ТОЛКОВАНИЕ НАШЕГО СВЯТОГО ОТЦА
ИОАННА ЗЛАТОУСТА,
АРХИЕПИСКОПА КОНСТАНТИНОПОЛЯ,
НА СВЯТОГО МАТФЕЯ ЕВАНГЕЛИСТА.

Беседы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28.

БЕСЕДА 16

Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков (Мф.5,17).

1. Но кто и думал об этом? Или кто обвинял Его в этом и вызвал на такой ответ? Сказанные Им слова совсем не возбуждали такой мысли, Его заповеди – быть кроткими, тихими, милосердными, чистыми сердцем и бороться за правду – ничего подобного не показывали, но даже совершенно противное. Итак, для чего же Он сказал это? Без сомнения, не без причины, не без цели. Так как Он намеревался дать заповеди выше древних (как видно из Его слов: "вы слышали, что сказано древним: не убивай; а Я говорю вам: не гневайтесь") и проложить путь некоему божественному и небесному образу жизни, то, чтобы новость учения не смутила сердец слушателей и не заставила их сомневаться в Его наставлениях, Он и предупреждает их словами: "не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков". Иудеи, хотя и не исполняли закона, имели однако же к нему великое уважение и хотя каждодневно нарушали его своими делами, тем не менее желали, чтобы Писание оставалось неприкосновенным, и чтобы никто ничего не прибавлял к нему. Впрочем, они строго держались и некоторых прибавлений, сделанных их начальниками, хотя последние клонились не к лучшему, а к худшему. Так, например, этими прибавлениями нарушалось должное почтение к родителям; да и многие другие обязанности подрывались этими неуместными дополнениями. Итак, поскольку Христос происходил не из священнического колена, а то, что Он вознамерился ввести, было прибавлением, – которое, впрочем, не уменьшало добродетели, но возвышало ее, – то Он предвидел, что и то, и другое могло бы смутить их, и потому прежде, чем начертать Свои чудные законы, опровергает те сомнения, которые могли скрываться в их уме. В чем могли заключаться их сомнения и возражения? Они думали, что Христос говорит это для уничтожения древних постановлений закона. Это-то подозрение Он и удаляет. Так Он делает не только здесь, но и в других случаях. Так, когда Иудеи почитали Его противником Богу за нарушение субботы, то, чтобы опровергнуть такое их мнение и защитить Себя, в одном случае Он определяет слова, приличные Ему как Сыну Божьему, говоря: "Мой Отец доныне делает, и Я делаю" (Ин.5,17), а в другом – исполненные смирения, как, например, когда показывает, что для спасения овцы, погибшей в субботу, может быть нарушение закона, также, когда замечает, что и обрезание совершается в субботу (Мф.12,11-12). Для того Он часто и говорит так смиренно, чтобы истребить их мнение, будто Он поступает противно Богу. Для того-то, когда и Лазаря воззвал из гроба, обратился с молитвой к Богу, несмотря на то, что прежде единым словом воскрешал многих мертвых (Ин.11,41). А чтобы отсюда не заключили, что Он менее Своего Отца, – предупреждая такое мнение, присовокупляет: "сказал это для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня" (Ин.11,42). Таким образом, Он не все (чудеса) производит как полновластный Владыка, для того, чтобы исправить ошибочное о Нем мнение Иудеев, но и не перед каждым обращается с молитвой к Богу, чтобы впоследствии времени не подать случая к превратному мнению, будто Он был слаб и бессилен; но в иных случаях поступает так, а в других – иначе, и делает так не без разбора, но с свойственной Ему мудростью. Важнейшие чудеса Он совершает как полномочный Владыка, а в менее важных возводит очи к небу. Так, когда Он отпускал грехи, открывал тайны, отверзал рай, изгонял бесов, очищал прокаженных, попирал смерть, воскрешал многих мертвых, – все это Он совершал одним велением, а умножая хлебы, что было менее важно, обращается к небу. Очевидно, что Он делает это не по слабости. В самом деле, если Он мог полновластно совершить большее, то какую имел надобность в молитве для совершения меньшего? Без сомнения, Он делал это, как я и прежде сказал, для обуздания бесстыдства иудеев. То же самое должен ты думать и в тех случаях, когда слышишь, что Он говорит со смирением. Много имел Он причин так говорить и действовать, как-то: чтобы не подумали, что Он действует не по воле Божьей, чтобы подавать наставления и врачевание всем, чтобы научать смирению, чтобы показать, что Он облечен плотью, и что Иудеи не могут принять всего вдруг, также, чтобы научить их не много о себе думать. По этим-то причинам часто и говорил сам о Себе со смирением, предоставляя говорить о Нем великое другим.

2. Так сам Он, беседуя с Иудеями, говорил: "прежде чем был Авраам, Я Сущий" (Ин.8,58); а Его ученик сказал об этом так: "в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (Ин.1,1). Опять, сам Он нигде прямо не говорит, что Он сотворил небо и землю, и море, и все видимое и невидимое; а Его ученик смело и не обинуясь не один или два раза, но многократно говорит об этом: "все через Него начало быть и без Него ничто не начало быть"; также: "в мире был, и мир через Него начал быть" (Ин.1,3 и 10. Да и чему удивляться, если другие о Нем сказали более, чем Он сам, когда Он, многое не выражая ясно словами, показывал делами? Что Он сотворил человека, то ясно доказал исцелением слепого; между тем, говоря о сотворении человека в начале, не сказал: Я сотворил, но – "сотворивший их сотворил мужчину и женщину" (Мф.19,4). Равным образом, что Он создал мир и все находящееся в нем, то доказал уловом рыбы, претворением воды в вино, умножением хлебов, укрощением бури на море, лучезарным светом, которым Он воссиял на кресте, и многими другими чудесами; хотя на словах никогда ясно не выражал этого, но Его ученики: Иоанн, Павел и Петр говорят о том весьма часто. Если и эти ученики, которые и днем и ночью слышали Его беседы, видели чудотворения, которым Он многое разрешал наедине, даровал силу даже воскрешать мертвых, и которых, наконец, соделал столь совершенными, что они для Него оставили все, – если и они, восшедши на такую степень добродетели и любомудрия, не могли еще сносить всего, прежде чем приняли дары Святого Духа; то каким образом иудейский народ, который не имел ни такого познания, ни такой добродетели, и только иногда был свидетелем того, что делал или говорил Христос, уверился бы, что Он поступает согласно с волей Бога всяческих, если бы сам Иисус не оказывал во всем Своего снисхождения? Вот почему, и нарушая, например, субботу, Он не вдруг ввел такое законоположение, но наперед представил многие и различные причины. Если же, намереваясь отменить и одну заповедь, Он употребляет такую осторожность в словах, чтобы не устрашить слушающих, то, когда присоединял к целому прежнему закону целый новый, тем более имел нужду предуготовлять Своих слушателей и применяться к их состоянию, чтобы не возмутить их.

