МОЛИТВА: Яков Кротов

МОЛИТВА

См. комментарии на Мф. 6,5. 7,9 - Лк. 10, 42 ("благая часть"). - Ио. 15, 7 (чего ни попросите, будет вам)

Молитва от насилия, ненависти и презрения. Молитва - как для верующих, так и для неверующих - о любимом человеке. Молитва о неверующем умершем. - Молитва о молитве (молитва неверующего). - Молитва о том, каким быть. - Молитва мечтательного человека. - Молитва тревожного человека.

См. мои переводы молитв.

МОЛИТВА

Истина моя Отец, свобода моя Сын, любовь моя Дух Святой, Троице Святая, слава Тебе!

* * *

"Раздай имение нищим", "родись ещё раз", "предоставь мёртвым хоронить своих мертвецов", "вложи меч в ножны, потому что взявшие меч от меча и погибнут". Самые острые реплики Спасителя - не в проповедях, а в ответах на вопрос или поступок конкретного человека. Острые и не повторяющиеся.

Есть и другой способ разговаривать: с ближним - как с дальним, не видя его своеобразия, отделываясь банальностями, а парадоксы и остроты приберегать для дальних, абстрактных собеседников. Это подмена коммуникации - всё равно как если в пассажиров поезда сгонять в паровоз, а уголь и машинистов везти в пассажирских вагонах.

Именно к отдельному конкретному человеку Спаситель обращается с невыполнимыми, на первый взгляд, советами. И - срабатывает! Потому что невозможное невозможно вообще, а в каждом частном случае именно вообще невозможное оказывается единственным практичным выходом из положения. К Богу это тоже относится - Рождество и Распятие для Него совершенно невозможны, а вот поди ж ты, другого пути у Бога нет, а этот Он успешно проходит.

Поэтому молитва делится не "на родном языке", "на неродном языке", а на свою и чужую. Конечно, надо молиться и чужой молитвой, потому что каждый человек лишь очень малой частью принадлежит себе. Но главное совершается, когда человек, озверев от уныния и тоски, раздвигает шубы и пальто, открывает дверцы шкафа и вылезает из человечества к Богу и спрашивает, наконец, что-то от себя лично. Иногда не словами - когда Пётр решил поиграть в десантника, это было восклицание телом, с ножом в качестве значка ударения. Лучше, конечно, посимволичнее, без уховредительства. На колени встать или на столб залезть... Мяукнуть или прокукарекать... Помолчать три дня подряд... И быть, конечно, готовым услышать нечто неожиданное. Вряд ли прямо от Бога - хотя и такое бывает. Бог отвечает и через увольнение с работы, и через обрушение экономики, и через войну, но самый страшный ответ - через мир, когда уже точно никто тебе не мешает и черёд только за тобой.

" Где двое или трое соберутся во имя мое"…

Я тупею, глаз намыливается, теряю главную для миссионера способность – глядеть на свою веру и изнутри, и со стороны. Написал, что верующий есть молящийся, и забыл прибавить, что молящийся есть молящийся с другими. Была шутка, которую следовало произносить с грузинским акцентом: один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – сын. Мономолитва, позвольте предложить неологизм, так же нужна для духовного существования, как мононуклеотиды для телесного, но сами по себе мононуклеотиды ещё не жизнь, их изучают химики, а не историки. Молитва – не выпрашивание у Бога жизни, молитва – жизнь с Богом. Не "помолился, получил, повернулся спиной и пошёл жить", а живёшь – значит, молишься, не расстаёшься с Богом и рядом с Богом встречаешься с другими молящимися.

В наши дни, как и в любые другие, на одного молящегося приходится десять молящихся в одиночку – не монахов, а просто молящихся в одиночку – и тысяча верующих, которые никогда в жизни не молились и не собираются молиться, потому что молитва кажется им то ли дикостью, то ли архаизмом. Такие верующие, отворачивающиеся от совместной молитвы – как дети, которые брезгливо отворачиваются от телевизора, когда там целуются.

Впрочем, так же было и в любые предшествующие дни и эпохи, просто раньше была религиозная обязаловка, миллионы людей делали вид, что молятся – не со зла, просто их так воспитывали. С этой ложью покончено, и слава Богу. Она осталась в виде "культурных стереотипов", когда человек, не имеющий опыта молитвы, а только имитировавший молитву – по разным причинам – пытается навязывать Церкви свою волю. Но это достаточно редко бывает, инквизицией такие люди больше не располагают, так что укатиться от них легко.

Спасение есть не спасение от необходимости молиться – вот всё станет хорошо, и вечная жизнь будет вечным молчанием, потому что и соль на столе, и сахар. Спасение есть бесконечное расширение молитвы, включение в молитву всех. Церковь и есть спасение здесь и сейчас. Потому разделение верующих и является трагедией, что разделяются именно в совместной молитве. По деньгам-то разделиться – нормально, никто не требует единства кассы. Потому и хочется синхронности в праздниках – кстати, напрасно, потому что молитва отнюдь не синхронизирует, она гармонизирует. Чтобы на всей планете в один день или час пели пасхальные молитвы – не гармония, а синхронизация, вроде трансляции концерта битлов на всю планету. Это нужно для пассивного потребления. Для синхронизации нужно, чтобы все хлопали одновременно, а для гармонии нужно, чтобы каждый певец пел свою партию, а хлопать – хлопать не нужно, петь нужно молитва и есть пение.

Все заповеди и правила реализуемы вполне только среди совместно молящихся. Это пародируется в сектантстве, в готтентотской морали, а реально – да, пожалуй, в реальности такого нет и быть не может в принципе, пока не совершится Второе Пришествие, пока все не станут молиться Единому. Что же, Господь лукавит, педагогизирует, когда обещает, что "где твое или трое", там и Второе Пришествие, и пряники, и всё-всё-всё? Да нет, кто молился вдвоём или втроём, тот знает, что так оно и есть – просто понятие "всё" при переходе от мономолитвы к общей, пускай даже вдвоём или втроём, очень меняется. В сущности, оказывается, что всякие благорастворения воздухов и прочие преуспеяния – не очень уже и нужны, уже состоялись. Потому что всё, что мыслимо просить из материального, лишь средство для единства, а если просим вдвоём или втроём, так уже едины, пусть даже и воздухи какие-то спёртые, и помещение не своё, а одолженное, и за его пределами и за пределами молитвы ещё будет много ссор и разочарований.

