Михаил Новоселов

ПИСЬМА К ДРУЗЬЯМ

ПИСЬМО ПЯТНАДЦАТОЕ

7 декабря 1924 г.
День св. Амвросия Медиоланского.

Ровно два года тому назад, 7-го декабря, в день св. Амвросия Медиоланского, я отослал вам, мои дорогие, первое свое письмо. Сегодня приступаю к пятнадцатому. Неоднократно выражавшееся вами сочувствие, по поводу моих писем к Вам, служит для меня ободрением и побуждением к продолжению бесед с вами. Молитвы великого Святителя Медиоланского да сопутствуют нашему общению в наступающую третью годину.

Признав в последних письмах непогрешимость Церкви и отвергши непогрешимый авторитет в Церкви, на котором, как вы помните, упорно настаивал иезуит в разговоре с православным (см. 11-е письмо), мы отгородились от католицизма, исказившего догмат о Церкви.

Но, минуя Сциллу католицизма, не попадаем ли мы в Харибду протестантизма? Отвергнув "камень Петров" [1], своеобразно отшлифованный в мастерской Рима, не рискуем ли мы очутиться среди моря песчинок, рассеянных по всему миру смелой рукой Виттенбергского реформатора [2] софистически связывавшего себя и свое дело с именем другого первоверховного апостола, Павла? Отстраняя непререкаемый авторитет и верховную власть римского первосвященнику, не вступаем ли мы в безбрежное море того субъективизма и лжесвободы, которые, с роковой необходимостью, привели протестантов к распылению на множество сект и, в конечном счете, к неверию и материализму?

Возвращаясь к преп. Максиму Исповеднику (См. предыдущее мое письмо - прим. М. Новоселова), спросим: "чем отличается от пути отщепенца Лютера путь, по которому шел верный сын Церкви Максим, подобно Лютеру не считавшийся с авторитетом иерархии, ни с требованием императоров, и смело противопоставлявший свое религиозное сознание "всей вселенной?"

При некотором формальном сходстве действий, сближающих как будто основоположника реформации с великим исповедником Православия, внутреннее, духовное самочувствие и религиозное самосознание того и другого были несходны до противоположности, почему и места, занятые ими в христианском мире, так далеки одно от другого.

Я позволю себе предложить вашему вниманию некий фантастический "диалог" между Мартином Лютером и преп. Максимом, давно мною набросанный под влиянием помысла, сопоставившего жизненные пути этих двух личностей.

– "Я – альфа и омега нового религиозного сознания, освобождающего христианское человечество от многовековых уз духовного рабства и ставящего его лицом к лицу перед живым Богом – через личную веру, личную совесть и Божественное слово, приемлемое личным же разумением", – вещал Лютер.

– "Я – один из многочисленных членов непрестанно растущего Тела Истины, незаметное звено златой цепи, тянущейся изначала, переходящей из века в век и скрепляющей несокрушимой связью причастников Христова Благовестия, единого и неизменного; я – малая отрасль великого, благосеннолиственного Древа, имже покрывается мир", – таково сознание святого Исповедника.

– "Я один воспел песнь новую и не нуждаюсь в поддержке и сочувствии старых певцов. Пусть новые примыкают ко мне в согласии с моей песнью".

– "Я – один из многочисленных участников великого хора, единодушно воссылающего хвалу Духу Истины, и всеусильно стараюсь, чтобы голос мой не нарушал стройной гармонии поющих небесную песнь. Я стремлюсь слиться в этой гармонии с другими, искуснейшими певцами, на которых взираю, как на своих учителей".

– "Я смело пускаюсь в открытое море на одиноком челне моем, не страшась бурь и ненастья".

– "Я страшусь отступить от судов, идущих в стройном порядке и держащих единый путь вслед за передовым кораблем, Кормчий которого Сам Господь".

– "Дух Божий удостоверяет правильность моего пути, и мне не нужно другого руководства в моей жизни и борении с изменившим Христу Римским престолом".

– "Господь говорит мне, что я неизменно пребываю христианином, но я не перестаю проверять себя теми, кто уже совершил путь свой в Боге и чья богоугодная жизнь засвидетельствована Господом во святой Церкви Его. Я стою твердо только в союзе друг-другоприимательной веры, непостыждающей надежды и нелицемерной любви, иначе – в живом союзе с Телом Христовым и святейшими членами Его. Лишь этот союз служит основанием, оправданием, освящением и залогом успешности моей борьбы с уклонившимися в ересь иерархами и царями".

– "Только благодатию, по вере своей, спасаюсь я", – исповедует Лютер.

– "И мой путь спасения указуется и совершается верой и благодатию, но вера моя – и по содержанию, и по внутреннему характеру – есть та, которую содержит и сообщает чадам своим единая, святая вселенская Церковь Христова, и благодать спасения я почерпаю в таинственных недрах той же Матери Церкви".

– "Я отвергаю заблудившуюся историческую Церковь и существовавшую до меня церковную организацию – и остаюсь при церкви невидимой. Я и все мои единоверцы – священники Бога Вышняго, "царственное священство", по Апостолу [3].

– "Я решительно отказываюсь от общения с еретиками-иерархами, но неуклонно держусь истинного русла Церкви видимой, – Христовой, Апостольской, Соборноотеческой, ибо отпадающий от церкви видимой отлучает себя и от невидимой, которая неразрывно сочетана с первой. Чистая, не имеющая пятна и порока, непогрешимая Невеста Христова растет лишь в недрах церкви исторической с ее богоустановленной иерархией и благодатными таинствами".

Простите мне, друзья мои, этот аляповатый "диалог", который все-таки, думаю, проливает свет на суть вопроса, проводя заметную, надеюсь, грань между путем и настроением протестантизма, с одной стороны, и стезей и духом православия – с другой.

