ПИСЬМА К ДРУЗЬЯМ
К оглавлению
ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ 1 октября 1924 г.
Покров Пресвятыя Богородицы Прошло уже почти три месяца со времени нашей последней беседы с вами, дорогие друзья мои. И немощи, и непредвиденные хлопоты, и переезды с одного места на другое, и, наконец, леность, – все это соединилось, чтобы отвлечь меня от всегда утешительного для меня общения с вами. Берясь за перо в этот раз, я особенно желал бы иметь дар художественного изображения людей и жизни, чтобы живописать пред вами исключительный по духовной красоте образ одного из величайших отцов Церкви, славного исповедника истины Христовой и просвещеннейшего, воистину богомудрого защитника ее. Я говорю о преподобном Максиме, жизнь и деяния которого способны умилить и восхитить и каменное сердце. Сколько раз перечитывал я житие этого стойкого страдальца за истинную Христову веру, и каждый раз с неослабным интересом и душевным волнением, доходящим иногда до восторга. Этот великий муж, требующий, чтобы изобразить его во всем его действительном величии, – пера великого и даже богодухновенного художника, представляет в своей личности и жизни блестящее подтверждение той истины, уяснению которой посвящены три предыдущие письма мои, а именно, что в недрах Церкви ни количество лиц, ни высота их иерархического положения не имеют значения в деле раскрытия и утверждения религиозных учений. Количеству и высокому внешнему положению людей Дух Святый нередко противопоставляет нравственный авторитет одиноких не сановных личностей, которые и являются верными выразителями и истолкователями Божественных истин в противоположность (как это вы видели в предшествующих письмах) заблуждающимся и упорствующим в заблуждениях многочисленным сановникам, духовным и светским. Ярким примером такой богоизбранной личности и является св. Максим Исповедник. Будучи не в силах художественно изобразить духовный облик этого поистине удивительного человека, я предложу вам довольно сухую схему его жития, заимствованную мною из изданной в 1916 г. Московской Духовной Академией книги, озаглавленной "Творения святаго отца нашего Максима Исповедника. Часть первая". Там помещено обширное житие его в греческом подлиннике и русском переводе, а предшествуют этому житию "предварительные краткие сведения" о св. Максиме. Их я и предлагаю вашему вниманию, чтобы те из вас, кто не знаком с жизнью преподобного, получили хотя бы некоторые общие сведения о нем [1]. Но я очень прошу вас познакомиться с личностью и деяниями этого великого человека, если не по упомянутой выше книге (ее теперь найти трудно), то по Четьям Минеям св. Димитрия Ростовского [2]. Вы не пожалеете, исполнив мою просьбу, так как, уверен, получите высокое духовное наслаждение при чтении этого жития, из которого я в настоящем письме буду пользоваться лишь краткими выдержками, идущими непосредственно к основной теме письма. "Родился св. Максим около 580-го года, в знатной константинопольской семье. Получил широкое образование: его многочисленные сочинения проявляют в нем не только сильный природный ум и незаурядный талант, но и высокоразвитое формально-логическое мышление и обширное знакомство как с церковными писаниями – священными и отеческими, так и с языческими, особенно философскими, творениями Платона, Аристотеля и др. Из мирской жизни св. Максима имеется известие, что при императоре Ираклии (610–641 гг.) он был "первым секретарем царским". <...> Стало быть, первая молодость, а, может быть, и половина жизни св. Максима прошла на придворной службе. Из приказа Констанса, внука Ираклия, видно, что Максим стоял к Ираклию в очень близких отношениях, быть может, даже родственных, – пользовался у него большим почетом. <...> Но, судя по созерцательно-мистическому характеру творений св. Максима и проявленному в них обширному знакомству с греко-философской и церковной литературой, надо думать, что ему были не по душе постоянные интриги, политиканство с церковью и вообще нравственная муть тогдашнего византийского двора. Желание "по мере сил преуспевать в добродетели и. божественной философии, пренебрежение ко всему земному и стремление к высшей жизни духовной, – предпочтение низшего места у Бога (<...> св. Максим не имел иерархической степени) пред первыми должностями у царя земного" <...> побудили византийского царедворца почетную службу при Ираклии переменить на созерцательно-подвижническую жизнь скромного монаха в уединенной обители Хрисополя, на другом берегу Босфора (теперешний Скутари). Славившаяся подвижничеством и любовью к богословию братия монастыря скоро сделала св. Максима настоятелем или аввою, каковым он оставался всю жизнь. Но подвижническое уединение св. Максима прервано было монофелитским движением: в постоянной и напряженной борьбе с этою ересью протекла вся дальнейшая жизнь святого. Вместе с иерусалимским патриархом Софронием, учеником своим Анастасием и папою римским Мартином Максим является оплотом православия и главным борцом против монофелитства (Ересь монофелитская возникла в начале VII в. и была продолжением монофизитской