ПОЗЫ И ЖЕСТЫ МОЛИТВЫ

Самый первый способ молитвы - жест. Телесное поведение. В этом смысле нелья даже спрашивать, молятся ли животные, веруют ли они в Бога, а надо смело утверждать, что человек тогда верует в Бога, тогда молится, когда ведёт себя как животное.

Для животного естественная реакция на опасность - избегание. Замереть. Прикинуться мёртвым. Продемонстрировать своё нежелание драться.

Таковы и молитвенные жесты - прежде всего, позы. В современной христианской практике они почти истреблены, молитва стала почти исключительно словесным актом, и это страшно обедняет человека.

Распластаться ("проскинесис", "поклонение"): упасть на землю плашмя и замереть. В христианской традиции облагорожено метафорой креста (не просто лечь плашмя на живот, но и руки раскинуть), но суть жеста именно демонстрация отказа от агрессии.

Следующая фаза - земной поклон - замереть калачиком. Смысл позы яснее ясного на древних барельефах: стопа победителя на шее побеждённого.

Молитва на коленях - с поднятой головой, в отличие от предыдущей позы. Тут уже встаёт вопрос, куда деть руки - как показать, что они пусты, не сжаты в кулаки, не готовы расцарапать лицо. Вариантов три: руки подняты вверх, руки сложены перед собой ладонями друг к другу (знаменитый рисунок Дюрера) - именно так выглядят руки пленника, связанные в запястьях, руки скрещены на груди.

Забавно, как у современных русских старообрядцев - не настоящих, а тех, кто использует старообрядчество как ролевую игру - сложенные на груди руки, жест смирения, превратился в надменный наполеоновский жест.

Молитва стоя - и здесь основная проблема с руками. Они могут держать молитвенник. Держать их поднятыми - утомительно. К тому же, подсознательно человек всё равно немножко стыдится. Вроде бы как Атлант стоишь, держишь невидимое небо, но ведь это вторично, а первичное - ты просто перед Богом как солдат с поднятыми руками. Сдаюсь!

Молитва должна быть понятна - именно поэтому молиться надо прежде всего телом. Одной из статических позиций или ходьбой, но - телом. "Понятность" невозможно сводить к "выраженному в слове". Отсюда оправданность и необходимость повторяемой молитвы. Монотонное повторение одной и той же фразы не делает её понятной (скорее, наоборот), зато переводит молитву из категории "занятий", "дела" в категорию биологического ритма - дыхания, еды, сна.

Ритмическая молитва однообразной формулой не мешает, а помогает молиться разнообразными молитвами, как дыхание не мешает, а помогает говорить. Однако, в самые важные моменты человек не говорит, а "взволнованно дышит".

Что до молитвы "своими словами", то её не следует переоценивать. "Свои слова" - это далеко не всегда показатель искренности и пропущенности через сердце, незаёмности. Если человек ударит себя по пальцу молотком, он именно от глубины чувств произнесёт "чужие слова" - может быть, даже матерные, а не разразится импровизацией.

"Свои слова" - это всегда вторичный язык. Первичен "общий". Русский, который прилично знает английский и спокойно на нём общается в повседневной обстановке, начнёт сбиваться, если произойдёт что-то необычное или хотя бы устанет. Это не означает, что не надо стремиться к молитве "своими словами", тем более - что её надо запрещать. Просто надо понимать, что она не единственный, не общеобязательный и уж подавно не лучший способ молитвы. В конце концов, самая искренняя личная молитва - безмолвная, когда человек возвращается к младенческой "речи" (по польски младенец - "немовляк", "немой"). Бог стал младенцем, чтобы человек стал младенцем перед Богом. Агукайте, улыбайтесь, плачьте, а произносить длинные речи или нет - это уж как Бог даст, а не как окружающие внушат.

* * *

Лев Толстой : "Бог молчит так же, как мы молчим, когда к нам обращается человек, неискренность которого мы чувствуем". (Запись в дневнике 4.11.1902).

У греков, как и русских, как и у любого народа, было (и есть) много слов для выражений просьбы. Они вызывают недоумение, когда встречаются в переводных с греческого богослужебных текстах: чем «молитва» отличается от «моления». Проблема в том, что переводчик пытался найти синонимы в церковной, возвышенной лексике русского языка, а греческие-то слова вовсе не «возвышенные». В русском языке, возможно, даже и более слов, обозначающих просьбу. Богу можно молиться, докучать, Бога можно упрашивать, просить, можно убеждать Его исполнить нашу просьбу, можно у Него вымаливать, канючить, попрошайничать, можно домагаться Его милостей, можно их выцыганивать.. Упрашивать, просить, попрошайничать, - однокоренные слова, отличающиеся друг от друга тончайшими оттенками, для русского человека очень понятными. Общее у этих слов одно: они подразумевают иерархические отношения. Иногда это отношения людей, занимающих одну ступень в иерархии. У равного – просят, у вышестоящего – выпрашивают, у нижестоящего – требуют. Молитва – если она именно молитва, то есть, просьба о чём-либо (а ведь может быть «созерцательная молитва», которая уже не «молит» в буквальном смысле слова, а просто – предстоит) – молитва Богу может быть обозначена любыми словами, которые выражают наше переживание Его как Бога, бесконечно высшего и моего «я», и всего творения.

В богослужении один элемент постоянен и пронизывает все молитвы - славословие. Краткие и длинные, они могут надоедать и казаться бессмысленными: зачем твердить одно и то же. Смысл их повторяемости мы открываем, открывая в себе повторяемость совершенно противоположную: мы твердим "слава мне". И это мы делаем ежечасно и ежеминут, в удивительно разнообразных - откровенных и завуалированных - формах, от совсем коротеньких и мягких одобрений до многословных и ликующий акафистов - самому себе, своему "я", своей доброте и добродетели. Славословия Богу открывают нам мир иной: мир разумный, красивый, веселый, истинный, где говорится правда, а не ложь: причем не правда о нас (это было бы не слишком весело), а правда о Боге - и именно противопоставляется и незаметно для самой себя побеждает ту сатанинскую гордыню, которая стремится запорошить нам мозги, глаза и сковать руки славословиями нам самим.

