Благословляю сие многополезное издание, которое несомненно, надеюсь, принесет знание и пользу каждому читающему.
+ Архиепископ АМВРОСИЙ
26/V-99 г.
Священник должен быть не только чист, но и весьма благоразумен и опытен во многом, знать все житейское не менее обращающихся в мире и быть свободным от всего более монахов, живущих в горах... должен быть многосторонним; говорю — многосторонним, но не лукавым, не льстецом, не лицемером, но исполненным великой свободы и смелости.
Святитель Иоанн Златоуст
Истинного пастыря укажет любовь; ибо из любви предал Себя на распятие Великий Пастырь.
Преподобный Иоанн Лествичник
Предлагаемая работа составлена по материалам разных источников и написана из опыта пастырской работы с психологическими проблемами прихожан и других людей, приходящих за душевной поддержкой и духовной помощью. Записанные мысли, наблюдения, выводы представляют различные варианты решений некоторых пастырских и общехристианских вопросов современного душепопечения. Надеюсь, что она поможет как священникам, так и православным врачам-психотерапевтам найти точки соприкосновения, соединительные мостики между православно-аскетическим и психотерапевтическим подходами в помощи нуждающимся в этом людям.
Сложно предугадать все возможные возражения и замечания в адрес как общего подхода к проблеме пастырской психотерапии, так и отдельных суждений, высказанных в книге. Однако о наиболее типичных, имевших место при обсуждении материала в процессе его подготовки к изданию, следует упомянуть.
В предлагаемой работе анализ душевных болезней, особенностей греховных проявлений характера и других психологических проблем проводится интегрированно. В процессе многолетней работы с людьми, имеющими эти проблемы, у автора книги возникло убеждение относительно необходимости не смешивать психические проблемы с религиозными, т.е. душевные патологии с духовными вопросами, при этом не отрицая их тесной взаимосвязи. Смешение этих проблем, или же полная подмена одного другим, делают невозможным их правильное и исчерпывающее решение.
Не стоит убеждать читателя, обратившего внимание на заголовок моей книги и решившегося приобрести ее, в том, что без душевной гармонии и цельности нельзя построить полноценную духовную жизнь. Душевное здоровье, в общеупотребительном значении этого слова, — фундамент внутреннего христианского роста. Основная концепция книги строится на утверждении необходимости для современного пастыря, в особенности несущего послушание духовного окормления людей, иметь начальное знакомство и уметь использовать в своей работе знания из области психологии, психотерапии, психопатологии. Совокупность знаний из этих областей являются частью семинарской дисциплины, именуемой Пастырским Богословием. [1]
Развитие и все большее усложнение современной жизни требует расширения и обогащения имеющихся в этой области знаний новыми данными, подобно тому, как требуют постоянного подновления такие богословские дисциплины как литургика (в связи с необходимостью составления служб новопрославленным святым, новых богослужебных последований, к примеру, возникший недавно «Чин освящение колесницы» — автомобиля), сектоведение (в связи с возникновением новых сект и ересей), агиография (в связи с необходимостью богословского осмысления жизнеописаний новых угодников Божиих) и др.
В процессе подготовки материала к изданию, со стороны некоторых православных пастырей неоднократно приходилось слышать мнение, что психологический подход «недуховен» и для Православия неприемлем. В этом утверждении есть доля правды, ибо «психологический» буквально означает «душевный». Христианство раскрывает человеку мир духовный и те законы взаимодействия с миром душевным, от исполнения которых зависит возможность обретения полноценной жизни во Христе. Изучением душевного мира человека, поиском средств и механизмов в душевном для обретения духовного занимается аскетика — святоотеческое учение о борьбе со страстями и сохранении себя в добродетелях. Эта область, по определению святителя Феофана, является внутренней областью человеческой души. Изучение внешней области души человека занимается психология, в которой можно выделить два направления: святоотеческое и светское.
Схимонах Илларион в своей книге «На горах Кавказа», посвященной Иисусовой молитве, говорит об одном из основных положений православной аскетики:
«Как известно, нет ничего столь полезного для человека, как познать самого себя. Познавший себя, познал Бога».
И далее, отвечая на вопрос ученика, он говорит о значении и месте психологической науки в деле духовного становления человека:
«Хотя это и подлежит ученым людям, и они действительно изложили подробное исследование о душе человеческой в особой науке, названной ими «Психология», то есть слово о душе; с греческого «психе» означает «душа», а «логос» — слово. Полное познание о душе, ее свойствах и качествах, облегчает производство и содействует достижению умно-сердечной Иисусовой молитвы, которая, по учению святых отец, есть источник всех благ духовных... Можно сказать, что хорошо всякому знать душу и просто для личного интереса».
«Познавая свою высокую природу, мы научаемся уважать себя, возвышаться над всем чувственным, устремлять свой дух горе, болезновать о своем несовершенстве, нечистоте, деятельно очищать в себе образ Божий, помраченный страстями, и таким образом обретать в себе Бога». [2]
Психология как наука занята изучением психического, т.е. душевного мира человека, изучением различных механизмов взаимодействия тех или иных душевных проявлений. Отслеженные сегодня в психологии законы греховных проявлений человеческой природы подтверждают языком современной науки то, что было сказано святыми отцами из глубокого и многолетнего опыта самопознания.
Психологическими знаниями можно воспользоваться и в пастырском делании, но непременно преломив их через призму православной антропологии, т.е. учитывая реальность существования духовного уровня, находящегося в тесном взаимодействии с душевным, но вне досягаемости светской психологии и психотерапии.
К сожалению, многие психиатры, воспитанные в отечественных институтах клинической психиатрии в те времена, когда духовный уровень как реальность, изначально присущая человеческой природе, отрицался, до сих пор считают ненаучным не только религиозную потребность человека, его жажду веры Бога и осознания единства с Ним, но и большинство из фундаментальных открытий современной психологической науки. Нетрудно предположить, что таковые могут посчитать предлагаемый материал «не выдерживающими научной критики». Возможно, такое положение вещей возникло как следствие того, что советская психиатрия никогда не понимала человека, и, прежде всего потому, что не имела и не имеет ввиду его духовное начало. Лишив человека души, она продолжала называться «психо...». Область психологии, а с ней и психиатрии в нашей стране долгое время была в плену изучения процессов мышления, рефлексов и инстинктов, а не души.
Гораздо сложнее говорить о поднимаемых в книге вопросах с некоторыми православными психиатрами, которые после своего обращения в Православие, с неофитской пылкостью вовсе отвергли свой профессиональный опыт, сведя свои консультации к обвинению больного в «забытых грехах» и направлению его на исповедь или «отчитку». К сожалению, именно к таким горе-неофитам современные пастыри, будучи уверенными в их «церковности», направляют на лечение своих духовных чад, с проблемами которых не могут справиться.
Поскольку работа предназначена в основном для священников и воцерковленных людей, знакомых с основами христианской антропологии, в ней предлагается взгляд на проблему с менее знакомой им психотерапевтической точки зрения. Предполагается, что рассмотрение различных состояний человека не просто в качестве столь привычных для верующего человека понятий «страсть», «грех», но и в плане психической патологии, может подтолкнуть человека к более активной борьбе за свое душевное (в самом широком смысле) здоровье.
В конце работы приводится список использованной мною литературы, работая с которой, вдумчивый священник может расширить границы своих знаний в вышеперечисленных областях, учитывая необходимость соотнесения прочитанного с основными положениями святоотеческой антропологии.
Автор благодарит:
— протоиерея Артемия Владимирова за аннотацию и ценные замечания, которые были учтены в процессе работы над книгой;
— священника Анатолия Гармаева за советы, взятые за основу в общей концепции взгляда на душевные патологии;
— иеромонаха Макария (Рябчуна) за техническое обеспечение выхода книги;
— врача-психотерапевта Александра Гавриловича Чернявского за общую редакцию текста и ценные коррективы, внесенные в главу «Шизофрения»;
— психоаналитика Татьяну Борисовну Крамаренко за предложенные направления освещения вопросов пастырского душепопечения и консультативную помощь;
— послушника Романа (Махмудова) за помощь и подготовку материалов в написании некоторых глав;
— Анатолия Смирнова и Александру Гаврилюк, оказавшим неоценимую услугу в подготовке и корректуре текста работы.
— Особая благодарность главному редактору «Московского Психотерапевтического Журнала» Федору Ефимовичу Василюку, опубликовавшему избранные главы из первоначального варианта книги в № 4 (1997 г.) и № 1 (1998 г.);
— Леониду Марковичу Кролю, предоставившему разрешение на цитирование книг по психотерапии, издаваемых фирмой «Класс»;
— Гороховой Анине Михайловне и Слепухиной Вере Григорьевне за оказанную ими материальную помощь в издании.
Основная проблема пастырства – борьба за душу человека, а основная борьба на этом направлении, по словам старца Силуана, — это «борьба за смирение».
По мнению множества древних и современных духовников, большинство психических заболеваний, в особенности невротического плана, происходят от неумения управлять своими желаниями и страстями. Современная психотерапия на основе научных исследований подтверждает эти слова, сказанные из глубокого опыта знания человеческой души.
Действительно, современный мир переполнен людьми с теми или иными отклонениями психического здоровья.
Традиционно роль целителей болезней человеческой души Православие отводило старцам, духовникам. А лучшими местами для самопознания и проработки внутренних затруднений, мешающих полноценной духовной и душевной жизни, издревле считались монастыри.
«Наука из наук — монашество доставляет (выразимся языком ученых мира сего) самые подробные, основательные, глубокие и высокие познания в Экспериментальной Психологии и Богословии, то есть деятельное, живое познание человека и Бога, насколько это познание доступно человеку», — пишет Святитель Игнатий Брянчанинов. [3]
Монастыри были на Руси также и первыми обителями врачевания, вплоть до XVIII века.
«Пришедшие из Греции первые иноки принесли с собой не только врачебные знания, но и представление о врачевании как о подвижническом долге монахов. Раненые, больные различными недугами со всей Руси приходили в монастыри, и многие получали там исцеление. Для тяжело больных при монастырях были специальные помещения — больницы, где монахи ухаживали за больными.
И хотя отношения между светской и монастырской медицинами были неоднозначны, все же это была единая система медицинских знаний и медицинской помощи, которая, «несмотря на отдельные случаи антагонизма, была объединена единой христианской религией, единым идеалом — служением ближнему». [4]
Несмотря на то, что первоначально господствовало религиозно-мистическое понимание всех психопатологических проявлений, психические болезни рассматривались как результат воздействия дьявола на душу человека или результат первородного греха; уже в те далекие времена наблюдается дифференцированный подход опытных духовников к психическим больным.
«Их пастырский опыт позволял разграничивать патологические состояния людей, возникшие под воздействием демонских искушений, и переживания, явившиеся результатом природных болезненных процессов в психофизическом организме человека. Так, преподобный Иоанн Лествичник (VII) описывает признаки, по которым советует отличать «духовное прельщение» от душевных расстройств, развившихся «от естества». Основатель русского монашества преподобный Антоний Печерский (†1073) три года ухаживал за монахом, больным кататонией (психомоторным заторможением), рассматривая его состояние как болезнь, хотя и считал, что она возникла в результате прелести и воздействия злого духа». [5]
Старчество обладало богатым потенциалом знаний не только о спасении души, но и о ее лечении. Старцы интуитивно, при содействии благодати Божией, прозревали человеческую душу и благодатным воздействием своего слова исцеляли, восстанавливали ее в душевно цельное состояние. Вот где берет начало логотерапия, лечение словом, произнесенным с любовью, пониманием, состраданием!
Издалека к старцам приходили люди самых разных сословий за советом, помощью, утешением. Об этой стороне христианской антропологии пишет один из любимейших христианских писателей — Святитель Феофан Затворник, переводчик «Добротолюбия», автор многих писем о христианской жизни, исполненных практических советов и особой отеческой задушевности, опирающийся в своем нравственном Богословии на христианскую психологию. [6]
Не отрицая медицину и не препятствуя ее развитию, Церковь, со своей стороны, воспитывала христианское отношение к болезни, которое наделяло людей силами для перенесения страданий.
Однако, исходя из Евангельского принципа, она предлагала искать прежде всего Царства Небесного, а все остальное, по слову Спасителя мира, прилагалось само собой. Любой человек мог обратиться к Таинствам Исповеди, Причастия и Соборования, каждый мог прибегнуть к молитвам и молебнам о здравии как своем собственном, так и любого другого человека. В исключительных случаях, когда в ходе болезни явным образом проявлялось влияние сил демонических, использовались так называемые заклинательные молитвы.
Особое отношение проявлялось к людям, которые страдали душевными болезнями. В монастырях оказывалась действенная, практическая помощь тем, кого сейчас именуют душевнобольными. Зная о прямой зависимости душевного и телесного здоровья человека от нравственных принципов устроения душевной жизни, основанных на Евангельских заповедях, старцы и духовники могли оказать действенную психотерапевтическую помощь приходящим к ним за советом и благословением людям, которых в современной медицинской терминологии принято называть «невротиками», «социопатами», «акцентуированными личностями» и т.д. Совершенно естественно, что душевным попечением занимались те, кто главной своей заботой считали здоровье души и располагали уникальными знаниями о самой душе, о том, как посредством грехов и страстных проявлений, она лишается психического равновесия и даже физического здоровья, о том, как этим грехам противостоять.