По той же причине Он и о Своем божестве не везде ясно говорит. В самом деле, если прибавление к закону так возмущало их, то не гораздо ли более возмутило бы их то, когда бы Он объявил Себя Богом? Поэтому Он и говорит много такого, что ниже Его божественного достоинства. Так точно и здесь, намереваясь восполнить закон, приступает к этому с великой осторожностью. Не довольствуясь тем, что сказал уже раз: Я не разоряю закона, Он повторяет то же и в другой раз, и притом еще с большей выразительностью. Сказав: "не думайте, что Я пришел нарушить", присовокупляет: "не нарушить пришел Я, но исполнить". Этими словами обуздывается не только бесстыдство Иудеев, но и заграждаются уста еретиков, утверждающих, что древний закон произошел от дьявола. В самом деле, если Христос пришел разрушить власть дьявола, то как же Он не только не разрушает ее, но еще и исполняет? Он не только не сказал: не разоряю, – хотя и того было бы довольно, – но еще прибавил: исполняю, а это показывает, что Он не только не противился закону, но еще и одобрял его. Но каким образом, спросишь ты, Он не нарушил закона? И как исполнил закон или пророков? Пророков – тем, что подтвердил Своими делами все, что они говорили о Нем, почему и евангелист постоянно говорит: "да сбудется реченное пророком", например, когда Он родился, когда отроки воспели Ему чудную песнь, когда воссел на молодого осла. Да и во многих других случаях Он исполнял пророчества, которые все остались бы без исполнения, если бы Он не пришел в мир. А закон исполнил не в одном отношении, но в трояком. Во-первых, Он ни в чем не преступил его. Чтобы увериться, что Он исполнил весь закон, послушай, что Он говорит Иоанну: "надлежит нам исполнить праведность" (Мф.3,15). Равным образом и Иудеям Он говорил: "может ли кто из вас уличить Меня в грехе?" (Ин.8,46); также Своим ученикам: "идет князь этого мира и во Мне не находит ничего" (Ин.14,30). Издревле и пророк предсказал о Нем, что Он "не сделал греха" (Ис.53,9). Итак, вот первый способ, которым Он исполнил закон. Во-вторых, Он исполнил закон за нас. Поистине, достойно удивления, что Он не только сам исполнил закон, но и нам даровал его исполнение, как то изъясняет Павел, говоря, что "конец закона – Христос, в праведность всякому верующему (Рим.10,4), и что Он "осудил грех во плоти, чтобы оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти" (Рим.8,3-4), и в другом месте: "уничтожаем ли мы закон верой? Никак; но закон утверждаем" (Рим.3,31). Так как цель закона состояла в том, чтобы сделать человека праведным, чего однако же он не мог сделать, то этому назначению закона удовлетворил сам Господь, нисшед на землю и установив образ оправдания через веру. И чего закон не мог сделать посредством букв, то сам Христос совершил через веру, – почему и говорит: "Я пришел не нарушить закон".

3. Если же кто тщательно будет исследовать, то найдет еще и третий образ исполнения закона. В чем же состоял он? В учреждении того закона, который Христос имел дать. В самом деле, Его учение не уничтожало прежнего закона, но возвышало и восполняло его. Так, например, заповедь: "не убивай" не уничтожается заповедью: "не гневайся"; напротив, последняя служит дополнением и утверждением первой. То же самое можно сказать и о всех прочих. Бросая первые семена Своего нового учения, Христос не навлек на себя никакого подозрения; но теперь, когда Он начал сравнивать ветхий закон с новым, тем более мог быть подозреваем в противоречии первому, почему предварительно и сказал: "Я пришел не нарушить закон, но исполнить". Действительно, заповеди, предлагаемые теперь, уже основывались на прежде сказанном. Так, например, слова: "блаженны нищие духом" означают то же, что и повеление не гневаться; "блаженны чистые сердцем" – то же, что и запрещение взирать на женщину с вожделением; заповедь не собирать себе сокровищ на земле соответствует словам "блаженны милостивые". Плакать, претерпевать гонения и поношения значит то же самое, что и входить узкими воротами; голодать и жаждать правды означает не что иное, как требование, выраженное в словах: "как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Мф.7,12). Когда Христос ублажает миротворца, то высказывает почти то же самое, что выражено в повелении оставить дар и поспешить помириться с оскорбленным братом и согласиться с соперником. Различие лишь в том, что там Христос исполняющим заповеди обещает награды, а здесь преступающим их угрожает наказанием. Там говорит, что кроткие наследуют землю; а здесь – что тот, кто назовет своего брата безумным, будет повинен геенне огненной. Там говорит, что чистые сердцем узрят Бога; а здесь – что воззревший на женщину нечистым глазом является уже настоящим прелюбодеем. Там миротворцев называет сынами Божиими; а здесь – немиролюбивых устрашает словами: "да не предаст тебя соперник судье". Там плачущих и претерпевающих гонения называет блаженными; а здесь, подтверждая то же самое, угрожает гибелью тем, кто не идет этим путем, – так как, говорит, идущие широким путем погибают. Также и слова: "не можете одновременно служить и Богу и богатству" (Мф.6,24), сходны с изречением "блаженны милостивые и жаждущие правды". Но здесь, как я и выше заметил, Господь намеревается прежде сказанное изложить яснее, и не только яснее, но еще с дополнениями. Так, например, Он не только повелевает быть милостивым, но еще отдавать с себя и рубаху; не только быть кротким, но хотящему ударить в щеку подставить и другую. Потому-то, чтобы предотвратить мнимое противоречие, Он и говорит, что пришел не разрушить закон, и повторяет это, как и прежде я сказал, не однажды, но два раза, сказавши: "не думайте, что Я пришел нарушить", присовокупляет: "не нарушить пришел Я, но исполнить". Далее говорит: "ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все" (Мф.5,18). Эти слова имеют такой смысл: невозможно, чтобы закон остался без исполнения, но и малейшая черта его должна быть выполнена, что и доказал Господь Своим примером, во всей точности исполнивши закон. Здесь также Он дает нам разуметь, что и весь мир должен принять иной вид. Не без причины Он сказал так, но с той целью, чтобы возвысить дух слушателя и показать, что Он праведно поступает, учреждая новые правила жизни; если вся тварь должна принять новый вид, то и род человеческий должен быть призван к другому отечеству – к высшему образу жизни. "Итак, кто нарушит одну из этих малейших заповедей и научит так людей, тот малейшим назовется в Царстве Небесном" (Мф.5,19). Устранив от Себя всякое подозрение и заградив уста тех, кто вздумал бы противоречить, Господь начинает уже возбуждать страх и предлагать сильные угрозы для ограждения вводимого Им закона. А что Его приведенные слова относятся не к древним заповедям, но к тем, которые Он сам намеревался дать, это видно из дальнейшего. "Ибо говорю вам, – учит Он, – если ваша праведность не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное" (Мф.5,20). Если бы Его угрозы относились к нарушителям ветхого закона, то для чего бы говорить Ему: "если не превзойдет"? Те, кто делал то же, что и фарисеи, без сомнения, не могли перед ними иметь никакого преимущества в праведной жизни. В чем же состояло это преимущество? В том, чтобы не гневаться, не смотреть на женщину любострастным глазом.