Медитация - это человеческое усилие, как вздох при физическом напряжении. Молитва с точки зрения неверующего - это расслабление человека, это выдох, а для верующего молитва - это Божие усилие, это Божий вдох, которым притягивается к Богу всякий, Кого он хочет привлечь.

"Ходить перед Богом" на практике означает, скорее, "стоять перед Богом". Это особый взгляд на мир. Войдя в храм, человек, с одной стороны, становится больше индивидуалистом и эгоистом - он ведь молится, а не помогает другим, и хорошо молится, если не обращает внимания на других, а сосредоточен "в себе". Это очень похоже на поведение среднего европейца (западно) и американца (соединенного) вне дома. Он кажется более замкнутым и равнодушным к окружающим, не разговаривает с ними и уж тем более не делает им замечаний. (В русских церквах часто даже священники не умеют себя так вести, но это особая история). С другой стороны, в храме человек беззащитен уже потому, что он - в храме, он поставил себя в положение, располагающее к насмешкам: стоит перед пустотой словно перед горой. Его можно бить и кусать, а он не должен отвечать. Он пришёл в храм, чтобы молиться с другими, он выходит из того отшельничества, каковым является "обычная жизнь".

Шмеман - истинный христианин, когда не стесняется признать, что лишь раз в жизни "по-настоящему молился" (в юности, когда переживал остро смертность существующего) (Шмеман. Дневник. С. 37).

"Непрестанно молитесь, о всём благодарите", - говорил апостол Павел. Это всё равно, что сказать: ежеминутно стучите в дверь и ежеминутно благодарите швейцара, что он вам открывает. Абсурд? Вспоминается рассказ про инженера, который думал, как наладить общение с колонистами на далёких планетах, когда между вопросом и ответом проходят дни. Вдруг он увидел, как разговаривают женщины - одновременно, и предложил так же вести и общение: посылать информацию непрерывно, не дожидаясь вопросов. Так и наши просьбы, и наши благодарности за выполнение просьб должны литься не в зависимости от нужд и их удовлетворения, а как река течёт не в зависимости от того, набирают из неё воду или нет.

Молитва есть самоубийство, чтобы не сказать - самопожертвование. Молитва есть согласие на изменение. Это относится к любой речи - если только эта речь не приказная, но к молитве особенно. Молитва о другом - это молитва о согласии измениться, чтобы развязать Богу руки. Руки Божии связаны только моим грехом.

Непрерывная молитва так же отличается от молитвы по молитвослову, молитвы новоначальных, как интернет по выделенной линии с неограниченным трафиком отличается от интернета с дозвоном по модему и с платой за каждый мегабайт. У меня выделенка недавно, и мне до сих пор иногда неуютно: а почему нет шипения модема? Почему нет обрыва связи? Наверное, так же неуютно тем верующим, которые недоумевают: а где церковнославянский язык? и разве можно сидеть во время молитвы? молиться без платочка в храме? как, и дома можно молиться без платочка? И представляют себе непрерывную молитву как непрерывную связь по модему, экстраполируя известное им на неизвестное.

Когда наши молитвы не исполняются, легко решить, что Бог не вмешивается в дела человека. Это проявление магического отношения к молитве как к средству устройству своих дел. Молитва же есть общение с Богом. В этом общении есть место словам о наших нуждах, но главная нужда - само общение. Если Бог не подарил сто рублей или исцеления, странно порывать с Ним общение или заявлять, что Его нет. С таким же успехом Золотая Орда, когда русские перестали платить ей дань, могла бы заявить, что русских не существует.

Богу не интересны дела людей, Богу интересны люди. Богоподобие человека в том, чтобы точно так же более интересоваться людьми, чем их делами. "Вера выше дел" сказано именно для этого. Можно интересоваться делами окружающими, стараясь устроить эти дела как можно лучше для других, и при этом оставаться законченным эгоистом и самодуром. Чтобы перестать быть эгоистом, надо интересоваться не делами окружающих, а окружающими.

Иисус просил не смущаться грандиозностью молитв, не думать, что Божии ресурсы ограничены. Бог может по молитве человека передвинуть гору. Молящийся Богу ограничен лишь тем же, чем ограничен Бог - свободой другого человека. Сказать горе - марш в море - дело нехитрое. Бог это исполнит. Но если на горе живут люди, наша молитва исполнена не будет, и это доказательство как раз того, что Бог мудр. Наши молитвы и о своих личных делах обычно не исполняются не потому, что Бог на нас поглядел и решил - не стоит помогать, а потому, что нет у человека дел, изолированных от других людей, и чем более дело - личное (не эгоистическое), тем более оно связано с изменениями в жизни других.

Молитвы о немедленном воскрешении новопреставленного человека забывают, что умершему, вполне возможно, абсолютно не хочется возвращаться. Живой глядит на смерть и ужасается, умерший глядит на жизнь до смерти, на жизнь после смерти, сопоставляет - и ужасается, наверное, не меньше.

