Протоиерей Вячеслав (Винников)

“Я ПОВЕРИЛ ОТ РОЖДЕНЬЯ В БОГОРОДИЦЫН ПОКРОВ...”

К оглавлению.

СЕМИНАРИЯ

1953 год.

У нас снимает угол студент Медвуза Сергей Музыченко, который готовится к поступлению в Московскую Духовную Семинарию. Он  сын дьякона, а дед у него был епископом. У Сергея много книг, он очень начитан и любит  стихи. Мне 15 лет. Я приглядываюсь к нему, а он ко мне. У него есть старинный молитвенник и книга “На запросы духа”, среди авторов которой Флоренский, Булгаков, Бердяев... и другие. Я  ее читаю.

   Сергей не поступил в семинарию. Поступил в семинарию я, но он дал мне первый толчок.

    Позднее, когда я уже был священником в Измайлове, он приехал ко мне, и я сказал ему: ”Сережа, ведь это ты дал мне направление... Я молюсь за тебя...”. В те годы это было чудо - верующий студент светского вуза. По молитвам мамы, видно, Бог послал нам такого постояльца.

                                        ххх

1956 год .

 Перед семинарией я очень тяжело болел. Рентген был ужасный, а для поступления в семинарию нужна была справка о состоянии здоровья.  Неожиданно рентгеновский снимок показал, что все хорошо. Мама потом говорила:  "Сынок, один единственный раз рентген показал хорошо, а потом опять показывал плохо.” Мы с мамой расценили это как чудо - мы много молились, и Господь услышал наши молитвы.

                                        Ххх

Мама почему-то сама пошла в Хамовнический храм к о.Павлу за рекомендацией для моего поступления в Семинарию. Отец Павел был маленький седенький  старичок с небольшой бородкой, который то весело улыбался, то хмурился, в зависимости от настроения.

-  Отец Павел, у меня есть сын, он ходит в этот храм и хочет поступить в Семинарию, ему нужна рекомендация.

-  Это такой высокий и худой?

-  Да

-  Рекомендацию я могу дать, но он семинарию не закончит.

Последние  слова, оказавшиеся пророческими, он произнес очень тихо и осторожно. Рекомендация была написана  красивым почерком, и на  ней стояла храмовая печать. С чувством радости и благоговения я держал ее в руках и перечитывал слова о том, что я являюсь прихожанином храма святителя Николая в Хамовниках, ежегодно исповедываюсь и причащаюсь Святых Христовых Тайн, и мне дана рекомендация для поступления  в Московскую Духовную Семинарию.

На четвертом курсе Семинарии я заболел и попал в больницу. Мой классный руководитель архим. Питирим Нечаев прислал мне письмо, в котором просил меня приехать  сдавать экзамены. Письмо привез мой товарищ Владимир Диваков ( сейчас протоиерей и заведующий канцелярией Московской патриархии). Так как я плохо себя чувствовал и много занятий пропустил,  то не решился вернуться, о чем сейчас жалею. А мама говорила: “Вот видишь, сынок, как сказал отец Павел, так и получилось”.

                                  ххх

Я знал, что при поступлении в семинарию проверяют музыкальный слух, и очень этого боялся. Я был уверен, что мне медведь на ухо наступил. Тогда я попросил сестру моей крестной Матрону Ивановну, которая когда-то училась в музыкальном училище, дать мне несколько уроков игры на гитаре. Я хотел хотя бы немного обмузыкалиться таким образом. Она научила меня брать аккорды, играть цыганочку, что-то еще. Сама Матрона Ивановна чудесно пела русские народные песни и тогда всем известные гоп-со-смыком. И очень любила гитару и умела с ней разговаривать. Бывало запоет : “Поговори-ка ты со мной, гитара семиструнная”, и начинает разговор, а гитара ей отвечает, и разговор тот за душу берет. Учила она меня с терпением, никогда не сердилась. Много лет спустя моя мама пришла к больной тете Моте в больницу и сказала: “Мотя, ты знаешь, Слава-то стал батюшкой”. И вот, что ответила Матрона Ивановна: “Слава выбрал не земное, а небесное”. 

Так что гитара - не богопротивный инструмент, если она окажется в хороших руках и у человека с добрым сердцем. Был у меня в то время знакомый студент Петербургской академии Герман Власюк, приехал он как-то ко мне, взял гитару в руки и запел: “Отче наш”, “Царю Небесный”, “Великое славословие”. Это было так молитвенно и духовно, что хотелось встать и молиться под гитару.

А Матроне Ивановне Господь, может быть, зачтет уроки со мной в ее будущей жизни. Ведь если я служу в тон, то здесь есть и ее заслуга, это она старалась, чтобы медведь снял свою лапу с моего немузыкального уха. А Господь все видит.  Видел Он и те чудеса, что происходили в нашем подвале, в шефском доме в Хамовниках...

                                  ххх

 1956 год

Стою на коленочках у мощей Преподобного Сергия перед вступительными экзаменами в семинарию. Усердно прошу принять меня в число его учеников. А мама моя молится тем временем дома. И вот чудо - я принят. Видно, наши молитвы сошлись и дошли до Преподобного. Мама акафист Преподобному знала наизусть и очень часто ездила поклониться его святым мощам.

                                Ххх

Нас всех собрали в классе и стали объявлять фамилии тех, кто принят в Семинарию. Стою, затаив дыхание: Ведерников, Винокуров и вдруг…. ВИННИКОВ!!! Радости того дня никто у меня в жизни не отнимет. Мама была счастлива:  все ее страдания покрыла радость моего поступления в Семинарию. Всю жизнь она молила Господа: “Господи, ничего не прошу у Тебя, только бы сынок мой верил в Тебя, ни здоровья не прошу, ни богатства, только бы всегда служил Тебе и был  с Тобой”.   По молитвам мамы все так и есть, и за все слава Богу!

На мне семинарский китель со стоячим воротником, а на семинарских службах - стихарь, послушание - прислуживать в алтаре, ходить с тарелкой, а потому я чуть позже других прихожу на занятия и отдельно завтракаю….   Каждое утро бегу к Преподобному, ни дня не пропускаю,  мама часто приезжает на службы…

Под праздник Успения 1956 года  я навсегда уехал из родного хамовнического подвала в  Московскую Семинарию. С тех пор и дом в Хамовниках, и духовная школа преподобного Сергия как бы слились в одно жилище - где Господь, Его Пречистая Матерь, Преподобный Сергий и… я с мамой. Как я приехал в Троице-Сергиеву Лавру, так в душе и поныне пребываю в том святом месте, самом дорогом для меня месте на земле. Дома ли я или на службе, я всегда нахожусь  в Лавре. Я  бережно храню все семинарские тетрадочки, листочки и даже шпаргалки и часто вспоминаю мамины слова: “Помни, сынок, на Успение ты остался в Церкви.”

                                        Ххх

 Многие знакомые, друзья и соседи были против моего решения поступить в семинарию. Вся жизнь тогда была пропитана неверием.  В храм, правда, немногие ходили (тетя Лина, семья Сазоновых и другие), но поступать в Семинарию? Это у них в голове не укладывалось. Люди не понимали, как я мог идти против власти.  У многих на памяти были аресты и расстрелы священников, разрушения храмов, знали, что начнись очередная антицерковная кампания, попам не сдобровать. И вдруг Славка - будущий поп?! Может быть, некоторые от бедности думали, что я за деньгами туда пошел, но у меня в голове  мыслей таких не было. Я понимал, куда и на что я иду, решил для себя, что если и  к стенке будут ставить, то  не отрекусь от Бога и Церкви. Много было трудностей и искушений на моем пути. Но я выстоял по молитвам моей мамы, которая вымолила мне и семинарию, и священство, и поныне молится обо мне.

                                  ххх

Преподаватель церковно-славянского языка Анатолий Васильевич Ушков: “Аще кто хощет состязатися со мной во словесех словенских, да грядет семо и вопиет”. Называет фамилию. Отвечаешь: “ Зван был и приидох”.

По его рассказам, в старой семинарии провинившихся сажали в карцер, который находился в глубоком подвале. Однажды проходит двором мимо карцера инспектор и слышит из подвала голос: “Изведи из темницы душу мою”. Инспектор, проходя мимо, отвечает: “Мене ждут праведницы”.

                                         ххх

Рассказ Владыки Венедикта

“Приехал я как-то в Лавру, одетый в плащ поверх рясы,  подошел к проходной, а внутри сидит молодой послушник и резко меня спрашивает:

— Чего тебе?

— Пропусти меня в сторожку, объясню.  Пропустил он меня и опять очень грубо:

— Чего тебе надо? Что пришел?

 А я распахиваю плащ, а там панагия блестит... Послушник так и упал мне в ноги:

— Владыко, простите и благословите.

На ошибках учатся...

                                        ххх

Чудесный старичок, небольшого роста, всеми любимый профессор-протоиерей, преподаватель сектоведения отец Иоанн Козлов встречает меня в коридоре: “ А ну-ка подойди сюда.” И тихонько говорит мне на ушко: “Я тебе поставил пятерку”. А я ему: “Спасибо”. “Подожди. - опять же на ушко, - ты на пятерку не знаешь. Когда умру - помолись обо мне”.

“Поминайте наставников ваших...”

                                               ххх

Урок  музыки в Семинарии.

 До - ре - ми - фа - соль - ля - соль - фа - ми - ре - до… Кто - тя - мо - жет - у - бе - жа - ти - сме - ртный - час… Урок церковного пения… Попробуйте спеть это простое “упражнение” и сразу почувствуете, что всех нас ждет вечность. А теперь задайте вопрос:  что меня ждет в вечности? И Кто? Спойте еще раз, и еще много-много раз… Может, что-то и откроется…  Напевайте на работе и  на улице,  -  и никого вы в этот день не обидите, не обругаете, не ударите, не позавидуете, не обманете, а со всеми-то будете добрыми и вежливыми, хотите вы того или нет. Господь будет в вашем сердце, и оно - сердце - будет чисто. А если дома есть музыкальный инструмент, то можно спеть под музыку… вместо телевизора и тяжелого рока: Кто - тя - мо - жет - у - бе - жа - ти - сме- ртный  - час… 

КТО - НИКТО… сколько не бежишь - не убежишь,  будь ты олимпийским чемпионом, бегуном на самые длинные дистанции, все равно, смертный час - самый скорый и тебя догонит… Ложитесь спать и пропойте опять. Кто - тя - мо - жет… Можно и во сне петь… Во сне еще лучше будет получаться.  Если вся Москва будет их петь, а потом и вся Россия, то и кризис как рукой снимет, и голодных не будет, и зарплату всем выдадут,  и все довольны будут, и будут жить-поживать да добра наживать…

                                  ххх

1959 год.

