ОДИССЕЙ. 1990 ГОД

В «Одиссее—1990» главное внимание уделено проблеме взаимодействия индивида и общества в истории. Публикуются также статьи о куртуазной любви, образе шабаша ведьм в Европе, средневековом купце. В разделе публикаций — неизданные письма Марка Блока и Люсьена Февра.

Для исследователей истории культуры и широкого круга читателей.

0503010000-258

ББК 63-3(0)

042(02)-90

5BN 5-02-009037-9

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ

Редколлегия «Одиссея» стремится продолжить ту работу, которая была намечена при основании сборника. Свою задачу мы по-прежнему видим в том, чтобы знакомить читателей с новыми направлениями исторической мысли, открывающими, по нашему мнению, возможности преодолеть ограниченность традиционной историографии с ее междисциплинарными барьерами. Однако при единстве замысла мы склонны к плюралистичности конкретных подходов и тем исследований. Поиск ничем не должен быть ограничен. Известный крен в историю средневековья не предумышленный, так получилось. Но вместе с тем нельзя не отметить, что методологические проблемы истории издавна более живо обсуждались на материале истории удаленных от нас и завершенных эпох, нежели на материале современности.

Новое в настоящем сборнике по сравнению с предыдущим заключается, в частности, в публикации материалов дискуссии на тему «Индивидуальность и личность в истории». Как нам кажется, именно в ходе такого рода обсуждений и споров яснее всего выявляются «белые пятна» исторического знания и недостатки понятийного аппарата. Мы намерены продолжать дискуссии на актуальные темы гуманитарного знания.

Другое отличие второго сборника от первого состоит в том, что мы приступаем к осуществлению плана кооперации усилий отечественных гуманитариев с зарубежными коллегами. Пока это сотрудничество выразилось в публикации на страницах сборника статей трех выдающихся ученых: французского медиевиста Жоржа Дюби, итальянского историка Карло Гинзбурга и английского социолога и историка Эрнеста Геллнера, и мы с удовольствием благодарим их за ту готовность, с какой они представили нам свои работы *.

* Научно-вспомогательная работа по сборнику проведена Н. Б. Коник. Переводы резюме и содержания на английский язык выполнены И. М. Бессмертной.

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ

(дискуссия)

Когда в 1987 г. А. Я. Гуревич начал вести при Научном совете по истории мировой культуры АН СССР семинар по исторической психологии, я предложил задать участникам семинара несколько вопросов относительно понятий «индивидуальность» и «личность». И подготовил соответствующую анкету.

Дискуссии по этим вопросам было посвящено специальное заседание семинара весной 1988 г. (краткий отчет о нем см. в хронике работы семинара в «Одиссее» за 1989 г.). Мы получили также ряд письменных ответов на анкету, которые публикуем ниже.

Среди тех, кто любезно согласился ответить на поставленные вопросы, — историки культуры, философы, филологи, искусствоведы, психологи. Среди них — специалисты по античной, средневековой и новейшей культуре Западной Европы, по традиционалистскому и современному Востоку. Одни коллеги ограничились несколькими замечаниями, другие прислали своеобразные небольшие трактаты; все отклики публикуются с благодарностью. ,

Понятия индивидуальности и личности сопровождают гуманитария неотступно, но пользоваться ими с надлежащей методологической разумностью чрезвычайно трудно. Ибо нет в нашем научном словаре более затрепанных, стертых, неопределенных слов. Они мелькают в заголовках тысяч статей и книг, нагруженные часто несхожими и сбивчивыми социологическими значениями. Они же — идеологические клише, употребляемые с привычно одобрительными, а порой изобличительными интонациями (если «личности» противопоставляется «соборность» или говорят, что «индивидуальность» — это хорошо, но «индивидуализм» — очень плохо) . Наконец, способна навести уныние и вовсе сбить с толку нелепость бытового употребления этих слов, по несчастью одновременно столь обязывающих и глубоких для истории и теории культуры. Пожалуй, только само слово «культура» стало в такой же степени мусорным и бессмысленным.

Расхожие обороты («удостоверение личности», «не переходить на личности», «культ личности») подразумевают попросту отдельного человека: вот этого, а не того. Точно так же: «индивидуальные заслуги» или «индивидуалист» (якобы тот, кто «тянет одеяло на себя» или, в лучшем случае, упрямо стоит на своем, «выпячивает» свое «я»). «Личность», «индивидуальность» или «индивид» поэтому на каждом углу звучат синонимически. Ценность же и смысл отличий одного человека от другого (и самой возможности осознания таких отличий) ставится обиходно в зависимость от добавления к любому из этих слов какого-нибудь оценочного

определения вроде: «выдающаяся личность», «преступная» или «добродетельная», «ничтожная», «энергичная», «пассивная», «эгоистичная», «любвеобильная» и т. п. Все внимание переносится на предикат, логический же субъект высказывания остается пустым. Или его наделяют тоже предикативным значением — при оценке того или иного индивида, который, оказывается, бывает или не бывает «личностью» и «индивидуальностью» или бывает ими в большей или меньшей мере; как будто это некие возможные положительные и поддающиеся измерению свойства конкретного человека, а не регулятивные культурные идеи, в свете которых данное историческое общество (я думаю, только начиная с Западной Европы нового времени) склонно судить о людях. В том числе и о тех, кто жил в обществе совсем иного социально-культурного типа, т. е. в обществе, которое было незнакомо с этими идеями и само своих членов так никоим образом не оценивало.

