Яков КротовПРЕДИСЛОВИЕС любезного разрешения Фонда Александра Меня, мы публикуем воспоминания выдающегося священника. Эти воспоминания были записаны на магнитофонную ленту, общая продолжительность их звучания составила три часа. Время записи нетрудно определить по тому, что в тексте упомянута смерть о. Григория Крыжановского 31 октября 19771, но говорится как о живом о митр. Никодиме (Ротове), умершем 5 сентября 1978. Ноябрь 1977 - август 1978 года (видимо, можно говорить о весне, потому что на пленке местами слышно характерное пение птиц), - время некоторого внутреннего покоя в жизни отца Александра, когда уже закончились многие переживания, связанные с разгромом правозащитного движения начала 1970-х годов, от которого пострадали многие его духовные дети, но еще не начались попытки КГБ "зачистить" его приход как целое. Отцу Александру исполнилось сорок с небольшим лет, были написаны и даже изданы главные задуманные им книги, и он, видимо, решил подвести некоторые жизненные итоги. Сейчас издано уже несколько биографий Меня (отрывки из книги З.А.Маслениковой печатались в "Континенте"), но никакие биографии не могут заменить собственного голоса незаурядной личности. Своеобразна интонация устного повествования, лишь отчасти остающаяся на бумаге. Мень говорил с ощутимой иронией, часто прибегая к вульгаризмам (правда, очень легким). Важно учесть, что эта ирония, во-первых, относится прежде всего к себе, к своему неумению разглядеть подлинные лица людей. Во-вторых, это ирония, характерная для шестидесятнического поколения (Мень родился в 1935 г., который является для этого поколения как бы центральным), и она качественно отлична от иронии последующего поколения, всегда отдающей желчью и цинизмом. Ирония шестидесятников мягка, неизбывно оптимистична, и она помогает человеку быть частью поколения, кружка, общины, а не вырывает его из общения. Генетически и стилистически эта ирония связана с местечковым юмором, смехом слабых, но не сдающихся и, что еще важнее в советских условиях, не предающих никого людей. Воспоминания были задуманы как описание событий, связанных со знаменитым письмом священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина, направленном Патриарху и правительству страны в 1965 году. Однако, сделав это письмо сюжетным центром повествования, о. Александр фактически вышел далеко за рамки этого хоть важного, но все же не главного для него самого события, и нарисовал картину целой эпохи. Сегодня христианство заняло красный угол в русском обществе; даже те, кому это не нравится, не могут ничего сказать против образа отца Александра Меня: прекрасного писателя, доброго пастыря, невинного мученика. Атмосфера, в которой он начинал свою деятельность, была совершенно другой (и изменилась она не без его участия). Достаточно процитировать несколько строф из самиздатского стихотворения, написанного, в 1960-1964 гг., когда Мень служил в церкви с. Алабино (стихотворение приписывалось многим выдающимся поэтам, включая М.Светлова, но они отвергали свое авторство). Автор стихотворения явно не знал о. Александра лично (считал, что тот кончил институт в 1950 г. и картавит, крестился во взрослом возрасте, очно окончил академию, наконец, тощ; все это совершенно не соответствует действительности). В большой церковной кружке денег много, Реб-батюшка, блаженствуй и жирей! Что, черт возьми, опять не слава Богу? Нет, по людски не может жить еврей! Ну, пил бы водку, крал курей и уток, Построил дачу и купил бы ЗИЛ, Так нет, святой районный, кроме шуток, Он пастырем себя вообразил! И вот стоит он - тощ и бескорыстен, И громко льется из худой груди На прихожан поток забытых истин, Таких как "не убей", "не укради"... Мы пальцами указывать не будем, Но многие ли помнят в наши дни: Кто проповедь прочесть желает людям, Тот жрать не должен слаще, чем они. Еврей мораль читает на амвоне, Из душ заблудших выметая сор... Падение преступности в районе Себе в заслугу ставит прокурор. Стихотворение совершенно четко обозначает пределы "оттепельного" вольнодумства: экзотическая фигура священника (еврей - лишь усиливает экзотику) есть лишь повод для увещевания к родной партии. Воспоминания отца Александра дают ответ на самый сложный вопрос: о том, как он сам относился к политическим событиям своего времени, каков был его взгляд на роль Церкви в делах мира сего. После его смерти проявилось две крайности. Его ровесник и знакомый, ставший его непосредственным начальником, митр. Ювеналий (Поярков) неоднократно вспоминал - в том числе, в фильме "Крест отца Александра" - как во время выборов народных депутатов СССР Мень подчеркнул, что не хочет баллотироваться в депутаты, потому что надо проповедовать Евангелие. Такой образ Меня противопоставляется образу его друга, о. Глеба Якунина, который пошел в депутаты; отец Александр предстает человеком, сосредоточившимся на миссионерской работе и считающим излишним отвлекаться на политику. Андрей Бессмертный, многолетний прихожанин о. Александра, нарисовал иной образ; по его воспоминаниям, когда однажды при о. Александре Мене отрицательно отозвались об о. Глебе Якунине. Мень строго ответил: "У о. Глеба харизма