Я, воспитанник Духовной Семинарии, беседую с отцом знаменитого танцмейстера Игоря Моисеева. Отец его - глубоко религиозный человек, учился в московском лицее вместе с будущим Патриархом Алексеем I (Симанским). Сейчас  в этом здании у Крымского моста располагается Московский институт международных отношений, где после войны  моя мама работала уборщицей, а я восьмилетним мальчишкой бегал по этажам и обедал в столовой. Я подарил отцу Игоря Моисеева на прощание молитвослов, только что в 1956 году изданный. Это, кажется, было первое разрешенное издание молитвослова. Мне, в свою очередь, этот молитвослов подарил Патриарх Алексий I.

                                        ххх

 Самое чудесное для меня в Семинарии - вечерняя молитва. Второй этаж, храм Покрова Божией Матери: полумрак, горят лампадки, стоят преподаватели, студенты, воспитанники , многие в священном сане... Каждый занимает свое место, к которому привык... Нет, не передать никакими словами, как тогда было хорошо, как покойно на душе, как тогда молилось, как не хотелось возвращаться в суету спальней и коридоров, хотя по спальням все расходились чинно и тихо.

Прошло сорок с лишним лет, а все это так перед глазами и стоит: вверху над алтарем изображение Богоматери и Ее Покров, простертый над всеми нами. И это на всю жизнь. Не знаю, почему меня так  трогала тогда эта вечерняя молитва и в конце  ее - это благоговейное прикладывание к иконам. Видно, дух преподобного Сергия витал между нами, его учениками, а он сам, наш игумен и пастырь, во время молитвы был с нами. Поэтому было так хорошо и покойно. А утром мы все шли к нему за благословением на наступающий день.

                                        ххх

  В семинарии был у меня товарищ Миша П., который очень любил читать о святых подвижниках и их поучения.С утра всегда бежал на братский молебен и допоздна играл на фисгармонии. У него была невеста, но он никак не мог решить, что ему делать: жениться или постричься в монахи. Довольно часто он обсуждал этот вопрос с моей мамой, он ее очень любил и к советам ее прислушивался. Последнее слово было, конечно, не за мамой, а за старцем, - и Миша стал монахом. Невеста дала согласие на постриг и сказала, что не будет приезжать в Лавру. Любили они друг друга, но любовь к Богу оказалась сильнее. Вскоре Миша стал управлять правым хором в Трапезном храме Лавры. Мама часто ездила молиться в Лавру и с радостью слушала его пение. Так ежедневными занятиями на фисгармонии он преумножил свой талант и принес его в дар Самому Богу.

                                              ххх

1959 год

Лежу в больнице, и все знают, что я воспитанник Московской Духовной Семинарии. Мой сосед по палате, мужчина с польской фамилией, доверительно делится со мной воспоминаниями: ”Я мальчишкой прислуживал в костеле, на меня надевали красивую одежду, я ходил со свечой. Только не говори об этом никому”.

Сижу в больничном садике с молодым вьетнамцем, и он мне вдруг говорит: "Ты знаешь, я ведь закончил Католическую Духовную Семинарию.” Смотрит на меня , улыбается и тоже просит никому об этом не рассказывать.

   Иногда, в разговоре один на один, люди вспоминают с затаенной грустью, что они когда-то пели в церковном хоре. И все это выплескивается в беседе наружу, как самое светлое и значительное, что было в их жизни... И рады они, что представился случай, когда можно  поделиться дорогим воспоминанием.

                                         ххх

Обход врачей. На мою кровать садится заведующая отделением доцент Маргарита Васильевна, а другие врачи стоят рядом. Я сижу по пояс обнаженный, с крестом на груди.

— Слава,  Вам нужна операция. Если Вы откажетесь, мы за Вашу жизнь не ручаемся.

— На операцию не согласен - отвечаю я.

— На что же Вы надеетесь?

— На Бога.

Когда врачи ушли, то сосед по палате сказал: “ Славка, у тебя есть на кого надеяться, а у нас вся надежда только на бутылку”. Прискорбно, но очень многие не лечились, а пили.

                                            ххх

 Елоховский собор, 1961 год.

Я, иподьякон, подхожу под благословение к Святейшему Патриарху Алексию (Симанскому). Он благословляет и задерживает мою руку в своих ладонях, держит и не отпускает: спрашивает, как меня зовут, где я учусь, кто мои родители...  Я стою ни жив ни мертв: столь долго Патриарх никогда со мной не беседовал. Как только Патриарх меня отпустил, ко мне подошел мой товарищ, тоже иподьякон, и сказал:

 “Слушай, Данила Андреевич не любит тех, кто долго со Святейшим разговаривает... Смотри, как бы это на тебе не отразилось.”

  “Да я-то здесь при чем?, - отвечаю я, - ведь Патриарх держит мою руку и не отпускает, не я же его держу.”

Секретаря Патриарха в Церкви называли всесильным Данилой Андреевичем, но на этот раз все обошлось благополучно.

В 1970 году, когда я подходил к почившему Святейшему, целовал крест и его руку, покрытую конопушками,  я вспомнил, как он меня этой рукой удерживал и не давал отойти, беседуя со мной.

                                           Ххх

Когда я заканчивал Семинарию,  ректор владыка Филарет мне  сказал: “Слава, возьми свои документы, что они здесь будут валяться?” А мама посоветовала: “ Сынок, не спеши их забирать, пусть они еще там полежат, ведь они находятся в таком святом месте, у  Преподобного”. Когда  тридцать лет спустя я их забрал оттуда, то вдруг почувствовал, как оборвалась нить, словно не просто мои документы, а часть меня самого все эти годы хранилась в Лавре.

                            ххх

С самого детства меня окружали люди, которые имели  отношение к Церкви. Студент Медицинского института, сын дьякона Сережа Музыченко первым подвел меня к мысли о Церкви как о месте служения, а не просто посещения, благодаря ему я задумался о поступлении в семинарию. Настоятель Николо-Хамовнического храма отец Павел Лепехин дал мне рекомендацию для поступления в Духовную школу, проповеди и службы отца Павла, о.Владимира Еремина, о.Иоанна Потапова, прот. Валериана Николаева, прот. Игнатия Кондратюка, дьякона Иакова Сенаторова оказали на меня большое влияние. Я с благодарностью вспоминаю многих преподавателей Духовной Семинарии, среди них были:

Архим. Тихон Гавриков        - Священная история Ветхого Завета

Архим. Леонид Поляков,

будущий митрополит Рижский

 и Латвийский                          - Гомилетика

прот. Алексей Остапов            - Общая церковная история

проф.прот. Иоанн Козлов        - Сектоведение

проф. Анатолий Васильевич

Ушков                                       - Церковно-славянский язык

Алексей Иванович Георгиевский  - Русский язык

Василий Иванович Сарычев,

затем монах Василий           -  Догматическое Богословие

Лебедев -“amicus”                     -  Латинский язык

Талызин -                               Основное Богословие

Ричко                                    - Греческий язык

Владимир Юрьевич Вульферт -Английский язык

о. Константин Ружицкий,

ректор                                   - Нравственное Богословие

Архим. Питирим Нечаев,

классный руководитель- Практическое руководство для                                                   пастырей

Иван Николаевич Аксенов -  Церковное пение

Всех я хорошо помню и словно вижу сейчас перед собой. Почти все уже ушли ко Господу.

Среди  воспитанников Семинарии были очень интересные люди: Дима Дудко, сейчас священник и член Союза писателей, Глеб Якунин - будущий автор  “Открытого письма”, священник и правозащитник, Володя Рожков, будущий настоятель Николо-Кузнецкого храма, который познакомил меня со вторым автором “Открытого письма”, священником Николаем Эшлиманом, Анатолий Просфирнин - будущий арх. Иннокентий, Миша Постников - сейчас архимандрит Лаврентий, архимандрит Наум. Благодарю Бога за встречи с такими людьми, которые помогли мне стать священником и определиться на выбранном пути. С благодарностью вспоминаю:

Архиепископа Вениамина Новицкого, который стойко стоял за Церковь в годы гонений, а потому много претерпел в колымских лагерях (он приезжал к нам в хамовнический подвал);

Митрополита Никодима Ротова, у которого я одно время был иподьяконом и с его помощью был принят на работу в издательский отдел;

Владыку Питирима, Председателя издательского отдела, который помог мне перед самым рукоположением, выправил мой путь на подступах к священству.

Всегда в моем сердце Архиепископ Киприан Зернов, который рукополагал меня в храме всех Скорбящих радости, что на Ордынке.

Я служу и молюсь о всех, стараясь не вспоминать того, что омрачало наши отношения, а помнить только доброе и светлое. Спасибо всем, кто привнес в мою жизнь частичку Света Христова и привел к Царским Вратам Святого алтаря.

                                              ххх

Особое влияние на меня оказало “Открытое письмо”, написанное в 1965 году двумя священниками - о.Глебом Якунином и о. Николаем Эшлиманом. Тогда оно прозвучало как  крик гонимой Церкви о помощи, как героический, бесстрашный поступок защитников Христа.  Я тайком распространял это письмо, видел, как радовались люди, читая строки правды о тяжком положении в Церкви, слышал, как священники называли авторов письма героями.  Большинство людей в Церкви тогда жили в страхе и старались даже не упоминать о беззакониях, творившихся вокруг.  Когда же Святейший своей резолюцией запретил авторов Письма в служении, то многие в Церкви испугались и отвернулись от своих защитников. Мое же  уважение к отцу Глебу  было столь велико, что к нему я поехал за советом и благословением перед принятием священства.  После запрещения он с трудом устроился в церковь Нечаянной Радости в Марьиной роще, где пел и читал на левом клиросе.  Отец Глеб сказал мне : рукополагайся, - и я подал прошение .

    Все, что позднее произошло с отцом Глебом, организовавшим комитет по защите прав верующих и получившим за это пять лет лагерей и пять лет ссылки, лишь подтверждает его искреннюю бесстрашную веру в Спасителя и готовность до конца защищать свое представление об истинной Церкви, служащей Богу, а не властям и мамоне. Священноначалие не пыталось его защитить, напротив, совершенно необоснованно сняло с него сан и отлучило от Церкви. Последовав за Христом, отец Глеб был преследуем, гоним и оклеветан, но не побежден.  Верю, что в третьем тысячелетии все встанет на свои места и будет названо своими именами. Блажени есте, егда поносят вам, и изженут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех!