МОЛИТВА: СМИРЕННОЕ ТРЕБОВАНИЕ

Ничего противоречивого в том, что молитва одновременно мольба и требование, нет. Молитва чувствуется как мольба, когда мы размышляем о молящемся, молитва есть требование, когда мы размышляем о Том, Кому молимся. Понятно, что человек не может требовать ничего, может лишь просить, и молитва приятна именно как просьба, в ответ на которую мы не боимся окрика, издевательства. Но если мы размышляем о Боге, читаем Его Откровение, мы обнаруживаем, что к Богу обязательно надо обращаться с требованиями. Бог, от Которого ничего не требуют, это уже не Бог, а ребёнок, или начальник канцелярии, или сумасшедший. Вера в Бога как Творца подразумевает, что можно у Бога не только просить, но и требовать. Само слово “просить” двусмысленно, ибо оно может обозначать и наше недостоинство, и недостоинство того, к кому мы обращаемся. Мы просим не только, когда сознаем себя плохими, но и тогда, когда не совсем уверены в том, что обращаемся по адресу. От ребёнка нельзя требовать, чтобы он понимал нас, или прыгал в высоту на два метра, хотя просить этого мы можем. От чиновника нельзя требовать сочувствия, хотя надеяться на него можно. От Бога мы должны, мы обязаны ожидать и сочувствия, и ответа, ибо Он — не чиновник и не Бог. Именно об этом говорил Иисус, говорил зная Отца как Себя: просите и дастся, стучите и откроется. Просите с верой, — это и означает: требуйте. И иногда полезно сказать себе: я сейчас буду не молиться Богу, а требовать у Бога, чтобы по-настоящему Богу помолиться.

МОЛИТВА «СВОИМИ СЛОВАМИ»

Молитва всегда - «своими» словами. Если мы читаем написанную тысячу лет назад молитву, ее слова присваиваются нами, делаются нашими. Если этого не происходит, если они остаются чужими - значит, это не молитва, а просто чтение. Когда внутри себя мы находим слова, которых нет в молитвослове, слова о сегодняшней нашей нужден - это замечательно, только не надо так уж возноситься, что, вот, мы изобрели молитву, нашли «свои» слова. Эти слова хранились в нас благодаря дару языка - именно дару, безвозмездно переданному десятками поколений, которые накапливали, отмывали, шлифовали эти слова.

Молитва «своими» словами не противостоит молитве «по писаному», а обе они противостоят молитве безмолвной. Последняя, конечно, выше обоих. Ведь когда мы говорим, Бог слушает нас. Когда мы молчим - говорит Он. Он молится нам, Он нас о чем-то просим - и мы никак не можем понять, о чем безмолвно умоляет Господь.

Для поклонников того или иного фильма выпускают пластинки, где записана “звуковая дорожка”. На таких пластинках записана сплошь музыка, которая сопровождает действие фильма, обычно почти неслышно, незаметно (хотя преображая все видимое на экране), лишь ненадолго (и не во всех фильмах) музыка становится главным в фильме. Звучащая отдельно, музыка не только напоминает о фильме (ради чего записи покупают), но и воспринимается как нечто новое. Чем лучше фильм, тем лучше музыка: при фильме она звучит смиренно, не воспринимаясь как отдельное произведение искусства, но без фильма она же звучит особеннее и кажется совершенно непохожей на ту музыку, которая звучала в фильме. Фильм оказывается столь же далеким от музыки (которая удачно в нем звучала), как рассказ о

ВХОД И ВЫХОД: КТО НА СТРАЖЕ (УМНАЯ МОЛИТВА)

Древние, начиная с Платона, делили душу человеческую на три части: яростную, желательную, разумную. Святоотеческая аскетика пользовалась именно таким делением (не вообще человека, а его души). Современному человеку оно не совсем ясно. Но когда святые отцы говорят, что этим трем частям души соответствуют три добродетели: любовь, воздержание и умная молитва, многое проясняется.

Любовь всегда обращена наружу, во вне - как и ярость, гнев. Выражение «любить себя» или «сердиться на себя» всегда немножко неустойчивы, распространяют значение слов «любить», «ненавидеть» немножко шире, чем следует по их буквальному смыслу. Мало какие из слов Христа (впрочем, Господь лишь цитировал древнюю заповедь) вызывали столько недоумений, как «люби ближнего, как самого себя». Ведь «любовь к себе» есть парадокс: обращенное наружу обращено вовнутрь. Разве я люблю себя? Я и не ненавижу себя, и не люблю - ненависть и любовь равно обращены во вне, я с собой в каких-то совсем особых отношениях, и им лучше соответствует «новая заповедь» Спасителя: «Люби ближнего, как Бог любит тебя».

Следовательно, «яростная» часть души - это то, что исходит из нее, это наш «выход». Часть «желательная» - это наш «вход», через который мы стремится затащить в душу побольше всякого-разного. «Разумная» часть - ум - это швейцар, который должен бы следить за тем, что из нас выходит и что в нас входит. Грехопадение означает, что все перепуталось в доме нашей души. Входит не то, что нужно, выходит не то, что нужно, а привратник вообще возомнил о себе невесть что.

Аскетика, в таком случае, есть восстановление порядка. Любовь: прочистить выход и следить, чтобы из него выходило лишь добро. Воздержание: закрыть вход для всякого барахла, пропускать лишь благодать Божию. Ум: занят непрерывной «умной молитвой». Это означает, что если до Христа мы думали лишь о вещах, которые нужны нам, то после Христа мы думаем лишь о Нем, Которому нужны мы. «Непрестанная молитва есть держание ума во многом благоговении, страстной [так!] преданности к Богу и постоянном уповании на Него; она означает доверие Богу во всем - во всех делах и обстоятельствах» (Св. Максим Исповедник. Творения. Кн. 1. М., 1993. С.84). Такая «страстная преданность» кажется невозможной или, по крайней мере, очень тяжелой - но лишь до тех пор, пока мы не поглядим на себя со стороны и не увидим, что постоянно быть неблагоговейными, думать лишь о своей выгоде, тосковать и грустить очень легко и хорошо у нас получается. Но если можно постоянно грешить - то уж, наверное, нетрудно и постоянно быть добродетельным. Тем более, что грешить нам помогает лукавый, а любить - Бог. Власть Бога или сатаны мы считаем единственной подлинной властью?..

Созерцание имеет некоторое преимущество перед деятельностью как цель перед средством: человек ест, чтобы жить. Впрочем, многие поступают наоборот, и даже в Библии вечное блаженство сравнивается с нескончаемой трапезой, созерцание Бога - с насыщением. Созерцание, однако, имеет еще одно преимущество перед деятельностью. Созерцая, человек накапливает впечатления, которые являются общими с другими людьми. Хлопоты, подвиги, планы и идеи, - все это особенное для личности, а вот вид неба, земли, Бога, - это общее для человечества. Опыт своей личной беготни специфичен и непередаваем, а потому неинтересен. А опыт видения того, что вне себя, есть опыт, который может служить символом в общении. Поэтому созерцание занимает так много место в жизни, и в религиозной, и в светской: если только действовать, не останавливаясь для созерцания, то скоро действие окажется невозможным, потому что мы утрачиваем общий с другими людьми запас впечатлений.