4. Почему же Он называет эти новые заповеди малыми, когда они так важны и высоки? Потому, что Он сам хотел дать этот закон. Как Он смирил Себя самого и во многих местах говорит о Себе скромно, – так говорит и о Своем законе, научая этим и нас всегда быть скромными. Притом же, так как Его могли подозревать в нововведении, то Он до времени и употребляет смиренный образ выражения. А когда ты слышишь слова "меньший в Царстве Небесном", то разумей не иное что, как геенну или мучение. Царством Он называет не только наслаждение будущими благами, но и время Воскресения и страшное второе пришествие. В самом деле, возможно ли, чтобы тот, кто назовет своего брата глупым и нарушит одну заповедь, был ввержен в геенну, а кто нарушит весь закон и других доведет до того же, будет находиться в царстве? Не это, следовательно, разумеется здесь, но то, что нарушитель закона в то время будет меньшим, то есть отверженным, последним; а последний, без сомнения, ввержен будет тогда в геенну. Будучи Богом, Христос предвидел беспечность многих, предвидел, что некоторые примут Его слова за преувеличение и будут умствовать о законе так: "неужели тот будет наказан, кто назовет своего брата глупым? Неужели тот прелюбодей, кто только посмотрит на женщину?". Предотвращая такое небрежение к закону, Он и произносит страшную угрозу против тех и других, то есть и против нарушителей закона, и против тех, которые других доводят до этого. Зная такие угрозы, потщимся и сами не нарушать закона, и не будем ослаблять ревности других, желающих блюсти его. "А кто сотворит и научит, тот великим назовется" (Мф.5,19). Мы должны быть полезны не только для самих себя, но и для других; не одинаковую награду получает тот, кто только сам добродетелен, и тот, кто ведет с собой к тому же и другого. Как учение, не оправдываемое делами, осуждает учащего ["как же ты, уча других, говорит апостол, не учишь себя самого?" (Рим.2,21)], так и добрые дела, если мы не будем в то же время руководить и других, получают меньшую награду. Итак, в том и другом надобно быть совершенным; исправив прежде самого себя, должно приложить старание и о других. Потому-то и сам Христос поставил прежде дела, а потом учение, показывая, что только таким образом можно учить с успехом; в противоположном же случае скажут: "врач, исцели самого себя" (Лк.4,23). В самом деле, если кто, будучи не в состоянии научить себя самого, вздумает исправлять других, тот сделается для многих предметом посмеяния; вернее же – он совсем не в состоянии будет учить, так как его дела будут противоречить его учению. А если он будет совершен в том и другом, то "великим назовется в Царстве Небесном. Ибо, говорю вам, если ваша праведность не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное" (Мф.5,20). Здесь под словом "праведность" разумеет Он вообще добродетель, как и в повествовании об Иове сказано: "и был человек этот непорочен, праведен" (Иов.1,1). В таком же смысле и апостол Павел праведником называет того, для которого, по словам его, и закон не положен: "закон положен не для праведника" (1 Тим.1,9). Да и во многих других местах можно видеть, что это слово употребляется для означения вообще добродетели. Из слов Христа ты можешь, между прочим, видеть, как приумножилась благодать, если Христос желает, чтобы Его ученики, едва вступившие на путь правды, были лучше учителей ветхозаветных. Говоря о книжниках и фарисеях, Он не разумеет преступающих закон, но исполняющих его. Если бы это были люди, не исполняющие закона, то Он не сказал бы об их праведности, и праведность, которой нет, не стал бы сравнивать с существующей праведностью. Заметь еще здесь и то, как Он подтверждает существование древней праведности, сравнивая ее с новой; а это показывает, что та и другая – сродни между собой, так как больше ли праведность, меньше ли праведность, но все-таки праведность. Итак, Христос не хулит древней праведности, а хочет возвысить ее. В самом деле, если бы она была худа, то Он не стал бы требовать высшей, не стал бы усовершать ее, но просто отверг бы. Но, скажешь ты, если она в самом деле такова, отчего же ныне не вводит в Царство? Она не вводит тех, которые живут после пришествия Христа, так как они, получив большую силу, должны оказать и более старания; питомцев же своих вводит всех. "Многие придут с востока и запада, – говорит Господь, – и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном" (Мф.8,11). Так известно, что Лазарь, удостоившийся великих наград, находится в недрах Авраама. И вообще все, особенно просиявшие в Ветхом Завете, просияли этой праведностью. И сам Христос, пришедши в мир, не исполнил бы этой праведности всецело, если бы она была худа и не сродна с новой. Если бы Он делал это только для того, чтобы привлечь Иудеев, а не для того, чтобы показать ее сродство и согласие с новой, то почему не исполнил Он законов и обычаев эллинских, чтобы привлечь к Себе Эллинов?