Лютера искушал голос змия, шептавшего ему: "будешь превыше вселенского сознания". Несмотря на законность протеста, направление, самочинно и самонадеянно принятое Лютером, привело его к окончательному разрыву с истинным христианством. Он отклонился еще дальше от ствола Вселенской Церкви, чем Рим, от которого он отпал.

Между тем путь, по которому с самоотвержением, смирением и подлинной богопреданностью ступал первый сын Вселенской Церкви, Максим, возвел его в славное достоинство отца ее. Максим явил собою потомству назидательнейший пример безусловной верности Церкви и спасительного противления законной власти, не сохранившей этой верности.

Верность Церкви! Вот тема, требующая к себе усиленного внимания после всего вышесказанного не только в этом письме, но и в предшествующих, по крайней мере, начиная с 11-го.

Ведь если Церковь есть "столп и утверждение Истины", то верность Церкви необходима, чтобы быть нам в согласии с Истиной. Что же значит быть верным Церкви? Как быть верным ей?

Для протестанта – собственно, не существует вопроса о верности Церкви. Во всяком случае, он без особого труда может обойти его.

У католика этот вопрос подменяется другим – вопросом о верности папе: на место непогрешимой Церкви ставится "святейший отец", как "непогрешимый глава Церкви" (См. в 11-м письме беседу иезуита с православным - прим. М. Новоселова). Этим подлогом вопрос весьма упрощается (См. в 12-м письме письмо Ю. Ф. Самарина к баронессе Раден - прим. М. Новоселова), и совесть католика легко успокаивается на папском авторитете, на этом видимом знаке Истины.

Не так просто разрешается этот вопрос в Православии (Советую припомнить содержание всего 11-го письма, к которому тесно примыкает настоящее - прим. М. Новоселова), т. е. в единой святой, соборной и апостольской Церкви, которая, с одной стороны, отвергает, как мы видели, внешний авторитет в вопросах веры, с другой – не мирится с протестантским свободомыслием, разрушающим единство религиозного сознания и жизни.

Отрицая внешний авторитет, а вместе и материальный критерий в области веры, православное сознание, чтобы не попасть в русло протестантизма, дробящего целостный образ Христовой Истины на сотни осколков, призывается к отысканию и указанию критерия внутреннего, духовного. А духовное, как известно, не доказуется, а, будучи воспринимаемо актом живой веры, "обличающей невидимое" (Евр. 11, 1), по существу показуется лишь в религиозном опыте этой веры. Поэтому вопрос о верности Церкви, как носительнице абсолютной духовной Истины, сводится к следующим вопросам: каким путем, по каким вехам нужно идти к "Дому Божию" (1 Тим. 3, 15)? Как войти внутрь его? Как стать живым членом Тела Истины и благодаря этому внутренним ухом слышать голос Истины, в Церкви глаголющий, т. е. голос Христа ("полноты Истины" – преп. Исаак Сирин [4]), ее возглавляющего, и Духа Истины, ее исполняющего?

За разрешением этих вопросов обратимся к многовековому опыту самой Церкви и вопросим излюбленных чад ее, святых Божиих: как они мыслили о верности Церкви и как действовали согласно этой своей мысли?

Прежде всего заглянем еще раз в житие преп. Максима Исповедника и поищем там вех, указующих путь к Истине, хранимой Церковью для спасения людей.

Такие вехи не раз указывал св. Исповедник в своих беседах с уклонившимися от Истины представителями монофелитства. Услышав неправое учение о волях в Господе Иисусе Христе, он указал на их заблуждение и заключил свой ответ им словами: "этого я признать не могу и не научился от святых Отцов так веровать" [5]. В другой раз преподобный изрек: "Из всего Священного Писания, из творений святых учителей и из постановлений соборных (Эти постановления неразрывно связаны с именами свв. Отцов, бывших на том или ином соборе, и их предшественников - прим. М. Новоселова) мы научаемся, что воплотившийся Иисус Христос, Господь и Бог наш, имеет силу хотеть и действовать по Божеству и по человечеству" [6].

Ту же мысль о необходимости сохранять единомыслие не только с евангельским и апостольским, но и со святоотеческим учением – высказывал и сподвижник преп. Максима по борьбе с монофелитством, св. папа Мартин, выражавший готовность умереть за верность "преданиям святых отцов" [7].

Выяснению значения святых Отцов, как самых видных вех на пути Православия, я предполагаю посвятить, может быть, не одно письмо, но сейчас я не буду останавливаться на этом предмете. Подчеркиваю лишь, что для мудрых и непреклонных борцов за истину Православия, преп. Максима и св. Мартина, святые Отцы, их предшественники, служили светочами, озарявшими путь их религиозной мысли и, таким образом, утверждавшими их в правом исповедании. Едва ли нужно прибавлять, что если святые Отцы служили опорой для свв. Максима и Мартина (впоследствии мы увидим, что они служили опорой и для соборных определений), то кольми паче мы с вами, друзья мои, должны искать прибежище в стране Отцов! Что они указуют верный путь к Церкви, т. е. в область абсолютной Истины, об этом свидетельствует сама Церковь, наименовавшая их "святыми Отцами" и этим самым призывающая нас идти по стопам их. Последуем этому призыву и поищем ответа на вопрос: "как быть чаду церковному, если оно смущается каким-нибудь недоумением или сомнением в области веры?" Сказания о святых отцах приходят нам на помощь. Есть чудесная книга – "Древний Патерик" (по-русски – "Отечник"), повествующая о многообразных речениях и действиях угодников Божиих. Из этой книги я и хочу извлечь нечто на пользу душ наших и для уяснения занимающего нас вопроса.

Начну с сравнительно малого заблуждения, в которое впал, впрочем, великий христианин, имевший дар чудотворения. Посмотрим, как он преодолел это заблуждение. Вот что сообщает нам святая книга.