НЕНАСЫТНОСТЬ МОЛИТВЫ

Молитвы старухи к золотой рыбке, глубоко порочные по содержанию, обнаруживают важное свойство и святой молитвы: ненасытность. Старуха была одержима благами мира сего, она катилась неудержимо вниз - благодаря непрерывной молитве. Христианин должен и может быть одержим благами Царства - об этом все многочисленные притчи Иисуса, сравнивающие Царство с жемчугом, с золотом, с чем угодно - лишь бы разбудить нашу ненасытность; можно сравнить Царство Божие с автомобилем, виллой, островом в Карибском море - лишь бы мы его захотели. И здесь ненасытность будет начинаться с маленького: в начале духовной жизни мы просим у Бога мелочей вроде здоровья, или теплоты, или просим немного утешения и разума - а заканчиваться наша жизнь во Христе должна молитвой о небесном Иерусалиме, о бриллиантовых дворцах, о том, наконец, чтобы нам самим быть святыми, быть во Христе, восседать владыками мира рядом с Царем Вселенной почти неотличимо от Него, в полном с Ним единстве.

Ощутить присутствие Бога нетрудно, ведь такое ощущение результат труда - не человеческого, а Божьего. Трудно перетерпеть, когда Бог почему-то этого ощущение не даёт, а ты уже знаешь, ты уже "подсел". Самое же трудное - избавиться от этого ощущения. Надо заставлять себя скидывать эмоциональное состояние, связанное с Богом, с молитвой. Это нужно делать, как нужно счищать с капусты сгнившие верхние листы. Это нужно делать быстро, потому что чувства сгнивают быстрее капустных листочков, за долю секунды. Наверное, именно это делал Будда, стремясь к нирване, это, в числе прочего, подразумевали аскеты под "бесстрастием". Отложить не только "мирские попечения" (что, кстати, обычно невозможно, так что не следует и надрываться, а когда надо - Господь Сам их отстраняет от нашего внимания). Отложить попечения о Боге, рефлексию над Богом и собой в Боге, чтобы принять Бога вновь, принять ещё и ещё. Человек способен и призван жить, постоянно и вечно вырастая из собственного опыта.

СЛУШАТЬ БОГА ИЛИ СЛУШАТЬСЯ БОГА

Молящийся есть прежде всего слушающий. Иисус упрекает современников, отвергающих Его весть, что они глухи - глухи к Богу. Они молятся, но именно молитвы мешают им слышать Богу. Они молятся не механически, истово, искренне, но они не дают Богу возможности ответить на молитву. Это кажется обрядоверием, но и такая молитва - не обряд. Обрядовер лишь присутствует при чужой молитве, повторяет чужие слова, не делая их своими.

Молящийся, пусть даже он не слушает Того, Кому молится, пусть он молится чужими словами и без слов, всё же молится от сердца, иначе он не может называться молящимся. Однако, мало молиться от всего сердца, надо ещё открывать сердце Слову Божию. Не записанному Слову Божьему - Писанию, не тому Слову Божьему, которое звучит для нас через других людей, а непосредственно - Богу, Автору Писания и Создателю человечества. Считать гордыней попытку слышать Бога так же странно, как считать гордыней чтение книг, сочинение книг, всякое проявление разумности.

Гордыня в другом: считать, что услышанное от Бога есть распоряжение, касающееся не только тебя, но и других людей, навязывать другим то, что обращено лишь к тебе. Гордыня - считать других людей заблуждающимися, не слышащими голоса Божия. Даже если человек не верует и не молится, Бог с ним говорит, ведь это Божие творение.

Слушать Бога не означает слышать слова, предложения, мысли. Бог иной, Бог бесконечен. Никакое подобие Богу не делает нас равными Ему. Бог может снизойти до человеческого понимания, сказать нечто обычными словами - как это описывает Библия. Но это исключение, а не правило. Это упрощение, которое необходимо иногда для спасения человечества, но которое не является нормой. Так ведь и Бог, можно надеяться, слушает не отдельные человеческие слова и просьбы, часто неумные, эгоистичные, скользящие по поверхности. Бог слушает расположение человека, как врач выслушивает шумы сердца. Бог слушает, что говорит человеческое подсознание, душа, воля.

Человек, слушая Бога, и не должен стремиться расслышать отдельные слова, наставления, красивые фразы. Бог слушает человека не для того, чтобы выполнять человеческие желания; Бог сравнивает Себя не с золотой рыбкой и не с лакеем человеческим, а с отцом и с женихом. Человек должен слушать Бога не для того, чтобы слушаться – командовать Богом (по видом «узнавания Его воли»), а чтобы измениться. Молиться означает слышать Бога как Бога, как нечто огромное, превосходящее нашу речь и наше понимание. Слабым подобием молитвы может быть наше вслушивание в шум ветра и крон, моря и толпы. Слушать Бога означает входить в океан и давать ему омывать, сдавливать и нести себя.

Каждый выражает это слушание Бога по-разному. Только не надо думать, что "обычный верующий" неспособен слышать Бога, что это удел "мистиков" или "харизматов". Это удел каждого, и кто не стесняется слышать Бога или не хочет, тот не может называться верующим. Вера и слышание неразделимы, почему непрестанная молитва - норма, а не исключение, ведь слышит же человек непрестанно окружающий его мир. Только Сам Бог может разделить веру и слушание, оставив человеку веру, но лишив его дара слышать Свой Голос. Но Бог щадит людей, Он проводит через богооставленность лишь тех, кто может её вынести, чтобы освободиться от рабьего в душе.

Чаще именно грех лишает человека слышания Бога, только при этом и вера ослабевает и почти исчезает, - грех беспощаден. Грех есть даже не молчание, а пустота, пустота беззвучия. Бог же иногда молчит, чтобы не общаться с грехом и злом, но Бог всегда звучит.