5. Все это показывает, что ветхозаветная праведность не потому не вводит в царство, что она худа, но потому, что настало время заповедей высших. Если она и несовершеннее новой, то и отсюда не следует, чтобы она была худа; иначе на том же основании можно было бы сказать то же самое и о новой праведности. Ведь и ее знание – в сравнении с будущим – есть знание отчасти, несовершенное, и когда наступит совершенное, упразднится: "когда же настанет совершенное, – говорит Писание, – тогда то, что отчасти, прекратится" (1 Кор.13,10). Это-то и случилось с древней праведностью по введении новой. Однако, из-за этого мы не будем охуждать настоящей праведности. Хотя она и уступит место новой, когда мы достигнем Царства, – так как тогда, по Писанию, "то, что отчасти, прекратится", – но все же мы называем ее великою. Итак, когда Господь обещает нам и высшие награды, и большую силу от (Святого) Духа, то по справедливости требует и большего старания. Здесь обещается уже не земля, текущая молоком и медом, не маститая старость, не многочадие, не хлеб и вино, не стада овец и волов; но – небо и блага небесные, усыновление и братство с Единородным, соучастие в наследии, в славе и царствовании, и другие бесчисленные награды. А что мы удостоились и большей помощи, это видно из следующих слов апостола Павла: "итак, нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе живут не по плоти, но по Духу, потому что закон Духа жизни освободил меня от закона греха и смерти" (Рим.8,1-2). Таким образом, произнесши угрозы против преступающих закон и обещав великие награды исполняющим его, показав затем, что по праву требует от нас более прежнего, Христос начинает, наконец, предлагать новый закон, – притом не просто, но сравнивая его с постановлениями древнего закона. Таким сравнением Он хотел показать, во-первых, что Его законоположение не противоречит прежнему, но весьма согласно с ним; во-вторых, что Он справедливо и весьма благовременно к древнему закону присоединяет новый. Чтобы это было для нас очевиднее, выслушаем самые слова Законодателя. Что же Он говорит? "Вы слышали, что было сказано древним: не убивай" (Мф.5,21). Хотя Он сам дал эту заповедь, но пока говорит об этом безлично. В самом деле, если бы Он сказал: вы слышали, что Я говорил древним, – то слушатели не приняли бы таких слов и оскорбились бы ими. Если бы сказал также: вы слышали, что сказано людям в древности от Моего Отца, а потом присовокупил бы: "а Я говорю вам", то Его слова показались бы им великой самонадеянностью. Поэтому Он просто говорит: "сказано было", имея Своей целью показать только то, что Он в надлежащее время говорит об этом. Из слов: "сказано было древним" видно, что уже много времени протекло с тех пор, как Иудеи получили эту заповедь. А это Он делает для того, чтобы пристыдить слушателя, отказывающегося от исполнения высших заповедей; подобно, как бы учитель говорил ленивому ребенку: и ты не знаешь, сколько потерял времени учась складам? То же давал разуметь и Христос, когда упоминал о древних. Желая призвать слушателей уже к высшему учению, Он как бы так говорит: уже довольно времени вы занимались этим; пора, наконец, перейти и к высшему! Достойно замечания и то, что Господь не смешивает порядка заповедей, но начинает с первой, которой начинается и закон; и это показывает согласие Его учения с законом. А я говорю вам, что всякий гневающийся на своего брата напрасно, подлежит суду (Мф.5,22). Видишь ли совершенную власть? Видишь ли образ действия, приличествующий Законодателю? Кто так говорил когда-нибудь из пророков? Кто из патриархов? Никто. "Так говорит Господь", говорили они. Но не так говорит Сын. Те возвещали слова Владыки, а Он слова Своего Отца; слова же Отца – вместе слова и Сына: "все Мое Твое, и Твое – Мое" (Ин.17,10), говорит Христос. Те давали закон подобным себе рабам, а Он – Своим рабам. Теперь спросим тех, которые отвергают закон: заповедь "не гневайся" противоречит ли заповеди "не убей"? Или, напротив, она есть усовершенствование и подтверждение последней? Очевидно, что первая служит дополнением второй, а потому и важнее ее. Кто не предается гневу, тот, без сомнения, не решится на убийство; кто обуздывает свой гнев, тот, конечно, не даст воли своим рукам. Корень убийства есть гнев. Поэтому, кто исторгает корень, тот, без сомнения, будет отсекать и ветви, или – лучше – он не даст им и возникнуть.

6. Итак, не для нарушения древнего закона, но для его большего сохранения Христос дал новый закон. В самом деле, с какой целью древний закон предписывал эту заповедь? Не с той ли, чтобы никто не убивал своего ближнего? Итак, восстававшему против закона надлежало бы позволить убийство, потому что заповеди "не убей" противоположно позволение убивать. Когда же Христос запрещает даже и гневаться, то тем более утверждает то, чего требовал закон, потому что не так удобно воздержаться от убийства человеку, имеющему в мыслях только то, чтобы не убивать, как тому, кто истребил и самый гнев. Этот последний гораздо более удален от такого поступка. Но чтобы и другим образом опровергнуть наших противников, рассмотрим все их возражения. Что же они говорят? Они говорят, что Бог, сотворивший мир, повелевающий солнцу сиять на злых и добрых, посылающий дождь на праведных и неправедных, есть какое-то злое существо. А умереннейшие из них, хотя этого не утверждают, но, называя Бога правосудным, не признают Его благим. Дают Христу другого какого-то отца, которого и нет, и который ничего не сотворил. Бог, которого они называют не благим, пребывает в своей области и сохраняет принадлежащее ему; а благой Бог входит в чужую область и без всякого основания хочет соделаться спасителем того, чему не был творцом. Видишь ли, как чада дьявола говорят по научению своего отца, признавая творение чуждым Богу, вопреки словам Иоанна: "Он пришел к своим" и "мир через Него начал быть" (Ин.1,10-11). Далее, рассматривая древний закон, который повелевает исторгать глаз за глаз и зуб за зуб, тотчас возражают: как может быть благим Тот, Который говорит это? Что же мы ответим им? То, что это, напротив, есть величайший закон человеколюбия Божьего. Не для того Он постановил такой закон, чтобы мы исторгали глаза друг у друга, но чтобы не причиняли зла другим, опасаясь потерпеть то же самое и от них. Подобно тому, как, угрожая погибелью ниневитянам, Он не хотел их погубить (ведь если бы Он хотел этого, то Ему надлежало бы умолчать), но хотел только, внушив страх, сделать их лучшими, чтобы оставить Свой гнев, – так точно и тем, которые так дерзки, что готовы выколоть у других глаза, определил наказание с той целью, чтобы по крайней мере страх препятствовал им отнимать зрение у ближних, если они по доброй воле не захотят удержаться от этой жестокости. Если бы это была жестокость, то жестокостью было бы и то, что запрещается убийство, возбраняется прелюбодеяние. Но так говорить могут только сумасшедшие, дошедшие до последней степени безумия. А я столько страшусь называть эти постановления жестокими, что противное им почел бы делом беззаконным, судя по здравому человеческому смыслу. Ты говоришь, что Бог жесток потому, что повелел исторгать глаз за глаз; а я скажу, что когда бы Он не дал такого повеления, тогда бы справедливее многие могли почесть Его таким, каким ты Его называешь. Положим, что всякий закон утратил свое значение и никто не страшится определенного им наказания, – что всем злодеям, и прелюбодеям, и убийцам, и ворам, и клятвопреступникам, и отцеубийцам – предоставлена свобода жить без всякого страха по своим склонностям: не извратится ли тогда все, не наполнятся ли бесчисленными злодеяниями и убийствами города, торжища, дома, земля, море и вся вселенная? Это всякому очевидно. Если и при существовании законов, при страхе и угрозах, злые намерения едва удерживаются, то, когда бы отнята была и эта преграда, что тогда препятствовало бы людям решаться на зло? Какие бедствия не вторглись бы тогда в человеческую жизнь? Не то только жестокость, когда злым позволяют делать, что хотят, но и то, когда человека, не учинившего никакой несправедливости и страдающего невинно, оставляют без всякой защиты. Скажи мне, если бы кто-нибудь, собрав отовсюду злых людей и вооруживши их мечами, приказал им ходить по городу и убивать всех встречных, – могло ли бы что-нибудь быть бесчеловечнее этого? Напротив, если бы кто-нибудь другой связал этих вооруженных людей и силой заключил их в темницу, а тех, которым угрожала смерть, исхитил бы из рук беззаконников, – может ли быть что-нибудь человеколюбивее этого? Теперь примени эти примеры и к закону. Повелевающий исторгать глаз за глаз налагает этот страх, как некие крепкие узы, на души порочных, и уподобляется человеку, связавшему вооруженных злодеев; а кто не определил бы никакого наказания преступникам, тот вооружил бы их бесстрашием и был бы подобен человеку, который роздал злодеям мечи и разослал их по всему городу.

