Александр Зорин

Фото.

Его: Ангел-чернорабочий. М., 1993. (книга об о. Александре Мене).

Очерк о священнике из Барановичей, 1994. В защиту Пушкина от православистов, 2008.

Мемуар его дочери об о.А., 1996.

Очерки "От крестин до похорон - один день", 2010.

Зорин А. Благовестие словом и делом. - Дружба народов. - 1996 г. - №4.

С. 164 (сканировано):

"«У Бога все живы...»

Диафильмы делали свое дело. Особенно «Свет миру», кадрированный из ленты полнометражного фильма «Иисус Назарянин» Франко Дзеффирелли. Они вместе с аудиокассетами стремительно разлетелись по стране. Госбезопасность начала их отслеживать с Сибири.

Уже после смерти батюшки я не раз публично вспоминал с благодарностью анонимных помощников, которых, увы, никто  из нашего окружения не знал. Конспирация сработала надежно, как будто след их простыл.

И все-таки след нашелся. Подпольной деятельностью по производству идеологического оружия (диафильмов)   руководил Петр Петрович Абрашкин,   ныне здравствующий пастор Евангелистской Церкви,   президент Российского фонда «Христианское милосердие». Есть у него и другие титулы, которые я из экономии печатного места опускаю.

— Петр Петрович, как вы нашли отца Александра? Или он вас нашел?

— Вначале мы не знали никакого отца Александра. Знали Сергея Маркуса, скромного интеллигентного молодого человека. Он православный, мы протестанты. Свело нас общее дело. Я вообще считаю, что христиане враждуют между собою, когда им делать нечего.

У Маркуса была знакомая семья, друзья — жили неподалеку от Патриархии. Бедная обстановка, тусклый свет;  помню вместо абажура на длинном шнуре спускается бутылка без донышка,  внутри лампочка. Здесь готовили кассеты и оригиналы фильмов. Кассеты мы размножали на специальной машине. А диафильмы отдавали в студию мультфильмов. Она помещалась в бывшей лютеранской церкви, в Старосадском переулке. Мы быстро   нашли взаимопонимание с ее сотрудниками. Наши заказы  они брали охотно, за деньги, конечно. Но, на всякий случай, часть заказов мы отдавали в Ригу и в Ленинград. Вдруг обнаруживается, что голос на пленках отца Меня. Я знал, что Андрей Боголюбов, и Эммануил Светлов, и Мень — это один человек. Разумеется, читал его книги — сокровища премудрости. И вдруг мы с ним работаем. Страшновато стало... Но потом бывали у него дома, обсуждали всякие тонкости, будущие планы...

Я вижу некоторое преимущество диафильма перед кинофильмом, перед movie — движущимся кадром. Во всяком случае, для учебных программ. В статической замедленной подаче библейская история обретает большую символику. Нашему разбегающемуся сознанию надобно хотя бы на мгновение остановиться, чтобы понять неизменный для всех времен смысл Священной истории. Каждая картинка, остановленная хотя бы на минуту, говорит о непреходящей значимости [164] 

каждой минуты... Разумеется, нужны и кинофильмы, повествующие о том же. Но ценность фильмотеки, которую создал отец Александр Мень,   не устареет. С помощью Божьей мы вышли на эту уникальную форму проповеди.

Но последний фильм об апостолах, то есть огромный набор слайдов, у меня забрали при обыске.

Я вспомнил, что у отца Александра остался второй набор слайдов, которые он держал в трех ящиках и хранил как зеницу ока. Слайды стояли в определенной последовательности, синхронно с текстом. Не дай Бог что-нибудь перепутать... В Обнинске, в кинозале мы с ним показывали этот фильм. Я заметил, что батюшка нервничал — редкое для него состояние.

— Его можно понять... Но, между прочим, позже нам все-таки удалось переснять на катушку и этот фильм.

— У вас в рабочем кабинете, над столом висят иконы. Как это понимать? Протестанты же не признают изображений Бога...

— Когда меня спрашивают: вы протестант, православный или католик? — я отвечаю: я христианин. Я люблю русскую икону. Моя бабушка была православная. Но как только стала читать Библию, увидела, что настоятель храма живет не по слову Божию. И перешла в Евангелистскую Церковь. Посудите, как можно было верить священникам, которые занимались поборами. В их деревне — Смоленская губерния — батюшка не покрестит, не отпоет, пока ты ему не принесешь денег или льняного полотна на ту же сумму, а именно кусок такой длины, которым можно семь раз обернуть здание церкви. Только тогда станет разговаривать.

Перед революцией усилилось движение христиан-евангелистов. Тогда появились выдающиеся проповедники — Марцинковский, барон Корф, Пашков, графиня Софья Ливен... От одного из таких проповедников бабушка и получила Библию. Она была кроткого, молчаливого нрава. Мужа звала по имени и отчеству — Иван Иванович. А вот дедушка сначала примкнул к Евангельской общине, а потом оставил ее. Во главе общины встал деспотический, своевольный человек, и дедушка совсем ушел из церкви, хотя оставался верующим. Два двоюродных деда — один пастор — отсидели по десять лет в лагерях. Вообще в роду репрессированных много. Двоих расстреляли...

Я родился  в Ленинграде в 1945 году. Отец тогда работал в МВД, был, разумеется, членом партии. Очень любил маму и очень ревновал ее. А она   по воскресеньям уходила на молитвенные собрания, о которых отец ничего не знал. Она видела, что он переживает, и однажды предложила ему посмотреть, куда она ходит по воскресеньям. Вернулись они домой, отец говорит: «Что мне делать, меня совесть мучает?..»   Но мать была неглупая женщина, не фанатичка, и его успокоила: «Бог не требует, чтобы ты сейчас ушел из партии, настанет время...» И действительно, при Хрущеве, в ту пресловутую «оттепель» отец отнес в райком свой партийный билет.

— У вас тоже отношения с властями были непростые?

— Ну, еще бы! Наше подпольное дело рухнуло, когда ко мне пришли с обыском. Поразило, что товарищи-следопыты прямо с порога направились к тому месту, где была спрятана литература и фильмы. А потом расслабились, повеселели, стали названивать по телефону. Обыск длился шесть часов, но — формально. То, за чем они пришли, откопали в первую же минуту. Вели они себя в моем доме как хозяева, а если поточнее — как разбойники. Ворошат белье, вещи, грозятся упрятать в сумасшедший дом, протягивают руки в кроватку к моему годовалому сыну. «А что у него в пеленках? Мы хотим под матрацем посмотреть». Я, вспомнив «Семнадцать мгновений весны», — там аналогичный эпизод с грудным младенцем, — говорю: «Может, ребенка на окно положите?» «Может быть, и положим...» — понял мой намек майор госбезопасности Павлов.

После обыска увезли меня с собой. Предъявили 102-ю статью, подозрение в убийстве. Я не стал подписывать никаких бумаг. Неизвестно, как бы сложилась моя судьба в их застенке, если бы не выручила родная сестра. У нее был приятель — прокурор по надзору. Он взял  мое дело и доказал, что поступают со мной..."