ереси. Монофелиты признавали во Христе одну волю и одно действие Божеское и, таким образом, искажали догмат вочеловечения Бога Слова. По учению же православному, воля есть принадлежность естества, а не лица, а потому и Господь Иисус Христос, как естеством Бог и естеством человек, имел и Божескую и человеческую волю. Без этой последней Он не был бы совершенным по естеству человеком. Защитниками и распространителями ереси монофелитов были вначале: Кир - патриарх александрийский (630-640), Сергий Константинопольский (610-638) и даже сам царь Ираклий, увлеченный ими в эту ересь. Созвав поместные соборы, Кир - в Александрии, а Сергий в Константинополе, они утвердили эту ересь, повсюду разослали свое постановление и совратили весь Восток. Один только св. Софроний, патриарх иерусалимский, противился ереси, не принимая лжеучения - прим. М. Новоселова). Своими многочисленными писаниями, рассылавшимися по всем странам, – а также личным влиянием на Софрония, африканских епископов и особенно на Мартина, – св. Максим мужественно отстоял православно-церковное учение о лице Спасителя. В этом главное значение Максима в церковной истории. Его заслуга увеличивается тем, что сторону монофелитов держал византийский двор в лице императоров Ираклия и Констанса, и константинопольский патриархат в лице Сергия, Пирра и Петра, <и александрийский в лице Кира>. В июле 645-го года мы находим св. Максима в проконсульской (северной) Африке, где он, вероятно, в Карфагене, в присутствии наместника Григория (или Георгия), ведет победоносный спор с константинопольским экс-патриархом Пирром, письменно, – но, как оказалось потом, притворно, – отрекшимся от монофелитства. По непосредственному влиянию св. Максима африканские епископы составляют потом соборные осуждения ереси. В 649-м году св. Максим принимает деятельное, хотя и не официальное (как простой монах) участие на Латеранском соборе [3] в Риме: по его внушению папа Мартин собрал этот собор и анафематствовал на нем как императорские эдикты – Экфесис Ираклия (638 г.) и Типос Констанса (648 г.) [4], изданные с целью ввести монофелитское лжеучение, – так и вообще все монофелитство и его приверженцев. Арестованный в Риме вместе с двумя своими учениками – Анастасием монахом и Анастасием пресвитером и апокрисиарием [5], св. Максим и его ученики подверглись в Константинополе продолжительному суду, кончившемуся (19 мая 655-го года) ссылкою старца (Максиму тогда было 75 лет) в Бизию, крепость во Фракии (?), а его ученика Анастасия в Перберис, отдаленнейшую местность империи (св. Мартин был сослан ранее, в 654-м году, в Херсон). 24 августа 656-го года к св. Максиму являлось не имевшее успеха посольство от императора и патриарха с целью склонить его к монофелитству. Вскоре потом, по приказу императорскому, Максим был переведен в монастырь св. Феодора, близ Региума. Вторичное посольство сюда от императора и патриарха также не повлияло на непреклонного старца, и 14-го сентября 656-го года его осуждают на ссылку в Перберис, где находился его ученик Анастасий. Но влияние св. Максима было так велико и православие в народе так сильно, что по прошествии некоторого времени (около 662 г.?) учитель и ученик опять вызываются в Константинополь на новые увещания и на последний суд. Кончилось тем, что Максиму и Анастасию, после бичевания, отрезают языки и правые руки. В таком искалеченном виде их проводят по всему Константинополю и отправляют на пожизненную ссылку в Лазику, на восточном берегу Черного моря. Здесь осужденных разделили: Анастасий был сослан в страну Авасгов, а Максим в Схимарис, отделенную крепость Алапии. Пред смертью св. Максиму было откровение о дне ее: она последовала 13 августа 662 или 663 года на 82 году жизни его. Один из учеников – Анастасий монах умер в том же году несколько ранее, 24-го июня, на дороге в ссылку, – а другой Анастасий, апокрисиарий – позднее, 11-го октября 666 года. Над могилою св. Максима в монастыре св. Арсения ночью являлись три чудесные светильника и были многочисленные чудеса исцелений. Гонитель св. Максима император Констанс, преследуемый народною ненавистью за монофелитство и за св. Максима, погиб вдали от Константинополя насильственною смертью. А его сын Константин, боясь участи отца, не пошел его дорогою. Напротив, он был предан православию и в 680-м году созвал шестой вселенский собор, осудивший монофелитство и окончательно утвердивший двуволие и двуприродностьво Христе. Несмотря на то, что жизнь св. Максима мало благоприятствовала литературной деятельности, ему принадлежат многочисленные и разнообразные сочинения: догматико-полемические, богословско-экзегетические, нравственно-аскетические, мистико-литургические, частные письма и гимны... Воззрения св. Максима представляют своеобразное соединение философии, богословия и мистики. Широта философского синтеза, высота богословского созерцания, глубина мистических переживаний и тонкость диалектики открывали св. Максиму возможность стремиться к объединению греческой философии (Платона и Аристотеля) с христианским богословием прежних великих отцов (Афанасия, Григория Богослова и Григория Нисского) и мистикою Дионисия Ареопагита и Египетских аскетов" [6]. Таково, в схематическом виде, житие преп. Максима. Наполнить эту схему полножизненным содержанием поможет вам святитель Димитрий Ростовский, к январской книге Миней которого я вас и отсылаю. Нечто из этой книги я возьму и для настоящего письма, а пока остановлю ваше внимание на некоторых пунктах вышеприведенной житейской схемы, которые имеют отношение к главной теме письма. Прежде всего обратите внимание на то, что "св. Максим не имел иерархической степени", – значит был простым монахом. Несмотря на это он "своими многочисленными писаниями, рассылавшимися по всем странам, – а также личным влиянием на Софрония (Патриарх иерусалимский - прим. М. Новоселова), африканских епископов и особенно на Мартина (Папа Римский - прим. М. Новоселова) – мужественно отстоял православно-церковное учение о лице Спасителя". "По непосредственному влиянию св. Максима африканские епископы составляют соборные осуждения ереси". "По его внушению папа Мартин собрал (Латеранский) собор (в Риме) и анафематствовал на нем как императорские эдикты..., изданные с целью ввести монофелитское лжеучение, – так и вообще все монофелитство и его приверженцев". И этих немногих цитат было бы, пожалуй, достаточно, чтобы преп. Максим занял видное место наряду с теми свидетелями истины, о которых шла речь в предыдущих письмах, и которые своей жизнью и деятельностью утверждали господственное значение нравственного авторитета в Церкви. В самом деле, простой монах является центром напряженнейшей борьбы православия с монофелитской ересью. Не имея иерархического сана, он укрепляет на эту борьбу: на востоке – иерусалимского патриарха Софрония, на западе – папу Мартина, на юге, между восточными и западными патриархатами, африканских епископов. Но мне хочется более яркими чертами обрисовать то положение, которое занимал в эту страдную эпоху жизни Церкви св. Максим, и ту полную потрясающего драматизма роль, которая выпала на его долю по воле руководившего им православия. Настаивая на том, чтобы вы, мои дорогие, с благоговейным вниманием прочитали у св. Димитрия Ростовского подробное повествование о преп. Максиме (января 21), я приведу сейчас ряд фактов из минейного жития его, относящихся к последним годам жизни преподобного, когда он был многократно вызываем на суд высокопоставленных особ, духовных и светских, и подвергался настойчивым допросам. К преп. Максиму, посаженному в темницу, пришли некоторые люди, заявившие, что они посланы патриархом, и стали спрашивать его: " – Какой ты церкви: Византийской, или Римской, Антиохийской, Александрийской, или Иерусалимской. Ибо все эти церкви с подчиненными им областями находятся в единении. Посему, если и ты принадлежишь к кафолической церкви, то немедленно вступи в общение с нами, – если только не желаешь подвергнуться тяжкому изгнанию и испытать то, чего не ожидаешь. На это праведный муж <...> ответил им: – Христос Господь назвал кафолическою Церковью ту, которая содержит истинное и спасительное исповедание веры. За это исповедание он и Петра назвал блаженным и на нем обещал основать вселенскую церковь (Мф. 16, 17–18). Однако я хочу узнать содержание вашего исповедания, на основании которого все церкви, как вы говорите, вступили в общение. Если оно не противно истине, той я не отступлю от него" [7]. Услышав неправое их учение о волях в Господе Иисусе Христе, он указал на их заблуждение и заключил свой ответ словами: " – Этого я признать не могу и не научился от святых отцов так веровать. Вы же, как имеющие власть, делайте со мною, что вам угодно" [8]. В другой раз допрашивающий св. Максима епископ Феодосии сказал: " – Император и патриарх прежде всего желают узнать от тебя: почему ты удаляешься от общения с Константинопольским престолом? Святой Максим ответил: – Вы знаете нововведения, принятые шестого индикта (Индикт - по римскому календарю означает промежуток или круг времени в 15 лет. Первый год в этом круге - "первый индикт" - прим. М. Новоселова) истекшего круга (9 лет тому назад, т. е. в 648 г. - прим. М. Новоселова). Они начались в Александрии чрез обнародование Киром, бывшим там патриархом, девяти глав, одобренных и утвержденных Константинопольским престолом [9]. Были и иные изменения и дополнения (экфесис и типос), искажающие соборные определения. Эти нововведения были сделаны первыми представителями Византийской церкви – Сергием, Пирром и Павлом, – и известны всем церквам. Вот причина, по которой я, раб ваш, не вступаю в общение с Константинопольскою церковью. Пусть будут уничтожены в Церкви эти соблазны, введенные упомянутыми выше мужами, – пусть будут устранены введшие их и – очистится путь спасения от преград, и вы пойдете тогда гладким путем Евангелия, очищенным от всякой ереси! Когда же я увижу Константинопольскую церковь такою, какою она была прежде, тогда и я обращусь к ней, как был и раньше ее сыном, и вступлю в общение с нею без всякого увещания человеческого. Пока же в ней будут еретические соблазны и еретики архиереи, никакое