7. Видишь ли, что заповеди Божьи не только не жестоки, но еще исполнены и великого человеколюбия? Если же ты за это называешь Законодателя жестоким и тяжким, то скажи мне, что труднее и тягостнее – не убивать, или даже не гневаться? Кто более строг, тот ли, кто определяет наказание за человекоубийство, или тот, кто налагает его даже и за гнев? Тот ли, кто карает прелюбодея по совершении греха, или тот, кто за самое вожделение подвергает наказанию, и наказанию вечному? Видите, как мы дошли до заключения, совершенно противного лжеумствованиям еретиков! Бог древнего закона, называемый ими жестоким, оказывается кротким и милостивым; Бог же нового закона, признаваемый ими за благого, представляется, по их безумию, строгим и жестоким. Но мы исповедуем единого Законодателя в Ветхом и Новом Завете, Который все устроил, как нужно было, и по различию самых времен постановил и два различные закона. Ни ветхозаветные заповеди не были жестоки, ни новозаветные не обременительны и не тягостны; но и те и другие показывают удивительную попечительность и любовь. А что и ветхий закон дал сам Бог, послушай, как говорит об этом пророк, или лучше сказать – что говорит сам Он в лице пророка: "заключу с вами новый завет, не такой завет, какой Я заключил с вашими отцами" (Иер.31,31-32). Если же кто, зараженный нечестием манихейским, не принимает этих слов, тот пусть послушает Павла, который говорит то же самое: "Авраам имел двух сыновей, одного от рабыни, а другого от свободной. Это два завета" (Гал.4,22). Как там различные две жены, но муж их один, так и здесь – два завета, но Законодатель один. А чтобы ты знал, что в том и другом открывается одно и то же человеколюбие, для этого там Он сказал "глаз за глаз", а здесь: "кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему и левую" (Мф.5,39). Как там Он отклоняет человека от обиды страхом наказания, так равно и здесь. Каким же это образом, скажешь ты, когда Он повелевает обратить и другую щеку? Ну так что ж из этого? Давая такую заповедь Он не освобождает от страха, а повелевает только дать ему свободу вполне удовлетворить свой гнев. Господь не говорит, что оскорбляющий останется без наказания, но только не велит тебе самому его наказывать, и таким образом, как на того, кто ударил, наводит больший страх, если он пребудет во гневе, так утешает и того, кто получил удар. Но все это я говорил, рассуждая, так сказать, мимоходом обо всех вообще заповедях. Теперь надобно обратиться к нашему предмету и изъяснить все вышесказанное по порядку. "Гневающийся на своего брата напрасно подлежит суду", – говорит Христос. Этими словами Он не устраняет гнев совершенно: во-первых, потому, что человек не может быть свободен от страстей – он может сдерживать их, но совершенно не иметь их не властен; во-вторых, потому, что страсть гнева может быть и полезна, если только мы умеем пользоваться ей в надлежащее время. Посмотри, например, сколько добра произвел гнев Павла против коринфян. Он избавил их от великого вреда. Равным образом, посредством гнева же обратил он и отпавший народ галатийский, и многих других. Когда же бывает приличное время для гнева? Тогда, когда мы не за себя самих отмщаем, но обуздываем дерзких и обращаем на прямой путь беспечных. А когда гнев неуместен? Тогда, когда гневаемся, чтобы отомстить за самих себя, что запрещает и апостол Павел, говоря: "не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божьему" (Рим.12,19); когда ссоримся из-за денег, чего тоже апостол не позволяет, говоря: "не лучше ли вам оставаться обиженными? не лучше ли вам терпеть лишения?" (1 Кор.6,7). Как этот последний гнев излишен, так первый нужен и полезен. Но многие поступают наоборот. Они приходят в ярость, когда обижают их самих, но остаются холодны и малодушествуют, когда видят, как подвергается обиде другой. То и другое противно законам евангельским. Итак, не гнев собственно есть нарушение закона, но гнев неблаговременный, почему и пророк сказал: "гневаясь, не согрешайте" (Пс.4,5). "Кто же скажет своему брату "рака", подлежит синедриону". Синедрионом здесь Господь называет судилище еврейское. Он упоминает о нем теперь для того, чтобы не подумали, что Он во всем вводит новое и небывалое. Слово "рака" не составляет большой обиды; оно выражает только некоторое презрение и неуважение со стороны того, кто его произносит. Подобно тому как мы, приказывая что-нибудь слугам и другим низкого состояния людям, говорим: пойди ты туда, скажи ты тому-то; так точно и говорящие сирским языком употребляют слово "рака" вместо слова "ты". Но человеколюбивый Бог, чтобы предотвратить большие обиды, хочет прекратить и самые малые, повелевая нам во взаимном обращении соблюдать приличие и надлежащее друг ко другу уважение. "А кто скажет своему "безумный", повинен будет геенне огненной". Для многих эта заповедь кажется тяжкой и неудобоисполнимой, потому что кажется невозможным, чтобы мы за одно простое слово подверглись столь великому наказанию; и некоторые полагают, что это сказано скорее гиперболически. Но я страшусь, как бы нам за то, что будем обольщать себя такими словами здесь, не потерпеть жесточайшего наказания на самом деле там.

