Ксения Касьянова

О русском характере написано очень много: заметок, наблюдений, эссе и толстых работ; о нем писали с умилением и осуждением, с восторгом и презрением, снисходительно и зло.— писали по-разному и писали различные люди. Словосочетание «русский характер», «русская душа» ассоциируется в нашем сознании с чем-то загадочным, неуловимым, таинственным и грандиозным,— и до сих пор продолжает волновать наши чувства. Почему до сих пор эта проблема остается для нас актуальной? И хорошо это или плохо, что мы относимся к ней так эмоционально и горячо?

Я считаю, что в этом нет ничего ни удивительного, ни предосудительного. Национальный характер — это представление народа о самом себе, это безусловно важный элемент его народного самосознания, его совокупного этнического Я. И представление это имеет поистине судьбоносное значение для его истории. Ведь точно так же, как отдельная личность, народ, в процессе своего развития формируя представление о себе, формирует себя самого и в этом смысле — свое будущее.

«Любая социальная группа,— пишет крупный польский социолог Юзеф Халасиньский,— это вопрос представления... она зависит от коллективных представлений и без них ее невозможно даже вообразить»'. А что такое нация? Это большая социальная группа. Представления о характере какого-либо народа есть коллективные представления, относящиеся именно к этой группе. О ней следует сказать особо.

ГЛАВА 1

Нация как особый этап развития этнической общности

Учили нас в школе и в последующих учебных заведениях, что нация — это устойчивая общность людей, складывающаяся при условии единства языка, территории, экономики и некоторых психических черт, вырабатывающихся на основании общей культуры. Эти четыре «единства» (или пять, если считать с культурой) постоянно фигурируют в различных вариантах, как только речь заходит о нации. Из них, собственно, только одно, а именно — единство экономики, характерно для нации, все остальные — для предыдущих ступеней развития этноса также, а не только для нации.

Отсюда весьма просто определить: достигло данное этническое образование ступени нации или нет — достаточно констатировать наличие (или отсутствие) экономического единства. В теории все просто. Появляется экономическое единство, значит, одновременно с ним (или в результате него) появится и нация. А когда создадутся общие экономические условия, по всему миру одинаковые, то все народы сольются в радостное, гармоничное и счастливое целое, и не будет ни эллина, ни иудея, как в Царствии Небесном.

Главное, само как-то все это возникает в этой теоретической перспективе: экономическое единство «складывается» и нация «образуется», равно как и все предшествующие ей ступени: род, племя, народность. Но если бросить взгляд назад, в историю,— как много племен исчезло, не сформировавшись в народность, и народностей, не сформировавшись в нацию. Где хетты, готы, где весь и чудь белоглазая, мурома и резань? Попали в поле притяжения более сильных этнических образований, распались, рассеялись и ассимилировались с ними, оставив следы свои в их

ГЛАВА 1

культуре: какие-то особенности физического склада, отдельные слова, названия рек и гор, элементы орнаментов и обрядов.

Не «сложились» и не «образовались». Но что тому причиной: сила ли большого этноса или, наоборот, слабость малого?

Мне кажется, что мы ничего не поймем в сложной механике этих процессов, если будем говорить о них только в терминах «складывания» и «образования». Каждый этнос на протяжении своей истории переживает периоды спокойного развития и кризисные этапы, когда что-то в нем распадается, разрушается и возникает необходимость переформирования. Ослабевают системы кровно-родственных уз, перестают чувствовать себя «своими» люди, связанные отдаленными степенями родства, все больше чужих, пришлых людей поселяется вперемешку с родственниками,— и возникает необходимость выработать какие-то новые культурные скрепы, взамен прежних, родственных. Если они не будут выработаны и на месте бывшего племени не сформируется локально-территориальная общность (община, марка), то первая же волна нашествия иноплеменников сметет ослабевшее этническое образование и рассеет по лицу земли потомков племени, просуществовавшего, может быть, сотни или тысячи лет. И уже через два-три поколения потомки забудут язык, обычаи, песни племени, войдя в состав других образований.

А если община сформировалась, она продолжит непрерывную культурную традицию, взаимодействуя с другими общинами (или племенами,— теми кто окажется рядом) как целое, как живая клетка, способная к развитию в истории. Из общин как из кирпичиков «строятся» государства и империи, потом распадаются. А общины продолжают существовать в своем ритме и по своим законам. И даже в таких принципиально новых образованиях, как города, первоначально общинный принцип продолжает действовать: ремесленники образуют цехи, купцы — гильдии. И хотя кровно-родственные связи полностью теряют здесь свою силу и формируется уже профессионально-сословный принцип, территориальный еще очень силен, и в городах мы находим такие чисто территориальные общности, как «улицы» и «концы», выступающие при решении каких-то вопросов как целое, которое вырабатывает какие-то свои, общие для его членов точки зрения и пробуждает при этом в них волю и решимость проводить эти свои представления в жизнь. Вот этот процесс выработки представлений, объединяющих людей между собой и создающих основание для кристаллизации систем социальных отношений, процесс, который является ответом людей на исторические изменения, кол-

Нация как особый этап развития этнической общности

лизии и «обстоятельства», как-то совсем не учитывается в тех концепциях, что преподавали нам в школах. Концепциями этими предполагается, что таковой процесс есть что-то вторичное, обусловленное обстоятельствами и от них зависящее, а потому не заслуживающее специального упоминания в числе определяющих факторов создания (или гибели) нации. Но существуют другие концепции, в которых фактору этому отводится в формировании нации (именно нации, в отличие от других форм этнических общностей) первостепенное значение.