слово или дело не убедит меня, чтобы я когда-либо вступил в общение с ними" [10]. Когда в той же беседе вспомнили о поместном соборе, который, по инициативе преп. Максима, созван был в Риме блаженным папою Мартином для осуждения монофелитов, еп. Феодосий сказал: " – Не имеет значения этот собор, потому что он был созван не по царскому повелению. Преподобный ответил: – Если утверждаются только постановления соборов, созываемых по царскому повелению, то не может быть православной веры. Вспомните о соборах, созываемых по царскому повелению против единосущия; на которых установлено богохульное учение, что Сын Божий не единосущен Богу Отцу. Таковы соборы: первый в Тире, второй – в Антиохии, третий в Селевкии, четвертый в Константинополе при Евдоксии арианине, пятый в Никее, шестой в Сирмии, а спустя много времени – седьмой в Ефесе под председательством Диоскора [11]. Все эти соборы созывались по царским повелениям; однако все они отвергнуты и преданы анафеме, так как на них были составлены вероопределения безбожные и богопротивные. Притом, почему вы не отвергаете того собора, который осудил Павла Самосатского и предал его анафеме? [12] Ведь во главе этого собора стояли: Дионисий, папа Римский, Дионисий Александрийский и Григорий Чудотворец, который и председательствовал на этом соборе. Этот собор происходил без царского повеления, однако он тверд и неопровержим. Православная Церковь признает истинными и святыми только те соборы, на которых установлены истинные и непреложные догматы. И подлинно, как знает это и твоя святость и других поучает тому же, каноны повелевают – в каждой христианской стране созывать поместные соборы дважды в год – как для защищения спасительной веры нашей, так и для исправления того, что требует исправления; однако, церковные правила не говорят о царских повелениях" [13]. Когда от преп. Максима требовали однажды именем царя, чтобы он заранее обещал исполнить волю государя, которую имели ему объявить, он сказал: " – Так как вы не хотите сказать мне, рабу вашему, что угодно господину нашему, царю, то объявляю вам, пред лицом Самого Бога и Его святых ангелов, следующее: если царь повелит мне что-либо такое, что имеет временное и преходящее значение, притом не противное Богу и безвредное для вечного спасения души, то я охотно исполню" [14]. Воля государя была объявлена преп. Максиму патрицием Епифанием в следующем виде: " – Вот что царь приказывает объявить тебе: так как весь Восток и те на Западе, которые увлечены в соблазн, взирая на тебя, производят смуты и волнения, являясь отступниками от веры и строя козни, причем не хотят в деле веры иметь с нами общения, то да смягчит Господь кротостью твое сердце, чтобы ты вступил в общение с нами, приняв изданный нами типос. Мы же, приняв тебя с любовию, с великой честью и славою введем тебя в церковь и поставим рядом с нами, где обычно стоят цари, и приобщимся вместе с тобою Пречистых и Животворящих Тайн Тела и Крови Христовых. Потом провозгласим тебя нашим отцом, и будет радость не только во всем христолюбивом граде нашем, но и во всем христианском мире. Ибо мы твердо уверены, что когда ты вступишь в общение со святою Константинопольскою церковью, то присоединятся к нам и все, которые ради тебя и под твоим руководством отпали от общения с нами. Святой авва Максим, обратившись к епископу Феодосию, со слезами сказал: – Все мы, владыко, ожидаем великого дня судного. Ты помнишь, что было недавно говорено и обещано (В прежде бывшее свидание еп. Феодосия с преп. Максимом - прим. М. Новоселова) пред святым Евангелием, животворящим Крестом и святыми иконами Спасителя нашего Иисуса Христа и Пренепорочной Его Матери, Пречистой Богородицы и Приснодевы Марии. Епископ, с потупленным вниз взором, кротко сказал: – Что же могу я сделать, когда благочестивый царь хочет иного. Авва Максим отвечал ему: – Зачем же ты и бывшие с тобою касались святого Евангелия (То же - прим. М. Новоселова), когда у вас не было твердого намерения исполнить обещанное? Поистине, все силы небесные не убедят меня сделать то, что вы предлагаете. Ибо какой ответ дам я, не говорю – Богу, но моей совести, если из-за пустой славы и мнения людского, ничего не стоящего, отвергну правую веру, которая спасает любящих ee? [15] Когда Епифаний во время этой беседы заметил, что "типос написан ради улажения не совсем понятных истин, чтобы не впал в заблуждение народ вследствие особенной тонкости их выражения" [16] авва Максим сказал: " – Это противно вере, а между тем всякий человек освящается правильным исповеданием веры. Тогда патриций Троил возразил: – Типос не отрицает двух волей во Христе, а только заставляет молчать о них ради мира Церкви. Авва Максим сказал на это: – Замалчивать слово значит отрицать его, как об этом говорит Дух Святый чрез пророка: "не суть речи, ниже словеса, их же не слышатся гласи их" (Пс. 18,4). Поэтому, если какое-либо слово не высказывается, то это вовсе не есть слово". Тогда Троил сказал: – Имей в сердце своем какую угодно веру; никто тебе не запрещает. Святой Максим возразил: – Но полное спасение зависит