МАТУШКА

1962 год

Венчал нас с матушкой Тамарой мой товарищ и одноклассник  отец Владимир Маркин в сельском деревянном храме в Удельной. Сопровождал нас на венчание мой друг иеромонах отец Сергий Куськин . Все было просто и скромно: пел небольшой хор, батюшка отец Владимир вышел  в красном пасхальном облачении, смиренный и радушный, обручил нас кольцами, стал спрашивать, любим ли мы друг друга, торжественно, в тишине храма, обводил вокруг аналоя, давал пить вино, затем было взаимное целование и многолетие. И радость о Господе, что снизошел к нам, и дал нам такое подкрепление в нашей любви.

Я молюсь за этого батюшку, тяжко болящего отца Владимира, так как уже много лет он  не служит. Ухаживает за ним его неизменная спутница - Тамара. Да хранит их Господь в этой жизни, и да не оставит своей милостью в жизни вечной.

                                                Ххх

 Вся наша жизнь построена из встреч. Родился  - и первая встреча с мамой, с папой, затем с детишками во дворе, с батюшкой в храме, с девушками и юношами и со своими детьми. Ни на минуту, ни на секунду встречи не прерываются.  Господь дает нам пап и мам, друзей и подруг, жен и мужей, он дает нам детишек.  Каждая встреча несет и должна нести нам радость, надо только присмотреться и ее увидеть.  Вот одна из таких встреч: увидел я Тамару и понял - Господом она мне послана, чтобы спасти меня от чего-то плохого. Держись за нее, как за спасательный круг, и не потонешь.  Ведь если Господом послана, значит, это твоя единственная, кость от костей твоих, плоть от плоти твоея… сия наречется жена.

                                        ххх

Белые простыни… Те были не совсем белые. На них стояли метки воинской части. И они были не совсем новые. Ими мы покрывали три железные кровати, на которых вместо матрацев были доски. Вот и вся уборка. Так мама делала, когда ждала гостей. Так убралась, когда должна была первый раз прийти Тамара.  Глаза мамы сияли, я тоже был доволен, как у нас хорошо, чисто, уютно. Разве может это кому-нибудь не понравиться?  В уголках стояли две солдатские тумбочки, два стула и две табуретки - всё это из Хамовнических казарм. А в правом углу - полочка с иконами и белым полотенцем. И мы думали - какие же  мы богатые и счастливые!

    Вся комната в белом и сиянии. В окно заглядывает огромная белая луна…  С нами сидит и беседует белоснежная голубица Тамара, моя невеста… которой не нужны были ни  ковры, ни диваны, ни гардеробы,  а нужен был  я,  Слава, со своей нищенской зарплатой. Даже расписывался я с ней в чужом костюме .

                                              ххх

Матушки бывают разные... Мне рассказывали, как одна прибегала в церковь, где служил ее муж, и кричала: “Я тебя все равно отсюда вытащу!”, а другая говорила: “Я не могу выносить этого запаха, от тебя ладаном пахнет.”    И каково батюшкам с такими матушками нести свое служение?!

Я служил спокойно. Начинал  в Великий пост, и два первых месяца служил без выходных, но никакого ропота со стороны Тамары не было. Я всегда очень рано уходил и под праздники очень поздно возвращался. Дома всегда меня ждал ужин и ласковое слово. Смирная была, тихая и терпеливая... ждала и спать не ложилась. 

Службы на Рождество и Пасху заканчивались поздно ночью, и я старался сразу ехать домой.   Тамара стоит у окна: “Я вижу - машина повернула к нашему дому, значит, ты едешь. Слава Богу, приехал, ложись спать.” Вот так и жили - Богу служили. Спутницу жизни  посылает Сам Господь, а особенно - батюшкам. (Тех  же матушек, о которых я выше писал, не знаю, кто послал. Наверное, будущие батюшки просто сами плохо выбирали, а Господь с их выбором согласился...)

Слезно прошу Господа и Божью Матерь, чтобы они упокоили мою матушку Тамару в селениях праведных...

                                              ххх

Даниловский монастырь

Родные Тамары, как и мои, жили у Даниловского монастыря. Дедушка Феофилакт и бабушка Ариша работали на фабрике Мещерина (сейчас - Даниловская мануфактура), а дядя Тамары, Сергей, был там бухгалтером. Брат моего деда Леонтий торговал у монастыря селедками: он в какой-то посудине носил их на голове и кричал: “Кому голландские селедки!”

Дедушка Тамары Тимофей пел в монастырском хоре басом, а бабушка Матрена в монастыре подметала, убирала, стирала, делала все, что попросят, и когда она умерла, то ее похоронили в монастырской ограде, где хоронили только духовных лиц  и известных людей.    

Очень много моих родственников похоронено на Даниловском кладбище: Тамара, ее папа Андрей, моя мама,  бабушка Ариша, ее двенадцать человек детей (все умирали маленькими, и мама помнила только троих из них: Нюшу (Анну), Зою и Сережу). Здесь же похоронены и три брата моего дедушки Феофилакта: Феоктист, Григорий и Леонтий. Могилки их, конечно,  потеряны, но я за них пою панихиды, приходя на кладбище. Царство им Небесное и вечный покой!

                                                      ххх

 Тамарина мама рассказывала, что за Даниловым монастырем был пруд, и там все полоскали белье.  Монастырь был очень красиво расположен, его окружали огороды, деревянные домики с палисадниками, рядом  Москва-река. Палисадничек у дома я застал еще, когда пришел к Тамаре в 1962 году, в нем росли вишня и крыжовник с очень сладкими ягодами, во дворе был сарай с глубоким погребом, вниз вела лестница, и там стояла кадка для капусты, на сто килограмм, было отделение для картошки, туда же под праздники ставился в посудинах холодец, а в самом сарае у дальней стены - большая поленница  дров.

  Ефросинья Тимофеевна очень любила пить чай: сидит, бывало, на терраске, а перед ней блюдце и розеточка с вареньем. У нее был Божий дар домашней хозяйки: пироги пекла царские, щи варила наваристые, каши - душистые с дымком, даже компот из сухих фруктов у нее был ароматный и очень вкусный. А  блины  пекла такие ноздрястые, румяные, душистые, что я мог сразу двадцать блинов съесть. Может, потому готовила Ефросинья Тимофеевна по-царски, что еще помнила жизнь при царе, видела царскую семью и царские времена часто вспоминала, даже в мелочах. Как-то я ей сказал, что в магазин привезли муку-крупчатку, так у нее глаза загорелись, и она послала меня в магазин. А потом с горечью говорила: “Прости меня, Слава, я-то думала, что это настоящая крупчатка - царская, а она оказалась хуже обыкновенной муки.”

   Стоит она у меня перед глазами: худенькая, строгая, всегда подтянутая, а вокруг нее дети и внуки…  Мне ее семья казалась очень дружной. Пока Ефросинья Тимофеевна была здоровой и всех угощала знатными обедами,  дети ее любили, но как только состарилась, заболела, то никому стала не нужна.  Приходилось ее дочерей и внуков уговаривать, чтобы они приехали к бабушке. Мы с матушкой несли всю тяжесть ухода за больной, а  внучок Сереженька и внучки Верочка и Аллочка по несколько лет не появлялись, да и дочерям посещения были в тягость. Говорят, что друг познается в беде, а, видно, и родственники познаются в несчастье.  

                                                          ххх

            Гой ты, Русь моя родная,

           Хаты - в ризах образа...

           Не видать конца и края,

          Только синь сосет глаза.

  В доме у Тамары были светлые  уютные комнаты, печка, а в уголочке на полочке -  иконы. Входишь, и невольно взгляд останавливается на них, как на самом главном в жилище. У    моей матушки есть старинные родовые иконы - Господь Вседержитель и явление святителя Николая князю Дмитрию Донскому на Угреше. Спаситель - в ризе, а на обратной стороне надпись: “благословение сие принадлежит Тимофею Чернобривкину, сентября 17 дня 1886”, и поперек этой надписи - другая: “Благословение сие получил сын Тимофея Сергей 19-го/XII - 18 г.” Икона святителя Николая - маленькая: князь Дмитрий Донской изображен с дружиной и с двумя иноками - Пересветом и Ослябей. Зеленое дерево в ветвях, и образ Святителя в лучиках.

   Иконы, перед которыми молятся из поколения в поколение, называют “намоленными”. Перед этими иконами молился дед Тамары, певчий Данилова монастыря, ее папа Андрей,  мама Ефросиния, молилась и сама Тамара.  Матушка, будучи тяжело больной, молилась на кухне, сидя на своем стульчике. Молилась просто, тихо и незаметно, сразу вспоминались слова преподобного Серафима Саровского “Где просто - там ангелов со ста”. Наверное, рядом с ней были ангелы, только для наших глаз невидимые. Уж очень было благодатно, и я невольно думал: вот бы и мне так. Может, научусь еще. Видно, болезнь приближает человека к Богу, открывает, что до поры до времени было сокрыто, а потом неожиданно дает особую молитву. Терпение и смирение приводят к духовному росту, становится  благодатно и тепло на душе.   Дай Бог каждому такую молитву!

                                              ххх

 Иногда есть потребность просто посидеть перед иконами и ощутить эту теплоту, которая от них исходит, посидеть и помолчать, как это порой бывает с близким любимым человеком, когда никаких слов не надо, и так все понятно, и так хорошо-хорошо, “как зимой у печки”. А то ведь мы все говорим и говорим, а надо послушать и то, что нам хотят сказать наши намоленные иконы - они ведь живые, и они хотят сказать нам свое живое слово. Давайте послушаем...                                              

                                                      ххх

  Тихий Второй Подольский переулок одним концом выходил к монастырю, а другим к Голицынской больнице, со львами на воротах. Здесь будто была  не Москва, так было тихо и  благодатно - наверное, оттого, что рядом был монастырь. Хотя он в то время был закрыт и разорен, но все равно чувствовалось, что  монастырь дышит, еще не заснул вечным сном, может и проснуться.

  Как же нас Господь любит, если сейчас стоит  Данилов монастырь: такой прекрасный,  светлый, духоносный, как будто и не происходило с ним ничего, и не крушили, и не ломали, а вечно стоял  и призывал к молитве....   Подвизались в монастыре такие подвижники, как архиепископ Феодор , в схиме - Даниил, иеромонах Иасон (Смирнов). Стоит он несокрушимой крепостью нашей Православной веры и будет стоять до скончания веков, пока нас всех Господь ни призовет к Себе, да, наверное, и после этого он только преобразится, будет светоносным и сверкающим духовной лепотой. И мы тоже преобразимся, и будет новая земля и новое небо.