8. Почему, в самом деле, скажи мне, эта заповедь кажется тебе тяжкою? Разве ты не знаешь, что большая часть грехов и наказаний происходит от слов? Чрез слова происходят хулы, через слова – отречение от Бога, ругательства, обиды, клятвопреступления, лжесвидетельства и убийства. Итак, не смотри на то, что тут одно слово, но разбери, не влечет ли оно за собой великой опасности. Или не знаешь, что во время ссоры, когда возгорается гнев и душа воспламеняется, и самая ничтожная мелочь представляется чем-то великим, и не очень обидное слово кажется нетерпимым? Такие мелочи весьма часто порождают убийства и разрушают целые города. Как дружба и тяжкое делает легким, так, напротив, вражда и малое превращает в несносное, и хотя бы что сказано было просто, во вражде представляется, что это сказано со злым намерением. Хотя огонь заключается в малой искре, до тех пор, сколько бы ни прикладывали к ней дров, они не загорятся; но когда пламя разгорится и поднимается высоко, то пожирает с легкостью не только дрова, но даже камни и всякое другое вещество, какое только ни бросят в него, даже и то, чем обычно гасят огонь, теперь еще более воспламеняет его. (Тогда, как говорят некоторые, не только дрова, лен и другие удобосгораемые вещества, но и самая вода, которую льют на огонь, увеличивает его силу). Так и при гневе, всякое слово тотчас обращается в пищу этого злого огня. Чтобы предотвратить все это, Христос и подвергает гневающегося напрасно суду, говоря: "гневающийся подлежит суду", а того, кто скажет "рака" – предает суду собрания. Но эти наказания еще не так велики, потому что они совершаются здесь. Но того, кто назовет другого безумным, Он угрожает огнем геенны. Здесь в первый раз Христос употребляет слово "геенна". Сначала Он беседовал о Царстве, а потом упоминает и о геенне, показывая, что первого мы удостоиваемся по Его человеколюбию и воле, а в последнюю ввергаем себя по своей беспечности. Смотри, как постепенно Он переходит от малых наказаний к большим, и тем как бы защищает Себя перед тобой, показывая, что Он сам вовсе не хотел бы употреблять подобных угроз, но что мы сами заставляем Его произносить такие приговоры. Я сказал тебе, говорит Он, не гневайся напрасно, потому что повинен будешь суду. Ты пренебрег этим первым предостережением. Смотри же, что породил твой гнев! Он тотчас заставил тебя оскорбить другого. Ты сказал своему брату: "рака". За это Я подверг тебя еще другому наказанию – суду собрания. Если ты, презревши и это, прострешь далее свою наглость, то Я не стану более налагать на тебя таких умеренных наказаний, но подвергну тебя вечному мучению геенны, чтобы ты наконец не покусился и на убийство. Подлинно, ничто, ничто не бывает так несносно, как оскорбление, ничто столько не угрызает душу человека; а чем язвительнее обидные слова, тем сильнейший возгорается огонь. Итак, не почитай за маловажное называть другого безумным. Когда ты отнимаешь у своего брата то, чем мы отличаемся от бессловесных, и что преимущественно делает нас людьми, то есть ум и рассудок, ты через то лишаешь его всякого благородства. Итак, не на слова только должны мы обращать внимание, но и на самое дело и на страсть, представляя то, какой удар может нанести слово и какое причинить зло. Вот почему и Павел извергает из царства не только прелюбодеев и блудников, но и обидчиков. И весьма справедливо. В самом деле, обидчик разоряет благо, созидаемое любовью, подвергает ближнего бесчисленным бедствиям, производит непрестанные вражды, разрывает члены Христа, ежедневно изгоняет любезный Богу мир и своими ругательствами уготовляет дьяволу просторное жилище и способствует его усилению. Потому и Христос, чтобы ослабить его крепость, постановил этот закон. Он имеет великое попечение о любви, поскольку любовь есть мать всех благ, есть отличительный признак Его учеников; она одна содержит в себе все наши совершенства. Поэтому Христос справедливо с такой силой истребляет самые корни и источники вражды, разрушающей любовь. Итак, не думай, чтобы в словах Христа было преувеличение; но, размыслив, какие от этих постановлений происходят блага, удивляйся их кротости. Ведь Бог ни о чем так не печется, как о том, чтобы мы жили в единении и союзе между собой. Потому-то Господь и сам, и через Своих учеников, как в Новом, так и в Ветхом Завете, много говорит об этой заповеди и показывает Себя строгим мстителем и карателем за пренебрежение ей. Ничто столько не способствует ко введению и укоренению всякого зла, как истребление любви, почему и сказано: когда умножится беззаконие, "во многих иссякнет любовь" (Мф.24,12). Так Каин сделался братоубийцей; так предались жестокости Исав и братья Иосифа; так бесчисленное множество зол вторглось в мир от разрыва любви. Потому-то Христос со всей заботливостью истребляет все то, что разрушает любовь.