не от одной сердечной веры, а от исповедания ее, ибо Господь говорит: "иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим, Иже на небесех" (Мф. 10, 33). Равно и Божественный апостол учит: "сердцем воруется в правду, усты же исповедуется во спасение" (Рим. X, 10). Если же Бог и Божественные пророки и апостолы повелевают исповедовать словом и языком таинство веры, которое приносит всему миру спасение, то нельзя принуждать к молчанию относительно исповедания, чтобы не умалялось спасение людей" [17]. В другой раз царский казнохранитель, с раздражением в голосе, обратился к преп. Максиму: " – Христианин ли ты? Старец отвечал: – По благодати Христа, Бога всяческих, я – христианин. Казнохранитель исполнился гнева и сказал – Ты говоришь неправду. Святой отвечал: – Ты говоришь, что я не христианин, а Бог говорит, что я неизменно пребываю христианином" [18]. На другой день преподобному был предложен вопрос: " – Скажи нам, авва, какую беседу вел ты в Африке и в Риме с Пирром и какими доводами убедил ты его отказаться от его собственного догмата и принять твой догмат?" [19] Ответив на него, преп. Максим в заключение прибавил: " – Я никакого собственного догмата не имею, а только общий всей кафолической Церкви; я не внес в свое исповедание ни одного нового слова, по которому оно могло бы называться моим собственным. Затем посланные спросили его: – Что же ты не вступишь в общение с Константинопольским престолом? – Нет, – ответил святой. – Почему же? – спросили они. – Потому, – ответил святой, – что предстоятели сей церкви отвергли постановления четырех святых соборов, приняв за правило "девять глав", изданных в Александрии [20], а затем приняли экфесис, составленный Сергием, Константинопольским патриархом, и, наконец, типос, в недавнее время обнародованный. С другой стороны, все, утвержденное в экфесисе, они отвергли в типосе и много раз сами себя отлучили от Церкви и изобличили в неправомыслии. Мало того, сами себя отлучив от Церкви, они низложены и лишены священства на поместном соборе, бывшем недавно в Риме. Какое же тайнодействие они могут совершать? Или какой Дух снизойдет на тех, которые ими рукополагаются? – Значит, ты один спасешься, – возразили ему, – а все прочие погибнут? Святой ответил на это: – Когда все люди поклонялись в Вавилоне золотому истукану, три святые отрока никого не осуждали на погибель. Они не о том заботились, что делали другие, а только о самих себе, чтобы не отпасть от истинного благочестия (Дан. 3). Точно также и Даниил, брошенный в ров, не осуждал никого из тех, которые, исполняя закон Дария, не хотели молиться Богу, а имел в виду свой долг и желал лучше умереть, чем согрешить и казниться пред своею совестью за преступление Закона Божия (Дан. 14, 31 и далее). И мне не дай Бог осуждать кого-либо или говорить, что я один спасусь. Однако же я соглашусь скорее умереть, чем, отступив в чем-либо от правой веры, терпеть муки совести. – Но что ты будешь делать, – сказали ему посланные, – когда римляне соединятся с византийцами? Вчера ведь пришли из Рима два апокрисиария и завтра, в день воскресный, будут причащаться с патриархом Пречистых Тайн. Преподобный ответил: – Если и вся вселенная начнет причащаться с патриархом, я не причащусь с ним. Ибо я знаю из писаний святого апостола Павла, что Дух Святый предает анафеме даже Ангелов, если бы они стали благовествовать иначе, внося что-либо новое (Гал. 1,8). Тогда посланные спросили: – Неужели совершенно необходимо исповедовать во Христе две воли и двоякого рода деятельность? – Совершенно необходимо, – отвечал святой, – если мы хотим благочестиво мыслить, ибо никакое существо не лишено природной деятельности. Святые отцы ясно говорят, что ни одно существо не может ни существовать, ни быть познаваемым без сродного ему действования. Если этого нет и если естество не обнаруживается в действовании, то каким образом можно признавать Христа истинным Богом по естеству и истинным человеком? На это ему сказали: – Мы видим, что это – истинная правда, однако, – не огорчай царя, который ради мира Церкви, составил типос не для того, чтобы отрицать что-либо из признаваемых во Христе свойств, но ради спокойствия Церкви, повелевая молчать о тех вещах, которые порождают разногласие. Тогда человек Божий, простершись на земле, отвечал со слезами: – Не следовало бы огорчаться доброму и боголюбивому царю по поводу моего недостоинства, ибо я не хочу прогневать Бога, умалчивая о том, что Он повелел признавать и исповедовать. Ибо если, по слову Божественного Апостола, Сам Он положил "в Церкви первое апостолов, второе пророков, третие учителей" [21], то ясно, что Сам Он и говорит чрез них. Из всего же Священного Писания, из творений святых учителей и из постановлений соборных мы научаемся, что воплотившийся Иисус Христос, Господь и Бог наш, имеет силу хотеть и действовать по Божеству и по человечеству. Ибо у Него вовсе нет недостатка в тех свойствах, по которым Он познается, как Бог или как человек, кроме греха. Если же Он совершен по обоим естествам и не лишен ничего, свойственного им, то поистине тот