                                        ххх

У Тамары было три сестры: Вера, Мария и Нина. Почти по Чехову, одна, правда, лишняя. Лишней оказалась Вера… В войну во время бомбежки она в поезде осталась лежать на каком-то полустанке… Хотел отец Андрей Петрович поехать,  да где там - огонь, пламя, взрывы… Так и осталась неизвестной ее могилка… Мама ее Ефросинья Тимофеевна  плакала, глаз не осушала. Вера была очень красивая:  на фотографии она в украинской расшитой рубашке, с тяжелыми косами, украинским выразительным лицом - мама-то ее Чернобривкина.  В войну были  в эвакуации в Башкирии, где работали в поле. Председатель колхоза  отмечал их работу, даже не верил, что москвичи  могут так трудиться, лучше местных. А отмечал работу медом , может, потому и выжили. Надо было возвращаться, а здесь приказ Ворошилова: покинувшим Москву в город возвращаться нельзя, оставайтесь там, где находитесь. Собрала Ефросинья Тимофеевна всех своих детей да еще и дочку Марии Аллу. Андрей Петрович в то время  на войне был. Кое-как с большим трудом сели в поезд. И до Москвы-то оставалось уже немного, как вдруг входит военный патруль: “А ну-ка, тетка, собирай свою голодрань да сматывай с поезда!” Ефросинья Тимофеевна встала перед ним, да и говорит: “Слушай, если сейчас выгонишь, то возьму веревку и здесь при тебе повешусь…” Посмотрел патрульный, повернулся и пошел дальше. Так вот с Божьей помощью и доехали. А приехали - не прописывают. И опять мытарства. Нашелся все-таки кто-то, помог - заняли свои комнатки. Вот что пережили наши мамы. Да мы их на руках носить должны. А раз ушли к Господу, то молиться за них. Я поминаю страдалицу Евфросинью да и всех других страдалиц, кого знаю, и свою маму в том числе. Выстояли, не склонили головы и с Божией помощью вырастили нас.

                                              ххх

Очень любила Тамара тепло и солнце, так и тянулась к ним... Когда жили  рядом с Даниловым монастырем, то в доме была печка. Тамара, бывало, прислонится к ней спиной и стоит:  теплая и радостная. Сидишь на табуретке и подкладываешь в печку полешки...  Никаких сравнений не подберешь к печи:  в печи можно париться, у нее греться, от нее и уют... помните есенинское “и тепло и светло как зимой у печки”. Печка, Красный угол, иконы, крашеные половицы,  окошки с маленькими форточками и потолки, оклеенные белой бумагой... Жить в таких комнатах хорошо,  и помолиться хорошо, к домашнему уюту и теплу молитва напрашивается... и молитвой все освящается.  

                                         ххх

Тамарин папа, как и мой, воевал, но домой вернулся. Добрейшей души был человек, прошел три войны, Первую Германскую, Гражданскую и Отечественную, и Господь его хранил...  Умер он в Звенигороде в доме отдыха, привезли его домой, и не верилось, что он уже не встанет, не пойдет в сарай и не застучит там своим молотком, и не взмахнет рубанком... Оставил он только свои чудесные поделки: табуретку, столик,  буфет, шифоньер и добрую память о себе. 

                           ххх

  Двадцать пятое октября - день памяти мамы Тамары Ефросинии Тимофеевны. Прожила она 90 лет, и до последних дней всё для нас с Тамарой что-нибудь делала, готовила, стирала, гладила, а поняли мы это только, когда она ушла….  Умерла она в день праздника Иерусалимской Божией Матери. В Измайлове, где я служил, этот праздник торжественно отмечался: огромная икона, крестный ход и множество народа. Мы с матушкой обычно в этот день ездили к ней на могилку на Хованское.

Мамы, мамы… Как нам без них трудно.  Пускай будут старенькие, больные, лишь бы жили, лишь бы не уходили, не оставляли нас сиротами… А ушедши, не оставляли бы нас своими молитвами  у престола Господня. Нет ваших рук, нет ваших глаз, нет ласковых и добрых слов, и некому  успокоить, попечалиться или порадоваться с нами. Не хватает вас, любящих и всегда прощающих.  Бесчувственные мы. Обижаем их, когда они с нами, и не замечаем того,  неправду им говорим...  Вот из-за этого и жизнь не удалась, и семья не получилась или развалилась, и на работе неприятности. Чти ее, и Господь прибавит тебе дней на земле, и будет тебе благо лишь за то, что почитал ее,  - вот как у Господа всё просто и понятно. 

                                              ххх

Перед моим рукоположением владыка Киприан сказал: “Чтобы матушка Тамара стояла на левом клиросе и видела твое рукоположение, смотри, скажи ей, чтоб пришла”. Но матушка была очень стенительной и на рукоположение не пришла.  Храм посещала тихо и незаметно,  незаметно и тихо молилась.  Сколько раз я ей говорил: “Поедем, я тебя познакомлю с нашим настоятелем  владыкой Нифоном”. “Ой, я не знаю, о чем я с ним буду говорить. Засмущаюсь и убегу”.  Правда, по телефону Тамара с ним разговаривала. Всем в жизни, а особенно в служении, я обязан моей маме и моей матушке Тамаре. 

                                    ххх

 ГУМ

  Моя матушка работала в ГУМе и очень много претерпела  за меня, служителя церкви. Были и косые взгляды, и насмешки, и унижения. Даже ее лучшая подруга Неля боялась ходить с ней по улице, из-за чего Тамара очень переживала.  Моя матушка очень любила свою работу продавца детского отдела и отдала этой работе всю свою жизнь: любила мальчиков и девочек, которых обслуживала. И ее все в секции любили, а особенно уважали за честность. Кассиры, уходя на обед, всегда сажали ее на кассу. Правда, ее подруга время от времени мутила воду в их секции, но и у нее ничего не получалось, - уж очень Тамара была  честной.

В те времена многие грели руки на дефиците. Зная Тамарину честность, я ей  говорил: “Тебе надо памятник поставить на месте гумовского фонтана, потому что другого такого честного продавца в ГУМе просто нет.” Она смеялась в ответ. В ГУМе она проработала 25 лет. В 1980-м году ее перевели в другую секцию, но она там проработала только один день. Как только она увидела, что там творится, она подала заявление об уходе. Не хотела быть участницей их махинаций. Плакала, но уходила...

 Недавно я зашел в ее секцию,узнал пожилую женщину-продавца, подошел к ней и спросил:

— Это бывшая 169-я секция?

— Да, а Вы Слава? Как Тамара?

А у меня на глазах слезы. Все поняла...

— Заходите к нам. А ее подруга Неля работает на другой линии. Идите, вы ее там найдете.

Я туда не пошел, а пошел в храм Пророка Илии за углом, где раньше была столовая, в которой Тамара часто обедала. Записал их с мамой о упокоении на год и поставил свечки на канун. Эта церковь находится, можно сказать, в самом здании ГУМ’а, и я часто туда захожу , а заодно - и в ее секцию. Вспоминаю, как я  приходил  к концу ее смены и мы вместе закрывали секцию, ставили пломбу, а потом ехали на дачу или домой. Да, чудесные были времена! 

                                        Ххх

    Тамара 25 лет ходила на свою работу Иверскими воротами. Ворот не было, а она через них ходила… Они просто на какое-то время стали невидимыми, но и икона была, и ворота были, и акафисты Божьей Матери пелись… и народ валом валил… поверьте, было все так, как говорю…  Да как же мы здесь все время ходили и не видели?.. Что же такое было с нами, такую красоту - и не замечали…  Не могло исчезнуть порушенное, просто за наше беззаконие на какое-то время всё стало невидимым. Так же и молитва не может исчезнуть:  где молитва возносилась, там она и живет, не исчезает.

Не может ничего исчезнуть бесследно, а тем более храм. Человека нет, а он перед тобой, храма нет, а ты попристальней посмотри и… увидишь. Нет поломанных и разрушенных храмов… Все они стоят, и подойдет время - мы их  увидим… Войдем и поклонимся Богу Живому… и прославим Его.  Полна наша земля чудесных храмов, все стоят на своих местах. Часть из них мы увидим еще в этой жизни, а в той, другой, - такое откроется великолепие!.. И в каждом храме воспоют и восславят Бога…  Слава в  вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение!

                                              Ххх

Тамара очень любила голубой цвет. Мама шила ей голубые костюмы, и Тамара их с удовольствием носила.  Я, бывало, говорил: “Да, мне нравилась девушка в белом, но теперь я люблю в голубом…”  А голубого и светлого у нее в жизни было много: и встречи, и прощания… Говорят, что некоторые люди все видят в розовом цвете, особенно в молодости, а я до сих пор вижу все в голубом. У некоторых светлые тона молодости темнеют со временем, но для меня голубой и по сею пору наполнен светом, и сохранил я его до конца жизни.   Голубое небо, голубые купола наших церквей, голубой омофор Божией Матери над всеми нами и… милые русские девушки в белом и голубом…

                                  Ххх

Как мы с матушкой Тамарой стирали белье…

Как-то позвонил я  моей родственнице Кате, а она мне говорит: “Батюшка, а я белье стираю”. Говорю ей: “Я  тебя отвлекать не буду, знаю, как это трудно”. А она мне: “Чего же трудного? Включила машину, сижу да книжку читаю”. Мы с Тамарой стирали иначе. Вначале стирали белье постельное, а потом  все остальное. Пододеяльники, простыни, наволочки кладу в таз, заливаю холодной водой, а затем отжимаю, потом опять в таз и заливаю горячей. Намыливаю белье и даю минут пятнадцать-двадцать постоять, затем отстирываю, выжимаю и кладу в большой бак, заливаю теплой водой, настругиваю ножом мыло, кладу соды, “Лоска”, персоли и ставлю на  большую горелку, а сам помешиваю деревянной палкой. Бак сверху закрыт крышкой, чтобы белье парилось. Затем в большой таз наливаю холодной воды, несу бак с бельем в ванную и палкой начинаю перебрасывать белье в холодную воду, которая в то время течет из крана.. Пар в ванной стоит такой, что ничего не видно. И сам я весь мокрый. Полощу в холодной воде, затем в горячей, затем опять в холодной, наливаю в таз холодной воды и кладу синьку. По одной вещи засиниваю и отжимаю. Да, еще кладу детскую присыпку и крахмал… Забыл, давно уже так не стирал. А как сейчас стираю, никому не скажу, стыдно. Но стирать по-прежнему не могу. Потом мы вешали белье на лоджии. Тамара  любила на белье смотреть, как оно на ветерку полощется, особенно с улицы, говорила: “Сердце радуется”. Когда она заболела, то я один стирал, она не могла мне помогать. Очень была хозяйственная, трудолюбивая, о стиральной машине никогда и не помышляла. А зачем, бывало, скажет, разве машина так выстирает? Так стирала ее мама  до 90 лет. Старой закалки были, царской.  Пишу  про простую стирку и думаю, что и стирка  - Божье дело. При сотворении Господь призвал человека трудиться в поте лица. Вот мы и трудились. Когда, помню,  ложился спать, она мне говорила: “У тебя генеральская постель”. Вся благоухала какой-то неизъяснимой чистотой. А уж сон был крепкий-крепкий, как в хвойном лесу.                                           ххх

    Как много вещи говорят об ушедшем близком человеке! Вспоминается, где покупали, как везли, радовались, дарили, как радостно смотрели друг другу в глаза, поздравляли… и как хороша была наша земная жизнь. Наверное, столько не испытываешь радости, когда тебе дарят. Чудесно, когда ты сам эту радость доставляешь другому своим подарком, своей улыбкой.  Сам Господь сказал: “рука дающего да не оскудеет”.  Дарите любимым цветы, дарите всё, что будет радовать близкого и дальнего. И эта радость дарения всегда будет с вами. Какими хорошими словами Церковь провожает нас домой в конце Литургии: “яко всякое даяние благо, и всяк дар совершен свыше есть…” 

                                  ххх

Цветы на подоконнике,

Цветы, цветы...