Слушать Бога мешает незнание того, что Бог есть - неверие. Слушать Бога мешает незнание того, что Бог есть Слово, Слово живое, обращающееся к человеку. Слушать Бога мешает, наконец, подмена Бога собою. Так человек думает, что слышит море, когда подносит к уху раковину, но слышит он лишь биение собственной крови, в раковине отдающееся. Слушание Бога постоянно подменяется слышанием себя. Это неизбежно и для падшего человека, видимо, нормально. Поэтому молиться означает постоянно стремиться куда-то выше себя. Не надо бояться (и надо стремиться) во время молитвы отбрасывать то, что кажется слышанием Бога, что было слышанием Бога вчера или секунду назад. Расстаться с тем, что было, чтобы услышать Бога заново. Очень вероятно, что была - иллюзия, был отзвук собственного "я". Не надо бояться, что Бог обидится на человека, отбрасывающего один опыт, прошлый опыт, чтобы получить новый. Бог с радостью зазвучит иначе, пропустит нас в какую-то новую часть бытия, где голос Его иной и слушание Его - иное, и именно это и есть вечность: не вечное повторение одного и того же, не попытка навечно мумифицировать звук, а вечное обновление голоса Божия в человеческой душе.

ПОКОЙ ДУШИ, ЯСНОСТЬ ДУХА ИЛИ ПРОСТО ТРЕЗВЕНИЕ

«Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить, мужество — изменять то, что могу, и мудрость — всегда отличать первое от второго».

В России эта молитва стала известна ещё в 1970-е годы благодаря переводу романа Курта Воннегута «Бойня номер пять или Крестовый поход детей».

Американский богослов и священник Рейнхольд Нибур впервые записал эту молитву в проповеди 1934 года. На английском она получила название «Serenity Prayer».

Широкую известность молитва получила с 1941 года, когда её произнёс один человек на собрании Анонимных алкоголиков – организация включила её в программу «Двенадцать шагов». В 1944 году с указанием на авторство Нибура молитву включили в молитвенник для армейских священников.

Судя по воспоминаниям разных американцев, эту молитву слышали из уст Нибура многие члены YMCA в 1920-е годы. Нибур был пастором в Детройте в 1914-1928 гг. и часто выступал перед в колледжах.

Ошибочно приписывают молитву немецкому теологу XVIII века Фридриху Этингеру (1702-1782) из-за того, что под псевдонимом «Этингер» опубликовал эту молитву после войны Теодор Вильгельм, профессор Кильского университета. Совсем безосновательно приписывали молитву св. Франциску Ассизскому (в фильме «Билли Джек») и Боэцию.

Философ Уильям Бартли отметил, что молитва Нибура напоминает детский стишок из знаменитой «Стихи матушки Гусыни» (1695): «На всякую беду либо есть управа, либо нет. Если есть – попробуй найти, если нельзя – не переживай».

«For every ailment under the sun

There is a remedy, or there is none;

If there be one, try to find it;

If there be none, never mind it».

(«От каждой болезни на свете

Есть средство, а может, и нету

Если есть, то лечись.

Если нет - не суетись»).

Сходство помогает понять и преимущество самой больной веры перед самым здоровым скепсисом – вера диалогична, скепсис монологичен. Скепсис есть вера, лишившаяся Собеседника.

Камнем преткновения для перевода в русскую культуру оказалось слово «серенити». Рита Райт-Ковалёва перевела его как «душевный покой». Это сильный ход, потому что «покой» имеет значение и «мир». Это слабый ход, потому что «покой» ассоциируется и с комнатой – местом, где теоретически человек должен быть защищён от всего и потому обладать миром, а практически, во всяком случае в России, «покой нам только снится». У человека могут быть хоромы, может быть угол в комнате, но не покой.

Английское «serenity» не имеет морального или нравственного характера. Это слово описывает погоду: ясную, безоблачную, прозрачную. Как прилагательное, может употребляться в качестве обращения к аристократу по той же логике, по которой князь Потёмкин – «светлейший». Ближайшие синонимы – латинского же происхождения «tranquil» - «свободный от возбуждения», «unagitated» - если угодно, «свободный от ажитации», «calm» - состояние моря в отсутствие ветра.

Сравнение с ясностью подразумевает не столько отсутствие (облаков, ветра), сколько присутствие – присутствие Солнца. Прозрачность в темноте бессмысленна. Прозрачность на Солнце – это и есть свет. В этом смысле, точнее было бы перевести не «душевный покой», а «ясность духа».

Возможно, для человека русской культуры наиболее близким аналогом «ясности» может быть «трезвость», а в молитве – «трезвение». Слово из молитвы перед причащением («во трезвение души и тела») стало популярным в XIX веке. Опьянение, правда, не связано физиологически с помрачением. Тем не менее, «трезвение» есть именно сопротивление мрачности и помрачению.

От трезвости трезвение отличается как результаты выборов от проведения выборов. Трезвение есть постоянные выборы, дело нелёгкое, но всё же предпочтительнее поддатости – ежесекундного отречения от свободы. Нетрезвый человек плох тем, что способен сознавать свою нетрезвость. Пьяный знает, что пьян. Только пьяный всегда недооценивает степень своего опьянения. Именно то, что он сохраняет способность самоанализа, и вводит его в худшее заблуждение. Пьяный полагает, что не может встать, когда он уже и сидеть не может. Утрата того самого дара «отличать одно от другого». Самое кошмарное, что и благодать тут не поможет. Дух, возможно, дышет даже в пьяном, но перегар всё превозмогает! Пьяный человек очень набожен – во всяком случае, нерелигиозный человек именно в пьяном состоянии вдруг рвётся исповедоваться или, наоборот, начинает обличать духовенство и религию в грехах. Обычно абсолютно справедливо, кстати.

Духовное же опьянение известно давным давно, бывает двух сортов – опьянение Старшего Брата и опьянение Блудного Сына (он же Младший Брат). Старший упивается своей праведностью, второй – своим вином. Результат одинаковый, кстати: притча о блудном сыне не утверждает ни того, что младший брат стал святым, ни того, что старший брат святым не стал. Трезвость не в том, чтобы отличать ханжество от антиханжества, а в том, чтобы принимать Бога, Каков Он есть – невидимым, непостижимым, живым.

