Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Климент Александрийский

СТРОМАТЫ

К оглавлению

 

КНИГА ВТОРАЯ

Предварительные замечания

(1, 1) Поскольку Писание назвало эллинов ворами [1] варварской философии, то следующей нашей задачей будет краткое прояснение этого обстоятельства. Мы покажем, что в своих сочинениях они не только копируют удивительные истории, которые открывает наше предание, но также и заимствуют важнейшие из наших учений и искажают все, что касается веры и мудрости, гносиса и научного знания, надежды и милосердия, раскаяния и воздержности и, наконец, страха Божьего, который является воистину средоточием добродетелей, ведущих к истине. (Тот же факт, что наши Писания намного древнее, уже было доказано; [2] (2) и мы привлечем в наших заметках все необходимое и подходящее для демонстрации этого факта.) Мы проникнем во мрак варварской философии, всмотримся в ее символизм и загадочные образы, о которых особенно заботились ревнители древних преданий. И все это полезно, а лучше сказать, совершенно необходимо разобрать в целях познания истины.

(2, 1) Далее, исходя из предыдущего и опровергая возражения, выдвигаемые против нас эллинами, мы обратимся к анализу отдельных пассажей из Писания таким образом, что и иудей, если придется ему соприкоснуться с нашим словом, имел бы шанс перейти от того, чему он уже верит, к тому, чему еще не верит. (2) Затем совершенно естественно будет критически, но с любовью рассмотреть жизни известнейших философов и созданные ими новые доктрины. Наша цель не отмщение нашим обвинителям. Ни в коем случае. Мы научились благосклонно относиться к проклинающим нас, даже если они распространяют о нас беспочвенные слухи. Наша задача состоит в том, чтобы обратить их. Может быть, критика со стороны варвара заставит устыдиться всех этих ученых мудрецов, и даст им возможность понять, какова действительная цена всем их хваленым учениям, из-за которых они оставляют отечество и, переплывая море, обходят далекие страны. (3) Дабы поубавить их спесь, следует показать им, что же именно они украли. Обсудим мы и то, что они якобы открыли "вглядываясь в себя" [3] . Следовательно, нам надлежит перейти и к тому, что называется  стандартным эллинским образованием, выяснив насколько и до какой степени оно полезно, коснувшись, далее, и таких наук, как астрология, математика, магия и искусство заклинания, (4) то есть всего того, чем эллины хвалятся как величайшими познаниями. "Тот, кто обличает с дерзновением, бывает миротворцем." [4]

(3, 1)  Как это уже не раз отмечалось, мы не намерены упражняться в изящной эллинской словесности, признавая, что мы не достаточно подготовлены для этого. Красноречие необходимо лишь для того, чтобы отвлекать толпу от истины, подлинная же философия заботится скорее о смысле и понимании, нежели о словах. (2) По моему мнению, поборник истины должен стремиться не к красоте стиля и тщательному выбору выражений, но к наиболее точному выражению своей мысли. Ибо у тех, кто сосредоточен исключительно на способе выражения, предмет речи от внимания ускользает.

(3) Земледелец срывает розу, растущую среди шипов, не повреждая себя. Точно так же опытный ловец легко находит жемчужину в теле раковины. (4) Говорят, что мясо вкуснее у тех птиц, которые не слишком раскормлены готовой пищей и добывают пропитание себе сами, разгребая землю. (5) Подобным образом и человек, созерцающий вероятное и стремящийся к познанию истины, потерявшейся в эллинской аргументации, как истинные черты лица теряются за ужасной маской, должен приложить усилия для открытия ее. Ведь явилась же Герме сила и пообещала: "Все, что возможно тебе открыть, будет открыто." [5]

II

Путь к Богу лежит через веру

(4, 1) "Не надмевайся своей мудростью, – говорится в книге Притчей, – на всех путях познавай ее" [6] , "дабы она выровняла пути твои; нога же твоя пусть не претыкается" [7] . Он желает сказать этим, что все наши действия должны согласовываться с разумом и что из каждого учения надлежит усваивать лишь полезное и лишь его придерживаться. (2) Пути мудрости разнообразны, но все они выводят на путь истины, и этот путь есть вера. "Нога же твоя пусть не претыкается", – говорит он о людях, противящихся единому божественному промыслу. (3) Поэтому и прибавляет он: "Не будь мудр в собственных глазах" [8] , следуя безбожным рассуждениям тех, кто противится Божественному управлению, но "бойся Бога единственно мощного" [9] , которому, следовательно, ничто не может противостоять. (4) В частности, отсюда явствует, что страх Божий – это путь, удаляющий от зла. "И уклонялся от всякого зла, – говорит он. – Такова заповедь Премудрости." [10]   Ибо "кого любит Господь, того наставляет", заставляя страдать в процессе обучения, но в конечном итоге восстанавливая учеников в мире и нетленной вечности.

(5, 1) Итак, варварская философия, которой мы следуем, является совершенной и истинной. "Сам он, – говорится в книге Премудрости, – даровал мне неложное познание сущего, познать состав мира" и далее, до слов: "... и силу корней." [11] В этом высказывании содержится описание всей совокупности явлений мира физического. (2) Далее следует намек на то, что сюда включается и мир умопостигаемый: "Все сокровенное и явное познал я; научила же меня Премудрость – искусница во всем." [12] (3) Процесс познания, при условии правильного руководства, ведет нас от искусницы во всем Премудрости, которая оформила весь мир, к самому творцу этого мира, существу непостижимому и неуловимому, вечно ускользающему от взора исследователя. (4) Но этот же Бог, сколь бы далеко не отстоял он от человека, удивительным образом находится в то же время и близ него. "Я Бог приближающийся", говорит Господь. [13] Далекий в своем существе (ибо как сотворенное может быть сродни нетварному?), он близок через свою силу, которая все объемлет. (5) "Если сделает кто что-нибудь тайное, я ли не увижу его?" [14] Мощь Бога постоянно присутствует, охраняя, благодетельствуя и руководя нами своею силой. (6, 1) Потому и Моисей, убедившись в том, что своею мудростью человек не в состоянии познать Бога, сказал: "Яви мне Себя Самого." [15] И силился он проникнуть во мрак [16] , где гремел глас Божий, то есть туда, где пребывает неприступная и невидимая мысль всего сущего. Но Бога нет ни в облаке, ни в другом месте. Он за пределами пространства и времени и не объемлется свойствами тварных вещей. (2) Точно так же, его не найти ни в одной части, он ничего не содержит в себе и ни в чем не содержится, не может быть ограничен чем-либо или разделен. (3) "Какой дом построите мне", – говорит Господь [17] . Даже и сам он не создал себе дом, будучи безграничным. И хотя небо называется его престолом, он все же не заключен в нем, но лишь покоится на нем, довольный делом рук своих.

(4) Очевидно, таким образом, что истина сокрыта от нас, как это становится ясно в нашем случае и в дальнейшем будет доказано с помощью многих других примеров.

(7, 1) Нельзя отказать в похвале тем, кто желает узнать истину, и кто, по словам Соломона, "способен познать премудрость и наставление, уразуметь слова рассуждения, усвоить сплетение речей, постигнуть правоту истинную" [18] (признавая тем самым, что существует и иная справедливость, которой учат законы Эллады и различные философы, и которая не находится в согласии с истиной) (2) "и суд исправлять," (имея в виду не судебные определения, но те здравые и разумные стандарты, которые мы должны иметь в себе) "чтобы дать беззлобным хитрость, дитяти же и юному – чувство и разумение, дабы прислушавшись к ним, мудрый" (то есть привыкший соблюдать заповеди) "будет мудрее" (истинным гносисом), "разумный приобретет управление; уяснит он притчу и темное слово, речения мудрецов и загадки." [19] (3) Ибо вдохновляемые Богом и следующие за ними не учат тому, что ведет к ошибкам, и тем более не стремятся завлечь кого-либо в ловушку, подобно софистам, которые запутывают молодых людей своими хитростями, ни о чем истинном не заботясь. Носители Святого Духа исследуют "глубины Божии" [20] , то есть, истолковывают истины, сокрытые в образах пророческих писаний. (4) "Псов" [21] же, то есть людей, остающихся еще дикими зверями, допускать к святому непозволительно. Иными словами, завистливых, непостоянных и неверных, бесстыдно лающих на ветер, не следует допускать до  чистого источника живой воды. (8, 1) "Пусть не расточаются у тебя воды из источника твоего; на путях твоих да распространяются твои воды." [22] "Большинство людей не внимательны к тому, что видят и, даже узнав, не понимают, но грезят", – говорит благородный Гераклит. [23] (2) Не кажется ли тебе, что и он порицает этим неверующих? "Праведный мой от веры жив будет," [24] – говорится у пророка. Говорит и другой пророк: "Если не уверуете, не уразумеете." [25] (3) Ибо каким образом душа вместит учение, если живущее внутри нее неверие противится усвоению его?