Каждое утро я поливаю цветы - цветы, которая вырастила Тамара.  Ее цветы. Я никогда не смогу сказать “мои”. Они живы ее теплом, ее заботой. А так бы завяли… Я просто омываю их водичкой, чтобы не запылились, а они растут и отвечают любовью - красивыми красными бутонами. На улице снег, мороз, а они пылают огнем. Хотят согреть меня, передать тепло и привет от Тамары. Мы с ними друзья. Живем и по утрам киваем друг другу. Доброе утро, здравствуйте, вот мы и проснулись.  Давайте молиться Богу и завтракать. Мне - кофе, вам - теплая комнатная водичка, чтобы не застудились. Так и живем. Они на подоконнике, а я - рядышком за столом. И друг без друга обойтись не можем.

Цветы на подоконнике,

Цветы, цветы…

                                              ххх

 В 1972 году мы переехали с Даниловки в Чертаново. Вошли в квартиру, подошли к окну, и первое, что мы увидели вдалеке за лесом - церковь, две ее главки с крестами. Было начало марта, и кругом еще лежал снег. Я вышел на лоджию и примерно определил, как через лес до нее дойти, сверху были видны какие-то прогалы между деревьями, что-то просматривалось вроде дорожки. И в один из дней я решил попробовать: прошел через лес, через овраг, и тропинка вывела меня к кромке леса, передо мной лежало большое заснеженное поле и  она, цель моего путешествия - церковь. Но нет к ней ни дорог, ни тропинок никаких не видно, ну, думаю: была ни была, пойду через поле. Пошел, провалился в глубокий овраг, еле выбрался, и пришлось повернуть обратно. Постоял, помолился, повздыхал, не узнал, ни что за церковь, ни во имя кого, ни как это место называется.

Сошел снег, и мы с матушкой решили с Тамарой прогуляться до церкви. Пошли другим путем, и лесом шли, и через овраг, и полем, на котором увидели зайца и лисицу... Подошли к церкви: закрыта бедная, и спросить не у кого, рядом небольшой пруд, два полуразрушенных флигеля с колоннами. Помолились, походили вокруг и ушли. Потом я узнал, что это храм святых апостолов Петра и Павла. Через несколько лет купола храма покрасили голубой краской и украсили золотыми звездочками.

    В 1989 году усердием и молитвами верующих храм был открыт, ходили по Ясеневскому району и собирали подписи всюду, даже около магазина. Мы с матушкой тоже подписались. И идут там Божьи службы, а сейчас расположилось подворье Оптиной пустыни. Перед самым открытием мы подходили к храму, но нас не пустили, шла покраска (“Войдете, и вас краской обрызгают, да и голые стены там”), так и ушли ни с чем. Мама моя там была и молилась на престольный праздник. Как-то мы с ней и вместе молились. А потом я молился в алтаре и вынимал частицы из просфор  за только ушедшую Тамару и за старенькую мою маму, которая сидела и ждала меня дома.

Сейчас сижу на лоджии, смотрю на храм и вспоминаю  наши походы через лес.... и знаю, что теперь храм открыт, а благодаря ему и “Оптина” оказалось совсем рядом с нами, не надо в Калужскую губернию ездить. В скором времени, может, и оптинские старцы появятся, и потянутся к ним писатели, поэты и художники со своими вековечными вопросами. И я, грешный батюшка, тоже окажусь в их компании, потому что нельзя не пойти к оптинским старцам...

                                                                      ххх

 Храм иконы Божьей Матери “Державной” в Чертанове: деревянный, небольшой, с голубыми куполами. Идешь или едешь мимо и думаешь: да он все время здесь стоял... не может быть, чтобы его когда-то здесь не было, а было лишь пустое место да дома вдалеке. Есть хорошая пословица: “свято место пусто не бывает”. А место, где построен храм, и на самом деле оказалось святым. При закладке фундамента были обнаружены остатки некогда стоявшего здесь храма. Вот нам, сомневающимся и маловерным, и явили чудо Господь и Его Пречистая Матерь. А благодатно-то как здесь теперь;  люди, живущие здесь,  к этому храму  тянутся. Чертаново расположено на красивом месте, кругом лес, поляны, но как будто чего-то не хватало, а когда построили храм, стало ясно, что не хватало именно его... 

  Храм Божьей Матери Державной. Он как бы держит нас всех в благоговейном внимании, как бы тихонечко говорит всем: “Не забывай Бога, не забывай Божью Матерь, не забывай о своей скоропреходящей жизни, люби землю, люби человека, люби все, что тебя окружает...” И потянулись люди к этому животворному источнику... .

                                                                      ххх

Тамара просто относилась к деньгам: сколько ни принесу, она всему была рада. В 1962 году, когда мы только поженились, моя зарплата наполовину была меньше зарплаты моей матушки Тамары: она получала 130 рублей, а я - 60. А когда позднее с нас, священников, сняли дискриминационный налог, и я принес первую зарплату (по тем временам то были большие деньги), Тамара сказала: “Куда ты мне столько принес, что я с ними буду делать, - надо раздать родственникам.”

    В Церкви есть разное отношение к деньгам.  У некоторых  батюшек  дети, больные родители, кому-то надо помочь. У меня был знакомый протодьякон (он потом стал священником), у которого было 13 человек детей, и всех нужно было накормить, одеть и на ноги поставить.  Когда я поступил алтарником в Николо-Хамовнический храм, мама сказала: “Сынок, сколько тебе дадут, столько и дадут, за столько и работай. Помни, что это - храм”. Дали очень мало. Когда стал священником, то стал получать больше, а мама повторяла: “Сынок, платят тебе столько, и слава Богу, а будут платить половину того, что сейчас получаешь, все равно служи. Если же завтра ничего не дадут - служи, а тарелку супа кто-нибудь тебе да нальет”. Может быть, именно за такое отношение к деньгам, люди добрые меня не оставляют.  Надо всегда помнить, что того, кто работает в храме, Господь не оставит.

                                        ххх

Когда Тамару забирали в больницу, она мне сказала: “Славочка, придется нам с тобой расстаться…” Эти слова она мне сказала в полном разуме.   И  глаза, глаза, как  сказано у Есенина, “печальнее коровьих”. Сердце оторвалось. Хотелось завыть от безнадежности, от безысходности происходящего. Страшные и роковые минуты. Знаешь, что сейчас для нее начнется другая жизнь. Больничная жизнь оказалась тяжелым заключением за решеткой.. Как я ее сажал в машину,  как вез, как отдавал  в чужие руки, как забирал  одежду, - не помню.  Затем ехал в метро, зажав голову руками, и не мог понять, почему люди разговаривают, смеются. Разве это возможно? Один я остался дома.  Нет ее… В больнице все непонятно, непредсказуемо, и войти к ней нельзя, и увидеть нельзя. Нашел окно, подтянулся, а в глазах темно. Смотрю - и ничего не вижу… Какие-то внутренние слезы мешают, а глаза сухие. Подошла в своем халатике, смотрим друг на друга. Так близко родное лицо и… дальше быть не может. Каждое утро просыпался - и к ней, после службы - снова к ней. И днем, и утром, и вечером. Когда привез к ней мою маму, то мама обратно идти не могла. Мама молилась, молился и я, но всё было как в кошмарном сне. Глаза, которые я  видел в той больнице, ни с какими другими глазами  никогда не спутаешь. Молодые девчонки и  женщины, а глаза у всех одинаковые. Такая в них грусть, такая бездна чего-то непоправимого, утерянного навечно, что сердце  разрывается от сострадания к ним.  Что-то скорбное-скорбное… Наверное, так и должно быть в доме скорби. Тамара не захватила   храма Всех скорбящих Радости, который  потом открыли в  Алексеевской больнице, но ведь Божья Матерь там все равно пребывала с ними. “Всех скорбящих” значит, что  она рядом со всеми скорбными: и с Тамарой, и с другими больными, и со мной, и с теми, кто их посещал. Два месяца в больнице стали временем не жизни, а подвига, душевного и телесного. Не буду рассказывать о том, что мне потом поведала Тамара. Вызволил я ее оттуда с Божией помощью и любил неимоверно… Жалел и трясся над ней, и очень страдал. А она была страдалица, избранная Богом.  Господь выбирает,  и меня выбрал, а я только всегда думал, как хорошо, что я с ней, а вдруг на моем месте был бы другой, и он  отказался бы от нее в таком тяжелом положении. От сознания того, что я  рядом с ней, была  неизъяснимая радость. Зачем я об этом пишу? Может, никому не нужна моя исповедь? Но только что было - то было, и из жизни, как из песни, слова не выкинешь….   Что Бог соединил, никто разъединить не сможет.  Слава Богу за все!

                      ххх

             Ты такая ж простая, как все,

                    Как сто тысяч других в России...

Читаю и думаю: это и про нее, про мою матушку Тамару. Простая была и  всех любила. Мне многому у нее надо было учиться - ее простоте и  отношению к людям. Никого старалась не забыть, покупала всем родственникам подарки. Я ей бывало говорю:

— Посмотри,  они  тебе не звонят, не приезжают...    Воздержись и ты, пусть поймут, что нельзя быть такими равнодушными.

— Да ладно тебе, праздник есть праздник.

