Наибольшую скорбь душевная болезнь приносит родственникам больных людей. Многие из них чувствуют себя оставленными наедине со своими проблемами, покинутыми, не имеющими путеводной нити, лишенными помощи в разрешении трудностей.
В то время как другие удары судьбы, например, смерть близкого человека, вызывают сочувствие и соучастие, в случае возникновения душевной болезни дело обстоит иначе. Люди отшатываются от семьи, в которой стряслось такое несчастье.
Какую глубокую мудрость, такт, сочувствие необходимо иметь пастырю, чтобы утешить, ободрить и поддержать близких больного, избежать излишнего морализаторства и болезненно ранящего в таких случаях фантазирования на тему «за какой грех это попущено», найти благоразумные и трезвые слова, предназначенные для этого случая.
Примером такого утешения может служить одно из писем Святителя Игнатия Брянчанинова, в котором он утешает родственников душевнобольной женщины.
«Неведомым судьбам Божиим нужно покоряться! Жалею бедную Д. Больных такого рода необходимо держать вдали от родственников и от всех тех, к которым они близки во время обыкновенного своего состояния.
Когда был в подобном состоянии К., то ярость его возбуждалась наиболее против жены и родственников, коих он особенно горячо любил в здравом состоянии.
О случившемся искушении Вам не должно скорбеть, но отдаваться на волю Божию, которая спасает всех спасаемых многоразличными скорбями. Попущенное умопомешательство попущено ей на пользу, да дух ее спасется. Предоставьте ее Богу. Относительно всего, что она ни говорила и ни делала в своем припадке, Вам не обращать никакого внимания, и не должно принимать к сердцу никаких ее слов и дел, потому что все производилось и делалось ею вне рассудка. Потому именно от таких больных отделяют всех их родственников и близких сердцу, что сумасшедший должен быть управляем холодным рассудком и холодным сердцем, чего не в состоянии вынести лица, имеющие сердечное расположение к больному.
Когда возле нас жил К. в состоянии помешательства и некоторое время еще позволено было родным приезжать к нему,— то после каждого приезда ему делалось хуже, потому что они все хотели его урезонить и смягчить. Бывший тут доктор из сумасшедшего дома говорил мне о действиях родственников: «Странные люди! Хотят больного урезонить, между тем как болезнь его и состоит в том, что он лишен здравого смысла». К. хватался за нож, намереваясь пронзить им жену и себя, высказывая против нее величайшие неудовольствия, между тем как в здравом состоянии он питал к ней величайшее расположение.
Вот как надо рассуждать о больных такого рода. П. А. я советовал никак не видеться с сестрою, доколе она не выздоровеет. Я имею письмо от Д. от 24-го сентября, из которого можно понимать причину случившуюся с нею болезни.
Также не должно смущаться, что некоторые смутились словами и действиями Д. во время ее сумасшествия, и находили им причину по своему умозаключению, а не по опытам науки, совсем иначе смотрящей на эту болезнь и ее действия. Если Бог дарует Д. выздороветь, то она будет к Вам еще более в близких отношениях. То, что она Вас поносила в сумасшествии, есть верный признак ее преданности Вам. Вам не должно скорбеть на тех, которые соблазнились положением Д., произнесли о Вас какое невыгодное слово. Это от неведения и по попущению Промысла Божия, как видно, усматривающего, что Вам нужно смирение и очищение при посредстве человеческого бесчестия. Любовь имейте и мир со всеми и с оскорбляющими Вас, без чего невозможно иметь духовного преуспеяния. Воздайте славословие Богу за все случившееся и предайте себя воле Божией.
Бог да утешит Вас в постигшей скорби. Влас главы нашей не падает без воли Его! Иначе взирает мир на приключения с человеками, и иначе Бог. Видим, что св. Нифонт Епископ четыре года страдал умоисступлением, св. Исаакий и Никита (который был впоследствии святителем Новгорода) долго страдали умоповреждением. Некоторый св. пустынножитель — упоминает об этом событии Сульпиций, писатель IV века, в рассказе Пустоминиана, путешествующего по монастырям Востока,— творивший множество знамений и заметивший от этого возникшую гордость, молил Бога, чтобы для уничтожения славы человеческой попущено было ему умоповреждение и явное беснование, которые им попустил Господь смиренному рабу Своему.
Веруем, что без воли Божией не может к нам приблизиться никакая скорбь; всякую скорбь, как приходящую от руки Божией, приемлем с благоговейною покорностью воле Божией, с благодарением, славословием всеблагого Бога, непостижимого в путях Его, дивного во всех делах Его».
Что же можно посоветовать родственникам в их подходе к больному во время кризисных ситуаций? Здесь не может быть однозначного ответа. Тактика поведения может быть различной, в зависимости от того, кризисная или мягкопротекающая стадия заболевания проявляется в каждый конкретный момент.
Отдельные душевнобольные неожиданно становятся опасными для самих себя, иногда предпринимают попытку самоубийства под влиянием «голосов». [1] Другие больные угрожают окружающим, нередко из-за переживаемых ими идей преследования, нападая, якобы, с целью самообороны. Кризисным следует считать случай, когда больной проявляет агрессию, стремится к нападению или самоубийству. Часто такие ситуации наступают тогда, когда больной находится в состоянии спутанности, возбужден или впадает в оцепенение, переживая как бы сон наяву, и не осмысливает своих действий.
В таких случаях необходимо прежде всего кратко призвать помощь Божию и исполниться внутренней уверенностью в уповании на то, что все, что происходит, так же как и исход происходящего — в руках Его всемогущего Промысла.
Затем немедленно вызвать врача.
Если врач почему-либо запаздывает, а больной проявляет опасные для себя и для других действия, необходимо применить физическую силу. Для близкого человека, тем более верующего, повод для серьезных колебаний и раздумий представляет собой ситуация, в которой необходимо применить физическое насилие над психически больным человеком, действия которого представляют опасность для него и для окружающих. Здесь необходима твердость и решительность, оправданная и святыми отцами в подобных ситуациях. [2] Промедление может стоить одной или нескольких жизней.
Включение в ситуацию врача (домашнего доктора или врача скорой помощи) имеет то преимущество, что частично освобождает родственников от ответственности за правильный исход ситуации.
Обращение к посторонней помощи правомерно тогда, когда родственники не в состоянии помочь больному сами. Действенная помощь, оказывают ли ее близкие, врач или другой персонал, возможна только при условии, что она не скована неуверенностью или страхом перед больным.
Иногда присутствие знакомых, соседей или друзей помогает близким больного обрести чувство уверенности. Особенно нуждаются в помощи и поддержке в экстремальных ситуациях одинокие родители больных.
В этом случае родственникам больных нужна постоянная поддержка, постоянная помощь Божия. Частое причащение и исповедь, поддержка духовника, контроль своего состояния в общении с другими людьми [3] — вот направления внутренней работы, на которые родственнику больного нужно обратить особое внимание.
На временную или пожизненную госпитализацию психически больного родственника необходимо испросить благословения духовника, хорошо знающего Вашу семейную ситуацию
Также необходимо постоянно поддерживать связь с лечащим врачом больного, не стесняясь быть излишне навязчивым, консультироваться с ним по каждому волнующему поводу.
Всеми силами нужно стараться не потерять на длительное время собственный ритм жизни из-за болезни близкого человека. Необходимо, по возможности, сохранить свои дружеские связи и привычным образом исполнять свои обязанности вне дома.
Даже тогда, когда родственникам очень трудно оставить больного на время одного, преодоление возникающих при этом опасений оказывается полезным для обеих сторон. При всей готовности к компромиссам не следует существенно нарушать привычный жизненный ритм и распорядок дня семьи (например, время еды, сна, уборки, гигиенических процедур). Порядок внешней жизни должно противопоставить хаосу внутреннего мира больного.
Главную проблему для близких душевнобольных составляют отнюдь не кризисные ситуации. В значительно большей степени это относится к трудностям в связи с затяжными расстройствами (так называемыми негативными симптомами — пассивностью больного, замкнутостью, причудами). Но нельзя сказать, что эти расстройства, в большей или меньшей степени осложняющие совместное повседневное общение, совсем не зависят от внешних обстоятельств.
Поэтому необходимо с сочувствием выявлять отягощающие больного ситуации и по возможности устранять их.
Иногда трудности могут быть обусловлены конфронтацией больного с отдельными людьми или группами людей. В других случаях больного обременяет чрезмерная заботливость родных, их попытки «влезть в душу», а также предъявляемый больному высокий уровень требований. Предложения, поступающие от случайных и некомпетентных лиц, даже если кажутся хорошими, помогают редко. Гораздо большей пользы следует ожидать от научно обоснованных моделей решения проблем и использовать опыт близких других больных.
Следующие правила можно предложить как руководство к практической деятельности в опеке душевнобольных людей.
Просите как можно больше людей, особенно священников, молиться о Вас и о Вашем больном. Молитвенная помощь других людей будет давать Вам силы не падать духом в нелегком несении креста.
В сложных случаях ищите оптимальные решения. Для некоторых больных, склонных к бредообразованию или страдающих периодическими обострениями заболевания, в отдельных случаях имеет смысл медикаментозное лечение. Исследования подтвердили, что длительное, иногда многолетнее медикаментозное лечение существенно снижает частоту обострений. Поэтому пациенту полезно, чтобы предложение принимать лекарства делалось близкими недвусмысленно и открыто. В случае необходимости больному следует напоминать о приеме препаратов. В определенных случаях родственникам приходится брать на себя обязанность выдавать больному каждую разовую дозу. Если нет уверенности в том, что больной самостоятельно регулярно принимает лекарства, то об этом необходимо сообщить лечащему врачу. Врача следует информировать и о появившихся побочных действиях препарата. Если больной, в силу своих болезненных соображений, считает лечение излишним и если в исключительных ситуациях принуждение становится неизбежным, то оно, при участии врача, должно быть спокойно и аргументировано разъяснено больному и затем выполнено.
Держитесь как можно более естественно. Некоторые больные, например, шизофреники, редко теряют обостренную чувствительность и хорошую наблюдательность даже в случаях далеко зашедшей болезни. Быть больным не значит утратить интеллектуальные способности и умение вчувствоваться. Больные шизофренией хорошо различают неискренность, неестественность и несправедливость окружающих и нередко реагируют на них раздражением, недоверием, отказом от контактов. Напротив, открытость и определенность возвращают им некоторую уверенность в себе. Как бы ранимы они ни были по отношению к критике или к тому, что их не воспринимают всерьез, они так же чувствительны к уважению и признанию.
Правило «держаться как можно более естественно» означает также, что родственникам не нужно искусственно «подтягиваться» в присутствии больного или «ни в коем случае не допустить какой-то ошибки». Наоборот, больному шизофренией полезно, если при выражении им своей реакции раздражения близкие ему люди уходят в другую комнату. Опыт подтверждает, что такое поведение правильно, так как всплеск раздражения неблагоприятен для обеих сторон. Правдивость и естественность в поведении не означает катастрофы во взаимоотношениях. Гораздо ценнее надежность, естественность, уважение.
Больного в его жизненном обиходе не освобождайте от ответственности. В подавляющем большинстве случаев нет основания для преувеличенных страхов. Однако нет вреда для больного, если родственники и знакомые не скрывают от него своей озабоченности. Гораздо хуже отрицать такое чувство, так как оно становится очевидным и выливается наружу, укрываясь за чрезмерной заботливостью или враждебностью
Правда, следует терпимо относиться к тому, что больной сам определяет себе диету или не садится за общий стол, хотя давать ему такой совет нельзя. Например, не следует специально готовить для больного отдельную еду, которую он намерен принимать в ночное время. Чудачества больного только тогда имеют действительно отрицательные последствия, когда члены семьи приспосабливаются к этим «искаженным» привычкам. С другой стороны, нужно только оценить, насколько трудно поддерживать в быту установившийся распорядок дня, когда соответствующие заботы уже преодолены совместно. Иногда бывает полезно составить план домашних дел на день или неделю. При этом в плане должно быть непременно указано, какие обязанности возлагаются на больного.
