Максим Жижиленко— на Соловках, мемуар Андреева, 1947. Ордер на его допрос, 28.11.1930. О нём К.Глазков, 2001. См. персоналии. Максим (Жижиленко Михаил Александрович), епископ Серпуховский. Родился 2 марта 1885 г. в г. Калиш в Польше в семье прокурора окружного суда. Врач. Брат профессора уголовного права А.А. Жижиленко. После окончания С.-Петербургской гимназии в 1908 г. поступил на медицинский факультет Московского университета. В 1911 г. женился, через полгода жена умерла во время беременности. После окончания университета в 1912 г. работал в Сокольниках психиатром. В 1912-1914 гг. врач Министерства путей сообщения сообщения в г. Благовещенске и в Москве. С начала Первой Мировой войны до января 1918 г. участвовал в боевых действиях в Галиции врачом Кубанского пластунского батальона. После октябрьского переворота и окончания войны занимал различные медицинские должности, в том числе и в Красной армии. В августе 1919 г., будучи главным врачом полевого госпиталя Красной армии, находился в плену у казаков знаменитого генерала Мамонтова. До 1928 г. работал врачом в Таганской тюрьме в Москве. Духовный сын священника Валентина Свенцицкого. Принадлежал к иосифлянскому расколу. Автор заявления Серпуховского духовенства об отмежевании от митрополита Сергия от 30 декабря 1927 г. Тайно поставлен в феврале 1928 года митрополитом Иосифом (Петровых) и епископом Димитрием (Любимовым) в Ленинграде во епископа Серпуховского. [По др. свед.: В начале 20-х гг. тайно принял священство, затем сослан на три года на Север. По благословению Святейшего Патриарха Тихона тайно принял монашество, продолжая работать врачом. В 1924 г. хиротонисан во епископа Овручского. В 1924-25 гг. - временно управляющий Житомирской епархией. Или: 20 мая 1928 г. тайно посвящен в диаконский сан иосифлянским еп. Димитрием (Любимовым) в петроградском соборе Воскресения Христова, а на следующий день. — во священника. В сентябре того же года, продолжая работать врачом, принял монашеский постриг (по другим данным — в конце 1925 г.) с именем Максим в память преп. Максима Исповедника. Затем иосифлянские архиереи Димитрий (Любимов) и Сергий (Дружинин) тайно посвятили о. Максима 12 октября (по другим данным — в феврале) 1928 г. во епископа в петроградском храме на Пискаревке. Это было первое поставление иосифлянами катакомбного архиерея]. Арестован 24 мая 1929 г. в Серпухове и приговорен Коллегией ОГПУ к 3 годам ИТЛ. С 1929 г. в Соловецком лагере, затем работал тюремным врачом в Белбалтлаге. Приговорен к смертной казни в Москве 18 февраля и расстрелян 4 июня 1931 г. за участие в антисоветской церковно-монархической организации. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище. Литература: Архим. Иоанн (Снычев) "Церковные расколы", с. 304. ФАМ. M. Pol'skij, Novye muceniki II, 19-33. Regel'son 469, 597-600. I.M. Andreyev, Russia's Catacomb Saints, passim, bes. 52-68. Vest. russ. chr. dv. 94 (1969) 154. * К.ГлазковК 70-летию со дня мученической кончины: 1931—2001 гг. Печатается по изданию: "Православная Жизнь", №2, февраль 2001 г.
Епископ Максим (Михаил Александрович Жижиленко) родился 2 марта 1885 г. в г. Калише (Польша) в семье окружного прокурора. В 1912 г. он окончил С.-Петербургскую гимназию и в 1912 г. медицинский факультет Московского университета. Будучи еще студентом университета, Михаил женился на курсистке, вместе с которой прожил всего полгода, ибо она скончалась вследствие невозможности перенести беременность. Покоряясь воле Божией, оба супруга ни при каких условиях не захотели искусственно прерывать беременность, хотя и знали о том, что она грозит почти неизбежной смертью. Впоследствии свою покойную супругу владыка Максим называл праведницей. После окончания обучения Михаил работал сначала врачом министерства путей сообщения в г. Благовещенске и в Москве. С начала I Мировой войны до января 1918 г. он участвовал в боевых действиях в Галиции врачом Кубанского пластунского батальона. После октябрьского переворота и окончания войны Михаил занимал различные медицинские должности, в том числе и в красной армии. Примечательно, что в августе 1919 г., будучи главным врачом полевого госпиталя красной армии, Михаил находился в плену у казаков знаменитого генерала Мамонтова (данные Православного Свято-Тихоновского