(4) Вера же, которую эллины осмеивают и считают делом пустым и варварским, есть свободное предвосхищение (pro/lhyi» e(kou/sio») и благочестивое согласие, или, по божественному апостолу, "осуществление ожидаемого, уверенность в невидимом; о ней более всего свидетельствовали древние; а без веры угодить Богу невозможно." [26] (9, 1) Другие же определяют веру как акт мысленного допущения неявного, наподобие доказательства, открывающего нам существование вещи хоть и неизвестной, но очевидной. (2) Итак, вера – это акт свободного выбора (proai/resi»), поскольку она есть некое стремление, и стремление разумное. Но так как каждое действие начинается со свободного выбора, то выходит, что вера и есть основа всякого разумного выбора. И именно ею мы руководствуемся во всех наших делах, так как она указывает разумные поводы для деятельности. (3) Свободное преследование того, что представляется наилучшим – это и есть начало разумения. Выбор, если он непоколебим, является сильным импульсом, толкающим по направлению к знанию. Попечение о вере сразу же становится знанием, которое опирается к тому же на твердое основание. (4) Знание же ученики философов определяют как состояние, которое невозможно опровергнуть никакими рациональными доводами. [27] Но, может быть, есть и другая основа истинного благочестия, кроме той, которая дается единственным наставником Логосом? Не думаю. (5) И Теофраст называет чувственное восприятие началом веры. [28] Ибо через него первоэлементы достигают нашего разума и проникают в наш рассудок. (6) Итак, верящий Писаниям и имеющий верное суждение, слышит в них голос самого Бога, свидетельство непререкаемое. Такая вера уже более не нуждается в доказательствах. Блаженны поэтому не видевшие, но уверовавшие. [29] (7) Счастливы не внимавшие песням сирен, которым свойственно сверхъестественное влияние, захватывающее всех проплывавших мимо, подавляющее волю и заставляющее прислушаться к их песням.

III

Критика воззрений Валентина и Василида на веру и свободу выбора

(10, 1) Последователи Василида считают, что вера – это естественная предрасположенность (fusikhÜn h(gou=ntai thÜn pi/stin), которая, однако, базируется на избранности (e)piÜ th=j e)klogh=j). Вера позволяет достигать знаний (taÜ maqh/mata), минуя доказательство, посредством разумного схватывания (katalh/yei nohtikh/?). (2) Валентиниане оставляют веру таким простакам (toi=j a(ploi=j) как мы, себя же считают уже спасенными по природе через гносис, поскольку [от остальных родов] их отличает семя высшей природы, в них вложенное. [Гносис] отличается от веры, говорят они, как духовное от материального. (3) Далее, последователи Василида считают, что [сила] веры и [степень] избранности индивидуальны, и что степень избранности, которая имеет природу сверхестественную, определяет ту силу веры, которую каждый может достичь в этом мире. Дар веры, говорят они, пропорционален степени надежды каждого. 

(11, 1) Но если вера есть естественное преимущество нашей природы, то она уже не есть дело добровольного и непринужденного выбора. Не верующий не несет ответственности и не может быть осужден по справедливости, ибо не по своей вине не верил. Различие между верой и неверием, далее, не может рассматриваться как законное основание для вознаграждения или осуждения,  ибо и то и другое возникает из естественной и внутренней необходимости, предопределенной универсальной силой. В этом случае оказывается, что мы подобны неким неодушевленным марионеткам, всецело зависящим от сил природы, а значит желание наше, равно как и нежелание предопределены заранее силою необходимости. (2) Нет нужды тогда вдаваться далее в вопрос о том, что собой представляет это животное, наделенное желаниями, которое контролируются необходимостью и приводится в действие некой внешней силой. [30] К чему тогда приведет раскаяние в неверии, за которым следует прощение грехов? Нет тогда и дара крещения, получаемого от Логоса, нет печати благословения, нет Сына, нет и Отца. И Бог становится ни чем иным, как слепым распределителем природных даров, нисколько не заботящимся о началах спасения и о вере, возникающей в результате свободного волеизлияния.

IV

Без веры невозможно ни знание, ни научение

(12, 1) Итак, из Писания мы знаем, что человек одарен от Бога неограниченной свободой принятия или отвержения, и сам себе господин. Остановимся поэтому на вере, и будем опираться на нее как на неизменный критерий суждения. Проявим же силу "жизнеутверждающего духа" [31] и изберем жизнь, поверив Богу через его слово. Верящий Логосу видит вещи в истинном свете, ибо Логос есть сама истина. Тот же, кто не верит изрекшему слово, не верит в Бога. (2) "Верою познаем, что мир устроен словом Божиим, так как из невидимого произошло видимое", – говорит апостол. "Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин; ею получил свидетельство, что он праведен, как засвидетельствовал Бог о дарах его; ею он и по смерти говорит еще." И так далее до слов: "... нежели иметь временное греховное наслаждение." [32] Вера оправдывала людей, живших и ранее закона, делая их наследниками божественных обетований.

(13, 1) Но стоит ли далее множить свидетельства о вере на примере истории? "Недостанет мне времени, чтобы повествовать о Гедеоне, о Бараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и пророках", и так далее. [33]

(2) Истина зиждется на четырех основаниях: на ощущении, разумении, знании и гипотезах. Разумению, естественно, принадлежит первое место. По отношению же к нам и в связи с нами это место займет чувственное восприятие. Сущность знания состоит в соединении чувства с разумением, ибо и то и другое равно стремится к ясности. (3) Чувственное восприятие при этом является подступом к знанию. Что же до веры, то она не останавливается на гипотезах, слагающихся на основе чувственных впечатлений, но, пролагая себе путь сквозь них, спешит к неложному и утверждается в истине. (4) Если же кто скажет, что знание рационально доказуемо, то мы напомним ему, что первоначальные принципы никакому объяснению не поддаются, ибо не познаются они ни искусными методами, ни разумным рассуждением. Ведь рассудок имеет дело только с изменчивым, искусство же имеет дело скорее с изготовлением, нежели умозрением. (14, 1) Только благодаря вере можно прийти к постижению начала всех вещей непосредственно. Научное же знание достигается в результате образования, которое, в свою очередь, есть результат предварительного полученного знания. (2) Греки, к примеру, не имели такого предварительного знания о первых принципах. Возьмем хотя бы учение Фалеса, который в качестве первопричины всех вещей полагал воду, или же остальных физиков, которые следовали по его стопам. Вероятно, Анаксагор первым предположил, что всем вещам предшествовал Ум. Однако и он, не сумев защитить достоинство деятельной первопричины, начал учить о кружении каких-то бессмысленных вихрей, представив Ум иррациональным и неактивным. (3) Недаром говорит Логос: "Никого на земле не называйте учителем." [34] Весь смысл науки состоит в доказательствах. Вера же, напротив, есть особенный дар, который позволяет ее обладателю взойти от вещей недоказуемых к универсальной простоте, которая не является материей, никак не связана с материей и неподвластна ничему материальному.

(15, 1) Неверующие, говоря словами Платона, кажется "все готовы стащить из мира невидимого на землю, буквально хватая руками деревья и камень. Ограничивая все творение лишь чувственно воспринимаемым, они существующим считают только то, что допускает прикосновение и осязание. Сущность и вещество для них – одно и то же ... (2) Но те, кто вступает с ними в спор, защищаются от них как бы сверху, откуда-то из невидимого, решительно настаивая на том, что только умопостигаемые и невидимые идеи являются истинным бытием." [35]

(3) "Вот я сотворю новое [36] , – говорит Логос, – не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку." [37] И все это могут видеть, слышать и понимать ученики Господа новым зрением, новым слухом и новым сердцем, говоря, слушая и действуя под влиянием Божественного Духа.

(4) Наряду с настоящей монетой зачастую имеет хождение и поддельная, которая способна обмануть глаз неопытный, однако не обманет менялу, ибо он умеет различать и отделять подлинное от подделки. Только меняла может сразу указать несведущему новичку, какая монета фальшивая. Почему? Потому, естественно, что учился у банкира и знает это дело. (5) Аристотель говорит, что вера – это научное суждение, утверждающее, что нечто является истинной. Следовательно, вера важнее, нежели знание и является его критерием. [38]  