совершенно извращает тайну Его вочеловечения, кто не признает в Нем самого существа обоих естеств с соответствующими им свойствами, – естеств, чрез которые и в которых Он пребывает. Когда святой изложил это и многое другое, пришедшие похвалили его мудрость и не нашли, что возразить ему. Сергий же (Начальник царской трапезы - прим. М. Новоселова) сказал: – Один ты огорчаешь всех, – именно тем, что из-за тебя многие не хотят иметь общения со здешнею Церковью. Преподобный Максим возразил: – Но кто может утверждать, что я кому-нибудь повелевал не иметь общения с Византийскою церковью? На это Сергий отвечал: – То самое, что ты не сообщаешься с этою церковью, сильнее всего отвращает многих от общения с нею. Человек Божий сказал на это: – Нет ничего тягостнее и печальнее того состояния, когда совесть в чем-либо обличает нас, и нет ничего дороже спокойствия и одобрения совести" [22]. Через неделю патриций Троил спрашивает преподобного: " – Но разве ты не анафематствовал типоса? Старец отвечал: – Несколько раз уже я говорил, что анафематствовал. – Но если ты, – сказал Троил, – анафематствовал "типос", то, следовательно, и царя? – Царя я не анафематствовал, – ответил преподобный, – а только хартию, ниспровергающую православную и церковную веру. – Где же ты анафематствовал? – спросил Троил. – На поместном соборе, в Риме, – отвечал святой Максим, – в церкви Спасителя и Пресвятой Богородицы. Тогда обратился к нему председатель: – Вступишь ли ты в общение с нашею церковью или нет? – Нет, не вступлю, – отвечал святой" [23].
Этими немногими выдержками из жития преп. Максима я и ограничусь. Предоставляя вам самим, мои дорогие, продумать все мысли св. Максима, высказанные им в вышеприведенных диалогах его с сучьями и гонителями, я отмечу лишь некоторые из этих мыслей, существенно связанные с основной задачей моих последних (начиная с 11-го) писем. Прежде всего вы видите, что преп. Максим, будучи простым иноком, совершенно не считается в религиозных спорах с авторитетом иерархии, как таковой”, равно и с авторитетом государственной власти, власти христианского царя. Из жития видно, как это уже указано было мною раньше, что и римский папа Мартин не являлся в его глазах решающим дело авторитетом. Напротив, папа как бы опирался на ев: Максима, побудившего его созвать собор и анафематствовать ересь. И это положение, занятое в Церкви св. исповедником, было отнюдь не плодом самочиния, "восхищением недарованного", а лишь выявлением его подлинной, свыше данной, нравственной силы, возвышавшей его над всем тогдашним церковным миром. Помимо своей воли св. Максим становится центром, вокруг которого разгорается ожесточенная борьба ереси с православием. Он является как бы фокусом этой борьбы. Ни еретичествующие патриархи и епископы, ни византийский двор с императором во главе, поддерживавший ересь, не считаются ни с иерусалимским патриархом Софронием ни даже с римским папой Мартином (Оба они признаны Церковью святыми - прим. М. Новоселова), которого они, ничтоже сумняшеся, отправляют в ссылку, нимало не тревожась его несогласием с ними. Один инок Максим сосредоточивает на себе их внимание и ненависть. Они не только про себя знают, но и во всеуслышание исповедуют (см. вышеприведенные мною их признания), что все дело за ним, Максимом: воссоединись он с ними, и дело будет сделано: умирится "вся вселенная". Ибо она пристально, напряженно следит, по какому пути идет угодник Божий Максим: ему она верит, в нем видит неподкупного служителя Божия и верного носителя и исповедника истины. И, действительно, св. Максим не поддался ни увещаниям, ни соблазнам, ни угрозам. Почти 80-летний старец, измученный допросами, побоями, ссылками, он не обнаруживает ни малейшего колебания в борьбе с многочисленными, жестокими и сильными мирскою силою врагами. Мутные волны богоборной ереси вдребезги разбиваются о несокрушимую твердыню духа богоносного старца, с величайшим дерзновением и с таковым же смирением (заметьте это чудное соединение), отметающего всякие компромиссы, могущие замутить чистоту Христовой веры. Какая несокрушимая уверенность в правоте своего дела, какая изумительная твердость, какая вера в собственную причастность Телу Христову, какое ясное ведение истины среди окружающего мрака заблуждений сказались в потрясающих душу словах св. исповедника, которыми он ответил на коварно-лживое сообщение об осоюжении Рима с еретической Византией: "Если и вся вселенная начнет причащаться с патриархом, я не причащусь с ним. Ибо я знаю из писаний святого апостола Павла, что Дух Святый предает анафеме даже Ангелов, если бы они стали благовествовать иначе, внося что-либо новое" (Гал. 1,8). Этим приводящим душу в священный трепет ответом я и закончу свое письмо, хотя желал и предполагал сказать гораздо больше в объяснение слов и деяний блаженного Максима. Но, с одной стороны, я надеюсь, что вы сами задумаетесь над ними и сделаете нужные из них выводы (в частности, для настоящего времени), с другой – я предполагаю вернуться к ним в следующем письме. Молитесь обо мне. Мир вам. Любящий вас ваш брат о Господе.