обличителя. И в этом ему следует всячески содействовать и помогать". Другой раз о. Александр шутил: "О. Глеб - это наша армия. А я - это партизанское движение. Отец Глеб пошел в бой с поднятым забралом. Я - воюю с опущенным. И то, и другое - необходимо"2. Может быть, такие слова и произносились, но вот контекст они получили необычный. Бессмертный вместе с Якуниным в 1988 г. подписал обращение к Патриарху Пимену с призывом оставить кафедру, после чего о. Александр просил Бессмертного не считать себя более его духовным сыном либо отказаться от нравоучений иерархам. Бессмертный предпочел остаться прихожанином Меня, но ясно, что его воспоминания достаточно публицистичны. Истина лежит, видимо, не посередине между позициями митр. Ювеналия и Бессмертного, а выше их. Воспоминания Меня как раз и дают почувствовать не только его позицию, но, что более важно, принципы, по которым эта позиция вырабатывалась: трезвое взвешивание реальных политических и жизненных обстоятельств в свете веры. Когда мы видим процесс этого взвешивания, поражает именно бесстрастность отца Александра - та бесстрастность, к которой тщетно стремятся многие аскеты, бесстрастность как совершенная освобожденность от эгоизма, трусости и наглости, как способность найти нужную дистанцию в отношениях с миром. В "Воспоминаниях" о. Александр упоминает статью об Эшлимане и Якунине, которую он напечатал под псевдонимом "Аркадьев" в "Вестнике РСХД" в 1970 г.3 Статья эта дополняет текст воспоминаний. Мень подчеркивает, что Эшлиман и Якунин не получили очного духовного образования и поясняет (а мы вспоминаем, что и он такового образования не получил): "Если бы они учились в духовной школе, им невольно бы передался тот дух боязливости и конформизма, который определяет атмосферу в церковных кругах России. ... Рефлекс страха, который вырабатывается у людей церковных, отсутствовал у двух московских священников, что сыграло большую роль в их выступлении. Но с другой стороны, эта черта не позволила им найти широкую поддержку среди собратьев" (С. 101). Многое в статье "Аркадьева" становится понятно, если знать, что автор оценивает письмо как его инициатор, отошедший от идеи послания из-за несогласия с практическим ее воплощением. Отец Александр полемизирует, конечно, не с Эшлиманом или Якуниным, а с Ф.Карелиным, писавшим письмо (о чем подробнее в тексте самих воспоминаний), когда отмечает: "Письмо было местами написано в выспреннем поучающем тоне, изобиловало неуместными выдержками из Писания, более походя на обличительный документ, чем на письмо священников Патриарху. Кроме того, в нем затрагивалось много сторонних вопросов, давалась для большинства спорная интепретация событий русской церковной истории, кое-что нуждалось в проверке и вызывало возражение". Но расхождение с авторами Письма (и с диссидентским движением в целом) носило и более глобальный характер: "Автор не хотели считаться со сложными условиями существованиями Церкви. Они требовали ее полной автономии, что совершенно не реалистично в настоящее время, и наряду с максималистическими требованиями не предлагали никаких постепенных реформационных мер" (с. 104). Сразу же вслед за этим отец Александр, предвидя возможность неверного истолкования своей критики, весомо припечатал: "Однако, реакция церковного управления на Открытое письмо определялась не этими соображениями, а страхом, что "будет хуже", а тайным сознанием своей вины. Священники резко, но в целом справедливо очертили неблаговидную роль епископата в кризисах последних десятилетий. Это была правда, которая "колет глаза", сказанная без всякой дипломатии, "в лоб" ... Их выступление было значительным нравственным актом, вдохновившим многих верующих и духовенство. Нравственный подвиг, даже не принесший видимых результатов, есть всегда невидимая победа, и потому Открытое письмо останется вехой в истории русской православной Церкви" (С. 105, 106). Свою статью отец Александр заключал призывом к иерархии восстановить Эшлимана и Якунина на церковном служении. Трагично, что и в 1996 г., как и в 1970-м, такой призыв имеет смысл; многие из участников давней истории ещё живы и по-прежнему находятся в противостоянии. Не осуществился гласный суд над церковными деятелями, заподозренными в сотрудничестве с КГБ, о необходимости которого говорил о. Александр в одной из публичных лекций 1989 года, а следовательно, продолжает висеть мрачная тень над Русской Церковью, мешающая не только подозреваемым, но и проповеди Евангелия. Именно то, что многие участники описываемых событий ещё живы, объясняет особенности данной публикации. При подготовке воспоминаний к печати были сделаны минимальные купюры, не превышающие одной машинописной страницы и отмеченные знаком [...]. Кроме того, некоторые куски тексты переставлены в более логичный по сюжету порядок. Примечания к тексту составлены Павлом Михайловым. _______________________________ 1 Журнал Московской патриархии [далее ЖМП]. №9. 1978. С. 18. 2 А.Бессмертный-Анзимиров. Пастырь Сергиева края. В кн.: И было утро... М.: 1992, с. 333. 3 Несколько слов о деле двух московских священников. - Вестник РСХД. № 95-96. I-II.1970. C. 99-106.
|