(16, 1) Догадка, или неосновательное предположение, есть подделка под веру, и не более чем льстец, выдающий себя за друга или волк, прикинувшийся сторожевым псом. Наблюдая тот факт, что плотник только в результате упорного труда становится хорошим мастером, а кормчий в силах управлять кораблем только после того, как он освоит науку судовождения, мы понимаем, что для того, чтобы достигнуть мастерства, одного желания недостаточно. Необходимо также послушное ученичество. (2) Послушание же Логосу, которого мы назвали нашим учителем, состоит в полном доверии ему без сопротивления, ибо кого можно противопоставить Богу? Доверие таким образом оказывается откровенным знанием, гносисом, а откровенное знание открывается в вере, соединившись с ним подобием нераздельного союза. (3) Даже Эпикур, удовольствие ставящий выше истины, считает, что вера есть предвосхищение рассудочного суждения. [39] Это предвосхищение (pro/lhyi») он понимает как внимание, направленное на "схватывание" очевидного, за которым следует четкое уяснение предмета. Без предвосхищения подобного рода, поясняет он, невозможно ни исследование, ни сомнение, ни мнение. Без него невозможен даже спор. (17, 1) В самом деле, как без предвосхищения результата распознать в найденном искомое. Ведь именно на основе предвосхищения формируется суждение. (2) Именно благодаря предвосхищению ученик ухватывает то, чему его учат, и именно поэтому он становится человеком, послушным истине. "Блажен говорящий в уши слушающих" [40] , и поистине блажен человек послушания. (3) Поэтому внимательное слушание равнозначно пониманию. Итак, если вера есть не что иное, как рассудочное предвосхищение смысла того, что сказывается, то есть, так называемое внимание, или восприимчивость, или обучаемость, то никто не в силах достичь знания без веры, ибо никакое знание невозможно без предвосхищения. (4) Тем самым лучше всего доказывается неоспоримая истинность пророческого слова: "Если не уверуете, то не уразумеете." [41] Гераклит Эфесский, лишь переиначивая это изречение пророка, говорит: "Не надеясь на безнадежное, не узнаешь неисследимого и недоступного." [42]

Платон философ в своих Законах говорит: "Кто хочет стать вполне счастливым и блаженным, тот уже от начала должен быть причастен истине, чтобы как можно долее прожить по правде. Такой человек внушает доверие, но его не внушает тот, кто сознательно избирает ложь. Избирающий же ложь бессознательно просто безумен, но ни то, ни другое не заслуживает жалости и никому не мил невежда, равно как и человек, не заслуживающий доверия." [43] (2) Возможно, речь здесь идет о том же, что называется царственной мудростью в "Эвтидеме". [44] И в Политике говорится буквально следующее: "Знание, которым обладает истинный царь, есть царственное знание, поэтому каждый, кто обладает им, будь то правитель или частное лицо, имеет полное право именоваться мужем царственным, в полном согласии с его действительными способностями." [45] (3) Уверовавшие во Христа становятся благими (xrh/stoi) и по имени, и на деле, подобно тому, как управляемые царем представляют собой народ царский. "Мудрецы получают свое имя от мудрости, и правые правы в силу закона." [46] Точно так же, христиане являются царями благодаря царственности Христа, и зовутся христианами по имени Христа.

(4) Далее Платон уже открыто объявляет, что "все правое должно соответствовать закону; и закон, будучи по самой природе своей здравым разумом, не содержится ни в книгах, ни в других произведениях человеческих." [47] Поэтому и Элейский гость царя и главу государства называет одушевленным законом. [48] (19, 1) Такова природа человека, исполняющего закон и "творящего волю Отца" [49] . Этот закон как бы выставлен на высоком деревянном столпе, являя собой образец божественной добродетели, видимый всем, кто способен его рассмотреть. (2) Эллинам известно, что лакедемонские эфоры, согласно обычаю, записывали свои предписания на деревянных скиталах. [50] Мой же закон, как уже сказано, есть закон царственный и одушевленный, здравый разум.

Закон всем царь,

смертным и бессмертным, –

как поет беотиец Пиндар. [51] (3) Спевсипп в первой речи против Клеофана вслед за Платоном пишет: "Если царская власть имеет ценность, и если истинным царем и правителем способен стать только мудрец, то и закон, будучи правым разумом, также имеет ценность." [52] И это действительно так. (4) Стоические философы придерживаются суждений, которые следуют из этого. По их учению, царское достоинство, жречество, дар прорицания, авторитет законодателя, богатство, истинная красота, достоинство и свобода являются достоянием одних лишь мудрецов. Однако, как они справедливо полагают, такого мудреца очень трудно отыскать.

V

Вера как источник мудрости и мать добродетели

(20, 1) Итак, оказывается, что все учения, о которых мы только что говорили, заимствованы эллинами у великого Моисея. Ведь именно он учит о том, что мудрецу принадлежит все, так говоря: "Потому что Бог помиловал меня, есть у меня все." [53] (2) Мудрец является другом Бога, как он намекает: "Я Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова." [54] Действительно, первого из этих патриархов Бог прямо называет другом [55] , третьего переименовывает в "видевшего Бога", а второго избирает в качестве священной жертвы образом будущего искупления. (3) В эллинских поэмах говорится, что Минос в течение своего девятилетнего правления запросто обращался с Зевсом [56] , однако они измыслили это уже после того, как узнали, что Бог беседовал с Моисеем, запросто обращаясь к нему как к своему другу [57] .

(21, 1) Моисей был мудрецом, царем и законодателем. Спаситель же наш возвышается над человеческим естеством столь удивительной красотой, что мы, стремясь душой к ней, можем любить только эту истинную красоту, "ибо он был свет истинный" [58] . (2) Как царя приветствовали его и несмышленые младенцы, и те из евреев, кто вовсе не веровал в него и не знал его; предвозвещали его пришествие пророки. (3) Богатство его было столь несчетно, что ничтожным счел он и всемирное владычество, и все золото, какое только находится на земле или скрыто в ее недрах. Презрел он и все блага, которыми прельщал его демон, и не променял своего дела на всю земную славу [59] . (4) К чему добавлять мне, что он является единственным первосвященником, и только он понимает истинный смысл богослужения, будучи, Мелхиседеком [60] , царем мира, единственно достойный стоять во главе человеческого рода? (5) Он является и Законодателем, так как устами пророков дал закон, в котором заповедано и ясно возвещено все, что следует делать и чего надлежит избегать.

(22, 1) Кто сравнится благородством происхождения с единственным сыном Бога? Сошлемся здесь Платона, подтверждающего высказанное нами. В Федре он называет мудреца богачом, так восклицая: "О Пан возлюбленный и все вы здесь присутствующие боги, даруйте мне внутреннюю красоту! А то, что есть у меня внешнего, пусть будет дружественно тому, что у меня есть внутри. Пусть богатым считается мудрец …" [61] (2) Афинский же его гость, осуждая мнивших себя богачами потому лишь, что скопили много золота, так выражает свое негодование: "Стать богатым, оставаясь добродетельным, невозможно – по крайней мере богатыми в том смысле, как это понимает большинство. Ведь богатыми называют тех избранных людей, которые приобрели имущество, оцениваемое огромной суммой, хотя бы и сам владелец был дурным человеком." [62] (3) "У верного, – говорит Соломон, – весь мир богатств, у неверного – ни полушки." [63] Но еще более следует доверять Писанию, которое говорит, что "скорее верблюд сквозь игольное ушко пройдет" [64] , нежели богач станет философом. (4) Напротив, Писание называет блаженными нищих [65] , с чем соглашается и Платон: "Бедность заключается не в уменьшении имущества, но в увеличении ненасытности." [66] Не в безденежье бедность, а в ненасытности. Искорени жадность к деньгам, и человек добродетельный разбогатеет. (5) В Алкивиаде же читаем, что порочность есть "рабское" качество, добродетель же – "достояние человека свободного". [67] "Сложите с себя тяжкое иго, – говорит Писание, – и возьмите легкое". [68] И поэты рабское состояние называют игом. В полной мере соответствует тому, что я сказал и следующее словоупотребление: "Вы проданы грехам" [69] . "Всякий, делающий грех, есть раб. (6) Но раб не пребывает в доме вечно. Итак, если Сын освободит вас, то свободны будете и истина освободит вас." [70] (7) Именно в этом смысле афинский гость у Платона говорит об истинной красоте мудреца: "Утверждать, что мудрец и при отсутствии телесной красоты  прекрасен именно своими справедливыми нравственными качествами – значит говорить правду." [71] (8) "Вид его был в пренебрежении у всех сынов человеческих", – восклицает пророк [72] . И Платон, как мы уже говорили, в Политике называет мудреца царем. Вот эти слова передо мной. [73]

(23, 1) Но довольно об этом. Вернемся к нашему рассуждению о вере. Прославляя мир, Платон доказывает, что вера повсюду необходима: "Не прибегая к силе добродетели остаться верным и в здравом уме по время смуты невозможно. Борцы готовы умереть в битве, но многие из них гибнут из-за своей жадности. Большая часть народа дичает, забывает о справедливости, становится жестокой и неразумной. Отличаются от этой толпы лишь немногие. И если это так, то всякий законодатель, если он не лишен понимания того, что необходимо, в своих законах должен преследовать единственную цель – содействие высшей добродетели." (3)  Добродетель же эта есть верность, постоянно необходимая нам и в войне и в мире, во всякую минуту жизни, ибо она является совокупностью всех остальных добродетелей. (4) "Не в войнах благо и не в мятежах (не дай Бог случиться такому несчастью!), но в мире. Взаимная благорасположенность людей – вот это благо." [74] (5) Из этих рассуждений Платона бесспорно следует, что мир должен быть предметом сокровенных наших желаний, вера же – это мать величайших добродетелей. (24, 1) Справедливо поэтому слово Соломона: "Премудрость на устах верных." [75] И Ксенократ в своем трактате О благоразумии говорит, что мудрость состоит в научном знании первых причин и умопостигаемых сущностей. Благоразумие же, по его мнению, двояко: одно – практическое, другое – теоретическое. И последнее он называет мудростью человеческой. [76] (2) Поэтому-то всякая мудрость есть благоразумие, но не всякое благоразумие само по себе есть мудрость. И научное знание относительно начала вселенной достигается лишь верой, которая сама уже никоем образом не может стать предметом доказательства. (3) [Ничего поэтому нет] странного в том, что ученики Пифагора Самосского, когда их просили доказать то, о чем они говорили, ограничивались лишь кратким: "Сам сказал (au)toÜ» e)/fa)", веря, что этих слов уже достаточно для обоснования того, что они слышали, хотя в действительности тот, кто "находит наслаждение в созерцании истины" должен быть готов усомниться в речах даже самого надежного наставника, за исключением Бога Спасителя, и требовать от него доказательств его слов. (4) Вот его подлинные слова: "Кто имеет уши слышать, да слышит." [77] А кто этот слышащий? Пусть Эпихарм ответит: [78]

Ум видит и слышит, слепо все остальное и глухо.