богословского института). Из воспоминаний И. М. Андреевского (псевдоним проф. И. Андреева): “Будучи всегда религиозным человеком, владыка, еще будучи мирским, познакомился со святейшим патриархом Тихоном, которого глубоко чтил. Патриарх очень любил доктора Жижиленко и часто пользовался его советами. Их отношения со временем приняли характер самой интимной дружбы. По словам владыки Максима, св. патриарх доверял ему самые затаенные мысли и чувства... Незадолго до своей кончины, св. патриарх Тихон высказал мысль о том, что, по-видимому, единственным выходом для Русской Православной Церкви сохранить свою верность Христу — будет в ближайшем будущем уход в катакомбы. Поэтому св. патриарх благословил профессора доктора Жижиленко принят тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви, — стать тайным епископом!... Рассказывал владыка Максим и о некоторых разногласиях с патриархом Тихоном. Главное из них заключалось в том, что святейший был оптимистически настроен, веря, что все ужасы советской жизни еще могут пройти и что Россия еще может возродиться через покаяние. Владыка же Максим склонен был к пессимистическому взгляду на совершающиеся события и полагал, что мы уже вступили в последние дни предапокалиптического периода” (“Епископ Максим Серпуховской (Жижиленко) в Соловецком концентрационном лагере”, “Православный путь”, 1951 г.). Будучи духовным сыном о. Валентина Свенцицкого, Михаил в конце 1927 г. отделился от митр. Сергия (Страгородского). Впоследствии, перед своей кончиной, о. Валентин вернулся к митр. Сергию. По свидетельству о. Михаила Польского, при прямом участии Михаила Жижиленко серпуховским духовенством и мирянами был составлен акт об отходе от митр. Сергия (Страгородского) от 30го декабря 1927 г.. Вот его текст: “Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. Не находя для себя более возможным оставаться на том скользком и двусмысленному пути, на который Вы своей декларацией и распоряжениями поставили всю Православную Церковь, и повинуясь голосу совести и долгу пред Богом и верующими, мы, нижеподписавшиеся, порываем каноническое и молитвенное общение с Вами и т. н. "Патриаршим Синодом " и отказываемся признавать Вас заместителем местоблюстителя патриаршего престола на следующих основаниях: 1. Декларация Ваша от 16 июля, указ от 20 октября и все, что известно о Вашем управлении Церковью, с очевидностью говорит о том, что Вы поставили Церковь в зависимость от гражданской власти и лишили ее внутренней свободы и самостоятельности, нарушая тем и церковные каноны и идя вопреки декретам гражданской власти. 2. Таким образом, Вы являетесь ничем иным, как продолжателем т. н. "обновленческого" движения, только в более утонченном и весьма опасном виде, ибо, заявляя о незыблемости Православия и сохранении каноничности, Вы затуманиваете умы верующих и сознательно закрываете от их глаз ту пропасть, к которой неудержимо влекут Церковь все Ваши распоряжения. 3. Результат Вашей политики у нас налицо. Верующие г. Серпухова, взволнованные Вашими распоряжениями, охвачены сильнейшей тревогой и недоумением за судьбы св. Православной Церкви. Мы, их пастыри, поставленные Вами на двусмысленный путь, не только не можем внести успокоение в их сердца и умы, но вызываем с их стороны подозрение в измене делу Православия и переходе в лагерь "обновленчества". Все это повелительно заставляет нас дерзновенно возвысить свой голос и прекратит теперь уже преступное с нашей стороны замалчивание Ваших ошибок и неправильных действий и, с благословения Димитрия, епископа Гдовского, отмежеваться от Вас и окружающих Вас лиц. Уходя от Вас, мы не отходим от законного патриаршего местоблюстителя митрополита Петра и отдаем себя на суд будущего собора. Да не поставит нам тогда в вину этот желанный собор, единый наш правомочный судья, нашего дерзновения. Пуст он судит нас не как презрителей священных канонов святоотеческих, а только лишь как боязливых за их нарушение”. 