"Авва Даниил рассказывал об одном великом старце, жившем в нижних странах Египта, что говорил он по простоте, будто Мелхиседек есть самый Сын Божий. И возвещено было о нем блаженному Кириллу, архиепископу Александрийскому, и он послал за ним. Зная же, что этот старец чудотворец, и все, о чем он ни попросит. Бог открывает ему, и что от простоты говорил он сие слово, он употребил такое мудрое средство, говоря: авва, у меня есть к тебе просьба. Помысл говорит мне, что Мелхиседек есть Сын Божий, а другой помысл говорит: нет, но человек, первосвященник Божий есть он. Поелику я недоумеваю о сем, то послал за тобою, чтобы ты умолил Бога, дабы Он открыл тебе и узнаем истину. Старец, уповая на свою жизнь, сказал с уверенностью: дай мне три дня, и я вопрошу Бога о сем и возвещу тебе, кто он. Ушедши в свою келлию, он молился о сем Богу и пришедши чрез три дня <...> говорит блаженному, что Мелхиседек есть человек. И сказал ему архиепископ: как узнал ты, авва? Он же сказал: Бог показал мне всех патриархов, так что каждый из них проходил предо мною, начиная с Адама до Мелхиседека, и ангел сказал мне: вот это Мелхиседек, и потому будь уверен, что это так. Уходя, старец и сам проповедывал уже, что Мелхиседек человек. И возрадовался весьма блаженный Кирилл" [8].

Многому учит нас этот правдивый рассказ. Он показывает нам и поучительную заботливость архипастыря о душе, вверенной ему, как епископу страны, где жил старец; свидетельствует и о мудрости архипастыря, который не прибег ни к логическим убеждениям, ни к прещениям со ссылками на веру Церкви относительно данного предмета, а употребил средство вразумления, которое должно было расположить простеца старца с "ровным помыслом" и готовностью пойти навстречу истине, которой противоречила закоренелая его мысль; научает нас эта повесть и тому, что люди, стяжавшие и дар чудотворения, и великое дерзновение к Богу (обратите внимание на слова старца: "дай мне три дня" и след.) могут погрешать мыслью, – правда, погрешать "по простоте" или по доверию к воспринятой ими со стороны мысли, не проверенной должным, им доступным (как увидим ниже) опытом (См. подробное объяснение таких случаев у преп. Отцов Варсануфия Великого и Иоанна в их "Руководстве к духовной жизни" (вопросы 610, 611 и др.) [9] - прим. М. Новоселова). Оставляя в стороне прочие уроки, скажем, наконец, что мы учимся тут за разрешением недоуменных вопросов обращаться прежде всего к Первоисточнику Истины, к Самой Живой и Животворящей Истине, с мольбой об "отверзении ума" нашего (Лк. 24, 45). И мы видим, что давнишнее, надо думать, закоснение в неверной мысли разрешается в три дня ясным откровением Божиим, приводящим заблуждающегося к вере Церкви. Конечно, такое дивное откровение вызвано было той действенной молитвой, которая обычно приобретается многолетним жизненным под вигом, о чем свидетельствует и наименование старца великим и чудотворцем. Но и мы, немощные и нерадивые, научаемся святой Церковью ежедневно прибегать к этому молитвенному средству просвещения себя истиной, ибо Церковь внушает нам ежедневно, и не раз, взывать об этом просвещении к Духу Истины: "Царю Небесный, Утешителю, Душе истины... прииди и вселися в ны…" [10].

Тот же священный Патерик показывает нам, что люди и не столь, по-видимому, молитвенно-дерзновенные, как упомянутый старец, привлекали молитвою просвещающую их религиозное сознание благодать, причем требовавшее уврачевания заблуждение касалось вещи гораздо более существенной, чем та, о которую преткнулся старец. Один инок, по вражьему внушению, усомнился в самом существе христианской веры, в таинстве Евхаристии. Закоснение в этом сомнении грозило гибелью душе инока и требовало скорейшего исцеления. Впрочем, послушаем самого авву Даниила, которому принадлежит и предыдущий рассказ.

"Сказал же и о другом некоем брате: когда было молитвословие в день воскресный и встал он по обыкновению идти в церковь, посмеялся над ним диавол, говоря: куда идешь? в церковь? и зачем? или затем, чтобы получить хлеба и вина? И скажут тебе, что это Тело и Кровь Господа; не подвергай себя посмеянию. Брат поверил помыслу и не пошел в церковь. Братия же ожидали его, ибо такой был обычай, чтобы не начинать молитвословия, пока не соберутся все. Он же медлил; и пришли к нему, говоря: может быть, занемог брат, и найдя его в келлии, спросили у него о причине, почему он нейдет в церковь. Он же, хотя и стыдясь, сказал о причине, однако же говорит им: простите меня, братия: я встал по обыкновению и приготовился идти в церковь, и сказал мне помысл, что не есть Тело и Кровь Христовы то, что ты идешь принять, но (простой) хлеб и вино. Итак если хотите, чтобы я шел с вами, уврачуйте помысл мой о св. приношении. Они же сказали ему: вставай, пойдем с нами, и мы будем просить Бога, чтобы Он открыл тебе Божественную силу, во святой Церкви присутствующую. И вставши, пошел с ними в церковь. И много помолившись о брате Богу, чтобы явлена была ему сила Божественных Таинств, начали совершать службу, а брата поставили среди церкви. И до отпуста [11] не преставал он слезами орошать и обливать лице свое. После же службы, приступивши, спросили его: если что открыл тебе Бог, расскажи нам, чтобы и мы получили пользу. Он же с плачем начал говорить им: когда был канон псалмопения <...> и прочитано было учение Апостольское и вышел диакон читать Евангелие, я видел, что кровля церкви раскрылась и видно было небо, и каждое слово Евангелия было как огонь и восходило до небес. Когда же было окончено святое Евангелие и вышли клирики из диаконника [12], имея святых Тайн причастие, я видел, что опять отверзлись небеса и сходил огнь и со огнем множество святых ангелов, и среди них другие два чудные лица, красоты которых нельзя и рассказать. И было сияние их, как молния, и среди двух лиц малый отрок. И святые ангелы стали вокруг святой Трапезы, а два лица над нею, и отрок в средине их. И когда были окончены святые молитвы и приблизились клирики раздробить хлебы причащения, я видел, что два лица стали держать младенца за руки и ноги, и взяли нож и закололи его и источили кровь его в потир [13], и, рассекши тело его, положили на верху хлебов, и сделались хлебы телом. Когда подходили братия принимать, давалось им тело, и когда взывали они, говоря: аминь, становилось оно хлебом в руках их. Когда и я пришел принять, дано мне было тело, и я не мог вкусить его, и услышал голос, говорящий мне: что не принимаешь? не то ли это, чего ты искал? а я сказал: милостив будь ко мне, Господи! Тела не могу я вкусить. И сказал мне: если бы мог человек вкушать тело, тело и обреталось бы, как ты видел, но поелику никто не может вкушать мясо, посему учредил Господь хлебы для причастия. Итак, с верою ли примешь то, что держишь в руке твоей? И я сказал: верую, Господи. И когда я сказал сие, тело, которое держал я в руке моей, стало хлебом, и, возблагодарив Бога, принял я святую просфору. Когда же окончилась служба и пошли клирики в свое место, я видел опять младенца среди двух животных, и когда клирики потребили Святые Дары, я видел, что опять открылась кровля церкви и Божественные Силы вознеслись на небеса. Услышав сие, братия вспомнили Апостола, говорящего: Пасха наша за ны пожрен бысть Христос" [14]. И в умилении пошли в келлии свои, прославляя и хваля Бога, творящего великие чудеса" [15].