9. Но не останавливаясь на этом, Господь присовокупляет к сказанному еще новые наставления, из которых видно, сколько Он печется о любви. Прежде Он угрожал собранием, судом и геенной, а теперь предлагает новые правила, согласные с прежними, говоря так: "если ты принесешь твой дар к жертвеннику и там вспомнишь, что твой брат имеет что-нибудь против тебя, оставь там твой дар перед жертвенником, и пойди прежде примирись с твоим братом, и тогда принеси твой дар" (Мф.5,23-24). О, благость! О, неизречимое человеколюбие! Господь повелевает, чтобы поклонение Ему было оставлено ради любви к ближнему, и тем показывает, что и Его прежние угрозы происходили не от неприязненности или желания наказывать, но от избытка любви. Какая кротость может сравниться с той, которая выражается в этих словах? Пусть, говорит Он, прервется служение Мне, только бы сохранилась твоя любовь, потому что и то жертва, когда кто примиряется с братом. Потому-то Он не говорит: примирись по принесении или прежде принесения дара, но посылает примириться с братом, когда дар лежит перед алтарем, и жертвоприношение уже начато. Не велит взять с собой принесенный дар, не говорит: примирись прежде, чем принесешь его; но повелевает бежать к брату, оставив дар перед алтарем. Для чего повелевает Он так поступить? Как мне кажется, Он имел двоякую цель: во-первых, как я уже сказал, Он хотел показать, что высоко ценит любовь и почитает ее величайшей жертвой и без нее не принимает и жертвы вещественной; во-вторых, хотел поставить в необходимую обязанность примирение с ближним. В самом деле тот, кому велено принести дар не прежде, как примирившись, конечно поспешит прийти к оскорбленному и прекратить вражду, если не по любви к ближнему, то по крайней мере для того, чтобы жертвоприношение не осталось напрасным. Для того Господь каждому слову и придает особенную выразительность, устрашая и побуждая приносящего. В самом деле, Он не сказал только: "оставь твой дар", но присовокупил: "перед алтарем", чтобы напоминанием о священном месте привести его в страх; не сказал только: "пойди", но присовокупил: "прежде, и тогда приди и принеси твой дар". Чрез все это Он показывает, что трапеза Господня не допускает к себе враждующих друг против друга. Да слышат это посвященные в таинства, но с враждой приступающие к алтарю; да слышат и непосвященные, потому что и к ним относится это слово! И они ведь приносят дар и жертву, то есть молитву и милостыню; а что это и есть жертва, послушай, как говорит об этом пророк: "кто приносит в жертву хвалу, тот чтит Меня" (Пс.49,23) и еще: "принеси в жертву Богу хвалу" (Пс.49,14); и в другом месте: "воздеяние моих рук – вечерняя жертва" (Пс.140,2). Итак, если ты принесешь и молитву с неприязненным расположением, то лучше тебе оставить ее и пойти примириться с братом, и тогда уже совершить молитву. Для того ведь все и устроено было, для того и Бог сделался человеком и совершил все дело искупления, чтобы нас собрать воедино. Здесь Христос посылает обидевшего к обиженному, а уча молитве, ведет обиженного к обидевшему и примиряет их; здесь говорит: "если твой брат имеет что-нибудь против тебя, иди к нему", а там: "прощайте людям их согрешения" (Мф.6,15). Впрочем, и здесь, мне кажется, Он посылает обиженнного, потому что не говорит: попроси твоего брата, чтобы он примирился с тобой, но просто – "примирись". И хотя по-видимому речь здесь обращена к оскорбившему, но все относится к оскорбленному. Если ты, говорит Он, примиришься с ним из любви в нему, то и Я буду к тебе милостив, и ты можешь приносить жертву с полным дерзновением. Если же гнев еще пылает в тебе, то представь, что Я сам охотно соглашаюсь на то, чтобы ты оставил на время жертву, только бы вам сделаться друзьями. Пусть же это укротит твой гнев. Притом Он не сказал: помирись, когда ты сильно обижен; но: сделай это и тогда, когда оскорбление будет маловажно, – "если имеет что-нибудь против тебя". И не сказал также: когда ты гневаешься справедливо, или несправедливо; но просто: "если имеет что-нибудь против тебя", – хотя бы даже твой гнев был справедлив, и тогда не должно питать вражды. Так и Христос, не взирая на то, что Его гнев против нас был праведен, предал Себя самого за нас на заклание, не вменяя нам наших грехов.

10. Потому и Павел, другим образом побуждая нас к примирению, сказал: "солнце да не зайдет во вашем гневе" (Ефес.4,26). Как Христос побуждает нас к примирению, указывая время жертвы, так и Павел увещевает нас к тому же самому, указывая на время дня. Он страшится ночи, опасаясь, чтобы она, застигши в уединении человека, терзаемого гневом, еще более не растравила его раны. В продолжение дня многие могут и отвлекать, и отторгать нас от гнева, а ночью, когда человек остается один и вдается в думы, волны вздымаются сильнее и буря свирепствует с большей яростью. Предупреждая это, Павел и хочет, чтобы мы примирившись встречали ночь, чтобы дьявол не пользовался нашим уединением и не разжег сильнее огонь гнева. Подобным образом и Христос не терпит ни малейшего отлагательства, чтобы, по совершении жертвы, принесший ее не сделался беспечнее и не стал бы отлагать примирения со дня на день. Он знал, что эту страсть надобно погашать как можно скорее. Как мудрый врач предлагает не только предохраняющие от болезни средства, но и служащие к ее изменению, так поступает и Христос. Запрещение называть другого безумным есть врачество, предохраняющее от вражды; а повеление примириться с ближним служит к удалению болезней, возникающих после вражды. Смотри, с какой строгостью Он предписывает исполнять то и другое. Там угрожает геенной; а здесь прежде примирения не хочет принять и дара, и тем показывает, как велик Его гнев против враждующих. Таким образом Он исторгает и корень, и его плод. Сперва говорит "не гневайся"; а потом – "не произноси ругательных слов", поскольку одно усиливается другим – от вражды возрастает ругательство, от ругательства – вражда. Потому-то Он сперва истребляет корень, а потом и плод, не дает возникнуть злу в самом начале; если оно уже возрастает и приносит пагубный плод, то сжигает его совершенно. С той же целью, вслед за упоминанием о суде, собрании, геенне и наставлением касательно принесения жертвы, Христос присовокупляет еще следующее: "мирись с твоим соперником скорее, пока ты еще на пути с ним" (Мф.5,25). Не говори: что же мне делать, если меня обижают, если отнимают у меня имущество и влекут меня на суд? Христос и в таком случае запрещает питать вражду, отнимая всякий к тому повод и предлог. Так как это повеление было особенно важно, то Господь убеждает к его исполнению указанием не на будущие блага, а на настоящие выгоды, которые скорее могут обуздывать грубых людей, чем обещания будущего. Ты говоришь: он меня сильнее и причиняет мне обиду? Но не причинит ли он тебе еще больше вреда, если ты не примиришься с ним и будешь принужден идти в темницу? Примирившись, ты уступишь имение, но зато твое тело будет свободно; а когда подвергнешь себя приговору судьи, то будешь связан и понесешь жесточайшее наказание. Если же ты избежишь этой распри, то приобретешь двоякую пользу: во-первых, ты не потерпишь никакой неприятности; во-вторых, это будет уже твоя добродетель, а не следствие принуждения. Если же ты не хочешь внять моим увещаниям, то не столько причинишь вреда сопернику, сколько себе. Смотри, как Христос и здесь убеждает тебя скорее примириться. Сказав: "мирись с твоим соперником", присовокупляет "скорее". Но не довольствуясь и этим, Он предлагает новое побуждение искать скорейшего примирения, говоря: "пока ты еще на пути с ним", чтобы через все это склонить тебя и понудить к прекращению ссоры. В самом деле, ничто столько не нарушает порядка в нашей жизни, как наша медлительность и постоянные отсрочки при совершении добрых дел. Такая медлительность часто бывает причиной того, что мы всего лишаемся. Потому-то, как Павел говорит: прежде чем зайдет солнце, прекрати вражду, и выше сам Христос увещевает: прежде чем принесешь дар, примирись, – так и здесь Он побуждает к тому же, говоря: "быстрее, пока ты еще на пути с ним", – пока ты еще не дошел до дверей судилища, пока не предстал перед судьей и не оказался в конце концов в его власти. До тех пор, пока ты не взошел в суд, ты полный господин над собой; но как скоро преступишь за его порог, ты уже подневольный другого, и сколько бы ни усиливался, не можешь уже располагать собой как хочешь. Что значит "мирись"? Это значит или то, чтобы ты согласился лучше потерпеть обиду, или то, чтобы ты смотрел на дело, поставив себя на месте твоего соперника, чтобы по самолюбию не нарушить справедливости, но рассуждая о своем деле, как о чужом, произнести беспристрастный приговор. Если это кажется тебе слишком великим, то не удивляйся. Христос для того ведь и предвозвестил все известные уже блаженства, чтобы, угладивши путь и предуготовив душу слушателя, сделать ее способнейшей к принятию всех этих законов.