(5) Гераклит порицает людское неверие, говоря, что "ни слушать они не умеют, ни говорить". [79] Вне сомнения, он правильно понял слова Соломона: "Если любишь слушать, усвоишь, и, если приклонишь ухо свое, премудр будешь." [80]

VI

Вера, раскаяние и знание

(25, 1) "Господи, кто поверил слышанному от нас?" – говорит Исаия. [81] "Вера от слышания, а слышание от слова Божия", – говорит апостол. [82] (2) "Но как призывать того, в кого не уверовали? Как веровать в того, о ком не слышали? Как слышать без проповедующего? И как проповедовать, если не будут посланы? Как написано: Прекрасны ноги благовествующих благое!" [83] (3) Видишь, как веру, возникающую из слышания и усвоения проповеди апостольской, апостол возводит к слову Господа и Сына Божьего? Но разве не является слово Божие само по себе доказательством? (4) Для игры в мяч одного игрока, ловко бросающего мяч, недостаточно. Необходим также и другой игрок, в нужный момент его подхватывающий так, чтобы  в соответствиями с правилами игры, занятие это носило обоюдный характер. Точно так же и обучение возможно только при наличии благорасположенности. В этом случае вера слушателей, будучи сама по себе некоего рода природной способностью к восприятию, направляет процесс обучения. (26, 1) Равным образом и труду сеятеля много способствует естественная плодоносность самой почвы. Без доброй воли и восприимчивости ученика даже наилучшее учение оказывается бесполезным; слушателю, не расположенному к добровольному послушанию, не помогут никакие пророчества. (2) Сухая солома легче загорается и лучше воспринимает пламя. И магнит притягивает железо в силу взаимного с ним родства. По той же причине смолистая поверхность притягивает солому, а янтарь – мякину. Все эти предметы притягиваются некой таинственной силой,  которая, судя по всему, является причиной не основной, но содействующей. [84]

(3) Порок проявляет себя двояким образом: либо используя хитрость и обман, либо же прибегая к насилию. Потому-то Божественный Логос и говорит открыто, всех призывая к себе, заранее зная тех, кто не пожелает прислушаться к его словам. Но поскольку всецело от нас зависит, решим мы повиноваться или противиться, то (чтобы никто не мог оправдываться незнанием) он обращается ко всем без исключения, от каждого требуя лишь того, что ему по силам. (4) Среди людей встречаются такие, желание которых соответствует их способностям. Они достигли всего этого упражнениями и очищением. Но есть и другие, которые еще не в силах осуществить желаемое, но уже сформировали волю. Ведь воля – это движение души, а практическое осуществление требует кроме того и телесных усилий. (5) Однако дела оцениваются не только по достигнутому результату. Мотив в каждом случае также принимается во внимание. Спросим, легко ли далось принятие решения? Является ли оно результатом раскаяния в прошлых делах? Понятна ли причина прошлого падения? В полной ли мере осознаны последствия случившегося? Раскаяние знаменует постепенный путь к гносису, гносис же есть первый шаг, ведущий прочь от греха. (27, 1) Раскаяние есть результат веры, ибо не зная, что узы, которыми мы опутаны, есть узы греха, нельзя и оставить их. И если кто не поверит, что за грехами неотвратимо последует наказание, а исполнение заповедей – это путь к спасению, то он не сможет обратиться. Ведь и надежда возникает из веры.

(2) Последователи Василида определяют веру как согласие (sunkata/qesin) души на признание факта существования таких вещей, которые, не будучи непосредственно наличествующими, не доступны нашим чувствам. Надежда есть предвкушение обладания каким-либо благом, что также невозможно без веры. Верным (pisto) же является тот, кто надежно хранит доверенное ему в неприкосновенности. Доверенное же нам заключено в слове о Боге и в слове Божием, в Божественных заповедях и в завещании соблюдать их. (3) Тот "раб верный" [85] , кого хвалит сам Бог. Говоря же: "...верен Бог" [86] , апостол заповедует верить тому, что Бог возвестил. Но познание об этом верном Боге сообщает нам его Логос. (4) Итак, если вера – это всего лишь гипотетическое предположение, то как могут философы быть уверены  в том, что основания их учений достаточно прочны? Добровольное согласие с чем-то, еще не доказанным, есть всего лишь предположение (u(po/lhyi»). Такое согласие есть скорее признание того, что прочно. А что может быть прочнее Бога? (28, 1) Недоверие есть допущение, что верно противоположное, поэтому оно всегда слабое и негативное. Точно так же, сомнение есть состояние недоверия, которое с трудом мирится с верой. Напротив, вера – это свободно сделанное предположение, разумное предвосхищение того, что еще предстоит познать, ожидание предстоящего. [87] Во всех других случаях ожидание есть мысль о предстоящих событиях, достоверно неизвестных. Доверие же – это, хотя и предварительная, но уже прочная уверенность в чем-то. (2) Поэтому-то мы и доверяем только Богу, про которого знаем, что он поможет нам спастись и стать причастными его славе, и что он не нарушит своих обещаний и не лишит нас благ, созданных для нас и по благоволению предназначенных в награду верным. (3) Благоволение же заключается в желании блага другому ради самого этого блага. Бог сам не нуждается ни в чем. Человек есть единственная цель благости Господа; божественные щедроты имеют своей целью не что иное, как только благо творения. (4) Но если вера Аврааму "вменилось в праведность" [88] , а мы, в силу нашего послушания, есть семя Авраама, то и нам подобает верить. Ведь мы также есть покорные чада Израиля, не в силу физических данных, но в меру того, насколько готовы принять услышанное. (5) "И потому возрадуйся, бесплодная и не рождавшая, воскликни и воспой, не мучившаяся родами", – как сказано. "Ибо у покинутой больше детей, чем у имеющей мужа." [89] "Ты прожила в ограде народа, благословятся чада твои в шатрах отцов." [90] (6) Если пророчество обещает нам те же обители, что и патриархам, то это верный знак того, что Бог обоих заветов – один и тот же.

(29, 1) "Ты наследовал завет Израиля", – прибавляет пророк [91] , явственно намекая на обращение призванных среди язычников, которые подобны бесплодной супруге, покинутой ее мужем Логосом. (2) "Праведный верою жив будет" [92] , той верой, которая зиждется на завете и заповедях, ибо оба эти завета, различные по имени и срокам, даны провидением сообразно обстоятельствам времени и предназначенности, по достоинству же своему они являют собой одно целое. Как Ветхий, так и Новый Завет равно исходят через Сына от одного и того же Бога. (3) Поэтому апостол в Послании к римлянам так говорит: "В нем открывается правда Божия от веры в веру." [93]   Апостол учит нас о едином процессе спасения от пророков до Евангелия, в котором он завершается при посредстве единого Господа. (4) "Преподаю тебе, сын мой Тимофей, сообразно с бывшими на тебе пророчествами, такое завещание, чтобы ты воинствовал согласно с ними, как добрый воин, имея веру и добрую совесть, которую некоторые отвергли и потерпели кораблекрушение в вере" [94] , потому что совесть, дарованную от Бога, они осквернили неверием.

(30, 1) Итак, неразумно считать, будто вера есть нечто обыкновенное, легкодоступное, вульгарное и, кроме всего прочего, нечто случайное. Если бы она была человеческим измышлением, как считают эллины, то давно бы уже иссякла. На самом же деле она с каждым днем распространяется все дальше и шире, и нет места, где бы ее не было. (2) Следовательно, я имею все основания утверждать, что она, будучи ли основанной на естественной любви или, как говорят клеветники, на страхе, есть нечто божественное, ибо никакие земные пристрастия не могут ее пересилить и никакой сиюминутный страх не в силах ее разрушить. (3) Любовь порождает верность в силу склонности дружественного к доверию, в то время как верность, благодаря приносимым ею благам, составляет основу любви. А поскольку страх является учителем закона на базе веры, следовательно сам этот страх также базируется на вере. (4) Наличное бытие проявляется в действиях, страх же имеет дело с тем, что предстоит и несет угрозу, никак не проявляя себя в настоящем. Значит, страх сам является результатом веры, порожден и действует в силу веры, а не наоборот. Именно вера создает условия для того, чтобы мы имели все основания бояться.