  И так из года в год. Любила она разговаривать по телефону с моей мамой. Приду домой, а Тамара скажет: “Я с твоей мамой, наверное, часа полтора проговорила”. А самое главное - они молились друг за друга. Позвоню маме: “Сынок,  я акафист Божией Матери пою за тебя и за Тамарочку.” Я перенял это от мамы и каждый день пою акафист за них и за тех, кто очень нуждается в помощи Божией Матери: за тяжко болящих, находящихся в узах, молюсь об учениках Воскресной школы, о семейных неурядицах, о батюшках в опале,  мало ли о ком, главное - молиться.

Может, кто и обо мне грешном вспомнит и вздохнет...

Вот и рассказал я немного о своей матушке Тамаре и  маме Елене, которую многие тоже называли этим ласковым именем - “матушка”. Две матушки - “такие ж простые, как все, как сто тысяч других в России!”

                                        Ххх

  Стоят у меня на столике две деревянные поделки. Сидят молодые, перед ними блюдо с вишенками, и он ее угощает. На ней красный платочек и разноцветное платье, на нем русская вышитая рубаха и лапоточки. Повернуты друг к другу головками и так ласково и нежно друг на друга смотрят… Вторая изображает деда и бабку… Он с лысиной и бородой, в полосатых штанах и валенках, она в синем платочке в горошек, из-под которого выбились седые волосы, и в цветном фартуке. В руках у нее красный клубок шерсти, а конец клубка намотан на руки деда.Помню я, как покупал их на наши торжественные даты и в шутку говорил: “Это мы с тобой, Тамарочка, в молодости, едим вишенки”, - и как она радостно смеялась.  “А это мы с тобой в старости…” И это она принимала и грустно улыбалась… Да, молодость была, были и вишенки...  А вот со старостью как-то не получилось. Когда мы поженились, я думал: вот будет Тамарочка старенькая, немощная, я буду за ней ухаживать. Уж очень мне хотелось этого, сам не знаю почему…  Не пришлось мне поухаживать, ушла от меня моя матушка, оставила меня одного, а старый я или нестарый, сейчас никак не пойму, знаю только, что она  всегда была молодая, время ее мало касалось.  Дал ей Бог  царственную осанку. Она, смеясь,  говорила: “Меня на работе называют княгиня Коломенская” (это ее девичья фамилия). И что ни наденет - все ей было к лицу и в самый раз, очень за собой следила. Одевалась скромно и удивительно просто. И меня так приучила.  Следила  за мной, хорошей и доброй была хозяйкой. Не стало моей княгини, и слезы душат меня, а она с портрета смотрит и улыбается. Княгиня ты моя, княгиня, как же мне плохо без тебя… Но на всё Божья воля.  Чтобы молитва шла за нее и моя, и моих духовных чад. Все за нее молятся. Чад мне много дал Господь. Я  за них молюсь, а они за нее. Спасибо всем тем, кто не оставляет меня своей помощью и молитвой о моей матушке.

                                        ххх

Воспоминания ранят, бьют в самое сердце... что делать? Я думаю о Господе, призываю Божью Матерь, Николая Угодника,  Тамару, маму: помогите, утишьте боль, не могу один   справиться, нет никого рядом,  и  становится полегче. Я не говорю о службе, о молитве, о своем предстоянии перед Господом, это совершенно другое, там помощь ощутима, а вот  когда  один дома, на улице и вдруг... все всплывает. Не знаешь, куда деться: вот они перед тобой,   родные и близкие лица, а их нет - это ты их вызвал  своей памятью. И в той жизни и в этой нам хочется быть вместе, на какое-то время Господь разъединил, а нам в  разлуке очень трудно, и мы ждем не дождемся радостной встречи  у Господа. Знаем, что грехи давят, что недостойны, а вот до конца не верим, что Он нас там разлучит, надеемся на Его милость и плачем: не разлучай Ты нас, Господи, раз соединил на земле, то пусть это соединение будет вечным, и прости нам наши  грехи, не допусти того, чтобы они задавили нас своей непомерной тяжестью: уж очень мы слабы, и без Твоей помощи не выдержим и не выстоим, помоги, соедини нас всех любовью,  мы Твои, а Ты наш, наш Бог, наш Отец, и мы ни шагу без Тебя ступить не можем и не смеем. Уврачуй наши раны, и телесные, и душевные, пошли память смертную и память об ушедших, и утишь наши муки душевные, не вспоминать мы их не можем, тогда, наверное, еще хуже будет, совсем пропадем, и в своем беспамятстве забудем не только наших близких, но и Тебя, потому что все едино. Пускай будут воспоминания - значит, мы еще живы, значит, мы друг друга помним, значит, нужна молитва друг за друга, значит, Ты Господь посреди нас....

                                        ххх   

Отпевал я Тамару в Антиохийском подворье. Мама стояла на клиросе и пела.  Привез я Тамару под отдание Пасхи, после службы к ней вышли владыка Нифон, о.Петр, о.Михаил, протодьякон о.Георгий. Сам Владыка отслужил по ней литию и сказал очень хорошие слова, которыми меня поддержал в тот трудный час. Владыка всегда поминает мою маму и матушку  во время Херувимской песни. Когда он поминает усопших архиереев, священников, своих родителей Гавриила и Розу, то всегда добавляет, вынимая частички из заупокойной просфоры, имена моих близких.  А я стою и молюсь за Гавриила и Розу. Как хорошо, что Господь всех нас так любит, что его любовь объединяет живых и мертвых!

 Мама и Тамара, ждите, скоро приду... только помолитесь о том, чтобы одежда у меня была получше, почище, посветлее, а то в плохой одежде там у вас не принимают... До встречи, родные мои!

    АРХАНГЕЛЬСКОЕ

Родители Тамары снимали дачу в Архангельском. Чудесные,  благодатные места, деревня называется Михалково, по названию церкви Архангела Михаила. Когда Тамара первый раз повела меня в усадьбу, а затем к храму,  стоящему на берегу Москвы-реки над обрывом в окружении вековых сосен, то показалось мне, что увидел я чудо чудное, диво дивное, подобное граду Китежу. Хотел войти в тот дивный храм и помолиться, но не тут-то было: потрудились безбожники и разместили внутри склад каких-то станков. Разрушали храмы и тем  охлаждали души, рвущиеся к Богу: идет человек, видит храм стоит, а подходит поближе и обнаруживает, что не храм то, а лишь его оболочка... Верующие люди  молились около разоренных храмов и целовали церковные стены, чтобы хоть так прикоснуться к святыне. Мама любила подходить к  храмам и молиться у их стен. “И храм поруганный есть храм” - так, кажется, у Надсона. Когда сейчас входишь в храм Архангела Михаила и видишь священника, слышишь пение, то эта обычная церковная жизнь кажется нереальной, настолько глубоко засела в нас мысль, что раз храм был закрыт, то его уже никогда не откроют. Но Господь открыл, Он все может....

                                                      ххх

Бывало едешь на автобусе в Архангельское и слышишь: “Следующая остановка -

“Спас” - это храм Преображения Господня (яблочный Спас). Едешь дальше -

“Архангельское” - храм Архангела Михаила, начальника всех воинств небесных.

“Николо-Урюпино” - храм в честь Николая Угодника, так нами всеми чтимого и любимого.

“Ильинское” -  храм в честь Пророка Илии ( даже шоссе названо Ильинским) и место пребывания царской семьи, благоверной княгини Елизаветы и благоверного князя Сергея Александровича.

“Петрово-Дальнее” - это в честь первоверховных апостолов Петра и Павла.

Хорошо хоть названия еще сохранялись и о чем-то напоминали нам, бедным русским людям, одуревшим от атеизма и уставшим от строительства коммунизма. Теперь везде идут службы, -  поблагодарим за это Господа и не забудем тех, кто это время приблизил.

                                        ххх

Для моей матушки  Архангельское - такое же родное место, как и Даниловка. Вспоминаю первую нашу поездку. От Сокола тогда шли автобусы 249-й и 241-й. По пути первым бросался в глаза закрытый храм Преображения: он стоял без колокольни, с растущими березками на крыше. Проезжали деревни Павшино, Гольево и Архангельское. Пихтовая аллея выводила к усадьбе: арка, узорчатые металлические ворота, и перед нами - дворец князя Юсупова, среди сосен, пихт, елей, и чудесный парк, в котором было так много белок. Помню, как в одну из поездок мы гуляли по парку и я звал: “Яшка, Яшка...”. Подбежала белочка, встала на задние лапки и взяла из рук орешек. Когда она к нам бежала, то Тамара даже немного испугалась, так это было неожиданно, что зверек бежит к человеку, а не убегает от него в страхе. А как-то мы с мамой сидели в парке на лавочке, и белки вели себя с нами, как с близкими родственниками: залезали на коленки, брали орешки из рук, даже залезали в карманы моих брюк так, что торчал один только хвост...

Одна из аллей парка выводит к Святым вратам, за которыми проглядывает храм Архангела Михаила: белоснежные стены, купола, кресты, за храмом обрыв к Москве-реке, а над обрывом стоят вековые сосны. Тамара обводит меня вокруг храма и показывает надгробие дочери князя Юсупова Татьяны. Храм был тогда недействующим, но все равно освящал собою все вокруг: и реку, и парк, и близлежащие деревни. Мы молимся у храма и отправляемся в деревню Михалково, где снимаем дачу...

                                        ххх

Архангельское. Храм архангела Михаила. Пасхальная светлая седмица. Как чудесно поют птички, кажется, соловьи: заслушаешься. Солнце, купола, сосны, река, , воздух... не помню, когда таким дышал. И не перестают петь птицы: славят весну,  Пасху. Солнце и неизъяснимая радость от светлого Христова Воскресения.  Скоро Радуница.

                    Чую Радуницу Божию,

                             Не напрасно я живу,

                             Поклоняюсь придорожью,

                             Припадаю на траву.

И Есенин чувствует Радоницу, и я, и ушедшие ждут ее не дождутся. Скажут: скоро к нам придут наши близкие, которых Господь оставил на земле молиться за нас. Радуйтесь, ибо Христос воскрес, и даровал нам всем Воскресение. Воздадим хвалу воскресшему Господу - Тому, Кто дал нам жизнь,  такую радостную, жизнь вечную.

                     Христос воскресе из мертвых

                             Смертью смерть поправ

                              И сущим во гробех живот даровав.

                              Христос Воскресе!  Воистину Воскресе!

                                Воскресение Твое, Христе Спасе,

                                Ангелы поют на небесех,

                                И нас на земле сподоби

                                Чистым сердцем Тебе славити.

                                                 ххх

Почему так хорошо в Архангельском? Там как будто над озерами,  перелесками,  оврагами,  соснами, березками, пихтами,  деревнями веют своими крыльями архангелы, ангелы, серафимы, херувимы, престолы, господства, славы... и непрестанно славят Бога. А на ночь все слетаются в храм, чтобы утром опять разлететься в разные стороны... и  славить Того, Кто сотворил такую красоту.