11. Некоторые говорят, что Господь под именем соперника разумеет дьявола и не велит иметь с ним никакого дела; что и означают будто бы слова: "мирись", поскольку от дьявола невозможно уже избавиться по отшествии из этой жизни, когда мы подвергнемся неизбежному наказанию. Но мне кажется, что Он говорит о судьях, о пути в суд и о темнице, какие мы видим здесь. Наряду с побуждениями, взятыми от высшего и будущего, Христос устрашает нас и тем, что бывает в настоящей жизни. Так поступает и Павел, убеждая слушателя представлением не только будущего, но и настоящего. Так, чтобы отвести от зла, он представляет делающему зло человеку начальника с мечем: "если же делаешь зло, говорит он, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга" (Рим.13,4). Равным образом, предписывая повиноваться начальнику, он представляет побуждением не только страх Божий, но и угрозы начальника, и его о нас заботы: "и потому, говорит он, надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести" (Рим.13,5). На грубых людей, как я уже сказал, обыкновенно больше действует то, что находится перед их глазами и под ногами. Потому и Христос упомянул не только о геенне, но и о суде, о заключении в темницу, и обо всех бедствиях заключения, желая через все это истребить самый корень убийства. Кто не произносит ругательных слов, не хочет судиться и не усиливает вражды, тот может ли покуситься на убийство? Таким образом и отсюда видно, что с пользой ближнего сопряжена и наша польза. Примиряющийся со своим соперником гораздо больше сам получит пользы, потому что избавится от судилища, темницы и всех бедствий заключения. Итак, примем к сердцу эти наставления, и не будем производить ни споров, ни ссор, и тем более, что данные повеления еще прежде будущих наград приносят с собой удовольствие и пользу. Если же для многих это кажется слишком тягостным и трудным, то пусть они помыслят, что делают это для Христа, и тогда тяжкое сделается приятным. Если мы будем постоянно держаться этой мысли, то не почувствуем никакой тягости, но все будет приносить вам великое удовольствие: самый труд не покажется уже трудом, напротив – чем более станет умножаться, тем более сделается приятным и сладостным.

Итак, когда злой навык или страсть к любостяжанию будет сильно обольщать тебя, вооружись против них этой мыслью: презревши временное удовольствие, я получу великую награду. Скажи своей душе: ты скорбишь о том, что я лишаю тебя удовольствия; но радуйся, потому что я готовлю для тебя небо. Ты трудишься не для человека, но для Бога; потерпи же немного и ты увидишь, какая произойдет отсюда польза; пребудь твердой в настоящей жизни и ты получишь неизреченную свободу. Если таким образом будем беседовать с душой, если будем представлять не одну тягость добродетели, но и ее венец, то скоро отвлечем ее от всякого зла. дьявол обещает нам временное удовольствие, а скорбь уготовляет нескончаемую, и несмотря на то преодолевает нас и побеждает; а Бог, напротив, требует от нас временного труда и обещает вечную сладость и пользу: чем же мы оправдаемся, если после такого утешения не последуем добродетели? Вместо всех иных побуждений и мысли о цели трудов, для нас довольно одной лишь твердой уверенности, что все это мы переносим для Бога. Если тот, кто имеет царя своим должником, почитает себя счастливым и безопасным на всю жизнь, то представь, как счастлив должен быть тот, кто своими добрыми делами, и малыми, и великими, сделал своим должником человеколюбивого Бога, всегда живущего! Итак, не говори мне о тяжести трудов и борьбы. Бог облегчил для нас борьбу добродетели не одной только надеждой на будущие блага, но и другим способом, то есть Своим всегдашним содействием и помощью. Тебе стоит только оказать хотя малое усердие, и все прочее последует само собой. Он для того требует от тебя хотя малых трудов, чтобы и тебе вменена была победа. Как царь повелевает своему сыну стоять в строю и быть на виду – для того, чтобы ему приписать победу, а между тем сам управляет всем ходом сражения, так и Бог поступает в нашей войне против дьявола. Он требует от тебя только того, чтобы ты решительно объявил себя врагом дьявола, и если ты это сделаешь, то всю войну Он сам уже окончит. Воспламеняется ли в тебе гнев, или ненасытное желание богатства, появляется ли другая какая-либо мучительная страсть, – Он, как скоро увидит тебя ополчающимся и готовым на брань, тотчас делает все легким и поставляет выше пламени страстей, подобно тому, как и отроков в Вавилонской печи, которые точно так же ничего не показали более, кроме готовности терпеть. Итак, чтобы и нам здесь утушить горящую печь беспорядочного удовольствия, а там избежать геенны, будем ежедневно того только желать, о том стараться и пещись, чтоб усердием к добру и непрестанными молитвами привлечь к себе Божье благоволение. Тогда все, что теперь кажется нам несносным, будет совершенно удобно, легко и вожделенно. Пока мы увлекаемся страстями, до тех пор добродетель почитаем трудной, неудобной и неприступной, а порок любезным и приятным. Но как скоро хотя немного станем избегать грехов, порок будет нам казаться гнусным и безобразным, а добродетель легкой, удобной и любезной. В этом могут нас уверить примеры тех, которые исправили свою жизнь. Послушай, как стыдились своих пороков (римляне), даже и тогда, когда от них избавились, как свидетельствует Павел: "Какими же были тогда ваши поступки? Вы стыдитесь теперь и вспоминать о них" (Рим.6,21); а добродетель, несмотря на понесенные труды, называет он приятной, скорбь мгновенной и труд легким, радуется в страданиях, веселится в скорбях и хвалится теми язвами, которые приемлет за Христа. Итак, чтобы и нам достигнуть такого состояния, будем ежедневно устроять свою жизнь согласно с наставлениями Господа, которые мы слышали, и, забывая заднее, будем простираться вперед и стремится к почести вышнего звания, чего все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием нашего Господа Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28.