P. S. Пришло мне на память одно сказание из "Древнего патерика", которое привести здесь не будет неуместным, так как, несмотря на свою краткость, оно проливает довольно яркий свет на значение иерархического и нравственного авторитетов в Церкви. Причем оба эти авторитета выявляются в этом сказании по отношению к вопросу не столько догматического, сколько морального характера. Вот это сказание. "Некие два мирянина были благочестивы и, согласившись между собою, вышли и сделались монахами: возбуждаемые ревностию по Евангельскому слову, не зная же (Его настоящего смысла - прим. М. Новоселова), оскопили самих себя, то есть, ради Царствия Небесного (Мф. 19, 12). Архиепископ (Из последующего видно, что речь идет об архиепископе Александрийском - прим. М. Новоселова), услышавши о сем, отлучил их. Они же, думая, что хорошо сделали, вознегодовали на него, говоря: мы сделались скопцами ради Царствия Небесного, и он отлучил нас. Пойдем и принесем на него жалобу архиепископу Иерусалимскому. И пошедши, рассказали ему обо всем. Архиепископ говорит им: и я отлучаю вас. Затем снова опечаленные пошли к архиепископу в Антиохию и рассказали ему все о самих себе. Сей также отлучил их. И они говорят между собою: пойдем в Рим к патриарху; он защитит нас от всех их. Пришедши к великому архиепископу Римскому, рассказали ему, что сделали с ними архиепископы. Мы, говорят, пришли к тебе, потому что ты глава (Глава, конечно, не в том смысле, какой придают этому слову современные католики: это явствует как из действий иноков, обратившихся после сношения с римским папой к епископу Кипрскому Епифанию, так и из деяний самого "пророка Божия" Епифания - прим. М. Новоселова) всех. И сей сказал им: и я отлучаю вас, – и вы находитесь в отлучении. После сего, недоумевая, сказал один другому: сии угождают один другому, потому что сходятся вместе на соборах; пойдем к святому Божию Епифанию, епископу Кипрскому; ибо он пророк есть и не зрит на лице человека. Когда же они приблизились ко граду его, то ему было открыто о них. И он, пославши навстречу им, сказал: не входите в град сей. Тогда они, пришедши в самих себя, сказали: поистине мы согрешили. Итак, зачем же мы оправдываем самих себя, будто они несправедливо отлучили нас, когда (отлучает) также и сей пророк? ибо Бог открыл ему об нас. И много обвиняли себя за дело, которое сделали. Тогда сердцеведец Бог, зная, что они поистине обвиняли себя, открыл об этом авве Епифанию. Пославши за ними, привел их к себе и, утешивши, принял в общение (церковное) и написал архиепископу Александрийскому так: приими чад твоих, ибо они искренно раскаялись" [24]. Сколько поучительного для нас содержит в себе это бесхитростное повествование христианской древности! Им подтверждается великая и для нашего времени, может быть, особенно важная истина, – как опасно самочинное, отрешенное от святоотеческого (иначе – церковного) разума толкование св. Писания. Оно знакомит нас с трогательной простотой отношений между рядовыми христианами и высшими представителями иерархии того времени. Оно показывает нам живую связь, которая существовала тогда между различными православными церквами. В нем же мы находим простодушное свидетельство иноков о первенствующем положении среди тогдашних предстоятелей церквей – римского епископа, что, конечно, нимало не говорит как о его господстве над ними, так, тем более, о его непогрешимости. Но для нашей теперешней беседы особенно ценно в этом рассказе выявление, как я сказал раньше, двоякого рода авторитетов, нравственного и иерархического, причем оба эти авторитета оказались здесь, в противоположность церковно-историческим примерам, не в оппозиции один к другому, а в единомыслии друг с другом. Они не сталкиваются во взаимной борьбе, а согласно разрешают жизненную задачу. Однако и тут явно превосходство и господствующее значение нравственной силы. В самом деле: два инока, ложно поняв одно место Св. Писания и практически применив к себе это ложное понимание, совершают недобрый поступок. Предстоятель Александрийской Церкви, к которой принадлежали иноки, лишает их церковного общения. Огорченные этим, но не вразумленные, они приносят жалобу на своего архипастыря предстоятелю церкви