Архангельское, милое  Архангельское, почему здесь так благодатно? Конечно, местность освящается храмом, все пропитано архангельским воздухом, каждая тропинка, каждый листочек шепчет: “Архангельское” . Приезжайте, вслушайтесь, и вы это услышите, вдохнете в себя этот живительный архангельский  воздух, омочите лицо в архангельских родниках, сорвете архангельскую землянику, найдете архангельский боровик, покормите орешками архангельскую белочку, искупаетесь в архангельской речке. Мне  кажется, нет названия чудеснее - Архангельское: архангелы, ангелы и мы. Побродите по лесу со своим ангелом-хранителем и  помолитесь в церкви Архангела Михаила - начальника всех воинств небесных.  И никогда не забудете Архангельское !

                                                         ххх

Сидим беседуем с владыкой Нифоном: “Отец Вячеслав, давно ли Вы были в Архангельском?”  Удивительно, но Владыка тоже любит Архангельское и часто там бывает. Однажды летом он зашел в алтарь радостный, загорелый, сияющий.

— Владыко, - спрашиваю, - Вы, наверное, были в Архангельском?

 - Отец Вячеслав, а как Вы угадали?

 - Только оттуда можно приехать в таком настроении, загорелым и веселым.

 Смеется.

    На улице зима, холод, Владыка спрашивает: “Отец Вячеслав, как там Ваше Архангельское?” И весь облик его  преображается. Много прекрасных уголков в Подмосковье, а вот выбор Владыки из далекого Ливана пал на Архангельское. Наверное, само название  много говорит  сердцу настоятеля храма Архангела Гавриила

 Мне  любовь к Архангельскому передала  матушка Тамара, я передал эту любовь моей маме... А Владыке...? Видно, ангелы перелетали с места на место, из Архангельского - в храм Архангела Гавриила,  нечаянно зацепили Владыку своими крылышками... и понесли с собой, пусть, мол, полюбуется на то чудное место, где мы обитаем. А архиерей с трубным голосом нам пригодится... Так что знайте,  когда владыка отсутствует, его голос можно услышать в общем хоре ангелов, славящих Творца...

А как-то раз ангелы взяли и переименовали Телеграфный переулок в Архангельский - давно бы  так!

                                       Ххх

    За деревней Михалково протекает ручей, в котором мы всегда брали воду для чая. Возьмешь ведерки и идешь вдоль деревни с таким настроением, как будто что-то торжественное предстоит:  я иду на ручей....Спускаешься к нему по узкой тропинке, а там тебя встречают  комарики, как их ласково называла мама.Опускаешь ведерко в бетонный круг, наполненный прозрачной ключевой водицей, опускаешь другое, подхватываешь за ручки... и  бегом наверх, оставляя комаров  без обеда. А чай из ручья не сравнишь ни с какими напитками....Самовар шумит и сипит на сосновых шишках и березовых чурбанчиках ...весь сияет своими медалями. Чаепитие в Михалкове ...До чего же он вкусный этот чай, и каких только запахов не впитал в себя: здесь и сосновый, и березовый, и как будто все ароматы  полей у тебя в стакане...размешивай и пей небольшими глоточками, наслаждайся, в Москве такого никогда не будет...И так мне захотелось сейчас, сидя в городской квартире, этого чая, что решил я свою мечту осуществить.

    Накануне мой духовный сын Вячеслав предложил мне отвезти меня в Михалково. А я решил захватить  порожнюю посуду, набрать  в  ручье воды  и попить  в Москве из нее чая....Конечно, самовара того нет... Если он и жив,  то потускнел, наверно, да и где теперь его искать...Может, на выставке где-нибудь стоит, вспоминает свое блестящее житье. Мы выехали рано утром. Был чудесный дождливый день.Приехали в Михалково и пошли на ручей... под зонтами прошлись по хвойному лесу, затем набрали в ручье михалковской ключевой водички, постояли у пруда, на уточек посмотрели... Вдруг Вячеслав говорит: "Батюшка, а не съездить ли нам к Преподобному, времени еще мало, обернемся". Сели и поехали. Я  говорю..."Это нас Архистратиг Михаил со ангелы на крыльях понес в Сергиев Посад...  Смотри, Вячеслав, какое чудесное желание он вложил в твое сердце. Так что не одни мы туда едем, они, ангелы, нас сопровождают...". Дождь идет, а нам благодатно и радостно, и на душе светло. Проехали вдоль монастырской стены, он поставил машину... идем через святые ворота,  а у меня слезы на глазах...Неужели я здесь, в обители Преподобного... Вошли в Троицкий собор.....  там полумрак,  батюшка читает Евангелие, а свет Христов как бы всех окутывает.  Я стою на коленях и поливаю слезами  истоптанный богомольцами пол собора.... и молюсь за всех ... имена их Господь знает. Подниматься не хочется, так бы и целовал этот святой пол... и плакал бы за всех и за вся.... Свечки поставил, еще раз приложился к мощам, кто знает, когда еще приеду....

      Дома поставил чайник и на михайловской ключевой водичке заварил чайку... А как только поднес к губам чашку и отхлебнул, то сразу вспомнил 1972 год, когда последний раз пил такой чай,тот же вкус  и аромат....Поклонился я Вячеславу: спасибо тебе за михайловскую водичку, а за Преподобного - вечный я твой молитвенник...

У Преподобного был, у Преподобного был, - только и твержу.   Какой счастливый день посетил меня. Сколько же чудес на свете, просто их  нужно видеть.

Почаще бы шел дождь, с ним вместе плакать как-то сподручнее. У дождя своя молитва - каплями, а у меня - слезами...

                                              ХХХ

Хозяйку дачи звали Мария Сергеевна. В горнице у нее иконы, как и у многих в деревне. Как то мы с мамой сидели у пруда, подошел мужчина, разговорились..."Вон видите, на той стороне небольшой зеленый домик...Это, знаете ли, раньше была... часовня" Наверное, деревенских, ушедших в другой мир, сначала ставили туда, а потом уже отпевали в Архангельской церкви. Деревенский быт и жизнь духовная были отлажены, и как потом все обернулось неверием, безбожием... Срамотой и болью, которая и до сегодняшнего дня не прошла: болью за  разор, что мы сами у себя учинили.... 

      А деревня Воронки, как жила, так и живет, кое в ком теплится еще вера, были и раньше там верующие старушки, наверное, и сейчас есть... Открыт теперь в бывшей Юсуповской усадьбе небольшой, но уютный храм... И помолиться можно сходить, и куличик освятить, и ребеночка окрестить...   А преставишься - отпоют и с молитвой в последний путь проводят... Неискоренима вера в нашем народе: разрушенное поднимает и поломанное восстанавливает, только избави Бог от повторения того, что было....Спаси и сохрани, Господи, нашу страну и другие страны, которых мы по своему неразумию сбили с  истинного Пути!

                                              Ххх

Теперь храм Архангела Михаила в Архангельском всегда открыт.  К “ящику”  подходит женщина средних лет: “Ты, Боженька…” - “Я - не Боженька, а Боженька - там,” - отвечает женщина, продающая свечи, и подводит прихожанку к иконе. Та начинает громко говорить, обращаясь к иконе как к живой.  Потом переходит к другой иконе, спрашивает, рассказывает что-то, идет самый настоящий диалог, иконы ей отвечают, а она - им. Люди не обращают на нее внимания, посчитав за больного человека, а я подумал: это женщина видит то, что от нас сокрыто. Неизвестно еще, кто из нас болен: она или мы? Она в храме у Живого Бога, у Живой Божьей Матери, у святых,  ведет с Ними беседу, и они ей отвечают. А мы ходим, ставим свечи, целуем иконы, но никакой беседы с Богом не ведем.  Со знакомыми мы разговариваем, а в храме почему-то молчим.

Возможно, в тот день я встретился с блаженной. Когда я выходил из храма, она все говорила и говорила с иконами…

                                              ххх

В Архангельском, за усадьбой Юсупова, за церковью Архистратига Михаила была очень уютная и приветливая столовая с чудесным, хвойно-лесным названием "Белочка", где над входом, среди сосновых веточек сидела белка. Мы с Тамарой довольно часто туда заходили, любила эту столовую и мама.... Хорошие, почти домашние обеды, горячие пирожки, булочки, большие деревянные столы и стулья...Бывало помолимся и сидим обедаем, а совсем рядом лес с настоящими белочками, могучими елями и соснами. Как-то поехал я уже один и увидел, что столовую закрыли... Ремонт делают, подумал я, но ничего, откроется столовая и будет еще уютнее и теплее. Дождался я, когда  столовую открыли, и  увидел, что назвали ее по-другому - "Пивной ресторан "Усадьба" ( наверное, чтобы угодить Юсупову). Вряд ли бы он одобрил тех, кто это построил.  Испортили они его землю, в украшение которой он вложил все свое умение и свою жизнь. Внутри этого ресторана полы и перегородки, отделяющие столики, покрыты темно-красным бархатом, везде понатыканы "произведения искусства". А цены такие, что волосы встанут дыбом...Подъезжают в обеденное время три-четыре шикарные машины, выходят "добры молодцы" с "красными девицами" и уверенной походкой хозяев проходят в "Усадьбу".  Спрашиваю уборщицу бабу Шуру, много  ли бывает посетителей, а она говорит, что  только на машинах приезжают, в основном из таможни... Вот и канула в Лету "Белочка", да и живых белочек в лесу архангельском  я давно не встречал. 

                                  Ххх

19 апреля 1999 г. День рождения матушки Тамары.

Выхожу я из архангельского леса на поле и иду мимо двух мужиков, что работают у строительного вагончика. Они поворачиваются в мою сторону и спрашивают:

— Это ваш заяц за вами бежит?

Оглянулся я и вижу, что за мной скачет большой белый ушастый заяц. Я остановился как вкопанный, да и мужики замерли на месте, а заяц рванул к лесу, но вскоре опять появился и пронесся стрелой по полю недалеко от нас. Рабочие, видно, приняли его за ручного кролика, которой прогуливается с хозяином.

Чем я мог понравиться беляку ушастому? Может, он давно батюшку не видел? Или весточку мне принес?