(31, 1) Благодаря дивной перемене, которую Бог производит через веру, обращая неверующего в верного, вера пронизывает его одновременно и надеждой и страхом.

(2) Итак, вера представляется нам первым шагом к спасению. Страх, надежда и покаяние, соединенные с воздержностью и терпением, пробуждаются благодаря ей и ведут нас к любви и откровенному знанию, гносису. Совершенно справедливо потому говорит апостол Варнава: "Из того, что сам получил, я счел себя обязанным немного и вам послать, дабы вместе с верой имели вы и совершенный гносис. Страх и терпение суть как бы хранители нашей веры; долготерпение и воздержность поддерживают нас в злоключениях. Те, в которых эти добродетели живут в чистоте, вступают в радостный союз с Богом и находят удовольствие в мудрости, разумении, научном и откровенном знании." [95] (3) Перечисленные только что добродетели суть основы откровенного знания. Но следовательно вера еще фундаментальней, поскольку она необходима для истинного гностика не в меньшей мере, чем воздух для каждого, живущего на этой земле. Жизнь невозможна без четырех первоэлементов. Без веры невозможно знание. Итак, вера есть основание истины.

VII

О страхе Божьем

(32, 1) Отрицающие необходимость страха [Божьего],  порицают закон, а вместе с ним и самого Бога, автора этого закона. То, о чем идет речь, касается троякого: правителя, правления и управляемых. (2) Если, хотя бы гипотетически, бы решим отменить закон, тогда с необходимостью окажется, что каждый предающийся удовольствиям, к которым влекут его чувственные пожелания, будет пренебрегать всем тем, что заслуживает уважения и гнушаться священного, бесстыдно выказывая свою неправедность и нечестие, безо всякого страха греша против истины.

(3) Можно услышать мнение, что страх – это неразумное уклонение, болезнь души. Но о чем это мы? Какой смысл настаивать на таком определении страха, когда заповедь о нем дана нам самим Логосом? Заповедь содержит в себе запрет. Она устрашает угрозой наказания тех, кто в силах принять наставления. (4) Следовательно, страх не является чем-то нелогичным, напротив, он происходит от логоса. И почему же неразумно предусмотреть наказание за неисполнение таких заповедей, как "не убий, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй" [96] . И если следовать софистическим определениям, можно вслед за философами назвать страх благоразумным уклонением. [97] (33, 1) Однако фасилитянин Критолай недаром называет таких философов "борцами на словесном ринге". Часто наши хулители находят заповеди остроумными и вполне хорошими, если их предварительно переименовать. (2) Осторожность в этом смысле вполне согласна с разумом, так как она заставляет нас избегать вещей вредных и сопровождается раскаянием в допущенных ранее ошибках. Но именно "начало премудрости – страх Господень, благое же разумение у всех, кто приобрел ее." [98] Здесь говорится о деле, ведущем к мудрости, началом которого является страх Божий; следовательно, страх открывает нам путь к мудрости. (3) И если закон вызывает страх, то познание закона также есть начало премудрости и без закона нет мудреца. Стремящиеся устранить закон безумны, а следовательно и нечестивы. (4) Наставление есть начало премудрости. "Нечестивые же, – говорит Писание, – пренебрегают мудростью и наставлением." [99]

(34, 1) Но посмотрим, каких злых дел закон заповедует страшиться. И если те состояния, которые составляют середину между пороком и добродетелью, каковыми являются, например, бедность, болезнь, дурная слава, низкое происхождение и тому подобное, вполне приемлются гражданским законодательством многих народов, то перипатетики, толкующие о тройственной природе благ и считающие злом все им противоположное, находятся в полном согласии с этим воззрением. [100] (2) Нам же данный закон велит избегать, как зла, следующих вещей: прелюбодеяния, бесчинства, мужеложества, неведения, несправедливости, душевной слабости и смерти (не той, которая отделяет душу от тела, но той, которая отклоняет душу от истины). Вот главные пороки, действительно тяжкие и ужасные, которых нужно страшиться, равно как и их последствий. (3) Как говорят божественные речения, не следует "расставлять несправедливо сети пернатым, ибо соучастники убийств многие собирают себе беды." [101] (4) Как же могут после этого некоторые из еретиков хулить закон, не видя исходящих из него благ, и порицать апостола, сказавшего: "Через закон познание греха"? [102] Мы ответим им на это, что закон не творит грех, но только указывает на него. Указывая, что надлежит делать, он тем самым осуждает противоположное. (5) Но учить тому, что спасительно, указывать гибельное, одно советовать, другое запрещать – не есть ли это один из признаков благости закона?

(35, 1) Они не поняли апостола. По его словам, через закон открылось познание греха; но апостол не сказал, что источник греха лежит в законе. (2) Закон хорош, если он наставляет нас и дан нам в качестве педагога, ведущего к Христу [103] , дабы по исправлении страхом и избрании другого пути шли мы прямо к совершенству, достигаемому через Христа. "Не хочу, – как сказано – смерти грешника, но покаяния его." [104] Покаяние же возникает из заповеди, которая запрещает то, чего не следует делать, и поощряет благое дело. (4) Смертью, как я думаю, Господь в этом случае называет неведение. Слова же: "Кто близ Господа, тот исполнен ран" [105] указывают, по-видимому, на то, что приближающийся в познании к Богу, из любви к истине, мужественно борется с опасностями, страхами, заботами, страстями. "Сын наставленный ушел мудрым и спасся от зноя сын разумный; сын разумный усвоит заповеди." [106] (5) "Горе тем, которые мудры в своих глазах и пред самими собой разумны" [107] , – со ссылкой на Писание говорит апостол Варнава и потом прибавляет: "Станем же духовными; будем храмом Богу, достойными его величия. Насколько это в наших силах, позаботимся о страхе Божием, соблюдая его заповеди, обретая радость в исполнении Божественных оправданий." [108]

Таков смысл Божественного речения: "Начало премудрости – страх Божий."

VIII

Гностики Василид и Валентин о страхе

(36, 1) Интерпретируя эти слова, последователи Василида говорят, что Архонт, услышав слова Духа-служителя (tou= diakonoume/nou pneu/matoj) [109] , был потрясен, не ожидая услышать и увидеть столь великую и благую весть. Это его потрясение было названо страхом, который является началом мудрости, распределяющей, разделяющей, совершенствующей и восстанавливающей (filokrinhtikh=j te kaiÜ diakritikh=j kaiÜ telewtikh=j kaiÜ a)pokatastatikh=j). Ведь [Бог] сущий надо всем (o( e)piÜ pa=si) дает начало не только космосу, но и разделению избранных [родов].

(36, 2) Валентин, кажется, имеет в виду нечто подобное, когда в одном из своих писем пишет следующее: "Ангелов охватило нечто подобное страху перед этим творением [Адамом], когда он произнес слова, которые превосходили его тварную природу, благодаря семени высшей природы, которое было невидимо в него вложено и свободно выразило себя через него. (3) Поэтому в поколениях земных людей человеческие произведения пугают самих же создателей, например, статуи, образы и все тому подобное, созданное людьми во имя Бога, [вызывает страх]. (4) Именно таким же образом, Адам, будучи слепленным во имя Человека, вселил [в ангелов] страх перед этим Человеком, сущим от начала, как будто он сам присутствовал в нем. [И ангелы], потрясенные до глубины души, немедленно скрыли [110] свою работу." 