Основную мысль этих концепций, имеющих уже длительную историю и широкое распространение, хорошо сформулировал Ренан. Приведем здесь его определение, которое Хосе Ортега-и-Гассет назвал «формулой Ренана»: «Общая слава в прошлом и общая воля в настоящем; воспоминание о совершенных великих делах и готовность к дальнейшим — вот существенные условия для создания нации... Позади — наследие славы и раскаяние, впереди — общая программа действий... Жизнь нации — это ежедневный плебисцит»2.

Процесс формирований наций во многих странах идет и до сих пор. Люди осмысляют его, создают теории и планы, прилагают усилия для разрешения практических трудностей и противоречий, возникающих в этом процессе. И «формула Ренана» очень помогает им в этом деле: к ней апеллируют, ее развивают.

Леопольд Седар Сенгор в 60-х годах, будучи президентом правительства Сенегала, выдвинул следующую концепцию формирования нации. Существует определенное этническое образование, называемое «родина», это — общность людей, связанных единством языка, крови и традиций. И существуют нация. «Нация объединяет родины, выходя за их пределы». «Нация — это не родина, она не включает в себя естественные условия, она не есть проявление среды, она есть воля к созданию, чаще к преобразованию». И еще: «То, что формирует нацию,— это объединенная воля к совместной жизни. Как правило эта объединенная воля вырастает из истории соседства, и не обязательно из доброго соседства»3.

Когда социальное целое, расширяясь, выходит за пределы родственных и локальных соседских групп, связи по крови, по языку, по территории (по общности окружающей среды), личное знакомство и отношения перестают служить скрепляющими узами, и на первый план выдвигаются идеи и планы, которые должны основываться на каких-то общих представлениях о прошлом и будущем.

ГЛАВА 1

Некоторые максималисты утверждают (в их числе уже упомянутый нами Хосе Ортега-и-Гассет)4, что даже представления о прошлом не играют никакой роли в жизни нации, единственное, что в ней важно — это планы на будущее, представление о том направлении, в котором должна развиваться данная социальная общность: только это может мотивировать членов ее к действиям, побуждать их прикладывать усилия и идти даже на какие-то жертвы. То, что прошло, следует как можно скорее забыть, так как память о прошлом бесполезна и в каком-то смысле обременительна.

Все это как будто и убедительно. Казалось бы, какую конструктивную роль могут играть воспоминания? Однако, тот же Ортега-и-Гассет утверждает, «что всякая власть основана на господствующем мнении, т. е. на духе, стало быть, в конце концов, власть есть не что иное, как проявление духовной силы» и «утверждение: в такую-то эпоху правит такой-то человек, такой-то народ, такая-то однородная группа народов — равносильно утверждению: в такую-то эпоху господствует в мире такая-то система мнений,— идей, вкусов, стремлений, целей». А без этой «власти духа» «человеческое общество обращается в хаос»5.

Ортега-и-Гассет делает здесь упор на том, что несколько ранее бесстрашно и обнаженно сформулировал Эмиль Дюркгейм в своем труде «Элементарные формы религиозной жизни»: «Общество основывается... прежде всего на идее, которую оно само о себе создает»6.

Общество основывается на системе мнений или на сложном представлении о себе самом,— и без этого оно есть хаос. Но «система» или сложное представление,— это прежде всего некоторая целостность, а не случайный набор элементов, а следовательно, не любой элемент (идея, цель, стремление) может в эту модель войти; некоторые будут систематически отвергаться, и в этом заключается «плебисцит». Однако здесь как раз и начинается, по нашему мнению, главная проблема: почему одни элементы принимаются и инкорпорируются в существующую систему,— укрепляя, конкретизируя и одновременно трансформируя ее в определенном направлении,— а другие не получают признания? Где критерий выбора?

Поскольку на момент выбора критерии должны существовать как общепризнанные, путь в будущее начинается не с момента самого выбора целей, а гораздо ранее, с того времени, когда сформировались критерии выбора. Другими словами, социальное целеполагание укоренено в культуре общества, в его прошлом.

Нация как особый этап развития этнической общности

К чему обычно апеллируют при постановке каких-то общенародных задач? К представлениям народа о самом себе: что он, народ, может, чего хочет. А это последнее представление обязательно включает в себя понятия не только о том, как должно данному народу жить (в смысле создания себе определенных условий быта и деятельности), но и о том, чему он должен служить, т. е. к чему он призван в общеисторическом, мировом процессе, представления о котором также входят в культуру любого, даже самого малого по размерам, этноса. В свою очередь, представление о своем месте в мире и в истории предполагает какое-то осознание своих особенностей по сравнению с другими этносами, особенностей вполне конкретных, часто проявляющихся на уровне даже отдельного человека — представителя данного этноса.

Вот здесь и выявляется значение этнического характера для целеполагания и развития этноса, а если мы признаем, что в нации момент волевого усилия к «созданию и преобразованию» играет особую, формирующую роль, то рефлексия своего этнического прошлого, выработанных данным народом идеалов,— все это должно иметь особое значение для этноса, стремящегося преобразоваться в нацию.

Нет поэтому ничего удивительного, что в переломный период, предшествующий консолидации однотипных сельских общин, функционирующих на базе одной и той же культуры, в национальное целое, необычайно возрастает интерес к прошлому, к собственной культуре, к представлениям о себе самих. Это очень важный момент в трансформации самосознания этноса, а одновременно и в определенной трансформации также и форм культуры данного народа, что должно подготовить или обеспечить создание конкретных социальных структур, соответствующих этапу развития данного этноса в нацию.

Попробуем более конкретно описать сам этап этого преобразования в нацию, как представляют его себе современная социология и социальная антропология.