Богочеловеческая комедия
СОЛДАТ В ОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ
См. Лисовой. Милитаризм.
Россия есть империя в пацифистской шкуре. Это характерно для империй, которые сделали своей идеологией христианство. Австро-Венгерская империя считала себя миротворческой, что изящно высмеял Музиль в романе "Человек без свойств". Николай Второй выступал с пацифистскими призывами. Так на рубеже XIX-XX столетий милитаризм перехватывал лозунги зарождавшегося пацифизма, чтобы натянуть очередную пацифистскую шкуру на прежнее содержание. Классический новояз.
В очередной раз такое убийство пацифизма и присвоение себе его шкуры было произведено в России в 1990-е годы. Государственный "научный фонд" профинансировал издание книги "Миротворчество в России: Церковь. Политики. Мыслители" (М.: Наука, 2003). Авторы книги в основном академические исследователи, пишущие вполне объективно. Но предисловие составлено из академического же текста Е.Л.Рудницкой и православно-имперского фельетона Николая Лисового. Хорошо заметно, где кончается текст Лисового и начинается текст Рудницкой (стр 13, 3 строка сверху).
Лисовой начинает с "анализа" Евангелия. В сборнике о миротворчестве он объясняет. что "Спаситель ни разу, ни в одном случае не оставил безусловного и прямого запрещения христианину носить и употреблять меч" (6).
Конечно, в Евангелии есть такой прямой и безусловный запрет, и Лисовой его цитирует: "Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня" (Ио. 18, 36 - у Лисового опечатка, указана глава 17). Лисовой перетолковывает это так, что противление силой - "явление абсолютно нормальное для царств мира сего, т.е. всех царств на земле". "Царство Христово" таким образом оказывается точным подобием коммунизма - идея, которая не имеет права определять текущую политику и поведение личности, "негасимый маяк", который отодвигается одновременно с линией горизонта. Слова же "не мир, но меч" (Мф. 10, 34) сопровождаются комментарием:
"Сколько бы усилий ни предпринимали позднейшие экзегеты для "духовного", "аллегорического" толкования этого места, смысл его прозрачен и не подлежит перетолкованию. Какой-то "меч" Спаситель, безусловно, принёс на землю".
Совсем нетривиальный характер приобретает дискурс Лисового, когда он отмечает, что в России фальсифицировали перевод послания Константинопольского патриарха и Синода еп. Сарайскому Феогносту 1276 года. Феогност спрашивал: "Аще поп на рати человека убиет, достоит ли ему служити?" Патриарх отвечал "не достоит", но в древнерусских рукописях всюду "не" было опущено. Лисовой не осуждает фальсификацию, а считает, что она выражает позицию Церкви:
"Даже священнику можно!" (С. 9).
Употребление военных метафор ап. Павлом, и почитание воинской доблести в средневековой Руси оказываются доводами в пользу войны. Даже почитание сотника, который участвовал в казни Христа - доказательство, что "христианам-воинам оставаться в своём воинском звании" (С. 7). Между тем, сотника "Лонгина" почитали (во всяком случае, до появления"неосоветского православия") не за то, что он выполнил приказ распять Христа, а за то, что раскаялся и после этого оставил военную службу.