Замечательная традиция подлинного духовно-душевного врачевания проявлялась как священническая и монашеская помощь нуждающимся, страдающим, больным людям, или просто тем, кто не справился, психически надломился в борьбе с непростыми жизненными обстоятельствами.
В начале нашего века традиция старческого и пастырского душепопечения была жестоко оборвана. Сегодня, несмотря на возрождение монастырей, открытие новых храмов, православные христиане испытывают острую потребность в опытном духовничестве и душевном врачевании. Опытном, в смысле видения человеческой души на самой ее глубине, с благоговейным, трепетным, нешаблонным и недирективным отношением к ее индивидуальности и неповторимости.
* * *
Каждый воцерковляющийся человек со временем подходит к такому пределу, такой черте, переступив которую понимает, что его душа серьезно больна. Высвечивается эта болезненность благодаря действию страшных сопротивлений, встречающихся в греховной природе человека на его пути ко Христу. Эта болезнь – болезнь собственно греховной природы каждого человека, естественна для всех.
Но, кроме этого проявления болезненности, в Церковь приходит множество людей, душевное состояние которых можно охарактеризовать как душевную болезнь и с медицинской точки зрения.
В сознании большинства из них, именно Церковь должна стать чем-то вроде постоянно действующего реабилитационного общественного института для душевнобольных людей. Люди ожидают от служителей Церкви психотерапевтической помощи, обращаются к священникам с вопросами, которые находятся в компетенции психиатра или психотерапевта. Главный врач одного из самых больших психдиспансеров Ивановской области в беседе с одним священником воскликнул: «Слава Богу, что открылось так много храмов, а то бы мы захлебнулись в потоке больных!».
В виду дороговизны лечения психических болезней и неврозов, в виду того, что в нашей стране не так уж много квалифицированных психотерапевтов, и среди них довольно небольшой процент составляют верующие врачи, перед современным пастырем стоит сегодня сложнейшая задача «быть не только пастырем, но и психиатром тоже». [8]
Безусловно, душевными болезнями должны заниматься профессионалы. Однако оказание начальной психотерапевтической помощи возможно и непосредственно священником, владеющим навыками и знаниями как из области святоотеческого душепопечения, так и из этой области. Тем более это важно, если больной закрыт для неверующего врача, не доверяет ему, считая, что «неверующий не может иметь правильных представлений о том, что происходит в моей православной душе».
В старческом окормлении присутствовал элемент благодатного, сверхъестественного воздействия и понимания человеческих проблем с духовной, т.е. наивысшей точки зрения. Большинство же современных священников благодатным ведением и видением человека, увы, не обладают. Пастырю имеющему здравое, а значит смиренное воззрение на себя, не помешал бы определенный уровень профессиональных знаний.
«Допустимо ли, – пишет архимандрит Киприан (Керн), – с точки зрения Православия говорить о психиатрии? Можно ли совместить этот предмет с основными принципами нашей, унаследованной от святоотеческого и церковного предания, этики и аскетики? Психиатрия ни в коем случае не претендует на те области, которые подведомственны аскетике. Эта последняя занята борьбой со страстями и грехом, тогда как пастырская психиатрия стремится проникнуть в те сферы душевной жизни, которые никак не могут быть квалифицированы как грех и зло. Аскетика дает мудрые, от отцов и учителей Церкви унаследованные, советы излечения грехов и пороков относительно гордости, уныния, сребролюбия, тщеславия, чревоугодия, блуда и т.п. Психиатрия ищет более специфические причины тех духовных состояний человека, которые коренятся в сокровенных тайниках души, в подсознании, в унаследованных или благоприобретенных противоречиях человеческого существа.
С точки зрения Православия и церковного предания, нет основания видеть какие-либо препятствия для применения психиатрических или психоаналитических данных в деятельности пастыря. [9] Психиатрия нисколько принципиально не противоречит пастырству, не должна ему мешать или каким бы то ни было образом умалять значение пастырского душепопечения. В пастырствовании могут и должны быть применяемы все средства, чтобы помочь душам в их затруднениях на пути спасения. Пастырской психиатрии, как уже сказано, не должно быть усвояемо значение, равное аскетике, так как их области, хотя и являются смежными, но одна другую не исключающими, потому что психиатрия не вмешивается в область, подведомственную чистому богословию. Она ищет в тех сферах, где аскетика не имеет прямого применения. Психиатрия в руках пастыря является вспомогательным средством для обнаружения не греха, а патологических явлений, связанных с заболеваниями психиатрическими, т. е. душевными, а не духовными». [10]
Православный человек в недоуменных случаях обращается к святоотеческому опыту. Святые отцы не отвергали опыт ученых мужей мира сего, но умело применяли позаимствованные из различных источников знания в пастырской деятельности. Например, Святители Василий Великий и Григорий Богослов умело использовали философские достижения античной культуры в своих трудах. Святитель Иоанн Златоуст применял ораторские принципы, почерпнутые в лучших светских школах Византии, в своих бессмертных проповедях. Авва Дорофей, бесценными Поучениями которого вполне можно руководствоваться как учебником по православной психологии,
«подобно мудрой пчеле, облетая цветы, собирал полезное из сочинений светских философов, и предлагал это в своих сочинениях для общего назидания. Может быть, в этом случае преподобный следовал примеру св. Василия Великого, наставления которого он изучал и старался исполнять на самом деле. Из поучений преподобного Дорофея и его вопросам святым старцам ясно видно, что он хорошо знал произведения языческих писателей, но несравненно более писания св. отцов и учителей Церкви: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустаго, Климента Александрийского и многих знаменитых подвижников первых веков христианства, а сожительство с великими старцами и труды подвижничества обогатили его опытным знанием, о чем свидетельствуют его поучения». [11]
Об избирательности использования знаний из светских источников, ссылаясь на святых отцов, упоминает епископ Варнава (Беляев).
«Не на всем по порядку надобно останавливаться умом,— говорит Свят. Василий Великий,— ибо пчелы не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие сядут, не все стараются унести, но, взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым. И мы, если целомудренны, собрав из сих произведений, что нам свойственно и сродно истиною, остальное будем проходить мимо... Поэтому в самом начале нужно рассмотреть каждую из наук и приспособить ее к цели».
Для самого ученейшего из ученых, Василия Великого, как рассказывает о нем его ближайший друг Свят. Григорий Богослов, «науки словесные были посторонним делом, и он заимствовал из них то одно, что могло споспешествовать нашему любомудрию».
Изучал и медицину, тем более, говорит Свят. Григорий Богослов, что изучение этой науки «соделали для него необходимым и собственные телесные недуги, и хождение за больными». Но опять-таки и здесь сумел извлечь то, что относилось и к «любомудрию». «Каждую науку изучил он до такого совершенства, как бы не учился ничему другому. Так изучил он все, как другой не изучает одного предмета».
Свят. Василий Великий писал в зрелом возрасте, уже будучи епископом, своему бывшему учителю, профессору Ливанию, что он бросил уже занятия изящной классической литературой и сменил их на более достойные. «Я теперь,—пишет Василий,— беседую с Моисеем, с Илиею и с подобными им блаженными мужами, которые пересказывают мне свои мысли на грубом языке: и что у них занял, то и говорю. Все это верно по мыслям, но не обделано по слогу, как видно и из сего письма. Ибо если я и выучился чему у вас, то забылось это со временем». Таким образом, занятия Священным Писанием были для Василия Великого и для бесчисленного сонма всех иных подвижников славнейшим делом, пред которым ничто вся наука». [12]
Слова святителя Феофана Затворника могут разрешить сомнения людей, имеющих светское образования, изучающих светские науки, и, возможно, на каком-то этапе смутившихся их «ненужностью» или «неполезностью» в деле спасения:
«Как должен держать себя христианин в отношении к внешней мудрости, или к научному образованию? Из предметов сей мудрости избирай нужнейшее по твоему состоянию, то особенно, к чему чувствуешь себя привязанным, равно как и то, в чем преимущественно належит нужда братиям твоим, христианам. А в образе исследования старайся начала каждой изучаемой тобой науки осветить светом небесной мудрости, или даже внесть их туда из сей области. Других же начал, неприязненных ей, не только не должно принимать, но надо гнать их и преследовать. Вообще нисколько непротивно расширять круг своих познаний о вещах по наблюдениям и соображениям ума. Должно только чтобы это делалось, когда уже обладается мудрость истинная. Ибо сия, как вечная, небесная и Божественная, должна быть начальственною, а та, как гожая только на время, должна быть подчиненною. По сей же причине никогда, ни словом, ни мыслию не должно придавать последней некоторого безусловного значения, не ставить ее вверху, и не позволять гордиться ни ей, ни самому ради нея». [13]
Автору книги нередко приходилось беседовать со священниками, обладающими определенными психологическими способностями, которые иногда проявлялись как дар, иногда — как итог многолетнего пастырского опыта. Однако слова «психология», «психотерапия» вызывали у них резко негативное отношение. Исходя из высказанных выше святоотеческих положений, для подобного предубеждения нет никаких оснований. Священник не только может, но и должен воспользоваться в своей пастырской работе психологическими и психотерапевтическими знаниями, если ранее примененные подходы не дали действенного результата. В психологии и психотерапии мы можем найти множество отслеженных медиками человеческих проблем и затруднений, варианты их разрешения, экологичность и приемлемость которых должна быть несомненно соотнесена с вечным предназначением человека, раскрываемым в учении Евангелия и святых отцов.
Сегодня, как нам думается, возникла не только возможность, но и необходимость в объединении усилий и знаний священника, с одной стороны, и врача-психиатра — с другой, в объединении святоотеческого понимания человека и болезней его души с психиатрическим знанием симптоматики, возможностей психотерапии и психофармакологии, знаниями экзистенциального анализа, гештальт-терапии, Роджерианского подхода, метода Милтона Эриксона, НЛП, семейного консультирования, групповой терапии и других психотерапевтических подходов.
Основание для возникновения и развития Пастырской Психологии как научно-богословского направления положил Святитель Феофан Затворник, которого по праву можно считать Небесным Покровителем этой дисциплины. В предисловии к своей книге «Начертание христианского нравоучения» он пишет:
«Самым пригодным пособием для начертания нравоучения христианского могла бы служить христианская Психология. За неимением ея приходилось довольствоваться своими о душевных явлениях понятиями, при указаниях отцев-подвижников». [14]
В этой работе собрано все, что оказалось полезным по исследуемому вопросу из светских источников, в сопоставлении со святоотеческим учением о человеке, с учетом реальной нужды современного церковного общества в решении целого ряда психологических проблем.
Хочется надеяться, что предлагаемые начальные психотерапевтические знания и навыки окажутся вполне полезны тем, что помогут подвести заблудившегося в лабиринтах душевной болезни (о значении этого термина – ниже) человека к своему цельному “Я”, укрепить в начале узкого пути восхождения к Богу.
В православной аскетике понимание душевной болезни значительно шире, чем в классических направлениях психологии. Говоря о «душевной болезни», аскетика имеет в виду не только ярко выраженные психопатологии, акцентуации характера, пограничные состояния, разные формы психопатий и неврозов, но и безнравственные состояния ума и сердца человека, волевую неспособность стояния в добре. Церковь в своих молитвословиях довольно часто обращается ко Христу, Богоматери, святым с просьбой об исцелении от «душевных немощей», «болезней души» и т.п., подразумевая весь вышеперечисленный спектр отклонений, уводящих нас от полноты душевного и духовного здоровья, обретаемого в серьезной работе над собой. Исцелением же в православном понимании является восстановление целостности трех разобщенных частей человеческого существа: духа, души и тела.
В большинстве случаев в душевной болезни имеют место как интеллектуальные, моральные, соматические факторы, так и внешние демонические силы, имеющие доступ к человеку посредством эмоциональной и страстной природы человека. Пастырю необходимо, хотя бы приблизительно, выявить соотношение первого и второго, чтобы определить меру церковно-благодатного и психотерапевтического воздействия при попечении о душевнобольном человеке.
До наступления этапа серьезного духовного становления личности желательно обратить внимание на состояние ее душевного здоровья. Жизнь духовная вряд ли может быть выстроена на хрупком основании душевной болезни. И здесь очень важно, по мнению митрополита Антония Сурожского, различение духовного и душевного в человеке.
«Когда речь идет о духовности и о душевности, эти области часто путают. Если спрашиваешь людей об их духовной жизни, очень часто в ответ они описывают свое душевное состояние, как будто духовная жизнь может быть выражена физическими и психологическими проявлениями. Однако, если обратиться к Священному Писанию, мы увидим, что с самого начала истории человечества совершенно ясно определены две области: дух и плоть. А между ними находится область человеческой душевности, человеческая душа, очень напоминающая сумерки между тьмой и светом.