20 мая 1928 г. Михаил Жижиленко был тайно посвящен в диаконский сан иосифлянским еп. Димитрием (Любимовым) в петроградском соборе Воскресения Христова, а на следующий день. — во священника. В сентябре того же года о. Михаил, продолжая работать врачом, принял монашеский постриг (по другим данным — в конце 1925 г.) с именем Максим в память преп. Максима Исповедника. Из показаний еп. Максима во время следствия: “После смерти мой жены в 1910 г. меня все время влекло уйти от мирской жизни в монашество, но прежнее состояние монастырской жизни меня не устраивало. Меня влекло на Афон, в Грецию, но туда мне попасть не удавалось. После пережитого мною на фронте войны, где я стремился попасть в полк, чтобы этим самым возможно покончит свою жизнь, но мне этого также не удалось, у меня еще больше стало желание удалиться в другой духовный мир. Работая И, врачом в Таганской тюрьме, я в 1927 г. был сильно болен, и врачами почти что был приговорен к смерти. В марте месяце 1928 г. я решил собороваться и дал обет, что, если я;. поправлюсь, то приму сан священника. После соборования я стал быстро поправляться и, оправившись от болезни, решил посвятиться. Духовником моим был о. Валентин Свенцицкий, который служил в церкви Большой Крест на Ильинке, знал я его как хорошего проповедника и ходил в церковь, где он служил. Посвящаться я поехал к Димитрию Гдовскому в Ленинград 19 мая 1928 г., со мною вместе поехал дьякон церкви Большой Крест Никодим Меркулов, который посвящался в священники. Поехал я посвящаться к Димитрию Гдовскому потому, что я его к считал действительно православным епископом. Убеждение о том, что Димитрий Гдовский является действительно православным епископом, я получил после наших бесед с моим духовником, священником Валентином Свенцицким, который был в общении с Димитрием Гдовским и который меня убеждал в том, что митр. Сергий, являясь руководителем Православной Церкви, в своих действиях как бы заигрывает с властью, старается Церковь приспособит к земной жизни, но не небесной. Во время моего посвящения в Ленинграде, в маг месяце 1928 г., в храме Воскресения-на-Крови, когда меня там поздравляли, ко мне также подошел с поздравлениями Новоселов Михаил Александрович, с которым я здесь первый раз познакомился. На другой день меня посвятили ѳ священники, и после этого я уехал в Москву и до сентября месяца 1928 г. я был в Москве, продолжая работать врачом, но в душе нося сан священника. Кроме этого мне, самое главное, хотелось иметь не сан священника, а быть просто монахом, и больше никем. Поэтому я в сентябри 1928 г. поехал опять к Димитрию Гдовскому один и стал просить его посвятить в монахи, но он сначала несколько упирался, мотивируя каноническими правилами, потом посвятил меня в монахи и после этого я уехал в Москву” (“Дело по обвинению Троицкого, Красновского и других”, бывший архив УКГБ г. Москвы и Московской области, т. I). Вопрос о поставлении тайных епископов возник сразу, как только руководителям иосифлян стало ясно, что открытое существование станет вскоре невозможным. Он приобрел особое значение для сохранения и увеличения руководителей катакомбного движения в связи с массовыми арестами духовенства и верующих. До сего времени в Серпухове архиереем значился еп. Арсений (Жадановский), постоянно пребывавший в ссылках. В марте-апреле 1928 г. от него перестали приходить всякие вести, и разнесся повсюду устойчивый слух, что он умер или расстрелян. По прошению серпуховской депутации, возглавляемой прот. Александром Кремышанским, иосифлянские архиереи Димитрий (Любимов) и Сергий (Дружинин) тайно посвятили о. Максима 12 октября (по другим данным — в феврале) 1928 г. во епископа в петроградском храме на Пискаревке. Это было первое поставление иосифлянами катакомбного архиерея. Всего же насчитывается более двадцати тайных иосифлянских архиерейских хиротоний. К сему времени в ИПЦ было уже поставлено свыше десяти тайных архиереев, среди которых были епископы Марк (Новоселов) Сергиев-Посадский, Уар (Шамарин) Липецкий и др. Известно также, что вскоре епископ Арсений (Жадановский) дал о себе знать, и существование двух архиереев на одной кафедре вызвало определенное нестроение в среде паствы. Но после ареста еп. Максима оба архиерея примирились, испросив друг у друга прощения. В Серпухове в самое короткое время все 18 приходов перешли к владыке Максиму. В соседней Коломне произошло тоже самое. Значительная часть приходов Звенигорода, Волоколамска, Переяславль-Залесского и других городов последовали примеру Серпухова. Из показаний епископа Максима во время следствия: “В начале октября 1928 г. я