Лучше меньше да лучше. В связи с личным участием в делах больного и идентификацией с его судьбой родственники в большинстве случаев стремятся к скорейшей «нормализации» тяжелой, обременительной обстановки. Желая достигнуть лучшего для больного результата, члены семьи нередко переоценивают свои возможности влиять на течение болезни и обвиняют себя, если улучшение наступает медленно или не наступает вовсе. Поэтому они подвергают себя опасности не критического отношения к возникшим трудностям, так как возлагают на больного слишком большие надежды.
Снижение уровня ожиданий и уменьшение требований, предъявляемых больному, как правило, дают ему возможность лучше справиться со своими расстройствами. В этой ситуации справедлива пословица «Лучше меньше, да лучше».
Швейцарское объединение родственников больных шизофренией, основываясь на собственном опыте, дает своим членам следующие полезные советы:
«Больной и его семья должны выработать реальное представление о возможностях больного. Только немногие больные шизофренией восстанавливают способность справиться с той нагрузкой, которая была для него привычна до заболевания. Больной должен быть защищен от необоснованных ожиданий, поддерживаемых родными и друзьями. С другой стороны, не следует чрезмерно щадить больного. При реабилитации должны быть поставлены реальные цели, которых реально можно достичь. Больному шизофренией необходимо иметь надежного, достойного и стабильного близкого человека, который способен указать четкие границы приемлемого поведения. Это важно в первую очередь для больных, страдающих идеями преследования, так как у этих больных нарушена способность оказывать доверие окружающим. Иногда больной принимает совет скорее от брата или сестры, чем от родителей. Слишком большое количество критических замечаний действует на больного отрицательно. Заслуженная похвала, даже за незначительную работу, действует ободряюще».
Принцип «лучше меньше, да лучше» действует совершенно конкретно в повседневном быту. Обращение к больному должно быть изложено просто и ясно, тогда оно оправдано. Правда, длинные и сложные сообщения не превышают интеллектуальных возможностей некоторых больных, к примеру, больных шизофренией. Но многозначные и многоплановые сообщения предполагают большую способность к концентрации внимания. Они превышают способность больного к «переработке полученной информации». Поэтому очень рекомендуется при обращении к больному высказывать только одно определенное пожелание, задание или сообщение. Таким способом родственники больного следуют девизу, который открывают для себя: поэтапное выполнение отдельных действий возможно, если даже больной не в состоянии охватить задание как целое.
Первая задача заключается в том, чтобы быть понятым. Намного труднее овладеть искусством осуществлять на деле требования к больному, выполнение которых необходимо для поддержания на определенном уровне совместного существования.
Может быть, помогут обещания:
— Прими ванну, а потом съедим вместе по куску пирога с чаем.
Или же разумные компромиссы:
— Пожалуйста, не слушай громкую музыку, лучше возьми книгу.
Можно спросить больного:
— Ты не хотел бы прибрать свою постель? Тогда в твоей комнате будет полный порядок.
Неожиданный благоприятный результат может дать диалектический подход:
— Не разговаривай вслух со своими голосами. Ты же не хочешь, чтобы эти люди считали тебя сумасшедшим. Не давай им повода.
Если нагрузка становится чрезмерной, то социальные контакты между больным и его родственниками следует временно сократить. Иной раз больному нужно просто уйти в свою комнату.
Необходимо неизменно соблюдать уважение к частной жизни больного, особенно в ситуациях, вызывающих нагрузку.
Некоторые душевнобольные, в частности, шизофренией часто используют возможность уединения целенаправленно — для защиты от раздражителей, с которыми они не могут справиться. Больной чувствует «перегрузку» и изъявляет желание сменить обстановку, уединиться, уйти. Такая тактика больного существенно облегчает совместное проживание, если, конечно, больной имеет отдельную комнату. В этот момент настаивать на выполнении необходимых текущих обязанностей не нужно.
Одна английская исследовательская группа доказала на основании тщательно проведенных длительных изысканий, что частота обострений заболевания может быть существенно снижена с помощью увеличения дистанции между больными и очень озабоченными близкими. В группе больных, имевших критически настроенных или очень озабоченных родственников, проживавших в одном доме с больным, 69% больных после выписки возвращались в клинику в связи с обострением заболевания, если проводили более 35 часов в неделю «с глазу на глаз» с родными. При меньшей продолжительности контактов с родственниками частота обострений за тот же период составляла 28%. Было также доказано, что именно на больных, имеющих очень озабоченных и загруженных родственников, особенно благотворно действует медикаментозное лечение. 92% больных из семей с напряженными взаимоотношениями, не получавших медикаментозного лечения, заболевали вновь в первые 9 месяцев после предыдущего обострения, в то время как среди больных из таких же семей, но получавших медикаментозное лечение, заболевало не более 53%.
Обращайтесь как с полноценным человеком, но не забывайте о болезни. Необычные высказывания (так называемые бредовые идеи) или обманы чувств у некоторых больных недоступны никаким аргументам. Больные могут слышать, видеть, ощущать на вкус, обонять или чувствовать вещи, которые для других не существуют. В некоторых случаях это проявления расстройств функций головного мозга, в некоторых — действие сил демонических.
Больные нередко находят для этого такие объяснения, которые другими людьми воспринимаются как безумные. О восприятиях невозможно спорить ни со здоровыми, ни с больными. Люди принимают за истину то, что они чувствуют.
Споры с больными шизофренией о расстройствах чувств или бредовых высказываниях, как правило, не приводят ни к какой коррекции их восприятий или характера даваемых ими объяснений. Если близкие начинают спорить с больными шизофренией об их переживаниях, то подвергают себя риску потерять доверие больного. Суждения больного не изменятся, но взаимоотношения будут испорчены.
Родственнику имеет смысл лишь сказать, что он имеет другие убеждения, но знает, что больной слышит и чувствует так, как говорит об этом. Если больной требует согласия близких, лучше постараться дистанцироваться каким-нибудь аморфным замечанием, например: «Да, это необычно». Можно попытаться отвлечь больного каким-нибудь незначительным заданием или переспросить его, нужна ли ему какая-либо помощь.
Если у больного идеи преследования сохраняются в течение длительного времени, не следует постоянно и без пользы для дела вызывать врача. Лучше согласиться задернуть шторы или сменить дверной замок. При громкой брани больного в адрес беспокоящих его голосов можно предложить вместе помолиться.
Если поведение больного становится социально нетерпимым (больной громко разговаривает с голосами, идя по улице, проявляет сексуальные намерения и действия в общественных местах), то ему следует указать на необходимость соблюдения приличий. Когда близким становится невмоготу, то допустим жесткий, короткий окрик «прекрати немедленно», может остановить его. Может оказаться полезным замечание, исходящее от третьих лиц, особенно от других родственников и друзей, которых поведение больного нередко затрагивает: «Он в порядке, но по-своему». Другие замечания, успокаивающие близких больному членов семьи, оказываются более действенными, когда они произносятся в отсутствие больного.
Если больной прислушивается к голосам или активно высказывает бредовые идеи, есть основание подозревать ухудшение состояния. Если родственники не в силах больше вести себя с больным «как со здоровым», то об этом необходимо сообщить врачу. В подобных случаях могут оказаться полезными временный переезд больного в пансионат, помещение в клинику или даже только пастырская беседа с больным и членами его семьи.
К причастию, исповеди, Таинствам и святыням (в случае, если это психоболезнь, а не одержимость) не привлекайте человека насильственно. Душевнобольной человек сохраняет достаточно волевых усилий для того, чтобы самостоятельно прибегать к помощи Божией. Если же в отношении его будут предприниматься насильственные попытки воздействия с помощью Таинств и святынь, это может вызвать только хулу и отторжение. Однако стоит мягко напоминать больному о том, что Господь его любит и поможет ему в его болезни, если он будет Его об этом ежедневно просить.
Если же больной сам попросит пригласить священника, пойти в храм, причаститься, пособороваться, не откладывайте исполнения его просьбы. Практика показала, что если не воспользоваться моментом, больной может опять закрыться на благодатное воздействие.
Не следует забывать, что душевным расслаблением психически больного человека, его неспособностью отличать свои импульсы от импульсов и волевых установок, идущих извне, пользуются демонические силы для погубления человеческой души в бездне душевной болезни.
Как уже было отмечено выше, большинство проблем, с которыми приходит к священнику современный человек, носит душевный (психологический), а не духовный характер. В виду этого для пастыря представляется немаловажным знание механизма формирования в раннем детстве убеждений, ценностей, жизненных установок, которые имеют влияние на всю сознательную жизнь человека, включая жизнь церковную, степень конфликтности, неуживчивости с людьми, отношения с духовником.
Различение проблем душевного и духовного порядка — необходимейшее условие правильного их разрешения. Помощь в осознании и различении этого, безусловно, более кропотливый, вдумчивый и длительный труд, чем двухминутное общение, основанное на совершенно известных каждому верующему человеку советах и словах.
С первых моментов жизни ребенок вовлечен во взаимоотношения с людьми, прежде всего с тесным кругом близких людей. От того, как они ведут себя с ним, зависит пока бессознательный выбор особенности его поведения, надолго формирующей стиль общения, а во многом личностные качества и сценарий жизни.
Все родители (речь не идет о случаях патологии) исполнены благих намерений по отношению к своему ребенку, хотя реализуют их по-разному. Одни из них пытаются подстелить соломку на каждом его шагу и вечно водить его за ручку, другие, напротив, считают, что его нужно воспитывать в строгости, готовя к восприятию суровой действительности.
По большому счету, на первом этапе у ребенка есть только три стратегии поведения: движение к людям, против них или от них. Существует еще одна: вместе с ними, но самостоятельно, однако она требует определенного развития личности и, естественно, недоступна ребенку и может выработаться только позже, а это потребует ломки уже сложившейся, укоренившейся и вроде бы «работающей» стратегии. Именно поэтому позиция «вместе, но самостоятельно» встречается так редко. Первые же три способствуют формированию одного из привычных нашей эпохе типов внутренних конфликтов.
В этом случае ребенок пытается завоевать привязанность окружающих, чтобы опираться на них и чувствовать себя с ними в безопасности. Он выбирает самого сильного (в том числе, в семье) и присоединяется к нему, подчиняясь его мнению. Постепенно у него вырабатывается потребность в любви и одобрении, постоянном присутствии кого-то рядом, на кого можно опереться, и без кого человек начинает чувствовать себя беспомощным.
Со временем формируется тип и сценарий «беспомощной личности», нуждающейся в постоянном поводыре и руководителе, который взял бы на себя ответственность за все ее действия. «Беспомощная личность» любой ценой пытается удовлетворить ожидания других людей, становится уступчивой и предупредительной, смиряясь с ролью вечной жертвы, в любом случае готовой взять вину на себя.
Такая позиция способствует усилению внутренних барьеров: «беспомощная личность» оказывается неспособной сказать «нет» в ситуациях, в которых это сделать необходимо, оказывается полностью лишенной целеустремленности и инициативы в достижении поставленных целей, даже безгрешные радости жизни считает недопустимыми и не разрешает себе радоваться ни по какому поводу. В отношении к себе превалирует чувство жалости и ощущение собственной слабости.
Такой человек становится совершенно зависимым от окружающих, самое страшное для него — остаться одному. Оценка, данная другими, представляет для него абсолютную важность, похвала окрыляет его, а любая критика воспринимается как трагедия.
Потребность в других является для него фактором постоянной тревожности. «Беспомощная личность» нуждается в любви и привязанности, хотя, как правило, не способна на настоящую любовь и близость, подменяя их манипулированием, средством которого является все та же его слабость. Она переносит свой внутренний конфликт на отношения с близким человеком.