Эта область человеческой личности наиболее трудна для понимания и выражения в терминах духовной жизни. Словами определить границы душевной, духовной и телесной области очень трудно: у нас есть вполне определенный опыт того, что происходит в нашем теле, в нашем уме, сознании, в наших эмоциях, но только немногим ведома область духа. Вы, наверное, помните место послания Апостола Павла, где он говорит, что духовный знает все, судит обо всем, а о нем судить никто не может. У нас бывают мгновения непосредственного духовного опыта, но большей частью этот опыт подобен молнии среди ночной тьмы. Свое тело и душу мы рассматриваем как нечто естественное и привычное. Но все, что происходит в области духа, там, где человек встречается не только с Богом, но и с сатаной, отражается на нашем телесном и душевном составе.
Аскетическая традиция считает область телесности гораздо более надежным путем к пониманию того, что происходит в духовной области, чем душевность. Духовный опыт достигает нашего тела и, подобно тому, как Божество Христа исполняет тело Его воплощения, так благодать Божия преображает наше тело. Этим объясняется, почему в житиях святых описываются подвиги — ради стремления довести до нашего сознания, настолько глубоко человек был укоренен в Боге, насколько глубоко жил благодатью Божией. Мы видим невообразимое воздержание святых, их невероятные бдения; они принуждали свое тело к тому, что совершенно недостижимо для нас. Эти описания не имеют целью поразить нас физическими достижениями святых; это просто способ косвенно указать, что святые настолько полно жили в Боге, что не нуждались почти ни в чем земном.
Аскетическая традиция предостерегает нас от опасности, заключенной в душевности. Душевность — область воображения, фантазии, ложных толкований; именно она нуждается, чтобы ее очистил, просветил Бог, заполнил Собой. Наше дело — открыть Ему доступ путем собственной трезвости, путем неустанной борьбы с воображением. И, тем не менее, мы должны жить с той душой, той душевностью, какая у нас есть, мы не можем познать ни Бога, ни благодать, ни многие взаимоотношения иначе, как на этом уровне». [15]
Православные психологи М.Медведев и Т.Калашникова также считают, что
«духовная реальность, ее природа и ценности не могут быть просто спроецированы в психологическую плоскость. Ошибка психологизма заключается в подмене этих понятий и отражает тенденцию к обесцениванию высшей правды.
Духовное проявляется в душевной жизни голосом совести. Совесть — универсальная форма нравственного сознания, это реальность, закон, с которым каждый встречается внутри себя. По свидетельству святых отцов, — это средство для безошибочного выбора добра, защита, не допускающая человека погрузиться в бездну греха». [16]
К сожалению, в современном мире «духовность» — одно из наиболее размытых понятий. Каждый вкладывает в него то, что считает таковым в силу своего воспитания, образования, семейных традиций. И поэтому весьма радует, что среди психологов в значительной мере наметилась тенденция к традиционному пониманию этого термина.
«Христианская Церковь говорит нам, что духовность человека подлинна, если человек правильно понял самого себя, свое предназначение в мире, — пишет психолог Е. Н. Проценко. — Вопрос в том, когда возможно такое правильное понимание? Ответ, заключающийся в святоотеческой литературе, таков: лишь тогда, когда человек пытается осмыслить себя в общении с другими людьми, с окружающим миром, а также с Тем, Кто находится за пределами этого мира — с Богом. Христианство показало, сколь беспредельна готовность Бога помогать людям в этом. Ведь дух человека, основа его ориентации в мире, согласно христианскому миропониманию, питается духом Истины и Любви, Святым Духом — Духом Самого Бога.
Церковь учит, что в неосознанном виде стремление «впитывать» этот Дух, «стяжать Его дары» заложено в каждом человеке. Такое стремление — это искра Божия, которая способна воспламенить своего носителя, сделав его светочем для других. Но эта искра может и пригаснуть, покрывшись непроницаемым слоем холодного пепла, ибо человек от рождения несет в себе и противоположную возможность: бежать от Бога, преступать Его волю. Церковь связывает это стремление с первородным грехом. А поэтому, будет ли скрытый в человеке Божественный огонь поддерживаться и раздуваться, во многом зависит от сознательного выбора того, кто несет в себе этот огонь. Выбор между двумя противоположными стремлениями не прост более всего потому, что его трудно осознать — ведь для этого надо осознать свою духовную неполноту («нищету духа»), увидеть себя таким, каков я есть, надо разглядеть и почувствовать толщину этого пепельного слоя, скрывающего Божественную искру.
Таким образом духовность — это наполненность Духом Божиим, единение с Ним, стремление к тому, чтобы, распознавая в себе жажду Духа, утолять эту жажду именно с помощью Духа, а не с помощью иных заполнителей». [17]
В Священном Писании Ветхого Завета существует заповедь относительно необходимости обращения к врачу:
«Почитай врача честию по надобности в нем, ибо Господь создал его, и от Вышнего врачевание... Господь создал... врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими. Сын мой! В болезни твоей не будь небрежен, но молись Господу и Он исцелит тебя. Оставь греховную жизнь, и исправь руки твои, и от всякого греха очисти сердце... И дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен... Кто согрешает пред Сотворившим его, да впадет в руки врача!» (Сирах, 38, 1–15).
Эти слова с уверенностью можно отнести и к врачу-психотерапевту, ибо врачевание словом относится к древнейшим областям медицины: «нож», «трава», «слово», соответственно: хирургия, фитотерапия, логотерапия.
Итак, рассмотрим особенности нарушений психической жизни человека в медицинском и пастырском аспектах.
«Психоболезнь надо учитывать как трудность противоречивого характера, как душевную немощь и «слабое место» человека, само по себе вполне простительное и требующее лишь осторожности, помощи и снисхождения, – пишет врач-психиатр, кандидат медицинских наук А. Д. Василевская. – Психоболезнь надо не только учитывать, но еще и лечить, для чего бывает нужен врач-специалист, к которому, особенно если пастырь лично знает его духовно-душевные качества, не зазорно вовремя отправить (конечно, в форме рекомендации) своего подопечного. Установить и выявить жесткое различение между беснованием или какой-либо иной духовной болезнью и психопатологией очень трудно, но всегда существует это различие».
Существует область, как указывает архимандрит Киприан (Керн),
«более интимная и более тщательно скрываемая кающимся, чем грех. Есть нечто такое в душе человеческой, что не является грехом, и что сам кающийся не подозревает, что скрыто от взоров совести и, даже больше того, самой совести не подведомственное. [18] Существуют некие тайники души, в которых сам грешник не разбирается и о которых, может быть, и не догадывается. Существуют такие состояния души, которые требуют совсем иной оценки, которые не могут быть определяемы категориями нравственного богословия и которые не входят в понятие добра и зла, добродетели и греха. Это все – те «глубины души», которые принадлежат к области психопатологической, а не аскетической».
И далее он пишет:
«Если мы согласились с тем, что пастырская психиатрия не должна вмешиваться в область аскетики, то не следует ли вообще исключить всякое право вмешательства медицинской науки при наличии тех или иных сложных душевных явлений? Другими словами, не должен ли пастырь считать, что этих сложных явлений с точки зрения Церкви вообще и не существует? Не является какое бы то ни было сложное душевное явление, те «загадки души» или «глубины души» просто-напросто состоянием греховным? Не следует ли вообще, что творится в душе человеческой, отнести к области аскетики? Не являются ли все упомянутые неврастении, фобии, маниакальные состояния и пр. только грехом?
Ум, стремящийся все упростить и исключить все проблемы, конечно, так и поступает. Ответ в таком случае напрашивается сам собою: все это только грех, святые отцы-аскеты никаких психоанализов не знали, лечили не какие-то «глубины души», а самый грех; боролись со злом, а не с «загадками души».
При такой постановке вопроса самое слово «психиатрия», а тем более «пастырская психиатрия» является посягательством на завещанное отцами-аскетами православное понимание греха и борьбы с ним. Вопрос сводится в таком случае к одной только упрощенной этической оценке вместо того, что человек таит в себе.
В самом деле, не проще ли это рассматривать как одно только последствие первородного греха, как признак нашей общей греховности и склонности ко греху?
Безусловно, душевные аномалии (фобии, мании, неврастении, истерии и под.) восходят к одной общей причине — к первородному греху. Но спросим себя, ограничивается ли дело одними только душевными аномалиями и болезнями? Все эти патологические случаи суть факты, а не одна только игра болезненного воображения и так называемой мнительности. Можно ли в таком случае, с точки зрения православной аскетики и верности церковному преданию, лечить эти болезни? Допускает ли тогда православная аскетика медицину? Не есть ли вся лекарская премудрость от лукавого?
Ответ напрашивается сам собою. Вряд ли кому из людей здравомыслящих придет в голову запретить с точки зрения православности пользоваться советами врачей. Пусть первородный грех повлек за собою смертность, т.е. болезненность. Следует ли из этого, что мать должна равнодушно давать своему ребенку страдать и, может быть, умереть от коклюша или дифтерии? Обязана ли жена или сестра милосердия оставлять сыпнотифозного или раненого человека стать жертвою эпидемии или заражения крови? Можно идти дальше и создавать себе «проблемы совести» из необходимости вырвать зуб или удалить воспаленный отросток слепой кишки.
Если «болезни вообще» могут, должны быть лечимы, и в этом нет греха, то болезни особые, недуги душевные не должны были бы быть исключением из этого правила. В противном случае Православие должно противиться всякой психиатрии, а не только пастырской, а церковная власть должна стремиться к закрытию больниц для душевнобольных».
О важности совмещения в подходе к проблеме человека религиозного и психотерапевтического подходов свидетельствует не только архимандрит Киприан, но и классики различных психотерапевтических школ. Австрийский психоаналитик Виктор Франкл считает:
«Медицинское служение не претендует на то, чтобы быть замещением того лечения душ, которое практикуется священником. Каково же соотношение между психотерапией и религией? На мой взгляд, ответ очень простой: цель психотерапии — лечить душу, сделать ее здоровой; цель религии — нечто существенно отличающееся — спасать душу. Но замечателен побочный эффект религии — психогигиенический. Религия дает человеку духовный якорь спасения с таким чувством уверенности, которое он не может найти нигде больше».
Психология и психотерапия как научные дисциплины в последнее время достигли многого в диагностике и описании психических заболеваний, их классификации и методологии лечения. Но необогащенные христианским знанием о душе, Боге, вечном предназначении человека, она во многих случаях довольно упрощенно трактует сложнейшие экзистенциальные проблемы. В современном обществе, оторванном от религиозных питающих корней, к сожалению, психотерапевт во многом заменил священника. Это случается вследствие того, что на реализации потребности в душевном комфорте, душевном здоровье может стать конечной целью внутренних исканий человека, психологически объяснив неразрешимые с точки зрения психологии проблемы: больную Совесть, духовную жажду Горнего, поиск встречи и общения с Небесным Отцом.
Однако, митрополит Антоний Сурожский считает, что при правильном подходе, психотерапия, психоанализ могут в определенной мере подвести его к решению проблем духовных:
«На Западе очень распространена психотерапия, к ней прибегают там, где, мне кажется, можно было бы и не прибегать. Есть, конечно, положения, моменты, когда человек душевно болен, и тогда к нему надо применять или лекарственное лечение, или психоанализ. Но очень часто люди (на Западе — и. Е.) прибегают к психотерапии вместо того, чтобы обратиться к священнику, — или потому, что они неверующие, или потому, что священник не подготовлен и не способен разбираться в проблемах их души, или потому, что они хотят переложить ответственность за свою внутреннюю борьбу на другого человека и как бы освободиться от нее. Они хотят быть освобожденными от проблемы без того, чтобы взять за нее полную ответственность и подвижнически бороться. В связи с этим для человека верующего возникает вопрос о том, какая связь может быть между исповедью и покаянной жизнью, с одной стороны, и психотерапией, в частности, психоанализом — с другой.
Мне кажется, тут надо рассматривать вещи совершенно различно. Психоанализ может помочь человеку разобраться в себе самом, заглянуть ему в тайники своей души, но психоанализ не обязательно приведет к покаянию. Риск психоанализа в том, что человек, разобравшись в своей греховности, увидев себя, какой он есть, во всяком случае, более совершенно, чем без психоанализа, считает, что теперь ему надо лечиться, но не каяться, что это все душевная болезнь, неустройство психическое, но не нравственное, не духовное. С другой стороны, если человек верующий, который не может найти в себе корень зла, начинает лечиться у психиатра и перед ним раскрывает мрачные глубины своей души, он может их осознать не только как душевное расстройство, у которого всегда есть какие-нибудь причины, но и как расстройство, за которое он в значительной мере ответственен. В таком случае он может после этого обратиться к священнику, к духовному наставнику уже на новых началах. То, чего он раньше не понимал, теперь стало понятным, и можно обратиться к Богу с покаянием.
И это в какой-то мере случается как бы совершенно естественно в некоторых обстоятельствах. Мы все, наверное, слышали, как, бывает, старик или старушка жалуются на то, что ночью дурные сны, воспоминания не дают им спокойно спать.