получил по почте от Димитрия Гдовского письмо, в котором он просил меня приехать к нему для посвящения в епископы, и на другой день я поехал к нему в Ленинград. Когда я явился к нему, он мне сказал, что "я предполагал вас посвятить в епископы, но в силу некоторых сомнений этот вопрос пока отложим", и просил прийти на другой день, когда окончательно вопрос разрешится. Я ему говорил, что чувствую себя неопытным и недостойным этого звания, но он мне сказал, что по его убеждению я могу быть в этом сане. 12го октября состоялось посвящение меня в епископы. Он сказал мне, чтобы я не говорил никому в Москве о том, что я посвящен в епископы. После этого я опять был в Москве и 8го января 1929 г. ко мни явилась делегация из Серпухова в лице протоиер. Александра Владычинского и старосты, или помощника старосты, кажется Костина,... и диакона Иринарха, которые мне сказали, что "мы обращались к Димитрию Гдовскому просить епископа для управления епархией, и он указал нам на вас ". Я решил поехать, так как заключил, что это делается в интересах Православной Церкви. Будучи уже епископом в Серпухове, я в феврале 1929 г. ездил к Димитрию Гдовскому доложить, что я вступил в исполнение своих обязанностей. С ним у меня помимо этого был разговор исключительно по церковным делам и о деталях архиерейской службы” (“Дело по обвинению Троицкого, Красновского и других”, бывший архив УКГБ г. Москвы и Московской области, т. I). С января 1929 г. епископ Максим, известный в то время как “таганский старец”, т. к. в 1920х гг. работал врачом в Таганской тюрьме, проживал с Серпухове, возглавляя иосифлянское движение Московской и части Ярославской областей, а после ареста епископа Алексия (Буй) окормлял также и воронежских иосифлян. Существуют различные, порой противоречивые свидетельства об отношении владыки Максима к сергианским архиереям и их пастве в разное время. Бывало, что следуя каждый в свой храм, в Серпухове встречались иосифлянский епископ Максим и сергианский епископ Мануил (Лемешевский). Оба епископа делали друг другу легкий поклон и продолжали свой путь, хотя сопровождавшая их паства не отличалась взаимной дружелюбностью. Положение несколько изменилось после ареста епископа Максима. 24 апреля 1929 г. владыка Максим был арестован ОГПУ и приговорен к пяти годам лагеря. В конце ноября того же года, он был помещен в Соловецкий лагерь, где работал врачом и, заведовал тифозным бараком. Вместе с епископами Виктором (Островидовым), Нектарием (Трезвинским) и Иларионом и (Бельским), а также другими священнослужителями, он совершал тайные богослужения в лесу. Существует упоминание о том, что владыка Максим участвовал на Соловках в тайных архиерейских хиротониях. Из воспоминаний И. М. Андреевского: “Еще за неделю до прибытия доктора Жижиленко, нам сообщили наши друзья из канцелярии санитарной части, что новоприбывающий врач — человек не простой, а заключенный с особым "секретным " на него пакетом, находящийся на особом положении, под особым надзором... он, будучи главным врачом Таганской тюрьмы в Москве, одновременно был тайным епископом, нося имя Максима, епископа Серпуховского. После обмена мнений по общим вопросам, мы все трое врачей сказали новоприбывшему, что нам известно его прошлое, причина его ареста и заключения в Соловки, и подошли к нему под благословение. Лицо врача-епископа стало сосредоточенным, седые брови еще более насупились, и он медленно и торжественно благословил нас. Голубые же глаза его стали еще добрее, ласковее и засветились радостным светом.... Умирали больные всегда на его руках. Казалось, что момент наступления смерти был ему всегда точно известен. Даже ночью он приходил внезапно в свое отделение к умирающим за несколько минут до смерти. Каждому умершему он закрывал глаза, складывал на груди руки крестом и несколько минут стоял молча, не шевелясь. Очевидно, он молился. Меньше чем через год, мы, все его коллеги, поняли, что он был не только замечательный врач, но и великий молитвенник... Прибытие владыки Максима на Соловки произвело большие изменения в настроении заключенных из духовенства. В это время, в 4м отд. Соловецких лагерей (т.