Необходимо отдельно рассмотреть такое психопатологическое явление как одержимость. С одержимостью приходится иметь дело как священникам, так и психотерапевтам. Поскольку благодаря огромному литургическому и аскетическому наследию Православной Церкви пастырям известны некоторые способы и методы работы с бесноватыми людьми, хочется обратиться и к врачам-психотерапевтам. Попытаемся осветить проблему не только с точки зрения пастырской практики, но и с позиций психиатров, работавших с проблемами одержимости.
Как упоминание бесноватости как психопатологического явления, так и скептически-снисходительное отношение к этой проблеме известно издревле. Архиепископ Иоанн Шаховской так комментирует Евангельский отрывок, повествующий об исцелении Христом Гадаринских бесноватых:
«Если бесы, после своего изгнания из человека, совсем ушли бы с земли в свою бездну, люди имели бы случай подумать, что бесноватого мучили не бесы, а какая-нибудь простая физическая болезнь. Например, «нервы», на которые в наш век очень легко ссылаться ученым и неученым людям. Никто, конечно, не знает в мире, каким образом физические ниточки в теле человека могут порождать чисто нравственные явления добра и зла: например, заставлять людей благословлять Имя Божие или страшными словами хулить это благословенное Имя. Но слово «нервы» объясняет для некоторых людей все. Им делается сразу ясной вся тайна жизни.
Благодушный и очень современный «позитивизм» этот имеет ныне многих сторонников, несмотря на все события в мире и на быстрое приближение мира к последнему Дню Господню.
Гадаринские жители тоже, может быть, как-нибудь по-житейски, по-своему объяснили бы исцеление бесноватого, если бы не пострадали бы от бесов.
Зная это неверие человеческое, Господь все делал, чтобы научить людей веровать в невидимый мир». [1]
Если врач не знаком с Евангельским учением о возможности существования в человеке скрывающихся под той или иной симптоматикой психоболезни демонических сил, он рискует залечить средствами фармацевтической медицины больного, который поврежден духовно, нуждается в исключительно религиозном подходе к лечению своего заболевания.
Один западный исследователь считает, что
«беснование нельзя смешивать с психической болезнью; это особое состояние души. Расстройство, замечаемое в особенностях поведения бесноватого, происходит не от болезненного состояния мозга или других органов, но от насильственного и разрушительного воздействия какой-то посторонней воли. Поэтому исцеление бесноватого не зависит от врачебной науки и может совершиться только нравственным воздействием духа на дух. Правда, беснование сопровождается иногда настоящими болезнями: некоторые чувства становились бездейственными, бесноватый или ничего не видел и не говорил, или подвергался корчам и припадкам. Но это расстройство органической жизни бесноватого находилось в зависимости от насильственного действия духа, который обладал им. Единство, связующее душу и тело таково, что расстройство душевное влечет за собою и расстройство органическое». [2]
Теперь будет уместным привести описание явления одержимости демоническими силами с позиции авторитетного православного пастыря:
«Явления беснования характеризуются тем, что на святое для христиан, произносят ругательства, хуления, выкрикивают непристойные слова, корчатся и впадают в различного рода судорожные состояния. Иногда при этом они проявляют большую физическую силу, сопротивляясь тем, кто, например, хочет их приблизить к какому-нибудь священному предмету.
Эти больные говорят иногда не от своего имени, а в минуты просветления сознают себя во власти враждебных сил и очень страдают. Лица их, особенно во время припадков, выражают крайнее мучение и производят, в то же время, отталкивающее впечатление». [3]
Современная психиатрия выделяет признаки, отличающие одержимого демоническими силами человека от душевнобольного. Профессор Эстеррейх так характеризует одержимость:
«Внешний образ состояния одержимости отличается полнейшим изменением личности. Создается впечатление, что одержимый оказался под господством совершенно чуждой индивидуальности. Характерные признаки периода от первичной и вторичной личности таковы:
— быстрое изменение выражений лица от дружественной к отвратительной гримасе;
— стремительный поворот настроения:
— период от высокого женского сопрано к глубокому басу;
— принятие новой индивидуальности с новым содержанием сознания.
Это четыре психические метаморфозы сопровождаются обычно могучими моторными явлениями. Одержимый испытывает приступы ярости, дикого движения в членах, судороги, приступы гнева, пытается совершить насилие над окружающими. Часто бывает, что слабые женщины способны усиленно сопротивляться трем-четырем сильным мужчинам. Одержимые часто извергают хулу и проклятие на Троицу и заявляют о своем отвращении к Слову Божию.
В отношении субъективного состояния одержимого различают сомнабулическую и люцидную формы одержимости. Сомнабулическая форма характеризуется потерей первичного сознания в состоянии одержимости. Из сознания в момент пароксизма говорит какое-то второе «я». Переход от первого ко второму сознанию совершается внезапно и непосредственно. Первое сознание угасает. Угасает способность воспоминания. В среде верующих это второе «я» считается бесом; рационалисты прошлого века этим вторым «я» считали душу какого-то злочастного мертвеца.
Люцидная форма одержимости характерна тем, что одержимый не теряет в своем заболевании своего нормального состояния и сознания. Даже в моменты пароксизма атакуемый наблюдает за своим собственным состоянием и пытается господствовать над ним, хотя оно и воспринимается им, как чуждое. Даже и во время жестоких моторных принудительных явлений сознание порою остается совершенно ясным и неомраченным». [4]
Далее он пишет, что
«в истории Христианской Церкви, прежде всего в средние века, наблюдалось чрезвычайно огромное число случаев одержимости. Важно отметить и то, что одержимые, как правило, противятся Богу, Слову Божию, Христу, Духу Святому и всякому христианскому содержанию веры. В разные времена Церкви главным признаком одержимости является хула на Троицу». [5]
В своей книге он приводит клинический пример одержимости. У двадцатичетырехлетней девушки в момент приступа одержимости
«какой-то глубокий мужской голос говорил из нее и с горькой насмешкой нападал на все, что относилось к религии. А в нормальном состоянии эта девушка благочестиво молилась. Такие состояния деперсонализации хорошо известны в современной психологии и психиатрии, как особые болезненные симптомы при шизофрении, меланхолии (эндогенной депрессии) и психастении. Заметим, что характерным признаком одержимости является тот факт, что все болезненные симптомы упомянутых болезней не соответствуют образу одержимости. Явление одержимости нельзя подвести под эти классические образы болезней. Сопротивление при одержимости вполне отличается от религиозных бредовых идей психотиков. Только богохульство, ненависть против Христа — постоянные явления, сопровождающие одержимость». [6]
Некоторые проявления одержимости не могут быть объяснимы современной психиатрией как симптомы душевных заболеваний. Профессор Эстеррейх пишет, что
«одержимые в состоянии пароксизма начинали говорить на чужих языках или проявляли пророческое ясновидение и телепатические способности. И объяснить это с рациональной точки зрения невозможно, а с библейской все ясно: это говорят бесы, они знают многие языки и могут их подделывать». [7]
Другой психиатр — Лехлер, выделяет семь признаков одержимости, это:
«— двойной голос,
— ясновидение,
— пароксизмы,
— огромная телесная сила,
— сопротивление всему, что от Бога,
— освобождение при приступах,
— полные исцеления после изгнания злого духа». [8]
Доктор Курт Е. Кох добавляет, что
«характерным моментом в религиозном явлении распадения у одержимых является факт, что одержимые с одной стороны жаждут спасения, а с другой стороны — противятся всему, идущему от Бога или относящемуся к Нему». [9]
На основании этих психических характеристик может с определенной степенью достоверности отделить одержимость от душевной болезни. Это тем более необходимо, что методы лечения первого и второго совершенно различны. Например, для лечения душевных болезней необходим длительный срок и даже после этого могут оставаться те или иные симптомы этих болезней. Одержимый же человек после особых молитв, читаемых священником, может излечиться сразу и целиком.
Однако хочется предостеречь тех из наших читателей, кто, возможно, уже совершил ошибку: душевнобольного (но не одержимого) человека отправил на «отчитку». [10] Вероятнее всего, это принесло ему больше вреда, чем пользы. Попытаемся аргументировать такое утверждение.
Митрополит Антоний Сурожский, ссылаясь на писания праведного Иоанна Кронштадтского, говорит о том, что среди людей
«есть души настолько хрупкие, что они разбились бы о грубость и жестокость окружающего мира, и Господь допускает, чтобы между ними и миром опустилась бы пелена психической болезни для того, чтобы они были отделены от того, что могло бы окончательно разбить их цельность».
Нетрудно представить ситуацию: душевнобольной, но не одержимый, а душевно хрупкий и незащищенный человек приходит в храм, где совершается массовая «отчитка». Как будет реагировать его надломленная психика, видя огромное количество кричащих, визжащих, прыгающих бесноватых людей? Какой след, какой отпечаток может остаться на его больной душе?
Только опытный духовник, глубоко и внимательно пообщавшись с человеком, может благословить его на отчитку, которая, если совершается «по чину», то не в массовом порядке, непременно за закрытыми дверями храма, дабы не смутить посторонних людей, не имеющих к совершаемому отношения. В этом процессе, как и во всех других случаях пастырского душепопечения, важнейшее значение имеет личное (а не массовое) взаимодействие пастыря с конкретным больным (одержимым) человеком.
Именно по этому признаку можно отличить благодатное воздействие священника по прочтению заклинательных молитв на изгнание нечистых духов и других священнодействий, совершаемых над одержимым человеком от профанации.
Шизофрения. Всем знакомо название этой болезни. Каждый сотый человек болен ею. Лишь немногие специалисты имеют исчерпывающее представление о характере этого психического заболевания, самого удивительного из всех психозов. Еще меньше среди них тех, кто может помочь другому справиться с болезнью. Распространенность этого заболевания и ряд практических столкновений с нею в пастырском душепопечении вызвали необходимость описания этого страшного, разрушительного не только для шизофреника и его ближайшего окружения, но и для окормляющего его пастыря явления.
Шизофрения — загадочное заболевание, называемое психиатрами «дельфийским оракулом» психиатрии, ибо в ней концентрируются важнейшие проблемы человеческой психики. Этот психоз, в связи с богатством переживаний больных, называют также королевской болезнью. Речь при этом идет не только о том, что она часто поражает умы выдающиеся и тонкие, но также и о ее невероятном богатстве симптомов, позволяющем увидеть в ней в катастрофических масштабах все черты человеческой природы. Потому описание шизофренических симптомов оказывается неизмеримо трудным и наиболее рискованным критерием психической проницательности.
Антон Кемпинский (1918–1972) — выдающийся польский психиатр, психотерапевт и философ с мировой известностью пишет, что
«уже в древней литературе можно найти меткие описания шизофрении. Например, в Священном Писании выделяются два основных симптома шизофрении — аутизм и расщепление: «...встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом, он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями, потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его; всегда, ночью и днем, в горах и гробах, кричал он и бился о камни... И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много». (Марк, 5, 3–10).
Если эпилепсия и депрессия (меланхолия) уже в древности трактовались как отдельные заболевания, то шизофрения дольше всего сохраняла печать одержимости тайными силами». [11]
Упоминание и описание шизофренического психоза (с бредом перевоплощения) можно встретить в книгах Ветхого Завета. Вавилонский царь Навуходоносор
«отлучен был от людей, ел траву, как вол, и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли как у льва, и ногти у него — как у птицы» (Дан., 4, 30).
Несомненно, что это был род безумия, в припадках которого Навуходоносор считал себя волом. Через семь лет,
«по окончании дней тех, я, Навуходоносор, возвел глаза мои к небу, и разум мой возвратился ко мне, и благословил я Всевышнего, восхвалил и прославил Присносущего, Которого владычество — владычество вечное и Которого Царство — в роды и роды» (Дан., 4, 31).
Из всех основных психических заболеваний труднее всего определить и описать шизофрению в виду того, что в различных направлениях психиатрии существуют совершенно различные концепции этого заболевания.
Термин «шизофрения», предложенный для определения этого заболевания швейцарским психиатром Эвгеном Блейером, происходит от греческих слов sсhizo — «расщепляю, раскалываю, разделяю», phrenоs — «сосредоточие чувств, душевных свойств, ума человека».
Шизофрения — болезнь молодых. Чаще всего этой болезнью заболевают между периодом созревания и зрелым возрастом, т.е. приблизительно между 15 и 30 годами жизни. Факт, что именно в этом возрастном периоде существуют наибольшие шансы дезинтеграции личности, по-видимому, имеет немаловажное значение. При всем блеске молодость — это очень трудный период жизни, нередко трагичный в силу столкновения между мечтой и действительностью, ломки юношеских идеалов.
Правда, большинство психиатров считает, что шизофренией можно заболеть как в раннем, так и в более позднем периоде жизни, однако правильнее было бы проявлять осторожность, ставя диагноз шизофрении за рамками периода молодости и ранней зрелости.
Шизофрения — серьезное прогрессирующее психическое заболевание, приводящее к расщеплению и дезорганизации психических функций, их грубому искажению и нарушению, а также к эмоциональному уплощению, оскудению с неадекватностью поведения и снижению энергетического потенциала. [12]
Если описать попроще, то диагноз шизофрении может быть поставлен при наличии у больного основных фундаментальных расстройств, которые являются наиболее специфичными для этого заболевания:
— аутизм (autismus; греч. autos — сам) — погружение в мир личных переживаний с ослаблением или потерей контакта с действительностью, утратой интереса к реальности, отсутствием стремления к общению с окружающими людьми, затруднения общения, скудостью эмоциональных проявлений; [13]
— расщепление — утрата психического единства. Нарушается цельность психической деятельности, интеграция, согласованность. Утрачивается адекватность поведения, эмоционального реагирования, ассоциативных мыслительных процессов, отличается параллелизм и двойственность (амбивалентность) психических процессов. Объяснения больными своих мотиваций, действий или отсутствуют, или нелогичны, непонятны здоровому человеку, иногда нелепы, противоречивы;
— эмоционально-волевые расстройства — безволие, безынициативность, бездействие, бесцельность, потеря всякого интереса к окружающему.
Дополнительные расстройства, симптомы (бредовые идеи, галлюцинации, кататонические расстройства) определяют клиническую форму заболевания.
По Э. Крепелину выделяют четыре формы заболевания: Простая, Параноидная, Кататоническая, Гебефреническая (дезорганизованный тип).
По течению выделяют три формы: непрерывная, рекуррентная (возвращающаяся, при которой больной периодически возвращается к норме), приступообразно-непрерывнотекущая (при которой в процессе прогрессирования заболевания случаются приступы, выходящие за границы непрерывнотекущего процесса болезни).
* * *
В начале заболевания поведение прихожанина, больного шизофренией, может не вызывать настороженности и тревог. Священник воспринимает его как обычного, нормального человека. В процессе углубления естественных человеческих отношений возникает естественная эмпатия, определенный уровень человеческой близости, необходимый для успешной духовной работы пастыря и пасомого. Однако, когда болезнь начнет вступать в свои права, если странности поведения больного человека будут восприниматься с критичностью поступков человека здорового, душевная близость может оказаться разрушительным фактором для душевного мира священника. Именно поэтому в нашей работе столь значительное место отведено этому заболеванию, корни которого, как будет показано ниже, находятся не в душевном, а в духовном уровне.
Первым сигналом наступления шизофрении может оказаться внезапное изменение эмоционального отношения к ближайшему окружению. Родители бывают поражены, когда их всегда послушная дочь или сын вдруг впадает в безудержную агрессию либо, замкнувшись в себе, смотрит на них «злыми глазами». Часто наблюдается колебание чувств, когда ребенок бывает то нежным, то враждебным. Это изменение эмоциональной установки нередко бывает первым и главным проявлением начинающейся шизофрении.
Эмоциональное отношение к родителям, особенно к матери, становится центральным пунктом переживаний больного. Он упрекает их в холодности, невнимании, ограничении его свободы. Иногда отношение к родителям становится ярко симбиотическим; больной боится без них что-то делать, постоянно остается с ними, всегда спрашивает их мнение и при этом как бы подспудно питает враждебные чувства. Иногда образ родителей под влиянием сильных чувств подвергается патологической деформации. Больной вдруг начинает видеть их «подлинное» лицо: из доброжелательных и любящих они превращаются во врагов и преследователей, стремящихся уничтожить больного, сломать ему жизнь, сделать из него «сумасшедшего», отравить лекарствами и т.п. [15]
К отличительным признакам надвигающейся болезни можно также отнести следующие:
— значительная социальная изоляция или аутизм;
— значительное нарушение выполнения функции кормильца, учащегося, студента, хозяина дома;
— значительные странности в поведении (собирание мусора, накопление запасов пищи);
— выраженные нарушения личной гигиены и правил ухода за собой;
— эмоциональное уплощение или неадекватный аффект;
— нарушения мышления и речи;
— странные убеждения или мистические мысли, оказывающие влияния на поведение или не соответствующие культуральным нормам («открытие третьего глаза», ясновидение, сверхценные идеи, идеи отношения и т.д.);
— необычные ощущения (напр. периодически повторяющиеся иллюзии, ощущение воздействия или присутствия лица, на самом деле отсутствующего);
— выраженные нарушения инициативы, интересов или энергии.