Я помню одну такую старушку, пришедшую ко мне. Она говорила, что всю ночь ей вспоминаются какие-то моменты ее жизни и всегда — дурные, темные, горькие моменты, что она не может из-за этого спать. Она обращалась к врачу, который ей дал какие-то снотворные пилюли, и все равно ничего не получается, потому что то, что было воспоминанием, делается теперь кошмаром... Я ей сказал: “Вам, как всем стареющим людям, дано заново пережить свою жизнь, но пережить ее на новых началах. Когда Вы были молоды, то принимали решения, совершали поступки, которые были как бы соизмеримы в сей житейской неопытности. Теперь Вы набрались большего житейского опыта, и Бог Вас ставит перед лицом всех тех греховных ошибок, дурных поступков, ложных пожеланий, которые были в Вашей жизни в прошлом. Вопрос, который Вам ставит Господь, делая это, как бы воскрешая прошлое, настойчиво возвращая Вас к нему, заключается вот в чем: «Какая ты стала теперь, с твоим опытом? Если тебя поставить в ту же обстановку после стольких прожитых лет, как бы ты решила этот вопрос? Что бы сказала?..» И если ты можешь сказать: никогда я этого слова не произнесла бы, никогда я так не поступила бы — знай, что тот человек, которым ты была в молодости, умер, и что теперь ты свободна от своего прошлого, хотя бы в этом отношении. И ты увидишь, если ты о чем-нибудь можешь до конца сказать, что теперь это для тебя стало абсолютной невозможностью, оно не будет к тебе возвращаться ни в твоих снах, ни наяву. Если же ты не можешь так сказать, знай, что это не твое прошлое, — это еще твое греховное настоящее, неизжитая греховная неправда”.
И это то же самое, что совершается в психоанализе, только тут это воспоминание всплывает естественно, а там врач тебе помогает постепенно к нему вернуться. Но последний шаг для верующего— это покаяние: покаяние перед Богом в одиночку и покаяние на исповеди». [19]
Православный человек, осознав то, что он заболел психически, может воспользоваться возможностью исцеления от душевных болезней и затруднений, не гнушаясь обращению к психологической или психотерапевтической помощи, в той же мере, в какой не гнушается каждый из нас прибегать к другим медицинским средствам лечения своих заболеваний.
С прискорбием приходится признать, что на Западе, а не в России, имевшей многовековые традиции церковного душепопечения, в психологической науке был сделан первый сдвиг в преодолении грубо-материалистического взгляда на природу человека. Многие современные психологические и психотерапевтические школы за рубежом учитывают реальность духовного в структуре человека, относясь к этой области человеческой природы с осознанием ее как неприкосновенной со стороны психолога. Они считают, что работа с этим уровнем является прерогативой не психологии, а религии. Известный американский психолог Норман Пил, констатируя тот факт, что многие религиозные учреждения считают в своей работе необходимой помощь психиатров, пишет:
«Психиатры представляют науку, которая анализирует, сопоставляет факты и симптомы, ставит диагноз на основе определенных законов и правил, предлагает курс лечения.
Христианство связано с системой этических ценностей. Но христианство можно рассматривать как науку. Это особая философская, метафизическая система, свод богословских понятий, ибо содержит в себе развернутую систему принципов и методов, помогающих лучше познать человеческую натуру. Эти законы отличаются точностью, ясностью, и много раз демонстрировали свою действенность. При выполнении соответствующих условий (где особую роль играют вера, убежденность, систематичность подхода) христианство дает такие впечатляющие результаты, что вполне может считаться точной наукой.
Если к нам обращается человек с жалобами на душевное состояние, сначала с ним беседует психиатр. Он подробно и доброжелательно расспрашивает его обо всем, что имеет хотя бы малейшее отношение к данной проблеме, потом объясняет ему, почему он думает и действует так, а не иначе.
Это существенный момент в нашей практике. Для успешного лечения необходимо выяснить, почему пациент всю жизнь, к примеру, страдал от чувства вины, или постоянно испытывает страхи, или питает к окружающим стойкую неприязнь. Необходимо разобраться, почему человек проявляет скрытность, застенчивость, почему он совершает какие-то нелепые поступки или делает неуместные заявления. Все это не происходит просто так. У явлений такого рода — конкретная подоплека. У наших мыслей, настроений, поступков всегда существуют достаточно определенные причины, которые, однако, зачастую имеют скрытый характер. Тем важнее вывести их на поверхность, пробиться через видимость к сущности. Самопознание — необходимая ступень на пути к духовному совершенствованию.
После беседы с психиатром пациента ожидает разговор со священником, который советует ему, как вести себя в данной ситуации. Священник, анализируя факты, выявленные психиатром, предлагает терапию, в основе которой вера, молитвы, любовь к окружающим. Как правило, совместными усилиями священник и психиатр указывают пациенту путь к новой, счастливой жизни. Священник вовсе не пытается подменить психиатра, а психиатр — священника. Каждый выполняет свои специфические функции, но оба работают в тесном взаимодействии. Эта терапия исходит из заветов нашего Заступника и Спасителя Иисуса Христа. Мы убеждены в высокой практической ценности учения Христа, мы и впрямь все можем в укрепляющем нас Христе». [20]
Профессор Д. Е. Мелехов также считает, что опытным пастырям в случаях оказания помощи душевнобольному человеку желательно поступать благоразумным рассуждением в каждом конкретном случае. Одним они могут сказать: «Тебе нужно идти к врачу», а другим: «Тебе у врачей делать нечего». Чаще всего наиболее правильным подходом является сочетание пастырского и врачебного содействий.
Считаем необходимым указать на знания, необходимые современному психологу, психиатру, психотерапевту, которым все чаще приходится встречаться с пациентами, имеющими религиозные убеждения.
Классик психиатрии С. С. Корсаков в 1901 году писал, что каждому психически здоровому человеку присуще религиозное чувство. Религиозная потребность — это искание и неутолимая жажда Абсолютного, Вечного и Безусловного, искание Высшего Смысла.
«Нельзя сводить религию к неврозу или «коллективному бессознательному», — полемизируя с К. Г. Юнгом, подчеркивал известный психиатр, основатель Третьей Венской школы психотерапии Виктор Франкл, — «Духовное измерение не может быть игнорируемо, именно оно делает нас людьми». [21]
Однако, возможно, что в процессе знакомства и общения врач встретится с причудливым сочетанием религиозных терминов и идей, порожденных шизофреническим бредом, лишенных последовательности в описании своих состояний и проблем. Профессор Д. Е. Мелехов считает, что
«религиозные переживания в общей структуре личности могут занимать очень разное (прямо до противоположности) положение: они могут быть в случаях патологии непосредственным отражением симптомов болезни (галлюцинаций, бредовых идей, физически ощущаемого воздействия на мысли и физические проявления человека). Они могут быть и проявлением здоровой личности, и тогда, даже при наличии болезни, они помогают больному сопротивляться ей, приспособиться к ней и компенсировать дефекты, внесенные болезнью в личность больного.
Вот почему для врача недопустимо при исследовании больного «сходу» трактовать всякое религиозное переживание как патологию или заблуждение, и тут же, в процессе исследования, демонстрировать свое элементарное, догматически материалистическое отношение к религиозным исканиям и сомнениям своего пациента. Более терпимо снисходительно-скептическое отношение на уровне либерального западноевропейского мировоззрения, но и оно не вызовет доверия больного и необходимого контакта с врачом. Врач должен с большим вниманием и уважением к личности больного объективно проследить развитие не только личных качеств и болезненных симптомов, но и религиозных переживаний, их логические, философские и эмоциональные истоки, ознакомиться с религиозным опытом больного в прошлом и настоящем, и помочь ему разобраться, разграничить, что в этом опыте непосредственно продиктовано болезнью, природными психофизическими особенностями и патологическими процессами, а что является ценным духовным опытом здоровых сторон личности, которые могут помочь в борьбе с болезнью и послужить базой психотерапевтической работы врача».
К сожалению, у большинства из современных людей, [22] при произнесении слова «психиатрия», в сознании возникает предубеждение, не лишенное оснований.
«...Психиатрия руководствуется позитивистским мировоззрением. Ее методы разлагают живую душу на мертвые составляющие, затем механическими манипуляциями пытаются добиться сверхъестественного результата: оздоровить душу человека, возродить ее единство. Глубинные механизмы душевной жизни очень примитивизированы, духовная природа личности, специфика бытия человека остается за пределами наблюдения, либо разоблачается в качестве иллюзии.
С другой стороны, традиция лекарственной психиатрии «решает» душевные конфликты радикальным способом: психотропные средства примитивизируют психику, разрушают духовность. Душевный конфликт, который может являться результатом или попыткой решения важнейших экзистенциальных проблем, заглушается путем разрушения той сферы психики, на которой он возникает. Лекарственные средства в психотерапии большей частью используются на грани преступной безответственности и ведут к разложению облика личности. В лучшем случае психотропные средства подавляют симптомы болезни. Но невозможно вылечить душевное расстройство, сковывая его проявления. И только в редких случаях, объясняемых надпозитивистской мудростью психиатра, лекарственное лечение помогает человеку сэкономить душевные и физические силы, направить их на решение экзистенциального конфликта — источника болезни.
Атмосфера современных психолечебниц не способствует оздоровлению, но усугубляет душевное расстройство. Общепринятые отношения к больному культивируют насилие и закрепляют патологию. Современный психиатр относится к больному как к сгустку материи, в котором необходимо заглушить одни функции и развить другие. Критерии здоровья и болезни совершенно произвольны. Методы и средства лечения по большей части оказываются паллиативами — средствами, временно облегчающими проявления болезни, но не излечивающими ее. В науке лечения души сложилось совершенно бездушное, антидуховное отношение к человеку. Прежде всего, потому что мировая психиатрия не видит в больном вечную человеческую душу, которая в той или иной степени ответственна за бегство от реальности, а значит, в принципе вменяема. Психиатрия не апеллирует к единственному источнику душевного здоровья — представительству души в вечности. Поэтому она не ощущает и не приводит в действие неисчерпаемые запасы духовных сил человека». [23]
Доктор психологических наук Т. А. Флоренская отмечает, что
«история отечественной науки свидетельствует о том, что бездуховная психология оказывается и бездушной — «наукой без души». Став естественнонаучной дисциплиной, психология «разобрала» душу на части, умертвив ее: так умирает душа, оторвавшаяся от духа, так утрачивает себя, свое изначальное призвание бездуховная психология».
Однако, значительное число современных психотерапевтических школ, в особенности, гуманистического и экзистенциального направлений, не приемлет такой грубо-материалистический взгляд на человека, как существо только биологическое и психическое. Все ярче проявляется значение духовной сферы человека как сердцевины его жизни.
«Психология начинает интенсивно осваивать наследие (мировое и отечественное) религиозной философии, духовного опыта исповедников веры, подвижников духа, расширять опыт работы с субъективным миром человека, его сознанием, а главное — строить новый взгляд, новое видение человеческой реальности в ее субъективной проекции. Появление второго полюса психологической предметности — духовности — открывает перед психологией перспективу стать подлинным лидером, а во многом и законодателем в системе наук о человеке». [24]
Основатель логотерапии Виктор Франкл, в те времена, когда фрейдовский психоанализ занимал одно из господствующих мест в психологической науке, напомнил психологам и психотерапевтам, что конечное разрешение психологических проблем человека невозможно вне осознания его отношений с Господом:
«Религиозный человек отличается, по-видимому, от нерелигиозного переживанием своего существования не просто как задачи, но как миссии. Это означает, что он осознает как Личность Того, от Кого исходит эта задача, ему известен Источник его миссии. Тысячи лет этот Источник назывался Богом».
Такого же мнения придерживается Президент Ассоциации гуманистической психологии, профессор Сэйбуркского университета Джеймс Бьюдженталь, автор замечательных книг по психотерапии, отражающих реальный опыт встреч с людьми. В «Науке быть живым» он пишет о возможностях, приоткрываемых процессом самопознания и внутренней работы по расчистке пути к духовному плану человеческого бытия:
«Все мы ищем Бога, все. Атеисты и агностики не меньше, чем богомольцы. Мы можем отказаться от этого поиска не больше, чем остановить поток нашего сознания.
Наши мысли неизбежно сталкивают то, что есть, с тем, чего мы желаем, и вскоре мы уже представляем себе, какими мы могли бы быть и, таким образом, вступаем на путь поисков Бога.
Я верю в то, что поиск Бога совпадает с глубочайшими стремлениями человека к его собственному бытию». [25]
Выдающийся американский психолог и психотерапевт Ролло Мей (1909–1994), классик экзистенциально-гуманистической психологии считает, что прежде чем начать работу с человеком, психотерапевт должен составить для себя портрет его личности, состоящий из четырех слагаемых: свобода, индивидуальность, социальная интегрированность и глубина религиозности.
«Духовность личности является признаком больших возможностей. Это повод для ликования, ибо искра Божия потревожила темноту внутри нашей земной оболочки... Портрет личности будет неполным, если не учитывать ее внутреннюю духовную напряженность. Системы психотерапии, исходящие из чисто натуралистических принципов, обречены на неуспех. Мы можем сделать вывод, что здоровая личность должна творчески адаптироваться к пониманию предельности и что залогом здоровья является осознанное чувство духовности.
Задача консультанта — научить клиента достойно принять и сделать устойчивым то духовное напряжение, которое присуще природе человека».