Обращаю ваше внимание, друзья мои, на следующие обстоятельства: 1) неверие или, точнее, сомнение только что вошло в душу, искушаемую врагом; 2) искушаемый поддался диавольскому внушению, но не утвердился в нем и охотно пошел навстречу братии, озабоченной его духовным состоянием; 3) братия усиленно о нем молилась, но он с сокрушением молил Господа о вразумлении, как бы чувствуя, что он не прав в своем сомнении; 4) соборная молитва их перед и во время литургии была услышана, и Господь чудесным образом, за литургией же, ответил на нее откровением истины, вразумив искушаемого и укрепив, конечно, истинную веру братии.

Вы сами, мои дорогие, можете сопоставить оба приведенные мною полностью повествования и сделать какие-либо дополнительные выводы. Ради этого отчасти я и привел эти рассказы целиком, хотя и мог бы передать сущность дела в немногих словах; но тогда утратились бы необходимые оттенки, им присущие, и изъят был бы духовный аромат, которым преисполнены эти сказания христианской древности.

Несмотря на желание не растягивать излишне своего письма, я не могу удержаться, чтобы не привести еще одного рассказа из Патерика. Хотя рассказ этот имеет большое сходство с предыдущим, но в нем есть некоторая особенность, которую мне хотелось бы подчеркнуть в Вашем сознании. Итак, не поленитесь еще послушать древнего повествователя.

"Рассказал <... > авва Даниил, говоря: сказал отец наш авва Арсений о некотором скитянине, который велик был по жизни, но прост в вере, заблуждался же по своему невежеству и говорил, что не по существу бывает Телом Христовым хлеб, который принимаем мы, но что он только образ. И услышали два старца, что он говорит такие слова, и зная, что он велик по жизни, рассудили, что он говорит в незлобии и простоте, и пришли к нему и говорят ему: авва! слышали мы речь некоего неверного, который говорит, что хлеб, который принимаем мы, не есть по существу Тело Христово, а только образ его. Старец же сказал: это я говорю. Они же увещевали его, говоря: не так держи, авва, а как предала вселенская Церковь. Ибо мы веруем, что самый хлеб есть Тело Христово, и самая чаша есть Кровь Христова поистине, а не образно. Но как в начале взяв персть от земли, образовал (Бог) человека по образу Своему, и никто не может сказать, чтобы он не был образом Божиим, хотя и непостижимо, так и о хлебе, о котором сказал Он: Это Тело Мое [16], веруем, что оно поистине Тело Христово. Старец же сказал: если не буду убежден делом, не уверюсь. Они же сказали ему: помолимся Богу в сию седмицу о сем Таинстве и веруем, что Бог откроет нам. Старец с радостию принял слово сие, и молился Богу, говоря: Ты, Господи, знаешь, что я не по злобе не верую, но чтобы не заблуждаться мне от истины, открой мне, Господи Иисусе Христе, что истинно. Но и старцы, удалясь в келлии свои, молили Бога, говоря: Господи Иисусе Христе, открой старцу, что есть сие Таинство, чтобы он уверовал и не погубил труда своего. И услышал Бог обоих, и когда кончилась седмица, пришли они в воскресный день в церковь, и отдельно одни сели на рогоже, в средине же был старец. Отверзлись же умные очи их, и когда был положен хлеб на святую Трапезу, только они трое увидели как бы младенца. И когда простер пресвитер руку раздробить хлеб, вот ангел Господень сошел с неба, имея нож, и заклал младенца и источил кровь его в чашу. Когда же пресвитер раздроблял хлеб на малые части, и ангел отсекал от младенца небольшие части. Когда же подошли принять святое приобщение, дана была старцу одному только плоть окровавленная. И увидев сие, он ужаснулся и воззвал, говоря: верую. Господи, что хлеб, предлагаемый на Престоле, есть Тело Твое и Чаша есть Кровь Твоя. И тотчас плоть в руке его сделалась хлебом, как бывает в Таинстве, и принял он, благодаря Бога. И сказали старцы: Бог знает человеческую природу, что не может она есть сырую плоть, и потому прелагает Тело Свое в хлеб и Кровь Свою в вино, для приемлющих сие с верою. И благодарили Бога о старце том, что не попустил Бог погибнуть трудам его, и все трое с радостию пошли в келлии свои" [17].