(37, 1) Но поскольку существует только одно начало, как это будет видно в дальнейшем, то отсюда становится ясным, что эти люди измышляют бессмысленные несуразицы. (2) Так как Бог счел необходимым еще прежде ниспослания Господа дать людям предварительное образование через закон и пророков, то страх Божий и назван был "началом мудрости", тот страх, провозвещенный Господом через Моисея, который направлен против сердец непослушных и жестоких. Того, кто не избран Господом, укрощает страх. (3) Логос, наш наставник, предвидел это заранее и поэтому предусмотрел подходящее средство, сообразно со своим замыслом очистив его для исполнения благочестивых дел. (4) Потрясение (e)/kplhci») – это страх, возникающий в связи с неким неизвестным или неожиданным событием, как, например, при получении неожиданного известия. Страх же – это безмерное удивление по поводу вещей только что произошедших или существующих. [111] (5) Они не понимают, что через это "потрясение" они приписывают страсти прославляемому ими великому Богу, которого сами же помещают в "неведении" и до всякого еще потрясения. (6) Но если неведение было еще до потрясения, а потрясение и страх являются "началом Мудрости" [112] , то получается, что неведение это является первой причиной, предшествующей Мудрости Бога, сотворению мира, равно как и восстановлению избранных. (38, 1) Было это неведение неведением добра или зла? Если неведением добра, то почему же оно прекращается, когда потрясение проходит? В таком случае Небесный Посланник, проповедь и крещение утрачивают всякий смысл. Если же неведение это было неведением зла, то каким образом зло оказалось причиной возникновения вещей добрых? (2) Но если бы неведение не предшествовало всему остальному, то не сошел бы и Посланник с небес и не поразило бы Архонта изумление, как они говорят, и страх не стал бы началом Мудрости, которая руководила его действиями по выделению избранных из среды иных космических существ. (3) Если бы страх перед Человеком, сущим от начала, заставил ангелов обратиться против собственного создания потому, что некая высшая сущность была предварительно помещена в это творение, то остается предположить, что они либо впали в состояние беспочвенной ревности (но трудно поверить, чтобы ангелы, как дети, были обречены на полное непонимание смысла собственного же труда); (4) либо, напротив, они действовали так с умыслом (но в этом случае они никогда не задумали бы такое творение, на которое, как они знали заранее,  пришлось бы наложить руки; не были бы они и поражены изумлением при виде своего создания, если бы в силу своего предвидения они распознали бы в нем семя высшей природы); (5) либо, наконец, остается предположить, что именно в силу присущего им совершенного откровенного знания они решились на такое деяние. Но и это невозможно, ибо должны же были они понимать, к чему приведет попытка замыслить недоброе против Человека в Плероме, против человека, "созданного по подобию", в ком, как они знали, виден сам первообраз и, в согласии с остальным откровением, бессмертие. [113]

(39, 1) К ним и еще некоторым другим, особенно же последователям Маркиона, взывает Писание, хотя они и не желают слушать: "Слушающий меня упокоится с уверенностью в мире и пребудет без страха невредим от всякого зла." [114] (2) Что же предполагают они сделать с законом? Объявить его дурным они не могут. Различая доброе от справедливого, они вынуждены согласиться, что закон справедлив. (3) Когда Господь заповедует бояться зла, он отнюдь не призывает заменить одно зло на другое, но использует противоположное для того, чтобы уничтожить другое противоположное. Зло представляет собой противоположность добру, подобно тому как справедливость противоположна несправедливости. (4) Итак, если он говорит, что свобода от зла происходит вследствие освобождения от страха, который возник из страха перед Господом, следовательно страх этот является делом добрым и страх перед законом не просто справедлив, но и благ, ибо он избавляет нас от зла. Избавление от страха через страх – это не то же самое, что преодоление страстей через потакание страстям. Скорее, это напоминает процесс контроля над страстями через воспитание. (5) Вот почему говорится: "Чти Господа и укрепишься; кроме же него не бойся никого." [115] Значит страх Божий заключается в боязни греха и в послушном исполнении заповедей Божиих, что равнозначно благочестию.

(40, 1) Трепет – это страх перед божественным. Но если страх есть страстное состояние души, как говорят наши противники, то далеко не каждый страх эквивалентен душевному смятению. Страх перед демонами отличается смятенностью души, потому что демоны и сами находятся в постоянном внешнем и внутреннем волнении. (2) Бог же, напротив, бесстрастен, поэтому и внушаемый им страх не вносит в душу никакого смятения. В действительности, это не страх Бога, но страх потерять его. Страх такого рода – это страх оказаться в путах зла, страх злого. Страх перед путами есть желание бессмертия и стремление к свободе от страстей. (3) "Мудрый, убоявшись, уклонился от зла, безумный же, надеясь на себя, соединяется с беззаконником." [116] И далее: "В страхе Господнем надежда крепкая." [117]

IX

Взаимосвязь добродетелей и их отношение к истине

(41, 1) Этот страх Божий возводит нас к покаянию и надежде. Надежда же есть ожидание благ или упование на получение возможного блага. Склонность […] ведет нас к надежде, и мы научены ведь, что надежда как бы за руку ведет нас к любви. (2) Любовь же – это единомыслие в оценке, жизни и поведении; короче говоря, она есть общность жизни, соединенная с дружеским взаимопониманием и нежностью, в соответствии с знанием того, что идет друзьям на пользу. Друг – это как бы второе я. Вот почему тех, кто вместе с нами возрожден тем же Логосом, мы и называем братьями. (3) С любовью связано гостеприимство, искусство заботы (filotexni/a) о благе странников. "Странники" же – это те, кто чужд всего земного. (4) Тех же, чьи надежды ограничиваются земными делами, кто цель своей жизни видит в земных наслаждениях и предан лишь чувственным удовольствиям, мы считаем принадлежащими этому миру. "Не сообразуйтесь с веком сим, – говорит апостол, – но преобразуйтесь обновлением ума, дабы познавать вам, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная." [118] (5) Гостеприимство это касается того, что способствует благу странников; мы принимаем их гостеприимно, потому что они гости; гости же – это друзья, а друзья – братья. "О, брат мой милый!" – восклицает Гомер. [119] (6) Человеколюбие, дружественное содействие в том, что полезно людям, и происходящее от него нежное влечение, которое располагает нас к друзьям и близким, равно содействуют любви.

(42, 1) Если внутренний наш человек духовен, то человеколюбие проявляется в виде братской любви к тем, кто причастен тому же духу. Благорасположенность же состоит в неизменной доброжелательности и любви. Последняя представляет собой полное и безусловное приятие. Любить – значит радовать своим отношением, чего бы оно касалось. (2) К взаимному сочувствию приводит нас единомыслие, признание блага друг в друге и взаимное устремление наших умов к созиданию этого общего блага. (3) "Любовь же, – говорит апостол, – да будет у вас непритворна. Будьте отвращающимися от зла, прилепляющимися к добру и братолюбию" [120] И так далее до слов: "Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми." [121] И далее: "Не будь побежден злом, но побеждай зло добром." [122] (4) Тот же апостол свидетельствует об иудеях, что они "ревностны к Богу, но не по рассуждению: ибо, не разумея правды Божией и усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией." [123] (5) Ибо воли закона они не знали и не исполняли, считая ею то, что сами делали. Они не верили пророческому слову закона, следуя его букве; и если оставались верными ему, то из страха, а не из любви к нему или вере в него. "Потому что конец закона есть Христос, пришествие которого во оправдание всех в него верующих было предречено законом." [124] (43, 1) Вот почему у Моисея сказано об иудеях: "Я возбужу в вас ревность не народом, раздражу вас народом несмысленным" [125] , имея в виду тех, кто готов повиноваться. (2) И через пророка Исаию сказано о них: "Меня нашли не искавшие, я открылся не вопрошавшим обо мне" [126] , очевидно, имея в виду времена до прихода Спасителя, после пришествия которого Израиль может слышать слова, обращенные и к нему так же: "Целый день простирал я руки свои к народу непослушному и упорному." [127] (3) Неужели не видите теперь, почему он призывал их отвратиться от язычества? Он говорит ясно, что причиной тому были неповиновение и страсть к противоречию. Но и на них распространяется благодать Бога. (4) Апостол говорит об этом так: "От их падения спасение язычникам, чтобы возбудить в них ревность" [128] и желание покаяться. (5) Говоря о мертвых, Пастырь определенно понимает, что как среди иудеев, так и среди язычников многие из почивших праведников нашли милость у Господа; и они были из числа живших не только до пришествия Спасителя, но и прежде дарования закона; таковы Авель, Ной и другие. (44, 1) Поэтому, говорит он, апостолы и их ученики, проповедовавшие имя Сына Божия, и по смерти продолжали служение свое; по силе своей веры во Христа Господа и благодати его они были вестниками его пришествия среди праведников, ранее их почивших. (2) Далее сказано: "И этих последних они запечатлели печатью своей проповеди. Вместе с ними сошли они в воду и вышли из нее. Но, сошедшие в нее живыми, восстали снова живыми. Те же, что умерли ранее и сошли в нее мертвыми, все же вышли живыми. (3) Благодаря им они возродились снова к жизни и знанию имени Сына Божьего. Поэтому-то они и восстали с ними вместе, и нашли подходящее себе место в единой постройке, встроенные в нее без дополнительного обтесывания. Ибо скончались они в великой праведности и чистоте. Только печати этой им недоставало." [129] . "Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, – говорит апостол, – то, не имея закона, они сами себе закон." [130]

(45, 1) Итак, добродетели находятся во взаимном согласии друг с другом. Нужно ли после этого снова повторять уже доказанное, что вера находится в согласии с покаянием и надеждой, осмотрительность согласуется с верой, а неуклонное следование этим добродетелям, соединенное с углублением в них, приводит наконец к любви, которая, в свою очередь, совершенствуется через познание?

(2) Но необходимо при этом заметить, что мудрость в собственном смысле этого слова присуща лишь Богу. Поэтому та мудрость, которая наставляет в истине, является силою Бога. Именно через нее достижимо совершенство откровенного знания, гносиса.