Наконец, Роберт Дилтс, один из ведущих ученых направления НЛП, наиболее эффективного направления современной психотерапии, считает, что «ответить на вопросы, касающиеся миссии (человека, его в этом мире) никак (невозможно), не затрагивая тему Бога». [27]
Психотерапевты этого направления в своей работе с проблемами пациентов используют таблицу логических уровней, работа над которыми приводит человека к более глубокому пониманию себя и своего места в этом мире.
| | Духовное | Твой Господь | |
¯ | | Кто? | Идентичность | Твоя душа | |
¯ | | Почему? | Убеждения и ценности | Твое сердце | |
¯ | | Каким образом? | Способности | Твой ум | |
¯ | | Что? | Поведение/ Поступки | Твои силы | |
¯ | | Где? Когда? | Внешнее окружение | | Границы и сдерживающие факторы |
Несложно увидеть: психотерапевты этого направления предполагают, что для решения психологических проблем и избавления от болезненных симптомов человек должен в конечном итоге прийти к вопросу осознания своего места в этом мире, смысла своей жизненной миссии, своих отношений с Богом. [28]
Возможно, вышеуказанные авторы не принадлежали к Православной Церкви. Однако в данном случае для нас важен не столько факт их конфессиональной принадлежности, сколько опровержение мифа о психологии и психотерапии как науках атеистических или богоборческих устами авторитетнейших представителей этих дисциплин.
Христианин, дерзающий искать ответы на вопросы душевных затруднений в психологической науке, может задать себе вполне уместный вопрос: как христианская психология должна относиться к знаниям о человеке, добытым нехристианской психологией? Что в этом знании истинно, что — ложно?
Православный автор, кандидат психологических наук Ф. Е. Василюк отвечает на этот вопрос:
«В меру действительной научности исследования эти знания часто могут быть верным знанием о падшем состоянии человека. Ложь же этого знания в том, что естественнонаучная психология считает это знание всеобъемлющим, выявляющим подлинную природу человека, и психотехническое воплощение этого знания приводит к постепенным, но радикальным преобразованиям человеческого осознания и всей культуры, в которой добытый психологический образ падшего человека объявляется естественным, нормальным, законным. Культура и душа извращаются, выворачиваются наизнанку, человек с усилием перевоспитывает себя в сторону бесстыдства (ибо стыдно стесняться), горделивости (ибо стыдно быть скромным, смиренным), похотливости (своя потребность, хотение возводится в ранг категорического императива: поступай так, чтобы никто не подумал, что максима твоего поступка есть что-то, кроме твоего эгоцентрического желания). Словом, современная психологическая культура нередко устраивается так, что вожделения инфантильного сознания мира начинают возводиться в ранг ценностей, а вытесняемыми, неофициальными становятся подлинные христианские ценности. В этом смысле наблюдаемая культура, пропитанная «достижениями» современной психологии (психоанализа прежде всего), есть не просто атеистическая, а явно антихристианская культура, и адаптация души к этой «культуре» предполагает извращение глубинных аксиологических оснований, когда не просто в душе идет «нормальная» борьба со злом, с внутренним чувством правильного различения и понимания, что зло есть зло, а противоестественная борьба с добром в себе, когда зло возводится в ранг нормы.
Таким образом христианская оценка нехристианской психологии должна быть этико-антропологической оценкой. Подчеркнем при этом, что души христианина и нехристианина не разделены непроходимой пропастью прежде всего потому, что, с одной стороны, христианская душа всегда полна нехристианских включений, а с другой — потому, что «всякая душа от рождения христианка». Здесь нужно не впадать в крайность как отождествления, так и разделения, а тем более конфронтации, замечать как разное, так и сходное.
Во Христе крестившаяся душа в Таинстве крещения получает соединение с Духом Святым, получает имя, получает личного Ангела-Хранителя, вводится в Церковь, получает отпущение грехов, дар непосредственного ощущения Божьего присутствия, возможность соединения с Богом в Таинстве Причастия,— словом, получает многообразные дары, которые не просто приплюсовываются к ней, а вводят ее в иную жизнь и входят в сам ее состав. Но все эти дары не сохраняются в душе автоматически без ее свободного, произвольного поддержания их, и она, не удерживаясь в этой новой жизни, вновь нередко попадает в привычную жизнь. И вот в этой жизни ее психология так похожа на психологию некрещеной души, что христианский психолог, кем бы он ни был, — священником ли, воспитателем, психотерапевтом, писателем... должен, конечно, знать эту реальную «естественную» и «противоестественную» стороны жизни души». [29]
* * *
К сожалению, предложение обратиться к психотерапевту по поводу своих проблем со стороны близких, а тем более со стороны священника, у православного человека чаще всего вызывает недоверие, отторжение, и воспринимается чуть ли не как подталкивание к измене Православной вере. Более того, приходится встречаться с православными изданиями, в которых православный врач-психиатр на вопрос «Можно ли лечиться у неверующего, неправославного врача-психиатра?» отвечает «...Врач-атеист (или, каких сейчас немало, оккультист) принесет больше вреда, а пользы не будет». [30] Безусловно, для обращающегося непременно важно знать, не является ли врач оккультистом, последователем Р. Хаббарда или членом какой-либо религиозной секты, вербующей адептов под видом психотерапевтической помощи. [31] Однако необходимо указать на то, что представитель профессиональной психотерапии работает прежде всего с конкретной проблемой человека и очень бережно относится к области жизненных ценностей, убеждений и религиозных верований человека. Современные психотерапевтические исследования показали, что даже под гипнозом невозможно изменить убеждения, ценности и верования человека. Природа человеческой души устроена Богом так, что критический контроль при восприятии даже в глубоком гипнотическом трансе всегда остается. Если врач даже и попытается вторгнуться в эту область, в человеке срабатывает духовный иммунитет. Дальнейшие терапевтические отношения в таком случае разрываются.
С другой стороны, попытка навязать религиозные ценности и верования под видом психотерапевтической помощи, воспользовавшись ослабленным болезнью состоянием человека («Вам поможет только исповедь и причастие!», «Пока Вы не примете крещение, я не буду Вас лечить!», «Вам нужно прежде всего сходить на отчитку!»), является нарушением врачебной этики. Человек должен сам, сознательно прийти к Богу, Церкви, таинствам. Подобное подталкивание со стороны врача может стать профанацией сути христианства. Бог является только конечной целью всех устремлений человека, но не средством к достижению физического или психического здоровья.
Однако православный врач самим фактом своего внимательного, чуткого человеческого участия в жизни больного может обратить его к Богу. После оказания помощи в решении первичных психологических проблем, в случае, если причина затруднения касается духовной сферы, психотерапевт может направить его в церковь, к опытному священнику.
И здесь перед последним стоит трудная задача: отличить ту часть проблемы, которая носит медицинский характер от той части, которая нуждается в религиозной помощи: обретению ценностного мира Православия.
«Если психиатрия претендует на врачевание человеческой души, то прежде всего, она должна признать субстанциальность и вечность души человека. Это возможно только в религиозном мировоззрении. Таким образом, психиатрия для достижения ею же поставленных целей должна стать религиозной и основываться на христианской психологии: признании небесного происхождения души, ее вечности и богоподобности. Если техника секуляризованного фрейдистского психоанализа вскрывает даже внутриутробные состояния человека, то христианский психоанализ призван обнажать не позитивистские тени душевной жизни, а ее онтологическое содержание, смысл назначения в предстоянии перед вечностью, а не перед прахом земли. Христианская психотерапия должна целостно врачевать душу, а не убирать одни состояния за счет других, не стремиться облегчить состояние за счет понижения духовного уровня и снятия самих экзистенциальных проблем.
Христианские психологи и психиатры приближаются в своих функциях к священнику: помогают человеку обрести и пройти путь спасения души, но, в отличие от священника, оздоровляя ее эмпирическими средствами. С другой стороны христианский священник, поставленный Богом и наделенный Его благодатью для спасения человеческих душ, должен становиться все более душеведом». [32]
Психиатрия — одна из сложнейших дисциплин. Недаром она изучается на последнем курсе медицинского института. Однако начальную посильную психологическую помощь пришедшему к нему за помощью человеку, священник может и должен оказать, для чего ему необходимо овладеть хотя бы минимальным набором начальных знаниями в этой области.
«Священник не может быть профессиональным психиатром, но он должен (по крайней мере) достаточно интересоваться тем, что происходит с людьми вокруг него, чтобы иметь какие-то познания о том, как проявляется душевная болезнь. Когда душевнобольной человек оказывается верующим, его душевное состояние отбрасывает тень на все, в том числе на его жизнь в Церкви. И очень важно, чтобы священник был в состоянии различить, где болезнь, а где подлинный мистический опыт», — считает митрополит Антоний Сурожский. [33]
Доктор психологических наук Б. С. Братусь справедливо отмечает, что в современной церковной среде нередко можно встретить отвержение психологии — науки о человеке — как пустого и опасного мудрования, считая, что единственными пособиями в понимании человеческих проблем могут быть лишь духовное постижение и молитва.
«Разлад этот принимает иногда самые крайние формы, когда, например, игнорируются любые механизмы и основы психических болезней, все сводится лишь к нарушению заповедей и, скажем, (реальный случай), девушке, тяжело больной шизофренией, находящейся в остром состоянии, священник советует вместо необходимого лечения рожать детей и ходить в церковь. Понять такую позицию вчера еще было можно. Церковь так пострадала от высокомерия, кощунственной грубости и безапелляционности людей, столько лет говоривших от имени науки, вообще от научного знания. Но вчера — не сегодня. Сегодня такая позиция является не только устаревшей, но и даже вредной. Она раскалывает процесс познания и толкает к неведению, неучету важных сторон естества человека. Но мир Божий един и ни одна сторона его не отменяет другую и, значит, знание одного не отменяет, а подразумевает знание другого». [34]
Только гордыней и безрассудной самонадеянностью можно объяснить отрицание священником необходимости врачебной помощи в психопатологических проблемах своих пасомых.
В виду вышесказанного необходимо указать на случаи, в которых пастырь, определив непосредственную духовную причину болезни, находящейся исключительно в его, священнической, компетенции, может попытаться рекомендовать своему пасомому обратиться к медицинской помощи, включающей различные области современных знаний законов психической жизни и методов психиатрического и психофармакологического воздействия на больных.
Поводами, в которых духовник, не исключая воздействия пастырского, может рекомендовать своему пасомому обратиться к медицинской помощи, по мнению профессора Д. Е. Мелехова, являются следующие:
«1. Припадки истерические, эпилептические, смешанные, негативно-вазомоторные.
2. Нарастающее падение работоспособности, утомляемость, прогрессирующее снижение памяти и интеллектуальных способностей.
3. Резкое и прогрессирующее изменение основных черт характера, немотивированное и независимое от внешних условий развитие возбудимости, холодности, злобности, жестокости, тревожности, эмоциональной неустойчивости.
4. Повторяющиеся обманы зрения, слуха, обоняния, тактильные обманы (патологические ощущения в коже), ощущения воздействия электротоком и т.д.
5. Глубокие и стойкие, или часто рецидивирующие состояния депрессии, тоски с безнадежностью, унынием, в особенности с мыслями о самоубийстве или состояния беспричинной веселости с беспорядочной повышенной активностью, неконтролируемым наплывом мыслей и переоценкой своих возможностей». [35]
Последующие пункты, указанных проф. Д. Е. Мелеховым поводов для обращения к психиатру, являются явным следствием разрушения душевной природы человека со стороны сил демонических, уже вторгшихся в человека, паразитирующих на его душе и, несомненно, нуждаются в благодатном содействии со стороны церковных Таинств, молитв, покаяния, «отчитки»:
«6. Неуправляемые, насильственные, навязчивые мысли, наплывы беспорядочных мыслей, непроизвольные остановки и обрывы в ходе логического процесса; ощущение искусственных, не своих, «сделанных», внушенных мыслей, возникающих, по мнению больного, под воздействием электротока, гипноза, радиоволн или бесоодержимости.
7. Яркие и повторяющиеся состояния «озарения», видения, голоса, не вытекающие из прежнего опыта и чуждые общей структуре личности.
8. Непреодолимая власть грубых биологических влечений, «хульных» мыслей, чуждых для основного ядра личности, уныния, отчаяния и мыслей о самоубийстве.
9. Крайняя гордость, уверенность в правильности своих ошибочных суждений, вопреки очевидной реальности и объективному мнению окружающих (бредовые идеи ревности, изобретательства, реформаторства в гражданской и церковной жизни). Или, наоборот, комплекс приниженности, самоуничижения или проявления тайной гордости и эгоцентризма».
По мнению проф. Д. Е. Мелехова, к компетенции врача-терапевта относятся соматические и биологические причины болезни, психотерапевта — психотравмирующие причины, дефекты воспитания, опытного духовника — преодоление моральных причин, запущенности страстной, желательной части души, мобилизация сил на осознание своей болезни и активное противостояние ей, пользуясь в необходимых случаях помощью врача, а главное – помощь в движении к покаянию, к исторжению из души самых корней болезни.