МЕДИТАЦИЯ И МОЛИТВА

Молитва выводит из эгоизма вверх, медитация - вширь.

ИИСУСОВА МОЛИТВА

Иисусова молитва... "Откровенные рассказы странника"... Не мне рассуждать о том, как надо молиться, рассудю о том, как не надо. Книга замечательная, практика молитвенная замечательная, но сложился ряд вредных суеверий вокруг... Во-первых, люди начинают оглядываться в поисках наставника и задумываться, а есть ли таковые или книга описывает нечто неудобьвоплощаемое. Так вот: непрерывная молитва - вполне реальное дело, но наставников в нём не бывает и не может быть. Потому что верить, что есть наставник, означает верить, что есть высоты, которые человек может достигнуть и, что самое ужасное, что ты сам можешь на эту высоту взойти. Нет, не можешь, ни сам, ни с Божьей помощью. Мой эгоизм сильнее даже Духа Божия, именно поэтому и молюсь: "Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного". И ещё одно... Иисусова молитва не подлежит мониторингу. Не пытаться проследить, сошёл ум в сердце или не сошёл, возгрелась теплота или не возгрелась, появилось что-либо из отрапортованного другими, кто молился так, или не появилось. Некогда должно быть следить, и молитва произносится не для того, чтобы нечто в жизни изменилось, в организме сдвинулось, а молитва произносится исключительно для того, чтобы Господь Иисус Христос, Сын Божий, помиловал меня, грешного.

Конечно, "помиловал" нуждается в переводе. Что на выходе, какой я буду помилованный? Чего я, собственно, прошу? А то как бы конфуза не вышло. Человек помилованный - человек в раю. Помилованный человек так обращается с другими людьми, словно он - в раю, а они - в аду. Я - уже, а они - еще нет. Наоборот, Бог - уже, а я - ещё нет.

Не исполнится и молитва о движении горы, если гора - Голгофа.

* * *

Спросили меня, иконе какого святого молиться о бытовом благополучии. Я сперва подумал - мужчинам в этом патрон св. Варфоломей, с которого содрали кожу, женщинам - св. Екатерина, которую колесовали. Но все-таки, пожалуй, и для мужчин, и для женщин лучше молиться прямо перед Крестом - потому что Господь описывает бытовое благополучие как "возьми свой крест".

НА ОСТРИЕ МОЛИТВЫ

Призыв Иисуса к щепетильности - отсыпать зерна нуждающемуся, утрамбовывая зерно, да ещё и насыпая "горку", "с походом" - действителен и в отношении милостыни для Бога. Не о десятине речь, конечно - Богу десятины не нужны, они нам нужны, верующим, чтобы не осамообманиться. Речь о молитве. Не о той молитве, для которой ангелы, а о той, которая составляет суть Божественного бытия и которая есть смысл и бытия человеческого. Не просительная и не благодарственная, не покаянная и не созерцательная, а просто - молитва.

Эта молитва похоже на памятник покорителям космоса в Москве у ВДНХ. Файдыш-Крандиевский создал чудо - огромный хвост дыма превратил в космическую дорогу. Взгляд взбегает - не к ракете, нет, а выше. Это памятник не покорителям космосу, а космосу.

Только не надо рассматривать этот памятник "в лоб" - за ним расположено колесо обозрения и со стороны центра Москвы кажется, что памятник покорителям космоса - всего лишь шея огромного павлина, хвостом которого и служит это колесо. Точь в точь как молитвы напоказ.

Слова молитв, молитвенные жесты, ритуалы молитв, - всё это и есть не сама молитва, а лишь дорога к молитве. Без этой дороги молитва так же невозможна, как полёт на Луну хотя бы без ядра, но сама по себе эта дорога так же не молитва, как ядро - не ракета, а ракета - не полёт. Надежда помолиться внутри себя за пару мгновений - как надежда подпрыгнуть, не напрягая мышцы ног (хотя мышцы ног можно напрягать и лёжа - тогда прыжка всё равно не получится).

Главная же опасность - когда есть дорога молитвы, есть в конце молитва как молитва, молитва как ракета, увенчивающая памятник, а вот космоса-то нет. Вот почему после каждой молитвы надо просто помолчать. Да это молчание и не "после", оно - часть молитвы, точнее даже, всё остальное - часть этого молчания. Может быть, молчание будет пустым - это уж Богу решать. Может быть, это молчание - та самая "горка", "с походом" - побудит начать молиться словами заново, ещё раз, на новом, извините за гегельянизм, витке. Важно одно - знать, что есть молитва-иголка, а есть молитва - то, во что втыкается конец иголки, то, что и есть собственно существования, жизнь и бытие, смысл, являющий себя и превращающий всю титановую нашу жизнь (это в лучшем случае, обычно-то какой-там титан; оловянная, деревянная, стеклянная) в жизнь живую.

О МОЛИТВАХ

Вспоминается мне, как умирал митрополит Антоний Блум. Вспоминать нечего - и это самое главное. Мне кажется, нам - в России, в Украине - не хватает умения молиться не о выздоровлении, а просто - о таком-то. Молиться об умирающем. Не бояться молиться не об исцелении, а о мирной кончине. Учиться молиться об умирающем в тяжелых мучениях, не прося облегчения мучений. Созерцательная молитва - это ведь не только и не столько о созерцании Бога, это и созерцание людей и мира во всем их трагизме - созерцание не медитативное, а созерцательное. Без просьб, без надежд, без отчаяния.

Созерцать Бога - это как укол иглой. Это не может быть долго, и все мистики этот опыт описывают как пронзающее мгновение. Вообще, в человеке материальное (психология в том числе) составляет 100% существа, духовное же - 0,0001% добавочки. Поэтому все материальное заметно больше требует времени. К тому же материальная среда косная, тугая. Выкопать яму на пару метров в глубину - два часа, воспарить к Богу - миллисекунда.