                                  ххх

   Когда мы жили в Архангельском в 70-е годы, в лесу было много грибов и ягод, особенно земляники - по просекам и на опушках, а вдоль дороги тянулся малинник, в котором малину горстями собирали. Под молоденькими елочками водились белые...Приподнимешь еловые лапы, а он на тебя из-под коричневой шляпки смотрит. Из ягод варенье варили, и с деревенским молоком да белым хлебом  ели. А грибы я всегда сам жарил, никому не доверял.... Переберу, порежу, помою,    выложу их на сковородку, накрою и жду, пока потомятся. Как увижу,  что весь сок,  почти ушел,  кладу масло и опять накрываю. Водичку подолью, чтобы грибы не подгорели. Затем режу луковицу и добавляю к грибам.  Долго над ними стою и слежу , чтобы  не засохли и не пережарились. Все время надо следить, не отходя от плиты, а то весь труд пропадет даром. В самом конце кладу три-четыре ложки сметаны и даю еще постоять с закрытой крышкой. Жюльен, который подают в маленьких жестяночках с длинной ручкой - это  отдаленное подобие моих жареных грибов, но деревенские  грибы, конечно, лучше любого жюльена. Затем я отдельно жарил картошку с румяной корочкой и со шкварками, нарезал черный хлеб и… райское кушанье готово. Сковородку потом просто вылизывали...

Грибы бывали разные, не одни только белые, но и сыроежки, и опята, подберезовики, подосиновики, лисички, козлята,  маслята. Для  аромата хорошо бы добавить несколько шампиньонов (у них особый вкус).  Грибы и ягоды называют дарами  природы (даже такой магазин в Хамовниках был), а мне хочется назвать их дарами Бога... Он все нам дал, чтобы мы жили да радовались, меньше грешили и благодарили Его за эти великие дары, за дар жизни, за дар пищи и питья, за дар дышать Его воздухом  - за дар перехода из одной жизни в другую и за такое малое, как грибы, которые в общем букете всех даров Божьих тоже что-то значат....Едим мы их, а мысли наши во время еды должны возноситься к Тому, кто дал нам эту чудесную пищу.... Открыть бы в Москве огромный магазин: "Дары Бога", народ бы туда валом валил ... и выходил бы с полными сумками Божьих даров. Неправильно назвали в свое время эти магазины “Дарами природы”, вот они и исчезли, а "Дары Бога" так бы и стояли, как стоит наша Москва!

                                        ххх

Мы часто отмечаем памятные места, где бывал Пушкин.  Приезжал  он и в Архангельское к князю Юсупову. Неужели он не заходил в здешний храм? Наверное, заходил и молился, и ставил свечу за своих родителей, за Арину Родионовну, за свою семью... Есть ли на русской земле хоть один храм (кроме тех двух, где его венчали и отпевали), на стене которого была бы памятная доска, рассказывающая, что в этом храме молился (именно молился, а не просто бывал, как написали бы во времена атеизма) Александр Сергеевич Пушкин. Все-таки мало мы любим Пушкина. Все отмечено - все места, где он бывал, читал стихи, даже  полицейский участок, и тот отмечен, а вот в каком храме молился Пушкин, нигде не сказано, как будто он был совершенно неверующим человеком. Откуда же тогда взялись строки:

      Отцы пустынники и жены непорочны,

      Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

      Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

       Сложили множество божественных молитв,

       Но ни одна из них меня не умиляет,

       Как та, которую священник повторяет

       Во дни печальные Великого поста;

       Всех чаще мне она приходит на уста

       И падшего крепит неведомою силой:

       Владыко дней моих! Дух праздности унылой,

       Любоначалия, змеи сокрытой сей,

       И празднословия не дай душе моей.

       Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

       Да брат мой от меня не примет осужденья,

      И дух смирения, терпенья, любви

      И целомудрия мне в сердце оживи.

Если Великим постом в храме не помолишься, то так никогда не напишешь.                                           

                                        ххх

Архангельское. Сижу на скамеечке у храма Архангела Михаила и беседую с отцом Петром, настоятелем. Он жалуется, что мало людей ходит в храм, под Сретение было всего  человек двадцать... Я  задумался и сказал:

— Знаете, батюшка, что я Вам предложу... Всем известно, что имение князя Юсупова посещал Пушкин, а он был человек верующий и не мог не зайти в ваш храм помолиться и  поставить свечу. Повесьте у входа в церковь мраморную дощечку “В этом храме молился Александр Сергеевич Пушкин .

 - Скажут,  где доказательства? - озабоченно ответил отец Петр,

Правда, один из приездов Пушкина совпал с днем Усекновения главы Крестителя Господня Иоанна, но никто не знает, заходил ли он в церковь.

 - Пушкин оставил чудесные строки, посвященные Архангельскому, - сказал я, - он был во дворце и гулял по парку в день престольного праздника (“нашим престольным праздником// Храм наш двухпрестольный...”), когда народ шел в храм (люди-то были православными, не чета нынешним)... Не мог он не зайти и не поставить свечу, не помолиться за того же Ганнибала, своего прадеда, который участвовал в военных баталиях вместе с Петром I, тем более, что в этот день поминают воинов.

А жители поселка увидят мемориальную доску на храме, и им стыдно станет, что сам Пушкин здесь молился, а мы только и знаем, что телевизор смотрим - может, кого-то  и подвигнет на молитву сам Александр Сергеевич!

В Архангельском есть памятник Пушкину.  Раньше Александр Сергеевич здесь по аллеям с князем прогуливался, а теперь один стоит, задумчивый такой, куда-то вдаль смотрит...Подойдешь к нему поклонишься: здравствуйте, господин Пушкин....Смотришь, и он свой цилиндр приподнимает. Когда бы я ни приехал, всегда его  встречаю. Нравится ему здесь, потому что в Москве народа много, а здесь тишина и покой: думать хорошо,  мечтать и писать.

                                   Ххх

 Сидел я как-то на берегу речки в Архангельском и увидел похоронную процессию, в которой было что-то нестеровское, задушевно русское,  не хватало только фигуры священника. Кругом нежные березки, течет река, облака плывут, над головами людей покачивается гроб, как будто все направляются в Царствие Божие...

Как же мы себя изломали, запершись в каменные мешки городских домов, где и усопшего нельзя вынести как полагается! Как мы изуродовали землю и самих себя... и продолжаем с ожесточением и злобой уродовать. Все меньше остается на земле таких прекрасных уголков, как Архангельское. Да и там сейчас слышен лязг и грохот, все что-то роют и роют...Ни коров, ни коз, даже кур не видно в близлежащих деревнях . Когда в Воронках я поднимаюсь от ручья к колодцу, то  меня встречает красивая черная собака Ласка, которая обнюхивает  сумку, надеясь на косточки, что я иногда привожу ей. Славная собаченция, так и ластится.. А у магазина ждет меня другая  и тоже хвостом виляет.. Когда мы в этой деревне жили, то у местных пастухов были собаки, помогали сторожить стадо... Теперь стада нет... А бывало идут коровы по деревне домой, с полными боками, каждая заходит в свои ворота, где отдает хозяйке теплое парное молоко, которое целый день нагуливалось на заливных лугах. Где теперь они, эти Зорьки, Зойки...Они ведь были членами семьи, а  теперь члены семьи - машины, а молоко люди пьют порошковое... Машину не подоишь....

Избы ломают и строят каменные особняки, а деревня  должна быть деревянной.... Пора, наверное, уже переименовывать деревню Воронки в "Воронки Каменные"...Скоро у домов ни черемух не будет, ни садиков, ни грядочек....Дом, гараж и асфальтированная площадка...а вместо собак будут другие "стражи" в форме, с автоматами.... Ни калиток не будет, ни колодцев, ни завалинок... ничего, одни камни...."Камень на камень, кирпич на кирпич"...Кто-то это предвидел, но неужели все так и сбудется...Хоть бы кто-нибудь рубленую избу в Воронках построил, начало деревне положил и собаку бы завел, которой можно было бы ласково сказать: "Ну не лай ты, не лай, не лай, хочешь пес я тебя поцелую, за пробуженный в сердце май".

                            ххх

                  Я готов рассказать тебе поле

                          Про волнистую рожь при луне.

 Архангельское, деревня Михалково, около двенадцати часов ночи. Мы с матушкой с автобусной остановки идем ржаным полем к деревне: темно, луна, легкий ветерок колышет рожь, идти километра два. Тогда эти строчки Есенина мне не вспомнились, вспомнились сейчас. Тогда было другое: ночь, звезды, луна, колоски ржи, и чувство, что рядом Господь, потому что просто не может быть, чтобы Его в этой красоте не было. “Красота спасет мир” - Божья красота, и Сам Господь - Красота, создавшая эту красоту. Идти ночным полем и внимать ему, прислушиваться, что Он тебе скажет, что откроет в легком дуновении ветерка,  что Он вложит в твое сердце, в душу, и откликнуться: Господи, да я все приму, что пошлешь, и скорбь, и радость, только будь со мной, не оставляй меня... Шли мы и ощущали Его присутствие, что Он рядом и не боялись. Часто возвращались из Москвы затемно,  шли через овраг, полем гречихи, мимо уснувших дач, и всегда Он был с нами. 

Милое Михалково, милое Архангельское, сколько с вами связано - и молодость, и старость. Да, постарели мы. Интересно, а там, в вечной жизни, стареют? Наверное, нет. Там, как дети, ибо “их есть Царство Небесное”, а значит, все там дети. А среди детишек - Христос. Вернуть бы детство, и таким остаться, маленьким мальчиком, до седых волос. Но ведь и оставшуюся жизнь можно прожить ребенком, стоит только захотеть. Побольше решимости, о которой говорил преподобный Серафим, а Господь всегда будет помощником.

                                                      Ххх

    Наступила зима, и мои поездки в Архангельское прекратились. Но закрою глаза, и  вижу храм Архангела Михаила, заснеженные ели и сосны, внизу Москва-река, покрытая льдом и снегом, главы храма, лавочка у сторожки, необозримая даль за рекой... Все московское позабыто, куда-то отодвинулось и только здесь, в Архангельском, протекает реальная жизнь....  Хочется долго-долго стоять среди  волшебного спящего леса, остаться навсегда в этом райском уголке. Выгнал нас Господь из рая, но этой Архангельской красотой напоминает о том, что мы были когда-то в раю и чего лишились....  Пройдут года, столетия, зима будет сменяться летом, а мы останемся слитыми с этим лесом, со звездным небом, с луной, льющей дивный свет.... Кто мы, что мы в этом мире...  Божьи человечки, выпущенные Им, как птицы в этот дивный мир, хранимые Им и до боли любимые....  Он здесь, с нами, в этом лесу, здесь всюду Его дыхание, здесь Вечность.... Господи, будь всегда с нами, нам так хорошо с Тобой.....Вот и побывал я в Архангельском....  За окном мороз, а у меня  на сердце тепло....  Господь посетил!

Далее