 172—174, 182, 184, 189, ср. с. 161—165, № 170—171, 175—179; Каравелов, 1861, с. 217; Чубинский, III, с. 30).

Сходное восприятие Николы и Георгия проявляется, между прочим, и в языковом отношении. В целом ряде случаев можно констатировать синонимичность слов, образованных от имени того и другого святого. Так, например, одна и та же рыба (разновидность леща) может в одних местах называться никольник ~ микольник, в других — юровик ~ юрьевик (ср. серб.-хорв. jуревчан) (Усачева, 1977а, с. 9; Усачева, 1979, с. 82, 73). В русских говорах зафиксированы микулить “понимать” (Словарь рус. говоров Ср. Урала, II, с. 132) и обмикулить “обмануть” (Даль, II, с. 602); последнее слово соответствует по своему значению слову объегорить “обмануть” (Даль, II, с. 635; Максимов, XV, с. 158— 161); вместе с тем рязанск. абигорить “устроить, привести в порядок” (Диттель, 1898, с. 204) может быть сопоставлено со словом волосить “управлять”, зафиксированным в том же ареале (см. об этом слове в эскурсе XIX).

Точно так же сходное значение могут иметь и слова, образованные от других собственных имен, — постольку, поскольку соответствующие святые соотносятся с культом Волоса. Так, слово микулить “понимать” может быть соотнесено со словом петрить с тем же значением, образованным от имени Петр (см. о последнем слове: Топоров, 1977, с. 202); синонимичность этих слов обусловлена сходным восприятием Николы и Петра как заместителей противника Бога Громовержца (см. экскурс IV). Вместе с тем слова обмикулить и объегорить соответствуют по значению словам обмишулить “обмануть”, мишулить “обманывать” (Даль, II, с. 330, 601), образованным от имени Михаил; точно так же о(б)микулиться “ошибиться, обмануться” совпадает в значении с обмишулиться, обмихнуться (Даль, II, с. 601—602; Словарь 1852 г., с. 133, 141), ср. отсюда мишуля, михлюй “простофиля” (Даль, II, с. 330). Это вполне закономерно, если иметь в виду рассмотренное в главе II объединение Николы и св. Михаила.

139

Совершенно бездоказательны попытки Г. А. Ильинского (1915, с. 72, 76, 78) возвести формы мишулить(ся), махнуть(ся) к праславянским корням (эти формы зафиксированы только в русском языке и не имеют никаких соответствий в других славянских языках); ср.: Фасмер (II, с. 631), который связывает мишуля и Михаил. Аналогичным образом объясняются, по-видимому, и обкузьмить, подкузьмить “обмануть” (Мельников, IV, с. 225; Даль, III, с. 180; Максимов, XV, с. 158—161); о возможности сближения свв. Кузьмы и Демьяна с Волосом будет специально сказано ниже (экскурс XII).

Слова обмикулить, объегорить, обмишулить, подкузьмить семантически соответствуют глаголу обволхвить “обмануть” (Добровольский, 1914, с. 497), а также укр. волшити “хитрить” (Буслаев, 1848, с. 23; Афанасьев, III, с. 425), производному от волхв; при этом этимологическая связь между именем Волоса ~ Велеса и славянским названием волхва (Якобсон, 1969, с. 595—596; Иванов и Топоров, 1973, с. 50, 59; Иванов и Топоров, 1974, с. 54) позволяет рассматривать волхва как жреца или шамана — служителя Волоса. В то же время эти глаголы могут быть сопоставлены с глаголом свистеть “обманывать, лгать”. В народных верованиях способность свистеть приписывается мифическому Змею, т. е. генетическому прототипу Волоса (Афанасьев, I, с. 307; Афанасьев, II, с. 544, 751); одновременно свист выступает как характерный акустический атрибут нечистой силы, и в первую очередь лешего, представляющего собой, как показывается в § II 1.5.1, ипостась Волоса (см. о свисте в этом плане: Афанасьев, II, с. 69, 329, 337, 341; Максимов, XVIII, с. 78, 82, 83, 154; Ушаков, 1896, с. 158; Балов и др., IV, с. 87; Богатырев, 1916, с. 49; Иваницкий, 1890, с. 126; Померанцева, 1975, с. 35).