Особенность этого сказания, сравнительно с предыдущим (на которую я хотел обратить Ваше внимание), та, что мнение о св. Евхаристии "великого по жизни, но простого по вере" скитянина было, очевидно, не результатом недавнего вражьего смущения, не налетевшим только что сомнением, а глубоким, давнишним убеждением. Поэтому на совет старцев, встревоженных опасным заблуждением собрата, совет, чтобы он держался учения вселенской Церкви, он решительно ответил: "если не буду убежден делом, не уверюсь". Правда, он охотно принял предложение старцев искать разрешения вопроса соборной молитвой, однако для снискания от Господа должного вразумления потребовалась целая седмица, в течение которой молились и старцы, и скитяне, чтобы Господь открыл истину о св. Евхаристии. Большая закоренелость в заблуждении понуждала и к более длительному молитвенному подвигу.

От неизвестных нам по имени подвижников перейдем к лицам, хорошо нам знакомым, и удостоверимся чрез их собственный опыт в том, что первым средством, к которому следует обращаться для разрешения недоуменных вопросов веры – есть молитва.

"Некоторые братья, – повествует одно древнее сказание, – предложили св. Антонию Великому слова из книги Левит. Антоний пошел в пустыню, и за ним тайно последовал Аммон, знавший его обыкновение. Отошел далеко Антоний, стал на молитву и громким голосом воззвав "Боже! Пошли Моисея изъяснить мне слова сии". И Аммон слышал, что голос стал говорить с ним, а силы слов не понял" [18].

Итак, по словам Аммона, человека очень близкого к преп. Антонию, последний имел обыкновение искать в молитве вразумления Божия в случае приключавшихся недоумений, когда последние, как видите, относились и к частному, может быть, не очень существенному, вопросу веры.

А вот еще два в высшей степени поучительных примера, призывающих нас к признанию молитвы, этой, по общецерковному сознанию, – "царицы добродетелей" [19], главным путем к истине среди тьмы заблуждений, окутывающих нас и вплетающихся в нашу жизнь.

Вы слышали, надеюсь, мои дорогие, о св. Пахомии Великом, современнике св. Антония Великого (св. Антоний родился в 251 г., а св. Пахомии около 292 г.). Он положил начало общежительному иночеству, за что был весьма восхваляем св. Антонием, основателем и представителем отшельничества. У св. Пахомия был удивительный по жизни и необычайным духовным дарованиям ученик – преп. Феодор, о котором много поразительных вещей сообщает достоверный свидетель его деяний, живший с ним много лет, Аммон, впоследствии епископ. Феофил, папа Александрийский, просил названного Аммона сообщить, что известно ему о жизни преп. Феодора, и Аммон епископ написал папе большое письмо "о житии и делах Пахомия и Феодора". Небольшую, но поучительную и душеполезную выдержку из этого письма я и предложу вам сейчас, друзья мои. Внимайте же!

"...Когда Пахомии посещал другие монастыри, Феодор в монастыре, называемом Вав [20], исполнял некоторое препоручение св. Пахомия. Здесь, узнав от некоторых людей, пришедших из Александрии, о том, что говорят Ариане о Единородном Сыне Божием, молил Бога об избавлении рода человеческого от заблуждения и во время своей молитвы увидел три светлые столпа, которые имели совершенное сходство между собою, и слышал голос, который говорил ему: "не обращай внимания ни на взаимное расстояние сих столпов, ни на величину, но только на совершенное сходство их; ибо нет в мире ни одного предмета, который мог бы представлять собою совершенно Отца, и Сына, и Святого Духа". Пахомии, услышав о сем от Феодора, сказал ему: "Поелику ты способен был видеть и слышать откровение: потому оно тебе показано и изъяснено. Я сам вскоре после того, как избрал уединенную жизнь, был убеждаем сперва последователями Мелетия Ликополитанского, и потом Маркионом, чтобы принадлежать к ним и иметь одинакие с ними мысли. Я был в недоумении, а наипаче, когда узнал, что есть и другие ереси, из которых каждая утверждает, что в ней находится истина. Посему со слезами молил 9 Бога, чтобы Он открыл мне, где находится истина: ибо я приведен был в совершенное недоумение. В продолжение молитвы я пришел в исступление, видел, что вся поднебесная покрыта как бы ночным мраком, и слышал с различных сторон слова: "здесь истина".

Я примечал, что на каждый голос, произносивший слова сии, шли многие люди, которые взаимно вели друг друга во тьме. На восточной стороне вселенной на возвышенном месте видел я светильник, сияющий подобно утренней звезде, и отсюда слышал голос, который говорил мне: "не обманывайся теми голосами, которые зовут тебя во тьму, но последуй сему свету, потому что в нем находится истина". Вскоре после сего я слышал еще голос, который говорил мне: "сей светильник, который видишь ты сияющим подобно утренней звезде, будет некогда сиять светлее солнца. Ибо он означает проповедь Евангелия Христова, возвещаемого во святой Его Церкви, в которой ты крещен. Голос, отсюда выходящий, есть голос Христов. Он зовет чрез Александра, Епископа Александрийской церкви. Прочие голоса, которые слышны из мрака ересей, происходят от диавола. Он зовет к себе чрез начальника каждой ереси и многих увлекает в заблуждение". Потом, увидевши, что многие в светлой одежде идут к светильнику, я благословил Бога, и, оставивши тех, которые хотели увлечь меня в заблуждение, вознамерился жить вместе с человеком Божиим Палемоном, подражателем святых мужей, и жил с ним, доколе не пришел ко мне Ангел Господень и не сказал: "согревай приходящих к тебе тем огнем, который возжен в тебе Богом". При руководстве сего Ангела и при содействии Божием я устроил сии монастыри".