Особенную трудность в пастырской работе представляют люди, у которых религиозные представления, некоторый положительный опыт жизни церковной оказываются соединенными с патологическими проявлениями психики. Оказать помощь таким людям в равной степени трудно как врачу, так и священнику. Врач (особенно если он человек нецерковный), как упоминалось выше, внушает мало доверия такому больному, который по большей части закрыт для доктора, пытающегося «влезть в душу», помочь ему разобраться со своими душевными противоречиями. А священник, встретившийся на жизненном пути такового, как правило, (по его словам) «невнимательно выслушал, не понял меня, дал неправильный совет, не верит, что мне тяжело» и т.д.
В одном случае пастырю желательно объяснить больному, что он болен не только в смысле всеобщей болезни человеческого греха, но и с точки зрения медицины. В других — проявить христианское попечение.
В качестве иллюстрации первого и второго случая можно привести два случая из пастырской практики, приводимые митрополитом Антонием Сурожским:
«К одному из наших старых священников во Франции пришел человек и дал полное описание духовного состояния, которое характеризуется как «помрачение души». Этот человек считал себя одним из великих мистиков современности, и был оскорблен, когда старый опытный священник сказал: «Сходите к врачу, это у вас больная печень».
А другой случай из моей пастырской практики. Мне прислали молодую монахиню из одного монастыря. У нее было душевное расстройство, которое не могло быть исцелено простой беседой. Ее послали к психиатру, но он, будучи человеком верующим, отказался лечить ее, сказав, что это не душевное расстройство, а духовная проблема. Когда эта молодая монахиня стала описывать свое состояние, я ее остановил и сказал: «Подождите, я могу довершить, что вы собираетесь рассказать». Я взял «Подвижнические слова» преп. Исаака Сирина и прочел ей полное описание того, что она собиралась сказать мне. И я смог ей помочь, потому что Исаак Сирин, после описания этого состояния, поясняет, что надо делать в таком случае».
Пастырское душепопечение имеет свои, отличные от клинической психотерапии, особенности. Т. А. Флоренская отмечает:
«Наша задача — помочь больному в исцелении, то есть в восстановлении его целостности. Разлад в душе, болезни являются следствием греха. Здесь важно, опираясь на четкие христианские ценности, выявить, какие законы духовной жизни нарушил человек и помочь ему пройти путь покаяния. Когда человек впервые встречается со своей греховностью, он может испытать ужас, и возможны два исхода — самоубийство или покаяние. Покаяние — это отвержение некоторых частей своего наличного «Я» и принятие духовного «Я».
Пастырь «может в разной форме показать целительность следования законам духовной жизни. Он может поддержать голос духовного «Я» человека на его языке. При этом большую роль играет соотнесение трех языков — евангельского, психологического и собственно языка самого пришедшего человека». Для пастыря, «как и для верующего терапевта, необходимо также внутреннее послушание Божьему голосу в себе. Таким образом, диалог в христианской терапии — это соединение двоих в Боге, их одновременная неслиянность и нераздельность, открытость двоих для получения благодатной помощи». [36]
В вопросах психиатрии и психотерапии, думается, необходимо ориентироваться не только священникам, но и активным мирянам, которые вольно или невольно несут окружающим их людям знания о Боге, Церкви, христианстве, способствуют воцерковлению людей, готовят их к первой, серьезной встрече со священником. Сколько бед, душевных повреждений, даже духовной прелести происходит оттого, что и священники и миряне часто впадают в заблуждение, не отличая в человеке одержимость демоническими силами, от греховности и страстности, а последние, в свою очередь, от психических заболеваний, требующих совершенно иного подхода.
Определение нормы психического здоровья относится к числу самых сложных вопросов современной психологии. Однако нередко в церковной среде можно встретить людей, которые начинают верить в свою «ненормальность», поскольку такое определение дал (или подтвердил) пастырь, духовник. [37]
В Настольной книге священнослужителя существует такое предостережение по поводу постановки диагноза «ненормальности» тому или иному человеку со стороны пастыря:
«За пределы нормы интеллектуального развития человека в равной степени выходят и слабоумие и гениальность. Точно так же отклонением от некоторой интуитивно понимаемой душевной нормы могут считаться и одержимость и блаженство. Поэтому пастырь-исповедник должен обладать собственно духовным опытом, христианской интуицией, знанием основ православной традиции душепопечительства и быть знакомым с некоторыми, пусть даже самыми общими, основами психиатрии. Но и в этом случае суждение о психическом здоровье прихожанина должно выноситься им с сугубой осторожностью и с учетом всех возможных индивидуальных особенностей каждого конкретного человека». [38]
Одним из наиболее ярко выраженных критериев нормальности можно считать, с определенной долей условности, приспособленность.
«Но приспособленность — полагает митрополит Антоний Сурожский, — понятие очень сложное. Потому что можно приспособленность видеть в том, что ты — точно такой, как все. Но можно видеть ее и в обратном, то есть в том, что у тебя достаточно личного, объективного суждения, чтобы противостоять всем — но с какой-то закономерностью: не просто лягаться вправо и влево, а произносить суждение и соответственно действовать. Между этими двумя крайностями есть масса оттенков, но так или иначе нормальность всегда определяется той или иной формой приспособленности, и это очень относительное определение, потому что оно чисто практическое. Например, на основании такого определения можно сказать, что целый ряд великих людей и святых были ненормальны; в конечном же итоге они-то и были нормальны, а мы — нет.
Но когда мы можем рассматривать человека как достаточно нормального, встает вопрос о его ответственности, об ответственности за его поступки по отношению к людям, по отношению к Богу». [39]
Известное неуважение к так называемым «критериям нормальности» высказывали еще старые авторы. Так, французский психиатр Кюльер говорил, что «в тот самый день, когда больше не будет полунормальных людей, цивилизованный мир погибнет, погибнет не от избытка мудрости, а от избытка посредственности». А по ироничному замечанию итальянского психиатра Чезаре Ломброзо, «нормальный человек — это человек, обладающий хорошим аппетитом, порядочный работник, эгоист, рутинер, терпеливый, уважающий всякую власть, животное». [40]
По замечанию Д. Е. Мелехова, многие гениальные люди оставались таковыми не благодаря, а вопреки своим психоболезням, за счет реализации своих творческих возможностей.
«По формальным признакам почти каждому гению можно поставить психиатрический диагноз, что и делалось неоднократно. Так сонмом психиатров в 20‑е годы были вынесены диагнозы: Пушкину — психопатия, Л.Толстому — шизофрения, Тургеневу — истерия, Достоевскому — эпилепсия. Клиническая картина в данном случае вполне накладывалась на душевную жизнь писателей. Но психиатры не могли заметить главного: душа гения не вмещалась в рамки категорий психиатрии». [41]
Однако, существует качественно иное понимание нормы. Это происходит в случае различения понятий «человек» и «личность». Тогда последнее можно рассматривать как инструмент, орган, орудие человеческой сущности.
«В этом случае характеристика личности, ее «нормальность» или «аномальность» будет зависеть от того, как служит она человеку, способствует ли ее позиция, конкретная организация и направленность приобщению к родовой человеческой сущности или, напротив, разобщает с этой сущностью, запутывает и усложняет связи с ней. Таким образом, понятие нормы приобретает иную адресность и вектор: не к статистике, адаптации и т.п., а к представлению о человеческой сущности, к образу человека в культуре. Другими словами, проблема нормального развития личности ставится в зависимость от проблемы нормального развития человека. Последнее, в самом общем виде, понимается как такое развитие, которое ведет к обретению человеческой сущности, к соответствию понятию «человек».
«Когда речь идет о развитии человека, тогда как личность, согласно предложенному пониманию — специфический инструмент, орудие этого развития. И как инструмент оценивается в зависимости от того, как служит своему назначению, способствует или нет приобщению человека к его сущности. В свою очередь, личность необходимо разделять, разводить с «психическим», на чем настаивал А. Н. Леонтьев, говоря о «личностном» как об особом измерении. Поэтому человек может быть вполне психически здоровым (хорошо запоминать и мыслить, ставить сложные цели, быть деятельным, руководствоваться осознанными мотивами, достигать успехов, избегать неудач и т.п.) и одновременно — личностно ущербным, больным (не координировать, не направлять свою жизнь к достижению человеческой сущности, разобщаться с ей, удовлетворяться суррогатами и т.п.). Кстати, если говорить о тенденциях современного общества, то надо признать, что для все большего количества людей становится характерным именно этот диагноз: психически здоров, но личностно болен». [42]
Следует обратить внимание на то, что опытные православные психиатры свидетельствуют: большинство психических патологий является ничем иным, как запущенной формой тех или иных греховных страстей (гордости, тщеславия, самомнения, сребролюбия, блуда, уныния и т.д.), отбрасывающих человека за грань общепринятых понятий о благоразумии и правильной самооценке. Поэтому изучение характеристик тех или иных патологических групп может стать довольно весомым подспорьем в работе над искоренением своих страстей.
«Верующий человек, живущий здоровой духовной жизнью, – пишет профессор Д. Е. Мелехов, – постоянно контролирует себя, состояние своего сердца, слышит голос совести, по мере духовного роста осознает свои грехи, может тяжело переживать раскаяние («плач о грехах»). Но в молитве, в покаянии, в Литургии находит облегчение, освобождение и радость («печаль, которая от Бога, производит неизменное покаяние ко спасению» — ведет к духовному выздоровлению). Совсем иная «печаль мирская» — депрессия, которая не проходит от молитвы и покаяния, приводит человека в состояние тоски, отчаяния, уныния, «производит смерть», вызывает мысли о самоубийстве.
Желательно, чтобы пастырь показал пришедшему к нему болезненный характер такой депрессии, является ли она результатом чрезмерной реакции на ту или иную потерю (близких людей, дорогих вещей, состояния), на тяжелое физическое заболевание, или результатом нарушения мозговой деятельности, витальной депрессии, эндогенной, циркулярной или даже шизофренической (т. е. происходит «от природы», «от естества»). В таких случаях необходимо, кроме лекарственной терапии, постоянно и терпеливо напоминать больному, что это болезнь, и она пройдет. Аффективные психозы теперь доступны терапии.
Также необходимо привести больного к сознанию болезни при противоположных состояниях — возбуждения, переоценки своих сил, горделивых, бредовых мыслей о своем богатстве, об исключительных способностях, об изобретении мирового значения, об исключительном понимании сути вещей и явлений, и праве всех учить, обличать. В этих случаях задача длительного и упорного лечения — привести больного к самокритичной оценке своего состояния».
Считаем необходимым привести еще одно замечание, обращенное непосредственно к пастырю, духовнику. По мнению проф. Д. Е. Мелехова,
«ему необходимо учитывать индивидуальные особенности характера и темперамента людей и внимательно относиться к проявлению психических заболеваний, помня, что человек свободен только в своей духовной сфере и сознательном выборе своего пути к Богу или отвержении Его. Но в сфере душевной он детерминирован (современная наука раскрывает биохимические, эндокринные, генетические и церебральные механизмы, которые обуславливают душевный склад человека). Об этом же говорит весь подвижнический опыт, свидетельствуя, что изменить свой характер, аффекты, страсти и пристрастия можно только посредством длительной упорной работы над собой, системой аскетических приемов, влияющих как на психику, так и на соматику, как на душу, так и на тело. Всякая мысль о произвольности и легкости изменения своей природной организации признается необоснованной, продиктованной только лишь отсутствием духовного опыта.
Итак, в каждом отдельном случае душевного расстройства пастырь должен действовать с особой осторожностью, проникшись духом сострадания, внимания и внутреннего такта, без ложного оптимизма и самоуверенности».
«Духовник, предполагающий или знающий о наличии душевного недуга у своего пасомого, призван помочь больному правильно отнестись к психической болезни, осознать ее и активно ей противостоять, призывая его в необходимых случаях обращаться за помощью к врачу. Знание биологических законов развития психического заболевания поможет духовнику осмыслить и истолковать состояние исповедника не только духовно-мистически, но и в совокупном личностном многообразии, учитывая сложную систему взаимоотношений телесной, психической и духовной сфер бытия». [43]
Однако, как правило, душевнобольные люди признать себя таковыми не хотят. Более того, они принципиально отказываются от врачебной помощи. Причины такого положения вещей видятся в следующем:
– искреннее непонимание своего состояния и необходимости обращения за помощью;
– духовная гордыня («меня может исцелить только Господь!»);
– ложный стыд, мешающий признать себя «ненормальным» (просто гордыня);
– недоверие к неверующим врачам (психологам, психотерапевтам);
– нежелание работать над собой, пересматривать свои взгляды, менять сложившиеся стереотипы, сложившийся невротический взгляд на мир и ценности.