Историки, надо сознаться, обычно тоже пользуются терминами «личность», «индивидуальность» в бытовом плане, имея в виду всего лишь некоего персонажа, которому можно дать какую-то психологическую и моральную характеристику, который вообще чем-то выделяется. «Личность» Александра Македонского, Юлиана Отступника или императора Павла I — это нечто об их нравах, поступках и пр. — словом, о них как о конкретно существовавших людях взамен почти условных именных бирок, прикрепляемых к событиям, ситуациям. Однако исследователи при этом отнюдь не затрагивают субстанциональное качество, которое логически высвечивало бы, выстраивало исторически своеобразное мироотношение и поведение этих людей.

Историки пишут также, допустим, о «личной зависимости» как существе феодального земельного держания или в целом о «личностном» характере социальных связей в средние века, не всегда задумываясь над тем, что к новоевропейскому понятию личности подобные зависимости и связи не имели — главное же, принципиально не могли иметь — ни малейшего отношения. Как раз собственно личное, индивидуальное, особенное, разумеется, перекрывалось и отрицалось публичными и формализованными индивидными («личностными») связями.

Так или иначе, понятия «индивидуальность» и «личность» нуждаются в философско-исторической и культурологической проработке и уяснении. Смысловые подмены, упрощения, путаница не мешают исследованию, если специальные цели и термины получают четкое, ограниченное толкование. Наверно, для прагматической политической истории, для политэкономии, для прикладной социологии (не уверен, что для психологии) этого достаточно. Ничего страшного не происходит, пока берут такие слова, как «личность» или «индивидуальность», для начала просто в общеупотребительной плоскости, а затем вкладывают в них уже узкопрофессиональное (и тоже однозначное) содержание.

Иное дело, если к этим понятиям подходить с культурной точки зрения. То есть причислять их ко всеобщности, к тем логико-историческим началам, на которых основывается или может основываться жизнь человеческая: по мнению некоторых, всегда и всюду, хотя и на разные лады; по

мнению других, лишь внутри известных исторических форм существования или даже только одной-единственной формы, но в любом случае с той смысловой бездонностью, с тем бесконечным развертыванием, которыми отмечено всякое фундаментальное, исходное начало социально-культурного космоса.

Нет ничего удивительного в том, что каждый из нас, размышляющих, что же это такое — «индивидуальность» и «личность», вдруг видит себя словно бы вступившим в сократическую беседу с самим собой; словно бы заранее ничего не известно и ничего не ясно, нужно пытаться нащупать под ногами твердую дорогу, начинать с простейших вещей, дабы в конце концов убедиться, что они-то всего сложней. Исходные понятия — заветная конечная цель гуманитарного знания. . . Без методологической рефлексии наша наука в современной форме невозможна, это условие и признак ее жизненности. Лишь бесплотные, отлетевшие души не отбрасывают тени. В «Комедии» они поэтому сразу узнавали в Данте пришельца и «дивились, увидав живого».

Остается привести текст анкеты и послушать напряженную заочную дискуссию.

Л. М. Баткин

ТЕКСТ АНКЕТЫ

1. Как Вы понимаете соотнесенность понятия «индивидуальность» с понятием «личность»? В каком плане эти определения отдельного человека совпадают? или разнятся? или как-то связаны?

2. Можно ли указать общее теоретическое основание для поисков меры индивидуального в любой историко-культурной эпохе? Или же качественная мера индивидуализации человека у каждого типа культуры — своя и особенная? Иначе говоря: индивидуален ли человек в разных обществах — пусть в разной степени и в разных формах — но все же в пределах одной в принципе шкалы (т. е. это сопоставимо, так сказать, количественно, по уровню) ? Или сопоставлять следует лишь разнокачественные комплексы идей и представлений о том, что значит быть индивидуальным (включая сюда и антииндивидуальные ценности и установки)?

3. Что такое личность в свете исторической типологии культур? Можно ли говорить об «античной личности», «средневековой личности» и т. п., наконец, о личности на древнем и средневековом Востоке вообще или сугубо дифференцированно — в Японии, Индии и т. д.?

4. Как Вы соотносите изучение распространенных, массовых, стереотипных явлений и признаков данной культурной эпохи — и уникальных феноменов этой же эпохи? Что может дать творчество исключительного человека, гениальное произведение для понимания типа культуры, на фоне которой это произведение выделяется?

5. Насколько Вам кажутся (или, напротив, отнюдь не кажутся) важными задачи изучения индивидуального в истории культуры? В чем Вы усматриваете для себя лично наибольшие методологические неясности и трудности? Можно ли считать, что всякие или только некоторые подходы тут результативны?

ОДИССЕЙ. 1990 ГОД

КАРТИНА МИРА В ОБЫДЕННОМ СОЗНАНИИ

ГУМАНИТАРНАЯ МЫСЛЬ XX ВЕКА

НОВЫЕ НАУЧНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ

ПУБЛИКАЦИИ

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