"Знай, Аммон (Это говорит то же лицо (старец Елурион или монах Авзоний. – прим. ред.), которое передавало и все предыдущее Аммону, жившему еще тогда в монастыре, а теперь воспроизводящему в своем письме к папе Феофилу все там слышанное и виденное - прим. М. Новоселова), что и Афанасий, Епископ Александрийской Церкви (Преемник по епископской кафедре вышеупомянутого епископа Александра - прим. М. Новоселова), исполнен Святого Духа; ибо Пахомий рассказывал нам: "Когда Афанасий возведен был на степень Епископа, и некоторые неблагонамеренные люди, видя молодость его (Св. Афанасий поставлен епископом Александрийской Церкви, имея 30 лет от рождения - прим. М. Новоселова), осуждали определение Божие о нем, и хотели произвесть раскол в Церкви Божией, Дух Святый сказал мне: "Я поставил его столпом и светильником Церкви, и он из любви ко Христу будет переносить многие скорби и клеветы от людей, но, при содействии Христа победивши все искушения, будет проповедывать Церквам истину Евангелия" [21].

Минуя полтора тысячелетия, перенесемся в 19-й век и попросим почти нашего современника засвидетельствовать перед нами, как горячая и самоотверженная молитва к "Отцу светов" [22] извела боголюбивую душу из мрака окружавших ее многообразных заблуждений в "чудный свет" [23] Христовой истины и утвердила в ограде Церкви, яже есть "столп и утверждение Истины" [24].

Из трогательной и местами потрясающей душу исповеди даровитейшего и в высокой степени духовно-благоустроенного епископа Игнатия Брянчанинова я извлеку небольшой сравнительно отрывок, относящийся к тому периоду жизни юного богоискателя, когда совершился благодатный, спасительный перелом в его религиозном сознании, определивший собою навсегда его дальнейшую духовно-прекрасную судьбу.

"... Когда я был пятнадцатилетним юношею, несказанная тишина возвеяла в уме и сердце моем, – пишет на сороковом году своей жизни Брянчанинов, будучи архимандритом и настоятелем Сергиевой пустыни [25]. – Но я не понимал ее, я полагал, что это – обыкновенное состояние всех человеков. Таким вступил я в военную и вместе ученую службу, не по своему избранию и желанию. Тогда я не смел, не умел желать ничего: потому что не нашел еще Истины, еще не увидел Ее ясно, чтобы пожелать Ее. Науки человеческие, изобретения падшего человеческого разума, сделались предметом моего внимания: к ним я устремился всеми силами души; неопределенные занятия и ощущения религиозные оставались в стороне. Протекли почти два года в занятиях земных: родилась и уже возросла в душе моей какая-то страшная пустота, явился голод, явилась тоска невыносимая, – по Боге. Я начал оплакивать нерадение мое, оплакивать то забвение, которому я предал веру, оплакивать сладостную тишину, которую я потерял, оплакивать ту пустоту, которую я приобрел, которая меня тяготила, ужасала, наполняя ощущением сиротства, лишения жизни! И точно – это было томление души, удалившейся от истинной жизни своей – Бога...

<...> Понятия мои были уже зрелее; я искал в религии определенности. Безотчетные чувствования религиозные меня не удовлетворяли; я хотел видеть верное, ясное, Истину. В то время разнообразные религиозные идеи занимали и волновали столицу северную, препирались, боролись между собою [26]. Ни та, ни другая сторона не нравились моему сердцу; оно не доверяло им, оно страшилось их.

<...> Мой ум был весь погружен в науки, и вместе с тем горел желанием узнать – где кроется истинная вера, где кроется истинное учение о ней, чуждое заблуждений и догматических и нравственных. Между тем предстали взорам уже грани знаний человеческих в высших, окончательных науках. Пришедши к граням этим, я спрашивал у наук: "Что вы даете в собственность человеку? Человек вечен, и собственность его должна быть вечна. Покажите мне эту вечную собственность, это богатство верное, которое я мог бы взять с собой за пределы гроба! Доселе я вижу только знания, даваемые, так сказать, на поддержание, оканчивающиеся землею, не могущие существовать по разлучении души с телом".

Допросив в отдельности каждую науку – математику, физику, химию и философию, упомянув мельком о географии, геодезии, языкознании, литературе и искусстве. Брянчанинов пришел к заключению, что "все они для земли; потребность в них для человека оканчивается с окончанием земной жизни, – большею частию гораздо ранее" "Если все время земной жизни употреблю для снискания знаний, оканчивающихся с жизнию земною – что возьму с собою за пределы грубого вещества?.." – спрашивал юноша. "Науки! – восклицал он, – дайте мне, если можете дать, что-либо вечное, положительное, дайте ничем неотъемлемое и верное, достойное назваться собственностью человека! – Науки молчали!.."

"За удовлетворительным ответом, за ответом существенно нужным, жизненным, обращаюсь к вере, – продолжает Брянчанинов. – Но где ты скрываешься, вера истинная и святая? Я не мог тебя признать в фанатизме, который не был запечатлен Евангельскою кротостью: он дышал разгорячением и превозношением! Я не мог тебя признать в учении своевольном, отделяющемся от Церкви, составляющем свою новую систему, суетно и кичливо провозглашающем обретение новой, истинной веры христианской чрез восемнадцать столетий по воплощении Бога Слова (Речь идет о разных религиозных течениях, распространявшихся в Петербурге в начале 20-х годов прошлого столетия - прим. М. Новоселова). Ах, в каком тяжком недоумении плавала душа моя! Как она томилась ужасно! Какие на нее восставали волны сомнений, рождавшиеся от недоверчивости к себе, от недоверчивости ко всему, что шумело, вопияло вокруг меня, – от незнания, невидения истины! " [27]

Куда же обратился, наконец, юный ревнитель Истины в своих поисках "веры истинной и святой"? Каким путем обрел он скрытую жемчужину, по которой так тосковала душа его?