«Будучи больными, – пишет протоиерей Владимир Воробьев, – они хотят чувствовать себя здоровыми и не осознают свою болезнь. Это наиболее трудные случаи. Священник должен объяснить человеку, что болезнь душевная — это не позор. Это вовсе не какое-то вычеркнутое из жизни состояние. Это крест. Такой человек чего-то не может делать так, как делают здоровые люди. Но он может смиряться и должен смиряться. Он многого не понимает, но должен слушаться. И если такому больному удастся объяснить, что он должен смиряться, тогда все в порядке. Он обязательно реабилитируется и сможет жить в Церкви благополучно. Для него не закрыто ни Царство Божие, ни жизнь благодатная. Если же такой человек смиряться не хочет, будет в своих психических срывах навязывать священнику психически нездоровую атмосферу, тогда беда. Таких людей обязательно надо лечить. Они очень часто говорят:
— А почему вы благословляете пить таблетки? Разве от душевного заболевания можно лечить таблетками? Я вот пришла в Церковь, прошу благодати Божией, хочу, чтобы Бог исцелил мою больную душу. А почему вы посылаете к врачам? Что, благодать Божия не действует?
Благодать Божия действует, и любого, даже самого больного человека, Бог может в одно мгновение исцелить от любой болезни. Хромого может сделать целым, слепого может сделать зрячим, а психически больного может сделать здоровым. Это безусловно. Но почему же Господь не делает этого? Вот ты хромой и хромай всю жизнь. Почему? А потому, что Господь тебя смиряет таким образом, потому, что Богом положен на тебя такой крест. А, может быть, ты сам себе этот крест когда-то выбрал.
Надо смиряться. Вот тебе не дано видеть двумя глазами, а только одним. А ты будешь глухой... Точно так же с любой другой болезнью, и с психической тоже. Господь может тебя исцелить. Но сегодня или, может быть, всю жизнь, Он хочет, чтобы ты обращался за помощью к врачу. Это вовсе не значит, что тебе не надо причащаться, и что это тебе вместо Причастия.
Нужно уметь объяснить человеку, что он должен слушаться, смиряться, должен признать себя больным и согласиться на свою больную участь. Духовная жизнь только тогда возможна, когда человек согласится признать истинное положение вещей и смирится, согласится жить с тем крестом, который Господь дал ему».
Врач-психиатр Н. Д. Гурьев приводит примеры наиболее часто возникающих препятствий и помех в беседах психотерапевта с больными и соответствующих антитезисов означенным тенденциям. Можно предложить их читателю, несколько дополнив их в контексте обсуждаемой проблемы:
«1. Попытка втянуть врача в спор о предмете беседы. — Любое настояние на своей правоте с твоей стороны неуместно и несвоевременно, т.к. зная, что правильно, а что неправильно, он не попал бы в беду и не искал бы помощи.
2. Попытка обосновать желание не следовать рекомендациям врача и не доверять ему, выявив его недостаточную компетентность, не имеющую отношения к теме беседы. — Ты ведь пришел для обсуждения своих проблем, а не для выяснения интересов врача и его мнений по каким бы то ни было вопросам.
3. Провоцирование врача на «передозировку» информации быстрым осмыслением без принятия обсуждаемого. — Давай будем следовать предлагаемому мною, а не тобою плану.
4. Выяснение конечной цели бесед врача с последующим отказом от нее как от непосильной. — Для понимания цели потребны труд и время.
5. Обсуждение духовных достоинств врача, впутывание его в бесконечные разговоры о «вычитках», беснованиях, высказываниях духовно опытных старцев с целью уйти от решения той проблемы, с которой он пришел к врачу. — Сам доктор не нуждается в помощи пришедшего, а последний может либо разбираться в огромном блоке околодуховных вопросов, либо с медицинской помощью попытаться разобраться, что же происходит с ним на самом деле, в чем причина внутренних затруднений. Как правило, в этом случае обращению чаще всего предшествуют многократные посещения самых различных специалистов.
6. Прямое «заражение» врача своими качествами (грехами). — Внимание врача к себе и готовность противостоять тем грехам, которые замечены у больных, сознавая и свою личную доступность греху». [44]
Возникновение любой болезни, в том числе и психической, у верующего человека может вызвать потребность духовного осмысления, ниспосланного Богом испытания.
«В болезни человек, призвав на помощь близких и духовного отца, имеет возможность сосредоточенно подумать, проверить свою жизнь, вспомнить ошибки и падения, которые могли послужить причиной болезни. Исправляя через покаяние последствия прегрешений, верующий, таким образом, использует время болезни для духовно-нравственного очищения и усовершенствования.
Смиренное приятие болезни, терпеливое несение страданий, надежда на помощь не только врачей, а в первую очередь Того, Кто силен врачевать все болезни, характерны для истинно верующего христианина. Именно такое отношение к болезни открывает возможность духовного возрастания, смягчает труднопереносимые страдания, является источником утешения, самопознания и духовного подъема в несчастье». [45]
Если пастырь усмотрел наличие конкретного душевного заболевания у своего пасомого, что является одним из ответственнейших моментов его работы, далее он может ставить перед больным (соответственно его болезни и силам) те или иные задачи. Именно диагностика и определение отклонений в душевном состоянии больного как психического заболевания с точки зрения медицины, а не духовно-душевной патологии в традиционно-православном понимании, врачуемой покаянием и Таинствами, является первым этапом на пути исцеления, на пути, где любая ошибка пастыря может обернуться самыми трагичными последствиями.
Для полее полного и глубокого понимания различного душевного устроения людей, обращающихся за помощью к священнику, ему необходимо иметь представление о многообразии человеческих характеров, темпераментов, личностных особенностей. Необходимо иметь в виду: если перечисленные свойства не совпадают с теми, которые присущи самому священнику, ни в коем случае нельзя «перевоспитывать» человека «под себя». Для Бога каждый человек дорог и драгоценен в своей уникальности и неповторимости.
В своих требованиях к каждому конкретному человеку пастырю желательно учитывать эти особенности. Требования духовника, которые могут быть обоснованными и уместными для одного типа темперамента, могут стать предметом преткновения для другого.
Иное дело, иной подход, если мы имеем дело с психопатиями. Само значение слова «психопатия», по своему морфологическому строению отражает суть вопроса («психе» – душа, «патос» – склонность [46] ). Психопатия – это дисгармоничный склад психики, стоящий между акцентуированной личностью (т.е. личностью с преимущественно выраженными чертами того или другого типа) и собственно психозом. Это такие аномалии характера, которые определяют психический облик индивидуума, накладывая на весь его душевный склад свой властный отпечаток. Наиболее ярко выраженным фактором психотической личности является его социальная дезадаптация [47] , что выражается или в неспособности устанавливать отношения с людьми, или в постоянной конфликтности этих отношений. В противовес психопатиям, акцентуации характера могут проявляться не всегда и не везде. Однако крайние проявления и первого и второго требуют со стороны больного трезвой оценки и покаяния, которое не только «снимает» с души последствия поступка, но и таинственным образом реально расторгает власть демонических сил, оказывающих давление на душу в реактивных состояниях. В отличие от секулярной, безрелигиозной, не учитывающей благодатного фактора в исцелении душевной болезни, христианская и пастырская психотерапия своей конечной целью имеет через воссоздание цельной личности движение к состоянию онтологической примиренности с Богом и жизни по установленным Им законам, являющимися номинальными рамками душевного здоровья.
Об индивидуальности пастырского подхода к каждому из пасомых, о необходимости близкого личного знакомства с устроением каждого духовного чада прежде начала их практического окормления советовали многие святые отцы. Вот что говорит по этому поводу преп. Иоанн Лествичник:
«Добрый воевода должен ясно знать состояние и устроение каждого из подчиненных. Может быть, некоторые из дружины его могут вместе с ним перед полком сражаться за всех сподвижников, может быть, есть способные к единоборству, которых должно возводить на путь безмолвия». [48]
В практической деятельности пастыря, в опыте реальных отношений с верующими людьми, могут встретиться жизненные ситуации, в которых шаблонность, формализм подхода в отношении конкретного пасомого, настаивание на необходимости беспрекословного исполнения данного «благословения» и «послушания» могут привести к душевному надлому. Иногда человек не может выполнить то или иное благословение или послушание не по греховности или упрямству, а по причине того, что его особенности восприятия окружающего мира и реагирования на него иные относительно восприятия священника, дающего послушание или благословение.
Известны случаи, когда священник жизнерадостного, коммуникабельного склада характера, без труда выполняющий сложные задачи в общественной сфере, дает подобное послушание замкнутому, закрытому на мир, осторожному человеку, который, как правило, с ним не справляется.
Или еще пример. Молитвенный батюшка благословляет на «отсечение своей воли» и молчальническую жизнь человека, который не способен, по особенностям своего характера, к жизни созерцательной, но более склонен к деятельному служению. Настаивание со стороны священника и искренняя неспособность к «послушанию» со стороны доверившегося ему человека, провоцируют возникновение конфликта, а затем разочарование и разрыв. Если же учитывается вышеупомянутая разность, если воспитание духовного чада, послушника происходит с учетом этих личностных особенностей, с подстройкой под его видение и способности на конкретном этапе духовного окормления, поставленные цели достигаются гораздо быстрее.
Процесс творческого изучения психиатрии, психотерапии, клинического постижения литературы и искусства лежит в основе «Терапии Творческим Самовыражением», интереснейшего метода лечения душевных проблем, разработанного М. Е. Бурно.
«Уже в самом начале врачебно-психиатрической работы я давал пациентам с душевными трудностями, читать-изучать мои любимые книги. [49] В сложных местах этих книг мы вместе разбирались, уточняли особенности, характеры друг друга, размышляя, где и как вот такой характер стоит попытаться с пользой применить, чтобы жить «по себе», в целебной творческой одухотворенности». [50]
Изучая характериологические особенности, свойственные разным людям, пастырь узнает о разности людей, непохожести их душевных проявлений и творческих потенциалов. То, что в обычной жизни считается помехой, на самом деле может принести огромную пользу. В процессе такого изучения можно с удивлением отметить для себя, к примеру, что
«патологическая душевная слабость, недостаточность, может быть одновременно высокой творческой общественной ценностью, так как без этой слабости невозможна диалектически с нею связанная сила. Остается стараться делать то свое сильное, к чему предрасположен по природе, и не делать того, что, при громадной затрате времени и сил, все равно будет получаться, во всяком случае не лучше, чем у других» (М. Е. Бурно).
Ниже приводятся примеры особенностей личностного устроения людей, выявленные в психологической науке и встречаемые в современной церковной жизни, а также варианты решения тех или иных затруднений, встречающихся в пастырской практике.
Одной из самых древних классификаций является выделенная Гиппократом классификация по принципу темпераментов: сангвиник, флегматик, холерик и меланхолик.
Сангвиник — характеризуется высокой активностью, энергичностью, живостью движений и богатством выразительных движений, мимики. Общителен, при необходимости легко меняет одно занятие на другое. В проблемных ситуациях реагирует адекватно и конструктивно. Любит точность, основательность, объективность. Обычно хорошо обучаем. При неблагоприятных условиях и отсутствии воспитания у сангвиника могут развиться поспешность, поверхностность, легкомыслие. Наиболее характерный пример сангвиника — ребенок.
Некоторые психотерапевтические методики направлены на то, чтобы возродить, обрести в глубинах душевной жизни ощущение детской непосредственности и чистоты восприятия окружающего мира и жизни. Сангвинистическая радость — вот награда, которая следует за этим сложным процессом возвращения к себе.
Флегматик — тип темперамента, характеризующийся спокойствием и ровным настроением. Обычно он медлителен и рассудителен. В работе последователен и терпелив. Не склонен к товариществу, предпочитает одиночество. Общение сводит к выяснению «главного». Верен себе и своему кругу. Флегматика можно убедить только логическими доводами.
Холерик — активный, энергичный, быстрый, резкий, порывистый, безудержный. Обычно он склонен к быстрым сменам настроения, вспыльчивый, подвержен эмоциональным срывам, иногда агрессивен.
Меланхолик — его характеризуют низкий уровень психологической активности, замедленность движений, сдержанность речи и быстрая утомляемость. Никогда не делает больше того, что ему велено, с готовностью откладывает на завтра то, что можно сделать сегодня. Меланхолика могут отличать высокая эмоциональная активность, глубина и устойчивость эмоций при слабом его внешнем выражении. Могут развиться ранимость, замкнутость.
Для облегчения определения темперамента можно привести таблицу:
| | Сангвиник | Флегматик | Холерик | Меланхолик |
Жизненная сила | + | + | + | — |
Уравновешенность | + | + | — | — |
Подвижность | + | — | + | — |
Священник Анатолий Гармаев считает, что
«люди различны по своему темпераменту. Южные народы отличаются своим темпераментом от северных, детский темперамент — от взрослого. Темперамент — это человеческое свойство, он не является грехом.