иерусалимской. Тот подтверждает решение архиепископа александрийского. То же повторяется при попытках обращения иноков к предстоятелям церквей антиохийской и римской. И эти согласно подтверждают решения своих предшественников по этому делу, но не убеждают в истинности своих приговоров виновных иноков. Итак, дело прошло по всем инстанциям, восходило к первоепископу римскому, и одно и то же решение изошло из уст всех иерархов. По-видимому, виновным некуда было податься, и оставалось только подчиниться согласному приговору высших епископов и вместе с тем носить неисцельную рану в своей совести, которая не могла примириться с этими приговорами, не соответствовавшими, как казалось инокам, искренности их убеждения, приведшего их к осуждаемому и караемому иерархами поступку. Но милость Божия не оставила их в этом тяжком и, казалось, безвыходном положении: их посетила благодатная мысль обратиться к "святому Божию", к "пророку" Епифанию, епископу кипрскому. Осужденные иерархами, предстоятелями великих церквей, но не примирившиеся внутренне с их приговорами, иноки простирают руки к явному носителю духовно-нравственного начала, к живому сосуду благодати Божией. Но, увы! и здесь они встречают решительное осуждение своему поступку. Однако это осуждение, произнесенное явно по откровению свыше, убеждает страдальцев-иноков в их неправде, приводит к раскаянию и душевному исцелению. Носитель высшего, духовно-нравственного авторитета, исцелив души преступников закона, властно приемлет их в церковное общение с собой и предлагает сделать то же первому судье, инициатору отлучения – архиепископу Александрийскому. Здесь мы еще раз наблюдаем верховное значение духовно-нравственного начала в Церкви, которое в данном случае действовало в согласии с началом иерархическим, не противореча, а восполняя его. Излишне говорить, что такого рода согласие и есть желательная норма церковной жизни, но норма эта является, к сожалению, чаще желаемым идеалом, чем живой действительностью.
... Очень прошу вас, друзья мои, сопоставить церковно-исторические примеры, приведенные мною в последних письмах, с рассуждениями Ю. А. Колемина (письмо 11-е) и Других единомысленных с ним лиц (письмо 12-е). 24 сентября/7 октября 1925 г. г. Петроград.
[1] Биография преп. Максима, отражающая современный уровень исторических знаний о нем, приведена во вступительной статье А. И. Сидорова к новейшему изданию творений святого (Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. 1. Богословские и аскетические трактаты. М.: Мартис, 1993. С. 35-58). [2] Жития святых, на русском языке изложенные по руководству Четьих Миней св. Димитрия Ростовского. Книга пятая (январь). Ч. 2. М., 1904. С. 201-237. [3] Латеранский собор из 150 епископов (большей частью западных) состоялся в 649 г. в Риме. [4] Экфесис – изложение, типос - образец (веры). [5] Апокрисиарий - заведующий внешними делами монастыря (отношениями с государственной властью, имущественными тяжбами и др.). [6] Творения Максима Исповедника. Ч. 1. Сергиев Посад, 1916. С. I-VI. [7] Жития святых, на русском языке изложенные по руководству Четьих Миней св. Димитрия Ростовскаго. Книга пятая (январь). Ч. 2. М., 1904. С. 212. [8] Там же. С. 213. [9] "Девять глав или анафематизмов" - изданный в 633 г. александрийским патриархом Киром акт, имевший целью примирение с умеренными монофизитами; в 7-м пункте этого акта высказывалось учение о едином богомужном действовании во Христе или о единой воле. [10] Там же. С. 216 (курсив М. Новоселова). [11] Отвергнутые Церковью соборы: в Тире (335 г.) созван по повелению Константина Великого; в Антиохии (341 г.) - по повелению Констанция как и собор в Селевкии (359 г.); в Константинополе (360 г.); в Никее (360); в Сирмии (351, 357-359); в Ефесе (449) - так называемый "разбойничий" собор. [12] Речь идет о первом Антиохийском Соборе, состоявшемся в 264 г. [13] Там же. С. 218-219. [14] Там же. С. 220. [15] Там же. С. 220-221. [16] Там же. С. 222. [17] Там же. С. 222-223. [18] Там же. С. 226. [19] Там же. С. 228. [20] См. прим. XIV, 9. [21] 1 Кор. 12, 28. [22] Там же. С. 228-231. [23] Там же. С. 233. [24] Древний патерик, изложенный по главам, 3-е изд. М., 1899. С. 300-301. |