Поэтому не стоит завидовать тем, кто долго молится. Даже если они молятся от всего сердца, это - материальное, человеческое. Это снизу, а не сверху. Это уравнивание молитвы с материальным трудом. Благодать, Дух Святой вообще не нужны таким "усердным" молитвенникам, даже, скорее мешают. Вот свои эмоции - возможно, очищенные, преображенные, но все же именно вполне биологические эмоции - им необходимы, чтобы имитировать непрестанную благодать.

Материальные молитвы длинные, а подымется человек с колен - и отрежет какую-нибудь невероятную пошлость, к тому же агрессивную. Начнет бороться за рождественские елки в зданиях судов или за распятия в универмагах. Между тем, первый плод настоящей молитвы - независимо от ее протяженности-сложенности - это мир и радость, пусть даже выраженные бурно, а не крестоносный энтузизазм, пусть даже выраженный тихим нежным гласом.

Это не означает, что надо молиться мало. "Многословие" - это Господь обличал не вообще длинные молитвы, а молитвы просительные, челобитного характера. Длинная созерцательная молитва - чудо! Надо молиться по-разному, часто и понемногу, редко и подолгу, на ходу и на коленях... Просто не надо делать идола даже из молитвы, и тем более нельзя из молитвы делать средство различения "своих" от "чужих".

"КОГДА МОЛИШЬСЯ, НЕ БУДЬ" (Мф. 6, 5)

2014 год. 40 дней со дня кончины Валерии Ильиничны Новодворской. Поехали с отцом Глебом Якуниным в Донской, отслужили литию. Потом он попросил подвезти его к мемориалу памяти павших во время путча. Подвез. С изумлением узнаю, что заупокойную службу служил в прошлом году о. Всеволод Чаплин. Я думал - о.Александр Борисов, он ведь среди защитников свободы в 1991 играл немалую роль, депутат был. И тут вдруг обнаруживается, что Чаплина нет! Что ж, одеваем епитрахили и опять служим заупокойную службу вместе с равом Зиновием Коганом. Амен! Но, доложу я вам, петь и проповедовать среди шести потоков транспорта в час пик - это нечто! Но кое-как, и даже связки не сорвал. Народу было человек 60-70, из крупных политиков только Лев Александрович Пономарёв. Вечная память Илье, Димитрию, Владимиру, Валерии!

Публичные мои молитвы о Валерии Новодворской, о погибших во время путча была классическим образцом молитвы, Богу неугодной. То есть, немолитвы. Антимолитвы. Форма без содержания, обряд без обряженного. Вопрос ведь не в том, может ли православный священник молиться с раввином. Вопрос в том, как вообще человек может молиться. Ответ очевиден: человек молиться не может! Не способен!! А если бы и был способен, то не смеет!!! Как не рожден человек летать, а если вдруг летает, то от этого атмосфере одни несчастья. Птицы гибнут, выбросы от самолетов отравляют воздух и прочие гадости.

Вчерашняя молитва - это как венчание импотентов. Верующих-то почти не было. Тут есть какая-то четкая грань, за которой отсутствие количества переходит в отсутствие качества. Социальный акт. В этом смысле (и только в этом смысле) происходило нечто столь же кощунственное как освящение оружия.

Даже когда молишься по Евангелию - в одиночестве - и то совершается чудо. Или - не совершается. Это уж как Бог захочет. Бог не обидчив и не придирчив, Бог живой и не может быть с мертвечиной, а ведь мертвечины в нас и под благодатью хоть отбавляй. Так что Бог не может быть в нас. Но - бывает. Это чудо.

Когда же двое или трое, когда верующие, когда во имя, и каждый искренне старается молиться "с другим" - тоже не должно быть молитвы. Что общего-то у нас? И как то, что внутри меня, зыбкое и хрупкое, может соединиться с таким же внутри другого? Да еще требуется "отложить попечение"! Да именно житейские попечения одни и способны соединить людей!! Я ненавижу врага, ты ненавидишь врага, - от у нас сейчас молитва пойдет дружная!!! Если же попечь отложение, то что останется? У меня ничего, у тебя ничего, давай соединим наши ничего и выйдет разговор с Творцом всего?

Куда ни кинь - нигде нет места для Духа Божия, как и в первый миг творения, когда земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою, а вода его не пускала внутрь себя.

В этом смысле освящение воды - молитва об освящении воды, кстати, всегда публичная, кому придет в голову наедине освящать - точно соответствует молитве вообще. Дух - не какие-то особые нейтрино типа теотронов, Дух Божий, абсолютно иноприродный по отношению к воде, Он не может вместиться в воду не потому, что у воды малый коэффициент сжатия, не потому, что молекула воды исчерпала все валентности, а потому что потому. Что не может быть соединения Творящего с сотворенным. В лучшем случае - Красное море расступается и евреи исходят. Так ведь нет же, кроме лучшего случая есть еще повседневность Божьего присутствия. Освящается вода - это чепуха в сравнении с тем, что человек молится. Молитва и есть Дух Божий в человеке. Не как игла в яйце, не как искусственное дыхание, не как искусственное сердце, как Творящий в творимом. Неслитно и нераздельно. До какого-то момента, когда вдруг раз - и уже нет Духа, нет молитвы, а есть, как сказал Пушкин, парки бабье лепетанье. Или, как сказал другой поэт, разбитое корыто - вот главный герой сказки про рыбака, и это разбитое корыто я. Потому что просил того, что знаю, а надо было просить того, чего не знаю (Мф. 20, 22).

Когда молишься, надо не быть. Не быть фарисеем, не быть коммунистом, не быть публичным человеком, вообще не быть человеком. В небытие Дух входит без труда и творит там бытие.

Конечно, не быть невозможно. Гамлет стебался. Но чем больше человек пытается не быть, тем более человек становится доступен для подлинного бытия и в этом бытии - для бытия с другим человеком. Как речь возможна благодаря тому, что есть воздух, который передает колебания наших голосовых связок, так совместная молитва возможна благодаря Дух, который не только каждого наполняет жизнью вечной, но и соединяет эти вечности в одно целое чудо.