Стоит только посмотреть, как радуются дети — у них все тело радуется вместе с душою. Это взрослые, будто в панцирь закованы: если душа радуется, то в теле — ни звука. Трудно узнать — радуется человек или нет, он научился владеть своим телом в своей гордости и самодостаточности. Но разве это церковное свойство? — Нет. Церкви свойственна простота. Как святые угодники Божии радовались? Они радовались всем своим существом. Это свойство уже облагороженного темперамента, в котором присутствует полнота телесной, душевной и духовной радости. Такой человек целен в своей радости, а не разделен в скудости каких-то своих установок: «Я православный, я церковный, я не могу ни улыбнуться, ни посмеяться, ни губой шевельнуть, ни рукою подвинуть. Я весь благочестивый до самых корней волос». Радость живая не противна темпераменту, а темперамент не противен благодати». [51]
О влиянии особенностей характера на религиозную жизнь человека говорит митрополит Антоний Сурожский:
«Суровый человек и святым будет суровым, а мягкий человек будет мягким святым. Но суровость без любви — одно, а суровость с любовью — другое. То есть суровость при глубокой любви может превратиться в очень большую строгость к себе, в стройность жизни или хотя бы перестанет быть мучением для других. Судя по тому, что мне приходилось читать, я не думаю, что человек просто делается иным в том смысле, что его природные свойства или дарования меняются на обратные; но все же они меняются. Скажем, мягкость может быть слабостью или состраданием, сочувствием, лаской; и вот, слабость должна уйти, а ласка, сострадание должны ее заменить. Наши свойства сами по себе большей частью нейтральны, и поляризуются в зависимости от того, в какую сторону мы смотрим, каков наш идеал, какова наша направленность». [52]
Повсеместной ошибкой новоначальных христиан, и даже пастырей, занимающихся душепопечением, видится настойчивая попытка психологической ломки себя под один-единственный (якобы православный) тип темперамента — меланхоличный. Такая установка пастыря-духовника или же самоустановка воцерковляющегося человека создает тяжелую, неправдивую атмосферу в жизни церковной. Повсеместно, в храмах, среди послушников монастырей можно наблюдать людей, сориентированных на меланхоличность как на якобы православный тип характера, сломав при этом в себе от Бога данные неповторимые особенности личности.
Важнейшей душепопечительной задачей пастыря по оздоровлению психологической напряженности приходской или монастырской жизни является снятие подобной установочности. Пастырь может помочь человеку раскрыть в себе естественные, Богом данные, человеческие свойства и проявления, при обретении навыка отличия естественно-человеческого от греховного, а также помочь ему раскрыть в себе глубокое, подлинное, уметь ориентироваться на реальное действие.
Священнику (настоятелю, духовнику) в своей деятельности часто приходится встречаться с людьми, которые имеют так называемые акцентуации характера.
Характерологические особенности (акцентуации характера) — чрезмерная выраженность отдельных черт характера и их сочетаний, представляющая крайние варианты нормы, граничащие с психопатиями.
Акцентуации характера свойственна уязвимость личности по отношению не к любым (как при психопатиях), а лишь к определенного рода психотравмирующим воздействиям, адресованным к так называемому «месту наименьшего сопротивления» данного типа характера при сохранении устойчивости к другим. В зависимости от степени выраженности различают явные и скрытые. Акцентуации характера могут переходить из одной в другую под влиянием различных факторов, среди которых важную роль играют особенности семейного воспитания, социального окружения, профессиональной деятельности, физического здоровья. Оформляясь к подростковому возрасту, большинство акцентуаций характера, как правило, со временем сглаживаются, компенсируются. И лишь при сложных психогенных ситуациях, длительно воздействующих на «слабое звено» характера, могут не только стать почвой для острых аффективных реакций, неврозов, но и явиться условием формирования психопатических развитий.
Поскольку акцентуации характера граничат с соответствующими видами психопатических расстройств, их типология базируется на детально разработанной в психиатрии классификации психопатий, отражая, однако, и свойства характера психически здорового человека. На основании различных классификаций (Леонгард К., Ганнушкин П. Б. и др.) выделяются следующие основные типы акцентуаций:
Циклоидный — чередование фаз хорошего и плохого настроения с различным периодом;
Гипертимный — постоянно приподнятое настроение, повышенная психическая активность с жаждой деятельности и тенденцией разбрасываться, не доводя дело до конца;
Лабильный — резкая смена настроения в зависимости от ситуации;
Астенический — быстрая утомляемость, раздражительность, склонность к депрессиям и ипохондрии;
Сенситивный — повышенная впечатлительность, боязливость, обостренное чувство собственной неполноценности;
Психастенический — высокая тревожность, мнительность, нерешительность, склонность к самоанализу, постоянным сомнениям и рассуждательству;
Шизоидный — отгороженность, замкнутость, интроверсия, эмоциональная холодность, проявляющаяся в отсутствии сопереживания, трудностях в установлении эмоциональных контактов, недостаток интуиции в процессе общения;
Эпилептоидный — склонность к злобно-тоскливому настроению с накапливающейся агрессией, проявляющейся в виде приступов ярости и гнева (иногда с элементами жестокости), конфликтность, вязкость мышления, скрупулезная педантичность;
Застревающий (паранойяльный) — повышенная подозрительность и болезненная обидчивость, стойкость отрицательных аффектов, стремление к доминированию, неприятие мнения других и, как следствие, высокая конфликтность;
Демонстративный (истероидный) — выраженная тенденция к вытеснению неприятных для человека фактов и событий, к лживости, фантазированию и притворству, используемым для привлечения к себе внимания, характеризуемая авантюристичностью, тщеславием, «бегством в болезнь» при неудовлетворительной потребности в признании;
Дистимный — преобладание пониженного настроения, склонность к депрессии, сосредоточенность на мрачных и печальных сторонах жизни;
Неустойчивый — склонность легко поддаваться влиянию окружающих, постоянный поиск новых впечатлений, компаний, умение легко устанавливать контакты, носящие, однако, поверхностный характер.
Конформный — чрезмерная подчиненность и зависимость от мнения других, недостаток критичности и инициативности, склонность к консерватизму.
В отличие от «чистых» типов, значительно чаще встречаются смешанные формы акцентуации характера как результат одновременного развития нескольких типических черт и амальгамные (напластование новых черт характера на его сложившуюся структуру).
Существует также типологическая модель психологической классификации по принципу соотнесения внутреннего и внешнего в человеческом сознании, предложенная К. Юнгом.
В случае, когда чья-либо сознательная ориентация определяется фактами, получаемыми из внешнего мира, человек может быть условно отнесен к экстравертной ориентации.
Экстраверсия характеризуется интересом к внешнему объекту; отзывчивостью и готовностью к принятию внешних событий и ситуаций, желанием влиять на них и находиться под их влиянием, потребностью присоединяться и быть «в», способностью терпеть суматоху и шум любого рода и даже находить в этом радость; постоянным вниманием к окружающему миру, стремлением иметь друзей и знакомых, не очень тщательно их выбирая, и, в конечном итоге, сильной привязанностью к выделенной для себя фигуре, и, следовательно, мощной тенденцией демонстрировать самого себя. Соответственно философия жизни экстраверта и его этика имеют, как правило, в высокой степени коллективную природу с сильной альтруистической чертой, и его нравственное начало, категория совести являются в значительной мере зависимыми от общественного мнения... Его религиозные убеждения могут определяться большинством голосов.
В общем, экстраверт полагается на получаемое из внешнего мира и также не склонен подчинять личные мотивы критической проверке.
У экстравертной личности нет секретов, он не хранит их долго, поскольку делится ими с другими. Если, тем не менее, случается что-то, не могущее быть упомянуто, он предпочтет это забыть. Избегается все, что может сделать тусклым парад оптимизма и позитивизма. Все, о чем он думает, к чему намерен и что делает, производит впечатление уверенности и теплоты.
Психическая жизнь экстраверта разыгрывается снаружи, непосредственно как реакция на окружающую среду. Он живет в других и через других; любое само-общение приводит его в содрогание. Опасности, гнездящиеся во внутреннем диалоге, лучше всего топятся шумом. Если у него даже и есть какой-то «комплекс», он находит убежище в социальном кружении и разрешает себе быть уверяемым (по несколько раз в день), что все в порядке. В том случае, если он не слишком хлопотун, не слишком вторгается в чужие дела, если он не сверхинициативен и не слишком поверхностен, то может с лихвой быть полезным членом сообщества.
Отличительной чертой интроверсии, в отличие от экстраверсии, которая прежде всего связывается с объектом и данными, исходящими из внешнего мира, является ориентация на внутренние личностные факторы.
Человек этого типа мог сказать: «Я знаю, что доставил бы своему отцу величайшее удовольствие, если бы поступил так-то и так-то, но как-то все не получается подумать в эту сторону». Или: «Я вижу, что погода портится, но, несмотря на это, буду действовать согласно своему плану». Этот тип не путешествует ради удовольствия, а всегда с заранее обдуманной идеей... На каждом шагу должны быть получены санкции субъекта, иначе ничего не может быть предпринято или выполнено. Он всегда должен доказывать, что все им делаемое основывается на его собственных решениях и убеждениях, и что никто никогда на него не влияет, а он не стремится кому-то понравиться или примирить чье-то лицо или мнение.
Естественно, интровертное сознание может быть достаточно хорошо осведомлено о внешних условиях, но субъективные факторы оказываются решающими в качестве движущей силы, мотива. В то время как экстраверт реагирует на то, что приходит субъекту от объекта (внешняя реальность), интроверт связан, главным образом, с впечатлениями, вызываемыми объектом у субъекта (внутренняя реальность).
Интроверт не идет вперед, не приближается, он как будто бы находится в постоянном отступлении перед объектом. Он держится в стороне от внешних событий, не вступает в них, сохраняя отчетливую неприязнь к обществу, как только оказывается среди большого количества людей. В большом собрании он чувствует себя одиноким и потерянным. Чем многолюдней коллектив, тем сильнее возрастает его сопротивление. Он ни в малейшей степени не стремится быть «с ним» и не проявляет никакого радостного энтузиазма от людской сплоченности. Он человек необщительный. Он все делает своеобычным образом, забаррикадировавшись от влияния со стороны... Он легко становится недоверчивым, своевольным, часто страдает от неполноценных чувств и по этой причине всегда завистлив. Он противостоит миру с тщательно разработанной оборонительной системой, составленной из добросовестности, щепетильности, педантичности, умеренности, бережливости, осторожности, болезненной совестливости, твердогубой честности и прямоты, вежливости и открытого недоверия... В нормальных условиях он пессимистичен и озабочен, потому что мир и люди в нем ни капельки не добры к нему, но, наоборот, стремятся его сокрушить...
Его собственный мир — это безопасная гавань, заботливо выращенный за крепкой стеной сад, закрытый для публики и спрятанный от любопытных глаз. Самой лучшей остается своя собственная компания.
Неудивительно, что интровертная установка часто рассматривается как эгоцентрическая, эгоистическая и даже патологическая. Но, по мнению Юнга, такое отношение отражает обычное пристрастие экстравертной установки, которая, по определению, убеждена в превосходстве объекта.
«Никогда не следует забывать, — пишет К. Юнг, — а экстравертное воззрение забывает это слишком легко, — что всякое восприятие и познание обусловлено не только объективно, но и субъективно. Мир существует не только объективно, но и субъективно. Мир существует не только сам по себе, и в себе, но и так, как он мне является. Да, в сущности, у нас даже совсем нет критерия, который помог бы нам судить о таком мире, который был бы неассимилируем для субъекта. Упустить из виду субъективный фактор значило бы отрицать великое сомнение в возможности абсолютного познания. Его повело бы на путь того пустого и пошлого позитивизма, который обезобразил конец прошлого и начало нынешнего века, и, вместе с тем, к той интеллектуальной нескромности, которая предшествует грубости чувств и столь же тупоумной, сколь и претенциозной насильственности. Переоценивая способность к объективному познанию, мы вытесняем значение субъективного фактора, даже прямое значение субъекта как такового».
Под «субъективным фактором» Юнг понимает «тот психологический акт или ту реакцию, которые сливаются с воздействием объекта — в новое психическое состояние». Например, раньше обычно думали, что так называемый научный метод полностью объективен, но теперь стало ясно, что наблюдение и интерпретация любых данных искажаются субъективной установкой наблюдателя, который неизбежно втягивает в само исследование и свои собственные ожидания и свое психологическое предрасположение.
Юнг указывает, что наше знание прошлого зависит от субъективных реакций тех, кто переживает и описывает происходящее вокруг них. В этом смысле субъективность представляется как реальностью, прочно основанной на традиции и опыте, так и ориентацией по отношению к объективному миру. Другими словами, интроверсия не менее «нормальна», чем экстраверсия.
Конечно, и экстраверсия и интроверсия являются относительными. Там, где экстраверт видит интроверта асоциальным, неспособным или неготовым адаптироваться к «реальному» миру, интроверт осуждает экстраверта как пустого, лишенного внутренней глубины. Суждения по поводу той или иной установки в равной степени высказываются и той и другой стороной, поскольку каждая обладает своей силой и имеет свои слабости. [53]
В отношениях с людьми священнику необходимо учитывать немаловажный фактор внутренней или внешней ориентированности людей.
В контексте церковной жизни в определенном смысле можно утверждать, что экстраверты — люди, ориентированные более на деятельное служение, интроверты — на созерцательное. Наиболее типичным примером первого и второго в контексте Евангельской истории могут быть Марфа и Мария. По толкованию святых отцов, служение и первой и второй были угодны Христу Спасителю. Однако важным и необходимым является контекст— умение вовремя перестроиться сообразно изменению ситуации. На священнике лежит ответственнейшая задача по коррекции поведения людей, для которых крайние проявления экстраверсии или интроверсии могут стать помехой на путях решения возникающих жизненных ситуаций.
Далее