"И начал я, – говорит он, – часто, со слезами, умолять Бога, чтобы Он не предал меня в жертву заблуждению,

чтобы указал мне правый путь, по которому я мог бы направить к Нему невидимое шествие умом и сердцем. Внезапно предстает мне мысль... сердце к ней, как в объятия друга. Эта мысль внушила изучить веру в источниках – в писаниях Св. Отцов. "Их святость", говорила она мне – "ручается за их верность: их избери себе в руководители". Повинуюсь. Нахожу способ получать сочинения святых угодников Божиих; с жаждою начинаю читать их, глубоко исследовать. Прочитав одних, берусь за других, читаю, перечитываю, изучаю. Что прежде всего поразило меня в писаниях Отцов Православной Церкви? – Это – их согласие, согласие чудное, величественное. Осьмнадцать веков, в устах их, свидетельствуют единогласно единое учение, учение Божественное" [28].

Это поразившее Брянчанинова единство святоотеческого учения он художественно изображает в следующих словах: "Когда в осеннюю, ясную ночь гляжу на чистое небо, усеянное бесчисленными звездами, столь различных размеров, испускающими единый свет, тогда говорю себе: таковы писания Отцов. Когда в летний день гляжу на обширное море, покрытое множеством различных судов с их распущенными парусами, подобными белым лебединым крыльям, судов, бегущих под одним ветром, к одной цели, к одной пристани, тогда говорю себе: таковы писания Отцов. Когда слышу стройный многочисленный хор, в котором различные голоса в изящной гармонии поют единую песнь Божественную, тогда говорю себе: таковы писания Отцов".

"Какое между прочим учение нахожу в них?" – задает себе вопрос Брянчанинов, – и отвечает: "Нахожу учение, повторенное всеми Отцами, учение, что единственный путь к спасению, – последование неуклонное наставлениям святых Отцов". "Видел ли ты, говорят они, – кого прельщенного лжеучением, погибшего от неправильного избрания подвигов – знай: он последовал себе, своему разуму, своим мнениям, а не учению Отцов [29], из которого составляется догматическое и нравственное предание Церкви. Им она, как бесценным имуществом, пропитывает чад своих".

"Мысль эта (Мысль обратиться к изучению свв. Отцов - прим. М. Новоселова) послана Богом, от Которого всякое даяние благо [30], от Которого и мысль благая, – начало всякого блага, – заключает Брянчанинов. – Так утверждают Отцы, так явствует из самой сущности дела (Св. Иоанн Златоуст, 7-я молитва на сон грядущим, 2-я половина, прошение 4-е: "Господи, даждь ми мысль благу" [31] - прим. М. Новоселова).

Мысль эта была для меня первым пристанищем в стране истины. Здесь душа моя нашла отдохновение от волнения и ветров. Мысль благая, спасительная! Мысль – дар бесценный всеблагого Бога, хотящего всем человекам спастись и... прийти в познание истины! Эта мысль соделалась камнем основным для духовного созидания души моей. Эта мысль соделалась моею звездою путеводительницею! Она начала постоянно освещать для меня многотрудный и многоскорбный, тесный, невидимый путь ума и сердца к Богу. Взглянул на религиозный мир из этой мысли, и увидел: причина всех заблуждений состоит в неведении, в забвении, в отсутствии этой мысли" [32].

Много написал я вам, друзья мои, но многого не сказал из того, что предполагал сказать в этом письме, а между тем письмо достигло таких размеров, что пора подумать и о конце его. Итак, отлагая недосказанное до следующей беседы, постараюсь сделать некоторые выводы из предыдущего. Буду по возможности краток.

Во-первых, обращаю ваше внимание на то, как разнообразны (и по содержанию, и по значению) духовные нужды и недоумения тех лиц, о которых шла речь в приведенных мною сказаниях.

Во-вторых, все их духовные затруднения разрешались одним средством "молитвой, но молитвой, не возникшей в душе внезапно под влиянием известного факта (Не исключается действенность иногда и такой молитвы - прим. М. Новоселова), а такой, которая и раньше жила в душе, питаемая религиозным подвигом. Представившаяся духовная нужда лишь направила молитвенную силу на известный предмет, к известной цели.

В-третьих, заметьте, как многообразны способы, которыми Небо отвечает на молитвенные вопли жителей земли, впрочем, большею частью, таких, подлинное "жительство" которых "на небесах" (Флп. 3, 20). Вы встречаетесь тут с видениями, откровениями, потусторонними гласами, наконец, – с мысленным озарением, которое, просвещая сознание человека, направляет его на путь истины. Последнее мы наблюдали, например, в жизни еп. Игнатия Брянчанинова. То же благодатное озарение имело, конечно, место и у таких ярких выразителей православного учения в борьбе с еретиками, каким был, например, преп. Максим Исповедник. В то время как преп. Пахомию указывалось голосом свыше, что он просто должен следовать за епископом Александрийским Александром, известным ратоборцем против Ария и ариан, преп. Максим являлся столь духовно-просвещенным благодатию (Я не говорю о естественных его дарованиях и широкой образованности, которые, будучи не меньшими, если не большими, у Оригена, не охранили последнего от гибельных заблуждений - прим. М. Новоселова) в мысленной области, что сам, непосредственно, отстаивал с блестящим успехом истину Церкви против еретического суемудрия, опираясь при этом (нелишне припомнить) на предшествовавших ему столпов православия, свв. Отцов.

В-четвертых, следует отметить, что упоминаемые в повестях лица находились в ограде Церкви, более или менее питаясь ее соками, дыша ее благодатным воздухом, соприкасаясь, иногда очень тесно, с братиями по вере, носителями вселенской Христовой Истины, живя в атмосфере взаимной духовной заботливости, словом – в общении с Телом Христовым. Обращаю особенно ваше внимание на эту сторону дела, о которой нам предстоит еще беседовать впоследствии.

Наконец, знаменательно, что благодатная мысль, как плод и дар горячей, слезной молитвы, озарившая почти современную нам юную душу духовно-одинокого богоискателя – раба Божия Димитрия (Брянчанинова, впоследствии епископа Игнатия), была той мыслью, которая составляла основное, в известном смысле, ядро верований славных, древних исповедников Православия, преп. Максима и св. папы Мартина, не раз упоминавшихся мною в этом письме. Эта мысль есть – как было указано выше и как будет показано, надеюсь, в следующих письмах – неотъемлемая мысль Церкви, а именно, что святые Отцы, это – стержень Церкви, за который должны крепко держаться чада ее, если хотят сохранить верность Телу Истины и не выпасть из спасительного русла единой, святой, соборной и апостольской Церкви.

На этом я и закончу настоящую беседу, в надежде продолжить ее в ближайшем будущем.

Прошу молитв ваших, друзья мои, и снисхождения к обычному многословию моему.

Ваш брат о Господе.

[1] Мф. 16, 18.

[2] Речь идет о Лютере, докторе богословия Виттенбергского университета, который начал в этом городе движение Реформации, вывесив в 1517 г. на дверях дворцовой церкви 95 тезисов против католического учения об индульгенциях.

[3] 1 Пет. 2, 9.

[4] "Будем же всегда молиться Господу так: да воссияет в сердцах наших истина Твоя, Христе, полнота истины..." (Слова подвижнические. Слово 40 (о поклонах и прочем) // Творения иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина, подвижника и отшельника, бывшего епископом христолюбивого града Ниневии. 2-е изд. Сергиев Посад, 1893. С. 175).

[5] Жития святых, на русском языке изложенные по руководству Четьих Миней св. Димитрия Ростовскаго. Книга пятая (январь). Ч. 2. М., 1904. С. 213.

[6] Там же. С. 230.

[7] Когда император Констанс потребовал от избранного в 649 г. на римскую кафедру папы Мартина принять учение монофелитов, святитель ответил: "Если бы даже весь мир принял это противное православию учение, то и в таком случае я бы его не принял, и хотя бы пришлось претерпеть смерть, не отступлю от евангельского и апостольского учения и святоотеческого предания" (Жития святых, на русском языке изложенные по руководству Четьих Миней св. Димитрия Ростовского. Книга восьмая (апрель). М„ 1906. С. 203).

[8] Древний патерик, изложенный по главам. 3-е изд. М., 1900. С. 336-337.

[9] Преподобных отцев Варсануфия Великого и Иоанна руководство к духовной жизни в ответах на вопрошения учеников, 4-е изд. СПб., 1905.

[10] Молитва Святому Духу.

[11] Отпуст - название той части православного богослужения, которою оно заканчивается и молящиеся "отпускаются" из храма.

[12] Диаконник (ризница, сосудохранительница) - особое место в храме, где хранятся облачения и утварь; заведывание этим помещением в древности было обязанностью диакона.

[13] Потир (от греч. ποτηρ) - св. чаша, из которой причащаются православные христиане.

[14] 1 Кор. 5, 7.

[15] Древний Патерик. С. 337-339.

[16] Мф. 26, 26 и др.

[17] Древний Патерик. С. 334-336.

[18] Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. СПб., 1871. С. 12-13.

[19] Ср.: "Глава добродетелей - молитва" (Сочинения епископа Игнатия (Брянчанинова). Т. 1. 3-е изд. СПб., 1905. С. 132).

"Необходимее всех подвигов - молитва" (Невидимая брань. Творения преп. Никодима Святогорца. М., 1904. С. 181).

"Мать всех добродетелей – молитва" (Творения преп. отца нашего Нила, подвижника Синайскаго. М., 1859. Ч. 3. С. 256).

"Дело молитвы выше других" (Преп. Макарий Египетский. Духовные Беседы, 4-е изд. Сергиев Посад, 1904. С. 373).

"Молитва - основание всякого блага" (Творения иже во святых отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольскаго. Т. 2. Ч. 2. СПб., 1896. С. 837).

[20] Один из монастырей, основанных св. Пахомием в Фиваиде в Тавеннской пустыне, второй по времени построения, но первый по многочисленности монахов и славе своей.

[21] Письмо еп. Аммона к Феофилу, Папе Александрийскому, о жизни и делах Пахомия и Феодора // Христианское Чтение. СПб., 1827. Ч. 26. С. 18-22.

[22] Иак. 1, 17.

[23] 1 Пет. 2, 9.

[24] 1 Тим. 3, 15.

[25] Троице-Сергиева первоклассная (с 1836 г.) мужская пустынь, основанная в начале XVIII в., находилась в 19 верстах от Санкт-Петербурга. Св. Игнатий был настоятелем этого монастыря в течение 24-х лет (1834-1857).

[26] "Из различных путей, которыми русские образованные люди <...> в то время стремились к достижению христианского идеала, наибольшим вниманием и предпочтением пользовались библейский пиетизм и тяготение к католичеству, но Брянчанинов и Чихачев <...> избрали третье, которое тогда только обозначалось и потом довольно долго держалось в обществе: это было православие в духе митрополита Михаила <Десницкого>" (Инженеры-бессребреники // Лесков Н. С. Собр. соч. В 11-ти т. Т. 8. М., 1958. С. 236).

[27] Епископ Игнатий. Плач мой // Сочинения. Т. 1. СПб., 1865. С. 633-639.

[28] Там же. С. 640.

[29] Преподобного отца нашего аввы Дорофея душеполезные поучения и послания. Поучение 5-е. М., 1856. С. 77-78.

[30] Иак. 1; 17.

[31] Православный Молитвослов и Псалтирь. М., Издание Московской Патриархии, 1988. С. 18.

[32] Епископ Игнатий. Цит. соч. С. 640-641.