(3) Философ любит истину и становится ее другом. Начиная с положения слуги, он через любовь возвышается до положения истинного друга. (4) Удивление называет началом всякого дела Платон в Теэтете. [131] И Матфей в своих Преданиях [132] говорит: "Дивитесь тому, что перед вами", считая, что удивление это есть первая ступень к знанию того, что находится за его пределами. (5) Вот почему и в Евангелии от Евреев [133] написано: "Способный к удивлению воцарится, а воцарившийся достигнет успокоения".

(6) Не сведущий в науках, до тех пор пока он остается неграмотным, не сможет стать философом. Ведь он не имеет представления о мудрости, а философия есть страсть к истинно сущему и исследованиям, которые ведут к нему. (7) И даже если в результате упражнений эти люди приобрели навык к добру, им все равно еще предстоит понять, как применять свой навык на деле и для чего он может быть полезен в соответствии с принципом уподобления Богу [134] (я имею в виду Бога Спасителя), служа Богу универсума через его первосвященное Слово, которое позволяет нам понять, что является воистину благородным и справедливым. Благочестие […] есть практика следования Богу.

X

О христианском философе

(46, 1) Три отличительные черты свойственны нашему философу. Во-первых, он стремится к созерцанию, во-вторых, он исполняет заповеди и, в-третьих, он занимается воспитанием добродетельных мужей. Соединение трех этих качеств в одном лице присуще истинному гностику. Но если ему недостает хотя бы одного из трех этих качеств, то его гностическое состояние несовершенно. (2) Превосходно говорит на этот счет Писание: "И сказал Господь к Моисею, говоря: объяви сынам Израилевым и скажешь: Я Господь Бог ваш. (3) По обычаям земли Египетской, в которой вы жили, не делайте, и по нравам земли Ханаанской, куда Я веду вас, не ходите. (4) Мои уставы исполнять будете и повеления Мои хранить, чтобы ходить в них. Я – Господь Бог ваш. (5) И соблюдете все повеления Мои и исполните их. Исполнивший их человек жив будет в них. Я – Господь Бог ваш." [135]

(47, 1) Вне зависимости от того, символизируют ли Египет и Ханаанская земля мирские заблуждения или же душевные страсти и пороки, божественное слово ясно открывает нам, чего следует избегать, а к чему напротив надлежит стремиться, поскольку принадлежит это скорее Богу, нежели миру. (2) Слова же: "Исполнивший их человек жив будет в них", – относятся как к вразумлению евреев, так и их соседей, то есть нас, и усовершению нашей жизни, которая, при условии дисциплины и совершенствования, означает жизнь как для них, так и для нас. (3) "И мертвые по прегрешениям оживотворены Христом" [136] через завет, нам данный. (4) Писание не случайно неоднократно повторяет слова: "Я Господь Бог ваш." Оно призывает нас обратиться, учит следовать Богу и заповедям, им данным. В нем содержится напоминание о необходимости искать Бога и, насколько возможно, стремиться познать его. В этом состоит величайшее созерцание, мистериальная практика (h( e)poptikh/) и подлинная наука, уже неопровержимая доводами разума. В этом состоит гносис, единственное знание достойное мудрости, которое никоим образом неотделимо от праведного действия.

X

Об убедительности  веры

(48, 1) Знание мнящих себя мудрыми, будь то эллинские философы или еретики-варвары, согласно апостолу, "надмевает" [137] . Однако существует и достоверное знание. Таково научное доказательное знание, присущее традиции истинной философии. Мы должны признать разумным то знание, которое ищет доказательств сомнительному в несомненном и неоспоримом. (2) Вера же двояка: одна опирается на знание, другая – на мнение. Поэтому ничто не мешает нам и доказательства также разделять на два вида: на доказательства, основанные на знании и на мнении. Поэтому употребляются два различных термина: знание (gnw=si») и предварительное знание, прогноз (pro/gnwsi»), при этом первый род знания является полным по своей природе, другой же неполным и эллиптическим. (3) Есть ли у вас основания сомневаться в том, что приводимые нами доказательства сами по себе ведут к истине, при условии, что они заимствуются нами из Священных Писаний и "богопреподанной", по апостолу, мудрости [138] ? (4) Уразумение же нами этой мудрости достигается послушанием заповедям Божиим, то есть в силу веры в Бога. И вера эта является божественной мощью, которая имеет силу истины.

(49, 1) Все это находит подтверждение в Писании: "Если имеете веру как зерно горчичное, будете горы переставлять." [139] И еще: "По вере твоей да будет тебе". [140] Один по силе своей веры оказался исцеленным, другой, уже умерший, оказался воскрешенным по силе веры того, кто поверил в его воскрешение. [141] (2) Доказательство, основанное на мнении, достигается риторическими доводами или же диалектическими силлогизмами. (3) Доказательство же, которое мы выше назвали научным, прививает веру через ссылки на Священное Писание, через раскрытие и разъяснение его людям, жаждущим знания. И это есть истинное знание. (4) Если аргумент, посредством которого доказывается что-либо, признается истинным на том основании, что он подтверждается Богом и пророчествами, то, как нетрудно заключить, и выводы, полученные на его основании, будут истинными. В этом смысле откровенное знание, гносис, также основано на истинном выводе.

(50, 1) Когда Моисею [142] повелевается на память о божественной и небесной пище сохранять ее в золотом сосуде и считать это напоминание священным, то говорится: "Гомор был десятой частью трех мер." [143] Через это обозначается, что в нас самих есть три меры, три способности суждения: ощущение для восприятия предметов вещественных, рассудок для постижения смысла имен и высказываний, и разум для знания вещей умопостигаемых. (2) Гностик поэтому должен в равной мере воздерживаться как от грехов словесных, так и  от греховных помыслов, чувств и дел. Он услышал, что "глядящий с вожделением прелюбодействовал" [144] , и проникся смыслом высказывания: "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят." [145] . "Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека, ибо из сердца исходят злые помыслы." [146] (3) Вот, полагаю я, подлинно божественная мера, истинная и верная, которой может быть измерено все подлежащее измерению; вот мера, объемлющая всю десятерицу составных частей человека, которые в главных чертах обозначены выше как три меры. (4) Десять же частей человеческого существа таковы: тело, душа, пять чувств, дар слова, производительная сила и мыслительная или духовная способность, как бы ее не называли.

(51, 1) Но оставив в стороне все остальные части, сосредоточимся на разуме. Точно так же, перестанем заботиться и о девяти составных частях мира, среди которых называют четыре стихии, которые представляют собой нечто единое, ибо находятся в смешанном виде в каждом данном месте, семь блуждающих планет и, наконец, сферу неподвижных звезд. Оставив их все, обратимся к почитанию числа наиболее совершенного, к десятой части, которая представляет собой знание Бога, устремившись таким образом от творения к самому творцу. (2) Поэтому и посвящалась Богу ежедневно десятая часть эфы и десятая часть всех жертв. Поэтому и празднество Пасхи, знаменующее отречение всех от страстей и чувственных влечений, начинается на десятый день. [147] (3) Так гностик укореняет свое знание в вере. Мнящие же себя мудрыми остаются к истинным учениям невосприимчивыми, сознательно игнорируя истину. (4) Поэтому справедливо написано: "И ушел Каин от лица Бога и поселился в земле Наид, против Эдема." [148] Наид же значит "смута", а Эдем – "отрада". (5) Вера, знание и мир составляют отраду, которой лишается изгоняемый за непослушание. Мнящий себя мудрым не желает прислушаться к Божественным заповедям; как и всякий самоучка, он надменен, охотно отдается течению волн, с высот извечного знания нисходя до вещей преходящих и пустых. (6) Недаром говорится, что "не владеющие собой, опадают, как листья." [149] Поэтому и называют кормчим души рассудительность, которая, будучи правящей ее силой, есть начало устойчивое и руководящее. К неизменному приводит то, что само не подвержено колебаниям.