е. на самом о. Соловки), среди заключенных епископов и священников наблюдался такой же раскол, какой произошел "на волг " после известной Декларации митр. Сергия. Одна часть епископата и белого духовенства совершенно разорвали всякое общение с митр. Сергием, оставшись верными непоколебимой позиции... Другая же часть — стала "сергианами", принявшими так называемую "новую церковную политику " митр. Сергия, основавшего советскую Церковь и произведшего ново-обновленческий раскол. Если среди заключенных, попавших в Соловки до издания Декларации митр. Сергия, первое время большинство было "сергианами", то среди новых заключенных, прибывших после Декларации, наоборот, преобладали т. н. "иосифляне"... С прибытием новых заключенных число последних все более и более увеличивалось... Когда после жесточайших прещений, наложенных митр. Сергием на "непокорных", этих последних стали арестовывать и расстреливать, — тогда истинная и верная Христу Православная Русская Церковь стала уходить в катакомбы. Митр. Сергий и всг "сергиане" категорически отрицали существование катакомбной Церкви. Соловецкие "сергиане", конечно, тоже не верили в ее существование. И вдруг, — живое свидетельство: первый катакомбный епископ Максим Серпуховской прибыл в Соловки... Он еще раз подтвердил, чтобы я никогда не брал благословения у упорных "сергиан". "Советская и катакомбная Церкви — несовместимы", — значительно, твердо и убежденно сказал владыка Максим, и помолчав, тихо добавил: "Тайная, пустынная, катакомбная Церковь анафематствовала сергиан и иже с ними". Несмотря на чрезвычайные строгости режима Соловецкого лагеря, рискуя быть запытанными и расстрелянными, владыки Виктор, Иларион, Нектарий и Максим не только часто сослужили в тайных катакомбных богослужениях в лесах острова, но и совершили тайные хиротонии нескольких епископов. Совершалось это в строжайшей тайне даже от самых близких, чтобы в случае ареста и пыток они не могли выдать ГПУ воистину тайных епископов. Только накануне моего отъезда из Соловков — я узнал от своего близкого друга, одного целибатного священника, что он уже не священник, а тайный епископ” (“Епископ Максим Серпуховской (Жижиленко) в Соловецком концентрационном лагере”, “Православный путь”, 1951 г.). Не открытие ли какого-либо факта тайных хиротоний повлекло за собой повторный суд и через два года расстрел еп. Максима? Через некоторое время срок был продлен еще на пять лет, а сам владыка в декабре 1930 г. был арестован и вскоре доставлен в Бутырскую тюрьму, привлекаясь в качестве обвиняемого по делу “нелегальной черносотенно-клерикальной и церковно-монархической организации "Истинное Православие"”. Ни допросами, ни пытками следователям ОГПУ не удалось добиться от обвиняемых требуемых показаний и владыка вместе с еще тремя обвиняемыми иеромонахами был приговорен к “высшей мере наказания”. 4 июня 1931 г. в Москве был расстрелян новомученик епископ Серпуховской Максим (Жижиленко). Следует отметить, что владыка Максим является одним из самых известных архиереев, рукоположенных тайно. Произошло сие потому, что на запад по промыслу Божию попал лично знавший владыку по Соловецкому лагерю проф. И. М. Андреевский. Тем не менее личность владыки Максима и исповедническое служение при советской власти пребывало в тайне для православных христиан на страждущей родине. Сегодня верующие узнают о безчисленных подвигах прославленных Русской Православной Церковью Заграницей новых страстотерпцев Христовых, в сонме которых престолу Божьему предстоит и новомученик епископ Максим Серпуховской. Отрадно, что и в православной печати на родине появляются о них правдивые сведения. Например, в газете Житомирской епархии Украинской Православной Церкви (МП) “Православная Житомирщина” № 6 за 1999 г. в разделе “Выбравшие путь мученичества за чистоту Православия” помещена статья И. Александрова “Много скорбей у праведного”, посвященная подвигу владыки Максима. Возможно, подобные работы являются добрым началом правильного осмысления подвига мученичества, понесенного многочисленными страстотерпцами Христовыми, прервавшими молитвенно-каноническое общение с митр. Сергием (Страгородским) после обнародования декларации 1927 г. Нам же, православным христианам, следует усердно молить Господа, чтобы сии добрые посевы возросли через происшедшее недавно прославление на нашей родине сонма новомучеников и исповедников российских. Джорданвилл, США К. В. Глазков |