Простая шизофрения характеризуется постепенным развитием неадекватного поведения и социальной отгороженности, нарастающим безразличием, апатией, понижением настроения, а также неуклонным снижением работоспособности. Больной поначалу не ведет себя вызывающе. Он может часами сидеть в глубочайшей апатии. Молчаливость, устремленный в пустоту взгляд, пустые глаза, маскообразность лица, отрешенность, способность отключаться от реальности характеризуют простого шизофреника. Больного перестает интересовать судьба его близких и своя собственная.
Как радостные, так и печальные события проходят мимо него, не оставляя следа. Даже смерть самого близкого человека нередко воспринимается с поразительным равнодушием. Напротив, мелкие неприятности могут вызывать бурный гнев, злость или угнетенное настроение. Вначале больной не пренебрегает своими обязанностями, но выполняет их стереотипно, безынициативно, как автомат. Результаты в учебе или труде постепенно становятся все хуже. Учителя и родители удивляются, что такой хороший и способный студент начинает получать все более низкие оценки, несмотря на то, что часами сидит над книгой. Иногда больной проводит время за бессмысленными занятиями, вроде заполнения толстых тетрадей не связанными между собой словами, цифрами, тайными знаками, планами, рисунками.
«Больной сторонится общества, — пишет А. Кемпинский, — иногда месяцами не выходит из дома, чтобы не сталкиваться с людьми. Будучи вынужденным вступать в контакт с товарищами, замыкается в себе, не принимает участия в разговоре, понуро сидит в своем углу. Если его спрашивают о чем-либо, он дает банальные ответы, либо обходит вопросы молчанием. Однако ему настолько недостает инициативы, что он не в силах покинуть общество, в котором скучает, и продолжает находиться в нем, как чужеродное тело, одинокий и покинутый. По отношению к близким он также становится все более далеким и чужим. О нем начинают говорить, что он изменился, стал холодным, равнодушным, что ему ни до чего нет дела.
Отсутствие инициативы, нормальной подвижности, стереотипность способов поведения иногда расцениваются обществом как положительные качества. О больном говорят: «какой послушный, вежливый ребенок», хотя он давно вышел из детского возраста. Лишь иногда этот взрослый ребенок поражает родителей взрывом ярости, враждебности, грубостью, немотивированным смехом, странной гримасой лица, попыткой побега, либо суицида.
Но в общем он добрый, послушный; всегда без возражений выполняет все поручения; не стремится вырваться из дому, как другие его сверстники; тихий, спокойный. Родителям, особенно слегка деспотичным, нравится такой покладистый ребенок. Такое тихое поведение является самым опасным, так как обычно проходит много времени, прежде чем близкие начинают понимать, что больному требуется психиатрическая помощь.
Иногда на первый план выступает упрямство. Больной судорожно цепляется за определенные стереотипы поведения, впадая в состояние гнева, когда окружающие пытаются их нарушить, как если бы с их нарушением все должно было пойти прахом. Его невозможно склонить к тому, чтобы он изменил стиль одежды, прическу, способ принятия пищи, распорядок дня и т.д.
В других случаях простой шизофрении в клинической картине доминируют угрюмость и раздражительность. Больной постоянно бывает капризным, и любой пустяк выводит его из равновесия; своим сердитым выражением он как бы защищается от контактов с окружающими».
Довольно часто собственное тело представляет центральную тему интересов больного. Оно заполняет пустоту его жизни. Больной концентрируется на внешнем виде своего тела либо на его внутренней структуре. Часами разглядывает себя в зеркале, делая при этом странные мины, огорчается какой-либо деталью своей внешности либо мнимым плохим функционированием какого-либо органа.
Иногда простая шизофрения принимает «философическую» форму — больной рассуждает о бессмысленности жизни, человеческих интересов и стремлений, фантазирует о том, чтобы заснуть и больше не просыпаться, иногда, чувствуя себя более бодрым, проводит бесплодные дискуссии по поводу «единственного» и «основного» смысла того, что его окружает.
«При шизофрении часто наблюдается тенденция к философствованию, — пишет А. Кемпинский, — проблемы добра, зла, смысла бытия, устройства мира, смысла жизни, высшей цели человека и т.д. не просто интересуют больных, но становятся существенным делом их жизни. Однако настоящий философ хоть и занимается философией, но живет, в сущности, такой же жизнью, как и любой другой рядовой человек. Больной шизофренией живет своей философией. Проблемы, которые для философа являются предметом рассуждений, для больного являются делом жизни в буквальном смысле слова, ибо он живет в мире, им самим созданном, ради которого он готов страдать и даже отдать жизнь. Известное выражение «primum vivere, deinde philosophari» («сначала жить, затем философствовать») оказывается у него трансформированным в положение «primum pilosophari, deinde vivere» (сначала философстоввать, затем жить)». [16]
В отечественной психиатрической литературе это явление носит название «философической интоксикации».
Разрыхление ассоциаций при шизофрении указывает на ослабление связи между мыслями или логическими блоками. Это обнаруживается при нелогичном мышлении, при мимоговорении, а в более тяжелых формах,— в беспорядочных высказываниях, использовании слов необычным образом, выдумывании новых слов, ускоренном потоке мыслей, склонности к дурашливым импровизациям и голосовым «перевоплощениям».
Окружающие ощущают атмосферу пустоты вокруг больного. Близкие пытаются пробиться через нее, «расшевелить» больного, принудить его к активности и более живому эмоциональному реагированию, а если это не удается, сами отдаляются от него, с жалостью называя его «бедным чудаком». С течением времени странности умножаются. Спокойствие тишины нарушают вспышки возбуждения.
«Шизофренический мир, — пишет А. Кемпинский — наполняют таинственные энергии, лучи, силы добрые и злые, волны, проникающие в человеческие мысли и управляющие человеческим поведением. В восприятии больного шизофренией все наполнено Божественной или дьявольской субстанцией. Материя превращается в дух. Из человека эманируют флюиды, телепатические волны. Мир становится полем битвы политических сил или мафии, наделенных космической мощью. Люди являются дубликатами существ, живущих на других планетах, автоматами, управляющими таинственными силами. Все новые открытия и изобретения очень быстро включаются в тематику шизофренического мира. Лазеры, космические излучения, атомные бомбы, межпланетные путешествия, электронные мозги, попытки исследования телепатических явлений и т.п. нередко полностью захватывают воображение больных.
Магичность шизофренической онтологии основывается на слишком близком взаимодействии с миром. Это как бы карикатура на закон взаимосвязи явлений. Не существует независимых явлений — все взаимозависимы и взаимовлияют друг на друга. Разумеется, больной является центром этой сгущенной структуры мира. Самые отдаленные события влияют на него, либо он влияет на них. Достаточно его движения пальцами, чтобы изменить полет птиц, чтобы остановилось солнце, наступил конец света, чтобы кто-то погиб. И, наоборот, чей-то жест, злой взгляд могут причинить вред больному.
Отдаленность роли не играет, так как силы, действующие на больного, либо из него исходящие, с легкостью ее преодолевают.
Магичность мышления вытекает из метафизического характера тематики шизофренического мира. Вещи, находящиеся за пределами человеческого восприятия и действия, легко становятся полем действия таинственных сил. Если больной сам не может влиять на окружение, то иные силы вступают в действие. Они с легкостью приобретают фантастическую форму. Примером проявления проекции шизофренического мышления в повседневной жизни является та легкость, с которой люди, не имеющие влияния на ход политической жизни, создают сложные концепции действующих в ней сил.
Разрушение собственной структуры отражается на образе окружающего мира. Вместе с больным изменяется его мир. Изменение бывает либо постепенным, либо внезапным в зависимости от характера болезненного процесса, но в любом случае оно оказывается предельным. После него уже ничего не может происходить. Это — конец всему, конец света. Картина конца света может быть более или менее апокалиптической, ограничиваться малым кругом (семья, страна), либо охватывать весь земной шар и вселенную. Это может быть началом конца света (кровавые войны, взрывы атомных бомб, гибель человечества, своей страны или только семьи, битва дьявола с Богом, борьба вражеских сил, заговоры, шпионаж), либо конечной стадией (рай, ад, опустошение после военных катастроф, бессрочное тюремное заключение или концлагерь). В воображении больного шизофренией остаются лишь их тени, духи, либо мертвые тела, движущиеся наподобие автоматов.
Ощущение надвигающейся катастрофы у шизофреников связано с понижением настроения (например, при депрессиях). Будущее представляется в черном свете, ощущается собственное бессилие по отношению к внешней ситуации, которую невозможно изменить. Иногда пессимистическая картина катастрофы играет роль компенсации за собственные неудачи («после нас хоть потоп»), при этом присутствует радость уничтожения и разрядки агрессии. В случаях ипохондрического бреда больной с определенной долей радости наблюдает разрушение своего тела, в бреде ревности — разрушение сексуальной связи и семьи, в бреде греховности — свое осуждение и кару за грехи и т.д.
Катастрофические настроения достаточно типичны для эпох упадка; старые нормы разрушаются, а новые еще не созданы, а потому господствует состояние потерянности и беспомощности. Нигде, однако, они не достигают столь апокалиптических масштабов, как при шизофрении. Катастрофе предшествует наполненное ужасом ожидание; колорит мира затемняется, все становится таинственным и ужасным. Страх нарастает crescendo — в кульминационный момент следует взрыв: конец мира, войны, катаклизмы, хаос, Страшный Суд, разделение на дьяволов и Ангелов, осужденных и спасенных, добрых и злых, патриотов и врагов, живых и мертвых. Постепенно буря стихает, появляется рай либо ад, которые принимают более мирские формы: идеального строя, концентрационного лагеря, жизни на другой планете и т.д.
Религиозные мотивы катастрофической картины могут не соответствовать мировоззрению религиозного человека. Достаточно часто случается, что у глубоко религиозных людей формируется мирской образ катастрофы мира и, наоборот, совершенно безразличные к религиозным вещам люди переживают апокалиптические видения отнюдь не мирской тематики. По-видимому, при шизофрении мировоззрение не имеет большого влияния на картину болезни. [17]
Не всегда катастрофическая картина бывает такой яркой. Кроме того, невозможность установления контакта затрудняет воссоздание переживаний больного. Об их интенсивности можно судить лишь на основе поведения: выражения лица, позы тела, большой толерантности к боли и т.п. В случае шизофрении конец света часто принимает форму опустошения, которое охватывает больного и его окружение. Это — опустошение внутреннего мира; солнце уже не светит, люди не смеются, время остановилось, пространство замкнулось в стенах одной комнаты. Не для чего из нее выходить, так как за ее стенами мир представляется измененным, вымершим, либо страшным».
Речь часто отражает лежащее в основе нарушение мышления и восприятия действительности. Фразы выглядят туманно и замысловато. Тяготение к религиозности и мистичности в настроении и ощущении может проявиться на ранней стадии. Причудливые комбинации религиозных символов, изречений, образов и цитат, произнесенных шизофреником, может показаться поразительно похожими на «вещания духа», «благодатные глаголы»...
Как склонны духовно неглубокие люди делать из шизофреника «прозорливца», «юродивого»! Чаще всего оказывается, что те, кто обольщаются подобными «чудотворцами,» сами имеют предрасположенность к болезни, которую принято называть «латентной», т. е. скрытотекущей шизофренией. Их отклик на шизофренический бред, выражающийся в форме почитания «чудотворца», создания его культа, еще глубже затягивает несчастного больного в осознание своей значимости и необычности. Он начинает верить в то, что его бредовые идеи исходят «непосредственно от Бога», а попытки приостановки его действий свидетельствуют о том, что он «блажен, егда поносят...»
Для пастыря важно не обольщаться кажущейся «духовной чуткостью к звукам небес», сохранить трезвение по отношению к подобным мистическим ощущениям и фантазиям своего пасомого. Нужно всегда иметь в виду, что он имеет дело с больным человеком, которому можно помочь (если он еще в пределах досягаемой слышимости) только приземляя его на конкретику повседневных дел и поступков.
Наибольшую тревогу и опасность для душевного здоровья представляет собой священник, в котором может проявиться это заболевание. Вряд ли он замкнувшись, будет формально продолжать совершать свое служение. А если и попытается замкнуться на себе, ему все равно не дадут. Экзальтированные почитательницы истолкуют его замкнутость и молчаливость как проявление особой духовности. Они, как правило, просто провоцируют его на «вещания». В раскручивающуюся воронку психопатии могут попасть в принципе здоровые, но нетвердые характером люди. Ведь священнический крест для простого христианина — печать истины, знак качества. Душевный вред, который может произойти как следствие такой ситуации, очевиден. Выход из зависимости от личности больного священника крайне болезнен, образуется плотное кольцо отношений, о чем речь ниже.
В психиатрии принято различение острой и хронической шизофрении. При острой шизофрении появляются так называемые «позитивные симптомы»: бред, галлюцинации, нарушение мышления. У некоторых больных после острого заболевания наступает выздоровление, тогда как у других болезнь переходит в хронический синдром.
При острой шизофрении внешность и поведение некоторых больных вполне нормальны, у других поведение в обществе представляется неконгруэнтным, они кажутся отчужденными, поглощенными своими мыслями или обращают на себя внимание какими-то иными странностями. Одни больные улыбаются или смеются без какой-либо видимой причины, другие постоянно выглядят растерянными. Одни бывают постоянно беспокойными и шумливыми, порой их поведение может резко и неожиданно изменяться, другие удаляются от общества, проводят много дней в своей комнате, нередко лежа неподвижно в постели, явно погруженные в свои мысли.
Расстройства течения мыслей при острой шизофрении включают в себя напор мыслей, бедность мышления и обрыв мыслей. Весьма характерен для рассматриваемого синдрома бред. Иногда это так называемый первичный бред, который возникает внезапно с полным убеждением в истинности его содержания, но без каких-либо приведших к нему психических событий. Убеждение возникает в уме внезапно, с полной убедительностью, полностью сформулированное и в абсолютно убедительной форме. Иногда это бред преследования, поиск подслушивающих устройств, фантазии о преследовании со стороны КГБ, опасение относительно проезжающих автомобилей, напичканных пси-оружием и преследователями, подозрительных прохожих, читающих мысли на расстоянии. Отсюда возникает характерная убежденность больного в том, что его мысли извлечены из мозга какой-то внешней силой, боязнь воздействия «космических сил» и «пси-оружия».
При остром синдроме характерны нарушения настроения, подразделяемые на три основных типа:
1. Длительно сохраняющиеся (тревога, эйфория, депрессия или раздражительность).
2. Притупление аффекта (эмоциональное безразличие).
3. Неконгруэнтность аффекта (эмоция не соответствует настроению, которое можно ожидать в данной ситуации. К примеру, больной может рассмеяться, когда ему сообщают о тяжелой утрате).
Перечислим ряд характерных для острой шизофрении симптомов:
1. Отсутствие осознания своего психического состояния, критичности по отношению к нему.
2. Слуховые галлюцинации.
3. Идеи воздействия на мозг и сознание извне в виде ощущения неконтролируемого изъятия и вставливания мыслей.
4. Подозрительность, убежденность в адекватности своей оценки «вычисляемых» им людей.
5. Снижение эмоциональной реакции.
6. Голоса, разговаривающие с больным.
7. Бредовое настроение.
8. Бред преследования.
Депрессивные симптомы являются неотъемлемыми симптомами шизофрении, однако распознать их можно только при смягчении более ярких симптомов.
Возникновению шизофренического образа мышления в значительной мере способствует запруженность теле — и видеопрограмм сюжетами на вышеупомянутую тему. Неокрепшая психика ребенка или же пошатнувшееся мышление человека, склонного к шизофрении, наполняется образами, возникновение которых в большинстве своем спровоцированы шизофреническим мышлением авторов сценария, режиссеров, операторов... Вот, кстати, довольно убедительный аргумент для полного запрещения для детей просмотра «ужастиков» и диснеевских мультфильмов, насквозь пронизанных катастрофическим бредом.
Не может не вызывать тревогу огромное количество игрушек на подобную тему для детей младшего возраста, в которых им предлагается вступить в войну на стороне: «сил тьмы», «ведьм», «магов», с помощью «магических заклинаний» выступить против противника, привлекающего на свою сторону «духов неба». [18] В магазинах детских игрушек в огромном ассортименте продаются герои «суперовых» мультфильмов, побеждающих всех своих противников, внешне же недвусмысленно напоминающих духов тьмы, демонов.
О компьютерных играх на эти темы немало сказано, однако следует упомянуть о том, что они несут опасность сразу по трем направлениям. Во-первых, пресловутые «космическая тема» и «космические масштабы», во-вторых, расщепление детского сознания между игровым всемогуществом ребенка и реальностью бессилия в реальном мире, в-третьих, сильнейшая зависимость ребенка от компьютеров и джойстиков, которые становятся значимейшими атрибутами детского счастья.
Православные пастыри неоднократно обращали внимание на прямую зависимость между телевизионно-компьютерным вторжением в детскую психику и увеличением психоболезней у детей и взрослых. Священник Анатолий Гармаев отмечает:
«Вслед за телевизионным поколением сейчас активно развивается поколение компьютерное. Это уже эмоциональность нового порядка, взвинченная страстью, накаленная до истерии. Дети с развитой эмоциональностью не способны к нравственной жизни. Они в лучшем случае смогут только размышлять о ней, да участвовать в словесных спорах по поводу нравственных поступков. И не более. Большинство из них надолго или насовсем теряют способность к нормальной духовной жизни. Зато склонность к экзальтации, мистике, ворожбе, гаданиям, общениям с духами, голосами, космическими учителями — все это с прогрессирующей скоростью утверждается в них.
...Сила телевизионного и особенно компьютерного зрелища столь велика, что внимание человека привыкает к ним. Будничная жизнь становится серой и малоинтересной рядом с теле-, компьютерными эффектами. В результате развивается болезнь. В цельное существо человека собирается своим вниманием и волей только перед телевизором и компьютером. Вне этих зрелищ его внимание рассеивается, он все более становится человеком безвольным, расслабленным. Жить он начинает только тогда, когда вновь припадет к зрелищу или компьютеру. Крайняя форма этой болезни сказывается не только на настроении, но и на физиологии. Человек, особенно ребенок, вне компьютера не может удерживать взгляда. Глаза его бегают, пальцы начинают дрожать, нарушается деятельность желудка и кишечника, могут проявиться разные виды недержания — мочи, кала. Но едва ребенок припадет к компьютеру, как все эти симптомы исчезают».
В возникновении и умножении количества объема мистических «ужасов» «на душу населения» видится целенаправленный процесс шизофренизации человечества со стороны духов тьмы и их служителей. Существует мнение психиатра Модсли, что
«помешательство представляет собой большее или меньшее отражение времени».
Слуховые галлюцинации — один из наиболее часто встречающихся симптомов, дающих полное основание согласиться с определением Барбары О'Брайен [19] шизофрении как власти демона. Именно так называется одна из глав ее книги «Необыкновенное путешествие в безумие и обратно», замечательного труда, художественные достоинства которого не уступают достоверности клинического описания проблемы «изнутри» человеком, опытно пережившим это состояние.
Слуховые галлюцинации могут выражаться в форме шумов, музыки, кратких фраз или пространных речей. У одних больных это не вызывает страданий в виду ненавязчивости их, у других вызывает тяжкие страдания. Нередко галлюцинаторные голоса подают команды больному. Некоторые больные слышат как бы свои собственные мысли, произносимые вслух одновременно с тем, как они приходят в голову, или сразу же после этого. В контексте православной аскетики это можно однозначно расценивать как принятие помыслов, приходящих извне или демоническое «обезьянничание» для усугубления состояния больного, ввержение его в состояние безысходности. Больной слышит, что голоса обсуждают его, говорят о нем в третьем лице, комментируют его действия, спорят о нем...
Зрительные галлюцинации встречаются реже, обычно вместе с галлюцинациями других видов. Еще реже встречаются осязательные, обонятельные, вкусовые и соматические галлюцинации. Подобные явления могут проявляться как следствие разрушения духовной оболочки между миром видимым и невидимым у шизофреника. Мир демонический и его осязательное действие становятся явно зримыми и слышимыми. Демонические силы вступают в контакт с сознанием человека, которое не в силах противостоять их воздействию. Происходит неконтролируемое «принятие бесовских помыслов», вследствие чего зависимость от посторонних для сознания импульсов становится все больше.
Характерным для шизофрении является бред воздействия и отношения, при котором больной утверждает, что мысли либо внедряются извне, либо изымаются из головы. Отсюда безосновательный уход в себя в процессе общения из опасения быть загипнотизированным, подвергнуться психическому воздействию собеседника, который, якобы, ставит перед собой такую цель. Это состояние называется бредом в контексте существующего медицинского определения, хотя следует иметь в виду, что подобные утверждения больного шизофренией человека отражают его реальный опыт.
Адекватная самооценка у шизофреников, как правило, отсутствует. Большинство больных не признает, что их переживания являются следствием заболевания, объясняя их злонамеренными действиями других людей или демонических сил, а чаще всего глубокой убежденностью, что «так оно и есть на самом деле, что вы из меня дурака делаете?...» Чаще всего именно на этом основании они не желают пройти лечение.
Для хронической шизофрении характерны такие негативные симптомы как пониженная активность, угасание побуждений, социальная отгороженность и эмоциональная апатия. Полное выздоровление при хроническом синдроме наблюдается редко.
Избрание для своей жизни и деятельности условий, дающих возможность не вступать в близкие эмоциональные отношения с людьми: неряшливый и небрежный вид, туманность фраз, уход от всякой возможности проявления реальной заботы о конкретных людях характерны для хронических шизофреников. Наиболее заметной чертой шизофренического дефекта является ослабление воли, т. е. отсутствие побуждений, инициативы и живой заинтересованности. Предоставленный самому себе больной может пребывать в бездействии на протяжении долгого времени или же заниматься бесцельной и неплодотворной деятельностью. Его поведение со временем ухудшается настолько, что вызывает тревогу его близких.
Так, некоторые больные начинают собирать и припрятывать различные предметы, могут разрушить социальные условности, откровенничая с незнакомыми людьми при полном отчуждении с близким окружением, выкрикивать непристойности на людях и др.
Расстройства речи и мышления проявляются в той же мере, что и при остром синдроме. Эмоции часто оказываются неадекватными ситуации. Подобно тому, как и при остром синдроме могут иметь место галлюцинации.
Перечислим поведенческие признаки, которые характерны для больных хронической шизофренией в порядке убывания их по частоте встречаемости:
1. Социальная отгороженность, неспособность к адаптации в общественных отношениях.
2. Снижение жизненной активности.
3. Нежелание вступать в беседу.
4. Отсутствие увлечений в свободное время.
5. Неконгруэнтность в общении (больной говорит о своем и очень долго, совершенно не интересуясь реакцией собеседника).
6. Медлительность (иногда в сочетании с п. 7).
7. Гиперактивность (иногда в сочетании с п. 6).
8. Появление необычных и нереальных в осуществлении идей.
9. Постановка вполне реальных целей и отсутствие их практической реализации в активном действии.
10. Депрессия.
11. Суицидальные попытки.
12. Необычное поведение (за столом; нарушающее социальные нормы; в сексуальном плане).
13. Пренебрежение своей внешностью и правилами гигиены.
14. Вычурные позы и движения.
Бред при хроническом синдроме может носить систематизированный характер. Это чаще всего цельная, внутри себя самой непротиворечивая система воззрения на мир, которая в большей или меньшей мере не соответствует реальности, и которую вследствие ее внутренней непротиворечивости бывает очень трудно разрушить усилиями извне. Иногда больной человек, здраво ориентируясь в большинстве жизненных вопросов, проявляет «пунктик», устойчивую убежденность в несомненной правильности одного или нескольких утверждений, что, впрочем, может не препятствовать его общему социальному функционированию.
Существенной особенностью бредовой формы является изменение структуры как собственного (внутреннего), так и окружающего мира. В принципе это характерно для любой формы шизофрении. Но в случае других форм изменение структуры, которое, быть может, лучше всего выражает ощущение больного, что он сам стал другим, а вместе с ним и весь мир, заслоняется выражением пустоты.
Бредовая форма обычно встречается в более позднем возрасте, сравнительно с другими формами шизофрении. При этом при шизофреническом бреде преобладают вербальные способы выражения переживаний; «фасад» личности оказывается лучше сохранившимся. Случается, что больной не вызывает подозрений своим поведением у окружающих до тех пор, пока не начинает рассказывать о своих наиболее личных переживаниях. Трудности контакта с ним иногда могут возникать по вине пастыря, если он не умеет завоевать доверие больного и прочувствовать его переживания, удовлетворяясь определением наиболее заметных изменений в его поведении. При бредовой шизофрении обычно встречаются как бред, так и галлюцинации, хотя либо то, либо другое может доминировать в различных случаях.
Прежде чем приступить к описанию данного типа заболевания, необходимо дать краткое понятие о параноидных расстройствах. Во-первых, это бредовые расстройства (paranoidum; paranoia (греч.) — безумие, eidos (греч.) — вид.
Что же такое бред? Это такая идея, которая:
1. Не соответствует действительности или искажает ее.
2. Полностью овладевает сознанием больного;
3. Возникает на болезненной основе, почве;
4. Недоступна коррекции, исправлению никакими доводами разума, логики.
Бредовые идеи противостоят свидетельству чувств и рассудка, результатам проверки и доказательствам.
Параноидные симптомы характеризуются систематическим параноидным бредом. Больной кажется нормальным до тех пор, пока не затрагиваются его патологические убеждения.
«Параноики, в принципе, не отличаются болтливостью, разве только в сравнении с остальными группами шизофреников, — пишет Барбара О'Брайен, — Но иногда параноик не выдерживает и раскалывается, и тогда доктора узнают о марсианине, который пытается его извести, или о соседе за стенкой, который хочет его уничтожить смертельным излучением. С негодованием он будет рассказывать о своих преследователях, возмущаясь несправедливостью сложившейся ситуации. Случается, что в своей исповеди параноик идет еще дальше и признается, что задумал разделаться с марсианином, обчихав его простудными микробами, когда тот зазевается; а что касается соседа-излучателя, то для него готовится кое-что похлеще, и он помрет прежде, чем прикончит самого параноика».
Вообще космическая тема характерна для этого типа шизофреников.
«Еще до появления научной фантастики шизофреники уже заселили свои миры марсианами, чертями, специалистами по смертоносным излучениям и другими столь же замысловатыми фигурами».
Различают первичный и чувственный бред.
Первичный бред возникает как единственный признак расстройства психической деятельности, спонтанно. При нем нарушается преимущественно рациональное, логическое познание — отражение внутренних свойств действительности, при этом чувственное познание не страдает. Высказывание подкрепляются цепью доказательств, фактов, которые истолковываются предвзято. Извращенно могут также истолковываться события прошлого. Все же, что противоречит бредовой концепции, отбрасывается как ошибочные аргументы. Эта форма бреда стойкая, склонна к прогрессированию.
Чувственный бред (образный, вторичный) — ему часто сопутствуют расстройства восприятия в виде галлюцинаций, эмоциональных расстройств, двигательных возбуждений. С самого начала этот бред возникает вместе с другими симптомами психического заболевания. Бред нагляден, в нем преобладают воображения, фантазии, грезы. При чувственном бреде преобладает интеллектуальная пассивность. Бред этот фрагментарный, непоследовательный. В нем не обнаруживается последовательной системы доказательств, обоснования логики, часто сопровождается страхом, тревогой, возбуждением. Пример: больному кажутся какие-то чудовища, монстры, насекомые, к тому же, может быть, они и «кусают», «царапаются», человек в страхе сообщает об этом.
Барбара О'Брайен пишет о внутреннем мире параноидного шизофреника:
«Душевный мир такого пациента полон бурной активности, населен десятками деятельных, хоть и вымышленных персонажей. Правда, некоторые из них не совсем вписываются в реальность, вроде марсианина или умельца по смертоносным излучениям. Но параноик, по крайней мере, все время активно взаимодействует со своим причудливым окружением, пытается укрыться от своих преследователей, придумывает способы их перехитрить. Параноик ведет про себя постоянный разговор с населяющими его душевный мир людьми, сражается с ними, спорит, бросает им вызов. Да, да, все это так, подумала я. А через мгновение поняла, в чем дело.
Жизнь параноика в его вымышленном мире, если в него проникнуть, развивается по абсолютно четкому сюжету, а сам мир наполнен неожиданными красками и поворотами событий. Словно смотришь широкоэкранный фильм с понятным сюжетом и выразительными характерами. Это может быть намеревающийся стереть параноика в порошок марсианин, или угрожающий невидимыми лучами сосед, или сам дьявол вызывает его на поединок. Но здесь всегда присутствует бросающий вызов противник, и как бы он ни был страшен, его намерения легко просчитываются... Иссохший берег (сознания — и. Е.) окунается в понятный, однопроблемный мир, который приходит на смену бесконечному множеству невыносимо сложных и не всегда ясно очерченных проблем, справляться с которыми у иссохшего берега больше нет сил. Его интерес привлекает драматическая яркость нового противника. А поскольку драма и сочность изображения, видимо, всегда нравились иссохшему берегу, то его легко поймать на эту привлекательную приманку. Параноик оживает в этом новом мире, таком выразительном, что от него просто так не отмахнешься. А коль скоро появился интерес к этой новой жизни, то обнаруживается, что, помимо выразительности, в ней есть нечто большее — проблема. Обычно, несложная: выжить, перехитрив противника. Как ни странно, хотя противник обладает безмерной властью и сверхчеловеческими возможностями, параноика это не так уже смущает или потрясает. Будь это враг хоть семи пядей во лбу, параноик тут как тут, и рвется в бой».
Различают следующие синдромы параноидной шизофрении, расположенные здесь по мере их утяжеления:
— паранойяльный синдром — преобладает систематизированный бред при ясном сознании, склонный к расширению систематизации, без наличия галлюцинаций;
— параноидный синдром — первичный интерпретативный (или интерпретативно-образный) бред + слуховые галлюцинации или ощущение «насильственного» воздействия или управления мыслями, зрительными образами, телесными, вкусовыми, обонятельными ощущениями;
— парафренный синдром — бредовые идеи величия с элементами нелепости и фантастичности с различной степенью их систематизации, часто сочетающиеся с бредом преследования, слуховыми галлюцинациями, психическими автоматизмами, измененным аффектом.
В современной психиатрии бред классифицируется по стадиям развития:
— бредовое настроение — бредовая убежденность в изменении окружающего, в неизбежности надвигающейся беды;
— бредовое восприятие — бредовое истолкование значения окружающих явлений действительности в связи с нарастанием тревоги;
— бредовое толкование — бредовое объяснение значения воспринимаемых явлений;
— кристаллизация бреда — «озарение», выстраивается определенная стройность бредовых идей, их законченность и «логическая» последовательность;
— стадия затухания бреда — появление критического отношения;
— резидуальный (т.е. остаточный) бред.
Надо отличать бред от сверхценных идей. Последние очень напоминают бред, но таковыми не являются. Бредовые идеи всегда относятся по содержанию к самому больному. Источником сверхценных идей являются реальные конкретные события действительности в жизни пасомого, эти события связаны всегда с эмоциональными переживаниями человека. Но они не становятся воззрением, не сопровождаются изменением личности. С нормализацией состояния ситуации эти идеи исчезают.
Необходимо отличать бредовые идеи от ошибочных суждений, умозаключений здорового человека, от добросовестных заблуждений, которые могут отмечаться у каждого, а также отличать их от навязчивых сомнений-опасений психастеника. В основе последних лежат события, которые могут реально случиться, только сила переживаний человека неадекватна вероятности беды. К тому же человек при этом остается полностью критичен к своим переживаниям, понимает их болезненность, ненужность, только не всегда способен сам справиться с ними.
Приходят на ум слова Евангелиста: «кто же скажет брату своему... «безумный», подлежит геенне огненной» (Мф. 5, 22). Надо быть очень осторожным, когда возникает впечатление, что у человека имеются бредовые расстройства. Для их отличия от каких-то других проявлений требуется консультация очень опытного квалифицированного православного врача-психиатра-психотерапевта.
«Кататонический» происходит от греческого слова katateino, что значит стягивать, напрягать. В этом случае заболевание протекает с преобладанием в клинических проявлениях явлений кататонического синдрома как в форме кататонического оцепенения (ступора), так и возбуждения, сопровождаемых выраженным негативизмом (при предложении что-то сделать, делает противоположное или вообще не реагирует), бредовыми и галлюцинаторными включениями. Следует оговориться, что кататонический синдром может наблюдаться и при других заболеваниях, но там не будут выявляться стержневые шизофренические изменения личности.
Проявления кататонического синдрома начинаются остро или подостро, чаще в возрасте 16–17 до 20–25 лет. Проявляются в виде кататонического ступора, возбуждения и смешанных состояний. Ступор (оцепенение) — малоподвижность, застывание иногда на очень длительное время в самых неестественных вычурных позах (например, накрыв голову одеялом как капюшоном). Иногда больной как бы лежит на подушке, которой нет (симптом «воздушной подушки»), иногда простаивает по несколько суток на полу в необычной позе. Его мышцы нередко напряжены. Больной мутичен (молчит), однако мигает глазами. Если попытаться силой уложить или сменить позу, сопротивляется, делает противоположное предлагаемому (активный негативизм). В этом состоянии больные никак не реагируют на обращенную к ним речь, просьб не выполняют (пассивный негативизм). Не реагируют они даже на изменение температуры в помещении, на неудобную позу, мокрую постель, голод, жажду, пожар, даже на взрыв бомбы во время войны.
Иногда отмечается восковидная гибкость — длительно сохраняет приданную ему позу, как будто слеплен из воска — каталепсия. Иногда реагируют не на громкую, а на шепотную речь. Ночью иногда они начинают передвигаться по помещению, заниматься туалетом, съедают пищу, поставленную перед ними еще днем.
Иногда больные принимают позу внутриутробного младенца, губы вытягивают вперед наподобие хоботка.
Могут быть импульсивны. Так один больной, длительно находившийся в застывшей позе стоя, вдруг во время обхода неожиданно прыгнул на женщину-врача и стал душить ее, накинув на нее свою куртку.
Нередко в застывшей позе больной совершает однообразные движения, повторяет чужие слова, чужие действия.
Из более или менее выраженного оцепенения (ступора) больной может переходить в резкое возбуждение с буйством, агрессией, нецеленаправленными и разрушительными тенденциями, нападая не только на персонал, но и на больных. Застывший в церкви больной вдруг неожиданно бросается вперед и бежит в алтарь. Кстати, в этот момент у больного может проявиться недюжинная сила. В это время часто имеют место императивные слуховые галлюцинации (повелевающие, приказывающие сделать что-то). Эти «голоса» могут не давать этому человеку покоя. В это время он особенно опасен для окружающих (может убить, нанести телесные повреждения, задушить, откусить у соседа нос и т.д.). Нередки при этом и обонятельные галлюцинации («запахи псины», «мертвечины»). Иногда по их телу как бы «проходит ток», «в животе шевелится лягушка».
При этом могут часто отмечаться иллюзии (ошибки восприятия) — вместо прикосновения почувствовал удар и т.п.
Сознание может быть не помрачено с сохранением всех видов ориентации (в месте, времени, личности, ситуации), а может быть изменено по типу сновидного помрачения сознания. Оно может быть заполнено фантастическими переживаниями, грезоподобными сценами: путешествия на Венеру, Марс, путешествия во времени в прошлое, прогулки по средневековым улицам Рима, Парижа. Иногда больной присутствует при гибели городов, цивилизаций, миров. И если сравнить с театром, то здесь пациент как бы из партера зрительного зала переходит на сцену и принимает участие в этих катаклизмах. Внешне же его тело малоподвижно, он застывает иногда с зачарованным экстатическим выражением на лице, или же бродит как лунатик, по помещению. В некоторых случаях может наблюдаться двойственная ориентировка: он и в палате, в которой идет обход врача, он же и на Марсе, где происходят грандиозные фантастические события. Переживания развертываются последовательно, драматично. И если это даже очень страшные по содержанию переживания, пациент чаще всего все-таки неподвижен. По выходу из этого состояния он может подробно рассказать о пережитом.
Следует помнить, что кататонические ступорозные состояния могут варьироваться от кратковременных застываний в различных позах до длительных многодневных ступорозных состояний.
В практике психотерапевта А. Г. Чернявского дважды встречались случаи, когда после чтения оккультной литературы у женщин развивались кататонические состояния, из которых обе благополучно вышли (обе накануне болезни читали «Розу мира» Л. Андреева).
Название этого вида шизофрении происходит от греч. слова hebe — юношеский, значение которого относится более к уму, к психическим свойствам человека. Гебефреническая шизофрения начинается в подростковом или юношеском возрасте и характеризуется беззаботно-дурашливым шутовским поведением с выраженным обеднением эмоциональной жизни. К этим проявлениям присоединяются характерные для простой формы нарушения мышления и аффективно-волевой сферы, что в конечном счете приводит к формированию шизофренического дефекта.
Гебефренические симптомы при шизофрении характеризуются дурашливостью поведения, инфантильностью, кажущейся простотой и детскостью внешних проявлений.
«Гебефреник подвижен, — пишет А. Кемпинский, — у него всегда множество идей, которые он с необыкновенной легкостью осуществляет, нередко шокируя этим свое окружение. То скорчит глупую мину, то покажет язык уважаемому человеку, то неожиданно разразится громким смехом в серьезную минуту, а иногда что-нибудь испортит или уничтожит просто так, «для смеха». Всех задирает, не признает дистанции, задает глупые вопросы и смеется без причины. Даже находясь наедине с самим собой, иногда смеется или строит глупые мины. При выполнении поручений проявляет негативизм. На вопросы отвечает невпопад. Часто говорит много, но не всегда понятно, перескакивая с темы на тему, повторяя одни и те же фразы, создавая неологизмы.
Гебефреническая динамика, однако, отличается монотонностью: повторяются одни и те же выходки («шутки»), гримасы, жесты.
Для близких больной вскоре становится обременительным. Поскольку поведение такого больного бросается в глаза, он быстро попадает к психиатру, что в случае простой шизофрении бывает скорее редкостью.
За гебефренической дурашливостью ощущаются пустота и отсутствие радости жизни, она напоминает «юмор висельников» — людей, которым уже нечего терять в жизни.
Маниакальная же веселость связана с жизнью — больного радуют солнце, краски, веселая компания, эротика. Конкретность в смысле сращенности с окружающей действительностью делает невозможным отрыв от нее.
Лучше всего это выражается в речи. Больной в маниакальном состоянии перескакивает с темы на тему, так как все время что-то новое в окружении привлекает его интерес. Он не «заговаривается», так как все время остается связанным с реальной действительностью. Трудно поспевать за его мыслью, однако, понятно, что его в данный момент интересует, к чему он стремится; темп его мышления настолько высок, что возникает впечатление хаоса.
Гебефреник «заговаривается», ибо он оторван от действительности. Он перескакивает с темы на тему в силу нарушенности внутренней структуры; его речь представляет отдельные, не образующие единого целого, фрагменты, не связанные между собой и с окружающей действительностью.
Чрезмерная активность и дурашливость гебефреника абстрактны и оторваны от жизни, часто приобретают мрачный и даже трагический колорит. Они являются выражением не радости жизни и стремления к соединению с окружением, но возрастающего напряжения между собственным, внутренним миром и миром окружающим, запутанных и противоречивых чувств и мыслей. Часто они являются парадоксальной реакцией на чувство пустоты и безнадежности собственной жизни. Присутствует катастрофический оттенок — “смеемся и безумствуем, ибо все бессмысленно”».
Гебефреническое «валяние дурака» может быть насмешкой над людьми, которые не отдают себе отчета в том, что все изменилось, что надвигается катастрофа. Катастрофический колорит является отличительной особенностью часто встречающегося при шизофрении бреда преследования. Факт слежки, преследования, отравления и т.д. приобретает общечеловеческое значение; если такие вещи возможны, значит, весь мир против больного, весь мир изменился.
«Гебефреник хихикает и хохочет, ухмыляется и улыбается, — пишет Барбара О'Брайен, — а иногда и говорит. Да и на лице у него не стоит искать смысла. Со своей жуткой клоунской улыбкой он одинаково хихикает, уставившись на стену, на медсестру, на психиатра, на других пациентов. А уж если задать ему вопрос — веселью нет конца. Может, такова судьба выведенных из равновесия комиков? Нет, в эту группу входят в основном люди, прожившие убогие, безрадостные, трудные жизни, в которых не было ничего, что могло бы вызвать хотя бы подобие улыбки. И я вдруг поняла, какой якорь их держит. — Хихиканье. Гебефреник укрылся от жизни в незатейливом приятном мире, расхристанном и несобранном, где не надо ни за что отвечать, тревожиться и бороться, потому что заниматься этим сложно и страшно».
Следует отметить еще одну форму заболевания, которую условно можно назвать «групповой гебефренией». Небольшая (от 3 до 6 человек) группа молодых людей, социально отгороженных от остальных сверстников, чаще в подростковой или юношеской среде, имея одного лидера с ярко выраженными шизофреническими симптомами (энергетического «донора» группы), вступая в тесные межличностные отношения, оказывается связанной тугим узлом зависимости друг от друга. Эмоциональная открытость, свойственная всяким реальным дружеским отношениям, создает прецедент, при котором душевно доминантный шизофреник как бы «инфицирует» своих друзей (как правило, латентных шизофреников) душевной энергией демонических мечтаний, которые воспринимаются ими как неординарные личностные проявления лидера, вызывающие восхищение. В этом тугом узле, в виду полной душевной открытости на «донора», при ослабленном сознательном «Я» происходит постоянный взаимоподогрев друг друга. В такой атмосфере происходит сегодня большая часть молодежных «тусовок».
В создании бредовой структуры А. Кемпинский выделяет три фазы: ожидания, озарения и упорядочения:
«Фаза ожидания или бредовое настроение характеризуется состоянием странного настроения, беспокойства, ощущения того, что должно произойти то, что прервет чувство неопределенности, разгонит темноту, окружающую больного.
Этот момент наступает в фазе озарения. Внезапно как бы все становится ясно. Это озарение подобно тому, что переживается, когда вдруг начинаешь понимать то, что раньше понять было невозможно. Подобное озарение переживается в творческом процессе, когда, например, внезапно в сознании возникает новая научная идея. Однако все это — лишь слабые подобия переживаний больного. Ибо новый способ видения, который возникает в бредовом озарении, касается всей жизни; с этой минуты все видится по-другому. Быть может, наиболее соответствовал бы этому состоянию экстатический момент обращения — прежний человек перестает существовать, рождается новый, который видит мир уже другими глазами.
Если в первой фазе доминирует настроение неуверенности, страха, что вокруг больного и в нем самом что-то происходит, чего он не может понять, то во второй фазе он переживает состояние восторга открытия: наконец-то он дошел до сути вещей, неопределенность сменилась уверенностью, пусть хотя бы даже эта уверенность могла оказаться гибельной. Образ нового мира еще хаотичный и туманный; истина уже известна, но не все еще укладывается в логическое целое.
Лишь в третьей фазе все начинает организовываться в логическую целостность. Больной с мельчайшими подробностями рассказывает историю своей жизни, и все эти детали с необычайной легкостью доказывают «истинность» его бредовой конструкции.
Память больного иногда бывает поразительной. Он совершенно точно помнит, что такой-то сделал несколько лет назад, как себя вел, когда сделал какую мину, либо усмехнулся. Никто не был бы способен столь детально воспроизвести прошлые события. Эта необычайная память (гипермнезия) касается только случаев, имеющих отношение к бредовой системе; при так называемом объективном тестировании обнаруживается не улучшение памяти, но скорее ее ухудшение. Но за пределами бредовой конструкции ничто для больного уже неважно.
Также наблюдается и обострение восприятия: больной замечает случайные жесты, гримасы лица, обрывки разговора прохожих на улице, — все это его касается, и не существует вещей незначимых; каждая мелочь приобретает значение вследствие самого факта включения в создающуюся бредовую конструкцию.
Иногда, еще прежде чем больной затронет свою бредовую конструкцию, уже сам способ представления фактов, слишком мелочный и педантичный, свидетельствующий о гиперфункции наблюдательности, памяти и логического увязывания, позволяет заподозрить параноидный синдром.
Новый мир, который в озарении открывается перед больным, имеет разнообразную тематику и структуру. Прежде чем подвергнуть эту проблему обстоятельному анализу, следует обратить внимание на два классификационных критерия: на ту позицию, которую больной занимает в отношении нового мира, и на «материал», из которого этот мир построен.
Одной из основных особенностей построения человеческого мира и, вероятно, мира животных является его эгоцентрический характер. Центральной точкой отсчета, вокруг которой все вращается, является данный человек либо иное живое существо, мир переживаний которого мы хотели бы исследовать. Бредовая структура, помимо прочего, основывается на том, что эгоцентричность системы подвергается еще большему акцентированию. При этом исчезает нормальная перспектива, которая позволяет отделить «то, что касается меня» от «того, что меня не касается». Больного касается все, все к нему относится. Давление окружающего мира становится настолько сильным, что утрачивается способность свободного перемещения в нем. Заостренная наблюдательность и память обуславливаются чувством необычного значения того, что происходит вокруг; каждая деталь важна для больного, ибо его касается.
В мире подобной сокращенной перспективой можно занимать позицию «наверху» либо «внизу»; индивид либо управляет миром, либо мир управляет им.
В первом случае говорят о бреде величия — больной чувствует себя всемогущим, может читать чужие мысли, отдавать приказы на расстоянии людям, животным, вещам, чувствует себя «богом», «дьяволом», «святым», героем, великим изобретателем и т.д. Во втором же случае говорится о бреде преследования — больному кажется, что за ним следят, мысли его читают, им управляют извне, как автоматом, у него нет собственной воли; он — самый плохой и ничего хорошего не заслуживает; его ожидают только суд и обвинительный приговор.
Обычно бредовая картина пульсирует между двумя полюсами — повышенного и пониженного самочувствия. Особенно в начальном периоде шизофрении бред величия переплетается с бредом преследования. Больной чувствует себя всесильным; на него возложена великая миссия, и в то же время за ним следят, его преследуют, и ему грозит гибель.
В более поздних периодах шизофрении обычно наблюдается большая стабильность; один из вариантов бреда выраженно преобладает. Бред преследования бывает чаще, нежели бред величия».
Существующие подтипы шизофрении выделены весьма условно. Они могут сочетаться друг с другом, могут проявляться отдельно. Из четырех их форм, вопреки кажущимся различиям, наибольшее сходство существует между простой формой и гебефренической. Некоторые психиатры, особенно американские, используют оба названия в качестве синонимичных. Прогноз в случаях как той, так и другой из этих форм, в общем, менее оптимистичен по сравнению с другими формами шизофрении. Хроническая шизофрения, или так называемый шизофренический «дефект», нередко принимает форму простой или гебефренической шизофрении.
Существенным моментом, связывающим эти две формы болезни, является впечатление пустоты, которое они вызывают у окружающих. И сами больные, впрочем, часто жалуются, что главное их переживание — это чувство пустоты, что у них что-то внутри выгорело.
Чувство пустоты не является специфическим при шизофрении. Оно встречается при неврозах, депрессии, иногда в случаях органического отупения, а также и у психически здоровых людей. Чаще всего оно бывает связано с понижением жизненной динамики — человек в подобных состояниях чувствует себя «потухшим», внутренне пустым и бесплодным.
В норме подобные состояния возникают после напряженной психической активности; пустота в таких случаях является как бы выражением состояния расслабления. Пониженное настроение, являясь субъективным выражением снижения жизненной динамики, нередко связывается с чувством душевной пустоты. Это чувство возникает также при негативном эмоционально-чувственном отношении к окружению. Учащающееся стремление выключиться из обычного круга человеческого общения может вырасти первым выражением негативной установки к другим людям. Аналогичное чувство внутренней пустоты появляется при негативном отношении к самому себе. При этом человек сам для себя становится пустым и скучным.
Шизофреническая пустота отличается от нормальной лишь степенью выраженности и упроченности. Если внутренняя пустота является главным симптомом шизофрении, вероятность положительного исхода болезни невелика. Однако пастырю стоит попытаться побудить больного (если он находится в радиусе душевной досягаемости) к большей активности, большему эмоциональному включению в реальную жизнь и реальные отношения с другими людьми.
Следует учесть также, что некоторая часть шизофренических расстройств имеет генетическую природу, т.е. может проявляться наследственно. Исследования подтверждают значение наследственного фактора в шизофрении. Шизофрения у детей тесно связана с этим заболеванием у взрослых.
Особо следует сказать о роли семьи в возникновении шизофрении. Анализ причин, приведших к возникновению этого заболевания, как правило, начинают с термина «шизофреническая мать». Психические отклонения у матери [20] , которые могут не иметь ярко выраженного характера, провоцируют возникновения этого заболевания у ребенка. Возможно, мать больного проявляла неадекватное отношение к ребенку, чувственную холодность, нередко подсознательную враждебность к нему, неуверенность в роли матери, деспотичность, неспособность выразить свои чувства и стремление получить разрядку, демонстрируя власть. Закладка шизофренических симптомов у ребенка может произойти в раннем детстве. Например, мать открыто велит ребенку подойти к ней, в то же время своим поведением и тоном выражая неприятие его. Иногда мать, не реализовавшаяся в своей супружеско-эмоционально-чувственной жизни, все свои чувства, включая и эротические, проецирует на ребенка. Она не может допустить «перерезки пуповины», привязывает ребенка к себе, ограничивает его свободу.
Или, к примеру, авторитетный в глазах ребенка отец-шизофреник, подчинение которому обусловлено спровоцированной им идеализацией собственной личности.
В другом случае отец может оказаться чрезмерно уступчивым, оттесненным своей супругой от своей отцовской роли на периферию семейной жизни. С ним не считаются, им явно пренебрегают либо ненавидят его, когда он своим поведением, например, алкоголизмом, нарушает семейный порядок. Часто с внешней стороны семейная жизнь представляется образцовой, и лишь обстоятельный анализ эмоционально-чувственных отношений выявляет их патологию. Противоречивость чувств по отношению к родителю становится камнем, с которого начинается закладка фундамента здания шизофрении, могущей проявиться при определенных условиях в юношеском возрасте.
Перекос в супружеских отношениях, при котором один из супругов полностью уступает и даже идеализирует эксцентрические выходки другого, доминирующего в семье, может также привести к возникновению у ребенка этого заболевания. Еще одним фактором можно назвать семейный раскол (расщепление), при котором родители придерживаются противоположных взглядов, так что ребенок оказывается в ситуации раздвоенной лояльности. Иногда больной обречен на семейную опеку и не может от нее освободиться. В результате он подвергается постоянному действию эмоциональных факторов, которые в определенной степени способствовали развитию болезни. Шизофреническая деградация неоднократно уменьшается либо даже исчезает, когда больной оказывается вырванным из своей среды.
Исследования показали, что заболеваемость и распространяемость шизофрении достигают наивысшего уровня в низших социально-экономических группах. Изучение концентрации заболевания по месту проживания указали на наибольший процент заболеваемости в трущобных районах городов. Вследствие вышесказанного можно предположить, что возникновение заболевания вызвано профессиональной и социальной изоляцией, противоречием между родительским сценарным программированием авторитарного родителя относительно невозможности жизненной реализации и обреченности жизни на низком социально-экономическом уровне и отыгрываемыми в грезах ребенка мечтаниями о своей значимости, великости, богатстве и славе.
Антон Кемпинский выделяет три этапа в развитии шизофренического процесса — овладения, адаптации и деградации:
«Это не значит, что всегда все три периода обязательно должны выделяться в каждом случае шизофрении; иногда после первого или второго периода больной полностью выздоравливает, и трудно найти в его личности следы деградации. Различной бывает также длительность отдельных периодов. Иногда первые два периода бывают очень короткими и протекают незамеченными, больной как бы сразу вступает в стадию деградации. Так бывает в случаях простой и гебефренической шизофрении. В общем, необходимо отметить, что среднее время длительности шизофренического процесса установить достаточно трудно. Иногда он длится годами вплоть до смерти больного, в других же случаях — кончается через несколько месяцев, недель или дней.
Фаза овладения. Особенностью первого этапа является менее или более бурный переход из так называемого нормального мира в мир шизофренический. Больной оказывается захваченным новым способом видения самого себя и того, что его окружает. Больной вдруг оказывается в ином мире — видений, экстаза, кошмаров, изменившихся пропорций и красок. Сам он тоже становится кем-то другим — открывает «себя подлинного», сбрасывает прежнюю маску, которая закрепощала и тормозила его, становится подлинным собой, героем, выступающим против всего мира, с убеждением в своей миссии, которую он должен исполнять, либо с чувством «освобождения от себя прежнего», ощущает хаос, пустоту, собственное зло и ненависть к самому себе и ко всему миру. Если же изменение происходит постепенно, окружающий мир становится все более таинственным и зловещим, люди же, все менее понятные, возбуждают страх и стремление к бегству. Больной замыкается в себе, отказывается от всего (простая форма), утрачивает контроль над своими движениями; его тело застывает в неподвижности либо выполняет странные, нередко бурные движения, как бы управляемые извне (кататоническая форма); больной «открывает истину», знает, почему этот человек странно усмехнулся, а тот так упорно его рассматривает; он уже не может убежать от следующего за ним глаза и подслушивающего уха; его мысли читают, его уничтожают лучами, либо, если истина радостная, он видит свою миссию, желает осчастливить других людей, ощущает свое всемогущество и т.д. (бредовая форма).
Трудно вживаться в атмосферу периода овладения; помимо переживания счастья, в ней доминирует ужас, вызванный самим фактом, что ты оказался захвачен чем-то новым и необычным. Психическое напряжение в этом периоде бывает настолько сильным, что больной калечит свое тело, совершенно не чувствуя боли, и часто длительное время не испытывает потребности в пище и отдыхе.
Фаза адаптации. В периоде адаптации буря стихает. Больной привыкает к новой роли. Его уже не поражают собственные странные мысли, чувства, образы. Бред и галлюцинации не изумляют своей необычностью. «Иное обличие мира» становится чем-то привычным и повседневным. Вследствие этого оно утрачивает свою привлекательность, перестает быть единственным и истинным, но становится лишь более подлинным, нежели действительность. Постепенно снова начинает возвращаться прежний, реальный мир. На психиатрическом языке подобное состояние называется «двойной ориентацией». Больной может считать окружающих его людей ангелами либо дьяволами, но одновременно знает, что это врачи, медицинские сестры и т.п. Себя он может считать «богом», что, однако, не мешает ему приходить к врачу за рецептом. Может подозревать свою мать или жену в том, что они хотят его отравить, но без возражений съедает приготовленную ими пищу. Больной как бы одной ногой стоит на почве реальной действительности, а другой — на своей собственной, шизофренической.
Двойная ориентация. Двойная ориентация является признаком возвращения к нормальному, вероятному мышлению. На место шизофренического озарения вновь приходит нормальная человеческая неопределенность, выражающаяся в картезианском cogito ergo sum. [21] Здесь cogito означает не столько «мыслю», сколько «сомневаюсь», «колеблюсь», сомневаюсь, следовательно, «существую». Патология двойной ориентации состоит в том, что на место «либо» ставится «и». Здоровый человек осуществляет выбор действительности на основе «либо»: в ночной темноте он может принять куст за подкарауливающего его человека, улыбку незнакомого человека может истолковать как дружественную либо ироническую. В каждом случае, однако, он должен осуществить выбор, решить, что это: куст «либо» бандит, друг «либо» враг. Он не признает возможности одновременного существования альтернативных вариантов. При двойной ориентации обе противоположные возможности не исключаются взаимно; куст может быть и кустом «и» бандитом, улыбка — дружелюбной «и» враждебной.
Трудно, однако, жить в двух мирах одновременно. Поэтому при двойной ориентации одна из реальностей обычно преобладает. С терапевтической [22] точки зрения, среда больного в этом периоде должна быть такой, чтобы «реальная» реальность более притягивала больного, нежели реальность шизофреническая. Поэтому большое значение имеет создание теплой, свободной атмосферы вокруг больного; это может предотвращать закрепление шизофренической реальности, что повело бы к постепенной деградации.
Дальнейшим шагом на пути к «нормальному» миру является развитие критики в смысле перечеркивания больным шизофренической реальности; она перестает быть для него действительностью и становится пережитым, болезненным миражом. Среди психиатров доминирует убеждение, что критика в отношении собственных болезненных симптомов является критерием выхода из психоза. Формируя этот критерий с позиций больного, можно было бы утверждать, что он может вернуться в «нормальный» мир после отказа и решительного отрицания действительности психотического мира. [23] Выполнение этого условия не является легким делом, поскольку переживания, испытываемые во время психоза, необычайно сильны, а чувство реальности в большой мере зависит от силы переживания.
Как трудно больному согласиться с тем, что то, что сильнее всего переживалось и запечатлелось в психике, было фикцией! Когда память о болезненных переживаниях сохраняется, отрицание их реальности не представляется легкой задачей. Болезненные переживания обуславливают такое же, а иногда даже более сильное, нежели обычные переживания, убеждения в их реальности. Мир болезненных переживаний представляет(как это определил один из пациентов) как мир «четвертого измерения». До тех пор, пока в периоды ремиссии он признавал его нереальность, испытывал постоянное чувство беспокойства, вытекавшее, вероятно, из того, что, находясь в одном из миров, он вынужден был отрицать существование другого. Будучи здоровым, он отрицал реальность болезненного мира, а когда был болен — реальность мира действительного. Он обрел спокойствие лишь тогда, когда признал реальность обоих миров; рецидивы заболевания с этого времени стали реже и значительно слабее.
Фаза деградации. Третий этап — фаза деградации, характеризующаяся прежде всего эмоционально-чувственным отупением.
Распад личности, представляющий характерную черту третьей фазы шизофрении, состоит именно в утрате индивидуальности вследствие разрушения определенного, специфического для данного человека порядка. Дезинтеграция — одна из двух осевых симптомов шизофрении — наблюдается во всех ее фазах, но в третьей расщепление превращается в распад. Невозможно охарактеризовать профиль личности больного, ибо он представляет собой конгломерат не связанных в единое целое жестов, мин, эмоциональных реакций, слов. Речь представляет собой уже не набор отдельных предложений, не образующих логического целого (нарушение связности), но набор отдельных слов, многие из которых являются неологизмами, не образующими уже осмысленного высказывания («словесный салат»). В то время, как при нарушении связности отдельные предложения понятны, но трудно понять целостное содержание речи, ибо отсутствует ее логическая конструкция, то здесь утрачивается уже смысл даже отдельного предложения.
Распад или отупение представляют собой финальные формы двух осевых симптомов шизофрении: расщепление и аутизм. Долго длящийся аутизм — отрыв от окружающего мира и прекращение информационного обмена с ним — приводит в конце концов к психологической бесплодности: шизофренической пустоте. Богатство первой фазы вытекает из того, что то, что под давлением окружения подавлялось и в лучшем случае проявлялось в сновидениях, либо в мимолетных мыслях или чувствах наяву, теперь выбрасывается вовне и благодаря этой проекции обретает черты реальности, вытесняя «реальную» реальность. Не подкрепляемое извне это внутреннее богатство с течением времени исчерпывается.
После “пожара” остается “пепелище”».
Американский психоаналитик Эрик Берн отмечает, что одним из факторов, провоцирующих шизофрению, является накопление неудовлетворенных импульсов любви и ненависти вследствие неспособности, неадаптированности в реальных человеческих отношениях. Психика шизофреника, таким образом, отказывается от Принципа Реальности. Разумное «Я» постепенно теряет власть над желательной частью человека. Со временем желания начинают действовать в нем таким образом, будто он является центром мироздания, будто он всемогущ, самодостаточен и способен одним своим помыслом влиять на все вещи в мире.
Прежде чем привести обширную цитату из книги Э. Берна «Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных», сделаем небольшую выписку расшифровки понятий, которыми оперируют психоаналитики в своей работе, из терминологического словарика этого же автора. Заметим, что эти понятия приводятся нами не как «руководство к действию», а как служебные термины, необходимые для понимания дальнейшей цитаты.
Ид — Вместилище психической энергии, исходящей от непосредственных инстинктов жизни и смерти. Ид действует по принципу удовольствия. Энергия его состоит из либидо и мортидо, каждое из которых имеет собственные цели и объекты. (Аналог в православной антропологии: желательная, страстная часть души человека).
Эго — Часть психики, находящаяся в контакте, с одной стороны, с внешним миром, с другой стороны, с Ид и Суперэго. Эго пытается удерживать мысли, суждения, истолкования и поведение в пределах практического и эффективного, в согласии с Принципом Реальности. Синоним сознательной части психики.
Суперэго — Образы, нагруженные направленным внутрь мортидо, контролирующие и ограничивающие свободное выражение инстинктов Ид и даже одерживающие верх над суждениями Эго. Каждая сознательная и подсознательная мысль, чувство или поступок, не согласующиеся с Суперэго, вызывают напряжение, и если это напряжение становится сознательным, оно воспринимается как чувство вины. (Психология подразумевает под этим понятием совесть и заложенные с детства жизненные ценности — и. Е.).
Либидо — Энергетические напряжения, снимаемые созиданием, творчеством и сближением. Энергия инстинкта жизни, «целью» же его является, по-видимому, продолжение рода. (Энергия созидания, сближения, иногда находящая выход в виде сексуального влечения — и. Е.).
Мортидо — Энергетические напряжения, снимаемые разрушением, нанесением ущерба, устранением и отдалением. Энергия инстинкта смерти. Величайшее удовлетворение мортидо достигается у взрослых убийством или самоубийством, а «целью» его является, по-видимому, сохранение индивида. (Энергия гнева, гордости и самости — и. Е.).
А теперь несколько выписок из главы «Что такое сумасшествие?» вышеупомянутой книги Э. Берна. В ней он на примере пациента по имени Кэри рассматривает случай прогрессирующей шизофрении:
«...Изменения в образе Кэри становились все более очевидными по мере того, как теряло управление Эго. Изменился его образ собственного лица, образы людей вокруг него, его места в обществе... Во время борьбы между Ид и контролирующим действительность Эго образы эти настолько переплелись, что он не мог уже отличить новые образы от старых, образы грез от образов, созданных на опыте (выделено мною — и. Е.). В конце концов он уже не знал, видел ли раньше те или иные вещи; у него сложилось ощущение, будто события происходят вторично, хотя они происходили впервые; и в доброй половине случаев он не знал, грезит или нет.
В итоге все его напряжения, до того получавшие лишь воображаемое удовлетворение в грезах, внезапно вырвались во внешний мир, но совершенно нереалистическим и нелепым способом. Вместо того чтобы выражать их здоровой любовью и ненавистью к другим людям, он вложил свои собственные желания в головы других и чувствовал, будто эти желания направлены на него (выделено мною — и. Е.). Он некоторым образом спроецировал свои чувства на экран и смотрел на них со стороны как зритель, как будто они были чувствами кого-то другого. Он превратил их, можно сказать, в кинофильм «Любовь и ненависть», главного героя исполнял сам Кэри, и он же был единственным зрителем этого фильма. В конечном счете, он всю жизнь делал то же в своих грезах, состоявших из фильмов о любви и ненависти с самим собою в роли героя, следя за «экраном событий» внутренним взором. В этих фильмах он обладал прекрасными женщинами и уничтожал своих подлых соперников. Все различие состояло лишь в том, что теперь он проецировал свои фильмы на внешний мир. [24]
Поскольку болезнь его прогрессировала, он не узнавал в этих фильмах свои собственные чувства. Он полагал, что эти чувства принадлежат другим лицам, не сознавая, что сам является автором сценария. Так как он не узнавал в этих странных фильмах свое собственное творение, они пугали его безудержными и драматическими стремлениями либидо и мортидо, как испугали бы любого другого человека, если бы тот мог увидеть все это так же четко. Но этого никто другой видеть не мог, и потому никто другой не мог понять его возбуждения.
Итак, на этой стадии болезнь Кэри состояла в том, что, видя свои чувства, он не мог распознать их как свои собственные, а воображал, будто это чувства других людей, направленные на него. [25] Психиатры называют это «проекцией», как и в примере с кинофильмом. Можно было бы назвать это «отражением». Его либидо и мортидо вместо того, чтобы направляться нормальным образом на других людей, проецировались на других, а затем отражались на нем самом. Чтобы скрыть свое желание убивать других, он воображал, что другие хотят убить его; чтобы оправдать свою незаконную любовь к женщине, он воображал, будто она любит его. [26] В обоих случаях он избегал таким образом вины, которую испытывал бы будучи агрессором. Дело дошло до того, что инстинкты Ид должны были как-то выразиться внешним образом, но, не получив сперва «разрешения» своего Суперэго, он не мог выразить их прямо. Он получил такое разрешение в ложном убеждении, будто другие хотят все это проделать с ним. Проецировать свою любовь и ненависть, а затем отвечать взаимностью на эти воображаемые чувства, — это и в самом деле интересный способ избежать вины; какую цену, однако, приходится платить за такой окольный способ выражения своей любви и ненависти! В итоге он провел в больнице почти год, пока не сумел с помощью доктора Триса вернуть на место инстинкты своего Ид и восстановить власть своего Эго. И дальше, пользуясь необходимой время от времени помощью врача, Кэри смог жить нормальной жизнью.
Как уже говорилось, невроз представляет собой беспокойный, но успешный способ облегчать в завуалированной форме напряжения Ид. Когда же все способы их контролируемого выражения рушатся, Ид одерживает верх над Эго; такое состояние называется психозом. В случае Кэри первым защитным механизмом был общий паралич всех внешних выражений инстинктов Ид, так что им дозволено было получать облегчение лишь в грезах. [27] Это тип «подавленной» личности со слабой границей между подсознательной и сознательной психикой и внешними событиями. Люди такого рода желают, чтобы мир изменился в соответствии с их образами, но ничего не делают для того, чтобы такая перемена осуществилась. Из истории Кэри ясно, почему у таких индивидов граница между грезами и действием описывается как «хрупкая». Когда она ломается, то это происходит не постепенно, а внезапно, и рушится полностью, Ид неудержимо и беспрепятственно изливается наружу.
До тех пор, пока подсознание Кэри прорывалось лишь в его грезах, это никому не причиняло вреда, кроме него самого, поскольку он терял время и энергию в этих бесполезных мечтах, не укреплявших его дух и не делавших его полезнее для самого себя и для общества. Но когда граница между фантазией и действием разрушилась, он стал опасен для себя и для других, и его пришлось держать под присмотром, чтобы он не причинил себе и другим социального или физического вреда. Общество должно было защищать его от бесстыдных желаний его Ид, пока он не стал снова достаточно сильным, чтобы от них защититься.
Итак, болезнь Кэри прошла четыре стадии:
1. На протяжении большей части жизни у него отсутствовали «простые» способности к человеческим контактам. Он не любил и не сражался. [28] Его напряжения накапливались в нем самом. Он никогда не мог разрешить ни одну из своих проблем. Он никогда не мог полюбить какое-нибудь место в жизни или какого-нибудь человека. Он попросту плыл по течению через разные занятия, мимо разных людей, не выражая никаких внешних чувств к этим людям. Такое восприятие мира называется «простой шизофренией». Можно сказать, что он вел себя так, будто его либидо и мортидо не хватало ни на что другое, как только на его грезы. Казалось, что он страдал от недостатка психической энергии [29] точно так же, как больной анемией человек, по-видимому, страдает от недостатка физической энергии. Это впечатление было, однако, ложным, поскольку, как мы знаем, чувства незаметно накапливались в нем. То, что казалось «простой» недостаточностью, на самом деле было сложной неспособностью нормально выражать свои чувства.
2. Когда у него произошел резкий срыв после ряда предшествовавших странных ощущений, его либидо и мортидо начали в большом количестве проецироваться на внешний мир. Он увидел свои собственные чувства отраженными от других, и подобно тому, как отражение в зеркале может показаться бессвязному восприятию происходящим от самого зеркала, так и он воображал, что его любят или ненавидят едва знакомые или вовсе незнакомые с ним люди. Он слышал голоса, и у него были видения, подтверждавшие его спроецированные чувства. Вместе с этими заблуждениями или ложными верованиями важную роль в его болезни играла установка неправильно приписывать «значение». Он склонен был придавать малейшему незначительному взгляду или поступку другого человека величайшее личное значение для себя, связывая его со строем собственных чувств. [30] Мясо в лавке выглядело теперь более значительным, чем обычно, и настолько значительным, что вызывало у него тошноту. Если кто-нибудь в ресторане зажигал сигарету или облизывал губы, ему казалось, что это делается с целью передать ему важное личное сообщение или угрозу именно ему. И все эти новые значения приводили его в замешательство.
Такое состояние психики, для которого характерны проецирование и отражение чувств, а также преувеличенная оценка собственной значительности, называется «параноидным»; в особенности применим этот термин к лицам, чувствующим, будто всеми поступками людей руководит мортидо, то есть все они стремятся причинить ему только вред и угрожают его безопасности. Параноидного шизофреника преследуют галлюцинации преследования, и со временем он обычно слышит, подобно Кэри, голоса, подтверждающие его чувства.
При этом он некоторым образом смутно чувствует, что сценарий составил он сам; это проявляется в его ощущениях, будто его мысли читают другие люди и могут их видеть и так далее. Заметим, что в этой стадии действовали и либидо, и мортидо. Одна женщина любила его, другие люди ненавидели.
3. На третьей стадии он долго лежал, точно мертвый. В этом состоянии у пациентов часто бывают неожиданные, непредсказуемые приступы бешеного гнева. Они кажутся совершенно равнодушными к окружающему и вдруг внезапно бросаются на кого-нибудь, находящегося поблизости. В этом состоянии практически отсутствуют какие-либо внешние признаки деятельности либидо; все, что удается наблюдать, происходит, по-видимому, от мортидо, направленного внутрь или наружу. Меняется и мышечный тонус: конечности можно привести в любое положение, в котором они остаются сколь угодно долго без утомления, как будто человеку дали укрепляющее средство, сделавшее его сильнее обычного. В то же время больной, по-видимому, становится безразличным к происходящему с ним самим или вокруг него. Эта эмоциональная катастрофа и особый мышечный тонус являются признаками так называемого кататонического (т.е. мышечно-натянутого) состояния при шизофрении.
4. На четвертой стадии мортидо больше себя не проявляло. Кэри производил впечатление приятного и обходительного человека. По его словам, все обстояло превосходно. Теперь он был величайшим человеком на свете. Отцом всех детей и источником всей половой энергии. Он оценивал себя по достоинству, как милостивый монарх и непревзойденный любовник, осчастлививший всех мужчин и всех женщин. Находясь в психиатрической клинике, время от времени он передавал другим пациентам и членам персонала какие-то клочки бумаги, воображаемые свидетельства его великодушия; в других случаях он отказывал в этих дарах, вообразив какую-нибудь обиду. Изредка он дарил в качестве знака особой милости кусочки своих испражнений, завернутые в бумагу. Он любил весь мир, и в особенности самого себя. Его либидо проявлялось в полную силу, но теперь оно не проецировалось наружу, а обратилось, главным образом, вовнутрь. В этот момент его поведение реальным образом напоминало младенца, царственно восседающего на своем троне и дарующего или отказывающего в своих дарах, то есть испражнениях.
В течение этой стадии желания Кэри могли меняться ежеминутно, и он не замечал, по-видимому, противоречий в своем поведении, как будто одна часть его психики не знала или игнорировала намерения другой. [31] Он вел себя так, будто Личность его разделилась на отдельные части, действующие независимо друг от друга. Такое поведение, с некоторой сексуальной окраской, часто наблюдается у подростков, а пациенты этого рода кажутся одержимыми. Отсюда происходит название описанного состояния — гебефрения.
Наряду с распадением личности на отдельные, независимо действующие части, у Кэри было и расщепление другого рода. Все, что видели его глаза и слышали его уши, отделилось от его чувств, поэтому действительность не вызывала у него нормальных эмоциональных реакций. [32] Слезы матери не пробуждали в нем больше расположения, а заботливость сестер не встречала благодарности. Чувства его, казалось, не были связаны с происходившим вокруг. Его психика была расколота на несколько частей. Поскольку раскол происходит в уме «одержимого» человека («френия»), становится понятным термин шизофрения, которым называют эту болезнь.
Шизофрения часто сопровождается тем, что напоминает частичный или полный раскол между всем, что происходит с пациентом, и его чувствами по этому поводу; насколько можно заметить, его чувства почти или вовсе не связаны с событиями. Так обстояло дело с Кэри, когда он улыбнулся своей плачущей матери, вместо того, чтобы с нею скорбеть по поводу своей участи. Как часто можно заметить, предшествует подлинному расколу почти полная к событиям внешнего мира индифферентность, равнодушие. Чувства индивида, в некотором смысле, находятся не в остром, а в притупленном контакте с действительностью. [33] Мы говорим в таких случаях, что некоторые явления вызывают у пациента притупленную реакцию или неадекватный аффект. Такие индивиды больше заинтересованы в своих грезах, чем в происходящем вокруг, и, поскольку их эмоции зависят больше от внутренних процессов их психики, чем от внешних событий, нормальному человеку в их обществе становится не по себе. [34]
В итоге мы можем теперь обобщить все то, что узнали о шизофрениках. Вначале они проявляют притупленные или неадекватные аффекты, в которых чувства отщеплены от происшествий; впоследствии их психика раскалывается на куски, которые действуют как будто независимо друг от друга.
Далее, больные шизофренией подразделяются на четыре основных класса. У того или иного пациента все эти четыре типа поведения могут быть перемешаны или же могут проявляться последовательно, как в случае Кэри; наконец, он может проявить лишь один вид шизофренического поведения в течение всей болезни.
Первый тип шизофреника — простой тип, для которого характерна неспособность выработать эмоциональную привязанность ни к какой обстановке и ни к какому человеку; индивид блуждает с места на место, от человека к человеку. Простыми шизофрениками являются многие бродяги и многие проститутки; они все время меняют местопребывание и партнеров, потому что им безразлично, где и с кем вступать в связь. [35] Это не значит, что всякий человек, меняющий занятия или товарищей, должен подозреваться в шизофрении. Лишь опытный наблюдатель может правильно судить, имеется ли в таком случае настоящий или развивающийся психоз.
Второй тип — это параноидный шизофреник, для которого характерны проецирование и отражение желаний Ид, отражение собственных мыслей в виде голосов и видений, [36] а также ощущение повышенной значимости собственной персоны.
Третий тип — кататоник, с задержкой почти всех мышечных движений, со странными изменениями в работе мышц и внезапными приступами гнева.
Четвертый тип, гебефренический, отличается странными поступками и разговорами; больной высказывает ряд фантастических идей с явно сексуальной, а нередко и религиозной окраской.
В старину шизофрению называли «преждевременное безумие», потому что больной (как предполагалось) должен был в конечном счете впасть в полное безумие, а с точки зрения психиатров того времени такое состояние было преждевременным, поскольку они считали безумие естественным признаком старости.
Теперь мы знаем, что эти пациенты не становятся безумными, хотя после длительной болезни многие из них и могут показаться безумными неопытному наблюдателю.
Кэри сошел с ума. Это значит: (1) что он во многих вопросах не отличал больше правильное от неправильного, и если бы даже различал, то был бы не способен правильно поступать; (2) что он был опасен для себя и для других и мог вызвать публичный скандал; и (3) что он не отвечал за беззаконные поступки, которые могли произойти от его психического состояния. Поэтому необходимо было поместить его в больницу под наблюдение опытных врачей, сестер и сиделок, чтобы защитить от него общество и его самого. Сумасшествие, однако, есть лишь юридический термин, не имеющий никакого медицинского значения, хотя многие по-прежнему употребляют его в медицинском смысле. Правильно сказать о Кэри — это сказать, что он был психотик. Для врача, пытавшегося его вылечить, да и для самого Кэри после помещения в больницу было не так уж важно, может ли он отличать правильное от неправильного. Есть немало психотиков, нуждающихся в психиатрическом лечении, хотя они и отличают правильное от неправильного, а к некоторым людям, не умеющим этого делать, должны применяться иные средства, чем психиатрия. Как только обеспечена безопасность общества и пациента, первая забота врача состоит в том, чтобы определить, насколько Ид одержало верх или угрожает одержать верх над Эго...
Психотик — это человек, у которого Эго почти полностью утратило контроль над его Ид. [37]
Лечение психоза состоит в усилении Эго или уменьшении энергии Ид; если достигается надлежащее равновесие, больному становится лучше. Тогда врач может ему помочь закрепить выздоровление. Все, что серьезно ослабляет Эго, например продолжительная высокая температура или чрезмерное потребление алкоголя, может способствовать возникновению психоза у предрасположенного индивида. Иногда, к счастью, в некоторых случаях, как это было в случае Кэри, выздоровление происходит самопроизвольно, возможно, по той причине, что свободное выражение напряжений Ид во время болезни восстанавливает прежнее равновесие энергии».
Родственники шизофреников отмечают две основные проблемы. Первая связана с психологической отгороженностью. Больные не взаимодействуют с другими членами семьи, они становятся медлительны, не ухаживают за собой, частично или полностью уходят от общения. Вторая связана с более явными нарушениями и социально неприемлемым поведением, беспокойными, странными, расторможенными проявлениями в обществе, угрозой насилия.
Родственники больных оказываются в состоянии тревоги, депрессии, вины, растерянности. Многие не знают, как вести себя при нежелательном и странном поведении больного. Семья раскалывается по принципу более строгого или более лояльного отношения к больному.
Поскольку в процессе впадения человека в шизофрению, как правило, участвует ближайшее окружение, в лечении или пастырской работе с шизофрениками необходимо знакомство с семьей больного и его семейной ситуацией. Вхождение пастыря в тесные душевные отношения с шизофреником могут заместить ему шизофренические отношения с одним из родителей. Со стороны священника здесь необходимо не просто вести себя как один из родителей, ему просто необходимо стать им. Тогда он становится психотическим другим [38] для пасомого, которому приходится сменить свою роль и оказаться здоровым, правильным, антишизофреничным. Такое изменение может помочь человеку стать частично другим, частично измениться ради значимых для него отношений с пастырем. Однако это не решает проблемы отношений с реальным родителем (чаще матерью), которую пастырь заместил на время.
Самое печальное для пастыря, взявшегося за кропотливый труд помощи шизофренику, происходит тогда, когда последний подходит к границам частичного или полного выздоровления. Семья (как правило, мать), даже на расстоянии тысячи километров, интуитивно чувствуя это [39] , находит способ забрать его от духовника для того, чтобы обратно ввергнуть в болезнь посредством восстановления внутрисемейных психопатических отношений. Пастырская помощь впавшему в заболевание и отключившемуся от внешнего мира шизофренику требует полной отдачи, и в случае, когда шизофреник опять входит в круг семейных отношений, все кропотливые усилия священника по его возвращению в нормальную жизнь сходят на нет...
В упомянутой книге Барбары О'Брайен «Необыкновенное путешествие в безумие и обратно» недвусмысленно упоминается о постоянном контакте в процессе болезни с некими Операторами. Кто же это такие? Автор, переживший опыт вхождения и выхода из этой болезни, повествует:
«Хотя в специальной литературе все происходящее в процессе шизофрении списывается на помрачение рассудка — «состояние, не отделимое от пациента», мне все же хочется обратить внимание на некоторые закономерности.
У возникающих в состоянии шизофрении образов есть общие черты: эти образы представляют власть и имеют основание полагать, что иссохший берег [40] будет им повиноваться, они обладают сверхъестественными способностями и поэтому не боятся полицейских и докторов. С их появлением иссохший берег сразу улавливает общую установку: либо ты повинуешься, либо тебе будет худо, ибо ни одно живое существо не в силах тебе помочь.
Помню, как-то вечером я заговорила о том, что Операторам противостоит Бог. Те на время исчезли и явились с Мудрецом, который взялся все объяснить. Не напрасно его так назвали, он заморочил мне голову, и вскоре я забыла, с чего начался разговор. Тем не менее, Мудрец достаточно долго толковал на эту тему, объяснив, что еще на заре цивилизации Операторы окружили землю полем из лучей такой мощности, что через него не может проникнуть даже Бог». [41]
«Я выслушала их, взвесила все их доводы и решила последовать их указаниям. Быстро собрав чемодан, я села на автобус и последовала за ними. Укатив на автобусе, я благополучно оставила позади массу проблем, справиться с которыми у меня не было никаких сил. Но то, от чего я пыталась уйти в здравом уме, настигло меня в болезни. Со временем я поняла, что изложенная Операторами проблема была как раз той проблемой, которую я надеялась оставить позади...»
«При шизофрении весь мыслительный механизм находится под дурманящим воздействием подсознания [42] , которое в нормальном состоянии является самым верным помощником сознания. Демон, захвативший власть над вашим подсознанием, становится для вас последней судебной инстанцией. И по тому, с какой энергией этот демон берется за дело, можно легко догадаться, что пощады ждать нечего. Не успели вы перевести дух, как на сцене появляется марсианин или еще что-нибудь в этом роде. Ваше сознание быстренько препровождают в ложу, усаживают с удобствами, и представление начинается. Демон, завладевший подсознанием, он же и режиссер, направляет в сторону сознания легкий ветерок внушения, словно подсказывая: “Верь тому, что слышишь; верь тому, что видишь. Все так и есть, иначе ничего бы не было”».
«Рассказы шизофреников поражают разнообразием видений, в зависимости от одаренности подсознания. Но голоса всегда звучат громко и отчетливо, видимо, для этого подсознанию не нужен особый талант. Итак, должным образом обставив свое появление, демон посредством подсознания приступает к тому, для чего, собственно, и затеян весь спектакль — он начинает давать вам указания.
Даже когда шизофрения достигает полной силы, сознанию все же удается сохранить кое-какие из своих привилегий. Невзирая на всю бутафорию и маскарад, демон все же понимает: чтобы добиться своего, подсознанию нужно уговаривать, улещивать, запугивать сознание... Дорвавшись до власти, чего он только не изобретает, чтобы заморочить вам мозги».
«Особую ценность моему рассказу об Операторах придает тот факт, что я оказалась среди счастливчиков, которым удалось спонтанно излечиться».
Приведенное свидетельство имеет особую ценность в силу того, что автор, будучи человеком незнакомым со святоотеческим наследием, свидетельствует о том, о чем святые отцы говорили из глубокого опыта аскетической брани.
Современный православный психиатр Н. Д. Гурьев, размышляя над соотношением клинического и греховного элементов в рассматриваемом нами заболевании, считает, что корни шизофрении находятся в испорченной грехом нравственной природе человека.
«Общепризнанно, что для шизофреника его внутренний мир – ценность огромная настолько, что внешнее имеет гораздо меньшее значение: не внутреннее приводится в соответствие с объективной реальностью, а окружающее интерпретируется в направлении, угодном миру внутреннему. Представления и мысли больного шизофренией более значительны для него, чем собственно реальность. Но ведь это – чистейшей воды мечтательность, через которую, по словам святых отцов, как через мостик, в душу проникает множество бесов!
Необычность мышления шизофреников, манерность, переходящая в вычурность, при которой зрители не нужны вообще, прямо-таки кричат о том, что шизофреники считают себя людьми необычными, которых и походка, и мимика, и жестикуляция должны отличать их от всех остальных хотя бы в собственных глазах.
Самомнение в шизофрениках проявляется различно, но как ни странно, именно оно является причиной бредовых построений. При этом кажется естественным: если человек резко отличается от окружающих в лучшую сторону, в сторону превосходства, то его должны сопровождать явные поклонения и рукоплескания – или скрытые преследования, травля, сводящие на нет плоды успехов (мечтательных).
А самомнение, естественно, влечет за собой своеволие, как один ряд необходимых составляющих шизофренического характера: мечтательность, своеволие, самомнение. Уберите хотя бы одно из означенных нравственных качеств, и от болезни останется только плохой характер». [43]
Ниже мы приводим значение этих трех составляющих в контексте православного аскетического учения, используя тот же источник.
«Мечтательность – желание относиться к своим мыслям и образным представлениям, как к заслуживающим большего внимания, чем окружающая действительность. Внешне может проявляться как «задумчивость», как отсутствие склонности к коллективным развлечениям. У таких людей может отмечаться склонность к занятиям или развлечениям, оставляющим большой простор для фантазии, для додумывания: чтение стихов, слушание музыки, изучение различных философских и оккультных систем. Конкретные реальные планы и действия таких людей привлекают мало. Внутренне мечтательность, как правило, сопровождается представлением тех или иных образов, ситуаций, в которых мечтательный человек играет совершенно определенную роль. Именно представление себя в определенной роли и мысленное написание целых сценариев могут быть сутью мечтательности с одной стороны, а с другой стороны возможно представление себе ситуаций, в которых мечтатель не играет вообще никакой роли.
В зависимости от того греха или той страсти, к которой больше склоняется человек, меняется и характер его мыслей или образных представлений. Человек злобный может представлять сцены убийств, гибели людей и животных, природных катаклизмов, в которых он не является действующим лицом; а человек мстительный будет представлять себе расправу с действительными или вымышленными врагами; склонный к празднолюбию или развлечениям будет увеселять себя мысленными зрелищами; чревоугодливый – услаждаться представлением пирогов или размышлениями на кулинарную тему; склонный к унынию – (или к саможалению) – будет представлять себе безуспешность своих трудов, неудачность дел, свое поражение в любых вопросах.
Таким образом, каждый мысленно услаждается той страстью, которая лично для него привлекательна и приятна, а для другого может казаться отвратительной. Поскольку всякая страсть может равно удовлетворяться как исполнением того, на что она толкает человека, так и сожалением о невозможности служить страсти, мечты могут носить самый разнообразный характер; так, например, человек застенчивый может представлять себе восхищение своим поведением мысленных зрителей или восхищаться им сам, или представлять себе совершенно незаслуженное, (конечно, с его точки зрения), отсутствие восхищения со стороны окружающих. Но во всех трех случаях он собеседует со своей страстью, этой беседе с бесами отдает и мысли, и желания, и время, и мысленно восполняет «недостаток» служения страсти в реальной жизни. Независимый может представлять себе свое поведение, при котором окружающая действительность (люди и обстоятельства) совершенно им пренебрегается или отторгается; может представлять себе ситуации, при которых, напротив, все и вся находится от него в полной зависимости; может представлять себе ситуации, в которых он успешно отражает посягательства на его независимость со стороны других людей. Понятно, что данное качество, также как и всякое другое, может сочетаться с еще каким-нибудь грехом, который примет участие в формировании мысленных представлений: независимость и жадность; независимость и тщеславие; независимость и чревоугодие; независимость и блудливость нарисуют в воображении мечтателя совершенно разные картины.
Мечтательность в значительной степени формирует характер человека и его поведение. Например, человек любующийся собой в мечтах, в реальной жизни обнаруживает недоумение и раздражение, когда не встречает любования собой со стороны окружающих. Человек, в мечтах представляющий себя великим, в реальной жизни обнаруживает ни на чем не основанное превосходство перед окружающими, снисходительное к ним отношение, пытается распоряжаться их поведением, поступками, хотя не имеет на это никаких реальных прав. Очень часто мечтательность (т.е. мысли и представления) являются только средством для создания у мечтателя определенного эмоционального состояния. Поэтому, если мечтателю сначала потребно довольно много времени и сил для представления сложных сцен, то по мере развития этой страсти и приобретения в ней навыка, достаточно довольно примитивных образов, которые сразу приводят мечтателя в желаемое эмоциональное состояние. Сложные мысленные образы вырождаются в «мысленную жвачку», которая свойственна шизофреникам. Для мечтателя типичен, по мере роста страсти, все больший разрыв между его представлениями и реальностью и, как следствие, все большая неадекватность его поведения. Его высказывания, поступки, притязания все меньше и меньше находят основания в действительности и все больше в его мечтах.
По сути своей, мечтательность является «парением мысли», как говорили Святые отцы, «парением», при котором мысль выбирает наиболее приятные для мечтателя образы и перебирает их, занимается ими, имеет целью душевное, но ни в коем случае не духовное услаждение, приятность. Противостать мечтательности успешнее всего могут такие добродетели как самоукорение и трезвение. Окружающие могут помочь мечтателю избавиться от этой беды строгостью, суровостью, обличением его несостоятельности.
Мечтательность отличается от осмотрительности, предусмотрительности, осторожности, планирования, расчетливости тем, что перечисленные добродетели, совершаемые мысленно, имеют целью успешное совершение конкретных дел, успешное выполнение своих обязанностей перед Богом и окружающими людьми. В то же время мечтательность не имеет в себе ничего созидающего, она служит только самоуслаждению, которое часто принимает извращенные формы. А в случае сочетания с унынием, безнадежием, отчаянием приводит к смерти не только душевной, но и телесной посредством самоубийства.
Мечтательность может сопровождаться медлительностью речи и движений, поскольку все внимание и желание отдано мысленному, и реальные раздражители не сразу воспринимаются человеком (ступор, субступор).
Подчиняясь общему закону роста развития страстей, мечтательность занимает сначала времени, а в последующем охватывает человека целиком.
Своеволие – желание поступать по своей личной воле. При этом предполагается, что своя воля должна отличаться от воли других людей, должна быть на нее непохожей. В связи с этим, поскольку воля находит свое воплощение в словах и поступках человека, своевольный ищет возможность подчеркнуть, что он действует по своей воле, выбирая те формулировки и поступки, которые обнаруживают ее отличие от воли других людей. Так, например, ищут необычности поведения больные шизофренией, для формирования которой наличие своеволия является обязательным.
В тех случаях, когда это качество не дошло до уровня страсти, своеволие проявляется в поисках оригинальных решений любого вопроса, и на следовании этим решениям своевольный человек настаивает даже в том случае, если они требуют больше усилий и времени и при этом приводят не к лучшему результату, чем общепринятые действия. В душе человека своеволие рождает ощущение собственной необычности, отличности от других людей, подтверждения чему своевольный постоянно ищет и что со временем приводит к ощущению отделенности, отчужденности от других людей. Своеволие не так заметно, как жадность или осуждение, но с большей силой разрушает любовь: «Я не лучше других, я не имею превосходства над ними, но я не такой, как они, и у меня нет с ними ничего общего.» Схематично своеволие, очевидно, занимает на древе греха место среди качеств, которые можно объединить одним понятием «самости». «Самость» объединяет грехи в себе, если так можно выразиться, третьего поколения, как-то: саможаление, самолюбование, самозаботливость, самоугодливость, самооправдание и им подобные.
Своеволие участвует как обязательный, но не единственный фактор формирования шизофрении, и может приводить к вычурности (необыкновенности) мимики, жестикуляции, высказываний и поступков. Некоторое значение оно играет и в формировании бредовых представлений больного, что легко объяснимо: необычный человек естественно должен привлекать к себе внимание окружающих, а это внимание, само собой разумеется, должно принимать необычные формы. Таким образом, идеи величия или преследования являются результатом ощущения больным собственной необычности и желательны для него, поскольку позволяют, хотя бы мысленно, удовлетворять описываемому качеству.
Естественно противостоит своеволию – послушание, и оно же им наиболее отвергается. К оправданию перед людьми своевольный прибегает крайне редко, а сам себе объясняет собственную необычность особой одаренностью, гениальностью. Оборотной стороной своеволия, видимо, можно считать податливость, которая легче обнаруживается в тех случаях, когда предлагаемое другими людьми ординарное решение резче оттеняет необычность поведения своевольного человека в данной конкретной ситуации в его собственных глазах.
Своеволие часто сопровождается мучительными сомнениями, бездеятельностью в повседневной жизни, в обычных делах, которые слишком банальны, чтобы своевольный ими занимался. В связи с чувством отчужденности, которое испытывает своевольный и которое ощущается окружающими людьми и воспринимается ими как свое собственное отношение, своевольный обычно не имеет совсем, или имеет очень ограниченное количество людей, которых можно назвать близкими, поскольку люди отчуждаются от него, «отражая» его собственное настроение. При этом имеющиеся контакты с людьми чаще всего носят формальный характер и вызываются внешними потребностями. Единственно с кем легко (относительно) находит контакт своевольный, – это подобострастные ему люди (с подобной, такой же страстью). Своевольный может вынужденно, подчиняясь обстоятельствам, следовать обычному ходу жизни, может подчиняться чьей-то воле, но внутренне никогда с этим не соглашается и как только представляется возможность, ведет себя «по-своему».
Самомнение – желание самому, чаще всего достаточно лестно, оценивать себя, не обращая внимания на мнение окружающих и результаты своей жизни».
Существующие в святоотеческой литературе понятия «мнение» и «прелесть» по внешним проявлениям в значительной мере напоминают острый шизофренический синдром. [44] Однако, от известных по клиническим описаниям случаев эти проявления отличаются, по-видимому, наличием религиозно-мистического (демонического) мира уже не как бредовой структуры, а как реальности его личного присутствия в психическом мире человека.
Превосходнейшее описание проявлений духовной прелести дано у Святителя Игнатия Брянчанинова в I томе его сочинений в главе «О прелести». [45] Святитель указывает, что всякий человек в некоторой своей части подвержен прелести, которая, воздействуя на образ мысли, извращает их, сообщая сердцу искаженные ощущения, овладев сущностью человека, разливается на всю действительность его, отравляет самое тело, ввергая все существо человека в состояние погибели.
«Со времен падения человека диавол получил к нему постоянно свободный доступ, — пишет Святитель Игнатий. — Последующий свое воле и разуму, подчиняется врагу, и из состояния самообольщения переходит к состоянию бесовской прелести, теряет остаток свободы и вступает в полное подчинение диаволу».
Далее, Святитель Игнатий, ссылаясь на преп. Григория Синаита, указывает, что в состояние прелести впадает тот, кто мечтает самочинно достигнуть высоких молитвенных состояний. Налицо все три составляющих прелести: самомнение, своеволие и мечтательность.
По словам преп. Симеона Нового Богослова, таковой, все более удаляясь от истины в область прелести,
«видит свет и сияние телесными очами [46] , обоняет благовония обонянием своим [47] , слышит гласы ушами своими. [48] Одни из них возбесновались и переходили умоповрежденными с места на место; другие приняли беса, преобразившегося в Ангела светлого, прельстились и пребыли неисправленными даже до конца, не принимая совета ни от кого из братий [49] ; иные из них, подучаемые диаволом, убили сами себя; иные низверглись в пропасти; иные удавились». [50]
«Никак не прими, — говорит преп. Григорий Синаит, предупреждая безрассудных подвижников от впадения в упомянутое прелестно-шизофреническое состояние, — если увидишь что либо чувственными очами или умом, вне или внутри тебя, будет ли то образ Христа, или Ангела, или какого Святого, или если представится тебе свет... Будь внимателен и осторожен! Не позволь себе доверить чему-либо, не вырази сочувствия и согласия, не вверься поспешно явлению, хотя бы оно было истинное и благое, пребывай хладным к нему и чуждым, постоянно сохраняя ум твой безвидным, не составляющим из себя никакого изображения и не запечатленным никаким изображением. Увидевший что-либо в мысли или чувственно, хотя бы то было и от Бога, и принимающий поспешно, удобно впадает в прелесть, по крайней мере, обнаруживает свою наклонность и способность к прелести, как принимающий явления скоро и легкомысленно.
Бог не прогневается на того, кто, опасаясь прелести, с крайней осмотрительностью наблюдает за собой, если он и не примет чего посланного от Бога, не рассмотрев посланное со всей тщательностию; напротив того, Бог похваляет такого за его благоразумие».
«При противоположном поведении, — пишет далее Святитель Игнатий, — преподобные Исаакий и Никита Печерские, новые и неопытные в отшельнической жизни, подверглись ужаснейшему бедствию, опрометчиво вверившись представившемуся им привидению. Первому явилось множество демонов в сиянии: один из демонов принял вид Христа, прочие — вид святых Ангелов. Второго обольстил демон сперва благоуханием и гласом, как бы Божиим, потом представ ему очевидно в виде Ангела».
«Второго рода прелесть — собственно «мнение» — действует без сочинения обольстительных картин: она довольствуется сочинением поддельных благодатных ощущений и состояний, из которых рождается ложное, превратное понятие о всем вообще духовном подвиге. Находящийся в прелести «мнения» стяжавает ложное воззрение на все, окружающее его. Он обманут и внутри себя и извне. Мечтательность сильно действует в обольщенных «мнением», но действует исключительно в области отвлеченного. Она или вовсе не занимается, или занимается редко живописью в воображении рая, горних обителей и чертогов, небесного света и благоухания, Христа, Ангелов и Святых; она постоянно сочиняет мнимодуховные состояния, тесное дружество со Иисусом, внутреннюю беседу с Ним, таинственные откровения, гласы, наслаждения, зиждет на них ложное понятие о себе и о христианском подвиге, зиждет вообще образ мыслей и ложное настроение сердца, приводит то в упоение собою, то в разгорячение и восторженность.
Эти разнообразные ощущения являются от действия утонченных тщеславия и сладострастия: от этого действия кровь получает греховное, обольстительное движение, представляющееся благодатным наслаждением. Тщеславие же и сладострастие возбуждаются высокоумием, этим неразлучным спутником «мнения».
Ужасная гордость, подобная гордости демонов, составляет господствующее качество усвоивших себе ту и другую прелесть. Обольщенных первым видом прелести гордость приводит в состояние явного умоисступления; в обольщенных вторым видом она, также производя умоповреждение, названное в Писании растлением ума, менее приметна, облекается в личину смирения, набожности, мудрости,— познается по горьким плодам своим. Зараженные «мнением» о достоинствах своих, особенно о святости своей, способны и готовы на все козни, на всякое лицемерство, лукавство и обман, на все злодеяния. Непримиримою враждою дышат они против служителей истины, с неистовою ненавистию устремляются на них, когда они не признают в прельщенных состояния, приписываемого им и выставляемого на позор слепотствующему миру мнением».
«Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати, никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости. Просто сказать: приписывающий себе духовные делания, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себя и потешающий себя «мнением», заграждает этим «мнением» вход в себя и духовным деланиям, и христианским добродетелям и Божественной благодати,— открывает широко вход греховной заразе и демонам. Уже нет никакой способности к духовному преуспеянию в зараженных «мнением»: они уничтожили эту способность, принесши на алтарь лжи самые начала деятельности человека и его спасения — понятия об истине. Необыкновенная напыщенность является в недугующих этою прелестию: они как бы упоены собою, своим состоянием самообольщения, видя в нем состояние благодатное. Они пропитаны, преисполнены высокоумием и гордостию, представляясь впрочем смиренными для многих, судящих по лицу, не могущих оценивать по плодам, как заповедал Спаситель, тем менее по духовному чувству, о котором упоминает Апостол».
К категории прельщенных и ввергнутых доверием демонам в шизофреническое состояние людей можно отнести чиновника, о котором пишет Святитель Игнатий в цитируемой выше главе «О прелести»:
«Чиновник начал рассказывать о своих видениях, — что он постоянно видит при молитве свет от икон, слышит благоухание, чувствует во рту необыкновенную сладость и так далее.
Монах, выслушав этот рассказ, спросил чиновника: «Не приходила ли вам мысль убить себя?» — «Как же,» — отвечал чиновник: «я уже был кинувшись в Фонтанку, да меня вытащили». Оказалось, что чиновник употреблял свой, особый образ молитвы, разгорячил воображение и кровь, причем человек делается очень способным к усиленному посту и бдению. К состоянию самообольщения, избранному произвольно, диавол присоединил свое, сродное этому состоянию действие,— и человеческое самообольщение перешло в явную бесовскую прелесть. Чиновник видел свет телесными очами: благоухание и сладость, которые он ощущал, были также чувственные».
Духовное окормление верующих людей, впавших от самомнения и мечтательности в прелестно-шизофреническое состояние, крайне осложняется тем, что необычность своего мировосприятия, своих действий и поступков они объясняют «действием благодати», особым, только им «и лишь некоторым святым» открытым духовным опытом.
Из пастырской практики известны случаи, когда подобные пасомые, прочитав о шизофрении в научно-популярных источниках, все же признавали ее наличие у себя, однако сознательно отказывались от работы над этой проблемой, мотивируя это тем, что «многие святые, — выходит, — были шизофрениками». [51] Попытки объяснить больному, что не всякое видение духовных реалий мира демонического является проявлением психоболезни, но только то видение, которое принимается сознанием и встраивается вследствие этого принятия в собственную систему мировоззрения и мироощущения, их не разубеждают. [52] Некоторые больные оказываются неспособными осознать эту расколотость и считают ее нормальными проявлениями своего цельного «Я», несмотря на попытки разных, доверительно относящихся к ним людей скорректировать их отношение и поведение.
«Монах начал уговаривать чиновника, — читаем далее у Святителя Игнатия, — чтоб он оставил употребляемый им способ молитвы, объясняя и неправильность способа и неправильность состояния, доставляемого способом. С ожесточением воспротивился чиновник совету. «Как отказаться мне от явной благодати?» — возражал он».
И действительно, прельщенные, по словам Святителя Игнатия,
«исполнены безрассудной гордости, желания и стремления видеть духовные видения умом, не очищенным от страстей, не обновленным и не воссозданным десницею Святаго Духа: исполнены такой же гордости и безрассудства желание и стремление сердца насладиться ощущениями святыми, духовными, Божественными, когда оно еще вовсе не способно для таких наслаждений. Как ум нечистый, желая видеть Божественные видения и не имея возможности видеть их, сочиняет для себя видения из себя, ими обманывает себя и обольщает: так и сердце, усиливаясь вкусить Божественную сладость и другие Божественные ощущения, и не находя их в себе, сочиняет их из себя, ими льстит себе, обольщает, обманывает, губит себя, входя в область лжи, в общение с бесами, подчиняясь их влиянию, порабощаясь их власти».
Внешний вид человека, у которого шизофрения умножила злокачественные проявления религиозности, весьма плачевен. Святитель Игнатий пишет о них:
«Находящиеся в бесовской прелести возбуждают к себе сожаление, как не принадлежащие себе и находящиеся, по уму и сердцу, в плену у лукавого, отверженного духа. Представляют они собою и смешное зрелище: посмеянию предаются они овладевшим им лукавым духом, который привлек их в состояние уничижения, обольстив тщеславием и высокоумием. Ни плена своего, ни странности поведения прельщенные не понимают, сколько бы ни были очевидными этот плен, эта странность поведения».
В древности непременным условием возрастания в духовном подвиге было послушание духовно опытному старцу, который зорко следил за душевным состоянием людей, предрасположенным к подобным состоянием, внимательно наблюдая за теми из монашествующих и мирян, кто занимаясь духовной жизнью, начинал проявлять неадекватность в поступках и интеллектуальных построениях.
«Опытные в монашеской жизни иноки, истинно святые иноки, гораздо более опасаются прелести, гораздо более не доверяют себе, нежели новоначальные, особливо те из новоначальных, которые объяты разгорячением к подвигу».
В значительной части современных монастырей новопришедшие послушники оказываются вне духовного окормления, предоставленные в своем подвижничестве собственному уразумению, основанному на субъективном, основанным на кровяном разгорячении, прочтении святоотеческой и житийной литературы. Неправильное прохождение самосочиненного подвига молитвы и умного делания очень часто приводит таковых к психическим отклонениям.
В психотерапии, как и в пастырском делании, помощь для выхода из болезненного состояния возможна только путем деятельного проявления любви к больному со стороны терапевта (в нашем случае — пастыря), только благодаря схождению за человеком, по выражению митрополита Антония Сурожского, «в глубины его внутреннего ада». Но именно сближения, близости, которая кажется ему ужасом зависимости, порабощения, потери себя, боится шизофреник. Именно как следствие прогрессирующего заболевания так решительно и безжалостно он рвет все ранее существовавшие более или менее близкие отношения и связи со значимыми людьми, сознательно вытесняя из памяти и сердца любое из положительных и памятных запечатлений этих отношений.
Пастырю, взявшемуся за помощь больному шизофренией, важно понять и включиться в мир его переживаний. В понятие этого мира мы вкладываем все то, что больной чувствует, что является содержанием его прошлого, будущего и настоящего, что иногда является интимным переживанием, скрываемым от внешнего мира и даже от самого себя, и имеет собственную, своеобразную для больного тематику, структуру и колорит.
Можно попытаться воссоздать этот внутренний мир на основе очень фрагментарных сведений, полученных от него и о нем. Это — сообщения от окружающих, его собственные высказывания, наблюдения его поведения и, особенно его чувственных реакций. При этом нередко мы вынуждены пользоваться интерполяцией, т.е. из отдельных фрагментов конструировать определенную целостность, не забывая, однако, о том, что наша интерполяция может быть неадекватной и что при дальнейших контактах с больным ее, возможно, придется изменять.
Чтобы проникнуть в мир переживаний больного, необходимо прежде всего завоевать его доверие. Пастырь должен быть для больного тем человеком, перед которым он может безбоязненно раскрыться, который не будет его ни осуждать, ни порицать.
Этот контакт представляет собой нечто особенное и в общем не так часто встречаемое в обычном межличностном общении. Своеобразие его для пастыря заключается, пожалуй, в погружении во внутренний мир больного и желании облегчить его страдания, а со стороны пасомого — в чувстве безопасности, которое вызывает в нем священник. Понимание другого человека лежит не только в интеллектуальной плоскости, быть может чувственная плоскость даже важнее. Больной, пришедший за помощью к пастырю, должен стать для него кем-то близким.
Американский психотерапевт Карл Витакер (1912–1995), более 20 лет проработавший в области семейной терапии, в том числе и с семьями шизофреников, повествует о своей работе так:
«Многим нетерапевтам психотерапия представляется очень интенсивным, крайне интимным и наполненным любовью процессом. Некоторые психотерапевты все время спрашивают себя: «Не слишком ли я соблазняю? Не надо ли стать объективнее, холоднее, увеличить дистанцию? Не наврежу ли я пациенту вместо того, чтобы помочь?» В сущности, они повторяют избитую фразу: «Одной любви недостаточно». А не лучше ли сказать: «Не бывает достаточно любви»?
Предположив, что психотерапия — это в широком смысле слова процесс любви, спросим себя, что же значит достаточно любви? Что же такое любовь в этом техническом и профессиональном смысле? Попробуем классифицировать любовь.
Самый простой уровень — когда любовью называют социальное удовольствие, радость находиться рядом с другим человеком — игра, работа или драка. Это игра общения людей между собой.
На более глубоком уровне можно сказать, что любить — значит становиться самим собой, делая что-то для других. Некоторые виды психотерапии попадают в эту категорию. Муж любит и зарабатывает деньги для семьи; жена любит и готовит еду; психотерапевт любит, внимательно слушая пациента и заботясь о нем. Такая любовь может испортиться, даже любовь, основанная на биологическом базисе. Образцовая мать совершает поступки любви вместо того, чтобы быть такой, какая она есть.
На третьем уровне можно определить любовь как эмоциональный союз двоих людей, дающий чувство совершенства или полноты. Любовь помогает избавиться от раздвоенности самоосознания и вступить в контакт со своим «Я». Она включает в себя единение, а потому и способствует индивидуации. Такой парадокс свойственен развивающемуся браку.
Или можно сказать, что любовь — это состояние, в котором ты можешь в большей мере быть с самим собой благодаря другому человеку, тоже пребывающему с самим собой. Старое определение друга говорит: друг — это тот, с кем вместе ты можешь быть один. Так твое бытие усиливается бытием другого.
Достаточно ли такой классификации для терапевта? Или есть еще и другие уровни? Возможно, более глубокий уровень в психотерапии — это уровень идентификации. Вот я сижу за столом и смотрю на пациента передо мной и вижу самого себя. Это не просто соединение людей, это процесс внутрипсихического соединения моего «Я» с другим. Глядя на пациента, я могу увидеть себя в далеком прошлом... Я могу идентифицироваться с ним или потому что наши стили жизни похожи, или во мне возникает резонанс с его характером, напоминающий мой собственный. И такая идентификация помогает мне глубже погрузиться в ситуацию.
Но существует и еще более интенсивный вид любви. Когда я лечу шизофреника, то должен сначала идентифицироваться с ним. Думаю, что такая идентификация обладает качествами глубокого переноса. В результате внутри себя я очень похож на его мать [53] , а в его внутренних переживаниях занимаю ее место. Если это так, то нужно создавать двойную связь, как это делала она, опутывая его сетью взаимно противоречащих сообщений и жестко не позволяя убежать от всего этого. В результате он оказывается в тюрьме неуверенности, отрицания самого себя и сильнейшей зависимости от меня. Может возникнуть безнадежный тупик. Но, если терапия с пациентом-шизофреником осуществляется успешно, он тоже связывает двойной связью меня — так же, как делал это со своей матерью.
Мы образуем интересную парочку, где каждый может поймать другого и ввергнуть его в состояние неуверенности, нерешительности и беспомощности перед своей жизнью. Если терапия идет успешно, то логично предположить, что наши отношения воспроизводят его отношения с матерью. Если такого пациента «ввести в здравый ум», мать часто сходит с ума. Он выписывается из госпиталя, а мать попадает туда. Такие пациенты доказывают, что для безумия нужны два человека. Лучше он сам сойдет с ума, чем позволит сойти с ума матери. То же самое, возможно, происходит между ним и терапевтом. В их симбиотическом союзе каждый может свести с ума другого. Когда один сумасшедший — другой нормален. Сумасшедший пациент — в психушке, а его нормальная мать правит миром.
Запертые в наших взаимоотношениях, мы с пациентом по очереди занимаем позицию власти. Но, в отличие от его матери, я не боюсь сумасшествия. Я желаю его! Итак, мы тесно связаны друг с другом: я был нормальным, а он ненормальным, а затем я сознательно переворачиваю ситуацию и становлюсь сумасшедшим — тогда он вынужден стать нормальным. Если парадигма верна, можно сказать, что в этот момент у нас появилась возможность любить друг друга. Тогда каждый из нас будет обладать равной властью, каждый свободен быть нормальным или безумным в наших взаимоотношениях. Я предполагаю, что пациенту для выздоровления нужна возможность быть сначала своим сумасшедшим «Я», а затем — своим здоровым «Я», все меньше вовлекая в этот процесс других людей».
Важной особенностью работы с шизофрениками, о которой мы ранее не упомянули, является их склонность к самоубийству — логическому завершению жизни того, кто разрушал себя социально, психологически, эмоционально и экономически. Еще одна цитата из Карла Витакера:
«Суицидальными мыслями и попытками чревато и такое состояние, когда человек выходит из полного отчаяния. Тот, кто пребывал в глубокой депрессии, а потом начинает из нее выкарабкиваться, сталкивается с ужасным напряжением из-за того, что необходимо коренным образом менять свою жизнь. И под этим гнетом он может решить, что проще убить себя, чем прилагать невозможные усилия, пытаясь перестроить свою жизнь» (выделено мной — и. Е.). «Человек спускается в глубины своей психики и борется со своим безумием, с чувством бессилия и никчемности, со страхом смерти, с потерей уважения к себе вследствие кошмарного открытия, что он почти не личность. Рискнув так глубоко погрузиться, он сталкивается с непосильной задачей — переменить свою личность. И решает, что бороться не стоит. И тогда он находит силы разрушать себя».
Поэтому выводить человека к границам придавленного сознательного «Я», открывать ему страшную правду о его состоянии нужно предельно осторожно, постепенно, с осознанием ответственности за каждое слово, которое, в случае «передозировки информации», может оказаться роковым.
Следует, наконец, упомянуть об «энергетическом обеспечении» шизофрении. Отключение больного посредством полного доверия и послушания духовнику, взявшему на себя попечение о нем, посредством глубокой исповеди и причащения Святых Христовых Таин от «энергетических ресурсов», которые обеспечивают демонические силы, может на несколько дней или недель полностью обессилить человека, что будет свидетельствовать о начале освобождения подлинного «Я» от власти инородных сущностей.
Когда посредством кропотливой духовной работы становится все более осязаемым момент приближения к ресурсам подлинного «Я», человек может ощутить состояние полного обессиливания. Это ощущение может свидетельствовать о медленном начале восстановления самостоятельных душевных сил человека. Но и здесь рано праздновать победу. Западение обратно в болезнь может произойти и в самом процессе выхода из нее, и даже после наступления на несколько месяцев или даже лет стабилизации душевного здоровья. Смирение пасомого со своей пожизненно больной участью — вот наиболее надежная страховка для него.
Решиться на подобную работу с шизофреником может редкий психотерапевт, не говоря уже о священнике. Не каждый «возжелает» и осилит, подобно выше процитированному автору, спуск до уровня сумасшествия для того, чтобы вытащить оттуда своего пасомого, свое «заблудшее овча». К сожалению, чаще всего случается так: подстройку пастыря под язык, ритм, смыслы шизофреника последний воспринимает или как ненормальность пастыря, который перестает быть для него авторитетом и значимой личностью, или же как подтверждение собственной нормальности.
Пастырь, решившийся на подобную работу, должен быть заранее готов принять поражение. Поединок неравен. У демонов семь с половиной тысяч лет практического опыта «работы с людьми».
Следует помнить, что пастырской работе с шизофрениками необходима не только самоотверженность, но и определенное количество психиатрических знаний и психотерапевтического опыта. Тем более, что редкий шизофреник решится на полное доверие — смелость рискнуть стать ранимым и беззащитным перед пастырем и до конца нести последствия этого решения.
Практические ошибки пастыря, вплоть до контрпереноса, и как итог — невозможность «выйти из больного», преодолеть болезненную отождествленность с ним, могут восприниматься больным с торжеством и ликованием. Однако пастырь не должен обвинять себя в случае, если прилагаемые усилия себя не оправдают. Тем более, он не ответственен за развязку психопатических отношений в семье шизофреника (или в кругу его друзей, если речь идет о «групповой» шизофрении), вне которой почти бессмысленно рассматривать проблему его выхода из болезни. Не ответственен не столько потому, что семья, как правило, не просит его об этом, сколько потому, что она не соглашается на выздоровление, создавая условия для возвращения больного домой из клиники, монастыря, из-под опеки духовника.
Олеся Николаева в своей замечательной книге «Современная культура и Православие» пишет:
«Психоаналитиками было открыто мифоритуальное строение шизофренического бредообразования, которое они рассматривали как безотказный механизм самозащиты в условиях расщепленного сознания и онтологической опасности, возникающей при утрате веры в Воскресшего Христа и разрыве с Живым Богом. Врачи полагают, что эта структура создается не хаотично, а под контролем целой иерархии самообразующихся планов, «перекодирующих физиологические нарушения на язык бреда», и являет собой средство адаптации и овладения угрожающей ситуацией «путем придания ей особого воображаемого смысла». [54]
Смеем надеяться, что изложенный материал поможет священнику, в попечении которого окажется пасомый с этим заболеванием, сориентироваться и застраховать себя и свою паству от разрушительного воздействия того, что даже неверующие психотерапевты справедливо называют «властью демона».
