"Путь": орган русской религиозной мысли под редакцией Н.А.Бердяева.

Страницы первого издания журнала указаны в прямых скобках,
номер страницы предшествует тексту на ней.

"Путь", №51. Май-октябрь 1936 г.

Рец. на кн.: I.N.Danzas. L'Itineraire religieux de la conscience russe.]

Книга представляет собой краткий обзор истории русской религиозности и русской религиозной мысли. Охват ее лишком широк для небольших размеров книги. Написана книга умно и с внешним знанием предмета, но она очень тенденциозна и дает неверную картину, в ней искажена общая перспектива в угоду идеям автора. Автор - русская католичка, претерпевшая страдания на Соловках за свои религиозные убеждения, и вся книга проникнута специфическим духом русского католичества с его миссионерскими целями. Остается впечатление, что книга написана иностранцем, которому совершенно чужда Россия и все русское, который описывает со стороны, издалека. Как будто бы человек, гордящийся своей принадлежностью к цивилизации, рассказывает о своем посещении варварской страны. Есть неприятный тон высокомерного презрения. Слишком часто в петровский период таково было отношение русских бар, приобщившихся к западной цивилизации, к русскому народу. Укорененная в католичестве, г-жа Данзас обладает большой самоуверенностью, успокоенностью и благополучием. Этого нет у самих западных католиков, которые, несмотря на оптимизм официальной томистской теологии, принуждены чувствовать трагизм положения и не могут уже пребывать в покое. При чтении книжки г-жи Данзас может получиться впечатление, что Западная Европа благодаря католичеству благополучна и не может себе позволить никаких безумств, которые позволяет себе русский народ как не просветленный истиной католической церкви. Но в действительности и Западная Европа, как и весь мир, объята огнем и почва под ней колеблется. Точка зрения г-жи Данзас слишком провинциально-русско-католическая. Католичество нисколько не гарантировало Западную Европу от реформации, от французской революции, от просветительства XVIII в., от Маркса и Ницше, от религиозного индифферентизма и от активного безбожия и вражды к христианству.

Поразительно до чего автору чужды все русские традиции, до чего он не любит всего, в чем наиболее сказался русский гений. Ей чужды и неприятны Достоевский и Л.Толстой, как и русские искания социальной правды. Г-жа Данзас усвоила себе ту точку зрения, которую уже высказывали католики, что в русском православии есть сильный дуалистическо-манихейский элемент. Она видит его прежде всего в Достоевском, хотя в центре у Достоевского стоит идея свободы, совершенно чуждая манихейству. Эта точка зрения приводит автора к противоречиям. С одной стороны, манихейский дуализм, отрицающий мир, как лежащий во зле и находящийся во власти Диавола, с другой стороны, русская терпимость к злу и злым, которая особенно возмущает моралистическую природу г-жи Данзас. Элемент манихейско-дуалистический можно найти в монашеско-аскетическом мировоззрении вообще, прежде всего в сирийской аскезе, но также и на Западе. Этот элемент не исчезал из исторического христианства. Наиболее свободен от него был св. Фома Аквинат, у которого было ослабленное чувство греха и зла и дуализм был лишь между естественным и сверхъестественным. У Бл. Августина, который не был русским, манихейский дуализм оставался силен и после того, как он стал врагом манихейства. Русская же народное терпимое и жалостливое отношение к грешникам и злым как раз противоположно дуалистическому делению на царство света и царство тьмы. И оно евангельского происхождения. Это была самая христианская черта в русском народе. Нельзя переносить свойства византийского монашества на русский народ. Русскую же религиозную мысль XIX и XX вв., как раз обвиняют в слишком большом принятии космоса, который представляется проникнутым божественными энергиями. Православие космичнее католичества, в нем центральное место занимает идея просветления и преображения твари и воскресения. Но русское православие сложно по своему составу, в нем есть несколько элементов - монашеско-аскетическии, византийский по происхождению, космический, обращенный к освящению и просветлению твари, с которым связана и народная религиозность и софилогия религиозной интеллигенции, и историософско-эсхатологический, обращенный к исканию царства Божьего.

Г-жа Данзас не разбирается в этих элементах. Русская религиозность для нее разделяется на официальную церковность, тесно связанную с государством и национальностью, значение которой она очень преувеличивает, и на религиозность народную, которая для нее вся сектантская и раскольничья. Характеристика хлыстовства неверна. Неверно вообще, что русские народные массы были вне церкви после раскола. Большая часть русского народа все-таки по-своему оставалась православной и была связана с церковью. Официальная церковность, которую г-жа Данзас справедливо обличает, для нее важнее и интереснее, чем русские святые, старцы, чем подлинная духовная жизнь.

Русскую религиозную философию г-жа Данзас не понимает, ей совершенно чужда ее проблематика. С точки зрения своего консервативного католичества она вообще не допускает новой проблематики в религиозном сознании. Особенно поражает непонимание Хомякова, который наиболее антипатичен для католиков, и неверное изложение славянофильства. В Хомяковском учении о свободе автор видит лишь влияние немецкого идеализма, которое, конечно, существовало, хотя и преувеличенно, и сектантского анархизма. Славянофилы, конечно, оказываются протестантами. Не допускается возможности никакого другого богословствования, кроме католического или протестантского. В оригинальной русской религиозно-философской мысли конца XIX и начала XX вв. г-жа Данзас видит гностицизм, в чем она сходится с обвинениями обскурантских православных кругов. В сущности, гностицизмом можно назвать всякую религиозную философию. Не гностично только школьное богословие, но в нем и нет никакой творческой мысли. С гностиками первых веков христианства все-таки русская религиозно-философская мысль никакого сходства не имеет и никакого влияния тут установить нельзя. Вся проблематика иная. Мысль эта прошла через неведомый старым гностикам опыт гуманизма, через острую постановку проблемы человека и культуры. И самая проблема космоса ставилась совсем иначе, чем у гностиков, для которых человек находился в магической власти космических иерархий. Наиболее близок к гностицизму был Вл. Соловьев, которого католики считают своим. Более объективно и в более приятном тоне написана статья г-жи Данзас о "Пути", в которой она обозревает журнал за весь период его существования. У г-жи Данзас очень чувствуется католический рационализм, который совсем не тождествен с католичеством вообще, даже более чем рационализм, - рассудность и благоразумие, размеренность и боязнь всего крайнего.

Есть, конечно, у нее и верные мысли. Верно, что католичество у нас плохо знали и были к нему несправедливы. Г-жа Данзас совершенно справедливо обличает рабью и постыдную зависимость православной церкви от государства и крайнюю национализацию церковного сознания, ослабление сознания вселенскости. Верно и то, что обрядоверие, ритуализм играли слишком большую роль в русском православии, особенно в Московский период, который г-жа Данзас ошибочно считает самым важным в истории русской церкви. Книжку можно прочесть с интересом, но нужно все время иметь в виду цель, какую себе поставил автор, - пропаганду для России католичества как единоспасающей силы. Впрочем, нужно сказать, что цель эта настолько безнадежна и настолько не соответствует нашей эпохе, что она не представляет никакой опасности.

Переиздано в журнале "Символ" № 37, 1997 г.