В этом случае ребенок решается, пусть и бессознательно, на борьбу с окружением, отстаивание своих интересов. Он перестает доверять людям, начинает думать, что все они настроены против него и виноваты в его неудачах. Основным его желанием становится победа в этой борьбе с враждебными людьми: складывается агрессивный сценарий «обвинителя».
Несмотря на то, что такой человек изо всех сил старается демонстрировать уверенность и силу, на самом деле, как и в предыдущем случае, им руководят те же тревожность, страх и неуверенность в себе.
Его жизненная философия основывается на представлении о мире, как о джунглях, где выживает сильнейший, где человек человеку — волк, а стиль поведения определяется фразой «с волками жить — по-волчьи выть». Главной его потребностью становится управление другими: либо открытый диктат, либо скрытое манипулирование, в зависимости от темперамента.
Со временем такой человек становится крайне конфликтным и неуступчивым, в искренние чувства верить перестает, а любую ситуацию оценивает с позиции практической выгоды и полагает, что все люди поступают аналогичным образом. Любой спор он пытается выиграть любой ценой, проигрыш переносит крайне болезненно, а признание ошибок считает проявлением слабости — в отличие от «беспомощной личности», которая признает свою вину, даже не будучи виноватой.
В этом случае ребенок не выбирает ни подчинения, ни борьбы, а пытается уйти от общения в собственный мир своих мыслей, игр и занятий. Такая позиция порождает ощущение неопределенности и собственной никчемности, непонимания того, кто он есть на самом деле и где его место.
Он старается ни с кем себя прочно не связывать, видя в любых тесных связях угрозу своей самоизоляции. Он также старается не связывать себя никакими долгосрочными обязательствами, вообще противится всяким попыткам отношений, которые могут представлять опасность принуждения его к чему бы то ни было. Поэтому он уходит от всех глубоких эмоциональных контактов, а если вдруг таковые начинают складываться, разрушает их: формируется сценарий «разрушителя».
Любому «разрушителю» свойственно умение подавлять эмоции, опасаясь, что эмоциональность вызовет сильную реакцию окружающих, и он окажется вовлеченным в процесс общения. Отказ от эмоций с годами, требуя определенной замены эмоциональной сферы (как правило, логикой), приводит к формированию еще одного типа: «компьютера», избирающего для самоутверждения несколько отличные пути.
Такие люди никогда не доверяют интуиции и живут анализом целесообразности и планированием. Перед тем, как принять любое решение, они тщательно взвешивают все «за» и «против».
Они могут быть великолепными специалистами, в особенности в области аналитики, однако, в полном понимании этого слова, они не любят свою работу, во всяком случае, потому что любовь вообще является сугубо эмоциональной, а следовательно, не значимой для них категорией.
Это верно и по отношению к дружеским связям и развлечениям: ценятся в особенности те, которые подтверждены той или иной целесообразностью, в которых преобладают не чувства, а логика и расчет.
В определенном понимании, они верны кодексу чести и порядочности, хотя и достаточно механистическому: исправный «компьютер» просто не может не быть по-своему честным, иначе он не может функционировать.
* * *
Не секрет, что в настоящее время немалое число формально взрослых людей никак не соответствует понятию зрелой личности. Зрелость наступает тогда, когда человек способен мобилизовать свои силы и побороть страх и неуверенность, возникающие из-за отсутствия поддержки со стороны окружения. Тупик — это как раз та ситуация, когда у человека недостаточно поддержки со стороны и не хватает сил и смелости, чтобы опереться на собственные душевные силы. Боясь идти на риск, многие в этом случае надолго принимают защитную роль «дурачка» или «беспомощной жертвы обстоятельств». Зрелость и есть умение пойти на риск, чтобы выбраться из тупика.
Модель поведения человека во многом определяется родителями. У человека, которого воспитывали в условиях гиперопеки, неизбежно вырабатываются устойчивая инертность к любым трудностям, завышенная самооценка, восприятие окружающих в основном как личного обслуживающего персонала. В любой действительно ответственной, конфликтной или стрессовой ситуации, когда приходится самостоятельно отвечать хотя бы за себя (создание семьи, рождение ребенка, выбор работы и т.д.) их действия отличаются крайним эгоизмом, требовательностью к обществу, а при недостатке поддержки — быстро развивающейся социальной дезадаптацией, иногда доходящей до психических заболеваний.
Своеобразный эффект «Мама дома»: в ее присутствии мало кто из детей самостоятельно убирает комнату, или готовит еду, или сражается со сложной задачей в домашнем задании. Когда вдруг оказывается, что мамы рядом нет, дается шанс: кто-то неожиданно открывает в себе способность делать все это самостоятельно и даже без внешнего принуждения, а кто-то теряется. Последнее называется «приобретенной беспомощностью».
Если же ребенок воспитывался, наоборот, в условиях недостаточного внимания и заботы, у него может сформироваться комплекс неполноценности, восприятие себя как неудачника, недоверие к людям.
И в первом и в другом случаях ребенок рано или поздно приходит к выводу о пренебрежении или даже неприятии родителей, фактически отказывается признавать их авторитет. Он может продолжать использовать их, исходя из их полезности, даже демонстрировать теплые чувства, но лишь до возникновения стрессовой ситуации. Он полностью перестает принимать в расчет любые социальные и моральные нормы, все его поведение диктуется эгоизмом и начисто манипулятивно. Последствия всех своих действий он оценивает только с точки зрения собственного выигрыша, а способность к любви, альтруизму, равно как и чувства вины или смущения, являются для него незначимыми категориями.
Не только по отношению к себе, но и к людям мы во многом воспроизводим модель поведения своих родителей. Их отношения между собой, представления о браке и супружеской близости, достоинстве, чести, труде в немалой степени определяют позицию ребенка. Один уверен в том, что создаст крепкую счастливую семью, другой утверждает, что «никогда не женится».
Подобные родительские «предписания» становятся жизненными убеждениями человека, которые оказывают огромное влияние на его поведение. Священное Писание неоднократно указывает на то, что вера человека является огромной жизненной силой. Если человек по-настоящему верит, что он может что-нибудь совершить, то он обязательно это совершит. Но если он убежден в невозможности этого, никакие внешние силы не способны убедить его в обратном. Такие убеждения как «уже слишком поздно», «ничего не поделаешь — здесь я бессилен», «раз уж на мою долю выпало, то никуда не денешься» — часто могут являться камнем преткновения, не позволяющим человеку, в полной мере используя потенциал собственных душевных сил, исполнить определенное Богом жизненное предназначение.
Негативные «предписания» передаются ребенку родителями вследствие их собственных проблем — несчастий, неудач, тревог, разочарований. Самые страшные из них: «Не будь» и «Не будь собой». Даются они, например, если ребенок не был желанным. «Если бы тебя не было, я бы давно разошлась с твоим отцом». Такие предписания могут даваться и невербально — вечно нахмуренные брови, интонация, отсутствие ласки, демонстрируемые таким образом, что ребенок начинает чувствовать себя обузой. Если же в семье, например, несколько девочек, и рождается еще одна (хотя очень хотели мальчика), то родители все же пытаются из нее «сделать мальчика»: обучают традиционно мужским занятиям и играм и т.д. Всего вероятнее, она вырастет женщиной с очень жестким характером, а когда создаст семью, будет настаивать на том, что готовить, стирать и выполнять прочие домашние работы ее муж должен никак не реже, чем она.
Предписания передаются детям не только в форме прямых директив, а иногда и вопреки им. Трагедией современной церковной жизни является повсеместный и категоричный отход от Бога взрослеющих детей из верующих семей. Почему это происходит? Священник Анатолий Гармаев считает, что
«сегодняшний верующий родитель передает (на душевном уровне) своему церковному ребенку свой падший нрав, и дитя запечатлевает его.
Если при этом его носят ко Причастию, дух младенца окормляется Причастием, а душа восстает против этого же Таинства. И только первый час, может быть, полчаса после Причастия ребенок умиротворяется силою и властию Христова участия, а потом он вдруг становится неуправляем. Если ребенок не причащается, то с ним все в порядке. Его связанный грехами дух вполне согласен с его падшим устроением души и с падшими образами душевного поведения. И в целом все это имеет некоторый умиротворенный характер. Поэтому он чуть-чуть упрямится, чуть-чуть злится, чуть-чуть капризничает, но все-таки он управляемый, хоть и неверующий.
Особенно сильно эта неуправляемость наблюдается там, где родители совершенно не имеют церковного нрава, а исполнены нрава падшего. При таких родителях состояние ребенка чрезвычайно критическое, в результате чего мы повсеместно видим этих раздерганных детей.
До 12 лет запечатление родительской неправды бывает настолько ярким и сильным, что ребенок совершенно противится всякому духовному действию. Таких детей бывает невозможно привести к Причастию, поднять на молитву, они бегут от исповеди. Они выискивают любую возможность убежать даже от любимых батюшек. Вглядываясь во всю эту детскую неправду, от которой страдает душа, страдает личность ребенка, которая непременно ищет своего пробуждения и возрождения, но внутренними обстоятельствами не может пробиться через это, как порой живой росток не может долго пробиться через асфальт, мы взрослые спрашиваем себя, чем мы можем помочь ему? Для этого, может быть, необходимо рассмотреть причины, возникновения таких состояний у детей».
Дети растут не только и не столько такими, какими их хотят видеть родители, сколько такими, какими родители являются. Если родители хотят, чтобы ребенок стал творческой личностью, нужно не только требовать от него этого, сколько самому уметь создавать новое. Чтобы он вырос решительным, он должен видеть, что родители умеют принимать решения.
«Те убеждения, что сложились по отношению к нам у других людей, могут возыметь на нас свое действие. Это было продемонстрировано в одном весьма оригинальном исследовании, в ходе которого группа детей с уровнем умственного развития, аттестованным как средний, была совершенно произвольным образом разделена на две равные подгруппы. Одна из них выла вверена одному учителю как группа «одаренных» детей. Вторая — другому учителю, но уже как группа «отстающих». Год спустя обе подгруппы были аттестованы на уровень умственного развития. И вовсе не удивительно, что большинство детей, произвольно записанных в «одаренные», получили гораздо более высокий балл, чем на предыдущей аттестации, в то время как большинство тех, кого определили в «отстающие», показали значительно более низкий результат! Убеждения учителей относительно способностей своих учеников повлияли на обучаемость последних.
Наши убеждения могут формировать, изменять и даже определять уровень наших умственных способностей, состояние здоровья, социальные связи, творческие способности и даже степень личного счастья и жизненного успеха. При этом если убеждения и в самом деле являются столь могучим фактором нашей жизни, каким образом можно научиться управлять ими так, чтобы они не начали управлять нами? Многие из наших убеждений были получены нами в детстве от наших родителей, учителей, социального окружения и средств массовой информации еще до того, как мы могли осознать оказываемое ими влияние или сделать выбор по своему усмотрению». [4]
Вот еще несколько распространенных предписаний: «Работай хорошо, старательно и много», «Всегда все делай на отлично, не жалей сил». Предписание подкрепляется «трудовым воспитанием» по дому, нотациями за каждую полученную в школе тройку и т.д. В результате, чтобы заслужить одобрение родителей, «маленький мальчик» до самой пенсии крутится, как белка в колесе, не уходя в отпуск, не видя семьи и т.д. Если у него отнять такую возможность, он, не понимая, что до сих пор старается ради похвалы серьезно-строго-трудовых родителей, заболеет.
Сценарий жизни, благодаря неосознанному родительскому программированию, в основных чертах написан уже в первые годы жизни человека, основная стратегия его поведения уже сформирована к моменту поступления в школу, а школа довершает дело, дописывая недостающие детали сценария — трагичного или комичного, скучного или яркого, сценарий Царевны или сценарий Лягушки — победителя или побежденного.
Священник Анатолий Гармаев особо отмечает значение сценарного программирования посредством тех или иных в детстве запавших на самую глубину сердца родительских слов, называемых в нравственной психологии «родительскими печатями».
«Ребенок, особенно до пятилетнего возраста, очень открытый на своих родителей, ловит каждое их слово, сказанное относительно себя. В сердцах сказанное слово наиболее энергетически обеспеченно, оно наиболее глубоко проникает в душу ребенка и западает в эмоциональную память.
Такое «запечатывание» детей сегодня, к сожалению, совершают собственные бабушки и дедушки. Придя в дом, встречаясь с внуком раз в неделю или раз в день, бабушка выдает ему такое море комплиментов, что ребенок, естественно, весь раскрывается, и тогда бабушка говорит своему дорогому внуку очень маленькую, очень тихую и очень точную фразу: «Быть тебе, мой милок, богатым-пребогатым!». И с этой минуты будет совершенно непонятным, почему двенадцатилетний мальчишка с такой страстью играет в эту навязанную ему игру? Почему шестнадцатилетний парень, выросший из этого мальчика, с такой страстью покупает лотерейные билеты? Почему этот уже тридцатилетний человек с такой страстью ищет самые доходные предприятия и мероприятия? Почему этот шестидесятилетний старик так упорно держится за то богатство, которое он накопил? Будет непонятно, что на деле работает заложенная однажды, в очень раннем детстве, бабушкина печать.
Такую печать можно заложить как положительную, якобы, с позиции мирского благополучия, так и отрицательную. В сердцах сказанная, это печать всегда негативная, создающая очень сильный внутренний комплекс неполноценности. Сказанная же в таком вот некотором ворковании, печать возводит человека как бы к благополучию. И с этого момента человек постоянно ищет именно благополучного состояния.
Сегодня при интенсивной обращенности к способностям детей мы закладываем в них очень могучие печати, связанные с тщеславием. Девочка занимается в студии, где сразу четыре действия: пластика, иностранный язык, музыка и рисование. Шестилетний ребенок приходит домой и делится своими впечатлениями. Бабушка, которая его водила туда, приходит и тоже рассказывает родителям: «Какая же девочка у нас – молодец!». И по мере того, как бабушка рассказывает, по мере того, как ахают и умиленно расплываются в душевном комфорте тщеславия родители, меняется и лицо ребенка. Его тщеславие жадно впитывает в себя слова взрослых, при этом дитя, конечно же, одновременно и стесняется, и жеманится, и с ноги на ноги переминается, как бы стесняется (на самом деле стесняется здесь именно тщеславие). В связи с этим стеснением тщеславия ребенок еще более раскрывается, со временем перестает жеманиться и полностью открывается весь на похвалу бабушки или родителей.
Печатей много, самых разных. Некоторые из них: мать говорит трехлетнему ребенку: «Зачем я тебя родила?», «Зачем ты мне такой нужен?», «Кому ты такой нужен?» и т.д. Мать переживает болезненность ребенка, она уже намучилась с ним, и вот, в сердцах, вдруг такое сказала. Болезненный ребенок на самом деле очень переживает за то, что болеет.
Печать свое ищет, она ищет подкрепления себя самой именно собой. Что это значит? Ребенок так будет строить отношения с окружающими взрослыми, чтобы кто-то из них обязательно сказал однажды услышанное им в детстве: «Кому ты такой нужен!» И вот как только ребенок поймает эту фразу, он успокоится, ему больше ничего не надо, печать свое нашла. Он успокоится и пойдет к своим друзьям и товарищам, потому что это общение тоже необходимо для поддержания печатей. Пойдет к своему другу или друзьям и скажет: «Я же говорил!», или: «Я же знал!», или: «Мне давно об этом сказано!», или: «В моем гороскопе это написано!». Благодаря этому некоторое время он будет переживать чувство удовлетворенности. Что это такое? А это его собственное состояние печали, которое поймало материнское слово и запечаталось через сказанное слово, получив удовлетворение.
Греховная страсть, получившая свою печать, через всю жизнь, через жизненный срок человека ищет полноты. Она всегда стремится состояться во всей полноте.
Однако одна и та же закономерность просматривается всегда: страсти идут к своему завершению, к доминанте своего проявления. Так, жестокость или гнев может выжидать, а затем встретиться с такой запечатывающей фразой: «Ах ты зверь такой!» Причем, должна быть определенная внутренняя, эмоциональная, интонационная сила у говорящего, которая бы вложила слова: «Зверь такой» в самую сердцевину гнева в ребенке.
Словесная печать может быть вложена и в 5, и в 10 лет, и даже в 11 лет. При этом наиболее сильные запечатывания исходят из уст родителей, бабушек и дедушек, менее сильно – от окружающих людей, т.е. родных, учителей, знакомых.
Уловленное состояние «Я – зверь» начинает искать своей реализации, и конечное завершение этой реализации может произойти в судебном приговоре к расстрелу. Произнесен приговор, и сразу – внутренняя удовлетворенность: «Я так и знал!» и больше ему ничего не надо! Причем, чтобы довести дело до расстрела, он всей своей жизнью будет делать массу разных действий, которые обязательно выведут людей на это решение. При этом почти невозможно для человека обнаружить, что его жизнь, все его способности, его эмоциональная чуткость к людям, (т.е. умение лицемерить, вовремя подыграть, улыбнуться, обмануть человека интонационно и эмоционально), его авантюрная смелость, решимость на те или иные дела, его организаторские способности, его отличное владение оружием, или его мастерское владение каким-то ремеслом – все это идет в угоду одному: преступному действию, которое однажды бы привело к суду, на котором ему скажут: «Расстрел!», после чего он внутренне испытает: «Я так и знал!». И вот это последнее «Я так и знал!» и есть окончательное действие, в котором торжествует страсть гнева, причем, оно торжествует во всей полноте, потому что еще совсем недавно оно в садистски страшных зверствах убивало, уничтожало людей. И невозможно понять, откуда этот страшный садизм, откуда такая неудержимая преступность в этом человеке, откуда это патологическое состояние жажды жестоких, отвратительно садистских действий. Оказывается, образ этого действия был задан в детстве очень точным словом «Зверь», сказанным в сердцах матерью, и вот он теперь этого «зверя» и проявляет в жизни, для того чтобы постоянно слышать от людей подтверждение того, что он действительно “зверь”». [5]
В современной церковной среде довольно редко можно встретить человека, умеющего ставить позитивные цели и выполнять их, причем делать это органично, легко. Такие люди отличаются тем, что при неудаче одной попытки они не приходят в отчаяние и умеют находить другие пути для достижения цели. Они не обязательно достигают внешних признаков успеха. Однако отличительным признаком является внутренняя умиротворенность и покой, исходящие от них.
Такие люди, в отличие от живущих по сценарным программам, ответственны за собственную жизнь, смыслы и цели которой формулируют и определяют сами.
Большинство сценариев — результат типичных внутриличностных конфликтов, заложенных в нашей цивилизации, попыток человека примирить непримиримое: уступчивость и агрессивность, амбиции и страх, беспомощность и самоуважение. Так или иначе, эти проблемы присущи почти каждому, и в каждом, чуть больше или чуть меньше, «перемешаны» черты каждого из описанных типов. Но человек с детства выбирает «магистральный путь» своей жизни и с незначительными отклонениями часто придерживается его всю жизнь, снова и снова возвращаясь на эту все углубляющуюся колею, и не находит в себе сил, чтобы отдать себе в этом отчет и попытаться свернуть.
Конечно, с возрастом человек в какой-то мере учится принимать самостоятельные, независимые от усвоенных в детстве стратегий поведения, решения, но очень часто, в особенности в ситуациях стресса, возвращается к своему сценарию, автоматически используя проверенные варианты поведения, отработанные тогда, когда каждый из нас решал основной вопрос ребенка: каким образом легче всего добиться любви и внимания окружающих. Стоит только начальнику сделать нам выговор, как запечатленный многие годы назад образ рассерженного отца включает в нас механизм детского поведения, и мы, не отдавая себе в этом отчета, входим в давно написанный сценарий, углубляя все ту же, проложенную в детстве и губительную для взрослого, колею. Подобная сценарная ситуация в течение многих лет может проигрываться и в отношениях с духовным отцом.
Есть только один выход из этой ситуации: понять, что мы выросли, и рассоединить эту связь, не перенося детские стратегии поведения на ситуацию, которая развивается только Здесь и Теперь.
Итак, в детстве нам предлагают сценарий. Но следовать ли ему далее — только наше личное дело. [6]
В повествовании о взаимоотношениях пастыря и духовного чада необходимо упомянуть о явлении, которое в психотерапевтической литературе именуется «переносом».
Замечено, что личные эмоциональные отношения духовника (пастыря) с духовным чадом (пасомым) являются средством душевного оздоровления и ведения последнего. Именно живая эмоциональная связь, личностные отношения, а не внушаемость или навязчивая привязанность.
Человек, пришедший к священнику на исповедь или за советом, не только говорит с ним о своих нынешних и прошлых проблемах, но и проявляет по отношению к духовнику свойственные своим детским отношениям эмоции.
Неудивительно, что в общении с духовным отцом могут явно просматриваться отношения духовного чада со своими собственными родителями. Если отец был добрым, любящим, отношение к духовнику может иметь характер взаимопонимания, доверия, будет лишено инфантильности и мешающей здравым отношениям зависимости. Если же человек в детстве запечатлел отца как грубого, жесткого, строгого, то на проявление именно этих эмоций он будет провоцировать и духовного отца. При этом он будет испытывать некоторую удовлетворенность при подтверждении ожидаемой негативной реакции со стороны духовного отца. Нечто подобное он получал в аналогичных ситуациях собственного детства от своего физического отца.
Если же отец был отстраненным, занятым только собой и своей работой, или же бросил семью в период раннего детства своего сына или дочери, или же был хроническим алкоголиком, то духовное чадо будет постоянно провоцировать своего духовника на отношение, подтверждающее его жизненный сценарий: «Я никому не нужен», «На меня никогда нет времени», «Отец меня не любит».
Пастырю очень важно иметь в виду, что большинство людей сегодня приходит к священнику не за разрешением духовных вопросов, но прежде всего за душевным, человеческим теплом. И хотя чаще всего это душевное тепло у священника «берется» под предлогом поиска ответов на религиозные вопросы, о подлинно духовном, как свидетельствуют многие современные духовники, сегодня спрашивают очень немногие.
Священник может дать человеку это душевное тепло, понимание, сочувствие. Благодатные силы, подаваемые пастырю от Бога, восполнят недостаток его естественных душевных сил. На первом этапе окормления задача священника состоит в том, чтобы долюбить человека, покрыть недостаток человеческого тепла, оправдать его ожидание встречи душевного понимания со стороны батюшки.
Однако агрессивность, жестокость, все большее и большее увязание человеческой жизни в болоте мелочной суеты и дрязг, усугубление финансовой неразберихи в обществе, экономические сложности современного мира, отсутствие участия и сострадания со стороны окружающих людей создают для пастыря ситуацию, в которой он вынужден по много часов в день «жалеть» и «понимать» своих духовных чад, тянущихся к нему бесконечной вереницей. Возникает опасность завязнуть с ними в чисто душевных отношениях, постепенно забывая о целях духовной и церковной жизни.
Со временем пастырь оказывается перед фактом: пришедший отчасти забыл, зачем он когда-то пришел к нему, забыл, что такое жизнь духовная, забыл о покаянии. Такому духовному чаду трудно объяснить, что духовник существует вовсе не для того, чтобы быть «лучшим другом» или «самым добрым человеком», а чтобы своим советом, благословением помогать пришедшему двигаться к Богу, справляться со своими грехами и страстями. Человек может ходить в храм, причащаться, исповедоваться, но отсутствие в этих проявлениях церковной жизни личности духовного отца обедняют и как бы обесцвечивают их таинственную сторону. Если «моего батюшки» нет на службе, «молитва не та, и благодать не та». Личности пастыря придается несоразмерно огромное значение, коллекционируются бесчисленные фотографии и благословения «любимого батюшки» и тому подобное.
Самое страшное происходит с семьями, в которых верующая женщина привязывается к священнику всей душой. Авторитет мужа меркнет на фоне «удивительного батюшки», который становится «идеалом». Именно в нем женщина находит реализацию своих дочерних и супружеских потребностей. Ему отдается все внимание, все душевное тепло, все чувства женского сердца. Не видя в такой привязанности «ничего особенного», женщина даже не считает нужным скрывать от мужа, что она «нашла то, что искала всю жизнь». Наступает серьезная угроза целостности семьи.
Именно этот фактор взаимоотношений между пастырем и духовными чадами имеет в виду Святитель Игнатий Брянчанинов в V томе своих сочинений, говоря об опасности близкого эмоционального контакта пастыря или монаха с женским полом.
Со временем священник может заметить, что между его духовными чадами происходит ожесточенная борьба за приближенность к батюшке.
Иногда бывает и так: вместо того, чтобы почувствовать облегчение после глубокой исповеди, некоторого прояснения своих проблем, исповедавшийся начинает реагировать неистовым внутренним неосознанным гневом. За духовником среди обилия положительных проявлений он начинает замечать «грубость с людьми», ложь, лицемерие, попытку использовать его в собственных, глубоко корыстных целях. Пасомый может, вопреки своим же интересам, подспудно стараться разрушить все усилия духовника.
На исповеди некоторые люди, боясь потерять расположение священника, могут неосознанно приукрашивать себя. Рассказывая о своих грехопадениях, зачастую они представляют дело таким образом, что виноватыми оказываются другие. Священник не знает других участников инцидента, и хотя он может иметь о них примерное представление, ему нелегко убедительно разъяснить исповедающемуся его собственную вину в конфликте. Такая попытка у некоторых вызывает резкий всплеск возмущения и недоверия к духовному отцу.
В ситуации, когда духовное чадо давно лично знает батюшку, имеются определенные затруднения. А именно: его реакции на духовника могут быть необоснованными. Священник может не знать об их существовании, и в конечном счете он оказывается в трудной, а иногда безвыходной ситуации, поскольку вынужден в этих отношениях быть одновременно и действующим лицом и трезвым аналитиком.
Пастырь может быть серьезно вовлеченным в ситуацию. Однако, если он внимательно сосредоточится на понимании причин греховных реакций пасомого, то на скандалы и провокации чада по поводу «понижения внимания» или «отсутствия любви» уже будет реагировать не столь наивно и субъективно, как это могло бы произойти в ином случае. Если же священник стяжал определенную внутреннюю цельность, которую святые отцы назвали «трезвением», то он гораздо меньше подвержен расстройству за грубое греховное поведение своих духовных чад.
Несомненно, многое можно узнать о человеке из его рассказа о своих отношениях с другими людьми — с мужем (женой), детьми, начальниками, коллегами. Пастырю важно знать, что он сталкивается с эмоциями, которые человек привносит в любые взаимоотношения. Зная об этом, духовник не так остро будет воспринимать задевающие его лично слова и грубости, высказанные со стороны пасомого.
Различные эмоциональные проявления верующего человека могут представлять собой оживление детских чувств, с новой силой направленных на духовного отца (то есть, перенесенных на него). Любовь, строптивость, ревность, нежелание слушаться старших, проявлявшиеся в детстве, подсознательно обращаются на священника, безотносительно к его возрасту или поведению, и независимо от того, что в действительности происходит в процессе их общения.
В отношении духовника у духовного чада могут развиваются чрезвычайно сильные чувства. Поэтому одной из важнейших задач пастыря на определенном этапе является осознание того, какую роль чадо приписывает духовнику на каждом этапе их отношений: хорошего или плохого отца, идеального мужа (у женщин разочаровавшихся в супружеских отношениях), идеального сына (у пожилых прихожанок, обретающих в молодых духовниках идеал, неосуществившийся в собственных сыновьях)?
Предположим, что прихожанка душевно влюблена в духовника. Она живет лишь ожиданием времени их общения, встречи, исповеди (в которой со временем частично или полностью вытесняется благодатный, таинственный элемент), радуется любому проявлению внимания со стороны духовного отца и впадает в депрессию при малейшем проявлении реального или кажущегося отвержения. То она ревнует батюшку к другим чадам или к его матушке, то воображает, что пастырь выделяет ее из всех остальных.
Необходимо проанализировать причины проявляющейся привязанности и найти правильный выход из сложившегося положения: или направить ситуацию в русло смирения, послушания, или же (в случае, если потребность в отношениях начинает приобретать навязчивый характер) полностью расторгнуть всякие отношения. Иногда подобный разрыв вызывает стресс, остро переживается боль утраты, горечь разочарования в людях и духовниках, но впоследствии приводит к мощному импульсу в самостоятельной духовной жизни (о таких ситуациях обычно говорят: «духовник заслонил собой Христа»).
Обретение подобной привязанности для многих людей, сформировавших свое мировоззрение на аскетической литературе, преломленной в их восприятии через призму романтического настроения, становится средством избавления от ответственности. В сознании невротически настроенного верующего эта привязанность по многим веским для него причинам предстает главным образом как любовь и преданность. Однако, при углублении подобной зависимости со временем может наступить остановка в духовном и личностном росте.
На этом этапе цель священника — открыть для верующего человека путь к осознанию происходящего и, в конечном счете, подвести его к пониманию того, что лежит в его основе.
Психологическая зависимость от духовного отца представляет собой серьезную опасность, так как она подрывает цели духовного окормления, которые должны заключаться в научении чада самостоятельно преодолевать возникающие на пути духовной жизни проблемы и трудности.
Иногда случается, что верующий в глубине души (т.е. на подсознательном уровне) чувствует, что подчиненность чужой воле (воле духовника), необходимость исповедовать не только поверхностные, но и более глубокие грехи, помыслы и греховные состояния невыносимо унизительны. Пастырь должен попытаться понять, какие факторы в структуре личности могли бы объяснить эти чувства, понять и попытаться осторожно, доверительно вывести их на уровень осознания и исповеди. В некоторых случаях, если этого не происходит, если ни духовная беседа, ни исповедь не произведут изменения и исправления, время окажется потраченным впустую, человек скрыто или явно будет стараться унизить священника и взять над ним верх.
Замечено, что лица, которые в иных ситуациях кажутся «вполне добропорядочными», уравновешенными, в отношениях с духовным отцом могут предстать открыто враждебными, недоверчивыми, алчными, требовательными. Это связано с тем, что в духовном общении могут иметь место специфические факторы, которые ускоряют такие проявления. Духовное чадо в процессе формирования и углубления личных отношений с духовником-отцом зачастую ведет и чувствует себя «по-детски». Добровольное первичное желание «поглубже раскрыть душу» для внутреннего очищения с помощью духовного отца, а также добрые ненавязчивые советы батюшки и его терпимое отношение помогают человеку ослабить сознательный взрослый контроль и более открыто проявлять детскую сторону своей души. Раскрытие глубоких переживаний и воспоминаний человека ведет к воскрешению более глубоких чувств. Наконец, и это самое важное, духовник обязан проявлять сдержанность в отношении желаний и требований духовного чада.
Особенностью пастырского окормления на этом этапе является выявление защитных установок человека, которые мешают духовному росту и внутреннему осознанию собственных противоречий. [7] Они разоблачаются как греховные состояния, тем самым выдвигаясь на передний план в качестве лежащих в основе этих защит вытесненных наклонностей. Например, человек, у которого сформировалась установка на абсолютное восхищение в отношении определенных лиц, чтобы скрыть свои тенденции к соперничеству, пытается себя вести так же и в отношении священника, которым он слепо восхищается. Однако, священник должен быть готов к тому, что этот период их отношений может закончиться очень плачевно — человек станет мстить священнику за то, что долгое время «вынужден был» восхищаться им. В этой ситуации для пастыря важно не обольщаться кажущейся верностью и преданностью духовного чада, но объяснить, что причины конфликтов в отношениях с другими людьми — в нем самом.
Человеку, который скрывал свои чрезмерные требования к другим людям за видимостью крайней самоотверженности, в процессе исповеди придется осознать несоответствие между чрезмерностью требований к другим и максимальным, при возможной положительной видимости, снисхождением к себе. Верующий человек, боящийся разоблачения своей мнимой или подлинной внутренней несостоятельности (душевной или интеллектуальной), может в других обстоятельствах избежать этой опасности, уходя от контакта с другими людьми, а также благодаря скрытности и жесткому самоконтролю, что невозможно (да и бессмысленно) сохранять в процессе глубинного раскаяния. По причине того, что раскаяние неизбежно наносит удар по защитам, которые до этого времени выполняли важные функции, и в случае, если духовник будет настаивать на их осознании, может возникнуть враждебность по отношению к духовнику, который кажется назойливым, слишком требовательным или «лезущим в душу». Пасомому приходится отстаивать свои защитные механизмы до тех пор, пока они остаются для него важными, и потому он испытывает в отношении пастыря негодование, словно тот без спроса вторгается в его жизнь. Поэтому необходимость сохранять некоторой степени личной отстраненности в отношениях с людьми до некоторой степени может оказаться верным.
Духовный отец не должен в ответ на душевную открытость чада навязывать ему свои собственные проблемы. Ему также не следует поддаваться эмоциям пришедшего человека, потому что подобная вовлеченность может ухудшить понимание его проблем. Но некоторая мера сдержанности не должна привести духовника к неестественному, безразличному, авторитарному, лишенному сострадательной, врачующей пастырской любви поведению.
Иногда Божественное Промышление, чтобы избавить священника от уверенности в том, что он способен справиться с любым случаем, дать совет в любой ситуации, может попустить ему впадение в ошибку, разочарование в нем и отход от него человека, много лет прибегавшего к его духовному окормлению и получавшего явную пользу от этого. В этом случае очень важным и необходимым представляется найти внутренние силы не раздражиться, тем более не анафематствовать ушедшего, но смиренно укорив себя за происшедшее, усилить молитву об этом человеке.
До тех пор, пока пастырь защищает собственные чрезмерные требования, полагая, что с ним обращаются неблагодарно и несправедливо, он едва ли будет способен разобраться в аналогичных особенностях пасомого; скорее, он станет просто сочувствовать невзгодам духовного чада, чем анализировать те психологические защиты, которые за ними скрываются.
Духовнику необходимо подвергать строгому анализу причины и следствия своих ошибок. Невротические проявления и психические срывы пасомого трудно проанализировать, если священник не избавился от недуга навешивания ярлыков, если сам не имеет сострадательной пастырской любви к человеку, как бы он себя не проявлял.
Общение духовника и пасомого является особой формой человеческих взаимоотношений, и существующие аномалии отношений с другими людьми могут проявляться здесь так же, как они проявляются в его повседневной жизни. Ввиду добровольности прихода духовного чада к батюшке и действию Божественной благодати в их общении, эти расстройства в отношениях проявляются довольно ярко. Именно здесь, на примере того, как эти отношения от стадии восхищения переходят в стадию конфликта, раскрывается во всей неприглядности скандальность, обидчивость, ревность, нетерпимость его отношений с другими людьми.
Таким образом, знание о существовании психологического феномена переноса, может предупредить возникновение тупиковых ситуаций в отношениях духовника и духовных чад, подсказать правильный выход из них.
Психологическая защита — одно из центральных понятий современной психологии. Знание механизмов действия психологических защит и способов преодоления их может помочь священнику в разрешении многих внутренних конфликтов своих пасомых.
Психологические защиты — это неосознаваемые психологические процессы, направленные на то, чтобы уменьшить действие психической травмы. В жизни каждого человека может наступить момент, когда полное осознание происходящего может повлечь значительные негативные последствия для психики. Срабатывает психологический иммунитет. Жизнь человека в Церкви предполагает, что на определенном этапе происходит встреча человека с неприглядным, тщательно вытесняемым подлинным «Я». Встреча со своим греховным состоянием, осознание своей немощи в борьбе с грехом является для человека серьезной психотравмой. Именно этому настроению, нежеланию осознавать свою бесконечную отдаленность от Бога, Источника всякого добра, созвучны слова фарисея, который видимостью внешней обрядности пытался компенсировать свою душевную несостоятельность: «я не таков, как прочие человецы».
Для священника знание механизмов действия психологических защит необходимо. Во-первых, потому, что оно помогает разобраться в причинах невозможности для многих людей полного раскрытия своего душевного состояния не только в обычных отношениях, но даже на исповеди. Во-вторых, многие греховные страсти и, собственно греховные действия, именно по причине блокирующего действия психологических защит, мешающих конечному осознанию, остаются неискоренимыми долгое время, иногда всю жизнь.
Причины своей неискренности, лживости, непризнания даже очевидных фактов порой не могут понять не только сами кающиеся грешники, но даже и опытный пастырь. Знание механизмов действия психологических защит может помочь пастырю в работе над выработкой навыка их преодоления.
Священник Анатолий Гармаев так освещает особенности влияния психологических защит на духовную жизнь человека:
«Защитный механизм, допустив человека к знанию о том, что существует более высокий уровень духовной жизни, дальше, с момента, когда человек начинает работать над ликвидацией в себе защитного механизма, вступает в активное сопротивление. Выражается это очень по-разному. Человек до некоторого времени слушает информацию о том, как он устроен, но по мере того, как эти приобретенные знания все более и более касаются устройства его страстной эмоциональной природы, начинается внутреннее беспокойство, отторжение их, нежелания их понимать или же просто явное непонимание и предположение, что он «круто обманут». С ним начинают говорить о чем-то, чего он не хочет, ему начинают предлагать что-то, чего он на самом деле не собирается реализовывать. Крайние формы выражения этой защиты – интенсивная агрессия против тех знаний, которые говорят о необходимости глубокой внутренней переработки себя. Форм защит много, самых разных, начиная от эмоционального отторжения, жестких умственных соображений, теорий, философских позиций и заканчивая самыми тривиальными ярлыками, которые человек очень хорошо умеет наклеивать на все то, что ему не нравится». [8]
Если к священнику приходит за помощью человек, обеспокоенный своими проблемами и трудностями, желательно постараться создать с ним такие отношения, благодаря которым он почувствует свободу и безопасность. Цель священника — прежде всего понять, как чувствует себя человек в своем внутреннем мире, принять его таким, каков он есть, создать атмосферу свободы общения, в которой он бы чувствовал себя легко.
Эта атмосфера может способствовать тому, что человек начнет ломать фальшивый фасад своего внешнего «Я», сбрасывать защитные маски и роли, которые помогали ему уходить от более глубокого осознания самого себя. Слой за слоем, благодаря кропотливой работе священника, пасомый может избавиться от своих защитных реакций. Со временем на этом пути душевное «Я» человека, благодаря разрушению защитных стен, встречается с его подлинным, духовным «Я». Человек вдруг узнает, насколько он следует в жизни тому, каким ему нужно быть в глазах окружающих людей, а не тому, каков он есть на самом деле. Обнаруживает, что существует в этом мире лишь как ответ на требования других людей. Ему кажется, что у него нет больше своего «Я», и что он только старается думать, чувствовать и вести себя так, как, по мнению других людей, ему следует думать, чувствовать и вести себя.
Выяснение и осознание защитных механизмов, действующих в человеке, может оказаться важным этапом в преодолении вихрей и внезапных изменений настроения, раздирающих и доводящих до отчаяния, внутренних противоречий, которые так мешают в душевном и духовном росте. Итак, перечислим формы неосознанно действующих психологических защит и дадим им определения.
Вытеснение — форма психологической защиты, при которой психотравмирующий фактор исчезает из сознания, вытесняясь в подсознание.
К примеру, вытесняется в подсознание гибель близкого человека, особенно в случае, если у вытесняющего не было возможности лично видеть его мертвым. Вред от такой формы психологической защиты заключается в том, что человек не может начать обустройство своей жизни вне зависимости от умершего близкого человека, делая несчастными окружающих любящих его людей.
Вытесняется также осознание некоторых фактов личной жизни, в которых человек проявил себя не с лучшей стороны, некоторые желания, стремления, отрицательные черты характера, враждебность к близким, властолюбие. Итак, греховные стремления и желания вытесняются, но человек достигает, добивается осуществления желаемого под благовидными предлогами. Например, молодой человек, желающий стать священником, утверждает, что он желает прежде всего «послужить Церкви». Духовник должен помочь ему проанализировать его стремления, которые могут исходить из обычных тщеславно-властолюбивых побуждений, желания тех привилегий и почестей, которыми окружен священнослужитель, вытесненными, но реально живущими в человеке.
Почему же эта форма психологической защиты так вредна? Объясним на примере. Человек заработался и вовремя не поел. У него закружилась голова, он принял таблетку. Ему стало легче, а потом опять — слабость. Опять что-то принял. Но становится все хуже и хуже. Единственное, что может по-настоящему помочь,— осознание того факта, что причина слабости в том, что человек голоден и должен поесть.
Вытесненный элемент остается частью души, хотя и бессознательной, и по-прежнему остается проблемой, создавая внутренний дискомфорт. Вытеснение не осуществляется раз и навсегда, но требует постоянного расходования энергии для поддержания подавления, а подавляемое постоянно стремится найти выход.
Некоторые психосоматические заболевания, такие, как астма, артрит, язва, а также вялость и отсутствие душевных сил могут быть связаны с работой вытеснения.
Чем больше защитные механизмы, «жалея» человека, сохраняя его от внутреннего потрясения сокрытием осознания правды о себе самом, будут вытеснять реальные факты жизни в бессознательное, тем чаще его отношения с Богом, людьми и собственной совестью будут заходить в тупик.
Все вытесненное нужно вернуть в сознание и осмыслить. Опытный духовник, знающий проблемы и душевное состояние своего духовного чада, обязательно подскажет подлинные причины тех или иных поступков или затруднений, посоветовав пережить смерть близкого человека, трансформировать свое «желание послужить Церкви» в направление прежде всего внутреннего, а не внешнего роста, избавиться от недоверия к людям осознанием ранее неосознаваемой враждебности к ним, прежде всего наладив с ними отношения.
Проекция — форма психологической защиты, при которой неосознаваемые личностные негативные качества или потребности проецируются на других людей, что позволяет сделать исходные чувства более приемлемыми.
Например, человек, испытывая чувство антипатии к своему начальнику, приписывает ему чувства раздражения и неприязни по отношению к себе и другим. Таким образом, собственное чувство неприязни может быть оправдано, что избавит человека от угрызений собственной совести.
«Эта реакция возникает в результате неспособности признать свою ответственность за определенные идеи и нежелания выносить порождаемый ими внутренний разлад (дискомфорт)». [10]
Проекция вызывает чувство изолированности, непонятости, несправедливости по отношению к самому себе. Вместо общения с другим человеком, «непонятый» общается с собственной тенью, брошенной на другого. В качестве характерного примера проекции вытесненных в бессознательное плотских влечений можно привести ханжество т.н. «старых дев». Они, действительно, могут не испытывать блудных страстей, но при этом могут подозревать в них каждого.
Проецируется, например, стремление к власти, но по механизмам проекции обвиняются в этом окружающие. Характерная реплика человека, любящего власть, но подозревающего в этом других: «Я пока еще здесь начальник!».
«В некоторых случаях при проекции переносится не содержание (неприемлемая идея, желание, чувство и т.п.), но происходит замещение внутреннего напряжения внешней угрозой. Некоторые люди, например, бессознательно предпочитают жить с мыслью, что они окружены «врагами», не отдавая себе отчета в том, что в их собственном сознании скрыты агрессивные желания. В этом случае внутренняя угроза маскируется «отрицанием», а для оправдания беспокойства создается внешняя псевдоугроза». [11]
По тому, за что человек осуждает других, пастырю несложно понять, что он из себя представляет. Т.е. можно предположить: какие страсти задевают пасомого в другом человеке, именно такие и гнездятся в его сердце.
Так, например, человек, который по много часов в день возмущается всеобщим развратом, растлением малолетних, безнаказанностью торговли порнографическими изданиями и видеофильмами, вполне вероятно, сам много думает об этом. Человек, который утверждает, что никому нельзя верить, вполне вероятно, сам не гнушается обмануть кого-либо.
Проекционные механизмы вскрыты в известном Евангельском отрывке:
«Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы, какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7, 1–5).
Очень важно иметь в виду: если пастырь сам не освободится от своих вытесненных проекционных комплексов, он будет проецировать их на свои отношения с пасомыми, наиболее подробно расспрашивая их именно о тех грехах, которые чаще всего волнуют его самого.
Проекционные механизмы выявляют причину непонимания между людьми. Например, человек, наделенный определенными положительными качествами, проецирует их на других («надеюсь, что у него заговорит совесть»), но каждый человек индивидуален, поэтому достаточно ошибочным будет разочаровываться в людях, по причине того, что они не проявляют тех свойств души, которые, как безусловные, свойственны нам.
Проекция грубо нарушает общение, делая человека или чрезмерно подозрительным, или чрезмерно беспечным.
Из законов проекции следует необходимое для современного духовника правило: в случае, когда человек обращается за советом, не спешить тотчас выдавать цитаты из святоотеческих книг, не связывать его благословениями. Правильнее будет подвести самого человека к самостоятельному формулированию приемлемого ответа, тем самым научая его брать на себя ответственность за правильное решение, сделанное в присутствии духовника.
Если вытесненный отрицательный недостаток не удается спроецировать, то нередко он подвергается трансформации.
Трансформация — форма психологической защиты, при которой вытесненные в бессознательное отрицательные черты характера превращаются в положительные.
В таком случае глупость объясняется эмоциональностью, грубость и жестокость — силой воли. Трусость трансформируется то в щедрость, то в вежливость, то в предусмотрительность (при страхе вступить в открытый конфликт).
Началом борьбы с трансформацией является признание своих недостатков.
Сублимация — форма психологической защиты, при которой вытесненная в бессознательное энергия нереализованной потребности переводится в другой канал.
Сублимация обычно сочетается с вытеснением. Наиболее типичный пример — энергия вытесненных бессознательных сексуальных влечений может быть переведена в канал творческой деятельности и долгое время не беспокоить человека. Однако при этом творческое произведение будет нести на себе, возможно, не явный, но психологически глубокий, отпечаток этой страсти.
Длительная сублимация ведет к неврозам. Исследователи отмечают, что сублимироваться может не только вытесненное сексуальное влечение, но и другие потребности. Например, энергичные занятия спортом дают выход чувству ярости, желание доминировать над другими людьми обращается в организаторскую деятельность в сфере благотворительности.
Преодоление этой формы психологической защиты — осознание и принятие в сознание подлинных побуждающих причин тех или иных действий и сердечных расположений человека.
Идентификация — форма психологической защиты, при которой на неосознаваемом уровне приписываются себе те свойства и качества, которые имеются у других людей, чаще авторитетов, а также идеи и социальные нормы.
У ребенка в первые годы жизни происходит идентификация с окружающим как естественное проявление его психологической природы. Если родители благополучные — ребенок, идентифицируясь с ними, тоже вырастает благополучным, жизнерадостные — жизнерадостным, и т.п. Известно правило, основанное на принципе идентификации: воспитывают не слова, а поступок.
В подростковом возрасте ребенок начинает идентифицировать себя с героями улицы, стараясь быть похожим на них, рок-звездами, с «крутыми» героями боевиков... Но именно во взрослой жизни идентификация приобретает вид психологической защиты. У каждого человека существует тенденция к росту, к тому, чтобы «стать самим собой», дорасти до своего жизненного предназначения. Если человек не знает, не чувствует, как развиваться в соответствии со своей природой, своими жизненными целями, он начинает кому-то подражать. В результате этого собственно свои способности человек не развивает. Рано или поздно начинает развиваться невроз, который периодически «снимается» с помощью идентификации. Человек начинает критиковать начальство, любого человека, добившегося в жизни больше, чем он, и в этот момент будет чувствовать себя лучше. Почему — лучше? Потому что в это время критикующий чувствует себя выше критикуемого, удовлетворяется страсть гордости, ненависти, гнева и самопревозношения.
Идентификация ведет человека в тупик недоверия и одиночества. Обжегшись на одном человеке, он начинает недоверчиво относиться ко всем, идентифицируя всех с причинившим боль или предавшим человеком: «Все люди злые (корыстные, нечестные)», «Никому нельзя доверять» и т.п.
Идентификация — наиболее тяжелая для купирования форма психологической защиты, ибо входит в структуру характера и представляется как нечто само собой разумеющееся, чаще всего имея свое основание в эмоциональных запечатлениях детства.
Пастырю необходимо воспитывать в человеке открытость, доверие к людям, любовь, искренность, заботу о ближнем, умение отдавать душевное тепло, проявляемые вне зависимости от того, как он воспринимает такое отношение к себе.
Образование противоположных реакций — форма защиты, при которой вместо вытесненных в бессознательное определенных мыслей и чувств выражаются прямо противоположные.
Наиболее частый пример — мальчик всячески обижает девочку, к которой испытывает симпатию. Происходит это часто неосознанно. Не сумев добиться взаимности или получив отказ, мальчик испытывает чувство обиды. Последняя вытесняется в бессознательное и вместо этого в сознании возникает чувство неприязни, которое проявляется в соответствующем поведении. Девушки также нередко выставляют на посмешище тех юношей, к которым испытывают влечение. Защитный характер проявляется в том, что, с одной стороны, проявляются чувства самоуважения и независимости, а с другой — человек лишается необходимых ему тепла и любви. Если к этой форме защиты примешивается рационализация и интеллектуализация, происходит теоретическое обоснование жестокого, вплоть до садизма, обращения с людьми «для их же пользы». Еще один пример — заласкивание детей, которых не любят.
Образование противоположных реакций формируется в раннем детстве под влиянием родительского воспитания. Родители удовлетворяют потребности ребенка и заботятся о нем. Ребенок их любит. Но поскольку они же ограничивают удовлетворение их желаний, у ребенка формируется враждебное отношение к ним, которое вытесняется в бессознательное и при определенных условиях проявляется в образовании противоположных реакций.
Эта форма психологической защиты уродует отношения человека с другими людьми. Поскольку отрицаемая потребность должна затемняться снова и снова, а сил на это уходит много, человек, использующий психологические защиты, может восприниматься или как безжизненно-вялый, или как вызывающе-экстравагантный.
Пастырская помощь: научить человека не бояться выражать свои подлинные мысли и чувства, свое теплое отношение к людям, предупреждая тем самым действие этого защитного механизма.
Образование «симптомов» — форма психологической защиты, при которой во время действия психотравмирующего фактора возникают психосоматические явления, позволяющие отложить решение проблемы.
Нужно срочно решить личностную проблему, а человек заболевает, и становится неспособен к ее решению. При обследовании не выявляется никакой патологии, но продолжается действие симптома: головные боли, боли в кишечнике, неприятные ощущения в области сердца, кашель и т.д. Сообразно с симптомами назначается лечение — активно лечась от несуществующей болезни, человек чем-то все же заболевает.
Пастырская помощь — помочь выявить ситуацию, повлекшую возникновение симптома, настроить на решимость в выходе из тупика возникшей проблемы.
Вымещение — форма психологической защиты, при которой негативная эмоциональная реакция направлена не на ситуацию, вызвавшую психотравму, а на объект, имеющий отношение к психотравме.
Чаще всего можно наблюдать эту форму защиты в вымещении зла или обиды на начальника или старшего на младшем, или члене семьи («папа пришел с работы раздраженным, наверное, начальник наругал, ну теперь держись!»).
Пастырь должен научить пришедшего к нему доводить конфликт до логического конца: или согласиться с точкой зрения конфликтующей стороны (смириться), или спокойно и вежливо разорвать отношения, коль они потеряли актуальность, но ни в коем случае не обрывать отношения в гневе, озлоблении или обиде.
Уход — форма психологической защиты, при которой человек неосознанно избегает психотравмирующей ситуации.
Это своего рода страусиная политика. Уход от психотравмирующей ситуации дает временное облегчение, но потребности и цели остаются нереализованными и неудовлетворенными. Практически это выражается в необдуманных разводах, увольнениях с работы по причине конфликта с начальником, уходах из монастыря по причине «подавления личности» и т.п.
Пастырь должен научить человека важному принципу: нельзя уходить, увольняться, разводиться, если находишься в конфликте. Необходимо изжить конфликт, — т.е. примириться, обвинив себя, выйти на уровень человеческого понимания с человеком или начальником, отношения с которым зашли в тупик и дальше продолжаться не могут, — и только после этого, по совету святителя Игнатия Брянчанинова, думать о выборе нового жизненного пути.
Перенос (замещение) — довольно частая форма психологической защиты, при которой чувства, стремления, желания, влечения и цели, которые должны быть направлены на один объект, направляются на другой.
Переносу как психологическому явлению посвящена отдельная глава. Здесь же упоминается перенос как форма неосознаваемо действующей психологической защиты.
К распространенным примерам можно отнести перенос естественной для семейной жизни заботы жены о муже на гиперзаботу о детях. Матери, привязанные к детям посредством переноса, препятствуют их вступлению в брак («если ты меня бросишь, я этого не переживу»), перенос любви, которую должен получить муж, на сына, не нуждающегося в этой любви, (которая навязчива и утомительна для сына).
В случае, если человек имел слабую, безвольную мать, в его жизни может происходить подсознательный поиск сильной, авторитарной матери. И если на раннем этапе ее функцию может заменить авторитарная учительница, что, в принципе, еще не приведет к искажению духовной природы человека, то в совершеннолетнем возрасте такой поиск может продолжиться в поиске сильной женщины, которая покрыла бы его материнскую потребность. Многим из нас известен тип сильной жены-матери при слабом муже, выполняющем в семье роль опекаемого сына. Поначалу отношения кажутся идиллическими, но в виду наличия переноса как формы психологической защиты с течением времени они, как правило, дают крен и разрушаются окончательно, когда люди понимают, что подлинно друг в друге они видели все через искажающую призму невротических отношений.
Перенос может наблюдаться и в отношениях со священником. Часто в пастыре видят родителя или другую авторитетную фигуру детства и переносят на него свои соответствующие этой фигуре чувства. При этом, если отношения складываются успешно, при переносе правильное поведение пастыря способствует исправлению греховных навыков приходящих к нему, т.е. перенос на определенном этапе может служить положительным механизмом формирующего пастырского воздействия.
Однако, если такие отношения длятся долго, перенос мешает делу духовного становления человека. Например, пасомый избавляется от тревожащей ответственности за собственную жизнь и необходимые для нее ответственные решения путем ежедневного (иногда — ежеминутного!) испрашивания благословений на всякие несущественные мелочи.
Пасомый может видеть в пастыре подсознательного соперника, при этом разрушает нормальные с ним отношения, конфликтует, для того, чтобы посрамить его, доказав его несостоятельность. Иногда пастырь в процессе переноса становится объектом сексуальных влечений женщин, которые на неосознаваемом уровне проецируют на него свои женские чувства.
Преодоление переноса — сохранение первичной цели. В жизненных ситуациях — это раскрытие до конца своих профессиональных возможностей. В семейных — подлинная, отдающая себя любовь, «не ищущая своего», «сорадующаяся истине». Если человек не обретает объекта подлинной, ответственной за любимого любви, обязательно возникает противоестественное приложение любовных сил, связанное с переносом, при котором полного удовлетворения потребностей не наступит. В следствие этого возникает невроз.
Рационализация — форма психологической защиты, при которой неприемлемые для морали импульсы, исходящие из сферы влечений, заменяются ложными мотивами, которые мораль допускает, и даже (в некоторых случаях) требует.
Другими словами, это нахождение приемлемых причин для неприемлемых действий.
Считается, что, благодаря рационализации, человек, не изменяя шаблонным принципам, свойственным «большинству», в то же время может продолжать чувствовать себя личностью. Пример рационализации: муж, пренебрегающий своей женой и собирающийся в гости без нее, может успокаивать свою совесть тем, что супруга застенчива, и не получит радости от пребывания на вечеринке. Еще пример: жена, изменяющая своему супругу с другим, объясняет отсутствие своей вины тем, что «он не дает ей необходимого душевного тепла».
Или еще пример: человек совершает какие-то действия, делая другому добро, убеждая и себя и других в собственном бескорыстии. На самом же деле он это делает исключительно для того, чтобы самоутвердиться. В данном случае приносимое близкому человеку «добро» заключается в эгоистической потребности заботиться о другом. В результате любимый человек буквально вынужден терпеть не нужные ему проявления заботы и любви от подобного «доброго тирана-заботника».
Борьба с рационализацией крайне трудна. Однако первым шагом на этом пути является признание подлинной природы своих желаний, мыслей и чувств, а затем попытка сообразовать с Евангелием выведенные из-под действия защит желания, мысли и чувства.
Интеллектуализация — форма психологической защиты, при которой человек при помощи пространных рассуждений, построения гипотез и теорий пытается объяснить неудачи своей жизни сложившимися обстоятельствами, а не личностной несостоятельностью.
Эта форма защиты очень распространена в нашей жизни. В школьной жизни ученики объясняют неудачи в учебе несостоятельностью учителей.
Свои взрослые жизненные провалы люди объясняют тем, что им не повезло (с мужем, с родителями, с детьми, с духовником, с начальником, с подчиненными). Фраза, характерная для людей, подверженных этой форме защиты: «Как можно чего-либо добиться в таких условиях?», выносит причину личностной несостоятельности вовне и оправдывает пассивность в отношении к жизненным трудностям. Возражения, предложения проанализировать свою ситуацию, сопоставить с другими, аналогичными, вызывают новый поток интеллектуализаций.
Чаще всего сложной интеллектуализации подвергается поведение начальника, каждое его слово, каждый жест трактуются своеобразным образом. Многие формы ревности носят характер сложных интеллектуализаций. Иногда при помощи интеллектуализаций удается привлечь на свою сторону других людей, вызвать сочувствие и получить помощь, не меняя самого себя. Но через некоторое время становится ясно, что неудачи связаны не со внешними обстоятельствами, а со структурой своей личности. Но менять себя пасомый не хочет.
Рационализация и интеллектуализация используют для защиты один и тот же психический процесс — мышление. Разница в том, что при рационализации человек пытается обосновать неверные поступки, а при интеллектуализации объясняет свои действия или бездействие «объективными обстоятельствами».
Оглушение — форма психологической защиты, при которой эмоциональное напряжение, связанное с психотравмой, снимается с помощью алкогольных напитков или наркотиков.
Действительно, после выпивки становится легче, мир становится прекрасным, люди добрыми, человек не осознает свои нерешенные проблемы. Почему? Сигналы неблагополучия перестают доходить до сознания. К временно снятой проблеме добавляется еще одна — алкогольная зависимость.
Как бороться с оглушением? Понятно, что формальные запреты на употребление алкоголя ни к чему не приведут. Фармацевтам известно, что в небольших количествах алкоголь присутствует в нашем организме, так как является одним из промежуточных продуктов при распаде глюкозы. Многим известен подъем настроения во время спортивных упражнений, выполняемых без перегрузки или во время физической работы. Дополнительный выброс алкоголя в кровь происходит при достижении успехов в каком-либо деле. Можно сказать, что в нормальных условиях чувство радости имеет свое биохимическое обеспечение — эндогенный алкоголь. В норме это происходит после успешного решения проблемы. Организм расслабляется, можно отдохнуть.
Если имеют место неудачи, проблема не решена, эмоции становятся отрицательными (тревога, страх, тоска). Польза отрицательных эмоций заключается в том, что они активизируют мыслительный процесс, который может способствовать решению проблемы и привести к реальной радости осознания своего выхода из тупика. Прием спиртных напитков, временно снимая отрицательные эмоции, оглушая, блокирует мыслительный процесс, и решение проблемы откладывается.
Лучшая профилактика оглушения — это реализация творческого потенциала человека и овладение навыками православного устроения духовной жизни.
Умение обустроить отношения с людьми, а не бежать от этого в состояние алкогольного опьянения, позволяет не впасть в ошибку, когда знакомишься с новым человеком, избежать конфликтов в общении с близкими, выйти из конфликта, если уж он случился, с наименьшими потерями.
Экранирование — форма психологической защиты, при которой для снятия эмоционального напряжения принимаются транквилизаторы.
Несколько напоминает оглушение. Но есть разница. Человек остается трезвым. Он не подвергается осуждению, у него даже восстанавливается работоспособность. Транквилизаторы помогают при тревоге, навязчивостях, обладают иногда релаксирующим (расслабляющим), а иногда и стимулирующим действием. Но ведь при этом не происходит процесс осмысления и преодоления причин. Человек продолжает делать то, что делал раньше, т. е. проблемы углубляются. Острота жизненной проблемы, которая могла бы способствовать раскаянию, уходит, наступает состояние ложной успокоенности. Однако, рано или поздно наступает еще более выраженное обострение.
Фактически при помощи экранирования мы, как вор с отмычкой, залезаем в неприкосновенные запасы организма. Создается видимость благополучия, а потом наступает еще более тяжелый срыв.
К сожалению, транквилизаторы помогают, а иногда и очень быстро. В психиатрической практике часто наблюдались такие случаи, когда после быстрого улучшения от лекарственного лечения больные возвращались в активную жизнь, продолжая вести себя прежним образом, а потом поступали в клинику в еще более тяжелом состоянии, чем до лечения. Помочь потом им было гораздо труднее.
Конечно, иногда назначение препаратов оправдано, но в таких дозах, чтобы они не снимали полностью всей симптоматики, но доводили больного до такого состояния, при котором он мог бы участвовать в анализе причин своего нервного срыва и был бы способен к сознательной проработке причин своей болезни.
Играние ролей — форма психологической защиты, при которой усваивается определенный шаблон поведения, не меняющийся, несмотря на изменение ситуации.
Так, на первый взгляд, легче жить.
Учитель, считающий, что он все время должен «сеять разумное, доброе, вечное», играет роль учителя в любой ситуации, а не только на школьном уроке. Тогда он становится невыносимым в семье, неприятным при неформальном общении на дружеских встречах, вступает в конфликты с незнакомыми детьми и их родителями в общественных местах, делая замечания детям и упрекая родителей за то, что те не следят за своими детьми. Военный, играя роль, начинает по уставу воспитывать жену и детей. Лектору, если он в роли, не задашь дополнительного вопроса. Всем нам знакомы начальники, которые никак не могут выйти из роли. Их псевдодемократическое барственно-снисходительное похлопывание по плечу подчиненных, которое, как им кажется, свидетельствует об их близости к «народу», вводит в заблуждение только их самих. Как и при других формах психологической защиты, играние ролей предохраняет от «уколов», но одновременно лишает теплых взаимоотношений, так необходимых для благополучного существования. Изменение объективных условий существования мало что меняет в лучшую сторону в судьбе человека, находящегося в роли. Женщина в роли жены алкоголика, сколько бы раз ни выходила замуж, все равно будет жить с алкоголиком.
О преодолении играния ролей наиболее подробно написано в книгах Эрика Берна «Игры, в которые играют люди», «Люди, которые играют в игры».
Окаменелость — форма психологической защиты, при которой чувства практически не имеют внешнего проявления.
Действительно, к человеку с каменным лицом не подойдешь. Сквозь броню не уколоть, но ведь и не погладить! При окаменелости человека трудно обидеть, но ведь невозможно и приласкать. На какое-то время это его защищает, но потребность в теплых отношениях не удовлетворяется, развивается чувство одиночества, и появляются невротические срывы или психосоматические заболевания.
Окаменелость воспитывается наиболее интенсивно. С раннего детства ребенка обучают сдерживать свои чувства, держать себя в руках. Хочется чуть ли не убить своего обидчика, но нельзя. От бессильного гнева кулаки сжимаются так сильно, что ногти впиваются в ладони... И человек убивает не другого, а самого себя. Если так продолжается достаточно долго, неотреагированный гнев приводит к язвенной болезни желудка, к гипертонической болезни.
Окаменелость формируется постепенно. Вначале человек осознает, что он себя сдерживает, потом привыкает к этому состоянию и уже не ощущает, что не дает выхода своим личностным проявлениям. При этом затрачиваются значительные душевные усилия.
Православный человек имеет возможность разряжать напряжение накапливающихся импульсов гнева посредством раскаяния в них как в греховных состояниях. Однако, если покаяние понимается только формально, человек или гневается, или «ведет себя прилично», прячась за маской окаменелости.
Окаменелость проявляется соответствующими выражениями лица. Например, если вытесняется и сдерживается гнев, человек поджимает губы, сводит брови, раздувает крылья носа. Постепенно напряжение перестает ощущаться и осознаваться как гнев, но у такого индивида постоянно недовольное выражение лица.
Каждое вытесненное чувство имеет свои мышечные зажимы и характерную маску лица, по которым мы узнаем труса, тревожного человека, глупца, озлобленного и пр.
Сутулость и иные дефекты осанки, характерные позы и положения тела тоже позволяют судить о том, какие чувства сдерживаются при помощи окаменелости. Формируется характерный мышечный панцирь. Когда находящийся в таком панцире человек начинает двигаться, ему приходится преодолевать неосознаваемое им фоновое напряжение мышц. При этом движения теряют плавность, появляются характерное выражение лица, поза и жестикуляция.
Если окаменелость продолжается долго, происходит отвердение характера. Полностью теряется спонтанность. Человек перестает быть живым; он сосредотачивается на том, чтобы выполнить требования своего характера. Исчезает психологическая гибкость, существовать человек может только в таких условиях, когда требования характера полностью соответствуют требованиям среды и потребностям организма. Малейшее изменение ситуации делает человека полностью декомпенсированным. Он становится похож на насекомое, которое гибнет, как только изменяются условия обитания.
Выход из этого состояния, даже при осознанности его как проблемы, непрост. Человек, привыкший жить не внутренними потребностями своей души и своего духа, а внешними требованиями, выдвигаемыми другими людьми, окружением, или же им самим установленными рамками субъективных представлений о том, каким он должен быть, оказывается настолько лишенным осознания собственного «Я», собственных потребностей, что его первые шаги на пути к самому себе кажутся неестественными, неловкими, угловатыми. Возникает впечатление, что человек начал проявлять свои чувства «от ума», т.е. от интеллектуального осмысления того, какими они должны быть во внешнем выражении, коль уж наступила необходимость их проявлять.
Научить жизни во всех ее позитивных проявлениях на уровне передачи интеллектуального знания об этом невозможно. Наиболее эффективным будет, если пастырь привлечет к сотрудничеству в каком-либо общем деле человека, желающего избавиться от психологической защиты окаменелости. В данном случае духовник сможет (по резонансу, возникающему в процессе совместного действия в процессе формирующихся между ними отношений) научить пасомого полноте душевных проявлений с другими людьми.
Компенсация — форма защиты, при которой чрезмерно развивается одна наиболее выраженная способность в ущерб другой.
Например, умный, но физически слабо развитый мальчик компенсирует свой недостаток тем, что интенсивно изучает шахматную игру и добивается в этой области заметных успехов. На какое-то время это успокаивает, но рано или поздно соматическое неблагополучие может привести к болезни, а плохая осанка и хилый вид помешают добиться взаимности в любви.
Гиперкомпенсация — форма психологической защиты, при которой интенсивно развиваются навыки, к приобретению которых нет способностей.
Примером гиперкомпенсации является приход физически слабого подростка в секцию у-шу, чтобы обучиться борьбе и потом избить своего обидчика. На какое-то время гиперкомпенсация успокаивает, но вряд ли приведет к счастью одностороннее развитие любой способности.
Юмор — форма защиты, которая используется индивидом для скрытия от себя и других вытесненной в бессознательное недостигнутой цели в жизни.
В таких случаях юмор становится формой самоутверждения. Нередко последней пользуются люди с блестящим и живым умом. Они легко и отлично учатся. Живой юмор делает их душою общества и компенсирует их не всегда блестящие внешние данные. Они не концентрируют свои усилия на углубленном приобретении профессии. В компании они вызывают обиду у тех, над кем подшучивают. Это про них сказано: «Ради красного словца не пожалеют и отца». У таких людей много не столько врагов, сколько недоброжелателей, которые используют их шутки в других местах. Но главное, в процессе дальнейшей жизни они отстают от тех, над кем подшучивали, не могут достигнуть той цели, которая вызвала бы успокоение в душе. И постепенно они становятся повышенно тревожными и озлобленными.
Нередко подшучивание над другими становится единственным способом самоутверждения. Один философ сказал, что ирония уместна лишь как педагогическое средство в общении учителя с учениками. В других случаях ирония — это бесчинство. Кроме того, привычка к иронии портит характер, она постепенно придает ему черту злорадного превосходства: со временем опытный юморист начинает походить на злую собаку, которая, кусаясь, научилась к тому же смеяться.
Эта форма защиты распространена в компаниях нашей молодежи и кажется на первый взгляд весьма безобидной. Но, как и все формы защиты, она весьма энергоемка и отвлекает от поставленных целей, ибо, как алкоголь и наркотик, она быстро дает насмешнику наслаждение, корень которого — в развившейся до невиданных размеров страсти тщеславия.
При кажущейся простоте, рекомендация перестать шутить над другими вызывает массу рационализаций и интеллектуализаций. Поскольку вред этой формы защиты выявляется слишком поздно, избавиться от нее бывает так же трудно, как от наркотика.
Поначалу общение с таким человеком может разрядить напряженную обстановку, способствовать быстрому установлению теплых контактов, но затем ситуация приобретает неуправляемый характер — первенство в разговоре «шутник» не уступит никому, даже священнику, оказавшемуся в его компании. В процессе общения с ним, священник сам может оказаться под шквалом его шуток, иронизмов и остроумностей.
Постоянно шутящий человек боится себя, собственной глубины. Священнику очень трудно вывести психологически одинокого «шутника» на уровень осознания своего одиночества, невозможности идти вглубь, того жизненного тупика, в который он оказался загнанным собственным «остроумием».
* * *
У многих людей существует целая система психологических защит, на образование которых уходит много энергии. Вначале ее хватает и на удовлетворение реальных потребностей и на формирование защит. Но возникновение хотя бы одной из форм психологической защиты приводит к появлению другой. Рано или поздно потребности перестают удовлетворяться и развивается невроз.
Но и сам невроз становится формой защиты. Человек, перегруженный защитами, из океана жизненных бурь попадает в более спокойную гавань болезни. И тогда задачей его лечения становится снятие этих защит и обучение плаванию в океане жизни.
Психологические защиты, которые вначале помогают человеку выжить, впоследствии высасывают из него душевные силы, которые необходимы для повседневной и творческой жизни. В силу этого человек оказывается неспособным адаптироваться в жизни, начинает или замыкаться, или обвинять других в своих злоключениях.
Действие психологических защит энергетически обеспечивают множество страстей и греховных состояний человека, определения которых начинаются со слова «само-». Имея это в виду, для эффективной душепопечительной помощи пастырю необходимо уметь выявить эти защиты и через их осознание помочь раскаяться в греховных страстях и греховных состояниях, стоящих за ними.