(52, 1) Так "Авраам стоял перед Господом и, приблизившись, сказал" [150] ; и Моисею говорится: "Ты же здесь встань со Мною." [151] (2) На этом основании последователи Симона воображают, что их поклонение Стоящему (tw=? e(stw=ti) свидетельствует о непоколебимости их учения. [152]

(3) Итак, вера и знание истины по мере своего проникновения в предавшуюся им душу дают ей согласие с собой и равенство себе. (4) Ложное же знание неизбежно соединено с метанием от одного к другому, уклонением и отступлением, тогда как знание истинное дает душе тишину, покой и мир. (5) И подобно тому, как надменность и самомнение испортили философию, так и ложное знание, хотя и прикрывается тем же именем, портит истинное знание. Об этом-то ложном знании и пишет апостол: "О Тимофей, храни преданное тебе, отвращаясь негодного пустословия и возражений, исходящих от лжеименного гносиса, предавшись которому некоторые уклонились от веры." [153] (6) Именно потому, что слова эти изобличают еретиков, многие из них не признают Послания к Тимофею подлинными. (7) Итак, если Господь есть истина [154] и мудрость и сила Божия [155] , чем он в действительности и является, то отсюда явствует, что познавший его самого и, при его посредстве, его Отца, есть истинный гностик. Он понимает смысл сказанного: "Уста праведных ведают высокое." [156]


XII

О двойственности веры

(52, 1) Вера, подобно времени, двойственна; поэтому можно выделить и два рода добродетелей. Воспоминание обращено в прошедшее, надежда же смотрит в будущее. Мы верим в то, что прошедшее действительно существовало, равно как и в то, что будущее нам предстоит. Кроме того, мы проявляем свою любовь именно потому, что под влиянием веры мы непоколебимо убеждены в том, что прошедшее было именно таким, как передано нам; питая надежду, мы ожидаем известного течения событий, еще не совершившихся. (2) Истинный гностик ко всему относится с любовью, зная, что существует один Бог. "И вот, все, что Бог сотворил, весьма хорошо" [157] ; он знает это и исполнен удивления. Благочестие прибавляет ему "долготы жизни", и "страх Господень прилагает дни" [158] . (3) Дни наши на этой земле хоть и оканчиваются смертью, однако же составляют часть жизни, текущей в вечность, поэтому и страх становится началом любви; по мере развития он сначала обращается в веру, а потом преобразуется в любовь. (4) Но этот страх не походит на страх, внушаемый нам диким зверем, поскольку этот последний соединен с ненавистью (вспомним, что и страх бывает двоякого рода). Этот страх напоминает скорее страх перед отцом, которого я боюсь, но одновременно и люблю. Бояться наказания – значит любить себя; точно так же, бояться чем-либо вызвать недовольство отца – значит любить его. (5) Блажен тот, кто верным становится под влиянием любви и страха. Вера является в этом случае силой, ведущей к спасению, мощью, направляющей к вечной жизни.

(54, 1) Пророчество – это предвидение, прогноз (pro/gnwsi») будущего; гносис же состоит в понимании смысла пророчества, то есть проникновение в смысл того, что ранее было воспринято пророком от Господа, который открывает некоторые вещи заблаговременно. (2) Знание предвозвещенного проявляется трояким образом: оно касается либо прошлого, либо настоящего, либо будущего. (3) При этом и прошедшее, объемлющее собой события уже совершившиеся, и будущее, в недрах своих хранящее то, что последует, относятся к вере, происходящее же сейчас убеждает нас и подтверждает достоверность свидетельств о прошедшем и предсказаний о будущем. (4) Например, если одна часть пророчества уже исполнилась, а другая исполняется, то ожидаемое достоверно, а уже свершившееся – истинно. (5) Ибо прошедшее было когда-то настоящим, а потом осталось позади нас; таким образом, то, что было некогда верой в события предстоящие, после того, как они уже случились, становится знанием прошедшего. В свою очередь, вера в ожидаемые события обращается в знание, как только будущее становится настоящим. Последователи Платона, равно как и стоики, согласны с тем, что внутреннее согласие (sugkata/qesi»), достигаемое нашим разумом, находится в нашей власти. [159] (55, 1) Все мнения и суждения, всякая мысль и обычай, из которых слагаются наша жизнь и общение, являются, собственно говоря, внутренним согласием подобного рода. В этом смысле они представляют собой акты доверия. Неверие, напротив, оказывается актом вероломства, когда ни согласие, ни доверие более невозможны. Ведь нельзя говорить о недостатке чего-либо, если этого не существует вовсе. (2) Внимательно вникнув в дело, мы найдем, что, хотя человек и склонен соглашаться с ложным, в нем все же живет предрасположенность к вере в истину. (3) "Добродетель, силою которой держится церковь, – говорит Пастырь, – есть вера; именно благодаря ей спасаются избранные Богом. Укрепляется же она другой добродетелью – воздержностью. Затем следуют простота, осмотрительность, беззлобность, скромность, любовь – все это дочери веры." [160] (4) Далее сказано: "Вера предшествует, страх созидает, любовь же ведет к совершенству." (5) И в другом месте: "Чтобы созидать и назидать, нужно бояться Бога; ниспровержение же и разрушение есть плод страха пред сатаной. Установления Господни, то есть заповеди, следует любить и исполнять; дела же демона следует бояться и избегать. Ибо страх Божий наставляет, исправляет и ведет к любви, страх же пред делами демона вселяет ненависть." [161] (6) Далее тот же автор называет покаяние "великим вразумлением". "Ибо раскаявшись в своих делах мы более уже не позволяем их себе ни на деле, ни в мысли. Терзаться же и мучиться в душе из-за своих грехов – дело доброе." [162] "Прощение грехов и покаяние – это не одно и тоже, но и то, и другое – в наших руках." [163]

XIII

Покаяние и ответственность

(56, 1) Итак, получивший раз отпущение грехов грешить более не должен, ибо за первым и единственным покаянием в грехах (совершенных в течение жизни первой и языческой, которая прошла в неведении), званным предлагается немедленное раскаяние, очищающее душу от всего ей несвойственного и подготавливающее место для обоснования в ней веры. (2) Господь же, будучи "сердцеведцем" [164] и зная наперед все, что должно случиться, предвидел  и легкомыслие человека, и лукавство и злобу дьявола, и то, как дьявол, завидуя возможности прощения грехов, предоставленной человеку, будет продолжать подавать рабам Божиим лживые поводы к греховным действиям, дабы вслед за собой лукаво привести их к падению.

(57, 1) Поэтому тем из уверовавших, кто впадает в какой-либо грех, он по великому своему милосердию дарует вторичное покаяние, дабы впавший в грех после того, как он был однажды призван, и подавляемый смущением мог принести еще раз "покаяние неизменное" [165] , желая возвратиться на добрый путь. (2) "Ибо если мы, получивши познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грех, но некое страшное ожидание суда и ярости огня, готового пожрать противников." [166] (3) Постоянные же и один за другим следующие акты раскаяния в грехах ничем не отличаются от полного неверия, за исключением случая признания своей греховности. И я не знаю, что хуже: сознательно ли грешить или, раскаявшись в грехах, снова приниматься за них. (4) Вина и того и другого очевидна: один свидетельствует о ней тем, что осуждает свое незаконное деяние в то самое время, как предается ему; другой – тем, что, несмотря на признание греховности своего действия еще до его совершения, все-таки его свершает. Один потакает себе и даже получает удовольствие от своих грехов, хотя и не ведает того, чем увеселяется; другой же, раскаявшись в том, чем прежде наслаждался, после опять отдается удовлетворению тех же самых пожеланий и сближается с тем, кто с самого начала грешит по выбору своей воли. Ибо раскаиваться в чем-либо и тотчас же снова за это приниматься – значит грешить сознательно.

(58, 1) Итак, те из язычников, что свою прежнюю и нечестивую жизнь оставили и пришли к вере, тотчас же получают отпущение; но, кто и после этого возвращается к прежнему, тот, несмотря на свое раскаяние и полученное прощение, самого себя должен стыдиться, ибо уже не может получить другого омовения водами крещения во оставление грехов. Кто "не от крови, ни от хотения плоти родился" [167] , а возрожден Духом, тот должен оставить не только идолов, которым некогда воздавал божеские почести, но и дела прежней жизни. (3) В этом будет состоять окончательное раскаяние, свободное от прежних грехов. Ибо частое раскаяние показывает лишь снисходительное отношение к прежним грехам; а склонность к новым падениям обнаруживает недостаток упражнения в истинном покаянии.

(59, 1) Итак, многократно испрашиваемое прощение за совершенные грехи не есть раскаяние вовсе, но только его видимость. "Правота выравнивает пути праведные", – поучает нас Писание. И опять: "Правота незлобивого выпрямляет путь его". [168] (2) Верны также и следующие слова Давида: "Как отец милует сынов, так помилует Господь боящихся Его." [169] (3) "Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью" [170] , – говорит Писание о тех, кто в раскаянии исповедует Господа, – "ибо блаженны все боящиеся Господа." [171] Видите ли, что и Писание Ветхого Завета, подобно Евангелию, называет людей блаженными [172] ? (4) "Не бойся, – говорит Давид, – когда разбогатеет человек, когда слава дома его умножится, ибо, умирая, оставит все, не будет ему сопутствовать и слава его." [173] (5) "Я же по милости твоей войду в дом твой, поклонюсь святому храму твоему в страхе твоем; Господи, путеводи меня в правде твоей." [174]

(6) Стремление есть направленность мысли к чему-либо или от чего-либо. Страсть же есть превосходящее всякую разумную меру стремление души к чему-нибудь или желание, выходящее за границы рассудка и не контролируемое им. Следовательно, страсти – это противоестественные движения души, которая вышла из под контроля разума. Но и вероломство, и уклонение, и непокорность зависят от нашей воли, подобно тому, как в нашей власти и повиновение. Вот почему они и подлежат суду как свободные действия. И всякий, кто прилежно исследует происхождение той или иной страсти, тотчас же найдет, что они являются неразумными стремлениями.

Далее

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова